Страница:
Я уставился на Щербатина с любопытством.
— А ну, — предложил я, — зарифмуй два любых слова.
— Ну… самолет — вертолет. А что?
— Речь у тебя стала больно кучерявая. «Две песчинки». Может, созрел для того, чтобы писать стихи?
— Не-е, это ты уж сам. Не стану отбивать твой скудный хлеб. Пиши сам на здоровье.
— А ведь я так и сделаю. Завтра, когда пойдем смотреть инфоканалы, поищу, где требуются поэты.
— Беня. — Он укоризненно покачал головой. — Погляди на себя в зеркало. С твоей теперешней рожей, с твоими мышцами — и в поэты? Ручаюсь, ты больше заработаешь на разгрузке вагонов.
— А это не твоя забота. Я свободный гражданин, а ты иди грузи вагоны.
— Найти бы еще эти вагоны… — Он с досадой покачал головой. — Я тут прикинул кое-что. В нашей казарме где-то человек триста. На этаже четыре казармы. Этажей, кажется, шестнадцать… Ну, пусть пятнадцать — на одном столовая. Итого—в одном доме около восемнадцати тысяч человек. Восемнадцать тысяч! А сколько домов в этих спальных кварталах?
— Достаточное количество, — безразлично произнес я.
— И ведь каждому человечку полагается тарелка комбикорма утром, в обед и вечером. Каждому — рабочее место. Каждого нужно туда доставить. Сколько же миллионов голодных ртов? Эти дома-скалы, они опоясывают город со всех сторон!
— Да какое тебе дело? Не тебе их всех кормить.
— Спокойно, Беня, я просто оцениваю наши шансы.
— Щербатин, не нагоняй тоску! — взмолился я. — Давай выспимся, а завтра начнем оценивать шансы, рты считать, будущее строить… Что там еще?
— Еще? — Он задумчиво почесал щеку. — А-а, ну как же! Нащупывать лазейки и искать легкой жизни. Разве нет?
Я знаю, что чудес не бывает. И я осознавал, что, пройдя водавийскую мясорубку, вряд ли попаду на пир богов. Нет, Цивилизация встретила нас не пиром. Она вышла нам навстречу хвостами длинных очередей.
Очереди были повсюду. Утром — в умывальное помещение. Потом в столовую. После столовой мы бежали наперегонки в инфоцентр искать работу, причем некоторые тащили с собой лотки с комбикормом, чтобы поесть в пути или в очереди. Не приведи судьба заболеть. Что такое очередь к врачу, я видел еще там, в военно-полевой больнице. Здесь было ничуть не лучше.
Вообще-то, грех жаловаться. Цивилизация действительно обеспечивала всем необходимым и в достаточном для поддержания жизни количестве. Наберись терпения — получишь все, что полагается. Потратишь только время, ну а этого добра у нас хватало. .
У меня, у Щербатина, у других новоприбывших граждан была сейчас общая задача — найти себе достойное применение. Сделать это можно было двумя способами. Первый — сразу после завтрака встать в очередь к терминалу инфоканала, провести в ней часа три, пообщаться с замученным оператором и узнать, что на сегодня остались только места уборщиков на пищекомбинате, обходчиков коммуникаций, смотрителей водяных насосов, мойщиков тротуара и тому подобное. Работа не только грязная и противная, но и крайне дешевая. Казалось бы, надо хвататься за любую, и некоторые так и делали. Но ведь ухватишься — придется на нее ходить. Не останется времени искать, что получше.
Некоторые ночевали у дверей инфоцентра, другие занимали очередь на неделю вперед, третьи пытались завести дружбу с операторами. Один хитрюга из нашей казармы получил таким образом место обходчика пищевых коммуникаций. Комбикорм подавался в наш район под давлением через подземные трубы, их необходимо было проверять и чистить. Счастливец решил, что работать на пищепроводе — предел мечтаний, потому что все время при жратве. Но в итоге насмотрелся там такого, что в столовой просто бледнел при виде лотка с едой.
Большинство из новограждан в конце концов нашли работу на каких-то огромных заводах, громоздившихся за городом. В хорошую погоду с крыши можно было видеть их башни и трубы, окутанные смогом. Но чтобы добраться до завода, также требовалось выстоять очередь — в подземке Многим, чтобы успеть вовремя, приходилось жертвовать завтраком.
Был еще такой способ найти работу — выйти из казармы и пойти по любой желтой линии. Она могла завести куда угодно. Например, нырнуть в подъезд неизвестного здания. Или уползти под какие-нибудь ворота в заборе. В эти ворота можно было постучаться и спросить, не нужны ли рабочие руки. Некоторым везло, в городе порой попадалась нетрудная работа с хорошим заработком.
Я и сам в первые дни много путешествовал по желтым линиям, которыми было опутано все вокруг. Я надеялся, что одна из них выведет меня к дворцам и небоскребам. Но, увы, желтым помечались лишь улицы, где стояли однотипные серые здания и тянулись бесконечные заборы с решетчатыми воротами.
Прав Щербатин, чертовски прав. Сидеть на шее Цивилизации, лицезреть до конца жизни стены рабочей казармы и не пытаться сойти с желтой линии — такого никому не захочется. И никакие стихи не помогут чувствовать себя хорошо, если ты, дурак-дураком, встречаешь старость в очереди к общему умывальнику.
Дни мои были так похожи друг на друга, что любое незначительное происшествие выглядело, как нечто из ряда вон. Поэтому я здорово разволновался, когда однажды вечером увидел на своей кровати небольшой серый конверт. Я взял его, со всех сторон осмотрел, еще не решаясь открыть. Мной овладело странное ощущение, что это не просто кусочек бумаги, а некий знак Провидения. У соседей таких конвертов не было, так почему он появился у меня? Чем я — человек-песчинка — смог выделиться?
Я наконец распечатал его. Внутри лежал вызов к коменданту. Нечто вроде повестки — такому-то предлагается явиться…
Я побежал к Щербатину. И буквально остолбенел, когда увидел, что и он крутит в руках такой же конверт.
— Что мы такого могли натворить? — задумчиво проговорил он. Потом с подозрением глянул нам меня. — Беня, ты, случайно, не наделал где-нибудь глупостей?
— Не представляю, о чем ты говоришь.
После ужина мы, полные тревоги и мрачных предчувствий, явились к дверям комендантских апартаментов. Оказалось, что и здесь очередь. Несколько человек маялись в коридоре, мусоля такие же конверты. Щербатин принялся тихонько выведывать обстановку.
Оказалось, ничего страшного в самом факте повестки нет. Многие обитатели трудовых казарм время от времени получают такие конверты, и это связано с самыми разными причинами. Одних переселяют, другим меняют сломавшиеся кровати, третьи нарушили правила, что-то испортили и должны отработать вину.
