Тырин Михаил Юрьевич. Желтая линия

   — А если убьют? Нет, проще — отберут и поместят в казенное учреждение.
   — Ты, Беня, как всегда, держишься оптимистом, — с досадой проворчал Щербатин. — Не стану я тебя слушать. Вообще, иди домой.
   — А ты куда с ружьем собрался?
   — Я в больницу. Черт, ну где же вход в подземку?
   Мы добрались в больницу только под утро. Она располагалась на другом конце гигантского города, а поезда ходили очень редко. Кроме того, она по виду ничем не отличалась от трудовой казармы, и найти ее среди сотен таких же серых зданий-громад оказалось невероятно трудно.
   Но мы ее все же нашли. Она и внутри мало чем отличалась от казармы — те же полутемные коридоры и помещения, полные спящих людей. Только запах здесь стоял совсем уж дрянной.
   — Бедная девочка… — едва слышно пробормотал Щербатин.
   Обойти полтора десятка этажей и тысячи кроватей было нам не под силу. Щербатин нервничал. Он надеялся найти Лиссу быстро, пока ее не забрали на процедуру.
   — Где врачи? — негодовал он. — Где дежурные? А если кому-то станет плохо?
   — Здесь всем плохо. Всем и всегда.
   На одном из верхних этажей мы наткнулись на какого-то служителя. Сонный, отчаянно зевающий, он брел по коридору, держась за стену. Скорее всего вышел по нужде. Щебатин тут же сгреб его за грудки.
   — Мне нужно найти одного человека, — сказал он. — Это женщина, ее привезли вчера вечером.
   — Где я буду искать, их тут тысячи! — попробовал возмутиться санитар, но Щербатин его встряхнул, а затем любезно подсказал:
   — В инфоканале.
   — У меня доступа нет!
   — Сейчас будет, — пообещал Щербатин и ткнул ему в лицо ружье, которое до этого прятал под накидкой.
   — Ой! — пискнул санитар.
   — Быстро веди к терминалу! — рявкнул Щербатин.
   Мы поднялись на этаж и вошли в небольшую тускло освещенную комнату, очевидно, какое-то рабочее помещение. У одной стены стояли в ряд четыре терминала, у другой — две сдвинутые кровати. На них спали, скорчившись в три погибели, сразу несколько человек.
   — Шико, просыпайся, — испуганно забормотал наш санитар. — Вставай, к тебе пришли.
   Поднялся какой-то всклокоченный субъект, протер глаза и изумленно уставился на нас. Щербатин уже спрятал оружие, но его физиономия была пострашней, чем наконечник плазмового ружья.
   — А ну, подъем! — скомандовал он, сдергивая Шико с кровати. Тот ошалело хлопал глазами и даже не пытался возражать. По одежде было видно, что мы важные господа, и перечить нам пока не решались.
   — Ищи. — Щербатин пихнул Шико к терминалу. — Молодая женщина, зовут Лисса. Привезли вечером. Где она, на каком этаже?
   Опасливо озираясь, оператор положил пальцы на клавиши. Наш провожатый попытался улизнуть, но Щербатин вовремя схватил его за шиворот и отбросил к стене.
   — Как зовут? Лисса? — Шико повел пальцем по экрану. — Нет такой. Не значится.
   — Как это «не значится»? — рассвирепел Щербатин. — Вечером значилась, я сам смотрел. Ищи лучше.
   — Значилась, — согласился оператор. — А теперь нет. Зачем она вам, у нее даже нет холо.
   — Не твое дело. Ищи дальше.
   — Чего искать, она выписана из системы. Щербатин на некоторое время умолк, сверля Шико глазами.
   — Это что же означает? Как это «выписана»?
   — Наверно, умерла во время процедуры. — Шико зевнул. — Если вам так надо, спуститесь в подвал, там хранятся трупы. Найдете — можете забирать.
   — Какие трупы? — У Щербатина до хруста сжались кулаки. — Кто умерла?
