Страница:
совершить в России социалистического переворота" (Парвус, там же, с. 141) и
что "перед этим правительством будут вначале политические задачи,
объединившие для революционной борьбы весь русский народ".
Мы не имеем под рукой формулировок, данных тов. Троцким в 1905 г., во
вступлении к Марксовой "Гражданской войне во Франции" и в 1905 г. в "Нашей
революции"185. Поэтому отличие взглядов тов. Троцкого от
парвусовских, выражающееся в том, что внутренняя логика классовой борьбы
заставит Революционное правительство перейти при первых же шагах к
национализации промышленности, поставит на очередь вопрос о социализме,
неразрешимый изолированно в России и упирающийся в необходимость
международной социалистической революции и государственной помощи
европейского пролетариата, этот взгляд мы можем передать только в
формулировке 1908 г. (статья из "Пржегленда"186, теоретического
органа польской социал-демократии) :
"Под каким бы теоретическим знаком пролетариат ни стал у власти, он не
сможет сейчас же, в первый же день, не столкнуться лицом к лицу с проблемой
безработицы. Вряд ли ему в этом деле сильно поможет разъяснение разницы
между социалистической и демократической диктатурой. Пролетариат у власти
должен будет в этой или иной форме (общественных работ и проч.) взять
немедленно обеспечение безработных на государственный счет. Это, в свою
очередь, немедленно же вызовет могучий подъем экономической борьбы и целую
эпопею стачек: все это мы в малом размере видели в конце 1905 г. И
капиталисты ответят тем, что они ответили тогда на требование восьмичасового
дня: закрытием фабрик и заводов. Они повесят на воротах большие замки и при
этом скажут себе: "Нашей собственности не грозит опасность, так как
установлено, что пролетариат сейчас занят не социалистической, а
демократической диктатурой". Что сможет делать рабочее правительство перед
лицом закрытых фабрик и заводов? Оно должно будет открыть их и возобновить
производство на государственный счет. Но ведь это же путь к социализму.
Конечно. Какой, однако, другой путь вы сможете предложить?
Могут возразить: вы рисуете картину неограниченной диктатуры рабочих.
Но ведь речь идет о коалиционной диктатуре рабочих и крестьянства. --
Хорошо. Учтем и это возражение. Мы только что видели, как пролетариат,
вопреки лучшим намерениям своих теоретиков, стер на практике логическую
черту, которая должна была ограничивать его демократическую диктатуру.
Теперь политическое самоограничение пролетариата предлагают дополнить
объективной антисоциалистической "гарантией" в виде сотрудника-мужика. Если
этим хотят сказать, что стоящая у власти рядом с социал-демократией
крестьянская партия не позволит взять безработных и стачечников на
государственный счет и отпереть закрытые капиталистами заводы и фабрики для
государственного производства, то это значит, что мы в первый же день, т. е.
еще задолго до выполнения задач "коалиции", будем иметь конфликт
пролетариата с революционным правительством. Конфликт этот может закончиться
либо усмирением рабочих со стороны крестьянской партии, либо устранением
этой последней от власти. И то и другое очень мало похоже на коалиционную
"демократическую" диктатуру. Вся беда в том, что большевики классовую борьбу
пролетариата доводят только до момента победы революции; после этого она
временно растворяется в "демократическом" сотрудничестве. И лишь после
окончательного республиканского устроения классовая
борьба пролетариата снова выступает в чистом виде -- на этот раз в
форме непосредственной борьбы за социализм. Если меньшевики, исходя из
абстракции "наша революция буржуазна", приходят к идее приспособления всей
тактики пролетариата к поведению либеральной буржуазии, вплоть до завоевания
ею государственной власти, то большевики, исходя из такой же голой
абстракции: "демократическая, а не социалистическая диктатура", приходят к
идее буржуазно-демократического самоограничения пролетариата, в руках
которого находится государственная власть. Правда, разница между ними в этом
вопросе весьма значительна: в то время, как революционные стороны
большевизма сказываются во всей силе уже теперь, антиреволюционные черты
большевизма грозят опасностью только в случае революционной победы"
(Троцкий, 1906 г., с. 284--285, второе изд.).
Против выдвинутого Парвусом и тов. Троцким лозунга "рабочего
правительства" Ленин писал 23 марта 1905 г.:
"Точно так же неверны, и по той же причине, положения Парвуса, что
"Революционное временное правительство будет правительством рабочей
демократии", что, "если социал-демократия будет во главе революционного
движения русского пролетариата, то это правительство будет
социал-демократическим", что социал-демократическое временное правительство
"будет целостное правительство с социал-демократическим большинством". Этого
не может быть, если говорить не о случайных, мимолетных эпизодах, а о
сколько-нибудь длительной, сколько-нибудь способной оставить след в истории
революционной диктатуре. Этого не может быть, потому что сколько-нибудь
прочной (конечно, не безусловно, а относительно) может быть лишь
революционная диктатура, опирающаяся на громадное большинство народа.
Русский же пролетариат составляет сейчас меньшинство населения России. Стать
громадным, подавляющим большинством он может лишь при соединении с массой
полупролетариев, полухозяйчиков, т. е. с массой мелкобуржуазной городской и
сельской бедноты. И такой состав социального базиса возможной и желательной
революционно-демократической диктатуры отразится, конечно, на составе
революционного правительства, сделает неизбежным участие в нем или даже
преобладание в нем самых разношерстных представителей революционной
демократии. Было бы крайне вредно делать себе на этот счет какие бы то ни
было иллюзии. Если Троцкий пишет теперь (к сожалению, рядом с Парвусом), что
"священник Гапон мог появиться однажды", что "второму Гапону нет места", что
это только увлечение фразой. Если бы в России не было места второму Гапону,
то у нас не было бы места и для действительно "великой", до конца
доходящей, демократической революции. Чтобы стать великой, чтобы напомнить
1789-1793, а не 1848-1850-е годы и превзойти их, она должна поднять к
активной жизни, героическим усилиям, к "основательному историческому
творчеству" гигантские массы, поднять из страшной темноты, из невиданной
забитости, из невероятной одичалости и беспросветной тупости. Она уже
поднимает, она поднимает их, -- это дело облегчает своим судорожным
сопротивлением само правительство, но, разумеется, о продуманном
политическом сознании, о социал-демократическом сознании этих масс и их
многочисленных "самобытных", народных и даже мужицких вожаках не может быть
и речи. Они не могут теперь же, не проделав ряда революционных испытаний,
стать социал-демократами не только в силу темноты (революция просвещает,
повторяем, со сказочной быстротой), а потому, что их классовое положение не
есть пролетарское, потому, что объективная логика исторического развития
ставит перед ними в настоящую минуту задачи совсем не социалистического, а
демократического переворота" (Ленин, т. V, с. 132-133).
