Страница:
врастанием кулака в социализм), изобретенная в 1925-1927 гг. для увенчания
оппортунистической практики этих лет, после XV съезда совсем не выглядит
победоносной. Ни одни уста не раскрываются более для ее защиты полным
голосом, как это было в дни XV партконференции ВКП и VII пленума ИККИ. Слово
"построение" заменено более расплывчатым, но более уместным словом
"строительство", чем, однако, вся эта теория лишается души. В программу эта
формула вводится в дипломатической формулировке, совсем не похожей на
формулировку резолюции указанной конференции и пленума ИККИ. Проповедование
этой "теории" стало невозможным после двухлетней теоретической критики
оппозиции и трехлетней практической критики жизни.
Но оппортунизм представляет собой сейчас большую силу и ему нужна
идеология, он без нее в коммунистической партии жить не может. И снова
Бухарин, как в начале 1925 года, трудится в поте лица своего над созданием
новой формы идеологии, прикрывающей, освещающей и закрепляющей оппортунизм,
на этот раз имеющий уже интернациональный масштаб и значительные кадры во
всех партиях К[оммунистического] И[нтерна[ционала]. Надо отдать
справедливость Бухарину: он много сделал за время после XV партсъезда и
особенно за те полтора месяца, когда заседал конгресс, для того чтобы сшить
"новенькое" идеологическое прикрытие для оппортунизма, выступившего
"голеньким" в свете английских стачек, китайской революции и нового
наступления кулачества на хлебозаготовительном фронте. "Новые" теории
Бухарина сразу же оказались закрепленными в прениях и в принятых единогласно
решениях конгресса:
о международном положении,
программном и колониальных вопросах и
3) проблемах внутреннего развития партий К[оммунистического]
И[нтернационала].
Но за внешним единогласием принятых решений на VI конгрессе, как и во
времена XIV конференции ВКП, явственно выступают очертания нового
левоцентристского крыла, которое начнет борьбу против практических выводов
из только что единогласно принятых решений. Идеологическим исходным пунктом
этой борьбы, которая заполнит собою внутреннюю жизнь К[оммунистического]
И[нтернационала] в ближайшие годы, станут решения этого конгресса и прения
на нем. Поэтому необходимо тщательное и внимательное изучение этих прений и
решений, с целью их практической оценки. Сейчас уже недостаточно знать и
разбираться в старых досъездовских положениях и идеях коммунистического
оппортунизма, ибо появились ряд новых. Надо их преследовать по пятам с
первых же шагов их развития.
В первом же своем докладе о международном положении Бухарин дал в форме
разбивки на три периода такую оценку послевоенного развития, которая,
несмотря на все фиговые листки, которыми она прикрыта, означает, по
существу, ревизию коммунистической точки зрения на послевоенную эпоху, отказ
от рассматривания ее как эпохи революционных боев, прерываемой только
короткими периодами капиталистического подъема, главным образом, на основе
отдельных поражений пролетариата. В резолюции, принятой в 1924 году Третьим
конгрессом Коминтерна по докладу тов. Троцкого о "новом этапе", сложившаяся
обстановка характеризуется так:
"Совершенно очевидно, что в настоящее время открытая революционная
борьба пролетариата за власть переживает в мировом масштабе заминку,
замедление темпа. Но и по самому существу дела нельзя было ждать, чтобы
революционное наступление после войны, поскольку оно не привело сразу к
победе, развивалось по непрерывно восходящей линии. Политическое развитие
тоже имеет свои циклы, свои подъемы и понижения...
До тех пор пока капитализм существует, циклические колебания неизбежны.
Они будут сопровождать его в агонии, как они сопровождали его в молодости и
зрелости. Пролетариат, отброшенный во время нынешнего кризиса натиском
капитала назад, при сколько-нибудь явном улучшении конъюнктуры немедленно
перейдет в наступление. Его наступательная экономическая борьба, которая в
таком случае велась бы неизбежно под лозун-
гом реванша за все обманы эпохи войны, за весь грабеж и все обиды эпохи
кризиса, имела бы тем самым такую же тенденцию превратиться в открытую
гражданскую войну, как и нынешняя оборонительная борьба".
Можно без преувеличения сказать, что в формулировке этой мысли и
вытекающих из нее тактических выводов заключалось все историческое значение
Третьего конгресса. Поворотом, проведенным товарищами Лениным и Троцким, при
упорном сопротивлении возглавляемого Бухариным и Зиновьевым большинства
конгресса, Коминтерн был спасен, по словам Ленина, от развала, который
грозил ему неминуемо в случае, если бы он продолжал механически двигаться по
тому пути, на который стала ВКП в дни мартовского восстания 1921
года362 -- пути игнорирования изменения в объективной обстановке
после крупных поражений пролетариата. Бухарин и его сторонники считали, что
революционный процесс является перманентным в том смысле, что капитализм
беспрерывно разваливается, пролетарская революция беспрерывно наступает. Так
как эти споры происходили большей частью в среде русской делегации и не были
опубликованы, то для характеристики бухаринской позиции мы воспользуемся
двумя свидетельствами: тов. Троцкого и самого Бухарина.
В присланной VI конгрессу К[оммунистического] И[нтернационала] "Критике
основных положений проекта программы" тов. Троцкий пишет:
"Он (Бухарин) стоял тогда на точке зрения своей, не марксовой,
перманентной революции: так как капитализм исчерпал себя, то нужно
непрерывное революционное наступление, чтобы добиться победы...
Бухаринской теории "перманентной революции", согласно которой в
революционном процессе немыслимы никакие перерывы, застойные периоды,
отступления, переходные требования, -- я, разумеется, никогда не разделял...
Наоборот, Бухарин до того как он перешел в свою противоположность,
неизменно развивал схоластическую карикатуру на марксово положение
непрерывной революции. Бухарин считал во всю эпоху "левого коммунизма", что
революция не допускает ни отступлений, ни временных сделок с врагом...