   — Сами смотрите. Была, теперь выписана…
   Началось что-то страшное. Разлетелся вдребезги терминал, полетели кувырком кровати вместе со спящими санитарами, затрещали стулья. Я напрасно убеждал Щербатина, что эти люди ни при чем. Он твердил, что здесь все «при чем».
   Я хватал его за руки, оттаскивал, но не мог с ним справиться. Рано я решил, что мы сбросили злость. Злости хватило бы еще на десяток таких погромов.
   Не помню, сколько человек изначально было в комнате, но теперь осталось только двое. Один лежал без сознания, а второго придавило кроватью, и он трепыхался, как в капкане. Я смотрел на разбитое окно и думал, не выкинул ли Щербатин кого-нибудь сгоряча. Наконец я обхватил его и выволок в коридор.
   — Ну и кому ты сделал лучше? Ей или себе?
   — Время войны, — проговорил он. — Я не собираюсь делать лучше, я буду делать только хуже. Все, черта пройдена. Оставь меня, Беня.
   — Какая война? В чем виноваты эти люди?
   — Все виноваты, абсолютно все. Даже искать не надо.
   Все-таки он выдохся. Сразу стал как будто меньше ростом, потух, обессилел. И лицо стало безразличным и невыразительным, словно пустой лист бумаги.
   — Надо проверить, — пробормотал он. — Они ведь могли и ошибиться, да? Может, имя перепутали, может, чего не так поняли…
   Бесполезно было говорить ему, что система не ошибается. Он все видел сам на мониторе. Надо было поскорей уводить его отсюда, тащить домой, укладывать в кровать. Мы пробегали целую ночь, на почве последних событий у кого угодно может мозги заклинить.
   По улицам расползался влажный подслеповатый рассвет. Сырость проникла под одежду, кожа сразу покрылась мурашками. Я почувствовал, как дико устал сегодня. Щербатина я держал за локоть, как бы напоминая, что он не один в этом мире.
   — Ух ты! — воскликнул он. — А вот и виноватые пожаловали.
   Высоко над нами покачивались два аэровагона — черных с оранжевыми полосами. Социальный надзор. Один развернулся и начал опускаться на крышу больницы, второй садился прямо на наши головы.
   — Санитары вызвали, — со злостью процедил Щербатин. — Надо было всех добить, не жалеть… — Он затравленно обернулся, решая, куда бежать.
   — В подземку, — сказал я. — Метров двести по прямой и в подвал.
   — Не успеем, Беня. А собственно, чего мне от них бегать?
   Я не успел ничего сделать. Щербатин откинул полу накидки, и через мгновение ввысь разлетелись веером бледно-оранжевые плазмовые стрелы. Пилот попытался развернуть машину и удрать, но она уже горела. Она по-прежнему снижалась, с каждой секундой становясь все более неуправляемой. Наконец, ткнулась застекленной кабиной в стену дома и обрушилась на тротуар, разбросав куски дымящегося пластика.
   — Вот так, — едва слышно проговорил Щербатин. — Кто не спрятался — я не виноват.
   — Ты кретин, — обреченно произнес я.
   Мы бежали к подземке. Улица все еще была безлюдной, но падение аэровагона наверняка разбудило всю округу. Неожиданно справа сверкнула желтая вспышка, и тут же на тротуаре задымилось черное пятно. По нас стреляли с края крыши больницы, но из-за большого расстояния не могли попасть. Пока не могли.
   Не дожидаясь чьей-то снайперской удачи, я подтащил Щербатина вплотную к стене дома. Теперь нас прикрывал узкий козырек, появилась пара минут, чтобы сориентироваться и что-то решить.
   — С какой стати мне прятаться! — заявил Щербатин и полез со своим ружьем прямо под огонь соцнадзора.
   Я поспешно втащил его обратно под укрытие.
   — Щербатин, черт тебя побери! Сейчас наше дело — смыться отсюда. Пока они не считали наши номера, они нас не знают. Стоит нам попасть под сканер, и нам зачтется все — и твои выходки в больнице, и сбитая машина. Выберемся — тогда будешь искать виноватых.
