Страница:
массами) -- сомневаться приходится, чтобы эсеры были больше связаны с
крестьянством, чем мы (через солдат, конечно). Какова была бы политика этого
Совета, добровольно буржуазии власть не сдавшего? В первую очередь,
декретирование конфискации земли помещиков -- уже это сделало бы авторитет
новой власти непререкаемым. А далее, после непродолжительной агитации --
заключение мира. Не "прыжок" через крестьянство, а великолепный боевой союз
с ним! Не обошлось бы без саботажа чиновников, без маленьких вспышек
гражданской войны. Но всякий, знавший состояние фронта в предфевральские
дни, сумел бы подтвердить, что ни одного корпуса не удалось бы двинуть
против Питерского совета ни генералу Иванову10, ни кому-либо
иному.
Конечно, в тысячу раз хуже стало, когда весь авторитет революционной
власти стабилизировался на признанном Советом фундаменте Временного
правительства Львова -- Милюкова -- Керенского. Уже с 3 -- 4 марта начиная,
было бы поздно говорить о немедленном осуществлении власти Советов против
уже сложившихся органов революционного (хотя бы для нас и в кавычках)
двоевластия. И все это потому, что в момент организации власти наше
руководство в лице Сталина (вернее, Молотова, ибо Сталина, помнится, еще не
было в Питере, и Шляпникова, а тем более Авилова и ему подобных) сдрейфило
так же, как позднее, в момент Октября, пытались сдрейфить Рыковы и
Зиновьевы.
Причины этой антиленинской пассивности в решающие моменты истории лежат
в том отмеченном многими мемуарами факте, что никто из наших вождей всерьез
не готовился к перевороту, тем более в социалистической форме. Лишь один
Ленин сумел достаточно быстро ориентироваться в обстановке и уловить
действительную картину состояния сознания масс. Некоторые "старые
большевики" каются за себя и других в этой неподготовленности, выражавшейся,
собственно, прежде всего в отрыве от масс (см. например, воспоминания
Ольминского11 "Из эпохи "Звезды"12 и
"Правды"13" и Лепешинского в "Пролетарской революции"). Я,
обладая тоже некоторым дореволюционным опытом, взял на себя смелость в моих
воспоминаниях поддержать этот тезис о некоторой исторической недозрелости
верхушки партии в момент Февраля и за это получил от редакции "Красной
летописи"13а упрек в троцкизме (а воспоминания мои были помещены в
наполовину сокращенном виде). Конечно, в этом упреке нет ничего страшного с
тех пор, как все истинно ленинское стало окрещиваться троцкистским. Ведь
теперь всякая попытка придерживаться прямой ленинской линии в китайском
вопросе будет несомненно называться не иначе.
Чем являлась бы диктатура такого нашего Совета, существующего с первых
дней после свержения самодержавия? Ленин сразу понял, что в условиях того
периода, в условиях ожесточенной борьбы с империализмом истинно
революционная власть может являться только социалистической диктатурой. Это
и Вы отмечаете в письме к Мусину. Это и было бы на деле, если бы наша партия
в момент переворота не была лишена настоящих вождей. Совет осуществлял бы
пролетарскую диктатуру, проводящую ряд мероприятий и социалистического
(против буржуазии), и буржуазно-демократического (против помещиков)
характера. Из вышесказанного вполне ясной становится моя точка зрения на
перспективы китайской революции. Если бы не ошибки руководства, мы,
наверное, имели бы уже в Китае социалистическую диктатуру, -- не только во
имя интересов рабочего класса, но и во имя разрешения аграрного вопроса и во
имя совместной борьбы рабочих и крестьян с империализмом (т.е. во имя
разрешения национальных задач). Социалистическая диктатура, необходимая для
борьбы с империалистической буржуазией, обеспечила бы и наилучшим образом
задачу "мобилизации мужицких масс". Обязательное содержание демократической
диктатуры, по Вашему мнению, заключается только в выполнении этой задачи "и
ничего больше" (и это "не на один год!"). Ясно, что такого рода диктатура,
как ее ни называть, не может быть осуществлена в Китае, так как откладывает
решение всех остальных задач, выдвинутых революцией, в дальний ящик. Только
настоящая полнокровная диктатура пролетариата может выполнить крестьянскую
мобилизацию. Что же касается оторванности китайских коммунистов, "еще не
повернувшихся лицом к деревенской бедноте", то задача их исправления вряд ли
может быть разрешена урезыванием лозунгов революции. Существуют и для этого
более действительные пути -- насыщение ее рабоче-крестьянским активом,
прошедшим через огонь гражданской войны, воспитание ее в ленинском духе,
ликвидация мартыновско-бухаринского "руководства", которое еще не один раз
сможет проморгать не одну аграрную революцию.
Китайские революционные массы имеют теперь опыт едва ли не покрупнее
нашего. У них есть и нам кое-чему поучиться. Из этого не следует, что мы их
ничему не можем научить. Но плохую мы им помощь окажем, если, делая обычную
ошибку оппортунистов и недооценивая зрелость китайского пролетариата, будем
им подсовывать обкорнанные, ублюдочные лозунги, вредящие делу их революции.
Переходя теперь к Вашему совместному с товарищами Смилгой и
Преображенским заявлению конгрессу Коминтерна, я могу сказать только одно --
все разделы заявления по своему содержанию не вызывают крупных возражений.
Особенно следует подчеркнуть один из выводов Вашего заявления: "без
решительного изменения политики не может быть изменения режима в партии, в
профсоюзах и на фабриках". В связи с этим стоит и констатированный Вами
факт, что лозунг самокритики, не поднятый еще до уровня политики, переживает
свои критические дни. Столь же ярко оттеняете Вы грубые ошибки в области
экономики "левого курса", фактически сводящие его на нет. Еще лучше освещены
у Вас ошибки Коминтерна, которые, что важнее всего, не признаны
руководством.
К сожалению, заключительный раздел документа совсем разочаровывает
всякого серьезно вчитавшегося в его основную часть. Он прежде всего
логически не связан с критическим анализом, данным Вами всей политике
"нового" курса руководства. В чем Вы видите "уменьшение разногласий"? В
неправильных методах борьбы с кулаком, в неправильном лицемерном выдвижении
самокритики? Ведь все же это -- Вами признано -- больше вреда, чем пользы
приносит!
