Тырин Михаил Юрьевич. Желтая линия

   — Смотрите под ноги! — крикнул я. Никогда не лишне напомнить об осторожности.
   Плазменные вспышки стали чаще, но толку от них было мало. Бойцы не видели ивенков, они наугад палили по местам, где те могли прятаться. Движение снизилось до скорости черепахи, все осторожничали.
   — Приготовить дробовики! — крикнул я. Тут же этот приказ повторил и командир «Лавины».
   Защелкали пружины — бойцы вставляли обоймы в короткие насадки под стволами. Эти штуки были незаменимы в условиях болота. Один выстрел покрывал площадь в пару квадратных метров. Убить крошечные дробинки, конечно, не могли. Но если попадали в ивенка, сидящего под водой, он выпрыгивал от боли. А если и не выпрыгивал, на поверхности всплывало кровавое пятно, выдавая противника с головой.
   От грохота дробовиков заложило уши, но мы стали двигаться быстрее. Ивенков не было. Видимо, решили не ввязываться в перестрелку с двумя пехотными командами и тихонько нырнули в свои глубинные течения.
   Я первым выскочил на сухую почву. Мне навстречу тут же поднялся человек в летной куртке, весь грязный, трясущийся, с залитыми кровью руками.
   — Нас сбили! — изумленно говорил он. — В нас врезался их самолет!
   — Тихо, тихо, — успокаивал я его. — Где еще люди?
   — Там! И там! — Он беспорядочно тыкал пальцами во все стороны.
   — «Банзай» — в оцепление! — крикнул я. Нуй тут же бросился подгонять нерасторопных бойцов пинками.
   Я вытащил рацию и позвал Щербатина.
   — Я в болоте! — тут же отозвался он. — Ничего не вижу, ты сам-то где?
   — Как тебя найти? Ты можешь двигаться?
   — Я могу только пошевелить лапой. Вот, видишь?
   Я уже шевелю.
   — Ни черта не вижу. — Я повернулся к пилоту: — Где еще танки?
   — Они сыпались, пока мы разваливались в воздухе — крикнул тот, зажмуривая от ужаса глаза. — Вот оттуда и до этого острова. Они везде!
   — Собирайте своих людей, — сказал я пилоту. — Скоро здесь будут спасатели. Я пойду тут кое-что поищу.
   Затем я окликнул Нуя:
   — Прогуляемся?
   — Конечно!
   Путь падающих реапланов был отмечен поломанными деревьями и кусками обшивки. Половина этих кусков, так же как танков, уже практически ушла в болото, поэтому я поторапливался. Я дважды вызывал Щербатина по радио. Сначала он что-то невнятно прокричал, потом не ответил вообще. Мне стало не по себе.
   Если он жив, рассуждал я, значит, упал на мягкое — в болото. Если молчит, значит, одно из двух: либо уже утонул, либо рацию залила вода. В любом случае искать Щербатина следовало не на сухом берегу, а в самой грязи.
   Первые два танка, попавшиеся нам, мы простучали — вдруг откликнется уцелевший оператор. Но никто не откликнулся, и мы бросили это дело. Пусть о них заботятся спасатели. Мне важнее было отыскать Щербатина.
   — Щербатин! — громко крикнул я, уже не надеясь на радиосвязь.
   Мне никто не ответил. Мы уже прилично удалились от своих и не видели их за деревьями. Нуй настороженно поглядывал по сторонам, держа наготове ружье.
   Я снова позвал Щербатина, хотя не надеялся услышать ничего, кроме бульканья и вздохов из болотных недр. И вдруг позади нас загрохотали самопалы.
   Мы с Нуем мгновенно прильнули к земле, но затем с понимающими усмешками переглянулись. Ивенки не ушли, они пропустили пехоту и, сомкнув кольцо, снова взялись за стрельбу. Старый и хорошо всем знакомый прием. Командам это ничем не грозило, отбить такое нападение — раз плюнуть. Тем более что командир «Лавины» наверняка догадается взять под командование мою группу.
   Хуже было, что мы остались вдвоем без прикрытия и не сможем соединиться со своими. Но и это не слишком огорчало.