Против делаемого часто Ленину упрека в педантичности, в том, что он
принимает механическую необходимость чередования периодов:
либерально-буржуазной, мелкобуржуазно-революционной и социалистической
революции, он пишет:
"Нужно поистине школьническое понятие об истории, чтобы представлять
себе дело "без скачков" в виде какой-то медленно и равномерно восходящей
прямой линии: сначала будто бы очередь за либеральной крупной буржуазией --
уступочки самодержавия, потом за революционной мелкой буржуазией --
демократическая республика, наконец, за пролетариатом -- социалистический
переворот. Эта картина верна в общем и целом, верна "на долгом", как говорят
французы, на каком-нибудь протяжении столетия (например, для Франции с 1789
по 1906 год), но составлять себе по этой картине план собственной
деятельности в революционную эпоху, для этого надо быть виртуозом
филистерства" (т. V, с. 137).
Наконец, против мысли, что дело идет об ограничении революции в рамках
буржуазной, говорит классическая уже формулировка в "Двух тактиках", в
месте, посвященном прошлому и будущему демократической диктатуры, в месте,
на которое Ленин сослался в апреле 1917 г., когда намечал первые шаги к
переходу от лозунга демократической к лозунгу социалистической диктатуры.
"У революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства
есть, как и у всего на свете, прошлое и будущее. Ее прошлое -- самодержавие,
крепостничество, монархия, привилегия. В борьбе с этим прошлым, в борьбе с
контрреволюцией возможно "единство воли" пролетариата и крестьянства, ибо
есть единство интересов.
Ее будущее -- борьба против частной собственности, борьба наемного
рабочего с хозяином, борьба за социализм. Тут единство воли невозможно. Тут
перед нами не дорога от самодержавия к республике, а дорога от
мелкобуржуазной республики к социализму.
Конечно, в конкретной исторической обстановке переплетаются элементы
прошлого и будущего, смешиваются та и другая дорога. Наемный труд и его
борьба против частной собственности есть и при самодержавии, он зарождается
даже при крепостном праве. Но это нисколько не мешает нам логически и
исторически разделять крупные полосы развития. Ведь мы же все
противополагаем буржуазную революцию социалистической, мы все безусловно
настаиваем на необходимости строжайшего различения их, а разве можно
отрицать, что в истории отдельные, частные элементы того и другого
переворота переплетаются? Разве эпоха демократических революций в Европе не
знает ряда социалистических движений и социалистических попыток? Разве
будущей социалистической революции в Европе не осталось еще многого и
многого доделать в смысле демократизма?
Социал-демократ никогда и ни на минуту не должен забывать о неизбежной
классовой борьбе пролетариата за социализм с самой демократической и
республиканской буржуазией и мелкой буржуазией. Это несомненно. Из этого
вытекает безусловная обязательность отдельной и самостоятельной строго
классовой партии социал-демократии. Из этого вытекает временный характер
нашего "вместе быть" с буржуазией, обязанность строго надзирать "за
союзником как за врагом" и т. д. Все это тоже не подлежит ни малейшему
сомнению. Но из этого смешно и реакционно было бы выводить забвение,
игнорирование или пренебрежение насущных, по отношению к настоящему, хотя
проходящих и временных, задач. Борьба с самодержавием временная и проходящая
задача социалистов, но всякое игнорирование или пренебрежение этой задачей
равносильно измене социализма и услуге реакции. Революционно-демократическая
диктатура пролетариата и крестьянства есть безусловно проходящая, временная
задача социалистов, но игнорирование этой задачи в эпоху демократической
революции прямо реакционно" (Ленин, т. V, с. 359 - 360).
Мы привели решающие места из статей Ленина, которые часто уже
цитировались в 1924 г., -- ибо они в совокупности ясно освещают, что
вкладывал Ленин в лозунг демократической диктатуры. Но существо ленинского
лозунга выступит еще ярче, если сравнить этот лозунг в формулировке Ленина с
постановкой вопроса, данной Марксом в его обращении к немецкому Союзу
коммунистов в марте 1850 г. Этот документ напечатан, как известно, в
приложении к марксовой брошюре о "Процессе коммунистов в Кельне". Надо было
бы здесь привести его целиком, но я должен от этого, за недостатком места,
отказаться. Мне придется только остановиться на том, в чем совпадение и в
чем различие в позициях Маркса и Ленина. Плеханов пытается доказать
(Плеханов, т. XIII, с. 203-212), что позиция Ленина полностью противоположна
позиции Маркса, что: "основатель научного социализма, как видно, не допускал
и мысли о том, что политические представители революционного пролетариата
могут вместе с представителями мелкой буржуазии трудиться над созданием
нового общественного строя".
