Страница:
Штанов и соответственно трусов под шинелью не было.
Ошалевший от перестройки бундес и все другие ротозеи ждали, когда я легким движением руки скину с себя эту шинелёшку и побегу по нужде на середину проспекта. Зажегся зеленый - и я пошел. Коленочки то у меня тогда подрагивали, как сейчас помню. Однако шинелёшку то я не снял. Дошел быстрым шагом до середины, и пока встречный поток людей разбивался о лица нашего потока, легко и непринужденно полуприсел, так что полы шинели закрыли стершиеся кроссовки фирмы "Кросс", и с невинным видом красного натужного лица вывалил из себя содержимое прямой кишки на славный Невский проспект. Слава Богу, что оно было не жидких, а твердых форм и упало в виде подводной лодки на белую пешеходную полосу. Никто практически не обратил внимания на молодого человека в кавалерийской шинели, который нелепо торчал как большой замшелый пень в центре пешеходного перехода. Только длинный хаер развевался на Ленинградском ветру. Лишь когда зажегся уже красный, как моё красивое лицо, свет, и таксисты стали вымещать на мне весь свой любимый словарный запас, я сорвался с полуприсяди и добежал до другой стороны.
Через еще пару мгновений подводная лодка была немедленно и безжалостно раздавлена колесами автотранспортных средств доброглазых Питерских водителей.
Не помню даже сейчас, как его звали, этого дядька, кто спорил со мной на эти бобы, кажется Матти, да и не так это важно. Важно, что эти сто грин позволили мне существенно повысить пошатнувшееся донельзя финансовое благосостояние и купить на эти деньги билет на поезд Номер 12 маршрутом Москва - Лондон - Москва.
ВАНУА-ЛЭВУ
Присутствовала я при этом.
Вот тебе крест! Напитались мы тогда сильненько портвешку "из трубочки" в "Сайгоне".
Болван этот, фашист из Германии, тогда сильно ведь заспорил с моим прохиндеем Уржаковым. До драки. Так уж ему жалко этой сотни баксов было. Говорит, - "Я вам еще всем докажу, что Русланд ваш - точно такое же говно, что лежит сейчас на Невском проспекте. И что русские полные дураки. (А мы чо, спорим штоли?) И он покажет нам всем русланд-мать".
Ну, головку то тогда ему хорошо в "Сайгоне" гопники проезжие, случайные свидетели нашего разговора, раскроили за такие недобропорядочные наезды на Советский Союз. Вопрос только, как эти гопники из Ухтырки так хорошо поняли английский язык?
Ну и что?
Через месяц мой укатил в Лондон на летнюю выставку в Королевскую Академию Художеств.
Я укатила в солнечный Свердловск, наслаждаться солнцем и, по радиоактивному чистым, синим воздухом уральской глубинки.
А фашист по имени Матти в гебельсовских очках на крючковатом носу укатил в фатерлянд - типа пить пиво.
Через несколько месяцев, в мае, кажется, когда уже мы и забыть забыли о Питерском говне, смотрю во вчерашнем "Уральском рабочем", фотография знакомая на первой полосе.
Ба! Матти! И чо там?
Матиас Руст пролетел на одномоторном самолётике все границы и рогатки ПВО СССР, его не сбили насмерть и дали посадить летучую машину на Красную площадь в городе-герое Москве, Земля Солнечная Система. А Горби, по этому случаю, уволил весь состав генералов-маршалов СССР на заслуженные дачи под Москву.
Матти засел в Бутырку, потом в лагеря на десять лет, доказав себе и другим, что совок - дерьмо. Однако вскоре добродушный русский судья Кирильчук подпустил Руста под амнистию, и тот вышел в германский свет уже в 1988 году допивать недопитое в счастливой немецкой юности пивцо "Кромбахер".
МГ.
ПИТЕР
Сергей Пузанов заработал деньги на поездку в Лондон другим путем. Я его еще не знал в 1989, однако уже столкнулся с его творчеством.
В начале перестройки в 1989 году всеми известная компания Форд-моторс проводила конкурс на лучший рекламный плакат их продукции на Российский рынок, а в частности на Ленинградский. В конкурсе приняли участие многие известные и неизвестные дизайнеры, и художники Ленинграда. Ну и Серега в том числе. Однако период создания рекламного плаката совпал с периодом тяжелейших пьянок и траха. Только лишь за день до сдачи конкурса Сергей, похмелившись с утра теплым рассолом белых патиссонов, взялся за работу.
На следующий день плакат был представлен среди многих других в холле гостиницы "Юбилейная". Это был даже не плакат, это была своего рода инсталляция. Очень простая. Очень.
Совершенно пустое белое полотно. Перед ним стоит видавший виды старый микроскоп, правда, установленный не вертикально, а горизонтально, на таком же старом штативе от фотоаппарата Смена-Юность. Перед микроскопом толпится очередь, человек в 20-30. Люди заглядывают в микроскоп, направленный на холст, что-то шепчут губами и отходят, цокая языком.
Я тоже заинтересовался и подошел посмотреть. Через микроскоп можно было прочитать совсем маленькую, видимую только в многократном увеличении, фразу на холсте:
"ФИРМА ФОРД В РЕКЛАМЕ НЕ НУЖДАЕТСЯ!"
Сергей занял почетное третье место и 1000 долларов в придачу, что позволило ему без труда сбежать из Советской России в капиталистический Лондон, Великобритания, Земля, Солнечная Система.
ВАНУА-ЛЭВУ
Господи, ну лажа какая! Это же уму не постижимо. Нормальный, вроде, человек был. А в мыслях все про говно да, про говно. Нет чтобы, что-то доброе написать, душевное. Самую грязь наружу вытаскивает.
Почему бы, например, не вспомнить, что после того как Коперник узнал, что подхватил ВИЧ, многие, да почти все от него отвернулись. Только Мишка с ним один и общался. Чувствовал вину за собой. В бар-дискотеку то он их в Барселоне затащил.
Колюн после этого совсем плохой стал. Беспредельщиком над своим собственным здоровьем и телом. В Роттердаме, в террариуме, куда он устроился смотрителем и ночным сторожем, спер гюрзу, вытащил ей зубы ядовитые и решил повторить подвиг Ричарда Гира. Тот себе всё любит всякую гадость в попу загонять, от мышей до кактусов. Так вот Коля засунул гюрзу эту себе в заднепроходное отверстие, чтобы добиться новых ощущений, а она возьми да укуси его там глубоко внутри. Видимо не до конца зубки то были вытащены.
Собственно от этого Коперник кони то и задвинул. Мучительная смерть от СПИДа не состоялась, не судьба, видимо. Мишка тогда лавэ по крохе со всех русскоязычных голландских знакомых собрал, семь тысяч гульденов, кажется. Отправил его в цинковом гробу, грузом 200, (как когда-то майора Бучнева), на родину в Сызрань, Россия, Земля, Солнечная Система, Млечный путь.