Мы не подавали никаких прошений и, кажется, ничего до сих пор не испортили. Осталось только дожидаться своей очереди.
Комендант был уставшим и не тратил времени на любезности. Первое, что он сделал, — это взял сканер и проверил номера. Задумчиво пожевал губами и сел за терминал.
— Ах да! — воскликнул он. — Это вы…
— Что мы? — несмело пробормотал Щербатин, бросив на меня быстрый растерянный взгляд.
— Вы… — Комендант наконец внимательно посмотрел на нас. — Братья, что ли?
Мы сдержанно усмехнулись. Черты водавийской расы были такими выдающимися и яркими, что все отмечали наше сходство. Уже не раз нас об этом спрашивали.
— Нет, мы соплеменники, — сказал Щербатин.
— Ага… Так. Вы прибыли с планеты Водавия системы УС-2.
—Да.
— Завтра в шоу-центре проводится презентация какого-то природного ресурса Водавии. Вам предлагают там присутствовать в качестве участников освоения. За это будут сделаны начисления на социальный номер.
— Презентация чего — белого угля? — уточнил я.
— Понятия не имею. Вы согласны?
— Да! — чуть ли не прокричал Щербатин.
— Значит, я отвечаю на запрос, что вы там будете… — Комендант повернулся к терминалу. Через минуту он снова обратился к нам: — Завтра утром найдете на крыше аэровагон с пятью разноцветными полосами. Не забудьте, пять полос. Пилоту назовете шоу-центр, он вас там высадит. И еще. Вам предлагают явиться в той же одежде, в которой вы там служили. Вы, кажется, военные? Осталась одежда?
— Осталась, — вдохновенно ответил Щербатин.
Комендант поставил на наших конвертах какие-то штампики.
— Это на случай, если придется сойти с желтой линии. А сойти наверняка придется, там закрытый для вас район. Соберутся солидные люди, так что соблюдайте правила приличия.
Мы возвращались в казарму, как на крыльях. Щербатин от восторга слова не мог вымолвить. Еще бы — высунуть голову из серого людского океана и вдохнуть нового воздуха, да еще специальные штампики, да плюс к тому солидные люди… Готов ручаться, мой приятель надеялся выжать из мероприятия максимум выгоды.
В казарме мы немного успокоились и достали рюкзаки с военной формой. Примерили, осмотрели себя с разных сторон и кисло усмехнулись. Можно было и не переодеваться. Без военных побрякушек форма мало чем отличалась от простонародного тряпья. Мы остались теми же безликими субъектами, главное дело которых — знать свое место. А так хотелось блеснуть на празднике орденами и погонами! Которых, впрочем, у нас не было отродясь.
— Какого черта, Беня, — сказал Щербатин. — Разве нам кто-то может приказать прийти в этих обносках?
— По-моему, нам только предложили.
— Вот именно! Мы свободны в выборе.
— В выборе чего? — насторожился я. Уж не хочет ли он за ночь перешить эти чертовы гимнастерки в генеральские мундиры?
— Я говорю про это. — Он многозначительно усмехнулся и вытянул из ранца край ивенкской накидки.
— Вражеская одежда? — с сомнением проговорил я.
— Только не говори, что ты этого не хочешь. Да тут никто и не знает, что она вражеская. В крайнем случае скажем, внедрялись к врагу.
— Я как бы не против, но…
— Хватит лепетать. Примеряй.
Через минуту на мне были просторные штаны, сапоги, перехваченная поясом длинная рубашка и накидка-безрукавка. Вся одежда моего донора. Я взглянул на Щербатина и восхищенно покачал головой. На меня смотрел не человек-песчинка, а гордый сын своего народа. Казалось, он даже стал выше ростом, да и мне невольно хотелось расправить плечи и придать лицу побольше суровости. Я заметил, несколько обитателей казармы остановились и глазеют на нас.
— Беня… — Щербатин блаженно прикрыл глаза. — Я чувствую себя человеком. В кои-то веки… Какой я молодец, что это придумал.
— Нож, — сказал я. — Нужен нож за поясом. Здоровенный водавийский клинок. И я буду в полном порядке.
— Да, неплохо бы. Ну, Беня, завтра оттопыримся! Во всей красе! Кто бы подумал, что одежда так меняет состояние души.
— Эта одежда сконструирована специально для этого тела, Щербатин. Твоему телу тесно в бедняцкой душегрейке. Вот в чем секрет.
— Клянусь, буду надевать это на полчаса перед сном. И медитировать.
Я не на шутку волновался перед грядущим событием. Даже уснул с трудом. Утром вскочил, как пружина, облачился поскорей в ивенкские одеяния и пошел в умывальню. Глядя на меня, честные труженики расступались, мне даже не пришлось стоять в очереди.
То же самое было и в столовой. Когда мы вошли в нее — неторопливые и величавые, гордые и надменные, — стало даже как-то тихо. Мы, не обращая внимания на очередь, взяли по лотку комбикорма и съели его под любопытными взглядами.
— Класс! — шепнул мне Щербатин и неслышно рассмеялся.
Правда, на крыше на нас бросился незнакомый этажный комендант, который заподозрил несоответствие между холо и одеждой. Щербатин презрительно глянул на него и сунул в лицо конверт со штампиком. Комендант отстал.
— Шоу-центр, — сказал Щербатин пилоту, словно личному шоферу.
Это был наш день!
Мы еще больше воодушевились, когда увидели, что аэровагон несет нас в центр города, в те чудесные кварталы, которые поразили нас в день прибытия. По пути пилот сделал несколько остановок, высаживая людей то на одной, то на другой крыше. Это были счастливцы, нашедшие работу в мире высоких холо и разноцветных линий.
Шоу-центр напоминал сверху огромный мыльный пузырь. К блестящему остекленному куполу вела широкая дорога, вдоль которой выделялись квадратики стоянок для наземных и летающих машин.
Едва мы вышли из аэровагона, нас встретил распорядитель — человек, похожий на гостиничного швейцара. Он очень любезно объяснил, куда нам идти и по какой лестнице подниматься.
Мы очутились среди роскошных, прямо-таки царских интерьеров стеклянного дворца. Щербатин то и дело бросал на меня торжествующие взгляды. Еще один распорядитель с красивой планшеткой в руках, улыбаясь, вышел нам навстречу.
— Вы, видимо… — Он забегал глазами по спискам, затрудняясь определить, к какой категории гостей нас отнести. Приглядевшись внимательно, рн улыбнулся. — А вы не братья?
— Мы цивилизаторы, — начал помогать ему Щербатин. — Бойцы оккупационной… — Он не договорил, потому что сзади вдруг донесся удивленный возглас:
— Ивенки!