На том же Третьем конгрессе и после него он вел борьбу против
развивавшейся мною мысли о неизбежности повышения экономической конъюнктуры
в Европе363, причем после ряда поражений пролетариата, я от этого
неизбежного повышения конъюнктуры ждал не удара по революции, а наоборот,
нового толчка революционной борьбе. Бухарин, стоявший на точке зрения своей
схоластической перманентности, как экономиче-
ского кризиса, так и революции в целом, вел против меня в этой линии
длительную борьбу, пока факты не заставили его, с большим, как всегда,
запозданием признать, что он ошибался.
На III и IV конгрессах Бухарин боролся против политики единого фронта и
переходных требований, исходя из своего механического понимания
перманентности революционного прогресса" (Проект программы Коминтерна,
критика основных положений, с. 36-37 печатного издания).
Точность этой характеристики тов. Троцким прежней бухаринской точки
зрения подтверждена самим Бухариным в том же его докладе на VI конгрессе:
"Прежде всего, -- говорил он, -- некоторые литературно-политические
реминисценции, некоторые справки в связи с этим вопросом. Каковы были
несколько лет тому назад наши представления о процессе дальнейшего развития
или дальнейшего распада капиталистической системы. Я прежде всего беру время
разработки первого проекта нашей программы (1922). Мы тогда формулировали
тезис о положении капитализма таким образом: капиталистическая система
находится в процессе распада -- в процессе распада без всяких оговорок. Наше
тогдашнее представление о дальнейших судьбах капитализма можно было бы
изобразить в виде непрерывно падающей кривой" (Правда, No 169 от 22 июля
1928 г.).
Это совершенно правильное утверждение нуждается в двух только
уточнениях: во-первых, слово "мы" следует отнести (как это видно хотя бы из
приведенной цитаты из резолюции III конгресса К[оммунистического]
И[нтернационала]) не к Коминтерну в целом, а только к Бухарину и его
ближайшим друзьям, продолжавшим стоять на точке зрения схоластической
перманентности и после III конгресса. Во-вторых, неверно дальнейшее
утверждение Бухарина, что уже на V конгрессе он изменил эту свою точку
зрения на мировое развитие. На самом деле он ее придерживался до самого 1925
г., т.е. до начала своего правоцентристского сползания. В заключительном
слове по докладу Бухарин сам признавал это, заявив:
"На последнем V конгрессе, как вам известно, термин "стабилизация" еще
не фигурировал. В тезисах по экономике мирового хозяйства V конгресс
констатировал прежде всего распад мирового хозяйства; в тезисах говорится
прямо о распаде мирового хозяйства, о валютном хаосе, о кризисе европейского
хозяйства. В наших экономических тезисах мы тогда отмечали, что европейское
хозяйство находится в порочном кругу и не может выйти из состояния
кризиса...364
По докладу тов. Зиновьева V конгресс принял и тактическую резолюцию. В
чем заключалась сущность общеполитического
анализа в этой резолюции. Отмечалось в качестве основного момента
наличие так называемой "пацифистско-демократической эры".
Итак, в результате оценки тогдашней ситуации, мы констатировали распад
мирового хозяйства, перманентный кризис европейского хозяйства и наличие
"эры демократического пацифизма" в качестве политической надстройки..."
(Правда, No 180 от 4 августа).
Мы имеем, следовательно, авторитетное свидетельство Бухарина, что
конгресс К[оммунистического] И[нтернационала], происходивший летом 1924 г.,
когда стабилизация валюты уже происходила, не хотел ее видеть, а
пацифистско-демократическую эру толковал как признак распада капитализма,
когда как на самом деле она была выражением временного укрепления
капитализма и рабочего оппортунизма. Столь же правильным мы находим и
дальнейшее утверждение Бухарина (там же), что "самый термин "стабилизация"
впервые прозвучал в нашем кругу лишь в 1925 году".
Да, в крепком задним умом бухаринском "кругу" этот термин действительно
"прозвучал" лишь в 1925 г., когда стабилизация была уже в разгаре и стала
поворачиваться своей оборотной стороной (начало германского кризиса в 1925
г.365 и уход от власти социалистических и демократических партий
во всех странах). Товарищи же Троцкий и Радек, заметившие наступавшую
стабилизацию в конце 1923 года и указавшие не нее определенно и решительно в
начале 1924 года, были обвинены в правом уклоне.
Но с тех пор как события заставили бухаринские "круги" признать
стабилизацию, они стали вырабатывать такой взгляд на нее, который по сути
дела есть та же "перманентная" схоластика, вывернутая наизнанку. Если раньше
Бухарин по его же словам изображал развитие послевоенного капитализма "в
виде непрерывно падающей кривой", то теперь Бухарин изображает все развитие
капитализма после войны в виде непрерывно подымающейся вверх кривой, а
революционные вспышки массовой борьбы в виде непрерывно затухающей или
падающей кривой. Это есть отречение от марксово-ленинской теории
революционной эпохи. К этому отречению и сводится весь смысл выдвинутого на
конгрессе Бухариным деления на три периода.
Что представляет собою бухаринское деление послевоенной истории на три
периода.
"Первый из них, -- говорит он, -- это период острого революционного
кризиса, особенно в европейских странах... Кульминационными пунктами этого
периода были 1920-1921 годы... Заключительной хронологической датой первого
периода нужно считать конец 1923 года...
...Второй период принес больше "спокойствия и порядка" европейскому и
всему мировому капитализму. Непосредственно революционные события
перебросились с европейского материка на колониальные и полуколониальные
страны... Второй период с экономической точки зрения, с точки зрения анализа
капиталистического хозяйства, можно назвать периодом восстановления
производительных сил капитализма.
...На смену этому периоду пришел третий период, период
капиталистической реконструкции, выражающейся в качественном и
количественном выходе за довоенные рамки. Рост производительных сил
капитализма связан, с одной стороны, с довольно крупным техническим
прогрессом, с другой стороны, с широкой реорганизацией капиталистических
хозяйственных связей" (Правда, No 169).