К маме.
Такие дела.
МГ.
СВЕРДЛОВСК
Если Сергею Пузанову в Англию помогла переехать компания "Форд", то мне перелететь из капиталистического Амстердама в коммунистический Шанхай помог сам Пабло Пикассо.
Как? Легко!
Щит вопрос.
Все началось с того, что в 1983 году в город герой на Исети Свердловск приезжал с лекциями для прогрессивного (продвинутого) студенчества Евгений Евтушенко. Посетил нас с увлекательными стихами, рассказами и анекдотами о своей удивительной, наполненной радостными праздниками жизни.
Выступал в Доме Архитектора, что около Детского Драматического Театра. Достаточно престижное место было по тем временам.
Да, помню такое выступление. Нашумевшее по городу. Я тогда школу заканчивала, к экзаменам готовилась по этой, как её, биологии.
А Дом Архитектора сейчас превратился в салон по продаже люстр и электроприборов зарубежного производства.
МГ.
Женя выглядел немного усталым, и, простите, выпившим. Изрядно полысевший и тучный, с заметно поседевшей знаменитой бородой-лопатой и добрыми, выпуклыми, подслеповатыми глазами под линзами, как минимум - 2.0, роговых очков.
Выступление началось совсем, как когда-то потом начнется моё интервью на БиБиСи. С того, что Женя наполнил стакан чаем, помешал в нем невидимый кусочек сахара ложечкой, хотя даже мне с третьего ряда и при моём тогдашнем смертельном аллергическом насморке понятно стало, что этот чайный напиток носит название "Эгдэм".
На встречу я был заслан Комитетом Комсомола Архитектурного института по двум причинам. В первую очередь мной забили брешь в лице Современной продвинутой студенческой молодежи, члена редакционной коллегии газеты "Архитектор", члена, приближенного к писательской деятельности. Прозаика, блин. Коротич ведь меня тогда заставил пойти на этот шаг. Тогда я немного на него попыхтел, а вот сейчас вспоминаю с теплотой этого покойного борца за красивый дизайн на НТВ.
Во вторых, "Архитектор" существовал под крышей Союза Архитекторов СССР, местное отделение которого имела широкое влияние на Свердловский Арх. Одним словом, попросили они, члены Союза, выделить команду из двух-трёх молодых продвинутых студентов постоять на входе после выступления, не пущщать никого на небольшой междусобойный банкетец с Великим, таксзать. А потом еще всю грязную посуду с этого банкетца собрать, помыть, если что останется, и распределить по полкам. Еще подмести зал и за это нам будет выделена бутылка водки с автографом поэта на лейбле. Каждому в каждую руку.
Ну, меня то Коротич Александр в лице Комитета Комсомола послал, а вторым бойцом вызвался Пашка Блинов, блин. Он то и стал настаивать, чтобы нам зарплату вперёд выплатили. Те, ни в какую. Короче, сошлись на авансе в половину получки. Бутылку Столичной. Правильной такой, с закручивающейся пробкой. Но без автографа. Но сразу.
Как только Евтушенко к своему чайному стакану приложился, смотрю, Павел сразу к своей трубке аэрографичной приложился из внутреннего кармана. Мне протянул.
До конца выступления мы этот аванс уже и оприходовали. Из встречи поэта с публикой только пара интересных моментов запомнилась, всё больше про художников. Первый, это когда Женя встречался с Сальвадором Дали. Ну, это то Далиевская известная примочка. С ней он прославился, принимая многих гостей, не только Евгения Евтушенко.
Вот приехала делегация, скажем, великих деятелей культуры из Совы, ну поэты там, художники блин, Заслуженные служащие Министерств и Ведомств, ждут Сальвадорку. Выходит чопорный секретарь и говорит, - "Мистер Дали будет виз ю шортли". Ну, еще пару часов за крепкими напитками из роскошного бара пройдет. Потом раздастся оглушительно-эховое цоканье копыт и в зал на кобыле въедет Сам.
Голый такой совсем.
Проедет по залу и скроется в высоких дверях. Через минуту чопорный секретарь промолвит в гробовой тишине, - "Аудиенция окончена, хэв э найс день".
Многие знали о такой его привычке раздеваться и специально приходили попить бесплатно напитков в холле, да на голого поглядеть. Особливо дамы. Всё думали, чем же он так Галу обхаживает.
Ох, и ржали мы тогда с Блином, как два сивых мерина, или кобылы, на которых Дали выпархивал. Аж на нас зацикали со всех сторон.
Ну да ладно, о Евтушенко опять же.
Затем пиит зачитал стихи своего собственного сочинения и, выпив чайку, продолжил жизненное повествование.
Несколько лет назад типа того что, дескать, мол, встречался он с другим великим художником, Пабло Пикассо. Где-то, почему-то в Париже на небольшой квартирке-мансарде художника. Тот иногда наведывается в Париж по делу срочно, пишет там несколько картинок, окупает поездку и дальше путешествует по вотчинам. Самое что удивительно, это Пикассо хотел познакомиться с Евтушенко, а не наоборот. С Женей его свёл русский художник-иммигрант, некто Сергей Чепик.
Годами позже художника Сергея Чепика в Лондоне будет представлять Ройл Майлз в своей галерее "Ройл Майлз". Там же в галерее, на презентации меня поцелует Диана Спенсер, по ошибке приняв меня за Чепика. Ну, это уже потом.
Так вот значит. Приехал Евтушенко с Чепиком на конспиративную студию Пикассо и тот давай им обоим дифирамбы петь-напевать. Дескать, такие вы ребята классные, такие талантливые, чудные, не хотите ли выпить и закусить вонючими трюфелями. Ну, посидели, выпили, закусили вонючими этими трюфелями, и что? Наши то по зарубежному говорят всё больше с переводчиком. Только на магазины словарного запаса то и хватает. Это нравится, это нет, ну там еще хау мач, гет лост и всё такое. Ну, вроде, беседа все идет в одну только сторону. Он им песни поёт, а они ему гуд да гуд, иногда гет лост. Потом пошел Паблушко картинки свои показывать по стенкам мансардёшки развешенные. А наши, не будь дураками - хау мач, хау мач. Гуд, нот гуд.
(Это я, конечно, стрендел по поводу языка. Евтушенко и по-англицки и по-хранцузки как бог говорит. Ну, или как Володя Жириновский, по крайней мере).
Ну, Пикассо прикололся по этому и грит:
- Давай-ка я тебе Жентяй (от уже на Жентяя после трюфелей-то перешёл) картину задарю вот эту с цветами.
- А я, - это Евтушенко, значит, отвечает, - не возьму у тебя эту картину, так как не по душе она мне. Я ваще думал, что это баба голая.
- Ну, возьми хоть какую-нибудь на память.