От имени всей нашей колонии я должен Вам заявить, что Ваши слова о
возможности совместной Вашей работы (как это понимать?) на основах
подчинения всякому решению ЦК и Коминтерна нами могут быть поняты лишь как
готовность капитулировать на любых условиях. А ведь с этого Вы могли и
начинать.
С комприветом
1 августа
Федор Дингелъштедт
Томск, 2 августа 1928 г.
Дорогой Врачев, все, что Вы писали, приблизительно я знал, но пишите
всегда, если что-нибудь узнаете, т. к. информация случайна, из Москвы почти
ничего не получается, так что получить два раза то же сведение лучше, чем
совсем не получить.
Ужасно мне смешно, когда друзья поминают свои письма с благодарностью
богу за то, что я не попал еще в руки дьявола. Ссылка -- горький хлеб, люди
не только становятся мнительны, но оболевшие, реагируют нервами, не разумом.
Мы все разбросаны, разногласия, которые в нормальных условиях исчерпываются
несколькими разговорами, живут месяцы. Надо иметь крепкие нервы, и когда
проявляются разницы в оценке, не попадать в истерию. Положение так сложно,
что надо бы стадо баранов, чтоб у них не было разногласий. У большинства
больше разногласий -- а у них они социально фундированы. Но и у нас они
есть, и об этом хочу Вам написать. Но раньше несколько слов об оценке
положения.
Основное в положении то, что рабочие массы очень мало, слабо
откликнулись на лозунг о самокритике. Понятно, этот факт объясняется отчасти
тем, что не верят в безнаказанность критики. Но что это означает? Это
означает, что потребность борьбы за реформы в них слабее, чем боязнь
расходов, неизбежных в борьбе за реформы. Зажиточные слои деревни активны,
рабочий неактивен. Это окрылило правых в партии, которые перешли в
наступление. Если чинушка Фрумкин, не имеющий за собою никакой связи с
рабочими, посмел выступить с документом, который сталинец Стэн14
называет манифестом кулацкой партии, то это говорит только о динамике
положения. Центр не посмел дать отпора, ибо это требовало апелляции к массам
и развертывания конкретной критики до размеров общей. В результате,
получился сдвиг вправо. Центр этого сдвига состоит не в повышении цен -- эта
мера паллиативна с точки зрения выхода из положения, ибо а) недостаточна,
чтоб расшевелить инициативу зажиточных слоев, а достаточна, чтоб нарушить
все рыночные и производственные отношения. Но главная опасность ее состоит в
том, что она механически притупляет начатую борьбу с кулаком. Поведена же
она так, что вскрывает всю недостаточность лозунга самокритики. Как же это:
самокритика и самокритика, а ЦК не потрудился даже известить партию о том,
что намерен повысить цены, не потрудился даже поставить этот вопрос на
обсуждение московской, ленинградской, харьковской, бакинской рабочих
организаций. Этим сказано, что самокритика не есть партийная демократия, а
ее суррогат. И партия это слушала, и партактивы снова "одобряют", как
"одобряли" и зажим, и разжим -- вот что грустно. Кулак действует массой, а в
партии все еще верхушечные комбинации. Весь левый сдвиг находится под
ударом, и Смилга со мною, когда мы говорили в своем заявлении, что
самокритика переживает критические дни, и Лев [Троцкий] своим сравнением о
телеге оказались правы. Смогут ли правые восстановить положение, которое
было в 1927 г.? Нет, не смогут. Нельзя два раза вступать в ту же самую реку.
Правые не могут уже удержаться на положении 1927 года -- они должны идти
дальше -- и идут дальше. Я не говорю даже о Сокольникове. Речь Рыкова
содержит программу сокращения индустриализации, хотя он на словах
высказывается против сокращения. Ибо он упрекает, что чересчур мало
вкладывали в сельское хозяйство -- этим он говорит, что чересчур много
вкладывали в промышленность. Но и на левом фланге большинства вещи не
останутся без изменения. Как мало ни двинулась рабочая масса, десятки тысяч
рабочих, призванных к критике, не замолкнут. Если им попытаются заткнуть рот
-- будут бороться. Симптомы эти заметны по сведениям из печати. Есть
кой-какие симптомы кристаллизации левых сталинцев. Результаты этих семи
месяцев будут состоять в дальнейшей дифференциации внизу и наверху. Это уже
шаг вперед. И это показывает, как неправы были те из наших молодых, которые
при первых шагах левого курса не поняли того нового, что оно означает и,
закрывая глаза и уши, кричали: все обман.
Ближайшие месяцы принесут решительный сдвиг направо и налево. И кое-что
в этих решениях зависит от нас. И тут я прихожу к разногласиям, которые есть
в нашей среде. Я не думаю, что эти разногласия с Л. Д. [Троцким], но из
переписки знаю, что они есть с целым рядом наших молодых товарищей. Из их
писем слышна следующая нотка: ну, вот вам левый курс и его герои. Центр
снова показал, что он представляет собою. Вот хорошо, мы оказались
единственными, которые... и т. д. Наше усиление надо приветствовать, само
собою, понятно во всяком случае. Если бы победил термидор, то мы бы
оказались не второй партией, а единственной партией пролетариата, а после
периода полного идейного развала в массе -- выросли бы в массовую силу. Но
разве это есть та перспектива, на которую мы ставили ставку? Ставка наша на
реформу партии и на спасение завоеваний Октября. Из этого следует, что мы не
только должны стараться собирать свои силы, но и занять позиции, позволяющие
нам действовать на тех, которые еще с нами не пойдут. А это означает
говорить центру, ни на один момент не отказываясь от критики его, мы будет
поддерживать всякий его шаг против правых. Л.Д. [Троцкий] прав, говоря, что
дело идет не о соглашениях, он прав, хотя бы уже потому, что о каком
соглашении может идти речь между тюремщиком и его жертвой. Дело идет о том,
чтобы именно теперь, в момент, когда центр без борьбы уступает место правым
-- нашей позицией и нашей дифференцированной борьбой усиливать в массах
центровиков убежде ние, что с нами можно идти совместно. Дело идет не о
блоке со Сталиным, где будет то или другое лицо, нельзя вперед сказать. Дело
идет о том пласте партийном, который не борется еще решительно с правыми, но
хочет бороться (Рыков был принят на своем выступлении на Московском активе
очень холодно). Я не знаю, что будет в дальнейшем с центром. Может, он
окажется неспособным повести борьбу, тогда предрешен термидор или катастрофа
в партии, которые при данном международном положении поставят под знак
вопроса существование Советской республики. Тот факт, что всякий из нас
должен дрожать при мысли об этой возможности, этой возможности не исключает.