Достаточно бегло сопоставить характеристики этих трех периодов, чтобы
убедиться, что у Бухарина речь идет о линии "непрерывного подъема
капитализма" (вплоть до новой подготовляемой империалистами войны, которая
снова приведет к началу развала капитализма). Это с точки зрения
экономической. А с политической точки зрения, по Бухарину, первый период
есть период наступательных действий революционного пролетариата. Второй --
период оборонительной борьбы пролетариата "вообще и оборонительных рабочих
стачек, в частности", как будто оборонительные стачки, вроде английской, не
могут стать наступательными, революционными действиями.
В третий период массовая революционная борьба вообще невероятна, по
Бухарину. В связи с оценкой венского восстания, которое трудно подвести под
оборонительную стачку, Бухарин говорит:
"Некоторые товарищи спрашивали меня, не свидетельствует ли мое молчание
об июльском восстании в Вене о том, что мы изменили свою точку зрения по
этому вопросу. Как известно каждому товарищу, мы в свое время обсуждали
австрийский вопрос... В принятой нами резолюции мы указывали, что венское
восстание действительно было мощным революционным движением масс и что наша
партия обязана была выдвинуть лозунг Советов, под этим лозунгом руководить
восстанием и т.д. ... Партия совершила ошибку, не способствуя созданию
массовых организаций в форме Советов... Резолюцию пленума ИККИ366
я считаю абсолютно правильной. Иное дело -- вопрос о том, насколько подобные
события вероятны при ныне существующем положении. Я не считаю такую
перспективу вероятной. Но это совершенно другой вопрос" (Правда, No 180).
На самом же деле это вовсе не другой вопрос. В этом вся суть дела.
Бухарин потому не упомянул в своем претендовавшем за-
менить отчет ИККИ докладе о венском восстании, что оно не укладывается
в его схему трех периодов беспрерывного подъема капитализма и непрерывного
замирания революционной борьбы. Да, если прав Бухарин, если капитализм после
нескольких лет подъема переходит в новый "реконструктивный" период своего
развития длительного характера (реконструкция капитализма не может быть
произведена в 1-2-3 года), то новые вспышки "мощного революционного движения
масс" становятся "невероятными". А так как великие английские стачки
противоречат этому, то Бухарину, обычно очень не церемонящемуся с теми
фактами, которые противоречат его логической конструкции, остается объявить
великое движение английского пролетариата в 1926 году простой оборонительной
стачкой и просто не упоминать об июльском восстании в
Вене[...]367 и только припертый к стене, он как бы мимоходом
бросает, что считает "подобные события... при ныне существующем положении...
не особенно вероятными". Итак, по Бухарину, развитие послевоенного
капитализма укладывается в следующие две трехчленные схемы, соответствующие
трем периодам: в экономике: развал -- стабилизация -- реконструкция, в
политике: революционное наступление пролетариата -- оборонительные стачки --
невероятность "мощного революционного движения масс" (впредь до новой
империалистической войны).
Еще на XV партконференции Бухарин протестовал как "против клеветы" --
против указания тов. Троцкого на то, что оптимизм насчет крестьянства,
содержащийся в теории построения социализма в одной стране, представляет
собою только оборотную сторону пессимизма насчет перспектив революции на
Западе. Теперь Бухарин открыто выдвигает теорию, доказывающую отсутствие в
ближайшие годы революционных перспектив. Но вместе с тем нужно показать, что
нынешняя оппортунистическая бухаринская теория непрерывного подъема
капитализма (впредь до новой войны) столь же неверна и схоластична, как и ее
предшественница -- прежняя "левоглупистская" теория Бухарина о непрерывности
капиталистического развала и непрерывности наступательного подъема
революции, вплоть до победы.
В противоположность Бухарину и в полном соответствии с решениями III
конгресса К[оммунистического] И[нтернационала], тов. Троцкий так
характеризует в своей новейшей работе революционную эпоху и послевоенное
развитие:
"Революционный характер эпохи состоит в глубоких и резких колебаниях, в
крутых и частых переходах от непосредственно революционной обстановки, т. е.
такой, когда коммунистическая партия может претендовать на власть, к победе
фашистской и полуфашистской контрреволюции, от этой последней к временному
режиму золотой середины ("левый блок", включение социал-демократии в
коалицию, приход к власти партии Макдональда и пр.), чтобы затем опять
довести противоречия до острия бритвы и поставить ребром вопрос о власти...
Что мы имеем в Европе после войны. В экономике: неправильные судорожные
сжатия и расширения производства, в общем -- несмотря на большие технические
успехи отдельных отраслей, -- вокруг довоенного уровня. В политике: бешеные
колебания политической ситуации влево и вправо. Совершенно очевидно, что
крутые повороты в политической обстановке в течение одного-двух-трех лет
определяются не переменами в основных факторах хозяйства, а причинами и
толчками чисто надстроенного порядка, знаменуя тем самым крайнюю
неустойчивость всей системы, фундамент которой разъедается непримиримыми
противоречиями" (с. 33-34).
Итак, расхождения оппозиции с Бухариным в этом вопросе сводятся к
следующему: что происходит в послевоенной истории -- непрерывная линия в
одну сторону (по теперешней теории Бухарина -- вверх) или резкие
периодические изломы экономической и политической конъюнктуры (через каждые
1-2-3 года) вправо и влево. Только последнее делает возможной революционную
борьбу в ближайшие годы и возлагает на коммунистические партии
соответственную обязанность подготовляться к использованию революционной
ситуации.
Решающее отличие этих послевоенных циклов от довоенных сводится к двум
вещам: 1) большей кратковременности (2-3 года вместо 7-8-10 лет) и 2)подъем
заканчивается не обычным экономическим кризисом, а революционной борьбой
масс, исход которой определяет дальнейшее экономическое развитие. Последняя
черта представляет собою такую форму взаимодействия между экономикой и
политикой, которая придает эпохе ее революционной характер.