- Да не нравится мне твоя мазня последнего периода, позднего, так сказать, Пикассо. Мне, понимаешь ли ты, "Голубой период" у тебя нравится, брат Пикассо.
- Ну, где ж я тебе сейчас тут в Париже "Голубой период" найду. Может в Музее только Современного Искусства Помпиду. Так там же всё дорого. Возьми вот эту картинку, хотя бы поездку отобьешь, или в будущем дети хоть не в чем себе отказывать не будут.
"Нет, не взял я у него ничего тогда",- тихо отхлёбывая чай из стакана в подстаканнике, сказал Евгений Александрович Евтушенко. Потом, помолчав, продолжил, - "Он приезжал ко мне в Москву пару лет позже. Жил у меня на квартире сутки. Всё время мы с ним провели по-русски, на кухне, за чаем.
Женя уставился на свой пустой стакан. Тяжело встал со стула, расправил короткими крепкими пальцами онемевшую, окостеневшую седую бороду, немного покачнувшись, вышел чуть вперёд и, глубоко засунув руку во внутренний карман помятого пиджака, вытащил из него свой потертый кошелёк. Из потертого кошелька посыпалась на пол Дома Архитектора никому не нужная мелочь, помятые записки, фотографии любимых актёров.
Аккуратно, двумя заскорузлыми пальцами правой рабочей руки достал бережно сложенную вчетверо промокашку туалетной бумаги. Поднял ее над головой, развернув как антицарский плакат гапоновца, и все мы увидели чудное, как взмахом руки Всевышнего сробленное, изображение Голубя. Громко и возвышенно Евгений Александрович произнес, - "Да, дорогие товарищи, это самое первое изображение всемирно известного Пикассовского Голубя Мира! Он создал его сидя на толчке в моей туалетной комнате. Он много размышлял там, что-то писал. Вы знаете, у меня большая библиотека в отхожем месте. Не побоюсь этого сказать, но она даже более обширная, чем знаменитая библиотека Эрнеста Хемингуэя на Острове Свободы, Земля, Солнечная Система.
Ну и еще сложность усваивания нашей пищи, конечно, сказалось. Так что у него было время хорошенько подумать над смыслом Мира в моём замкнутом пространстве.
Так давайте и мы, молодежь, комсомольцы, мать вашу маковку, подумаем тоже хорошенечко над этим смыслом Мира. Спасибо друзья за эту встречу с вами, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо".
Это была последняя фраза на этом заседании продвинутой молодежи знаменитого Советского поэта-современника.
Мы все, как к Мавзолею, выстроившись в длинную, костлявую, студенческую очередь, подходили к Евгению и жали его поэтически настроенную руку. Многие брали автографы. Мы нет. Мы с Павлом Блиновым знали, что нас ждет этот долгожданный автограф на этикетках "Столичной".
Когда подошла моя очередь, и Евтушенко уже вытянул наготове черную перьевую ручку, я скромно отказался от росписи, просто попросив еще раз показать мне шедевр Пикассо. Он глубоко вздохнул, очередь позади меня нехорошо зашуршала. Развернул бумажник, вынул туалетную бумагу, развернул бумагу, показал, вложил мне её в руки. Очередь зашуршала еще громче. Я затрепетал. Всего только одним ровным, мощным движением сильной руки, кое-где даже надорвав нежную мякоть бумаги, на полотне был выведен Голубь с веткой какого-то растения в клюве. В уголке мелко, но по утвердительному упрямо - знаменитое "Picasso". Поразительно, как можно было столько энергии вложить в такой маленький рисунок. Поразительно. "Это настоящая реликвия", - подумалось мне. И правильно подумалось.
Очередь позади зашуршала громче, послышалось:
- Вы тут не стояли!
- Покажите номер на руке!
- А еще пенжак одел!
Евтушенко быстро выхватил у меня из руки рисунок и, сложив, засунул во внутренний карман. Но сразу в карман, а не в бумажник. А я ретировался, решив не гневить сверстников и удовлетвориться этикеткой со "Столичной".
После пожатий и автографов всю молодежь быстренько вытолкали в теплый майский вечер, нас с Блином поставили у входа, вручили по пузырю Столичной с винтовой головкой, повелев не пить до конца фестивити.
Фестивити же было недолгим, но целеустремленным. Руководство Отдела Культуры города Свердловска, Члены Союза Архитекторов РСФСР, Писателей, Художников, быстренько нахрюкалось водки в красивую упругую сисю и после брудершафтных поцелуев с Женькой, (блин! классный! такой! чувак! парнишша!!!) разбрелась по домам в суете толковать, что пора положить бы конец безобразью, что и так скоро будем мы все голодать.
Главного героя увезли в Гостиницу "Центральная" отмокать после чая, а мы с Павлом серьёзно занялись уборкой помещения. Начали с недопитых бутылок шампанского, потом перешли на болгарский сухич, потом добрались и до российской водочки и поняли, что нам эту уборочку вдвоём не осилить. Поэтому было принято моментальное решение пригласить на помощь Немую-На-Четверых с Завьялкой и заняться очисткой помещений.
Очистка бутылок с некоторыми сладкими пятнадцатиминутными интимными перерывами во времени завершилась к четырём утра полной победой над зелёным змием.
Теперь предстояло убрать мусор в зале заседаний. Решили мы мести весь хлам с четырёх углов в центр, там набросать газет и всю гадость, крепко вчетвером взявшись за руки, вынести во двор, к помойному контейнеру.
Уверенно подметая пол своей неуверенной рукой, я вдруг увидел недалеко от стола, (где в недалёком прошлом находились такие славные бутерброды с ветчиной), знакомый лоскуток бумаги и сердце судорожно захлопало в жаркой печке комсомольской груди.
И?
Да! Это был тот самый Пабло Пикассо. Видимо Женя родной Евтушенко промахнулся рученькой своей знаменитой в свой глубокий карман, изрядно потеряв бдительность, после тяжёлой лекции с крепким чаем в подстаканнике.
Я не закричал, не всхлипнул, не стал звать Немую, просто поднял святой листочек бумаги и инкогнито стал обладателем произведения Великого Пабло в своей коллекции реликвий.
Тем более что мы, по причине пошатнувшегося здоровья Жени, так и не получили водку с автографом на этикетке.
АМСТЕРДАМ
Вывезти это знаменитое произведение Пикассо в Лондон не представляло, как понимаете, никакого труда. Потом в Амстердам, Париж, Лиссабон и так по миру далее. В конце концов, я сдал его на хранение Иосику Водовозу в сейф его торговой компании, сказав, что это просто семейная реликвия, чтобы никто не спёр.
А когда в 1993 выпала возможность поехать на заработки в Шанхай, а денег не было на билеты совсем, этот кусочек бумаги с почеркушкой гения выполз наружу.