Совершенно наоборот: после победы над крупной буржуазией и захвата
власти мелкобуржуазными демократами рабочие должны были по плану Маркса
сложиться в сильную оппозиционную партию, которая своей критикой и своей
агитацией толкала бы вперед мелкобуржуазное правительство, а главное, все
более и более развивала бы революционное самосознание представляемого ею
класса. "А так как меньшевики заостряли все свою тактику на толкании вперед"
буржуазии, то они объявили себя наследниками тактики Маркса. Так ли обстояло
дело? Чтобы начать с меньшевиков и их тактики, то она ничего общего не имеет
с той тактикой, которую Маркс развивал в пятидесятых годах для предстоящих,
как он думал, боев молодого германского пролетариата. Концепция меньшевиков
исходила ведь из предположения, что после победы демократической революции
наступит долгий период развития капитализма, который только в будущем
создаст условия для завоевания власти пролетариатом. Маркс же исходил из
предпосылки, что во Франции предстоит непосредственно социалистическая
революция, что в Германии господство мелкой буржуазии будет только коротким
эпизодом. Поэтому в то время, когда меньшевики подготовлялись к роли партии
оппозиции, Маркс ставил перед германскими коммунистами задачу подготовки
завоевания власти на этапе, следующем за победой мелкой буржуазии:
"Наш интерес требует и нашей задачей является революцию сделать
перманентной так долго, пока от власти не будут отстра-
нены все более или менее состоятельные классы, государственная власть
будет завоевана пролетариатом и объединение пролетариата не только в одной
стране, но во всех решающих странах, не будет достигнуто в той мере, что
исчезнет конкуренция между рабочими этих стран, или что, по крайней мере,
решающие предварительные силы будут концентрироваться в руках пролетариата"
(130 с. немецкого издания "Кельнского процесса").
Если меньшевики не имели никакого права выдавать свою филистерскую
политику за марксову то все-таки остается факт существования разницы между
"планом" Маркса и ленинской концепцией в решающем пункте: в вопросе о
власти, как и всей картине развития революции. Начнем с предполагаемого хода
событий у Маркса, который показывает, как он представлял себе классовые
отношения и механику классовой борьбы в ожидаемой им германской революции.
Мелкие буржуа, притесненные в данный момент, пытаются создать одну
оппозиционную партию, включить ее в фронт рабочих, выдвигая свои особые
интересы как общие. Пролетариат должен в противовес этому создать
собственные, самостоятельные, открытые и тайные организации, занимать
самостоятельную позицию во всех странах, не объединяться с мелкобуржуазной
демократией. Общность интересов против либеральной буржуазии создает
совместное участие в борьбе, причем вся тяжесть борьбы ляжет на плечи
пролетариата. И в подготовительном периоде борьбы, и в ходе ее коммунисты
должны приложить все усилия для обострения конфликтов, выступать против
мелкобуржуазной демократии с собственными требованиями, руководствоваться
полным недоверием к мелкобуржуазной демократии. В момент победы пролетариат
должен рядом с официальными представителями (Маркс считается с тем, что
революция не сразу уничтожает многость государств в Германии -- К. Р.)
создать собственные революционные правительства, будь это в форме
коммунальных управлений, коммунальных Советов, рабочих клубов, рабочих
комитетов, так что буржуазно-демократические правительства не только
немедленно теряют поддержку рабочих, но будут находиться с самого начала под
контролем и угрозой властей, за кот[орыми] стоит вся масса рабочих. Коротко
говоря, с первого момента победы недоверие должно быть направлено не против
побежденной реакционной партии, а против вчерашних союзников, против партии,
которая хочет эксплуатировать совместную победу.
Для этой цели рабочие должны во что бы то ни стало сохранить в своих
руках завоеванное оружие, создать пролетарскую гвардию, не подчиненную
мелкобуржуазной власти, создать немедленно рабочие политические клубы,
организоваться в цент-
рализованную рабочую партию и начать по всей линии политическое
наступление. Маркс развертывает целую программу этого наступления,
сводящуюся к тому, чтобы социальным мероприятиям мелкобуржуазного
правительства противопоставить вначале не прямо коммунистические требования,
но требования, которые в своей логике приводят к вторжениям в область
частной собственности. Наиболее яркий свет на всю концепцию Маркса бросает
место о том, что "первый пункт" конфликта "между буржуазной демократией и
рабочими состоит в уничтожении феодализма. Так же, как и в Великой
французской революции, мелкие буржуа отдадут феодальные замки крестьянам в
свободную собственность, т. е. сохранят сельский пролетариат и захотят
создать класс мелкобуржуазных крестьян, которые будут подвергнуты тому же
самому обеднению и задолженности, которые теперь переживают французские
крестьяне. Рабочие должны выступить против этого плана в интересах сельского
пролетариата и своих собственных. Они должны требовать сохранения
конфискованной земли в руках государства, устройства рабочих колоний, на
которых объединенный сельский пролетариат применит все преимущества крупного
земледелия. Таким образом принцип коллективной собственности получит сразу
твердую основу среди поколебавшихся отношений буржуазной собственности"
("Разоблачения о Кельнском процессе", с. 127-137 нем[ецкого] изд[ания]).
Мы вернемся к исключительному значению этого пункта для понимания
марксовой и ленинской концепции. Здесь же международные перспективы этой
концепции:
"Если немецкие рабочие не могут прийти к власти и провести в жизнь свои
классовые интересы, не прошедши через длительное революционное развитие, то
теперь хоть имеют уверенность, что первый акт этой предстоящей революционной
драмы совпадает с непосредственной победой их класса во Франции и этим будет
ускорен" ("Кельнский процесс", немецкое издание, с. 127-137).
Присмотримся теперь ближе к этой позиции. Дело не идет, как видно, об
общей схеме революции, ибо во Франции Маркс считается с непосредственной
предстоящей победой социализма. В Германии же имеем дело после победы
демократической революции с первым актом социалистической революции, в
котором пролетариат не ставит еще непосредственно коммунистических
требований, а обостряет происходящую классовую борьбу с тем, чтобы привести
народные массы к атаке на частную собственность, имеющей как последствие
общую борьбу пролетариата с мелкой буржуазией, в которой пролетариат придет
к власти. Мы имеем, таким образом, схему тактики в стране бо-
лее отсталой, чем Франция, созревшая, по тогдашним убеждениям Маркса,
уже вполне для социалистической революции. Это не прыжок Парвуса от царского
до социал-демократического правительства. Это есть перерастание
мелкобуржуазной революции в социалистическую через "более длительное
революционное развитие", но перерастание в специфических условиях. Каковы же
эти специфические условия? Одно касается взаимоотношения классов друг к
другу; второе -- состояния германского пролетариата в 1848-1850 гг.