Чтобы получить свою теорию трех периодов, Бухарину приходится,
во-первых, сливать воедино две самостоятельных конъюнктурных фазы 1917-1920
годы и 1921-[19]23 гг., во-вторых, он уклоняется от указания хотя бы
приблизительно хронологической даты, разделяющей второй и третий периоды.
Можно ли с точки зрения подъема и упадка капитализма и революционного
движения говорить о 1917-1923 гг. как едином периоде? Ни в коем случае.
И в экономическом, и в политическом отношениях 191-[19]20 и 1921-[19]23
гг. представляют собою разные конъюнктурные отрезки. Годы 1917-[19]20
представляют собою высший расцвет и начало ликвидации государственного
капитализма времени войны и натуральных форм хозяйства вообще (мобилизация
хозяйства, государственный контроль, натуральная система распределения,
карточки и пр.). Годы 1920-1923 -- это время инфляции как особой формы
повышения эксплуатации и капиталистического наступления на рабочий класс,
заканчивающегося новым кризисом в 1923 г.
В политическом отношении годы 1917-[19]20 представляют собою время
наибольших революционных потрясений, когда буржуазия из страха перед рабочим
движением делала ему уступки и допускала к власти реформистскую
социал-демократию, заменяя коалиционные правительства буржуазными. В
пределах каждой из этих конъюнктурных фаз мы имеем свои отрезки подъема и
упадка. В первой фазе 1917-[19]18 гг. -- это время наибольшего развала
капиталистического хозяйства и подъема революционной волны; на 1919-[19]20
гг. приходится демобилизационный "бум" (подъем) и поражения пролетариата (в
Германии, Австрии, Венгрии, Италии, России). Во второй фазе, наоборот,
первая половина (1921-[19]22 гг.) идет под знаком поражения пролетариата --
в марте 1921 г. и экономического подъема (в конце 1921 и в 1922 гг. -- после
короткого кризиса); на вторую половину -- 1923 г.-- приходится резкий
экономический и политический кризис, связанный, главным образом, с
оккупацией Рура и потрясший всю Европу, при одновременных революционных
вспышках в Болгарии, Польше369.
Соединять эти две разные конъюнктурные фазы в один период сплошного
развала капитализма и беспрерывного революционного наступления пролетариата
можно либо из грубого невежества, или при нарочитом игнорировании фактов в
угоду схоластической теории и в расчете на невежество своих слушателей и
читателей. Если бы было так, то грубой ошибкой со стороны III конгресса
К[оммунистического] И[нтернационала] было бы говорить в 1921 г. о
наступлении "нового этапа" в развитии капиталистического кризиса. Было бы
далее необъяснимо, почему начало тактики единого фронта и перехода
пролетариата к обороне относится к 1921 г. Это означает, помимо всего
прочего, смазывание роли и значения проведенного III конгрессом поворота и
причин его, что свидетельствует о том, что Бухарин до сих пор не понимает
движущих причин исторического развития в этот период.
Но не лучше обстоит дело с объяснением следующих двух периодов. Бухарин
твердо усвоил только одно: 1924 год -- это год
перелома, перехода капитализма к стабилизации. Особенности этого
"периода" Бухарин теперь представляет себе так же неверно, как в свое время
его начало. По Бухарину, стабилизационный период уже закончился и начался
новый -- реконструктивный. Грань между закончившимся стабилизационным
периодом и начавшимся, по его мнению, реконструктивным периодом образует
достижение довоенного уровня производства.
Ряд делегатов конгресса, частью из центристского крыла (Страхов и др.),
а также Костржева370 из правого крыла уловили оппортунистический
смысл и надуманность бухаринского деления на второй и третий периоды. Но не
имея твердого и ясного взгляда на то, чем характеризуется революционная
эпоха, они ограничились в прениях выражением недоумения по поводу того,
когда, собственно, кончается один период и начинается другой и в чем именно
заключаются принципиальные различия между ними. На это Бухарин отвечает
указанием на факт достижения довоенного уровня и обострение противоречий.
Выходит так, что обострение противоречий можно вывести только из
признания бухаринского третьего периода. На самом же деле бухаринская схема
трех периодов есть теория притупления капиталистических противоречий, по
крайней мере, как мы увидим ниже, внутри отдельных стран и сохранения их
только на мировой арене, в виде военной опасности. Объясняя конгрессу смысл
"своей философии", Бухарин сам вскрывает ее оппортунистическое значение как
теории упрочения капитализма "всерьез и надолго":
"Каков смысл постановки вопроса о третьем периоде? В чем "смысл
философии всей"?371. Смысл заключается в том, что мы этим
подчеркиваем, что стабилизация капитализма не может исчезнуть в мировом
хозяйстве с сегодня на завтра".
Разумеется, слова "с сегодня на завтра" не следует понимать буквально.
Речь идет о том, возможен ли в ближайшие 1-2-3 года излом благоприятной в
настоящее время для капитализма конъюнктуры вниз и новая вспышка
революционной борьбы масс в той или иной стране (напр[имер], в ближайшее
время в Польше372, а может быть, и во Франции).
Бухарин это категорически отрицает, прямо заявляя, что в этом "смысл
философии всей" о трех периодах и наступившем длительном периоде
"реконструкции капитализма". В толковании смысла его новейшей философии мы
целиком согласны с Бухариным. Остается только проверить ее на фактах
развития за время стабилизации и реконструкции и ответить на вопрос о том,
через какой конъюнктурный фазис проходит в настоящий момент мировое
развитие.