Да, забыл совсем сказать, что на бумаге с "Голубком" отчётливо проступали кое-какие другие характерные для туалетов рисунки или я бы даже сказал - инстолляции. Выведенные отнюдь не рукой, как вы подозреваете и не перьевой ручкой. Однако это ни сколько не преуменьшало триумфа искусства в одной отдельно взятой туалетной комнате.
Наружу же рисунок выполз благодаря Марэнте, которая в то время работала в "Алхементе Статс Блад" маленькой корреспонденткой уличных новостей, перед тем как получила контракт на Шестом канале Питерского телевидения.
Марэнта мне грит на какой-то выпивалке-бухалке: - Давай я эту историю твою в газете пропечатаю, может найдется какой-никакой покупатель завалящий.
Я грю:
- Давай!
В субботнем номере напечатали фотографию с произведения искусств, пышущего непристойно сильной энергией, а Марэнта нарасказала такого славного обо мне, что я сам себя в туалете за всё это хорошее, в тайне от жены, в тот вечер сильно полюбил вот этой самой правой, нежной рукой.
Имя, правда, моё в статье было вымышлено, адрес не указывался. Типа того что, дескать, мол, всё окей, звоните, присылайте все вопросы в редакцию "Алхементе Статс Блад" Марэнте дэ Моор, великой журналистке всех времен и народов.
Сразу на следующий же день начались звонки в редакцию от частных лиц и компании с просьбой о возможной покупке. Статью перепечатал национальный "Дэ Тэлеграф", дело получило широкий резонанс в узких заинтересованных кругах. Если бы Марэнта выдала тогда моё имечко, то рожа моя радужно-фиолетовая не сходила бы с главных полос газет и журналов, потеснив рожи великой и могучей Королевской семьи.
Предлагаемая цена начала зашкаливать за четыре тысячи гульденов. Как раз хватало на наш с Машкой билет в Шанхай, Земля, Солнечная Система. Но ушлая Марэнта посоветовала подержать наживку подольше. И точно, однажды крупная рыба клюнула.
Народная журналистка прилетела на всех порах однажды поздним вечером ко мне в студию на Адэлаарсвэх 31, хлопнула стакан моего портвейна со стола, плюхнулась на мой мягкий стул и тупо уставилась мне в добрые глазки.
- Микха! Эту картинка хочет купить прынц. Прынц Вильям-Александр. Инкогнито. Но сначала он хотеть сделать ДиЭнЭй тэст. То есть это, как это - ДНК пробу.
- Ты чо сдурела что ли, Марэнтушка? Зачем ему мой ДНК? Он что, больной что ли?
- Ты сам больной, как это - ни ума, ни фантазии, вот. Зачем ему твой ДНК, ему Пикассо ДНК проверить надо. Чтобы убедиться, что произведение подлинный.
- Как же он проверит то его?
- Ты же показывал мне этот бумага. Там же его какашка есть по чуть-чуть. По этот какашка он его и проверит. У него дома есть немного картинок Пикассо, он там одну графику пальцем писал, там возможно найти настоящий ДНК. Он с какашка сравнит и всё окей. Согласен?
Цену он дает почти такую же, пиать тысяч, но
говорит, что рад будет с нами познакомиться
поближе. Майк! Мы долшни соглашаться! Он
оттягиваться любить. Говориат, классный он весь
такой парень, не женатый.
- Поближе, говоришь? Кхэк!
ЦИТАТА (к месту)
" - Павлины говоришь? Кхэк!"
Тов. Сухов
"Белое Солнце Пустыни"
Марэнта ускакала на своём лесопеде "Олд Дачмэн" в свою комнатушку в район Сафатистраат, а я достал из глубоких штанин дубликатом бесценного Голубя и принялся долго его рассматривать. И так мне вдруг жалко этот клочок бумажки стало, что я (вот такой я слабак) даже расплакался. Через столько испытаний этот рисунок прошел со мной, столько натерпелся, совсем как эта медвежья шкура под моими ногами, совсем как эта моя первая английская книжка "Аэропорт", совсем как жена моя Манечка, (да будь она неладна со своим "Гденьги! Гденьги!!").
Куда ж я тебя брошу-у-у-у, да в какие руки-и-и-и!
Пусть даже и прынца. Нет, Дорогая моя Бумажка, не отдам я тебя никому во имя присно и во веки веков!
Ну что я, ни художник что ли!
Взял я свою ручку перьевую, чернила черные фабрики "Радуга" еще совковского года выпуска, (ой!!!, сколько с ними я фальшивых еврейских свидетельств о рождении понаписал для беженцев из Совы, можно добрую половину Голландии смело расстреливать за не кошерную кровь) и принялся за работу всей моей жизни.
Перво-наперво выставил раму со стеклом из невысокого голландского окошка, поставил на спинки двух корявых стульев. Потом подвел под них лампочку настольную и включил свет.
Кусок дешевой, по пятьдесят голландских центов за четыре рулона, туалетной бумаги, предварительно смоченной в воде и высушенной над газовой горелкой, легко заменил советскую бумагу первого сорта времен Брежнева Леонида Ильича.
Наложив этот кусок на оригинал, сквозь прозрачный стол можно было легко перевести Советского голубка на новую Голландскую поверхность. Затем легкое прикосновение скальпеля позволило мне отскоблить немного оригинального Пикассовского вещества с не менее оригинальным ДНК. Немного размочил его в воде колонковой кистью номер 2 и нанес хаотично на поверхность бумаги. Затем в двух местах, так же как на оригинале, провел пальцем по невысохшему веществу, оставляя за собой неровную, но убедительную полосу. Пару минут после этого просушил над тем же фитильком газа.
И?
Получилось даже лучше, чем я задумывал. Я имею в виду, что энергетика от нового полотна исходила такая же неистовая, как и с работы почти полувековой давности.
Бутылка Австралийского портвейна "ЕМУ-46" помогла справиться с бессонницей, а утренний гудок под окном ярко канареечного, как Остаповские носки, Порш-Карера влили меня в привычные будни суровой голландской действительности.
Из Порша вылетела бабочкой "Медведица Кайа" немного помятая Марэнта, чмокнула меня в не менее помятую щёку и быстро спросила:
- Ну что, решился? Вижу, что ночь не спал думать много. Давай-давай!
- Ладно, только стоить это будет 7 штук. Иначе не могу, на билет не хватает. Мы ведь Егорку тоже берем.
Марэнта поморщила лобик, глянула из-за полуприкрытой двери на поджидавшую машину и брякнула:
- Блин, давай уже!
Машина укатила, оставила желтое мелькание в глазах. А вечером я уже угощал каждого встречного поперечного русского лимитчика в Русском клубе "Дриспан", то есть "Тройка", водкой "Отличная" производства Джозефа Чернова и бутербродами с красной икрой, персональной доставки из Астрахани Олегом Тамбовцевым.