   — Будем пробиваться? — спросил я. — Или пойдем дальше искать?
   — Справятся без нас, — сказал Нуй. — Идем искать, время дорого.
   В этом он был прав. Мы прошли еще шагов тридцать, когда я увидел две металлические лапы и край башни, торчащие из болота.
   — Гляди, кажется… — заговорил было я, но не смог закончить.
   Какая-то сокрушительная сила ударила мне в спину. Я вскрикнул, падая на жухлую траву. Сначала показалось, что между лопатками положили гость льда, но на самом деле это был жар — ужасный, нестерпимый жар.
   Я перекатился на пару шагов, поднял голову, едва сдерживаясь, чтобы не завыть от боли.
   — Нуй! — крикнул я.
   Он стоял неподалеку в полный рост и задумчиво смотрел на меня.
   — Нуй! — Я был ошарашен. — В меня стреляли. Кто-то в меня стрелял!
   — Я знаю, — спокойно кивнул он. Затем не спеша поднял ружье и прицелился.
   — Эй, что ты делаешь?! — заорал я, невольно пригибая голову и закрывая лицо руками.
   Последнее, что я запомнил, — это ослепительная желтая молния перед глазами…
   Мне было так больно, что я тихонько заскулил, едва очнувшись. Не открывая глаз, я скорчился, поджал руки и ноги, чтобы стать маленьким комочком, незаметным для боли. Но и маленький комочек испытывал такую же большую боль. Болела спина, рука, резало кожу на лбу и вокруг глаз. Я рискнул пошевелиться, опасаясь, что в любой момент мне станет в двести раз хуже. Но ничего особенного не произошло. Тело как болело, так и продолжало болеть.
   И вдруг я услышал, как кто-то поет. Я затих, мне показалось, что я схожу с ума. До меня доносился приглушенный, словно из-под земли, голос:
   Спокойно, товарищи, все по местам!
   Последний абзац наступает.
   Налей мне, браток, на прощанье сто грамм.
   Зачем же добро пропада-а-ет?..
   Я повернул голову и наконец открыл глаза. Надо мной покачивалась худосочная веточка с мелкими листьями и зелеными шишечками. Тут же валялся мой шлем — обугленный, оплавленный, расколотый надвое.
   — Кто здесь?! — попытался крикнуть я, но крик не удался.
   Я начал подниматься — перевернулся на живот, подтянул колени, оперся на руки… И тут мне стало так больно, что я снова свалился. Из горла вырвался вой, выступили слезы.
   Придя в себя, я взглянул на руку, которая так дико болела. В тот же момент мне захотелось снова заорать. Вместо розовой ладони, гибких и умелых пальчиков, чуть ниже локтя, торчал черный обрубок. У меня круги пошли перед глазами. Я не мог взять в толк, как такое получается: смотришь на родную послушную руку, а видишь головешку. Не может ведь эта головешка быть моей рукой?
   Тут снова послышался голос:
   Прощай, подружка дорогая,
   Прощай, братишка ломовой,
   Тебя я больше не увижу,
   Лежу с квадратной головой…
   — Кто здесь? — заорал я. На этот раз в полную силу.
   — О-о! — удивленно проговорил голос. — Мой жалобный стон услышан!
   — Щербатин… — прошептал я. И закричал что есть сил: — Щербатин, ты где?!
   — Беня! Ты будешь смеяться, но я скучал без тебя. Если через минуту ты меня не вытащишь, мне придется дышать задницей, потому что остальное уже в воде.
   — Где ты? — снова спросил я. Голос шел словно из-под земли, я никак не мог понять направление.
   — Я, естественно, в танке. Извини, даже не могу помахать тебе ногой. Доверься сердцу и иди ко мне, ладно?
   — Я иду! — крикнул я, хотя по-прежнему не знал, куда. В голове зашевелились смутные воспоминания — две лапы, торчащие из болота. Я огляделся и наконец увидел их и округлый бок башни.
   Щербатин был совсем рядом. Я перепрыгнул с островка на корпус танка и постучал по нему рукояткой ножа.