Но ясно, что мы должны сделать все для ее избежания. Мы немного можем
сделать, будучи в ссылке, оторванные от наших единомышленников, а что это
так, в этом историческое преступление Сталина. Но что можем, сделать должны
(как увидите из сравнения заявления, посланного мною, с окончанием заявления
Льва [Троцкого], у нас по этому вопросу сказано приблизительно то же самое).
Но это не должно остаться эпизодом. Это должно быть линией поведения. Наши
молодые вытаскивают цитаты из Ленина о центре. Они не соображают при этом
двух вещей. Во-первых, что весь критицизм Ленина по отношению к центру не
помешал ему в начале развертывания борьбы против войны пойти на
Циммервальдский блок15, а во-вторых, что наша партия, в отличие
от западноевропейского периода начала войны, социально разношерстная и что
наша правая опирается на элементы, прямо нам враждебные: кулацкие и
мещанские, в то время как социальная база центра та же, что и у нас, из чего
следует, что хотя мы с центром боремся и должны бороться за влияние рабочих,
но блок с ними возможен.
По русским делам в руководящем слое оппозиции вряд ли найдутся
существенные разногласия. Они существуют между нами, с одной стороны, и всей
нашей молодежью -- с другой. Часть из них договорилась до того, что термидор
уже совершился и что возможен только путь катастроф. Другие, не договаривая
этого, находятся в такой степени под влиянием ссылки, что не умеют правых и
центра различить, хотя это на данной стадии политически необходимо. Этим
настроениям в нашей среде надо дать бой, а не удовлетворяться тем, что они,
в противоречие со своими взглядами, подмахнут всякое заявление Л. Д.
[Троцкого] . В международных вопросах у нас оказались разногласия -- самое
существенное по китайскому вопросу. Я не намерен и его преуменьшать, ибо,
во-первых, китайская революция не фунт изюма, 2) история партии тоже не фунт
изюма. Но нельзя этих разногласий переоценивать: а) в том, что теперь надо
делать в Китае, у нас есть единодушие, б) на практике проверка одной и
другой точки зрения в будущем, и то не близком, в) центр нашей политики
теперь не в вопросе о Китае, а в вопросе о спасении русской революции -- в
этом мы единодушны. (Я не могу молчать, когда Л. Д. [Троцкий], по моему
глубокому убеждению, проповедует неверные взгляды, но кто надеется, что для
меня это предлог для чего-то другого, тот ошибается. Так же как ошибались
те, которые спекулировали на разногласиях по поводу выборов в Германии.) Но
одно должны наши люди понимать: нельзя бороться против мертвечины
сталинского режима и падать в обморок, когда у нас обнаруживаются
разногласия. Нельзя кричать о самостоятельных выступлениях, когда мы
оторваны друг от друга, не всегда можем согласовать наши действия и часто
принуждены действовать самостоятельно. Не соглашаясь с критикой Л. Д.
[Троцким] программы К[оммунистического] И[нтернационала] в ее китайской
части, я не делаю ему формального упрека, ибо, будучи убежден в важности
вопроса и своей правоте, он не мог иначе поступить. Но я беру себе те же
самые права и признаю их за всяким оппозиционером. Я понимаю чувства наших
товарищей, дрожащих за единство -- этот важный рычаг исправления
неправильного курса партии. Но это единство требует идейной борьбы в наших
рядах, когда возникают разногласия, а не послушания.
Не получая заявления Льва [Троцкого] конгрессу К[оммуни-стического]
И[нтернационала], послал совместно со Смилгой наше заявление. После получил
окончание заявления Льва. Но ждал десять дней начала, ибо считал неудобным
подписывать документы, которые в целости не читал. Начала этого не получил.
Но боюсь опоздать и сегодня отправлю конгрессу К[оммунистического]
И[нтернационала] телеграмму, в которой солидаризируюсь с выводами Льва и
прошу поставить мою подпись под его заявлением. Но делаю это, исходя из того
решающего политического соображения, что если даже окажется несогласие с тем
или другим его выводом, то в политике решает солидарность в выводах,
касающихся действий. Убежден, что Лев послал и начало, но что оно задержано
"кем-то". Вообще только дураки не понимают, что наши тактич[еские]
противники, чтобы не говорить о наших врагах, стараются влезть во всякую
щель и раздуть наши разногласия. Им не надо помогать и надо давать бой
паникерам.
К. Р[адек]. 2 август
Дорогой товарищ Троцкий, посылаю Вам привезенную мною в Москву и
посланную в журнал "Коммунистический Интернационал" и программную комиссию
VI конгресса [Коминтерна] критику проекта программы, написанную мною. Я не
посылал этой критики с места жительства, так как хотел сначала побывать в
Москве и ознакомиться с тем, что написали Вы и тов. Радек к VI конгрессу. В
Москве мне удалось ознакомиться с двумя главами Вашей критики (СССР и
Китай), заявлением VI конгрессу и довольно большим набором Ваших
писем16. После этого я решил (разумеется, посоветовавшись с
товарищами), что написанная мною работа небесполезна, особенно принимая во
внимание, что тов. Радек ушел в работу над Лениным и, по-видимому, по этой
причине ничего не написал к VI конгрессу по наиболее близким ему
международным вопросам, затрагиваемым в моей статье. Сейчас я посылаю Вам и
тов. Радеку эту статью и решил Вам написать в дополнение к ней, хотя у меня
и мало надежды получить от Вас ответ по причинам, не зависящим от Вас и от
меня.