Ошалевший от перестройки бундес и все другие ротозеи ждали, когда я легким движением руки скину с себя эту шинелёшку и побегу по нужде на середину проспекта. Зажегся зеленый - и я пошел. Коленочки то у меня тогда подрагивали, как сейчас помню. Однако шинелёшку то я не снял. Дошел быстрым шагом до середины, и пока встречный поток людей разбивался о лица нашего потока, легко и непринужденно полуприсел, так что полы шинели закрыли стершиеся кроссовки фирмы "Кросс", и с невинным видом красного натужного лица вывалил из себя содержимое прямой кишки на славный Невский проспект. Слава Богу, что оно было не жидких, а твердых форм и упало в виде подводной лодки на белую пешеходную полосу. Никто практически не обратил внимания на молодого человека в кавалерийской шинели, который нелепо торчал как большой замшелый пень в центре пешеходного перехода. Только длинный хаер развевался на Ленинградском ветру. Лишь когда зажегся уже красный, как моё красивое лицо, свет, и таксисты стали вымещать на мне весь свой любимый словарный запас, я сорвался с полуприсяди и добежал до другой стороны.
Через еще пару мгновений подводная лодка была немедленно и безжалостно раздавлена колесами автотранспортных средств доброглазых Питерских водителей.
Не помню даже сейчас, как его звали, этого дядька, кто спорил со мной на эти бобы, кажется Матти, да и не так это важно. Важно, что эти сто грин позволили мне существенно повысить пошатнувшееся донельзя финансовое благосостояние и купить на эти деньги билет на поезд Номер 12 маршрутом Москва - Лондон - Москва.
ВАНУА-ЛЭВУ
Присутствовала я при этом.
Вот тебе крест! Напитались мы тогда сильненько портвешку "из трубочки" в "Сайгоне".
Болван этот, фашист из Германии, тогда сильно ведь заспорил с моим прохиндеем Уржаковым. До драки. Так уж ему жалко этой сотни баксов было. Говорит, - "Я вам еще всем докажу, что Русланд ваш - точно такое же говно, что лежит сейчас на Невском проспекте. И что русские полные дураки. (А мы чо, спорим штоли?) И он покажет нам всем русланд-мать".
Ну, головку то тогда ему хорошо в "Сайгоне" гопники проезжие, случайные свидетели нашего разговора, раскроили за такие недобропорядочные наезды на Советский Союз. Вопрос только, как эти гопники из Ухтырки так хорошо поняли английский язык?
Ну и что?
Через месяц мой укатил в Лондон на летнюю выставку в Королевскую Академию Художеств.
Я укатила в солнечный Свердловск, наслаждаться солнцем и, по радиоактивному чистым, синим воздухом уральской глубинки.
А фашист по имени Матти в гебельсовских очках на крючковатом носу укатил в фатерлянд - типа пить пиво.
Через несколько месяцев, в мае, кажется, когда уже мы и забыть забыли о Питерском говне, смотрю во вчерашнем "Уральском рабочем", фотография знакомая на первой полосе.
Ба! Матти! И чо там?
Матиас Руст пролетел на одномоторном самолётике все границы и рогатки ПВО СССР, его не сбили насмерть и дали посадить летучую машину на Красную площадь в городе-герое Москве, Земля Солнечная Система. А Горби, по этому случаю, уволил весь состав генералов-маршалов СССР на заслуженные дачи под Москву.
Матти засел в Бутырку, потом в лагеря на десять лет, доказав себе и другим, что совок - дерьмо. Однако вскоре добродушный русский судья Кирильчук подпустил Руста под амнистию, и тот вышел в германский свет уже в 1988 году допивать недопитое в счастливой немецкой юности пивцо "Кромбахер".
МГ.
ПИТЕР
Сергей Пузанов заработал деньги на поездку в Лондон другим путем. Я его еще не знал в 1989, однако уже столкнулся с его творчеством.
В начале перестройки в 1989 году всеми известная компания Форд-моторс проводила конкурс на лучший рекламный плакат их продукции на Российский рынок, а в частности на Ленинградский. В конкурсе приняли участие многие известные и неизвестные дизайнеры, и художники Ленинграда. Ну и Серега в том числе. Однако период создания рекламного плаката совпал с периодом тяжелейших пьянок и траха. Только лишь за день до сдачи конкурса Сергей, похмелившись с утра теплым рассолом белых патиссонов, взялся за работу.
На следующий день плакат был представлен среди многих других в холле гостиницы "Юбилейная". Это был даже не плакат, это была своего рода инсталляция. Очень простая. Очень.
Совершенно пустое белое полотно. Перед ним стоит видавший виды старый микроскоп, правда, установленный не вертикально, а горизонтально, на таком же старом штативе от фотоаппарата Смена-Юность. Перед микроскопом толпится очередь, человек в 20-30. Люди заглядывают в микроскоп, направленный на холст, что-то шепчут губами и отходят, цокая языком.
Я тоже заинтересовался и подошел посмотреть. Через микроскоп можно было прочитать совсем маленькую, видимую только в многократном увеличении, фразу на холсте:
"ФИРМА ФОРД В РЕКЛАМЕ НЕ НУЖДАЕТСЯ!"
Сергей занял почетное третье место и 1000 долларов в придачу, что позволило ему без труда сбежать из Советской России в капиталистический Лондон, Великобритания, Земля, Солнечная Система.
ВАНУА-ЛЭВУ
Господи, ну лажа какая! Это же уму не постижимо. Нормальный, вроде, человек был. А в мыслях все про говно да, про говно. Нет чтобы, что-то доброе написать, душевное. Самую грязь наружу вытаскивает.
Почему бы, например, не вспомнить, что после того как Коперник узнал, что подхватил ВИЧ, многие, да почти все от него отвернулись. Только Мишка с ним один и общался. Чувствовал вину за собой. В бар-дискотеку то он их в Барселоне затащил.
Колюн после этого совсем плохой стал. Беспредельщиком над своим собственным здоровьем и телом. В Роттердаме, в террариуме, куда он устроился смотрителем и ночным сторожем, спер гюрзу, вытащил ей зубы ядовитые и решил повторить подвиг Ричарда Гира. Тот себе всё любит всякую гадость в попу загонять, от мышей до кактусов. Так вот Коля засунул гюрзу эту себе в заднепроходное отверстие, чтобы добиться новых ощущений, а она возьми да укуси его там глубоко внутри. Видимо не до конца зубки то были вытащены.
Собственно от этого Коперник кони то и задвинул. Мучительная смерть от СПИДа не состоялась, не судьба, видимо. Мишка тогда лавэ по крохе со всех русскоязычных голландских знакомых собрал, семь тысяч гульденов, кажется. Отправил его в цинковом гробу, грузом 200, (как когда-то майора Бучнева), на родину в Сызрань, Россия, Земля, Солнечная Система, Млечный путь.