   — Ага! — заключил Щербатин. — Ты пришел, сердце друга не ошибается. Люк видишь? Выковыривай.
   Крышка, тяжелая пластина размером с банный тазик, была почти полностью скрыта жижей. Я нащупал и повернул замок, но это было полдела. Покореженная пластина так просто не вынималась, требовалось приложить усилия. Я довольно долго поддевал ее ножом, одной рукой это получалось совсем плохо. Наконец удалось выковырнуть и вырвать кусок резинового уплотнения. Крышка сорвалась и бесшумно скользнула в жидкую грязь. В дыру тут же хлынула болотная вода. Я услышал короткий вскрик Щербатина, тут же перешедший в кашель и бульканье.
   — Давай! — из последних сил крикнул он. — Суй руку, тащи меня!
   Я сунул руку, обронив при этом нож, наткнулся на паутину каких-то ремней и шлангов. Дернул что есть сил, и тут же свалился в грязь. Упираясь коленками в скользкий бок танка и проклиная свою однорукость, я начал вытягивать Щербатина, понимая, что еще несколько секунд — и он захлебнется.
   Наконец из люка показался мокрый шевелящийся мешок с человеческой головой. Щербатин кашлял, отплевывался, силясь что-то сказать мне. Я продолжал тащить, при этом рвались какие-то провода и трубки, что-то трещало и скрипело.
   Я не ослаблял усилий, пока не вытащил приятеля на сухой берег острова. Только после этого я свалился на траву, тяжело дыша и сражаясь с болью, которая после физического напряжения навалилась всей своей непереносимой массой.
   — Не понял, — проговорил Щербатин, не переставая отплевываться. — А где все? Где дымок полевой кухни, где медсанбат, где ласковые руки сестер милосердия?
   — Вот тебе ласковые руки, — ответил я и помахал перед ним своим обрубком.
   — Беня… — оторопел Щербатин. — Это как же?..
   — Не знаю, как, но нас забыли. Мы тут одни.
   — Одни… — Он недоверчиво хмыкнул, будто услышал какую-то глупость. — Как же это, Беня? На кой черт тогда я не утонул? Мы же все равно подохнем!
   Я ни разу не видел, чтобы мой приятель паниковал. Я даже повернул голову, чтобы взглянуть на это. Щербатин выглядел ужасно в своем мешке с отсеченными конечностями. Он походил на ярмарочного уродца. К тому же он был весь заляпан какой-то коричневой слизью — видимо, особым раствором, оберегающим операторов танков от пролежней, инфекций и прочих результатов неподвижности.
   — Хватит орать, — тихо сказал я. — Сейчас отдохну немного и будем думать, как выбираться отсюда.
   Он не ответил и даже не кивнул. Просто лежал и смотрел в небо. Я вытащил рацию, пощелкал клавишей и назвал свой позывной на нескольких каналах. Увы, мы находились слишком далеко от последнего аванпоста, где могли бы принять сигнал.
   Оставался шанс, что где-то рядом пройдет колонна или пролетит реаплан. Однако пробовать рацию слишком часто — значит сажать батареи. Нужно идти.
   — Беня, а что, собственно, случилось? — подал голос Щербатин. — Почему мы одни? И что с твоей рукой?
   Я ответил не сразу. Мне было трудно поверить, принять умом и сердцем то, что произошло. Я до сих пор желал, чтобы все оказалось ошибкой, недоразумением.
   — В меня стреляли, Щербатин.
   — Кто? У тебя ожоги от плазмы. Ивенки уже получили наши ружья?
   — Не ивенки. Я не совсем уверен, но, по-моему, это был Нуй…
   — Нуй? Твой библейский дружок?
   — Я не знаю, почему это произошло.
   — А хочешь, скажу? Ты случайно не завещал ему свои сбережения?
   — Щербатин!..
   — Только не надо гневно сверкать глазами. Я давно подозревал, жаль, не мог тебя предупредить. Да ты бы и не поверил, опять бы начал глаза закатывать…
   — О чем ты хотел предупредить?