Во Франции 1848 г. крестьянство было полностью освобождено от
феодализма и поэтому уже не заинтересовано в демократической революции.
Подвергаясь уже капиталистической эксплуатации (его задолженность была так
велика, что он уплачивал более 10 миллиардов франков в год процентов по
долгам, т. е., по утверждению некоторых историков, отдавал 2/3 чистого
дохода на покрытие этого долга), ненавидя поэтому ростовщика и капиталиста,
он с надеждами своими не обращался еще к пролетариату, которого обвинял в
том, что он своими требованиями увеличивает тяжесть податей. Его надежды
были связаны с Луи Наполеоном Бонапартом187, как это установил
Энгельс в своей поездке по Франции, состоявшейся осенью 1848 г., его путевые
заметки напечатаны в первый раз в "Под знаменем марксизма", No 5, 1927 г.
"Я говорил с сотнями крестьян в различных местностях Франции, и везде
господствует этот фанатизм против Парижа, а именно, против парижских
рабочих.-- "Я хотел бы, чтобы этот проклятый Париж взлетел завтра на
воздух",-- было самым мягким благожеланием. Понятно, что у крестьян старое
презрение усилилось и подкрепилось событиями этого года. "Деревня производит
все, города живут нашим зерном, одеваются в наш лен и нашу шерсть. Мы должны
восстановить нормальный порядок вещей, мы, крестьяне, должны взять дело в
наши руки" -- вот вечный припев, звучащий более или менее отчетливо, более
или менее сознательно во всех спутанных речах крестьян.-- А как же они хотят
спасти Францию, как хотят они взять дело в свои руки? -- Выбрав президентом
Луи Наполеона Бонапарта... У всех крестьян, с которыми я говорил, энтузиазм
к Луи Наполеону был так же велик, как ненависть к Парижу". Освобожденный
Французской революцией от феодализма, разоряемый капитализмом, французский
крестьянин обращается мыслью к племяннику наследника Французской революции,
к ее традициям, ожидая от них облегчения своего положения. Надо было
обладать всей проницательностью Маркса и Энгельса, чтобы, несмотря на это,
выдвигать перспективу будущего союза пролетариата и полупролетарских слоев
деревни против капитализма.
Иначе обстояло дело в Германии. Там освобождены от феодализма были
только крестьяне прирейнских провинций, в которых феодализм был уничтожен
Наполеоном, и крестьяне Южной Германии. Но и в других частях Германии
господство феодализма было под влиянием Французской революции значительно
подорвано. Для борьбы с Наполеоном пришлось апеллировать к мужику.
Ублюдочным результатом этого явились реформы Штейна и Гарденберга. Они дали
крестьянину, во-первых, личную свободу, во-вторых, создали сельский
пролетариат из большой массы безлошадных крестьян. Крестьяне, имеющие
инвентарь, уплатили за "освобождение" своей земли от феодальных тяжестей
передачей помещикам части земли. Так освободилось в период с 1845 по 1848
гг. в провинциях Бранденбург, Померания, Силезия, Пруссия и Позенское около
300 000 средних крестьян и 70000 зажиточных. Мартовская революция 1848 г.,
благодаря трусости и предательству буржуазии, не уничтожила радикально и без
выкупа остатки феодализма, хотя весной и летом 1848 г. Германия была
свидетельницей значительных крестьянских беспорядков, очень напугавших
помещиков. Прусский сейм, в котором заседало 50 крестьянских депутатов, не
решился вымести остатки феодализма и заставил крестьян уплатить за
уничтожение ряда повинностей значительные суммы. Но как остро Маркс и
Энгельс ни критиковали это предательство крестьян буржуазией, они понимали,
что в главном 1848 г. сломил экономические основы германского феодализма
(речь идет не о капиталистических юнкерах) и что мелкая буржуазия, пришедши
к власти, с легкостью справится с остатками феодализма без крупных боев. Что
марксова оценка состояния крестьянского вопроса была правильной, это
полностью доказало дальнейшее развитие, которое без всяких революционных
потрясений сделало из германского кулака и середняка часть германской
буржуазии. Исходя из такой оценки положения крестьянства, Маркс рассматривал
мелкобуржуазное правительство как правительство городской и сельской мелкой
буржуазии и не мог надеяться на союз с крестьянством в предстоящих боях.
Поэтому он выдвигает тогда задачу завоевания в деревне только сельского
пролетариата, как единственно возможного союзника для предстоящей революции.
Но почему же, несмотря на это, Маркс не считал возможным для пролетарских
представителей входить временно в правительство городской и деревенской
буржуазии, хотя бы в дальнейшем, в ходе событий, пришлось его взорвать,
чтобы очистить путь для пролетарской диктатуры? Ответ на это дает вступление
к цитированному выше Обращению Маркса, в котором он указывает, что события
1848 г., которые доказали правильность взглядов, выраженных в Манифесте,
взорвали Союз коммунистов188, который, добавим, был
малочисленной организацией, не охватившей рабочих масс:
"В то время, когда демократическая партия, партия мелкой буржуазии
Германии, с каждым днем лучше организовывалась, рабочая партия потеряла
единственную связывающую организацию, была организована только в местном
масштабе, для местных целей и попала поэтому в общем движении целиком под
господство и руководство мелкобуржуазной демократии. Этому положению надо
положить конец, надо восстановить самостоятельность рабочих".