1) Я нахожу -- и хочу обратить на это Ваше внимание -- что Вы чересчур
"удалились на Восток". Я имею в виду, разумеется, не Ваше физическое
удаление, в котором Вы сравнительно мало повинны, а Ваше духовное удаление
от европейских [дел] в область проблем Востока. Даже к вопросу об Америке Вы
за последнее время подходите большею частью с тихоокеанского конца. Мне
вполне понятно, что а)при отсутствии у нас "внутри партии" хотя бы одного
человека, способного охватить все мировое развитие в целом, именно Вы должны
сосредоточить свое внимание на вопросах мировой политики и б) существуют
достаточно веские соображения, чтобы Вы сосредоточили свое внимание на тех
революциях, которые стоят на грани демократических и социалистических --
Китай, Россия. Все же европейский капитализм и европейское революционное
движение имеют настолько еще большое значение, там происходит достаточно
много нового, что необходимо, чтобы Вы и этой "старушке" уделили немного
внимания (повторяю: особенно при бездействии тов. Радека в этой области).
"Колечка Балаболкин"17 считает своим долгом (по крайней
мере, с тех пор как он стал "генвождем") изображать на каждой
"Fugung"18 (конференциях, съездах, конгрессах) какое-нибудь новое
теоретико-политическое откровение. Заботы о достаточной фактической
обоснованности его открытий он обычно проявляет очень мало: ведь ему ничего
не стоит на следующей Fugung отказаться от самой последней идеи и выдвинуть
на место нее новую. По мнению Д. Марецкого (см. его статью о Бухарине в
БСЭ19, т. VIII), это даже свидетельствует о большом "идейном
росте" учителя. Хуже только становится "учителю" от того, что его фантазия
явно начинает истощаться. Но и тут при своей печатной монополии Бухарин
нашел выход: он вытаскивает свой старый, залежавшийся идейный товар,
отвергнутый Лениным, опровергнутый жизнью и забытый современниками. По
последней причине он может сойти за новый.
По моему мнению, именно этого сорта откровение последнего времени:
госкапитализм Бухарина. Последний неспособен дать оценку всем новейшим
явлениям последнего времени -- рационализации, новым слабым проявлениям
классового сотрудничества при господстве реакции (коалиционное правительство
в Германии)20, росту социал-демократии, диспропорции между
идейным влиянием коммунистов и их организационным охватом -- на выручку
явилось "слово": госкапитализм. Совсем по Гете21: где понятия не
хватает, там слово помогает, из слов системы создаются, словами диспуты
ведутся и т. д. "Слово" госкапитализм легло, правда, в основу целой
теоретической фантазии, изобретенной Бухариным еще во время войны; но это не
мешает этому "слову" сходить теперь за "новое". Госкапитализм стал на
теперешнем конгрессе подлинным "убежищем от невежества". Вы не знаете, чем
характеризуется "третий период" послевоенной истории? Очень просто -- ростом
производительных сил и сращиванием хозяйства и государства, т. е.
госкапиталистическими тенденциями. Что такое рационализация? Технические
успехи и госкапиталистические тенденции. Отчего растет социал-демократия?
Оттого, что она сращивается с государством, что является одним из проявлений
госкапиталистических тенденций (по теории Бухарина 1916 г. госкапитализм
означает не только подчинение хозяйства государству, но и "всасывание" в
себя последним "всех" общественных организаций, всех классов буржуазного
общества -- см. его статью "Об империалистическом государстве") и т.д.
Радикально раскритиковать эту теорию означает противопоставить ей наш
на фактах основанный анализ основных явлений и форм хозяйства и политики
послевоенного времени (вопрос о госкапитализме есть в первую очередь вопрос
о формах взаимоотношений между хозяйством и государством). Этого я не смог
сделать по ряду причин, и я ограничился анализом бухаринской постановки
вопроса, его насквозь противоречивой теории, для обоснования которой он
стаскивает аргументы с бору и с сосенки, а также дал историческую справку о
происхождении и злоключениях этой теории. Очень хотел бы знать Ваш взгляд на
постановку этого вопроса в общей форме.
2) Важен ли этот вопрос политически? Я думаю, что оченьважен. И не
только потому, что эта теория сразу же закрепляет-ся Бухариным программно:
она может стать в настоящей обста-новке обобщенной формулировкой
оппортунизма, служащейзападноевропейским дополнением к построению
социализмав "одной стране". Ведь суть "госкапиталистических тенденций"еще по
"экономике переходного периода"22 сводится к "нацио-нализации", к
самоорганизации капитализма в национальныхрамках, или "внутри страны", как
повторял несколько раз Буха-рин в своем докладе на XV съезде. Я думаю далее,
что недароми не зря из проекта программы выпущено хотя бы малейшееуказание
на международные картели и тресты и на их борьбу заэкономический раздел мира
и все противоречия борьбы сво-дятся к борьбе государств за территориальный
раздел мира. Да-лее того же порядка формулировка в заключительной
резюми-рующей характеристике империализма, что его противоречия,порождая
войны, "приводят к распаду единого мирового хо-зяйства".
Я думаю, что можно без преувеличения свести суть бухаринской теории
госкапитализма к притуплению экономических -- и как логический вывод --
классовых противоречий внутри отдельных стран и вынесению этих противоречий
на мировую арену в форме войн между государствами. Недаром же он говорит в
своем докладе о внутренних противоречиях и их обострении в самых общих
декларативных, кратких и бессодержательных словах. Недаром же задача
подготовки борьбы за революцию подменяется теперь борьбой с опасностью войны
как чуть ли ни единственной задачей коммунистов на весь предстоящий период.
3) Обратили ли Вы внимание на то, что все правые элемен-ты различных
национальных секций охотнее всего распростра-няются о внешнеполитических
противоречиях, опасности вой-ны и необходимости защиты СССР в китайской
революции?При теперешней пассивной установке почти всех руководств
национальных секций К[оммунистического] И[нтернационала] (NB: эта
пассивность руководства признается во всех почти очерках о национальных
секциях, очерках, напечатанных в "Обзоре деятельности ИККИ и секций
Коминтерна между V и VI конгрессами"23, см. особенно очерк о
французской коммунистической партии) лозунг борьбы с опасностью пока еще все
же неблизкой войны может стать лозунгом выжидания войны для совершения
революции после нее, вместо того чтобы подготов-лять партию к совершению
революции еще до войны и без нее.