Констатировать "реконструкцию" на том основании, что капитализм достиг
уже снова довоенного уровня, -- способен только Бухарин. Это вполне в его
схоластическом духе и стиле принимать за историческую грань статистический
предел, к тому же неодновременно наступающий в разных странах и отраслях. На
самом же деле, если правильна бухаринская оценка мирового развития, то это
означает конец коротких конъюнктурных фазисов, конец тому характеру
оппортунистической практики этих лет, после XV съезда совсем не выглядит
победоносной. Ни одни уста не раскрываются более для ее защиты полным
голосом, как это было в дни XV партконференции ВКП и VII пленума ИККИ. Слово
"построение" заменено более расплывчатым, но более уместным словом
"строительство", чем, однако, вся эта теория лишается души. В программу эта
формула вводится в дипломатической формулировке, совсем не похожей на
формулировку резолюции указанной конференции и пленума ИККИ. Проповедование
этой "теории" стало невозможным после двухлетней теоретической критики
оппозиции и трехлетней практической критики жизни.
Но оппортунизм представляет собой сейчас большую силу и ему нужна
идеология, он без нее в коммунистической партии жить не может. И снова
Бухарин, как в начале 1925 года, трудится в поте лица своего над созданием
новой формы идеологии, прикрывающей, освещающей и закрепляющей оппортунизм,
на этот раз имеющий уже интернациональный масштаб и значительные кадры во
всех партиях К[оммунистического] И[нтерна[ционала]. Надо отдать
справедливость Бухарину: он много сделал за время после XV партсъезда и
особенно за те полтора месяца, когда заседал конгресс, для того чтобы сшить
"новенькое" идеологическое прикрытие для оппортунизма, выступившего
"голеньким" в свете английских стачек, китайской революции и нового
наступления кулачества на хлебозаготовительном фронте. "Новые" теории
Бухарина сразу же оказались закрепленными в прениях и в принятых единогласно
решениях конгресса:
о международном положении,
программном и колониальных вопросах и
3) проблемах внутреннего развития партий К[оммунистического]
И[нтернационала].
Но за внешним единогласием принятых решений на VI конгрессе, как и во
времена XIV конференции ВКП, явственно выступают очертания нового
левоцентристского крыла, которое начнет борьбу против практических выводов
из только что единогласно принятых решений. Идеологическим исходным пунктом
этой борьбы, которая заполнит собою внутреннюю жизнь К[оммунистического]
И[нтернационала] в ближайшие годы, станут решения этого конгресса и прения
на нем. Поэтому необходимо тщательное и внимательное изучение этих прений и
решений, с целью их практической оценки. Сейчас уже недостаточно знать и
разбираться в старых досъездовских положениях и идеях коммунистического
оппортунизма, ибо появились ряд новых. Надо их преследовать по пятам с
первых же шагов их развития.
В первом же своем докладе о международном положении Бухарин дал в форме
разбивки на три периода такую оценку послевоенного развития, которая,
несмотря на все фиговые листки, которыми она прикрыта, означает, по
существу, ревизию коммунистической точки зрения на послевоенную эпоху, отказ
от рассматривания ее как эпохи революционных боев, прерываемой только
короткими периодами капиталистического подъема, главным образом, на основе
отдельных поражений пролетариата. В резолюции, принятой в 1924 году Третьим
конгрессом Коминтерна по докладу тов. Троцкого о "новом этапе", сложившаяся
обстановка характеризуется так:
"Совершенно очевидно, что в настоящее время открытая революционная
борьба пролетариата за власть переживает в мировом масштабе заминку,
замедление темпа. Но и по самому существу дела нельзя было ждать, чтобы
революционное наступление после войны, поскольку оно не привело сразу к
победе, развивалось по непрерывно восходящей линии. Политическое развитие
тоже имеет свои циклы, свои подъемы и понижения...
До тех пор пока капитализм существует, циклические колебания неизбежны.
Они будут сопровождать его в агонии, как они сопровождали его в молодости и
зрелости. Пролетариат, отброшенный во время нынешнего кризиса натиском
капитала назад, при сколько-нибудь явном улучшении конъюнктуры немедленно
перейдет в наступление. Его наступательная экономическая борьба, которая в
таком случае велась бы неизбежно под лозун-
гом реванша за все обманы эпохи войны, за весь грабеж и все обиды эпохи
кризиса, имела бы тем самым такую же тенденцию превратиться в открытую
гражданскую войну, как и нынешняя оборонительная борьба".
Можно без преувеличения сказать, что в формулировке этой мысли и
вытекающих из нее тактических выводов заключалось все историческое значение
Третьего конгресса. Поворотом, проведенным товарищами Лениным и Троцким, при
упорном сопротивлении возглавляемого Бухариным и Зиновьевым большинства
конгресса, Коминтерн был спасен, по словам Ленина, от развала, который
грозил ему неминуемо в случае, если бы он продолжал механически двигаться по
тому пути, на который стала ВКП в дни мартовского восстания 1921
года362 -- пути игнорирования изменения в объективной обстановке
после крупных поражений пролетариата. Бухарин и его сторонники считали, что
революционный процесс является перманентным в том смысле, что капитализм
беспрерывно разваливается, пролетарская революция беспрерывно наступает. Так
как эти споры происходили большей частью в среде русской делегации и не были
опубликованы, то для характеристики бухаринской позиции мы воспользуемся
двумя свидетельствами: тов. Троцкого и самого Бухарина.
В присланной VI конгрессу К[оммунистического] И[нтернационала] "Критике
основных положений проекта программы" тов. Троцкий пишет:
"Он (Бухарин) стоял тогда на точке зрения своей, не марксовой,
перманентной революции: так как капитализм исчерпал себя, то нужно
непрерывное революционное наступление, чтобы добиться победы...
Бухаринской теории "перманентной революции", согласно которой в
революционном процессе немыслимы никакие перерывы, застойные периоды,
отступления, переходные требования, -- я, разумеется, никогда не разделял...
Наоборот, Бухарин до того как он перешел в свою противоположность,
неизменно развивал схоластическую карикатуру на марксово положение
непрерывной революции. Бухарин считал во всю эпоху "левого коммунизма", что
революция не допускает ни отступлений, ни временных сделок с врагом...