Вот как рисует Маркс положение. Мелкобуржуазное правительство
становится с момента своей победы, благодаря своему социальному составу,
консервативным и даже контрреволюционным правительством. На крестьянство
что "перед этим правительством будут вначале политические задачи,
объединившие для революционной борьбы весь русский народ".
Мы не имеем под рукой формулировок, данных тов. Троцким в 1905 г., во
вступлении к Марксовой "Гражданской войне во Франции" и в 1905 г. в "Нашей
революции"185. Поэтому отличие взглядов тов. Троцкого от
парвусовских, выражающееся в том, что внутренняя логика классовой борьбы
заставит Революционное правительство перейти при первых же шагах к
национализации промышленности, поставит на очередь вопрос о социализме,
неразрешимый изолированно в России и упирающийся в необходимость
международной социалистической революции и государственной помощи
европейского пролетариата, этот взгляд мы можем передать только в
формулировке 1908 г. (статья из "Пржегленда"186, теоретического
органа польской социал-демократии) :
"Под каким бы теоретическим знаком пролетариат ни стал у власти, он не
сможет сейчас же, в первый же день, не столкнуться лицом к лицу с проблемой
безработицы. Вряд ли ему в этом деле сильно поможет разъяснение разницы
между социалистической и демократической диктатурой. Пролетариат у власти
должен будет в этой или иной форме (общественных работ и проч.) взять
немедленно обеспечение безработных на государственный счет. Это, в свою
очередь, немедленно же вызовет могучий подъем экономической борьбы и целую
эпопею стачек: все это мы в малом размере видели в конце 1905 г. И
капиталисты ответят тем, что они ответили тогда на требование восьмичасового
дня: закрытием фабрик и заводов. Они повесят на воротах большие замки и при
этом скажут себе: "Нашей собственности не грозит опасность, так как
установлено, что пролетариат сейчас занят не социалистической, а
демократической диктатурой". Что сможет делать рабочее правительство перед
лицом закрытых фабрик и заводов? Оно должно будет открыть их и возобновить
производство на государственный счет. Но ведь это же путь к социализму.
Конечно. Какой, однако, другой путь вы сможете предложить?
Могут возразить: вы рисуете картину неограниченной диктатуры рабочих.
Но ведь речь идет о коалиционной диктатуре рабочих и крестьянства. --
Хорошо. Учтем и это возражение. Мы только что видели, как пролетариат,
вопреки лучшим намерениям своих теоретиков, стер на практике логическую
черту, которая должна была ограничивать его демократическую диктатуру.
Теперь политическое самоограничение пролетариата предлагают дополнить
объективной антисоциалистической "гарантией" в виде сотрудника-мужика. Если
этим хотят сказать, что стоящая у власти рядом с социал-демократией
крестьянская партия не позволит взять безработных и стачечников на
государственный счет и отпереть закрытые капиталистами заводы и фабрики для
государственного производства, то это значит, что мы в первый же день, т. е.
еще задолго до выполнения задач "коалиции", будем иметь конфликт
пролетариата с революционным правительством. Конфликт этот может закончиться
либо усмирением рабочих со стороны крестьянской партии, либо устранением
этой последней от власти. И то и другое очень мало похоже на коалиционную
"демократическую" диктатуру. Вся беда в том, что большевики классовую борьбу
пролетариата доводят только до момента победы революции; после этого она
временно растворяется в "демократическом" сотрудничестве. И лишь после
окончательного республиканского устроения классовая
борьба пролетариата снова выступает в чистом виде -- на этот раз в
форме непосредственной борьбы за социализм. Если меньшевики, исходя из
абстракции "наша революция буржуазна", приходят к идее приспособления всей
тактики пролетариата к поведению либеральной буржуазии, вплоть до завоевания
ею государственной власти, то большевики, исходя из такой же голой
абстракции: "демократическая, а не социалистическая диктатура", приходят к
идее буржуазно-демократического самоограничения пролетариата, в руках
которого находится государственная власть. Правда, разница между ними в этом
вопросе весьма значительна: в то время, как революционные стороны
большевизма сказываются во всей силе уже теперь, антиреволюционные черты
большевизма грозят опасностью только в случае революционной победы"
(Троцкий, 1906 г., с. 284--285, второе изд.).
Против выдвинутого Парвусом и тов. Троцким лозунга "рабочего
правительства" Ленин писал 23 марта 1905 г.:
"Точно так же неверны, и по той же причине, положения Парвуса, что
"Революционное временное правительство будет правительством рабочей
демократии", что, "если социал-демократия будет во главе революционного
движения русского пролетариата, то это правительство будет
социал-демократическим", что социал-демократическое временное правительство
"будет целостное правительство с социал-демократическим большинством". Этого
не может быть, если говорить не о случайных, мимолетных эпизодах, а о
сколько-нибудь длительной, сколько-нибудь способной оставить след в истории
революционной диктатуре. Этого не может быть, потому что сколько-нибудь
прочной (конечно, не безусловно, а относительно) может быть лишь
революционная диктатура, опирающаяся на громадное большинство народа.
Русский же пролетариат составляет сейчас меньшинство населения России. Стать
громадным, подавляющим большинством он может лишь при соединении с массой
полупролетариев, полухозяйчиков, т. е. с массой мелкобуржуазной городской и
сельской бедноты. И такой состав социального базиса возможной и желательной
революционно-демократической диктатуры отразится, конечно, на составе
революционного правительства, сделает неизбежным участие в нем или даже
преобладание в нем самых разношерстных представителей революционной
демократии. Было бы крайне вредно делать себе на этот счет какие бы то ни
было иллюзии. Если Троцкий пишет теперь (к сожалению, рядом с Парвусом), что
"священник Гапон мог появиться однажды", что "второму Гапону нет места", что
это только увлечение фразой. Если бы в России не было места второму Гапону,
то у нас не было бы места и для действительно "великой", до конца
доходящей, демократической революции. Чтобы стать великой, чтобы напомнить
1789-1793, а не 1848-1850-е годы и превзойти их, она должна поднять к
активной жизни, героическим усилиям, к "основательному историческому
творчеству" гигантские массы, поднять из страшной темноты, из невиданной
забитости, из невероятной одичалости и беспросветной тупости. Она уже
поднимает, она поднимает их, -- это дело облегчает своим судорожным
сопротивлением само правительство, но, разумеется, о продуманном
политическом сознании, о социал-демократическом сознании этих масс и их
многочисленных "самобытных", народных и даже мужицких вожаках не может быть
и речи. Они не могут теперь же, не проделав ряда революционных испытаний,
стать социал-демократами не только в силу темноты (революция просвещает,
повторяем, со сказочной быстротой), а потому, что их классовое положение не
есть пролетарское, потому, что объективная логика исторического развития
ставит перед ними в настоящую минуту задачи совсем не социалистического, а
демократического переворота" (Ленин, т. V, с. 132-133).