К маме.
Такие дела.
МГ.
СВЕРДЛОВСК
Если Сергею Пузанову в Англию помогла переехать компания "Форд", то мне перелететь из капиталистического Амстердама в коммунистический Шанхай помог сам Пабло Пикассо.
Как? Легко!
Щит вопрос.
Все началось с того, что в 1983 году в город герой на Исети Свердловск приезжал с лекциями для прогрессивного (продвинутого) студенчества Евгений Евтушенко. Посетил нас с увлекательными стихами, рассказами и анекдотами о своей удивительной, наполненной радостными праздниками жизни.
Выступал в Доме Архитектора, что около Детского Драматического Театра. Достаточно престижное место было по тем временам.
Да, помню такое выступление. Нашумевшее по городу. Я тогда школу заканчивала, к экзаменам готовилась по этой, как её, биологии.
А Дом Архитектора сейчас превратился в салон по продаже люстр и электроприборов зарубежного производства.
МГ.
Женя выглядел немного усталым, и, простите, выпившим. Изрядно полысевший и тучный, с заметно поседевшей знаменитой бородой-лопатой и добрыми, выпуклыми, подслеповатыми глазами под линзами, как минимум - 2.0, роговых очков.
Выступление началось совсем, как когда-то потом начнется моё интервью на БиБиСи. С того, что Женя наполнил стакан чаем, помешал в нем невидимый кусочек сахара ложечкой, хотя даже мне с третьего ряда и при моём тогдашнем смертельном аллергическом насморке понятно стало, что этот чайный напиток носит название "Эгдэм".
На встречу я был заслан Комитетом Комсомола Архитектурного института по двум причинам. В первую очередь мной забили брешь в лице Современной продвинутой студенческой молодежи, члена редакционной коллегии газеты "Архитектор", члена, приближенного к писательской деятельности. Прозаика, блин. Коротич ведь меня тогда заставил пойти на этот шаг. Тогда я немного на него попыхтел, а вот сейчас вспоминаю с теплотой этого покойного борца за красивый дизайн на НТВ.
Во вторых, "Архитектор" существовал под крышей Союза Архитекторов СССР, местное отделение которого имела широкое влияние на Свердловский Арх. Одним словом, попросили они, члены Союза, выделить команду из двух-трёх молодых продвинутых студентов постоять на входе после выступления, не пущщать никого на небольшой междусобойный банкетец с Великим, таксзать. А потом еще всю грязную посуду с этого банкетца собрать, помыть, если что останется, и распределить по полкам. Еще подмести зал и за это нам будет выделена бутылка водки с автографом поэта на лейбле. Каждому в каждую руку.
Ну, меня то Коротич Александр в лице Комитета Комсомола послал, а вторым бойцом вызвался Пашка Блинов, блин. Он то и стал настаивать, чтобы нам зарплату вперёд выплатили. Те, ни в какую. Короче, сошлись на авансе в половину получки. Бутылку Столичной. Правильной такой, с закручивающейся пробкой. Но без автографа. Но сразу.
Как только Евтушенко к своему чайному стакану приложился, смотрю, Павел сразу к своей трубке аэрографичной приложился из внутреннего кармана. Мне протянул.
До конца выступления мы этот аванс уже и оприходовали. Из встречи поэта с публикой только пара интересных моментов запомнилась, всё больше про художников. Первый, это когда Женя встречался с Сальвадором Дали. Ну, это то Далиевская известная примочка. С ней он прославился, принимая многих гостей, не только Евгения Евтушенко.
Вот приехала делегация, скажем, великих деятелей культуры из Совы, ну поэты там, художники блин, Заслуженные служащие Министерств и Ведомств, ждут Сальвадорку. Выходит чопорный секретарь и говорит, - "Мистер Дали будет виз ю шортли". Ну, еще пару часов за крепкими напитками из роскошного бара пройдет. Потом раздастся оглушительно-эховое цоканье копыт и в зал на кобыле въедет Сам.
Голый такой совсем.
Проедет по залу и скроется в высоких дверях. Через минуту чопорный секретарь промолвит в гробовой тишине, - "Аудиенция окончена, хэв э найс день".
Многие знали о такой его привычке раздеваться и специально приходили попить бесплатно напитков в холле, да на голого поглядеть. Особливо дамы. Всё думали, чем же он так Галу обхаживает.
Ох, и ржали мы тогда с Блином, как два сивых мерина, или кобылы, на которых Дали выпархивал. Аж на нас зацикали со всех сторон.
Ну да ладно, о Евтушенко опять же.
Затем пиит зачитал стихи своего собственного сочинения и, выпив чайку, продолжил жизненное повествование.
Несколько лет назад типа того что, дескать, мол, встречался он с другим великим художником, Пабло Пикассо. Где-то, почему-то в Париже на небольшой квартирке-мансарде художника. Тот иногда наведывается в Париж по делу срочно, пишет там несколько картинок, окупает поездку и дальше путешествует по вотчинам. Самое что удивительно, это Пикассо хотел познакомиться с Евтушенко, а не наоборот. С Женей его свёл русский художник-иммигрант, некто Сергей Чепик.
Годами позже художника Сергея Чепика в Лондоне будет представлять Ройл Майлз в своей галерее "Ройл Майлз". Там же в галерее, на презентации меня поцелует Диана Спенсер, по ошибке приняв меня за Чепика. Ну, это уже потом.
Так вот значит. Приехал Евтушенко с Чепиком на конспиративную студию Пикассо и тот давай им обоим дифирамбы петь-напевать. Дескать, такие вы ребята классные, такие талантливые, чудные, не хотите ли выпить и закусить вонючими трюфелями. Ну, посидели, выпили, закусили вонючими этими трюфелями, и что? Наши то по зарубежному говорят всё больше с переводчиком. Только на магазины словарного запаса то и хватает. Это нравится, это нет, ну там еще хау мач, гет лост и всё такое. Ну, вроде, беседа все идет в одну только сторону. Он им песни поёт, а они ему гуд да гуд, иногда гет лост. Потом пошел Паблушко картинки свои показывать по стенкам мансардёшки развешенные. А наши, не будь дураками - хау мач, хау мач. Гуд, нот гуд.
(Это я, конечно, стрендел по поводу языка. Евтушенко и по-англицки и по-хранцузки как бог говорит. Ну, или как Володя Жириновский, по крайней мере).
Ну, Пикассо прикололся по этому и грит:
- Давай-ка я тебе Жентяй (от уже на Жентяя после трюфелей-то перешёл) картину задарю вот эту с цветами.
- А я, - это Евтушенко, значит, отвечает, - не возьму у тебя эту картину, так как не по душе она мне. Я ваще думал, что это баба голая.
- Ну, возьми хоть какую-нибудь на память.