На том же Третьем конгрессе и после него он вел борьбу против
развивавшейся мною мысли о неизбежности повышения экономической конъюнктуры
в Европе363, причем после ряда поражений пролетариата, я от этого
неизбежного повышения конъюнктуры ждал не удара по революции, а наоборот,
нового толчка революционной борьбе. Бухарин, стоявший на точке зрения своей
схоластической перманентности, как экономиче-
ского кризиса, так и революции в целом, вел против меня в этой линии
длительную борьбу, пока факты не заставили его, с большим, как всегда,
запозданием признать, что он ошибался.
На III и IV конгрессах Бухарин боролся против политики единого фронта и
переходных требований, исходя из своего механического понимания
перманентности революционного прогресса" (Проект программы Коминтерна,
критика основных положений, с. 36-37 печатного издания).
Точность этой характеристики тов. Троцким прежней бухаринской точки
зрения подтверждена самим Бухариным в том же его докладе на VI конгрессе:
"Прежде всего, -- говорил он, -- некоторые литературно-политические
реминисценции, некоторые справки в связи с этим вопросом. Каковы были
несколько лет тому назад наши представления о процессе дальнейшего развития
или дальнейшего распада капиталистической системы. Я прежде всего беру время
разработки первого проекта нашей программы (1922). Мы тогда формулировали
тезис о положении капитализма таким образом: капиталистическая система
находится в процессе распада -- в процессе распада без всяких оговорок. Наше
тогдашнее представление о дальнейших судьбах капитализма можно было бы
изобразить в виде непрерывно падающей кривой" (Правда, No 169 от 22 июля
1928 г.).
Это совершенно правильное утверждение нуждается в двух только
уточнениях: во-первых, слово "мы" следует отнести (как это видно хотя бы из
приведенной цитаты из резолюции III конгресса К[оммунистического]
И[нтернационала]) не к Коминтерну в целом, а только к Бухарину и его
ближайшим друзьям, продолжавшим стоять на точке зрения схоластической
перманентности и после III конгресса. Во-вторых, неверно дальнейшее
утверждение Бухарина, что уже на V конгрессе он изменил эту свою точку
зрения на мировое развитие. На самом деле он ее придерживался до самого 1925
г., т.е. до начала своего правоцентристского сползания. В заключительном
слове по докладу Бухарин сам признавал это, заявив:
"На последнем V конгрессе, как вам известно, термин "стабилизация" еще
не фигурировал. В тезисах по экономике мирового хозяйства V конгресс
констатировал прежде всего распад мирового хозяйства; в тезисах говорится
прямо о распаде мирового хозяйства, о валютном хаосе, о кризисе европейского
хозяйства. В наших экономических тезисах мы тогда отмечали, что европейское
хозяйство находится в порочном кругу и не может выйти из состояния
кризиса...364
По докладу тов. Зиновьева V конгресс принял и тактическую резолюцию. В
чем заключалась сущность общеполитического
анализа в этой резолюции. Отмечалось в качестве основного момента
наличие так называемой "пацифистско-демократической эры".
Итак, в результате оценки тогдашней ситуации, мы констатировали распад
мирового хозяйства, перманентный кризис европейского хозяйства и наличие
"эры демократического пацифизма" в качестве политической надстройки..."
(Правда, No 180 от 4 августа).
Мы имеем, следовательно, авторитетное свидетельство Бухарина, что
конгресс К[оммунистического] И[нтернационала], происходивший летом 1924 г.,
когда стабилизация валюты уже происходила, не хотел ее видеть, а
пацифистско-демократическую эру толковал как признак распада капитализма,
когда как на самом деле она была выражением временного укрепления
капитализма и рабочего оппортунизма. Столь же правильным мы находим и
дальнейшее утверждение Бухарина (там же), что "самый термин "стабилизация"
впервые прозвучал в нашем кругу лишь в 1925 году".
Да, в крепком задним умом бухаринском "кругу" этот термин действительно
"прозвучал" лишь в 1925 г., когда стабилизация была уже в разгаре и стала
поворачиваться своей оборотной стороной (начало германского кризиса в 1925
г.365 и уход от власти социалистических и демократических партий
во всех странах). Товарищи же Троцкий и Радек, заметившие наступавшую
стабилизацию в конце 1923 года и указавшие не нее определенно и решительно в
начале 1924 года, были обвинены в правом уклоне.
Но с тех пор как события заставили бухаринские "круги" признать
стабилизацию, они стали вырабатывать такой взгляд на нее, который по сути
дела есть та же "перманентная" схоластика, вывернутая наизнанку. Если раньше
Бухарин по его же словам изображал развитие послевоенного капитализма "в
виде непрерывно падающей кривой", то теперь Бухарин изображает все развитие
капитализма после войны в виде непрерывно подымающейся вверх кривой, а
революционные вспышки массовой борьбы в виде непрерывно затухающей или
падающей кривой. Это есть отречение от марксово-ленинской теории
революционной эпохи. К этому отречению и сводится весь смысл выдвинутого на
конгрессе Бухариным деления на три периода.
Что представляет собою бухаринское деление послевоенной истории на три
периода.
"Первый из них, -- говорит он, -- это период острого революционного
кризиса, особенно в европейских странах... Кульминационными пунктами этого
периода были 1920-1921 годы... Заключительной хронологической датой первого
периода нужно считать конец 1923 года...
...Второй период принес больше "спокойствия и порядка" европейскому и
всему мировому капитализму. Непосредственно революционные события
перебросились с европейского материка на колониальные и полуколониальные
страны... Второй период с экономической точки зрения, с точки зрения анализа
капиталистического хозяйства, можно назвать периодом восстановления
производительных сил капитализма.
...На смену этому периоду пришел третий период, период
капиталистической реконструкции, выражающейся в качественном и
количественном выходе за довоенные рамки. Рост производительных сил
капитализма связан, с одной стороны, с довольно крупным техническим
прогрессом, с другой стороны, с широкой реорганизацией капиталистических
хозяйственных связей" (Правда, No 169).