Против делаемого часто Ленину упрека в педантичности, в том, что он
принимает механическую необходимость чередования периодов:
либерально-буржуазной, мелкобуржуазно-революционной и социалистической
революции, он пишет:
"Нужно поистине школьническое понятие об истории, чтобы представлять
себе дело "без скачков" в виде какой-то медленно и равномерно восходящей
прямой линии: сначала будто бы очередь за либеральной крупной буржуазией --
уступочки самодержавия, потом за революционной мелкой буржуазией --
демократическая республика, наконец, за пролетариатом -- социалистический
переворот. Эта картина верна в общем и целом, верна "на долгом", как говорят
французы, на каком-нибудь протяжении столетия (например, для Франции с 1789
по 1906 год), но составлять себе по этой картине план собственной
деятельности в революционную эпоху, для этого надо быть виртуозом
филистерства" (т. V, с. 137).
Наконец, против мысли, что дело идет об ограничении революции в рамках
буржуазной, говорит классическая уже формулировка в "Двух тактиках", в
месте, посвященном прошлому и будущему демократической диктатуры, в месте,
на которое Ленин сослался в апреле 1917 г., когда намечал первые шаги к
переходу от лозунга демократической к лозунгу социалистической диктатуры.
"У революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства
есть, как и у всего на свете, прошлое и будущее. Ее прошлое -- самодержавие,
крепостничество, монархия, привилегия. В борьбе с этим прошлым, в борьбе с
контрреволюцией возможно "единство воли" пролетариата и крестьянства, ибо
есть единство интересов.
Ее будущее -- борьба против частной собственности, борьба наемного
рабочего с хозяином, борьба за социализм. Тут единство воли невозможно. Тут
перед нами не дорога от самодержавия к республике, а дорога от
мелкобуржуазной республики к социализму.
Конечно, в конкретной исторической обстановке переплетаются элементы
прошлого и будущего, смешиваются та и другая дорога. Наемный труд и его
борьба против частной собственности есть и при самодержавии, он зарождается
даже при крепостном праве. Но это нисколько не мешает нам логически и
исторически разделять крупные полосы развития. Ведь мы же все
противополагаем буржуазную революцию социалистической, мы все безусловно
настаиваем на необходимости строжайшего различения их, а разве можно
отрицать, что в истории отдельные, частные элементы того и другого
переворота переплетаются? Разве эпоха демократических революций в Европе не
знает ряда социалистических движений и социалистических попыток? Разве
будущей социалистической революции в Европе не осталось еще многого и
многого доделать в смысле демократизма?
Социал-демократ никогда и ни на минуту не должен забывать о неизбежной
классовой борьбе пролетариата за социализм с самой демократической и
республиканской буржуазией и мелкой буржуазией. Это несомненно. Из этого
вытекает безусловная обязательность отдельной и самостоятельной строго
классовой партии социал-демократии. Из этого вытекает временный характер
нашего "вместе быть" с буржуазией, обязанность строго надзирать "за
союзником как за врагом" и т. д. Все это тоже не подлежит ни малейшему
сомнению. Но из этого смешно и реакционно было бы выводить забвение,
игнорирование или пренебрежение насущных, по отношению к настоящему, хотя
проходящих и временных, задач. Борьба с самодержавием временная и проходящая
задача социалистов, но всякое игнорирование или пренебрежение этой задачей
равносильно измене социализма и услуге реакции. Революционно-демократическая
диктатура пролетариата и крестьянства есть безусловно проходящая, временная
задача социалистов, но игнорирование этой задачи в эпоху демократической
революции прямо реакционно" (Ленин, т. V, с. 359 - 360).
Мы привели решающие места из статей Ленина, которые часто уже
цитировались в 1924 г., -- ибо они в совокупности ясно освещают, что
вкладывал Ленин в лозунг демократической диктатуры. Но существо ленинского
лозунга выступит еще ярче, если сравнить этот лозунг в формулировке Ленина с
постановкой вопроса, данной Марксом в его обращении к немецкому Союзу
коммунистов в марте 1850 г. Этот документ напечатан, как известно, в
приложении к марксовой брошюре о "Процессе коммунистов в Кельне". Надо было
бы здесь привести его целиком, но я должен от этого, за недостатком места,
отказаться. Мне придется только остановиться на том, в чем совпадение и в
чем различие в позициях Маркса и Ленина. Плеханов пытается доказать
(Плеханов, т. XIII, с. 203-212), что позиция Ленина полностью противоположна
позиции Маркса, что: "основатель научного социализма, как видно, не допускал
и мысли о том, что политические представители революционного пролетариата
могут вместе с представителями мелкой буржуазии трудиться над созданием
нового общественного строя".