   — Чего их искать? Вон, сами на нас прут.
   — Отдай мне ружье.
   — Не отдам.
   — Ты невменямый, Щербатин, тебя нужно спасать. Молчи и делай, что я говорю.
   Я внимательно огляделся. Вокруг только прямые улицы и одинаковые прямоугольные дома. Район простой и открытый, словно разлинованная тетрадь. Нарисуй на этой тетради хоть точку, и она не останется незамеченной.
   — Щербатин! — Я потряс его за плечо. — Ты слышишь меня? Ты понимаешь, что я говорю?
   — Стараюсь, Беня.
   — Вот и хорошо. Смотри — казарма на той стороне. Мы должны быстро перебежать туда. Быстро, ты понял? Они успеют нас заметить, но не успеют пристрелить. Готов? Погнали!
   Мне все же пришлось его тащить. То ли гордость не позволяла ему позорно драпать на виду у врагов, то ли он хотел между делом прикончить кого-нибудь. Прежде Щербатин не отличался ни гордостью, ни кровожадностью, но теперь рядом со мной был другой человек.
   — Все, замерли! — выпалил я, когда мы оказались в подъезде рабочей казармы. — Теперь снимаем накидки и пояса. Рубашки оставляем навыпуск. И штаны выпускаем поверх сапог.
   — Это что за игры, Беня?
   — Ничего, просто наша одежонка слишком заметна. Хорошо бы и волосы состричь, но уж ладно…
   — Когда ты стал такой прыткий? Прямо суперагент.
   — Меньше надо было по штабам тушенку жрать, многому бы научился. Раздевайся, время дорого.
   — Я не буду снимать накидку. Где же я спрячу ружье?
   — Выкинь все, Щербатин! — заорал я. — И шмотки, и железки!
   — А вот и нет. — Он снял накидку и завернул в нее оружие. Развязал пояс, выпустил рубаху. Я делал то же самое и, глядя на него, оценивал результат. Действительно, в таком виде мы больше походили на простых небогатых граждан, нежели на экзотических инопланетных террористов.
   — Теперь, Щербатин, надо дождаться, пока откроются переходы в подземку. Через улицу мы туда не попадем. Схавают сразу. Надеюсь, они не станут обыскивать здание — тут десятки тысяч людей.
   Мне бросилось в глаза, что Щербатин стал какой-то чересчур покладистый и на все согласный. Впрочем, я легко списал это на нервы, которые он достаточно сегодня потрепал.
   Мы затихли в подвале. Здесь было полно пустых помещений, заваленных мусором, и нам нашлось где спрятаться. Я обдумал ситуацию и пришел к выводу, что пока наши дела не так уж плохи. Вся наша вина — это драка с инспекторами за Лиссу. Теперь бы только выбраться из рабочего района. А там — поди докажи, что это мы сбили аэровагон…
   — Надо бежать отсюда, Беня, — сказал Щербатин.
   — Я тебе только об этом и твержу.
   — Нет, надо вообще бежать — из города. Нас все равно вычислят. Проверят, опознают, проведут очные ставки, спросят, где мы всю ночь пропадали…
   — Щербатин, в этом городе сотни миллионов жителей. Если нас за руку не поймают — то все, ищи-свищи.
   — Нет, Беня, санитары скажут, что я про Лиссу спрашивал. Вот и ниточка. Ты не бойся, я все на себя возьму. Мне уже терять нечего.
   Я лишь с досадой махнул рукой, прекратив спор. Что толку спорить с сумасшедшим? Поднявшись, я прошелся по подвалу, поковырял пыльный хлам. Нашел старую робу — настолько замызганную, что последний бродяга постеснялся бы надеть. Пришла в голову счастливая мысль: подняться в спальные помещения, украсть парочку комплектов одежды, а свою оставить. Работяги только рады будут подарку, а нам легче станет затеряться.