Мы обернулись. Настала наша очередь удивляться — перед нами стоял самый настоящий штурмовик, как говорится, при всем параде. Не хватало только шлема и оружия.
Несколько секунд мы разглядывали друг друга, и я успел почувствовать некое напряжение, повисшее в воздухе. Наверно, сейчас нам было бы уместно улыбнуться, познакомиться — как-никак, бойцы одной армии. Но никто из нас не улыбался. Наоборот, во взглядах с обеих сторон чувствовалась враждебность.
— Мы — граждане Цивилизации, — с достоинством сообщил Щербатин, чтобы рассеять подозрительность штурмовика.
— Разве ивенки уже принимают гражданство? — Вряд ли парень знал, что от ивенков у нас только оболочка.
Положение спас распорядитель, который не заметил нашей безмолвной дуэли.
— Ивенки! — воскликнул он с восторгом. — На нашем шоу будут настоящие ивенки! Между прочим, вы не братья?
Через минуту нас усадили в зале за овальный столик из толстого зеленоватого стекла.
— Оставайтесь здесь, — сказал распорядитель. — Мне нужно сообщить об изменении в сценарии. Никто не знал, что удалось пригласить настоящих ивенков.
Я хотел было возразить и внести ясность, но Щербатин незаметно схватил меня за руку и покачал головой.
— Цивилизаторов много, — сказал он, — а ивенки — только мы с тобой. Вот тебе и прекрасный повод выделиться.
— Я не против того, чтобы выделиться, — искренне заверил я. — Но как бы нам не сесть в лужу с этим самозванством.
Нам оставалось только разглядывать зал. Стеклянных столиков было не меньше сотни, но почти все пустовали. Зал имел очень странную геометрию, невозможно было определить его форму. Все столики стояли на разной высоте, волнистый пол напоминал застывшее штормовое море.
Повсюду — какие-то непонятные вещицы, стеклянные колонны, металлические гирлянды, разноцветные бесформенные изваяния, бесполезные ажурные мостики, лесенки, ведущие в никуда. Я бы назвал это художественным беспорядком, но художественного тут было мало. Гораздо больше беспорядка.
Между тем зал медленно заполнялся. Мы разглядывали гостей с изумлением. После сдержанных интерьеров нашей трудовой казармы, населенной одинаковыми существами, шоу-центр напоминал изощренный бал-маскарад.
За наш столик присела сухая зрелая дама с тонкими губами. На ее одежде было навешано столько побрякушек, что она напоминала хипующую старушку. Щербатин пытался проявить любезность и завести непринужденный разговор, но дама проронила «хм» и более не обращала на нас внимания.
Потом нам привели еще одного соседа — невысокого, толстолицего, закутанного в фиолетовую накидку, с серьгами в обоих ушах. Он имел вид человека, смертельно уставшего от скуки. Он и на нас со Щербатиным поглядел, как на нечто давно надоевшее.
Людей становилось больше, в зале возник какой-то уют и теплота. Зажглись дополнительные светильники, тихо заиграла музыка. Нам тут все больше нравилось. К нам подошел распорядитель и, почтительно согнувшись, проговорил:
— Если подойдет ведущий и что-то спросит, следуйте подсказке. От себя ничего не добавляйте, это все равно не войдет в программу.
Мы так хотели выглядеть светскими завсегдатаями, что постеснялись спросить, о какой подсказке идет речь. Потом Щербатин шепнул мне:
— Слыхал насчет программы? Нас покажут по телевизору. Смотри, не ляпни чего-нибудь.
И тут я ощутил, что кто-то сверлит мне спину взглядом. Так и есть: неподалеку расселась за столиком целая компания штурмовиков. Они очень подозрительно на нас косились и шептались при этом.
— Щербатин, — тихо позвал я, — кажется, нас тут не все любят.
Он не ответил, потому что музыка заиграла громче, а на стенах вспыхнули экраны. В зале появились несколько человек, одетых, как персонажи безумной фантасмагории. Один, например, был весь закутан в серебристые ленты, но с голыми ногами. У другого был такой длинный колпак, что конец головного убора волочился по полу. Одежда третьего состояла из пухлых разноцветных колец, похожих на автопокрышки.
— Что-то не вижу камер, — пробормотал Щербатин. — Куда же мне улыбаться?
— Улыбайся женщинам, — посоветовал я.
Клоуны-ведущие разбежались по разным углам зала, и тут началось форменное сумасшествие. Загремела музыка, причем со всех сторон разная. По стенам и потолку побежали цветные пятна, а все эти гирлянды, колонны и прочие украшения начали крутиться, искрить и бросать по залу слепящие разноцветные лучи.
На некоторое время я начисто утратил ориентацию в пространстве. Создавалось очень реалистичное ощущение, что зал кружится вокруг меня во всех направлениях сразу. То слева, то справа, а то и сверху гремели смех, неразборчивые возгласы, вопли, усиленные микрофонами.
Я закрыл глаза и вцепился руками в край стола. Только убедившись, что мир прочно стоит на своем месте, я решился снова взглянуть на него. И тут же увидел молоденькую темноволосую девушку в коричневом платье, похожем на форму воспитанниц сиротского приюта. Только несколько цветных ленточек украшали этот блеклый наряд.
Девушка ставила нам на стол кувшин и несколько высоких бокалов. Я заметил, что Щербатин глядит на нее с любопытством. Вероятно, он, как и я, думал, что официантки здесь могли быть и понарядней.
В грохоте и крике я сумел разобрать обрывок фразы: «…и напиток тоже изготовлен из стеозона…» Но смысл и порядок происходящего все равно оказалось трудно уловить. Представьте, что в одном зале одновременно начали концерт симфонический оркестр, рок-группа и ансамбль балалаечников.
Девушка начала разливать напиток по бокалам и вдруг, неловко повернувшись, пролила несколько капель на накидку Щербатина. Она дико испугалась — мы, возможно, походили на важных господ, а сама она вряд ли дотягивала даже до второго холо. Щербатин поспешил ее успокоить — похлопал по руке, а затем специально плеснул на себя из стакана. И рассмеялся. Официантка, испугавшись еще больше, убежала, а хипующая старушка посмотрела на нас с неодобрением.
Разнузданное веселье продолжалось. Я уже начал кое-что понимать. Клоуны-ведущие подбегали к разным столикам и беседовали с гостями. «Беседовали» — это не совсем верно сказано, поскольку вели они себя, как ненормальные ублюдки — бегали, визжали, запрыгивали на столики, разве что через голову не кувыркались.
Я старался прислушиваться. Вот выступил человек, который участвовал в первой экспедиции на Водавию. За ним что-то рассказал престарелый ученый-химик, который открыл какие-то свойства стеозона — белого угля. Произнес небольшую речь фабрикант, который первым на планете начал перерабатывать белый уголь в полезный продукт. Дали высказаться специалисту информационного канала, объявившего людям об открытии белого угля.