- Да не нравится мне твоя мазня последнего периода, позднего, так сказать, Пикассо. Мне, понимаешь ли ты, "Голубой период" у тебя нравится, брат Пикассо.
- Ну, где ж я тебе сейчас тут в Париже "Голубой период" найду. Может в Музее только Современного Искусства Помпиду. Так там же всё дорого. Возьми вот эту картинку, хотя бы поездку отобьешь, или в будущем дети хоть не в чем себе отказывать не будут.
"Нет, не взял я у него ничего тогда",- тихо отхлёбывая чай из стакана в подстаканнике, сказал Евгений Александрович Евтушенко. Потом, помолчав, продолжил, - "Он приезжал ко мне в Москву пару лет позже. Жил у меня на квартире сутки. Всё время мы с ним провели по-русски, на кухне, за чаем.
Женя уставился на свой пустой стакан. Тяжело встал со стула, расправил короткими крепкими пальцами онемевшую, окостеневшую седую бороду, немного покачнувшись, вышел чуть вперёд и, глубоко засунув руку во внутренний карман помятого пиджака, вытащил из него свой потертый кошелёк. Из потертого кошелька посыпалась на пол Дома Архитектора никому не нужная мелочь, помятые записки, фотографии любимых актёров.
Аккуратно, двумя заскорузлыми пальцами правой рабочей руки достал бережно сложенную вчетверо промокашку туалетной бумаги. Поднял ее над головой, развернув как антицарский плакат гапоновца, и все мы увидели чудное, как взмахом руки Всевышнего сробленное, изображение Голубя. Громко и возвышенно Евгений Александрович произнес, - "Да, дорогие товарищи, это самое первое изображение всемирно известного Пикассовского Голубя Мира! Он создал его сидя на толчке в моей туалетной комнате. Он много размышлял там, что-то писал. Вы знаете, у меня большая библиотека в отхожем месте. Не побоюсь этого сказать, но она даже более обширная, чем знаменитая библиотека Эрнеста Хемингуэя на Острове Свободы, Земля, Солнечная Система.
Ну и еще сложность усваивания нашей пищи, конечно, сказалось. Так что у него было время хорошенько подумать над смыслом Мира в моём замкнутом пространстве.
Так давайте и мы, молодежь, комсомольцы, мать вашу маковку, подумаем тоже хорошенечко над этим смыслом Мира. Спасибо друзья за эту встречу с вами, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо".
Это была последняя фраза на этом заседании продвинутой молодежи знаменитого Советского поэта-современника.
Мы все, как к Мавзолею, выстроившись в длинную, костлявую, студенческую очередь, подходили к Евгению и жали его поэтически настроенную руку. Многие брали автографы. Мы нет. Мы с Павлом Блиновым знали, что нас ждет этот долгожданный автограф на этикетках "Столичной".
Когда подошла моя очередь, и Евтушенко уже вытянул наготове черную перьевую ручку, я скромно отказался от росписи, просто попросив еще раз показать мне шедевр Пикассо. Он глубоко вздохнул, очередь позади меня нехорошо зашуршала. Развернул бумажник, вынул туалетную бумагу, развернул бумагу, показал, вложил мне её в руки. Очередь зашуршала еще громче. Я затрепетал. Всего только одним ровным, мощным движением сильной руки, кое-где даже надорвав нежную мякоть бумаги, на полотне был выведен Голубь с веткой какого-то растения в клюве. В уголке мелко, но по утвердительному упрямо - знаменитое "Picasso". Поразительно, как можно было столько энергии вложить в такой маленький рисунок. Поразительно. "Это настоящая реликвия", - подумалось мне. И правильно подумалось.
Очередь позади зашуршала громче, послышалось:
- Вы тут не стояли!
- Покажите номер на руке!
- А еще пенжак одел!
Евтушенко быстро выхватил у меня из руки рисунок и, сложив, засунул во внутренний карман. Но сразу в карман, а не в бумажник. А я ретировался, решив не гневить сверстников и удовлетвориться этикеткой со "Столичной".
После пожатий и автографов всю молодежь быстренько вытолкали в теплый майский вечер, нас с Блином поставили у входа, вручили по пузырю Столичной с винтовой головкой, повелев не пить до конца фестивити.
Фестивити же было недолгим, но целеустремленным. Руководство Отдела Культуры города Свердловска, Члены Союза Архитекторов РСФСР, Писателей, Художников, быстренько нахрюкалось водки в красивую упругую сисю и после брудершафтных поцелуев с Женькой, (блин! классный! такой! чувак! парнишша!!!) разбрелась по домам в суете толковать, что пора положить бы конец безобразью, что и так скоро будем мы все голодать.
Главного героя увезли в Гостиницу "Центральная" отмокать после чая, а мы с Павлом серьёзно занялись уборкой помещения. Начали с недопитых бутылок шампанского, потом перешли на болгарский сухич, потом добрались и до российской водочки и поняли, что нам эту уборочку вдвоём не осилить. Поэтому было принято моментальное решение пригласить на помощь Немую-На-Четверых с Завьялкой и заняться очисткой помещений.
Очистка бутылок с некоторыми сладкими пятнадцатиминутными интимными перерывами во времени завершилась к четырём утра полной победой над зелёным змием.
Теперь предстояло убрать мусор в зале заседаний. Решили мы мести весь хлам с четырёх углов в центр, там набросать газет и всю гадость, крепко вчетвером взявшись за руки, вынести во двор, к помойному контейнеру.
Уверенно подметая пол своей неуверенной рукой, я вдруг увидел недалеко от стола, (где в недалёком прошлом находились такие славные бутерброды с ветчиной), знакомый лоскуток бумаги и сердце судорожно захлопало в жаркой печке комсомольской груди.
И?
Да! Это был тот самый Пабло Пикассо. Видимо Женя родной Евтушенко промахнулся рученькой своей знаменитой в свой глубокий карман, изрядно потеряв бдительность, после тяжёлой лекции с крепким чаем в подстаканнике.
Я не закричал, не всхлипнул, не стал звать Немую, просто поднял святой листочек бумаги и инкогнито стал обладателем произведения Великого Пабло в своей коллекции реликвий.
Тем более что мы, по причине пошатнувшегося здоровья Жени, так и не получили водку с автографом на этикетке.
АМСТЕРДАМ
Вывезти это знаменитое произведение Пикассо в Лондон не представляло, как понимаете, никакого труда. Потом в Амстердам, Париж, Лиссабон и так по миру далее. В конце концов, я сдал его на хранение Иосику Водовозу в сейф его торговой компании, сказав, что это просто семейная реликвия, чтобы никто не спёр.
А когда в 1993 выпала возможность поехать на заработки в Шанхай, а денег не было на билеты совсем, этот кусочек бумаги с почеркушкой гения выполз наружу.