   Впрочем, поздно. Из коридоров уже доносился шорох тысяч шагов — открылись переходы. Труженики поднялись из кроватей и мрачным непрерывным потоком потекли в подземку.
   — Идем, Щербатин. И надейся на лучшее.
   Мы вынырнули из бокового прохода и влились в общий поток. Нас окружили бледные сонные лица, полуприкрытые глаза, ссутуленные плечи. Никому не было до нас дела. Слышались шаркающие вялые шаги — начиналось очередное тусклое утро окраин Цивилизации.
   — Бросил бы ты ружье, Щербатин, — прошептал я. — Погляди — один ты со свертком. Все с пустыми руками идут, одному тебе надо выделиться.
   — Ружье не брошу, — отрезал он.
   Вот и станция подземки — низкий обшарпанный зал, полный людей. Пока ничего тревожного, никаких черных курток, никаких подозрительных лиц и внимательных взглядов. Нам осталось только зайти в вагон — и тогда уже можно ни о чем не беспокоиться. Мы просто утонем навсегда в людском океане.
   Подходил поезд, заглатывал несколько сотен человек, однако плотная толпа на станции не редела. Каждую минуту с верхних этажей подходили новые сотни. Мы пропустили четыре поезда, прежде чем удалось протиснуться к дверям вагона.
   — Как думаешь, могут нас еще перехватить? — шепотом спросил я.
   Щербатин равнодушно пожал плечами:
   — Ты супершпион — ты и думай.
   Было тесно, воняло каким-то старьем, машинным маслом, плохой пищей, но я ничего этого не замечал. Душа радостно возносилась к небесам — мы все-таки ушли от них. Мы вырвались! Не исключено, правда, что у социального надзора остались какие-нибудь сюрпризы для нас. А впрочем, Цивилизация не так уж богата на сюрпризы.
   Мы стояли в плотной толпе, слушая монотонный стук колес. Я взглянул на Щербатина и поразился, каким стало его лицо: безжизненным, постаревшим, словно увядшим. Он стоял, погруженный сам в себя, не интересуясь ничем вокруг. И вдруг показалось, что сегодня я его потеряю. Мне стало не по себе.
   Новая остановка, и очередная порция людей втискивается в вагон. Щербатин начинает шевелиться, куда-то протискиваться.
   — Ты чего вертишься? — Я дернул его за рукав. — Стой спокойно, тише воды, ниже травы.
   — Извини… что-то дышать тяжело. Там, у дверей, вроде посвободнее.
   Мне пришлось продираться за ним — нельзя выпускать друг друга из виду. Сейчас нужно держаться вместе, пока не окажемся дома. Впрочем, есть ли у нас теперь дом?
   На очередной остановке Щербатин вдруг приблизился и прошептал:
   — Извини, Беня, но я еще должен найти виноватых. Прощай…
   Я не успел глазом моргнуть, а он уже выскользнул на станцию. Я рванул было за ним, но не смог пробиться через толпу. Двери закрылись.
   — Прощай, — сказали его губы сквозь глухое стекло вагона.
   — Сволочь, — прошипел я. Я начал оглядываться в поисках стоп-крана. Ни в коем случае нельзя сегодня оставлять Щербатина одного. Он сейчас — стихийное бедствие для этого города. Он хуже, чем проснувшийся вулкан, он камикадзе.
   Поезд тронулся. Мучительно долго текли минуты до следующей остановки. Затем пришлось потолкаться на станции, пока я добирался до платформы встречного поезда. Снова долгие минуты в вагоне, но на этот раз почти пустом. В этот утренний час мало кто ехал в жилые районы.
   У меня было время, чтобы хорошо все просчитать. Вряд ли Щербатин сел на поезд. Линий, ведущих в центр, очень мало, а ему нужно именно туда, ведь там он хочет найти «виноватых». Значит, он будет выбираться на ближайшую крышу к стоянке аэровагонов. Там наверняка полно народу, сразу улететь он не сможет. А стало быть, есть шанс его перехватить.