Достаточно бегло сопоставить характеристики этих трех периодов, чтобы
убедиться, что у Бухарина речь идет о линии "непрерывного подъема
капитализма" (вплоть до новой подготовляемой империалистами войны, которая
снова приведет к началу развала капитализма). Это с точки зрения
экономической. А с политической точки зрения, по Бухарину, первый период
есть период наступательных действий революционного пролетариата. Второй --
период оборонительной борьбы пролетариата "вообще и оборонительных рабочих
стачек, в частности", как будто оборонительные стачки, вроде английской, не
могут стать наступательными, революционными действиями.
В третий период массовая революционная борьба вообще невероятна, по
Бухарину. В связи с оценкой венского восстания, которое трудно подвести под
оборонительную стачку, Бухарин говорит:
"Некоторые товарищи спрашивали меня, не свидетельствует ли мое молчание
об июльском восстании в Вене о том, что мы изменили свою точку зрения по
этому вопросу. Как известно каждому товарищу, мы в свое время обсуждали
австрийский вопрос... В принятой нами резолюции мы указывали, что венское
восстание действительно было мощным революционным движением масс и что наша
партия обязана была выдвинуть лозунг Советов, под этим лозунгом руководить
восстанием и т.д. ... Партия совершила ошибку, не способствуя созданию
массовых организаций в форме Советов... Резолюцию пленума ИККИ366
я считаю абсолютно правильной. Иное дело -- вопрос о том, насколько подобные
события вероятны при ныне существующем положении. Я не считаю такую
перспективу вероятной. Но это совершенно другой вопрос" (Правда, No 180).
На самом же деле это вовсе не другой вопрос. В этом вся суть дела.
Бухарин потому не упомянул в своем претендовавшем за-
менить отчет ИККИ докладе о венском восстании, что оно не укладывается
в его схему трех периодов беспрерывного подъема капитализма и непрерывного
замирания революционной борьбы. Да, если прав Бухарин, если капитализм после
нескольких лет подъема переходит в новый "реконструктивный" период своего
развития длительного характера (реконструкция капитализма не может быть
произведена в 1-2-3 года), то новые вспышки "мощного революционного движения
масс" становятся "невероятными". А так как великие английские стачки
противоречат этому, то Бухарину, обычно очень не церемонящемуся с теми
фактами, которые противоречат его логической конструкции, остается объявить
великое движение английского пролетариата в 1926 году простой оборонительной
стачкой и просто не упоминать об июльском восстании в
Вене[...]367 и только припертый к стене, он как бы мимоходом
бросает, что считает "подобные события... при ныне существующем положении...
не особенно вероятными". Итак, по Бухарину, развитие послевоенного
капитализма укладывается в следующие две трехчленные схемы, соответствующие
трем периодам: в экономике: развал -- стабилизация -- реконструкция, в
политике: революционное наступление пролетариата -- оборонительные стачки --
невероятность "мощного революционного движения масс" (впредь до новой
империалистической войны).
Еще на XV партконференции Бухарин протестовал как "против клеветы" --
против указания тов. Троцкого на то, что оптимизм насчет крестьянства,
содержащийся в теории построения социализма в одной стране, представляет
собою только оборотную сторону пессимизма насчет перспектив революции на
Западе. Теперь Бухарин открыто выдвигает теорию, доказывающую отсутствие в
ближайшие годы революционных перспектив. Но вместе с тем нужно показать, что
нынешняя оппортунистическая бухаринская теория непрерывного подъема
капитализма (впредь до новой войны) столь же неверна и схоластична, как и ее
предшественница -- прежняя "левоглупистская" теория Бухарина о непрерывности
капиталистического развала и непрерывности наступательного подъема
революции, вплоть до победы.
В противоположность Бухарину и в полном соответствии с решениями III
конгресса К[оммунистического] И[нтернационала], тов. Троцкий так
характеризует в своей новейшей работе революционную эпоху и послевоенное
развитие:
"Революционный характер эпохи состоит в глубоких и резких колебаниях, в
крутых и частых переходах от непосредственно революционной обстановки, т. е.
такой, когда коммунистическая партия может претендовать на власть, к победе
фашистской и полуфашистской контрреволюции, от этой последней к временному
режиму золотой середины ("левый блок", включение социал-демократии в
коалицию, приход к власти партии Макдональда и пр.), чтобы затем опять
довести противоречия до острия бритвы и поставить ребром вопрос о власти...
Что мы имеем в Европе после войны. В экономике: неправильные судорожные
сжатия и расширения производства, в общем -- несмотря на большие технические
успехи отдельных отраслей, -- вокруг довоенного уровня. В политике: бешеные
колебания политической ситуации влево и вправо. Совершенно очевидно, что
крутые повороты в политической обстановке в течение одного-двух-трех лет
определяются не переменами в основных факторах хозяйства, а причинами и
толчками чисто надстроенного порядка, знаменуя тем самым крайнюю
неустойчивость всей системы, фундамент которой разъедается непримиримыми
противоречиями" (с. 33-34).
Итак, расхождения оппозиции с Бухариным в этом вопросе сводятся к
следующему: что происходит в послевоенной истории -- непрерывная линия в
одну сторону (по теперешней теории Бухарина -- вверх) или резкие
периодические изломы экономической и политической конъюнктуры (через каждые
1-2-3 года) вправо и влево. Только последнее делает возможной революционную
борьбу в ближайшие годы и возлагает на коммунистические партии
соответственную обязанность подготовляться к использованию революционной
ситуации.
Решающее отличие этих послевоенных циклов от довоенных сводится к двум
вещам: 1) большей кратковременности (2-3 года вместо 7-8-10 лет) и 2)подъем
заканчивается не обычным экономическим кризисом, а революционной борьбой
масс, исход которой определяет дальнейшее экономическое развитие. Последняя
черта представляет собою такую форму взаимодействия между экономикой и
политикой, которая придает эпохе ее революционной характер.