Таким образом, многие из тех, кто мало-мальски имел отношение к ископаемому, оказались на этой презентации. Мне все же не понравилось, что рассказ о научном открытии то и дело сопровождался тупейшими остротами и лошадиным смехом.
Щербатин толкнул меня в бок.
— Беня, это сумасшедший дом! Еще полчаса, и я упаду замертво.
— Терпи, Щербатин. У нас только один вечер красивой жизни.
Господин в накидке со скукой поглядел на нас и спросил:
— Первый раз на презентации?
— Первый, — признались мы. А Щербатин полюбопытствовал: — Вы не подскажете, куда нам смотреть? Где происходит главное действие?
— Везде, это же интерактивная трансляция. Зритель сам выбирает, куда ему смотреть. Возможно, кто-то сейчас наблюдает за нашим столиком. — Господин примолк и сдержанно зевнул в ладошку. — Хотя вряд ли. У нас пока слишком скучно.
Я прикусил язык и решил впредь быть осторожным в выражениях. А господин взглянул на нас чуть внимательнее и вдруг вяло улыбнулся:
— А вы что, братья?
— Нет, — решительно покачал головой Щербатин. — Мы единомышленники.
Мы все замолчали, потому что в зале усилилось оживление, ведущие запрыгали, как сумасшедшие, а музыка стала торжественной. Вышли официантки с подносами, и на столиках появились блюда с каким-то кушаньем в виде морских раковин. Судя по всему, это тоже было изготовлено из белого угля.
Нас обслуживала та самая девушка, которая полила Щербатина напитком. Она заметно волновалась, боялась снова сплоховать. Щербатин встретил ее широкой и довольно глупой, как мне показалось, улыбкой. Он даже начал помогать ей расставлять блюда. Хипующая старушка при этом выразила взглядом полное негодование. Прежде чем официантка ушла, Щербатин успел что-то прошептать ей.
— Новое полезное знакомство? — поинтересовался я.
— А тебе завидно? — почему-то обиделся он.
Гости принялись пробовать угольные раковины, и в зале стало потише. Сумасшедшие клоуны не мешали дегустировать новый продукт. Я тоже попробовал, но большого наслаждения не получил. Еда как еда, не лучше и не хуже, чем, скажем, лепешки из ледяного червяка. Я только собирался запить кушанье из своего бокала, как вдруг возле столика возник один из ведущих.
Не знаю, как остальные, а я немного испугался. Ведущий высоко подпрыгнул, трижды обежал вокруг нас, крикнул что-то залихватское и, наконец, замер на месте.
— У нас в гостях — ивенки! — объявил он с неестественной радостью. — Ивенки — коренные жители Водавии, планеты — родины стеозона! Что вы скажете от имени своего благодарного народа?
Вопрос относился к Щербатину. Он встал, озадаченно хлопая глазами. Ведущий незаметным движением указал на стол. Оказалось, что по стеклянной поверхности ползут бледные светящиеся буквы.
— Мы… благодарим… — начал читать Щербатин, водя туда-сюда ошалелыми глазами. Невидимые микрофоны разносили голос по всему залу. — Цивилизация дала нам шанс… Мы познали истинное… И теперь готовы… новые цели, новые возможности…
Наконец он закончил и сел, вытерев с лица набежавший пот. «Какая гадость», — прочитал я по его губам.
В следующий момент ведущий сунулся ко мне. Только теперь я заметил, какое у него злое и усталое лицо.
— Вспомните какой-нибудь забавный случай из истории открытия стеозона.
Настала моя очередь растеряться. Перед глазами замелькали воспоминания — картины одна страшней другой, ничего забавного в этом не было. Но оказалось, что и веселые случаи предусмотрены сценарием. Буквы ползли быстро, я успевал читать, но не особенно вникал в смысл:
— …а когда машина раскопала шахту, я нашел амулет, который потерял на охоте много дней и ночей назад.
Ведущий расхохотался дурным голосом, и его смех подхватили динамики в стенах. Я заметил, как он шепнул в потайной микрофончик: «Срочно переозвучить…»
Мы со Щербатиным переглянулись, поняв друг друга без слов. Идиотская пошлая роль — благодарные младшие братья Цивилизации. Рассказать бы тут, как «младших братьев» выгоняют из собственных городов на островах, как косят их из танковых пулеметов и смешивают обгоревшие трупы с землей.
Я искоса поглядел на штурмовиков — они веселились, уже не обращая на нас внимания.
Вообще, в зале возникла непринужденная атмосфера. Ведущие почти перестали приставать с вопросами к гостям, люди вставали из-за столиков, прохаживались с бокалами, болтали. В центре зала несколько толстых теток плясали, повизгивая от восторга. На экранах шли ролики — ухоженные рабочие поселки, шахты, красивенькие, отмытые от грязи вездеходы с контейнерами белого угля, взлетающие транспорты.
А потом я увидел нечто невообразимое. Ивенки в нарядных одеждах братались с цивилизаторами и кушали со штурмовиками из одного котла. Меня даже передернуло. Неужели это правда?
— Так вы ивенки? — сказал наш сосед, и в его глазах впервые блеснуло что-то вроде любопытства.
— Самые настоящие, — подтвердил я.
— А правда, что вы никогда не моетесь? — спросила хипующая старушка и любезно нам улыбнулась.
— Конечно, — кивнул Щербатин. — Мы и так полжизни в воде.
Тут какой-то незнакомец в белой рубашке и кожаной шапочке появился из-за колонны.
— Настоящие ивенки? А вы долго учились читать?
И еще, и снова к нам подходили люди, улыбались, трогали пальцами одежду, заглядывали в глаза и невинно интересовались:
— А вы можете съесть живую лягушку?
— А что вы подумали, когда впервые увидели звездолет?
— Ваши дети рождаются с жабрами?
— Вы живете в пещерах или гнездах?
— А вас не пугают роботы-уборщики?
Щербатин стойко выдерживал роль, но в конце концов у него стало кончаться терпение.
— Да, да, верно, — напряженно отвечал он. — Абсолютно так. Нет, дети не с жабрами, а с копытами. Так точно. Перекусываю берцовую кость с одного раза. Нет, говорить я научился только здесь. Что? Да-да, мы первое время охотились на вездеходы с дубинами. Нет, сначала отрываем голову, потом едим печень. Электричество? Это такой дух, который живет в фонарике? Совершенно верно, мы поклонялись сломанному антротанку всем племенем. Ну что вы, качаться на ветках — наше любимое занятие… — Потом он повернулся ко мне: — Беня, а ты чего молчишь?