   Ближайшую стоянку я нашел быстро и легко — стоило только влиться в нужный человеческий поток. На крыше и в самом деле было столпотворение, обычное для трудового утра. Я увидел зеленую куртку этажного коменданта и направился к нему — вот у кого должна быть профессиональная наблюдательность.
   — Тут не проходил человек со свертком в руках?
   Комендант смерил меня вглядом, презрительно поджал губы.
   — Их здесь тысячи ходят, я всех должен разглядывать?
   Я бросился в толпу, надеясь разыскать Щербатина там. Но комендант окликнул меня:
   — Эй, подожди! Один парень спрашивал про рейс до Центра социального надзора. Кажется, у него что-то было в руках.
   — О, черт! — простонал я и бросился бежать, но тут же остановился. А собственно, куда бежать?
   — Какой это рейс? — спросил я у коменданта.
   — Да он уже ушел. Теперь ищи любой вагон с черной и зеленой полосами.
   Я расталкивал людей, но они даже не пытались возмущаться. Они просто глядели мне вслед сонными глазами. Раз толкаюсь — значит, имею право. Наконец я нашел нужный вагон и, нахально пробившись сквозь очередь, занял место. Машина поднялась в воздух и развернулась в сторону башен и небоскребов.
   Ближайшие минуты от меня мало что зависело. Теперь вся надежда на скорость.
   Центр соцнадзора значился в маршруте отнюдь не первым номером. Мне показалось, что мы облетели полгорода, прежде чем добрались до нужного района. Но и тут меня ждал сюрприз.
   По салону прокатилось какое-то беспокойство, пассажиры прилипли к окнам. Пилот объявил, что в этом районе посадки не будет. Я уже видел — улицы внизу затянуты дымом. Горели верхние этажи приземистого серого здания с крошечными окнами. Я едва удержался, чтоб не разразиться бранью на весь салон. Щербатин опередил меня по всем статьям. Теперь уже поздно что-то делать.
   Я собрал в кулак всю наглость, которую при себе имел, и сунулся к пилоту.
   — Мне необходимо срочно высадиться здесь!
   — Я не могу сажать машину в районах стихийных бедствий и катастроф, — спокойно ответил пилот.
   — Я инспектор Центра! — крикнул я. — Хочешь пообщаться со мной в другом месте?
   Пилот посмотрел на меня с сомнением, но на всякий случай решил не спорить. Сделав круг над задымленными улицами, он сказал:
   — Если только на ту крышу.
   — И побыстрей!
   Трудно сказать, на что я тогда надеялся. Я безнадежно опоздал, и непоправимое уже свершилось. Щербатин бросил вызов Цивилизации. Где теперь его искать — в центре изоляции, или в подвале с трупами, или в закоулках огромного центрального района, — этого я не знал. Я все же решился выйти из аэровагона, причем под самым носом у тех, кто весьма мною интересовался.
   Прилегающие улицы были запружены зеваками. К зданию Центра не подпускали, сверху валились горящие куски. Повсюду воняло гарью. В толпе царило боязливое напряжение — еще бы, горело не какое-то общежитие, а сам Центр соцнадзора!
   Потом я подслушал разговоры и выяснил, что в здание врезался пассажирский аэровагон. У меня от такой новости просто ноги отнялись. Вспомнились щербатинские слова о том, что здесь «все виноватые». Что ему стоило дать по голове пилоту, а затем направить машину на Центр — в лучших традициях японских воинов «божественного ветра».
   Я пробирался сквозь толпу, ненадолго останавливаясь, чтобы оглядеться и послушать разговоры. То и дело попадались черные куртки социальных инспекторов, которые в испуге выбежали из здания и смешались с зеваками. Им было не до меня, я спокойно проходил мимо.
   Так я оказался на крыльце какого-то учреждения, с которого открывался хороший обзор на горящее здание. Здесь стоял человек, судя по одежде, служитель. Явно он находился здесь давно, и зрелище ему наскучило.