Совершенно наоборот: после победы над крупной буржуазией и захвата
власти мелкобуржуазными демократами рабочие должны были по плану Маркса
сложиться в сильную оппозиционную партию, которая своей критикой и своей
агитацией толкала бы вперед мелкобуржуазное правительство, а главное, все
более и более развивала бы революционное самосознание представляемого ею
класса. "А так как меньшевики заостряли все свою тактику на толкании вперед"
буржуазии, то они объявили себя наследниками тактики Маркса. Так ли обстояло
дело? Чтобы начать с меньшевиков и их тактики, то она ничего общего не имеет
с той тактикой, которую Маркс развивал в пятидесятых годах для предстоящих,
как он думал, боев молодого германского пролетариата. Концепция меньшевиков
исходила ведь из предположения, что после победы демократической революции
наступит долгий период развития капитализма, который только в будущем
создаст условия для завоевания власти пролетариатом. Маркс же исходил из
предпосылки, что во Франции предстоит непосредственно социалистическая
революция, что в Германии господство мелкой буржуазии будет только коротким
эпизодом. Поэтому в то время, когда меньшевики подготовлялись к роли партии
оппозиции, Маркс ставил перед германскими коммунистами задачу подготовки
завоевания власти на этапе, следующем за победой мелкой буржуазии:
"Наш интерес требует и нашей задачей является революцию сделать
перманентной так долго, пока от власти не будут отстра-
нены все более или менее состоятельные классы, государственная власть
будет завоевана пролетариатом и объединение пролетариата не только в одной
стране, но во всех решающих странах, не будет достигнуто в той мере, что
исчезнет конкуренция между рабочими этих стран, или что, по крайней мере,
решающие предварительные силы будут концентрироваться в руках пролетариата"
(130 с. немецкого издания "Кельнского процесса").
Если меньшевики не имели никакого права выдавать свою филистерскую
политику за марксову то все-таки остается факт существования разницы между
"планом" Маркса и ленинской концепцией в решающем пункте: в вопросе о
власти, как и всей картине развития революции. Начнем с предполагаемого хода
событий у Маркса, который показывает, как он представлял себе классовые
отношения и механику классовой борьбы в ожидаемой им германской революции.
Мелкие буржуа, притесненные в данный момент, пытаются создать одну
оппозиционную партию, включить ее в фронт рабочих, выдвигая свои особые
интересы как общие. Пролетариат должен в противовес этому создать
собственные, самостоятельные, открытые и тайные организации, занимать
самостоятельную позицию во всех странах, не объединяться с мелкобуржуазной
демократией. Общность интересов против либеральной буржуазии создает
совместное участие в борьбе, причем вся тяжесть борьбы ляжет на плечи
пролетариата. И в подготовительном периоде борьбы, и в ходе ее коммунисты
должны приложить все усилия для обострения конфликтов, выступать против
мелкобуржуазной демократии с собственными требованиями, руководствоваться
полным недоверием к мелкобуржуазной демократии. В момент победы пролетариат
должен рядом с официальными представителями (Маркс считается с тем, что
революция не сразу уничтожает многость государств в Германии -- К. Р.)
создать собственные революционные правительства, будь это в форме
коммунальных управлений, коммунальных Советов, рабочих клубов, рабочих
комитетов, так что буржуазно-демократические правительства не только
немедленно теряют поддержку рабочих, но будут находиться с самого начала под
контролем и угрозой властей, за кот[орыми] стоит вся масса рабочих. Коротко
говоря, с первого момента победы недоверие должно быть направлено не против
побежденной реакционной партии, а против вчерашних союзников, против партии,
которая хочет эксплуатировать совместную победу.
Для этой цели рабочие должны во что бы то ни стало сохранить в своих
руках завоеванное оружие, создать пролетарскую гвардию, не подчиненную
мелкобуржуазной власти, создать немедленно рабочие политические клубы,
организоваться в цент-
рализованную рабочую партию и начать по всей линии политическое
наступление. Маркс развертывает целую программу этого наступления,
сводящуюся к тому, чтобы социальным мероприятиям мелкобуржуазного
правительства противопоставить вначале не прямо коммунистические требования,
но требования, которые в своей логике приводят к вторжениям в область
частной собственности. Наиболее яркий свет на всю концепцию Маркса бросает
место о том, что "первый пункт" конфликта "между буржуазной демократией и
рабочими состоит в уничтожении феодализма. Так же, как и в Великой
французской революции, мелкие буржуа отдадут феодальные замки крестьянам в
свободную собственность, т. е. сохранят сельский пролетариат и захотят
создать класс мелкобуржуазных крестьян, которые будут подвергнуты тому же
самому обеднению и задолженности, которые теперь переживают французские
крестьяне. Рабочие должны выступить против этого плана в интересах сельского
пролетариата и своих собственных. Они должны требовать сохранения
конфискованной земли в руках государства, устройства рабочих колоний, на
которых объединенный сельский пролетариат применит все преимущества крупного
земледелия. Таким образом принцип коллективной собственности получит сразу
твердую основу среди поколебавшихся отношений буржуазной собственности"
("Разоблачения о Кельнском процессе", с. 127-137 нем[ецкого] изд[ания]).
Мы вернемся к исключительному значению этого пункта для понимания
марксовой и ленинской концепции. Здесь же международные перспективы этой
концепции:
"Если немецкие рабочие не могут прийти к власти и провести в жизнь свои
классовые интересы, не прошедши через длительное революционное развитие, то
теперь хоть имеют уверенность, что первый акт этой предстоящей революционной
драмы совпадает с непосредственной победой их класса во Франции и этим будет
ускорен" ("Кельнский процесс", немецкое издание, с. 127-137).
Присмотримся теперь ближе к этой позиции. Дело не идет, как видно, об
общей схеме революции, ибо во Франции Маркс считается с непосредственной
предстоящей победой социализма. В Германии же имеем дело после победы
демократической революции с первым актом социалистической революции, в
котором пролетариат не ставит еще непосредственно коммунистических
требований, а обостряет происходящую классовую борьбу с тем, чтобы привести
народные массы к атаке на частную собственность, имеющей как последствие
общую борьбу пролетариата с мелкой буржуазией, в которой пролетариат придет
к власти. Мы имеем, таким образом, схему тактики в стране бо-
лее отсталой, чем Франция, созревшая, по тогдашним убеждениям Маркса,
уже вполне для социалистической революции. Это не прыжок Парвуса от царского
до социал-демократического правительства. Это есть перерастание
мелкобуржуазной революции в социалистическую через "более длительное
революционное развитие", но перерастание в специфических условиях. Каковы же
эти специфические условия? Одно касается взаимоотношения классов друг к
другу; второе -- состояния германского пролетариата в 1848-1850 гг.