— А ну, — предложил я, — зарифмуй два любых слова.
— Ну… самолет — вертолет. А что?
— Речь у тебя стала больно кучерявая. «Две песчинки». Может, созрел для того, чтобы писать стихи?
— Не-е, это ты уж сам. Не стану отбивать твой скудный хлеб. Пиши сам на здоровье.
— А ведь я так и сделаю. Завтра, когда пойдем смотреть инфоканалы, поищу, где требуются поэты.
— Беня. — Он укоризненно покачал головой. — Погляди на себя в зеркало. С твоей теперешней рожей, с твоими мышцами — и в поэты? Ручаюсь, ты больше заработаешь на разгрузке вагонов.
— А это не твоя забота. Я свободный гражданин, а ты иди грузи вагоны.
— Найти бы еще эти вагоны… — Он с досадой покачал головой. — Я тут прикинул кое-что. В нашей казарме где-то человек триста. На этаже четыре казармы. Этажей, кажется, шестнадцать… Ну, пусть пятнадцать — на одном столовая. Итого—в одном доме около восемнадцати тысяч человек. Восемнадцать тысяч! А сколько домов в этих спальных кварталах?
— Достаточное количество, — безразлично произнес я.
— И ведь каждому человечку полагается тарелка комбикорма утром, в обед и вечером. Каждому — рабочее место. Каждого нужно туда доставить. Сколько же миллионов голодных ртов? Эти дома-скалы, они опоясывают город со всех сторон!
— Да какое тебе дело? Не тебе их всех кормить.
— Спокойно, Беня, я просто оцениваю наши шансы.
— Щербатин, не нагоняй тоску! — взмолился я. — Давай выспимся, а завтра начнем оценивать шансы, рты считать, будущее строить… Что там еще?
— Еще? — Он задумчиво почесал щеку. — А-а, ну как же! Нащупывать лазейки и искать легкой жизни. Разве нет?
Я знаю, что чудес не бывает. И я осознавал, что, пройдя водавийскую мясорубку, вряд ли попаду на пир богов. Нет, Цивилизация встретила нас не пиром. Она вышла нам навстречу хвостами длинных очередей.
Очереди были повсюду. Утром — в умывальное помещение. Потом в столовую. После столовой мы бежали наперегонки в инфоцентр искать работу, причем некоторые тащили с собой лотки с комбикормом, чтобы поесть в пути или в очереди. Не приведи судьба заболеть. Что такое очередь к врачу, я видел еще там, в военно-полевой больнице. Здесь было ничуть не лучше.
Вообще-то, грех жаловаться. Цивилизация действительно обеспечивала всем необходимым и в достаточном для поддержания жизни количестве. Наберись терпения — получишь все, что полагается. Потратишь только время, ну а этого добра у нас хватало. .
У меня, у Щербатина, у других новоприбывших граждан была сейчас общая задача — найти себе достойное применение. Сделать это можно было двумя способами. Первый — сразу после завтрака встать в очередь к терминалу инфоканала, провести в ней часа три, пообщаться с замученным оператором и узнать, что на сегодня остались только места уборщиков на пищекомбинате, обходчиков коммуникаций, смотрителей водяных насосов, мойщиков тротуара и тому подобное. Работа не только грязная и противная, но и крайне дешевая. Казалось бы, надо хвататься за любую, и некоторые так и делали. Но ведь ухватишься — придется на нее ходить. Не останется времени искать, что получше.
Некоторые ночевали у дверей инфоцентра, другие занимали очередь на неделю вперед, третьи пытались завести дружбу с операторами. Один хитрюга из нашей казармы получил таким образом место обходчика пищевых коммуникаций. Комбикорм подавался в наш район под давлением через подземные трубы, их необходимо было проверять и чистить. Счастливец решил, что работать на пищепроводе — предел мечтаний, потому что все время при жратве. Но в итоге насмотрелся там такого, что в столовой просто бледнел при виде лотка с едой.
Большинство из новограждан в конце концов нашли работу на каких-то огромных заводах, громоздившихся за городом. В хорошую погоду с крыши можно было видеть их башни и трубы, окутанные смогом. Но чтобы добраться до завода, также требовалось выстоять очередь — в подземке Многим, чтобы успеть вовремя, приходилось жертвовать завтраком.
Был еще такой способ найти работу — выйти из казармы и пойти по любой желтой линии. Она могла завести куда угодно. Например, нырнуть в подъезд неизвестного здания. Или уползти под какие-нибудь ворота в заборе. В эти ворота можно было постучаться и спросить, не нужны ли рабочие руки. Некоторым везло, в городе порой попадалась нетрудная работа с хорошим заработком.
Я и сам в первые дни много путешествовал по желтым линиям, которыми было опутано все вокруг. Я надеялся, что одна из них выведет меня к дворцам и небоскребам. Но, увы, желтым помечались лишь улицы, где стояли однотипные серые здания и тянулись бесконечные заборы с решетчатыми воротами.
Прав Щербатин, чертовски прав. Сидеть на шее Цивилизации, лицезреть до конца жизни стены рабочей казармы и не пытаться сойти с желтой линии — такого никому не захочется. И никакие стихи не помогут чувствовать себя хорошо, если ты, дурак-дураком, встречаешь старость в очереди к общему умывальнику.
Дни мои были так похожи друг на друга, что любое незначительное происшествие выглядело, как нечто из ряда вон. Поэтому я здорово разволновался, когда однажды вечером увидел на своей кровати небольшой серый конверт. Я взял его, со всех сторон осмотрел, еще не решаясь открыть. Мной овладело странное ощущение, что это не просто кусочек бумаги, а некий знак Провидения. У соседей таких конвертов не было, так почему он появился у меня? Чем я — человек-песчинка — смог выделиться?
Я наконец распечатал его. Внутри лежал вызов к коменданту. Нечто вроде повестки — такому-то предлагается явиться…
Я побежал к Щербатину. И буквально остолбенел, когда увидел, что и он крутит в руках такой же конверт.
— Что мы такого могли натворить? — задумчиво проговорил он. Потом с подозрением глянул нам меня. — Беня, ты, случайно, не наделал где-нибудь глупостей?
— Не представляю, о чем ты говоришь.
После ужина мы, полные тревоги и мрачных предчувствий, явились к дверям комендантских апартаментов. Оказалось, что и здесь очередь. Несколько человек маялись в коридоре, мусоля такие же конверты. Щербатин принялся тихонько выведывать обстановку.
Оказалось, ничего страшного в самом факте повестки нет. Многие обитатели трудовых казарм время от времени получают такие конверты, и это связано с самыми разными причинами. Одних переселяют, другим меняют сломавшиеся кровати, третьи нарушили правила, что-то испортили и должны отработать вину.