   — Вы это видели? — спросил я. — Действительно, пассажирская машина на всем ходу?..
   — На всем ходу, — кивнул он. — Только не пассажирская. Это был боевой реаплан.
   — Реаплан? — У меня округлились глаза. — Откуда он здесь?
   — Это же служебные машины соцнадзора, я каждый день их тут вижу. Кто-то по нему стрелял вон с той крыши. Я сам, конечно, не видел, но туда побежали человек сорок вооруженных бойцов. Сейчас, наверно, обыскивают здание сверху донизу.
   Мне не следовало туда идти, но ноги не слушались разума. Они понесли. Меня переполняла необходимость быть в гуще событий, знать, что происходит и чего ждать дальше.
   Я обошел здание вокруг, но ничего необычного не заметил. И вдруг услышал совсем рядом:
   — Да вот же он!
   На меня с нескрываемым испугом смотрели трое. Один — в богатых шелковых одеждах, с золотыми браслетами. Еще двое в черных куртках.
   — Это он! — воскликнул тот, что с браслетами, невольно отступая. — Я видел, как он рисовал эту штуку.
   Мой взгляд скользнул к стене. Треугольник и птица внутри. Нацарапано криво, наспех, но вполне узнаваемо. Ивенкский знак скорби — печальный привет от Щербатина.
   — Сюда! Скорей, он здесь!
   Ноги понесли меня прочь еще до того, как я оценил, насколько серьезно влип. Наша похожесть со Щербатиным сыграла против меня. Я бежал со всех ног. Мелькали и шарахались в стороны лица, свистел ветер в ушах, переплетались цветные линии под ногами. Я слышал за спиной крики — меня гнали, словно дичь. Казалось, целая толпа устремилась за мной.
   К счастью, городской центр изобиловал всяческими сквериками, мостиками, колоннадами и прочими скрытными уголками. На пару минут я смог затеряться в этом архитектурном бору, но не больше. Я трезво смотрел фактам в лицо. Через минуту район наводнят охотники за головами. В воздух поднимутся машины, оборудованные спецприборами. Вдобавок мою физиономию наверняка вывесят на заставках всех инфоканалов. Всякий честный гражданин посчитает приятной обязанностью сдать меня властям.
   Я пробирался неизвестно куда, стараясь избегать открытых мест. Раз чуть не столкнулся с вооруженным инспектором, который разговаривал по рации, грозно поглядывая по сторонам. Сначала было даже весело — бегают, кричат, ищут, а я совсем не тот, кто им нужен. Потом, когда увидел оружие, пробрал холодок. Плазмовому лучу все равно, кого искать.
   — Он здесь! — заорали прямо за спиной, и я бросился в какой-то проход, даже не оглянувшись на преследователей. Что ни говори, а быстрые ивенские ноги — отличное преимущество перед ленивыми и медлительными горожанами. Не нашлось бы только более быстроногого.
   Я оказался в узком дворе и тут же заметил, что в небе уже висит угловатая черная машина с оранжевой полосой. Мое положение стало не просто опасным, а критическим. И, как назло, ни одного заброшенного подвала, которых так много в рабочих кварталах.
   — Стой! — Сзади показалось несколько «черных курток». Только бы не начали стрелять…
   Может, лучше им сдаться? Посмотрят, разберутся, поймут, что поймали невинного… А если не разберутся и не увидят? А если они уже сожгли Щербатина, а теперь и меня хотят за компанию? Неизвестно, каких грехов они еще на меня навешают!
   Я выскочил на улицу, полную людей. Тут же над головой повисло угловатое тело воздушной машины. Она плыла точно надо мной и, видимо, передавала наземным патрулям, где меня искать.
   Наверно, вид у меня был сейчас не самый лучший — несколько прохожих испуганно шарахнулись. Я мчался по тротуару, озираясь, — я искал, в какую бы щель мне забиться. И вдруг сердце радостно затрепетало.