Во Франции 1848 г. крестьянство было полностью освобождено от
феодализма и поэтому уже не заинтересовано в демократической революции.
Подвергаясь уже капиталистической эксплуатации (его задолженность была так
велика, что он уплачивал более 10 миллиардов франков в год процентов по
долгам, т. е., по утверждению некоторых историков, отдавал 2/3 чистого
дохода на покрытие этого долга), ненавидя поэтому ростовщика и капиталиста,
он с надеждами своими не обращался еще к пролетариату, которого обвинял в
том, что он своими требованиями увеличивает тяжесть податей. Его надежды
были связаны с Луи Наполеоном Бонапартом187, как это установил
Энгельс в своей поездке по Франции, состоявшейся осенью 1848 г., его путевые
заметки напечатаны в первый раз в "Под знаменем марксизма", No 5, 1927 г.
"Я говорил с сотнями крестьян в различных местностях Франции, и везде
господствует этот фанатизм против Парижа, а именно, против парижских
рабочих.-- "Я хотел бы, чтобы этот проклятый Париж взлетел завтра на
воздух",-- было самым мягким благожеланием. Понятно, что у крестьян старое
презрение усилилось и подкрепилось событиями этого года. "Деревня производит
все, города живут нашим зерном, одеваются в наш лен и нашу шерсть. Мы должны
восстановить нормальный порядок вещей, мы, крестьяне, должны взять дело в
наши руки" -- вот вечный припев, звучащий более или менее отчетливо, более
или менее сознательно во всех спутанных речах крестьян.-- А как же они хотят
спасти Францию, как хотят они взять дело в свои руки? -- Выбрав президентом
Луи Наполеона Бонапарта... У всех крестьян, с которыми я говорил, энтузиазм
к Луи Наполеону был так же велик, как ненависть к Парижу". Освобожденный
Французской революцией от феодализма, разоряемый капитализмом, французский
крестьянин обращается мыслью к племяннику наследника Французской революции,
к ее традициям, ожидая от них облегчения своего положения. Надо было
обладать всей проницательностью Маркса и Энгельса, чтобы, несмотря на это,
выдвигать перспективу будущего союза пролетариата и полупролетарских слоев
деревни против капитализма.
Иначе обстояло дело в Германии. Там освобождены от феодализма были
только крестьяне прирейнских провинций, в которых феодализм был уничтожен
Наполеоном, и крестьяне Южной Германии. Но и в других частях Германии
господство феодализма было под влиянием Французской революции значительно
подорвано. Для борьбы с Наполеоном пришлось апеллировать к мужику.
Ублюдочным результатом этого явились реформы Штейна и Гарденберга. Они дали
крестьянину, во-первых, личную свободу, во-вторых, создали сельский
пролетариат из большой массы безлошадных крестьян. Крестьяне, имеющие
инвентарь, уплатили за "освобождение" своей земли от феодальных тяжестей
передачей помещикам части земли. Так освободилось в период с 1845 по 1848
гг. в провинциях Бранденбург, Померания, Силезия, Пруссия и Позенское около
300 000 средних крестьян и 70000 зажиточных. Мартовская революция 1848 г.,
благодаря трусости и предательству буржуазии, не уничтожила радикально и без
выкупа остатки феодализма, хотя весной и летом 1848 г. Германия была
свидетельницей значительных крестьянских беспорядков, очень напугавших
помещиков. Прусский сейм, в котором заседало 50 крестьянских депутатов, не
решился вымести остатки феодализма и заставил крестьян уплатить за
уничтожение ряда повинностей значительные суммы. Но как остро Маркс и
Энгельс ни критиковали это предательство крестьян буржуазией, они понимали,
что в главном 1848 г. сломил экономические основы германского феодализма
(речь идет не о капиталистических юнкерах) и что мелкая буржуазия, пришедши
к власти, с легкостью справится с остатками феодализма без крупных боев. Что
марксова оценка состояния крестьянского вопроса была правильной, это
полностью доказало дальнейшее развитие, которое без всяких революционных
потрясений сделало из германского кулака и середняка часть германской
буржуазии. Исходя из такой оценки положения крестьянства, Маркс рассматривал
мелкобуржуазное правительство как правительство городской и сельской мелкой
буржуазии и не мог надеяться на союз с крестьянством в предстоящих боях.
Поэтому он выдвигает тогда задачу завоевания в деревне только сельского
пролетариата, как единственно возможного союзника для предстоящей революции.
Но почему же, несмотря на это, Маркс не считал возможным для пролетарских
представителей входить временно в правительство городской и деревенской
буржуазии, хотя бы в дальнейшем, в ходе событий, пришлось его взорвать,
чтобы очистить путь для пролетарской диктатуры? Ответ на это дает вступление
к цитированному выше Обращению Маркса, в котором он указывает, что события
1848 г., которые доказали правильность взглядов, выраженных в Манифесте,
взорвали Союз коммунистов188, который, добавим, был
малочисленной организацией, не охватившей рабочих масс:
"В то время, когда демократическая партия, партия мелкой буржуазии
Германии, с каждым днем лучше организовывалась, рабочая партия потеряла
единственную связывающую организацию, была организована только в местном
масштабе, для местных целей и попала поэтому в общем движении целиком под
господство и руководство мелкобуржуазной демократии. Этому положению надо
положить конец, надо восстановить самостоятельность рабочих".
Вот как рисует Маркс положение. Мелкобуржуазное правительство
становится с момента своей победы, благодаря своему социальному составу,
консервативным и даже контрреволюционным правительством. На крестьянство