Наконец, Вы хорошо отметили в своей записке об Англии, что у центристов
крестьянством, чем мы (через солдат, конечно). Какова была бы политика этого
Совета, добровольно буржуазии власть не сдавшего? В первую очередь,
декретирование конфискации земли помещиков -- уже это сделало бы авторитет
новой власти непререкаемым. А далее, после непродолжительной агитации --
заключение мира. Не "прыжок" через крестьянство, а великолепный боевой союз
с ним! Не обошлось бы без саботажа чиновников, без маленьких вспышек
гражданской войны. Но всякий, знавший состояние фронта в предфевральские
дни, сумел бы подтвердить, что ни одного корпуса не удалось бы двинуть
против Питерского совета ни генералу Иванову10, ни кому-либо
иному.
Конечно, в тысячу раз хуже стало, когда весь авторитет революционной
власти стабилизировался на признанном Советом фундаменте Временного
правительства Львова -- Милюкова -- Керенского. Уже с 3 -- 4 марта начиная,
было бы поздно говорить о немедленном осуществлении власти Советов против
уже сложившихся органов революционного (хотя бы для нас и в кавычках)
двоевластия. И все это потому, что в момент организации власти наше
руководство в лице Сталина (вернее, Молотова, ибо Сталина, помнится, еще не
было в Питере, и Шляпникова, а тем более Авилова и ему подобных) сдрейфило
так же, как позднее, в момент Октября, пытались сдрейфить Рыковы и
Зиновьевы.
Причины этой антиленинской пассивности в решающие моменты истории лежат
в том отмеченном многими мемуарами факте, что никто из наших вождей всерьез
не готовился к перевороту, тем более в социалистической форме. Лишь один
Ленин сумел достаточно быстро ориентироваться в обстановке и уловить
действительную картину состояния сознания масс. Некоторые "старые
большевики" каются за себя и других в этой неподготовленности, выражавшейся,
собственно, прежде всего в отрыве от масс (см. например, воспоминания
Ольминского11 "Из эпохи "Звезды"12 и
"Правды"13" и Лепешинского в "Пролетарской революции"). Я,
обладая тоже некоторым дореволюционным опытом, взял на себя смелость в моих
воспоминаниях поддержать этот тезис о некоторой исторической недозрелости
верхушки партии в момент Февраля и за это получил от редакции "Красной
летописи"13а упрек в троцкизме (а воспоминания мои были помещены в
наполовину сокращенном виде). Конечно, в этом упреке нет ничего страшного с
тех пор, как все истинно ленинское стало окрещиваться троцкистским. Ведь
теперь всякая попытка придерживаться прямой ленинской линии в китайском
вопросе будет несомненно называться не иначе.
Чем являлась бы диктатура такого нашего Совета, существующего с первых
дней после свержения самодержавия? Ленин сразу понял, что в условиях того
периода, в условиях ожесточенной борьбы с империализмом истинно
революционная власть может являться только социалистической диктатурой. Это
и Вы отмечаете в письме к Мусину. Это и было бы на деле, если бы наша партия
в момент переворота не была лишена настоящих вождей. Совет осуществлял бы
пролетарскую диктатуру, проводящую ряд мероприятий и социалистического
(против буржуазии), и буржуазно-демократического (против помещиков)
характера. Из вышесказанного вполне ясной становится моя точка зрения на
перспективы китайской революции. Если бы не ошибки руководства, мы,
наверное, имели бы уже в Китае социалистическую диктатуру, -- не только во
имя интересов рабочего класса, но и во имя разрешения аграрного вопроса и во
имя совместной борьбы рабочих и крестьян с империализмом (т.е. во имя
разрешения национальных задач). Социалистическая диктатура, необходимая для
борьбы с империалистической буржуазией, обеспечила бы и наилучшим образом
задачу "мобилизации мужицких масс". Обязательное содержание демократической
диктатуры, по Вашему мнению, заключается только в выполнении этой задачи "и
ничего больше" (и это "не на один год!"). Ясно, что такого рода диктатура,
как ее ни называть, не может быть осуществлена в Китае, так как откладывает
решение всех остальных задач, выдвинутых революцией, в дальний ящик. Только
настоящая полнокровная диктатура пролетариата может выполнить крестьянскую
мобилизацию. Что же касается оторванности китайских коммунистов, "еще не
повернувшихся лицом к деревенской бедноте", то задача их исправления вряд ли
может быть разрешена урезыванием лозунгов революции. Существуют и для этого
более действительные пути -- насыщение ее рабоче-крестьянским активом,
прошедшим через огонь гражданской войны, воспитание ее в ленинском духе,
ликвидация мартыновско-бухаринского "руководства", которое еще не один раз
сможет проморгать не одну аграрную революцию.
Китайские революционные массы имеют теперь опыт едва ли не покрупнее
нашего. У них есть и нам кое-чему поучиться. Из этого не следует, что мы их
ничему не можем научить. Но плохую мы им помощь окажем, если, делая обычную
ошибку оппортунистов и недооценивая зрелость китайского пролетариата, будем
им подсовывать обкорнанные, ублюдочные лозунги, вредящие делу их революции.
Переходя теперь к Вашему совместному с товарищами Смилгой и
Преображенским заявлению конгрессу Коминтерна, я могу сказать только одно --
все разделы заявления по своему содержанию не вызывают крупных возражений.
Особенно следует подчеркнуть один из выводов Вашего заявления: "без
решительного изменения политики не может быть изменения режима в партии, в
профсоюзах и на фабриках". В связи с этим стоит и констатированный Вами
факт, что лозунг самокритики, не поднятый еще до уровня политики, переживает
свои критические дни. Столь же ярко оттеняете Вы грубые ошибки в области
экономики "левого курса", фактически сводящие его на нет. Еще лучше освещены
у Вас ошибки Коминтерна, которые, что важнее всего, не признаны
руководством.
К сожалению, заключительный раздел документа совсем разочаровывает
всякого серьезно вчитавшегося в его основную часть. Он прежде всего
логически не связан с критическим анализом, данным Вами всей политике
"нового" курса руководства. В чем Вы видите "уменьшение разногласий"? В
неправильных методах борьбы с кулаком, в неправильном лицемерном выдвижении
самокритики? Ведь все же это -- Вами признано -- больше вреда, чем пользы
приносит!