   Я увидел прочную металлическую дверь под козырьком. Рядом вывеска — шесть звездочек, вписанных в треугольник. И никаких надписей, все и без них ясно.
   Передо мной был вербовочный пункт военного ведомства. С ходу я влетел в его дверь, и она захлопнулась, тяжело щелкнув автоматическим замком. Все, теперь можно перевести дух…
   Я не очень долго ходил в Академию, но успел получить кое-какие знания. Мне было известно, что вербовка в действующую армию заменяет гражданину любое наказание. За этой прочной дверью — прощение всех грехов. Надеваешь солдатскую форму, и тебя уже не могут отправить на рудники и химкомбинаты. Выбирай сам, что лучше.
   Не сказал бы, что мне очень хотелось снова в армию. Но передо мной было убежище, и я им воспользовался. Передохнуть, подождать, пока на улице все успокоится — вот что мне нужно. Потому что дрожали ноги, стекал пот по спине, легким не хватало воздуха.
   Я представил, что случилось бы, не окажись перед глазами спасительной двери. Вот меня хватают «черные куртки», наваливаются, выламывают суставы, вот меня ведут по улице под хищные вопли добропорядочных граждан. И как меня угораздило в столь спокойном месте найти на свою голову такие приключения?
   — Подойдите, — услышал я холодный женский голос.
   Я увидел крошечное застекленное окошко в стене. Кто за ним сидит, разглядеть не удалось. Я медленно приблизился, дав возможность на себя посмотреть.
   — Желаете пойти на службу в войсковое подразделение?
   — Возможно, — сказал я. — Но сначала посмотрю, что вы можете предложить.
   Я еще не собирался идти на службу, мне сейчас требовалось только выиграть время, пока уляжется беготня на улице.
   — Повернитесь, пожалуйста, спиной.
   Я повернулся, хотя сегодня был не самый подходящий день, чтобы показывать беззащитный затылок незнакомцам. Но служащая хотела всего лишь проверить мой номер.
   — Нулевое холо, — услышал я.
   — Как нулевое?! — У меня потемнело в глазах. — Проверяйте лучше, только что было шестое!
   — У вас нулевое холо. Боюсь, не смогу вам много предложить с таким статусом.
   Катастрофа… Я понял: они использовали дистанционные сканеры. Видимо, срисовали мой номер еще во время погони и тут же вынесли приговор. Долго ли умеючи?
   — Образование, опыт боевых действий, беспорочная служба в официальном учреждении. — Невидимая собеседница перебирала мой послужной список, вытащив его из инфоканала. — Интересно, что нужно натворить, чтобы за одно утро лишиться шести ступеней?
   — Желаете знать? — недружелюбно отозвался я.
   — Необязательно. С учетом вашего статуса и предыдущего опыта, могу предложить только службу командного резерва в Особом корпусе дальней разведки.
   — Это как?
   — Вы выполняете функции обычного пехотинца. Но, если возникнет необходимость, для вас сформируют команду из резерва службы обезвоживания и вы станете ее командиром.
   — Это значит, я повезу с собой чемодан сушеных человечков?
   — Желаете отправиться немедленно или сначала уладите дела?
   Нулевое холо… Что мне теперь делать на этой земле? Дышать сыростью в унылых казармах еще много-много лет. Толкаться в подземке каждое утро и каждый вечер. Есть влажную перетертую траву с картонных тарелочек. И все в одиночестве.
   — Отправлюсь немедленно, — сказал я.
   — За экстренную переправку через телепорт с вашего номера будет вычтено пятьсот уцим авансовым методом.
   — Знаю, — усмехнулся я. Видят, что положение мое безвыходное, что не стану я уцим считать. Даже не говорят про заработок, все равно соглашусь. — А собственно, куда теперь меня?
   — Пока на пересыльную военную базу. Там определят ваш дальнейший маршрут.
   — Я хотел бы служить на Водавии. Я там уже был, у меня опыт…
   — Ваше назначение произойдет на пересыльной базе. Вы готовы?