Мы не подавали никаких прошений и, кажется, ничего до сих пор не испортили. Осталось только дожидаться своей очереди.
Комендант был уставшим и не тратил времени на любезности. Первое, что он сделал, — это взял сканер и проверил номера. Задумчиво пожевал губами и сел за терминал.
— Ах да! — воскликнул он. — Это вы…
— Что мы? — несмело пробормотал Щербатин, бросив на меня быстрый растерянный взгляд.
— Вы… — Комендант наконец внимательно посмотрел на нас. — Братья, что ли?
Мы сдержанно усмехнулись. Черты водавийской расы были такими выдающимися и яркими, что все отмечали наше сходство. Уже не раз нас об этом спрашивали.
— Нет, мы соплеменники, — сказал Щербатин.
— Ага… Так. Вы прибыли с планеты Водавия системы УС-2.
—Да.
— Завтра в шоу-центре проводится презентация какого-то природного ресурса Водавии. Вам предлагают там присутствовать в качестве участников освоения. За это будут сделаны начисления на социальный номер.
— Презентация чего — белого угля? — уточнил я.
— Понятия не имею. Вы согласны?
— Да! — чуть ли не прокричал Щербатин.
— Значит, я отвечаю на запрос, что вы там будете… — Комендант повернулся к терминалу. Через минуту он снова обратился к нам: — Завтра утром найдете на крыше аэровагон с пятью разноцветными полосами. Не забудьте, пять полос. Пилоту назовете шоу-центр, он вас там высадит. И еще. Вам предлагают явиться в той же одежде, в которой вы там служили. Вы, кажется, военные? Осталась одежда?
— Осталась, — вдохновенно ответил Щербатин.
Комендант поставил на наших конвертах какие-то штампики.
— Это на случай, если придется сойти с желтой линии. А сойти наверняка придется, там закрытый для вас район. Соберутся солидные люди, так что соблюдайте правила приличия.
Мы возвращались в казарму, как на крыльях. Щербатин от восторга слова не мог вымолвить. Еще бы — высунуть голову из серого людского океана и вдохнуть нового воздуха, да еще специальные штампики, да плюс к тому солидные люди… Готов ручаться, мой приятель надеялся выжать из мероприятия максимум выгоды.
В казарме мы немного успокоились и достали рюкзаки с военной формой. Примерили, осмотрели себя с разных сторон и кисло усмехнулись. Можно было и не переодеваться. Без военных побрякушек форма мало чем отличалась от простонародного тряпья. Мы остались теми же безликими субъектами, главное дело которых — знать свое место. А так хотелось блеснуть на празднике орденами и погонами! Которых, впрочем, у нас не было отродясь.
— Какого черта, Беня, — сказал Щербатин. — Разве нам кто-то может приказать прийти в этих обносках?
— По-моему, нам только предложили.
— Вот именно! Мы свободны в выборе.
— В выборе чего? — насторожился я. Уж не хочет ли он за ночь перешить эти чертовы гимнастерки в генеральские мундиры?
— Я говорю про это. — Он многозначительно усмехнулся и вытянул из ранца край ивенкской накидки.
— Вражеская одежда? — с сомнением проговорил я.
— Только не говори, что ты этого не хочешь. Да тут никто и не знает, что она вражеская. В крайнем случае скажем, внедрялись к врагу.
— Я как бы не против, но…
— Хватит лепетать. Примеряй.
Через минуту на мне были просторные штаны, сапоги, перехваченная поясом длинная рубашка и накидка-безрукавка. Вся одежда моего донора. Я взглянул на Щербатина и восхищенно покачал головой. На меня смотрел не человек-песчинка, а гордый сын своего народа. Казалось, он даже стал выше ростом, да и мне невольно хотелось расправить плечи и придать лицу побольше суровости. Я заметил, несколько обитателей казармы остановились и глазеют на нас.
— Беня… — Щербатин блаженно прикрыл глаза. — Я чувствую себя человеком. В кои-то веки… Какой я молодец, что это придумал.
— Нож, — сказал я. — Нужен нож за поясом. Здоровенный водавийский клинок. И я буду в полном порядке.
— Да, неплохо бы. Ну, Беня, завтра оттопыримся! Во всей красе! Кто бы подумал, что одежда так меняет состояние души.
— Эта одежда сконструирована специально для этого тела, Щербатин. Твоему телу тесно в бедняцкой душегрейке. Вот в чем секрет.
— Клянусь, буду надевать это на полчаса перед сном. И медитировать.
Я не на шутку волновался перед грядущим событием. Даже уснул с трудом. Утром вскочил, как пружина, облачился поскорей в ивенкские одеяния и пошел в умывальню. Глядя на меня, честные труженики расступались, мне даже не пришлось стоять в очереди.
То же самое было и в столовой. Когда мы вошли в нее — неторопливые и величавые, гордые и надменные, — стало даже как-то тихо. Мы, не обращая внимания на очередь, взяли по лотку комбикорма и съели его под любопытными взглядами.
— Класс! — шепнул мне Щербатин и неслышно рассмеялся.
Правда, на крыше на нас бросился незнакомый этажный комендант, который заподозрил несоответствие между холо и одеждой. Щербатин презрительно глянул на него и сунул в лицо конверт со штампиком. Комендант отстал.
— Шоу-центр, — сказал Щербатин пилоту, словно личному шоферу.
Это был наш день!
Мы еще больше воодушевились, когда увидели, что аэровагон несет нас в центр города, в те чудесные кварталы, которые поразили нас в день прибытия. По пути пилот сделал несколько остановок, высаживая людей то на одной, то на другой крыше. Это были счастливцы, нашедшие работу в мире высоких холо и разноцветных линий.
Шоу-центр напоминал сверху огромный мыльный пузырь. К блестящему остекленному куполу вела широкая дорога, вдоль которой выделялись квадратики стоянок для наземных и летающих машин.
Едва мы вышли из аэровагона, нас встретил распорядитель — человек, похожий на гостиничного швейцара. Он очень любезно объяснил, куда нам идти и по какой лестнице подниматься.
Мы очутились среди роскошных, прямо-таки царских интерьеров стеклянного дворца. Щербатин то и дело бросал на меня торжествующие взгляды. Еще один распорядитель с красивой планшеткой в руках, улыбаясь, вышел нам навстречу.
— Вы, видимо… — Он забегал глазами по спискам, затрудняясь определить, к какой категории гостей нас отнести. Приглядевшись внимательно, рн улыбнулся. — А вы не братья?
— Мы цивилизаторы, — начал помогать ему Щербатин. — Бойцы оккупационной… — Он не договорил, потому что сзади вдруг донесся удивленный возглас:
— Ивенки!