От имени всей нашей колонии я должен Вам заявить, что Ваши слова о
возможности совместной Вашей работы (как это понимать?) на основах
подчинения всякому решению ЦК и Коминтерна нами могут быть поняты лишь как
готовность капитулировать на любых условиях. А ведь с этого Вы могли и
начинать.
С комприветом
1 августа
Федор Дингелъштедт
Томск, 2 августа 1928 г.
Дорогой Врачев, все, что Вы писали, приблизительно я знал, но пишите
всегда, если что-нибудь узнаете, т. к. информация случайна, из Москвы почти
ничего не получается, так что получить два раза то же сведение лучше, чем
совсем не получить.
Ужасно мне смешно, когда друзья поминают свои письма с благодарностью
богу за то, что я не попал еще в руки дьявола. Ссылка -- горький хлеб, люди
не только становятся мнительны, но оболевшие, реагируют нервами, не разумом.
Мы все разбросаны, разногласия, которые в нормальных условиях исчерпываются
несколькими разговорами, живут месяцы. Надо иметь крепкие нервы, и когда
проявляются разницы в оценке, не попадать в истерию. Положение так сложно,
что надо бы стадо баранов, чтоб у них не было разногласий. У большинства
больше разногласий -- а у них они социально фундированы. Но и у нас они
есть, и об этом хочу Вам написать. Но раньше несколько слов об оценке
положения.
Основное в положении то, что рабочие массы очень мало, слабо
откликнулись на лозунг о самокритике. Понятно, этот факт объясняется отчасти
тем, что не верят в безнаказанность критики. Но что это означает? Это
означает, что потребность борьбы за реформы в них слабее, чем боязнь
расходов, неизбежных в борьбе за реформы. Зажиточные слои деревни активны,
рабочий неактивен. Это окрылило правых в партии, которые перешли в
наступление. Если чинушка Фрумкин, не имеющий за собою никакой связи с
рабочими, посмел выступить с документом, который сталинец Стэн14
называет манифестом кулацкой партии, то это говорит только о динамике
положения. Центр не посмел дать отпора, ибо это требовало апелляции к массам
и развертывания конкретной критики до размеров общей. В результате,
получился сдвиг вправо. Центр этого сдвига состоит не в повышении цен -- эта
мера паллиативна с точки зрения выхода из положения, ибо а) недостаточна,
чтоб расшевелить инициативу зажиточных слоев, а достаточна, чтоб нарушить
все рыночные и производственные отношения. Но главная опасность ее состоит в
том, что она механически притупляет начатую борьбу с кулаком. Поведена же
она так, что вскрывает всю недостаточность лозунга самокритики. Как же это:
самокритика и самокритика, а ЦК не потрудился даже известить партию о том,
что намерен повысить цены, не потрудился даже поставить этот вопрос на
обсуждение московской, ленинградской, харьковской, бакинской рабочих
организаций. Этим сказано, что самокритика не есть партийная демократия, а
ее суррогат. И партия это слушала, и партактивы снова "одобряют", как
"одобряли" и зажим, и разжим -- вот что грустно. Кулак действует массой, а в
партии все еще верхушечные комбинации. Весь левый сдвиг находится под
ударом, и Смилга со мною, когда мы говорили в своем заявлении, что
самокритика переживает критические дни, и Лев [Троцкий] своим сравнением о
телеге оказались правы. Смогут ли правые восстановить положение, которое
было в 1927 г.? Нет, не смогут. Нельзя два раза вступать в ту же самую реку.
Правые не могут уже удержаться на положении 1927 года -- они должны идти
дальше -- и идут дальше. Я не говорю даже о Сокольникове. Речь Рыкова
содержит программу сокращения индустриализации, хотя он на словах
высказывается против сокращения. Ибо он упрекает, что чересчур мало
вкладывали в сельское хозяйство -- этим он говорит, что чересчур много
вкладывали в промышленность. Но и на левом фланге большинства вещи не
останутся без изменения. Как мало ни двинулась рабочая масса, десятки тысяч
рабочих, призванных к критике, не замолкнут. Если им попытаются заткнуть рот
-- будут бороться. Симптомы эти заметны по сведениям из печати. Есть
кой-какие симптомы кристаллизации левых сталинцев. Результаты этих семи
месяцев будут состоять в дальнейшей дифференциации внизу и наверху. Это уже
шаг вперед. И это показывает, как неправы были те из наших молодых, которые
при первых шагах левого курса не поняли того нового, что оно означает и,
закрывая глаза и уши, кричали: все обман.
Ближайшие месяцы принесут решительный сдвиг направо и налево. И кое-что
в этих решениях зависит от нас. И тут я прихожу к разногласиям, которые есть
в нашей среде. Я не думаю, что эти разногласия с Л. Д. [Троцким], но из
переписки знаю, что они есть с целым рядом наших молодых товарищей. Из их
писем слышна следующая нотка: ну, вот вам левый курс и его герои. Центр
снова показал, что он представляет собою. Вот хорошо, мы оказались
единственными, которые... и т. д. Наше усиление надо приветствовать, само
собою, понятно во всяком случае. Если бы победил термидор, то мы бы
оказались не второй партией, а единственной партией пролетариата, а после
периода полного идейного развала в массе -- выросли бы в массовую силу. Но
разве это есть та перспектива, на которую мы ставили ставку? Ставка наша на
реформу партии и на спасение завоеваний Октября. Из этого следует, что мы не
только должны стараться собирать свои силы, но и занять позиции, позволяющие
нам действовать на тех, которые еще с нами не пойдут. А это означает
говорить центру, ни на один момент не отказываясь от критики его, мы будет
поддерживать всякий его шаг против правых. Л.Д. [Троцкий] прав, говоря, что
дело идет не о соглашениях, он прав, хотя бы уже потому, что о каком
соглашении может идти речь между тюремщиком и его жертвой. Дело идет о том,
чтобы именно теперь, в момент, когда центр без борьбы уступает место правым
-- нашей позицией и нашей дифференцированной борьбой усиливать в массах
центровиков убежде ние, что с нами можно идти совместно. Дело идет не о
блоке со Сталиным, где будет то или другое лицо, нельзя вперед сказать. Дело
идет о том пласте партийном, который не борется еще решительно с правыми, но
хочет бороться (Рыков был принят на своем выступлении на Московском активе
очень холодно). Я не знаю, что будет в дальнейшем с центром. Может, он
окажется неспособным повести борьбу, тогда предрешен термидор или катастрофа
в партии, которые при данном международном положении поставят под знак
вопроса существование Советской республики. Тот факт, что всякий из нас
должен дрожать при мысли об этой возможности, этой возможности не исключает.