   — Он профессиональный наследник. Вот почему он так быстро заработал второе холо. И вот почему он не хочет быть командиром группы — им запрещают наследовать уцим от подчиненных. Чтобы избежать излишних потерь среди личного состава, понимаешь?
   — Этого не может быть. Это невероятно.
   — Невероятно, что ты остался жив.
   — Не знаю… Он стрелял два раза. Сначала меня спас жилет и, наверно, ранец. Он мог не знать, что офицерские жилеты намного лучше, чем солдатские, иногда держат даже плазменный удар.
   — Второй выстрел был в голову?
   — Что, заметно?
   — Твою рожу словно поджарили на гриле.
   — Я закрылся рукой. Рука — вот она, шлем — на куски…
   — Хреновый снайпер твой Нуй. Точный выстрел отрезал бы голову вместе с рукой и шлемом. Как вернемся — погоняй его на стрельбище.
   Я помолчал некоторое время. На душе было гадко, тошно.
   — Надо идти, Щербатин. Про нас никто не знает, спасатели забрали живых и ушли.
   — Да, надо идти, — сразу согласился он. — Но про меня забудь. Оставь мне что-нибудь пожевать из ранца, а сам иди. Доберешься до наших — там скажешь.
   — Даже не думай. Если идти — то вместе. Сколько ты просидишь тут один, даже комара отогнать сам не сможешь.
   — Да уж, далеко мы вместе уйдем, — фыркнул он. — Полторы калеки. На двоих одна рука.
   Я не стал отвечать. Нужно было провести инвентаризацию, прежде чем отправляться в путь. Морщась от боли, я снял ранец и убедился, что он наполовину сгорел. Уцелели только два запаянных лотка с комбикормом да коробка с зарядами для ракетницы. Еще три лотка, оплавленную флягу, весь комплект химзащиты и запасные батареи для ружья пришлось выкинуть. По злой иронии судьбы, уцелел также мой магнитофон с ивенкскими напевами.
   Ружье валялось на том же месте, где я пришел в себя. Я подобрал его, проверил — вроде бы все нормально работало.
   — Танк еще не утонул? — спросил Щербатин. — Пошарь в люке, там должен быть баллон с комбикормом. Такая упругая штука с трубочкой, там поймешь…
   Я перебрался на танк, пошарил в люке, заодно поискал свой нож. Ни ножа, ни комбикорма найти не удалось.
   — Шел бы ты один, Беня, — вздохнул Щербатин, со злостью поджимая губы. — Хоть бы ты уцелел…
   — Закрыли вопрос, — буркнул я. — Расслабься и получи удовольствие.
   Шланги и ремни, свисавшие с мешка, оказались очень кстати. Я связал две петли — получилось нечто вроде рюкзака. Боль как-то тихо ушла. Думаю, мой организм меня пожалел и отключил чувствительность. И все равно вязать узлы одной рукой было чудовищно трудно.
   — Оставь, — в последний раз сказал Щербатин, когда я взваливал его на спину.
   — Молчи. И не беспокойся за меня — ты совсем легкий, когда без рук и ног.
   — А у тебя спина похожа на шницель с гарниром.
   — Сам-то ты гамбургер с майонезом. Яйцо в мешочек…
   — Ладно, как проголодаюсь, буду отщипывать кусочки от твоей жареной спины. Ты хоть знаешь, куда идти?
   — А какая разница? Планета круглая…
   По меткому выражению Щербатина, путь наш был не близкий, но зато тяжелый. Особенно мучительно мне было перепрыгивать с островка на островок, с кочки на кочку. Мешок с моим приятелем бил в обожженную спину, а сам он при этом едва сдерживал стон. Ему тоже было несладко после того, как я варварски выдрал его из чрева танка.
   Я шел к реке. По деревьям и расположению подбитого реаплана я примерно определил, откуда мы приехали. Вездеходы шли по прямой, поэтому главным сейчас было сохранить направление. К сожалению, такая штука, как компас, в экипировку цивилизатора не входила.