Чтобы получить свою теорию трех периодов, Бухарину приходится,
во-первых, сливать воедино две самостоятельных конъюнктурных фазы 1917-1920
годы и 1921-[19]23 гг., во-вторых, он уклоняется от указания хотя бы
приблизительно хронологической даты, разделяющей второй и третий периоды.
Можно ли с точки зрения подъема и упадка капитализма и революционного
движения говорить о 1917-1923 гг. как едином периоде? Ни в коем случае.
И в экономическом, и в политическом отношениях 191-[19]20 и 1921-[19]23
гг. представляют собою разные конъюнктурные отрезки. Годы 1917-[19]20
представляют собою высший расцвет и начало ликвидации государственного
капитализма времени войны и натуральных форм хозяйства вообще (мобилизация
хозяйства, государственный контроль, натуральная система распределения,
карточки и пр.). Годы 1920-1923 -- это время инфляции как особой формы
повышения эксплуатации и капиталистического наступления на рабочий класс,
заканчивающегося новым кризисом в 1923 г.
В политическом отношении годы 1917-[19]20 представляют собою время
наибольших революционных потрясений, когда буржуазия из страха перед рабочим
движением делала ему уступки и допускала к власти реформистскую
социал-демократию, заменяя коалиционные правительства буржуазными. В
пределах каждой из этих конъюнктурных фаз мы имеем свои отрезки подъема и
упадка. В первой фазе 1917-[19]18 гг. -- это время наибольшего развала
капиталистического хозяйства и подъема революционной волны; на 1919-[19]20
гг. приходится демобилизационный "бум" (подъем) и поражения пролетариата (в
Германии, Австрии, Венгрии, Италии, России). Во второй фазе, наоборот,
первая половина (1921-[19]22 гг.) идет под знаком поражения пролетариата --
в марте 1921 г. и экономического подъема (в конце 1921 и в 1922 гг. -- после
короткого кризиса); на вторую половину -- 1923 г.-- приходится резкий
экономический и политический кризис, связанный, главным образом, с
оккупацией Рура и потрясший всю Европу, при одновременных революционных
вспышках в Болгарии, Польше369.
Соединять эти две разные конъюнктурные фазы в один период сплошного
развала капитализма и беспрерывного революционного наступления пролетариата
можно либо из грубого невежества, или при нарочитом игнорировании фактов в
угоду схоластической теории и в расчете на невежество своих слушателей и
читателей. Если бы было так, то грубой ошибкой со стороны III конгресса
К[оммунистического] И[нтернационала] было бы говорить в 1921 г. о
наступлении "нового этапа" в развитии капиталистического кризиса. Было бы
далее необъяснимо, почему начало тактики единого фронта и перехода
пролетариата к обороне относится к 1921 г. Это означает, помимо всего
прочего, смазывание роли и значения проведенного III конгрессом поворота и
причин его, что свидетельствует о том, что Бухарин до сих пор не понимает
движущих причин исторического развития в этот период.
Но не лучше обстоит дело с объяснением следующих двух периодов. Бухарин
твердо усвоил только одно: 1924 год -- это год
перелома, перехода капитализма к стабилизации. Особенности этого
"периода" Бухарин теперь представляет себе так же неверно, как в свое время
его начало. По Бухарину, стабилизационный период уже закончился и начался
новый -- реконструктивный. Грань между закончившимся стабилизационным
периодом и начавшимся, по его мнению, реконструктивным периодом образует
достижение довоенного уровня производства.
Ряд делегатов конгресса, частью из центристского крыла (Страхов и др.),
а также Костржева370 из правого крыла уловили оппортунистический
смысл и надуманность бухаринского деления на второй и третий периоды. Но не
имея твердого и ясного взгляда на то, чем характеризуется революционная
эпоха, они ограничились в прениях выражением недоумения по поводу того,
когда, собственно, кончается один период и начинается другой и в чем именно
заключаются принципиальные различия между ними. На это Бухарин отвечает
указанием на факт достижения довоенного уровня и обострение противоречий.
Выходит так, что обострение противоречий можно вывести только из
признания бухаринского третьего периода. На самом же деле бухаринская схема
трех периодов есть теория притупления капиталистических противоречий, по
крайней мере, как мы увидим ниже, внутри отдельных стран и сохранения их
только на мировой арене, в виде военной опасности. Объясняя конгрессу смысл
"своей философии", Бухарин сам вскрывает ее оппортунистическое значение как
теории упрочения капитализма "всерьез и надолго":
"Каков смысл постановки вопроса о третьем периоде? В чем "смысл
философии всей"?371. Смысл заключается в том, что мы этим
подчеркиваем, что стабилизация капитализма не может исчезнуть в мировом
хозяйстве с сегодня на завтра".
Разумеется, слова "с сегодня на завтра" не следует понимать буквально.
Речь идет о том, возможен ли в ближайшие 1-2-3 года излом благоприятной в
настоящее время для капитализма конъюнктуры вниз и новая вспышка
революционной борьбы масс в той или иной стране (напр[имер], в ближайшее
время в Польше372, а может быть, и во Франции).
Бухарин это категорически отрицает, прямо заявляя, что в этом "смысл
философии всей" о трех периодах и наступившем длительном периоде
"реконструкции капитализма". В толковании смысла его новейшей философии мы
целиком согласны с Бухариным. Остается только проверить ее на фактах
развития за время стабилизации и реконструкции и ответить на вопрос о том,
через какой конъюнктурный фазис проходит в настоящий момент мировое
развитие.
Констатировать "реконструкцию" на том основании, что капитализм достиг
уже снова довоенного уровня, -- способен только Бухарин. Это вполне в его
схоластическом духе и стиле принимать за историческую грань статистический
предел, к тому же неодновременно наступающий в разных странах и отраслях. На
самом же деле, если правильна бухаринская оценка мирового развития, то это
означает конец коротких конъюнктурных фазисов, конец тому характеру