Мы обернулись. Настала наша очередь удивляться — перед нами стоял самый настоящий штурмовик, как говорится, при всем параде. Не хватало только шлема и оружия.
Несколько секунд мы разглядывали друг друга, и я успел почувствовать некое напряжение, повисшее в воздухе. Наверно, сейчас нам было бы уместно улыбнуться, познакомиться — как-никак, бойцы одной армии. Но никто из нас не улыбался. Наоборот, во взглядах с обеих сторон чувствовалась враждебность.
— Мы — граждане Цивилизации, — с достоинством сообщил Щербатин, чтобы рассеять подозрительность штурмовика.
— Разве ивенки уже принимают гражданство? — Вряд ли парень знал, что от ивенков у нас только оболочка.
Положение спас распорядитель, который не заметил нашей безмолвной дуэли.
— Ивенки! — воскликнул он с восторгом. — На нашем шоу будут настоящие ивенки! Между прочим, вы не братья?
Через минуту нас усадили в зале за овальный столик из толстого зеленоватого стекла.
— Оставайтесь здесь, — сказал распорядитель. — Мне нужно сообщить об изменении в сценарии. Никто не знал, что удалось пригласить настоящих ивенков.
Я хотел было возразить и внести ясность, но Щербатин незаметно схватил меня за руку и покачал головой.
— Цивилизаторов много, — сказал он, — а ивенки — только мы с тобой. Вот тебе и прекрасный повод выделиться.
— Я не против того, чтобы выделиться, — искренне заверил я. — Но как бы нам не сесть в лужу с этим самозванством.
Нам оставалось только разглядывать зал. Стеклянных столиков было не меньше сотни, но почти все пустовали. Зал имел очень странную геометрию, невозможно было определить его форму. Все столики стояли на разной высоте, волнистый пол напоминал застывшее штормовое море.
Повсюду — какие-то непонятные вещицы, стеклянные колонны, металлические гирлянды, разноцветные бесформенные изваяния, бесполезные ажурные мостики, лесенки, ведущие в никуда. Я бы назвал это художественным беспорядком, но художественного тут было мало. Гораздо больше беспорядка.
Между тем зал медленно заполнялся. Мы разглядывали гостей с изумлением. После сдержанных интерьеров нашей трудовой казармы, населенной одинаковыми существами, шоу-центр напоминал изощренный бал-маскарад.
За наш столик присела сухая зрелая дама с тонкими губами. На ее одежде было навешано столько побрякушек, что она напоминала хипующую старушку. Щербатин пытался проявить любезность и завести непринужденный разговор, но дама проронила «хм» и более не обращала на нас внимания.
Потом нам привели еще одного соседа — невысокого, толстолицего, закутанного в фиолетовую накидку, с серьгами в обоих ушах. Он имел вид человека, смертельно уставшего от скуки. Он и на нас со Щербатиным поглядел, как на нечто давно надоевшее.
Людей становилось больше, в зале возник какой-то уют и теплота. Зажглись дополнительные светильники, тихо заиграла музыка. Нам тут все больше нравилось. К нам подошел распорядитель и, почтительно согнувшись, проговорил:
— Если подойдет ведущий и что-то спросит, следуйте подсказке. От себя ничего не добавляйте, это все равно не войдет в программу.
Мы так хотели выглядеть светскими завсегдатаями, что постеснялись спросить, о какой подсказке идет речь. Потом Щербатин шепнул мне:
— Слыхал насчет программы? Нас покажут по телевизору. Смотри, не ляпни чего-нибудь.
И тут я ощутил, что кто-то сверлит мне спину взглядом. Так и есть: неподалеку расселась за столиком целая компания штурмовиков. Они очень подозрительно на нас косились и шептались при этом.
— Щербатин, — тихо позвал я, — кажется, нас тут не все любят.
Он не ответил, потому что музыка заиграла громче, а на стенах вспыхнули экраны. В зале появились несколько человек, одетых, как персонажи безумной фантасмагории. Один, например, был весь закутан в серебристые ленты, но с голыми ногами. У другого был такой длинный колпак, что конец головного убора волочился по полу. Одежда третьего состояла из пухлых разноцветных колец, похожих на автопокрышки.
— Что-то не вижу камер, — пробормотал Щербатин. — Куда же мне улыбаться?
— Улыбайся женщинам, — посоветовал я.
Клоуны-ведущие разбежались по разным углам зала, и тут началось форменное сумасшествие. Загремела музыка, причем со всех сторон разная. По стенам и потолку побежали цветные пятна, а все эти гирлянды, колонны и прочие украшения начали крутиться, искрить и бросать по залу слепящие разноцветные лучи.
На некоторое время я начисто утратил ориентацию в пространстве. Создавалось очень реалистичное ощущение, что зал кружится вокруг меня во всех направлениях сразу. То слева, то справа, а то и сверху гремели смех, неразборчивые возгласы, вопли, усиленные микрофонами.
Я закрыл глаза и вцепился руками в край стола. Только убедившись, что мир прочно стоит на своем месте, я решился снова взглянуть на него. И тут же увидел молоденькую темноволосую девушку в коричневом платье, похожем на форму воспитанниц сиротского приюта. Только несколько цветных ленточек украшали этот блеклый наряд.
Девушка ставила нам на стол кувшин и несколько высоких бокалов. Я заметил, что Щербатин глядит на нее с любопытством. Вероятно, он, как и я, думал, что официантки здесь могли быть и понарядней.
В грохоте и крике я сумел разобрать обрывок фразы: «…и напиток тоже изготовлен из стеозона…» Но смысл и порядок происходящего все равно оказалось трудно уловить. Представьте, что в одном зале одновременно начали концерт симфонический оркестр, рок-группа и ансамбль балалаечников.
Девушка начала разливать напиток по бокалам и вдруг, неловко повернувшись, пролила несколько капель на накидку Щербатина. Она дико испугалась — мы, возможно, походили на важных господ, а сама она вряд ли дотягивала даже до второго холо. Щербатин поспешил ее успокоить — похлопал по руке, а затем специально плеснул на себя из стакана. И рассмеялся. Официантка, испугавшись еще больше, убежала, а хипующая старушка посмотрела на нас с неодобрением.
Разнузданное веселье продолжалось. Я уже начал кое-что понимать. Клоуны-ведущие подбегали к разным столикам и беседовали с гостями. «Беседовали» — это не совсем верно сказано, поскольку вели они себя, как ненормальные ублюдки — бегали, визжали, запрыгивали на столики, разве что через голову не кувыркались.
Я старался прислушиваться. Вот выступил человек, который участвовал в первой экспедиции на Водавию. За ним что-то рассказал престарелый ученый-химик, который открыл какие-то свойства стеозона — белого угля. Произнес небольшую речь фабрикант, который первым на планете начал перерабатывать белый уголь в полезный продукт. Дали высказаться специалисту информационного канала, объявившего людям об открытии белого угля.