   Река была моей единственной надеждой. По ней могли проплыть вездеходы нашей основной группы, возвращаясь из рейда. По ней же наверняка пойдут и все другие машины, когда штаб получит выверенные карты и результаты нашей разведки. Одним словом, река здесь была единственной из возможных транспортных артерий.
   Первые полчаса я шел довольно бодро. Но наступил момент, когда силы вдруг начали выходить из меня, как вода из дырявого корыта. Я стал тяжело дышать, сбавлять шаг, невольно задерживаться на сухих островках, где шагалось легче. Вскоре и Щербатин заметил, как я выдыхаюсь.
   — Что, Беня, небось уже пожалел, что взял меня с собой?
   — Молчи! — прорычал я. — А то сейчас выброшу.
   — А и выбрось, — оживился он. — Я давно предлагаю.
   — Выбросить не выброшу, а просто скину с плеч и потяну на веревке.
   — Уж лучше выбрось, — поежился Щербатин и через минуту запел на гнусный тоскливый мотив: — «Вместе весело шагать по просторам, по просторам…»
   Настала минута, когда я просто встал и ухватился за ствол дерева на одном из островков. Силы, терпение, мужество — все это осталось на том острове, возле подбитого реаплана. У меня подгибались ноги, меня трясло от одной мысли, что нужно снова погружать их в чавкающую грязь. Гидрокостюм давно промок, в нем плескалась вода. Потихоньку возвращалась боль в спине и в огарке руки. Я себя явно переоценил в начале пути.
   — Что, совсем хреново? — глухо проговорил из-за спины Щербатин.
   — Замолчи, — прошипел я.
   — Не злись. Думаешь, мне хорошо тут висеть на тебе и знать, что я ничем не могу помочь, а?
   — Замолчи, я сказал. Не твои проблемы.
   — Да мои вообще-то тоже. Ну давай остановимся, передохнем. Сбрось меня, разомни плечи..
   — Рано отдыхать! — со злостью выпалил я. — Не заслужили отдых.
   Пот заливал глаза, я видел мир словно сквозь пелену. Наверно, оно и к лучшему, ничего хорошего в этом мире не было, не на что и смотреть. Я привалился к дереву и позволил себе несколько минут постоять. Садиться я не стал — потом не встану.
   — Беня, а ну, глянь вперед, — сказал Щербатин. — Или мне кажется, или мне чудится…
   — Что там?
   — У тебя случайно нет бинокля? Там деревья какие-то…
   — И что? — Я видел только тусклую гладь болота и темную полоску почти на горизонте. Впрочем, через секунду опять сомкнулся туман, и видение исчезло.
   — Нет, ничего. Просто очень похоже на сухой берег.
   — Привал окончен, — объявил я и с усилием оттолкнулся от дерева.
   Ружье я сунул в мешок к Щербатину, в руках была только длинная крепкая палка, которой я пробовал дно. Не знаю, помогала она или больше мешала. Теперь уже казалось, что она сделана из чугуна, хотелось бросить ее и пойти налегке. Впрочем, мне сейчас все хотелось бросить, в том числе и Щербатина с его вялыми подбадриваниями.
   Неведомая темная полоса надвигалась, однако меня это мало интересовало. Голова шла кругом, в ушах свистело, перед глазами прыгали желтые пятна. Я казался себе полуслепым бездумным механизмом, который знай себе прет через грязищу, ни о чем не думая. Только колесики в этом механизме изнашивались с каждой минутой, я почти физически чувствовал это.
   — Беня, это точно берег! — ликующе крикнул Щербатин.
   Ну и что? Ну и пусть берег. Меня ничего не интересовало. Берег — всего лишь точка отсчета, знак окончания части пути. Если б на том берегу заканчивался весь путь…
   Я ткнулся в земную твердь, как тяжелый паром. Упал на колени и пополз вперед, выпустив из рук палку. Передо мной поднимался пологий склон, наверху жизнерадостно шевелились зеленые ветви.
   Я наконец распластался на земле, выполз из лямок рюкзака. И долго лежал на боку, не находя сил даже повернуться удобнее. Щербатин меня не беспокоил даже разговорами. Наверно, если бы я сейчас уснул, он оберегал бы мой сон.