Но ясно, что мы должны сделать все для ее избежания. Мы немного можем
сделать, будучи в ссылке, оторванные от наших единомышленников, а что это
так, в этом историческое преступление Сталина. Но что можем, сделать должны
(как увидите из сравнения заявления, посланного мною, с окончанием заявления
Льва [Троцкого], у нас по этому вопросу сказано приблизительно то же самое).
Но это не должно остаться эпизодом. Это должно быть линией поведения. Наши
молодые вытаскивают цитаты из Ленина о центре. Они не соображают при этом
двух вещей. Во-первых, что весь критицизм Ленина по отношению к центру не
помешал ему в начале развертывания борьбы против войны пойти на
Циммервальдский блок15, а во-вторых, что наша партия, в отличие
от западноевропейского периода начала войны, социально разношерстная и что
наша правая опирается на элементы, прямо нам враждебные: кулацкие и
мещанские, в то время как социальная база центра та же, что и у нас, из чего
следует, что хотя мы с центром боремся и должны бороться за влияние рабочих,
но блок с ними возможен.
По русским делам в руководящем слое оппозиции вряд ли найдутся
существенные разногласия. Они существуют между нами, с одной стороны, и всей
нашей молодежью -- с другой. Часть из них договорилась до того, что термидор
уже совершился и что возможен только путь катастроф. Другие, не договаривая
этого, находятся в такой степени под влиянием ссылки, что не умеют правых и
центра различить, хотя это на данной стадии политически необходимо. Этим
настроениям в нашей среде надо дать бой, а не удовлетворяться тем, что они,
в противоречие со своими взглядами, подмахнут всякое заявление Л. Д.
[Троцкого] . В международных вопросах у нас оказались разногласия -- самое
существенное по китайскому вопросу. Я не намерен и его преуменьшать, ибо,
во-первых, китайская революция не фунт изюма, 2) история партии тоже не фунт
изюма. Но нельзя этих разногласий переоценивать: а) в том, что теперь надо
делать в Китае, у нас есть единодушие, б) на практике проверка одной и
другой точки зрения в будущем, и то не близком, в) центр нашей политики
теперь не в вопросе о Китае, а в вопросе о спасении русской революции -- в
этом мы единодушны. (Я не могу молчать, когда Л. Д. [Троцкий], по моему
глубокому убеждению, проповедует неверные взгляды, но кто надеется, что для
меня это предлог для чего-то другого, тот ошибается. Так же как ошибались
те, которые спекулировали на разногласиях по поводу выборов в Германии.) Но
одно должны наши люди понимать: нельзя бороться против мертвечины
сталинского режима и падать в обморок, когда у нас обнаруживаются
разногласия. Нельзя кричать о самостоятельных выступлениях, когда мы
оторваны друг от друга, не всегда можем согласовать наши действия и часто
принуждены действовать самостоятельно. Не соглашаясь с критикой Л. Д.
[Троцким] программы К[оммунистического] И[нтернационала] в ее китайской
части, я не делаю ему формального упрека, ибо, будучи убежден в важности
вопроса и своей правоте, он не мог иначе поступить. Но я беру себе те же
самые права и признаю их за всяким оппозиционером. Я понимаю чувства наших
товарищей, дрожащих за единство -- этот важный рычаг исправления
неправильного курса партии. Но это единство требует идейной борьбы в наших
рядах, когда возникают разногласия, а не послушания.
Не получая заявления Льва [Троцкого] конгрессу К[оммуни-стического]
И[нтернационала], послал совместно со Смилгой наше заявление. После получил
окончание заявления Льва. Но ждал десять дней начала, ибо считал неудобным
подписывать документы, которые в целости не читал. Начала этого не получил.
Но боюсь опоздать и сегодня отправлю конгрессу К[оммунистического]
И[нтернационала] телеграмму, в которой солидаризируюсь с выводами Льва и
прошу поставить мою подпись под его заявлением. Но делаю это, исходя из того
решающего политического соображения, что если даже окажется несогласие с тем
или другим его выводом, то в политике решает солидарность в выводах,
касающихся действий. Убежден, что Лев послал и начало, но что оно задержано
"кем-то". Вообще только дураки не понимают, что наши тактич[еские]
противники, чтобы не говорить о наших врагах, стараются влезть во всякую
щель и раздуть наши разногласия. Им не надо помогать и надо давать бой
паникерам.
К. Р[адек]. 2 август
Дорогой товарищ Троцкий, посылаю Вам привезенную мною в Москву и
посланную в журнал "Коммунистический Интернационал" и программную комиссию
VI конгресса [Коминтерна] критику проекта программы, написанную мною. Я не
посылал этой критики с места жительства, так как хотел сначала побывать в
Москве и ознакомиться с тем, что написали Вы и тов. Радек к VI конгрессу. В
Москве мне удалось ознакомиться с двумя главами Вашей критики (СССР и
Китай), заявлением VI конгрессу и довольно большим набором Ваших
писем16. После этого я решил (разумеется, посоветовавшись с
товарищами), что написанная мною работа небесполезна, особенно принимая во
внимание, что тов. Радек ушел в работу над Лениным и, по-видимому, по этой
причине ничего не написал к VI конгрессу по наиболее близким ему
международным вопросам, затрагиваемым в моей статье. Сейчас я посылаю Вам и
тов. Радеку эту статью и решил Вам написать в дополнение к ней, хотя у меня
и мало надежды получить от Вас ответ по причинам, не зависящим от Вас и от
меня.