Да, забыл совсем сказать, что на бумаге с "Голубком" отчётливо проступали кое-какие другие характерные для туалетов рисунки или я бы даже сказал - инстолляции. Выведенные отнюдь не рукой, как вы подозреваете и не перьевой ручкой. Однако это ни сколько не преуменьшало триумфа искусства в одной отдельно взятой туалетной комнате.
Наружу же рисунок выполз благодаря Марэнте, которая в то время работала в "Алхементе Статс Блад" маленькой корреспонденткой уличных новостей, перед тем как получила контракт на Шестом канале Питерского телевидения.
Марэнта мне грит на какой-то выпивалке-бухалке: - Давай я эту историю твою в газете пропечатаю, может найдется какой-никакой покупатель завалящий.
Я грю:
- Давай!
В субботнем номере напечатали фотографию с произведения искусств, пышущего непристойно сильной энергией, а Марэнта нарасказала такого славного обо мне, что я сам себя в туалете за всё это хорошее, в тайне от жены, в тот вечер сильно полюбил вот этой самой правой, нежной рукой.
Имя, правда, моё в статье было вымышлено, адрес не указывался. Типа того что, дескать, мол, всё окей, звоните, присылайте все вопросы в редакцию "Алхементе Статс Блад" Марэнте дэ Моор, великой журналистке всех времен и народов.
Сразу на следующий же день начались звонки в редакцию от частных лиц и компании с просьбой о возможной покупке. Статью перепечатал национальный "Дэ Тэлеграф", дело получило широкий резонанс в узких заинтересованных кругах. Если бы Марэнта выдала тогда моё имечко, то рожа моя радужно-фиолетовая не сходила бы с главных полос газет и журналов, потеснив рожи великой и могучей Королевской семьи.
Предлагаемая цена начала зашкаливать за четыре тысячи гульденов. Как раз хватало на наш с Машкой билет в Шанхай, Земля, Солнечная Система. Но ушлая Марэнта посоветовала подержать наживку подольше. И точно, однажды крупная рыба клюнула.
Народная журналистка прилетела на всех порах однажды поздним вечером ко мне в студию на Адэлаарсвэх 31, хлопнула стакан моего портвейна со стола, плюхнулась на мой мягкий стул и тупо уставилась мне в добрые глазки.
- Микха! Эту картинка хочет купить прынц. Прынц Вильям-Александр. Инкогнито. Но сначала он хотеть сделать ДиЭнЭй тэст. То есть это, как это - ДНК пробу.
- Ты чо сдурела что ли, Марэнтушка? Зачем ему мой ДНК? Он что, больной что ли?
- Ты сам больной, как это - ни ума, ни фантазии, вот. Зачем ему твой ДНК, ему Пикассо ДНК проверить надо. Чтобы убедиться, что произведение подлинный.
- Как же он проверит то его?
- Ты же показывал мне этот бумага. Там же его какашка есть по чуть-чуть. По этот какашка он его и проверит. У него дома есть немного картинок Пикассо, он там одну графику пальцем писал, там возможно найти настоящий ДНК. Он с какашка сравнит и всё окей. Согласен?
Цену он дает почти такую же, пиать тысяч, но
говорит, что рад будет с нами познакомиться
поближе. Майк! Мы долшни соглашаться! Он
оттягиваться любить. Говориат, классный он весь
такой парень, не женатый.
- Поближе, говоришь? Кхэк!
ЦИТАТА (к месту)
" - Павлины говоришь? Кхэк!"
Тов. Сухов
"Белое Солнце Пустыни"
Марэнта ускакала на своём лесопеде "Олд Дачмэн" в свою комнатушку в район Сафатистраат, а я достал из глубоких штанин дубликатом бесценного Голубя и принялся долго его рассматривать. И так мне вдруг жалко этот клочок бумажки стало, что я (вот такой я слабак) даже расплакался. Через столько испытаний этот рисунок прошел со мной, столько натерпелся, совсем как эта медвежья шкура под моими ногами, совсем как эта моя первая английская книжка "Аэропорт", совсем как жена моя Манечка, (да будь она неладна со своим "Гденьги! Гденьги!!").
Куда ж я тебя брошу-у-у-у, да в какие руки-и-и-и!
Пусть даже и прынца. Нет, Дорогая моя Бумажка, не отдам я тебя никому во имя присно и во веки веков!
Ну что я, ни художник что ли!
Взял я свою ручку перьевую, чернила черные фабрики "Радуга" еще совковского года выпуска, (ой!!!, сколько с ними я фальшивых еврейских свидетельств о рождении понаписал для беженцев из Совы, можно добрую половину Голландии смело расстреливать за не кошерную кровь) и принялся за работу всей моей жизни.
Перво-наперво выставил раму со стеклом из невысокого голландского окошка, поставил на спинки двух корявых стульев. Потом подвел под них лампочку настольную и включил свет.
Кусок дешевой, по пятьдесят голландских центов за четыре рулона, туалетной бумаги, предварительно смоченной в воде и высушенной над газовой горелкой, легко заменил советскую бумагу первого сорта времен Брежнева Леонида Ильича.
Наложив этот кусок на оригинал, сквозь прозрачный стол можно было легко перевести Советского голубка на новую Голландскую поверхность. Затем легкое прикосновение скальпеля позволило мне отскоблить немного оригинального Пикассовского вещества с не менее оригинальным ДНК. Немного размочил его в воде колонковой кистью номер 2 и нанес хаотично на поверхность бумаги. Затем в двух местах, так же как на оригинале, провел пальцем по невысохшему веществу, оставляя за собой неровную, но убедительную полосу. Пару минут после этого просушил над тем же фитильком газа.
И?
Получилось даже лучше, чем я задумывал. Я имею в виду, что энергетика от нового полотна исходила такая же неистовая, как и с работы почти полувековой давности.
Бутылка Австралийского портвейна "ЕМУ-46" помогла справиться с бессонницей, а утренний гудок под окном ярко канареечного, как Остаповские носки, Порш-Карера влили меня в привычные будни суровой голландской действительности.
Из Порша вылетела бабочкой "Медведица Кайа" немного помятая Марэнта, чмокнула меня в не менее помятую щёку и быстро спросила:
- Ну что, решился? Вижу, что ночь не спал думать много. Давай-давай!
- Ладно, только стоить это будет 7 штук. Иначе не могу, на билет не хватает. Мы ведь Егорку тоже берем.
Марэнта поморщила лобик, глянула из-за полуприкрытой двери на поджидавшую машину и брякнула:
- Блин, давай уже!
Машина укатила, оставила желтое мелькание в глазах. А вечером я уже угощал каждого встречного поперечного русского лимитчика в Русском клубе "Дриспан", то есть "Тройка", водкой "Отличная" производства Джозефа Чернова и бутербродами с красной икрой, персональной доставки из Астрахани Олегом Тамбовцевым.