   — Все, хватит, — сказал я и поднялся с таким усилием, словно на плечах лежал мешок с песком.
   — Что, опять идти? — возмутился Щербатин. — Лежи, отдыхай. Тоже мне, ходок нашелся…
   — Лежи в своем мешке и помалкивай.
   Стащив гидрокостюм, я вылил из него воду, вывернул наизнанку и повесил сушиться. Затем, не отходя далеко, набрал кучу веток. Ветки были сырые. Разодрав зубами заряд для ракетницы, я присыпал костер порохом и поджег слабым импульсом из ружья.
   Пламя с треском взметнулось метра на три, выпустив клуб белого дыма.
   — Эй! — возмущенно закричал Щербатин, оказавшийся в опасной близости от огня. Костер прогорал слишком быстро, мне пришлось еще насобирать веток. Затем я сунул в пламя лоток с едой и подержал, пока от влажной зеленой массы не пошел пар.
   Я съел пару глотков и Щербатину дал столько же. Но все равно наши запасы истощились почти на четверть. Мучительно хотелось плюнуть на все и сожрать остальное. А там открыть и второй лоток и тоже сожрать. Но я проглотил слюну и воздержался. Болота большие, а лотки маленькие. Нам еще брести и брести.
   — Я посплю, — сказал я, положив рядом ружье. — Если что, ори во всю глотку, буди меня. Потом сам поспишь.
   Щербатин что-то пробормотал в ответ, но я уже не слышал. Я отключился, как телевизор: раз — и свет в глазах погас.
   И вновь обволакивали кошмары: я приходил в магазин, брал батон белого хлеба, потом открывал кошелек, а там несколько блеклых бумажек — «Десять уцим. Подделка преследуется…».
   — Беня! — прорвался ко мне истошный крик Щербатина.
   Я распрямился, как пружина. Не знаю, сколько я спал, но отдохнуть не успел. Тело ломило.
   — Беня, вставай! — снова закричал Щербатин.
   Было почти светло, но я не понимал — утро или вечер. На углях плясали последние язычки пламени. Я поднял глаза и увидел, что нас окружают несколько косматых громил в грязной оборванной униформе. Все они радостно скалили зубы. Ульдры.
   — Слава тебе, господи! — выдохнул я и блаженно упал на траву. Какие-никакие, а свои ребята.
   Я равнодушно смотрел, как один из союзников поднял мой обгоревший рюкзак и вытряхнул содержимое на траву. Теперь это было просто барахло, хлам, а не гарант выживания.
   Другой союзник подошел к Щербатину, поднял его и некоторое время удивленно разглядывал. Затем громко захохотал, и остальные тоже начали гоготать. Впрочем, через секунду он бросил Щербатина на землю, начав ожесточенно чесаться.
   — Эй, осторожно! — крикнул я, поднимаясь на ноги.
   Тут же Щербатина поднял другой ульдр — покрутил, потряс, перевернул вниз головой. Все опять заржали и потянули к Щербатину ручищи. Всем было интересно пощупать маленького человека без рук и ног.
   Через несколько секунд моим приятелем уже играли в волейбол.
   — Вы охренели?! — заорал я и бросился в гущу союзников.
   Я ничего не успел сделать. Тяжелая могучая нога с силой воткнулась мне под ребра, и я кувырком полетел обратно. Я упал на другого ульдра, и он с удовольствием пнул меня в спину. Потом кто-то поднял меня над головой и швырнул о землю. Потом снова ногой…
   Не знаю, почему я сразу не потерял сознание. Мне казалось, что от ударов моя обгорелая спина сейчас треснет пополам, как старое пальто. Краем глаза я успел заметить, что один рыжебородый втихомолку пожирает остатки нашего комбикорма. Потом раздались взрывы — другой идиот бросил в угли заряды для ракетницы.
   Я хотел бы любой ценой вырваться, схватить ружье и перестрелять всех ублюдков до единого. Но — увы! — мое оружие сейчас держал в своих лапищах и обнюхивал обезьяноподобный обитатель болот.