Таким образом, многие из тех, кто мало-мальски имел отношение к ископаемому, оказались на этой презентации. Мне все же не понравилось, что рассказ о научном открытии то и дело сопровождался тупейшими остротами и лошадиным смехом.
Щербатин толкнул меня в бок.
— Беня, это сумасшедший дом! Еще полчаса, и я упаду замертво.
— Терпи, Щербатин. У нас только один вечер красивой жизни.
Господин в накидке со скукой поглядел на нас и спросил:
— Первый раз на презентации?
— Первый, — признались мы. А Щербатин полюбопытствовал: — Вы не подскажете, куда нам смотреть? Где происходит главное действие?
— Везде, это же интерактивная трансляция. Зритель сам выбирает, куда ему смотреть. Возможно, кто-то сейчас наблюдает за нашим столиком. — Господин примолк и сдержанно зевнул в ладошку. — Хотя вряд ли. У нас пока слишком скучно.
Я прикусил язык и решил впредь быть осторожным в выражениях. А господин взглянул на нас чуть внимательнее и вдруг вяло улыбнулся:
— А вы что, братья?
— Нет, — решительно покачал головой Щербатин. — Мы единомышленники.
Мы все замолчали, потому что в зале усилилось оживление, ведущие запрыгали, как сумасшедшие, а музыка стала торжественной. Вышли официантки с подносами, и на столиках появились блюда с каким-то кушаньем в виде морских раковин. Судя по всему, это тоже было изготовлено из белого угля.
Нас обслуживала та самая девушка, которая полила Щербатина напитком. Она заметно волновалась, боялась снова сплоховать. Щербатин встретил ее широкой и довольно глупой, как мне показалось, улыбкой. Он даже начал помогать ей расставлять блюда. Хипующая старушка при этом выразила взглядом полное негодование. Прежде чем официантка ушла, Щербатин успел что-то прошептать ей.
— Новое полезное знакомство? — поинтересовался я.
— А тебе завидно? — почему-то обиделся он.
Гости принялись пробовать угольные раковины, и в зале стало потише. Сумасшедшие клоуны не мешали дегустировать новый продукт. Я тоже попробовал, но большого наслаждения не получил. Еда как еда, не лучше и не хуже, чем, скажем, лепешки из ледяного червяка. Я только собирался запить кушанье из своего бокала, как вдруг возле столика возник один из ведущих.
Не знаю, как остальные, а я немного испугался. Ведущий высоко подпрыгнул, трижды обежал вокруг нас, крикнул что-то залихватское и, наконец, замер на месте.
— У нас в гостях — ивенки! — объявил он с неестественной радостью. — Ивенки — коренные жители Водавии, планеты — родины стеозона! Что вы скажете от имени своего благодарного народа?
Вопрос относился к Щербатину. Он встал, озадаченно хлопая глазами. Ведущий незаметным движением указал на стол. Оказалось, что по стеклянной поверхности ползут бледные светящиеся буквы.
— Мы… благодарим… — начал читать Щербатин, водя туда-сюда ошалелыми глазами. Невидимые микрофоны разносили голос по всему залу. — Цивилизация дала нам шанс… Мы познали истинное… И теперь готовы… новые цели, новые возможности…
Наконец он закончил и сел, вытерев с лица набежавший пот. «Какая гадость», — прочитал я по его губам.
В следующий момент ведущий сунулся ко мне. Только теперь я заметил, какое у него злое и усталое лицо.
— Вспомните какой-нибудь забавный случай из истории открытия стеозона.
Настала моя очередь растеряться. Перед глазами замелькали воспоминания — картины одна страшней другой, ничего забавного в этом не было. Но оказалось, что и веселые случаи предусмотрены сценарием. Буквы ползли быстро, я успевал читать, но не особенно вникал в смысл:
— …а когда машина раскопала шахту, я нашел амулет, который потерял на охоте много дней и ночей назад.
Ведущий расхохотался дурным голосом, и его смех подхватили динамики в стенах. Я заметил, как он шепнул в потайной микрофончик: «Срочно переозвучить…»
Мы со Щербатиным переглянулись, поняв друг друга без слов. Идиотская пошлая роль — благодарные младшие братья Цивилизации. Рассказать бы тут, как «младших братьев» выгоняют из собственных городов на островах, как косят их из танковых пулеметов и смешивают обгоревшие трупы с землей.
Я искоса поглядел на штурмовиков — они веселились, уже не обращая на нас внимания.
Вообще, в зале возникла непринужденная атмосфера. Ведущие почти перестали приставать с вопросами к гостям, люди вставали из-за столиков, прохаживались с бокалами, болтали. В центре зала несколько толстых теток плясали, повизгивая от восторга. На экранах шли ролики — ухоженные рабочие поселки, шахты, красивенькие, отмытые от грязи вездеходы с контейнерами белого угля, взлетающие транспорты.
А потом я увидел нечто невообразимое. Ивенки в нарядных одеждах братались с цивилизаторами и кушали со штурмовиками из одного котла. Меня даже передернуло. Неужели это правда?
— Так вы ивенки? — сказал наш сосед, и в его глазах впервые блеснуло что-то вроде любопытства.
— Самые настоящие, — подтвердил я.
— А правда, что вы никогда не моетесь? — спросила хипующая старушка и любезно нам улыбнулась.
— Конечно, — кивнул Щербатин. — Мы и так полжизни в воде.
Тут какой-то незнакомец в белой рубашке и кожаной шапочке появился из-за колонны.
— Настоящие ивенки? А вы долго учились читать?
И еще, и снова к нам подходили люди, улыбались, трогали пальцами одежду, заглядывали в глаза и невинно интересовались:
— А вы можете съесть живую лягушку?
— А что вы подумали, когда впервые увидели звездолет?
— Ваши дети рождаются с жабрами?
— Вы живете в пещерах или гнездах?
— А вас не пугают роботы-уборщики?
Щербатин стойко выдерживал роль, но в конце концов у него стало кончаться терпение.
— Да, да, верно, — напряженно отвечал он. — Абсолютно так. Нет, дети не с жабрами, а с копытами. Так точно. Перекусываю берцовую кость с одного раза. Нет, говорить я научился только здесь. Что? Да-да, мы первое время охотились на вездеходы с дубинами. Нет, сначала отрываем голову, потом едим печень. Электричество? Это такой дух, который живет в фонарике? Совершенно верно, мы поклонялись сломанному антротанку всем племенем. Ну что вы, качаться на ветках — наше любимое занятие… — Потом он повернулся ко мне: — Беня, а ты чего молчишь?