1) Я нахожу -- и хочу обратить на это Ваше внимание -- что Вы чересчур
"удалились на Восток". Я имею в виду, разумеется, не Ваше физическое
удаление, в котором Вы сравнительно мало повинны, а Ваше духовное удаление
от европейских [дел] в область проблем Востока. Даже к вопросу об Америке Вы
за последнее время подходите большею частью с тихоокеанского конца. Мне
вполне понятно, что а)при отсутствии у нас "внутри партии" хотя бы одного
человека, способного охватить все мировое развитие в целом, именно Вы должны
сосредоточить свое внимание на вопросах мировой политики и б) существуют
достаточно веские соображения, чтобы Вы сосредоточили свое внимание на тех
революциях, которые стоят на грани демократических и социалистических --
Китай, Россия. Все же европейский капитализм и европейское революционное
движение имеют настолько еще большое значение, там происходит достаточно
много нового, что необходимо, чтобы Вы и этой "старушке" уделили немного
внимания (повторяю: особенно при бездействии тов. Радека в этой области).
"Колечка Балаболкин"17 считает своим долгом (по крайней
мере, с тех пор как он стал "генвождем") изображать на каждой
"Fugung"18 (конференциях, съездах, конгрессах) какое-нибудь новое
теоретико-политическое откровение. Заботы о достаточной фактической
обоснованности его открытий он обычно проявляет очень мало: ведь ему ничего
не стоит на следующей Fugung отказаться от самой последней идеи и выдвинуть
на место нее новую. По мнению Д. Марецкого (см. его статью о Бухарине в
БСЭ19, т. VIII), это даже свидетельствует о большом "идейном
росте" учителя. Хуже только становится "учителю" от того, что его фантазия
явно начинает истощаться. Но и тут при своей печатной монополии Бухарин
нашел выход: он вытаскивает свой старый, залежавшийся идейный товар,
отвергнутый Лениным, опровергнутый жизнью и забытый современниками. По
последней причине он может сойти за новый.
По моему мнению, именно этого сорта откровение последнего времени:
госкапитализм Бухарина. Последний неспособен дать оценку всем новейшим
явлениям последнего времени -- рационализации, новым слабым проявлениям
классового сотрудничества при господстве реакции (коалиционное правительство
в Германии)20, росту социал-демократии, диспропорции между
идейным влиянием коммунистов и их организационным охватом -- на выручку
явилось "слово": госкапитализм. Совсем по Гете21: где понятия не
хватает, там слово помогает, из слов системы создаются, словами диспуты
ведутся и т. д. "Слово" госкапитализм легло, правда, в основу целой
теоретической фантазии, изобретенной Бухариным еще во время войны; но это не
мешает этому "слову" сходить теперь за "новое". Госкапитализм стал на
теперешнем конгрессе подлинным "убежищем от невежества". Вы не знаете, чем
характеризуется "третий период" послевоенной истории? Очень просто -- ростом
производительных сил и сращиванием хозяйства и государства, т. е.
госкапиталистическими тенденциями. Что такое рационализация? Технические
успехи и госкапиталистические тенденции. Отчего растет социал-демократия?
Оттого, что она сращивается с государством, что является одним из проявлений
госкапиталистических тенденций (по теории Бухарина 1916 г. госкапитализм
означает не только подчинение хозяйства государству, но и "всасывание" в
себя последним "всех" общественных организаций, всех классов буржуазного
общества -- см. его статью "Об империалистическом государстве") и т.д.
Радикально раскритиковать эту теорию означает противопоставить ей наш
на фактах основанный анализ основных явлений и форм хозяйства и политики
послевоенного времени (вопрос о госкапитализме есть в первую очередь вопрос
о формах взаимоотношений между хозяйством и государством). Этого я не смог
сделать по ряду причин, и я ограничился анализом бухаринской постановки
вопроса, его насквозь противоречивой теории, для обоснования которой он
стаскивает аргументы с бору и с сосенки, а также дал историческую справку о
происхождении и злоключениях этой теории. Очень хотел бы знать Ваш взгляд на
постановку этого вопроса в общей форме.
2) Важен ли этот вопрос политически? Я думаю, что оченьважен. И не
только потому, что эта теория сразу же закрепляет-ся Бухариным программно:
она может стать в настоящей обста-новке обобщенной формулировкой
оппортунизма, служащейзападноевропейским дополнением к построению
социализмав "одной стране". Ведь суть "госкапиталистических тенденций"еще по
"экономике переходного периода"22 сводится к "нацио-нализации", к
самоорганизации капитализма в национальныхрамках, или "внутри страны", как
повторял несколько раз Буха-рин в своем докладе на XV съезде. Я думаю далее,
что недароми не зря из проекта программы выпущено хотя бы малейшееуказание
на международные картели и тресты и на их борьбу заэкономический раздел мира
и все противоречия борьбы сво-дятся к борьбе государств за территориальный
раздел мира. Да-лее того же порядка формулировка в заключительной
резюми-рующей характеристике империализма, что его противоречия,порождая
войны, "приводят к распаду единого мирового хо-зяйства".
Я думаю, что можно без преувеличения свести суть бухаринской теории
госкапитализма к притуплению экономических -- и как логический вывод --
классовых противоречий внутри отдельных стран и вынесению этих противоречий
на мировую арену в форме войн между государствами. Недаром же он говорит в
своем докладе о внутренних противоречиях и их обострении в самых общих
декларативных, кратких и бессодержательных словах. Недаром же задача
подготовки борьбы за революцию подменяется теперь борьбой с опасностью войны
как чуть ли ни единственной задачей коммунистов на весь предстоящий период.
3) Обратили ли Вы внимание на то, что все правые элемен-ты различных
национальных секций охотнее всего распростра-няются о внешнеполитических
противоречиях, опасности вой-ны и необходимости защиты СССР в китайской
революции?При теперешней пассивной установке почти всех руководств
национальных секций К[оммунистического] И[нтернационала] (NB: эта
пассивность руководства признается во всех почти очерках о национальных
секциях, очерках, напечатанных в "Обзоре деятельности ИККИ и секций
Коминтерна между V и VI конгрессами"23, см. особенно очерк о
французской коммунистической партии) лозунг борьбы с опасностью пока еще все
же неблизкой войны может стать лозунгом выжидания войны для совершения
революции после нее, вместо того чтобы подготов-лять партию к совершению
революции еще до войны и без нее.
Наконец, Вы хорошо отметили в своей записке об Англии, что у центристов