   Меня били так остервенело, будто сводили личные счеты. Я скрипел зубами и молил, чтобы ульдры поскорей выдохлись. Кажется, пару раз меня кидали в костер, но это уже не имело большого значения. А что творили со Щербатиным, я просто не мог видеть.
   Помню еще, я громко хохотал, словно от щекотки. Наверно, я просто ненадолго сошел с ума…
   — Беня… — услышал я обреченный стон. — Беня, они уже ушли?
   Я что-то промычал, так и не открыв глаза.
   — Беня, лучше бы они нас добили, точно?
   — Наверно.
   — Я думал, они пришли нас спасать, я думал, что кончились наши мучения. А они еще и не начинались!
   Я уперся здоровой рукой в землю, перевернулся. Небо было темным, лес тоже тонул во мраке. При каждом моем вдохе в груди что-то похрустывало и кололо изнутри.
   Я начал подниматься, и тут к горлу подкатила тошнота. Шумная струна блевотины, смешанной с кровью, извергнулась на куртку, распространяя кислый запах.
   Во рту было что-то не так. Я пошевелил опухшим языком: так и есть, не хватает четырех передних зубов. Водавийские болота жрали меня по кусочкам — сначала рука, теперь зубы. Недалеко и до головы…
   Я все же смог подняться. Некоторое время стоял, покачиваясь и прислушиваясь к себе. Ничего, жить можно. Только тошно.
   — Странно, — сказал я. — Похоже, кроме зубов, ничего не сломано. Правда, ребра что-то хрустят. Остальное цело.
   — Это потому, что ты легкий. Тебя бьют — и ты летишь.
   Костер едва-едва тлел. Я опустился на четвереньки и несколько минут ползал, собирая хворостинки. Занялся небольшой огонек. И вдруг — о чудо! — я увидел свое ружье. К великому счастью, союзникам еще не растолковали, что такое плазмовое оружие. Они решили, что это просто кривая бесполезная палка.
   Потом я нашел обрывки своего рюкзака. Там было пусто. Совершенно пусто. Щербатин наблюдал за мной, скосив глаза. Он увидел, с какой злостью я швырнул ранец в костер, и сказал:
   — Не расстраивайся. Зато теперь тебе не надо тащить еду. Только меня. — Помолчав немного, он усмехнулся: — Ну и рожа у тебя. Восставший из ада, часть последняя.
   — Еще слово, и повешу тебя на шест — отгонять злых духов.
   — Ладно, не печалься. Сейчас утешу. Иди-ка сюда…
   Он указал глазами на примятый куст. Там, зацепившись какой-то деталькой за ветку, висел мой магнитофон.
   — Как видишь, Беня, судьба к нам благосклонна. Самая необходимая вещь уцелела.
   Я рассвирепел. Я захотел размахнуться и зашвырнуть эту штуку подальше вместе с ивенками, их песнями, а заодно ульдрами и цивилизаторами, вместе взятыми. Но если бы все было так просто…
   Успокоившись, я сунул магнитофон в карман.
   — Беня, надеюсь, мы не отправимся в путь немедленно? Я хочу отдохнуть и поспать.
   — Спи, сколько хочешь. Я только дров еще наберу.
   Мы уснули рядом. Я положил Щербатина под бок, словно маленького беспомощного ребенка, которого нужно уберечь от ужасов водавийской ночи.
   Едва сомкнулись глаза, я услышал его вопль.
   — Убери их с меня! Скорее, убери их!
   — Что? — Я вскочил, ничего не видя в темноте. Щербатин вертелся и стонал.
   — По мне кто-то ползает. Они меня кусают, убери их!
   Я раздул тлеющую деревяшку и поднес к Щербатину. На его мешке извивались полосатые черно-оранжевые червячки размером с сигарету. Я смахнул их пучком травы, но потом заметил, что и по моей одежде ползут несколько штук. Похоже, мы уснули на их гнезде.
   Избавившись от червячков, я перетащил Щербатина на другое место и свалился рядом. Больше я не просыпался до самого рассвета.