Страница:
9 вон, что в переводе на советские рубли оказались равны 44 рублям и 36 копейкам, мы обменять ни в одном банке не смогли, так что 24 доллара с портретами мёртвых президентов пришлись как нельзя кстати в борьбе с зелёным змием. Валютный оператор Женька Павлов с большим удовольствием развел нас по 6 рублей 25 копеек за грин. Если учесть, что водяра стоила чуть больше четырех, то можно понять, почему общага на Июльской 22 гудела два дня и две ночи. На исходе второго дня, в день икс, за час до отъезда на вокзал, мы вдруг вспомнили, что не купили никакого сувенира Дорогому и Любимому Товарищу и Учителю.
Марьянка Туголукова, царство ей небесное, сделала по этому поводу замечательное и грамотное замечание, - "Мастера! Мастера, тише, блин-душа! Что может быть самым лучшим сувениром из Совы нашему Любимому Вождю и Учителю? Да, конечно же, бутылка родной, холодной, правильной Русской Водки!"
На том и порешили.
Прямо после беседы с тов. Толмачевым В.В. за пятнадцать минут до отхода поезда Петюня приобрёл две чебурашки "Андроповской", с бескозырками, прямо под "варежкой" "Памятника уходящих на Германский фронт Танкиста и Рабочего его туда спроваживающего". Купил из-под широкой юбки цыганской широкой бабки. Даже, наверное, прямо из трусов. Такие тёпленькие они были, эти родные наши чебурашки.
ВАНУА-ЛЭВУ
Про рокеров немного опять. Это от меня уже.
Амстердам перетянул на свою голландскую сторону кроме Трощенкова еще одного бывшего барабанщика славного Аквариума - Женю Губермана. Женя совсем там себя неплохо чувствует и совсем не дурак выпить и покурить самокруточку с марихуанкой. По первой позиции они активно сошлись с борцом за права человека, членом бывшей подпольной организации в защиту свободы совести и тяжелой борьбы с антисемитизмом в столице нашей родины Москве Наташенькой Кушак, именуемой Мишкой в дальнейшем писательницей Кушак.
И сдается мне, что происходила между ними, Кушачкой и Губкой, по этому поводу даже где-то, какая то любовь.
МГ.
ТОРОНТО
Могу сказать на собственном опыте, что "первая позиция", на счет не дурак (дурочка) выпить, связала в этой жизни еще два влюбленных когда-то давным-давно сердца, меня и жену мою Манечку, Марию Вовдиченко. Маша у меня такая высокая, плотная, чем-то схожая по консистенции тела с Дэми Моор - оторвочка, с длинными, черными, вьющимися волосами до плеч, крутыми донельзя бёдрами, а всё остальное - большие, добрые, зелёные глаза.
И такая она прямо вся! Во какая! Аж зубы сводит ночью. У неё.
Куплю, бывало, бутылку портвейна, сядем мы с ней за стол, смотрим на небоскребы Торонто и пьем потихонечку. Потом я за вторым пузырём сбегаю, а то и за третьим. Не хватает иногда. Зазвонит телефон, Маша побежит отвечать в другую комнатёшку, а я, будь не дурак, хватану прямо из дула, да глоток побольше норовлю сделать, пока жена не видит. Иногда и из жениного стакана отопью, а что, она же женщина, должна блюсти себя. Тем более что работает в престижном модельном агентстве, выглядеть хорошо должна, а не как последняя синявка и лохудра с Казанского вокзала города-героя Москвы.
Пару раз заставала меня за этим делом моя золотая. Скандал конечно. Вором меня обзывала. Ну и что, сама то она бутылки от меня только дело и успевает перепрятывать. Те, что не допила в одиночестве скромном.
Так и живем.
Пустая посуда достаточно хорошо выручает в финансовом отношении. Однажды я бутылки, что на балконе накопил, сдал - так мы телевизор на кухню купили.
Сейчас на сервант собираем.
ВАНУА-ЛЭВУ
Да! Ну и что!
Да! Ну и что! Это же генетическое несчастье нашей Родинки под скромным названием - Россия.
Это не только наша с ним беда. У нас же у русских каждый встречный поперечный пельмень-индивидум, страдает генетическим алкоголизмом, передаваемым от одного близкого и любимого родственника к другому поколениями из поколений, веками.
У меня дед алкаш был, отец алкаш, их деды и отцы алкаши. У него и подавно. Правда, по материнской линии все, вроде, нормально, а вот отец с дедами выпить были горазды. А если еще глубже копнуть, так там сроду трезвых не было в простодушных-то наших семьях. В общем - алкаши мы все, но нечего на бутылку пенять - это наша Родина-мать виновата во всём.
Я то ладно сейчас хоть коктейлями изысканными и дорогими заправляюсь на этом острове Вануа-Лэву дремучем-блять. Могу себе позволить! Заслужила! А вот раньше то, как на одной водяре люди жили? Это же тоска какая-то.
Да ужас!
Одним словом, когда в стране дешёвая водка, население спивается. Когда в стране дорогая водка, население начинает говорить по английски.
МГ.
Бутылки я сдаю на соседнюю улицу в винный магазин под скромным названием "Истина в вине". Его открыли двое молодых парней - поляк и грек, и кажется мне, что дела у них идут совсем неплохо. Благодаря мне. Магазинчик этот по-своему необычен, вино ты делаешь в нем сам. В славной Канаде, Земля, Солнечная Система, каждый индивидуум имеет полное право гнать свое собственное горячительное зелье, будь то сухое вино, портвейн или самогонка в количестве четырехсот литров в каждый финансовый год. Можно это делать дома, а можно в таких вот небольших магазинчиках, где о твоем бухле еще и позаботятся с капиталистическим трудолюбием.
Там то я и гоню свой "Мерло" на подстилке под названием "Тайное Вечере".
Пан с греком, зовут их соответственно Януш Пиро и Питр Пападакис, снабжают тебя всем необходимым, чистым виноградным соком, специями, бочками, и тому подобной винной ерундой, сами следят в своих подвалах за брожением сока, фильтруют вино, через три-четыре месяца звонят тебе и просят получить товар.
В стоимость входит все, кроме бутылок. Так что новые доморощенные виноделы сами должны снабдить себя тарой. А если они не могут это сделать, ведь бутылочек-то надо не меньше сорока, то им предлагаются и бутылки, но по цене - один доллар штука. И таких виноделов без бутылок много, ой как много.
Не многие по ночам по помоечкам пустые бутылки любят собирать, а?
Тут то и появляюсь я со своей стеклотарой всего за пятьдесят центов. Желающих бывает иногда так же много, как в приемном пункте стеклопосуды во времена поднятия цен на спиртное в России на улице татарина Сулимова.
Бизнес, ёбтать!
Экскъюз май фрэнч.
ПЕКИН
Восьмидневная поездка в вагоне СВ номер 3, на местах 6 и 7 прошла в винных парах и парах вкусной и здоровой пищи. Причем мы даже не ходили, не толкались в ресторан, нам всё питание и боезапас коньяка приносили в "номер" по прямому указанию начальника поезда. Ему, видимо, очень серьёзная директива по наши души пришла, потому как когда Петюня, спутав в полубредовом состоянии туалет с тамбуром, помочился в угол оного на глазах проводника, это действо нареканий не вызвало никаких, только легкое недоумение на некрасивом лице отразило внутреннее переживание умудренного опытом вечного странника Дальневосточной Железной Дороги.
На удивление быстро прошёл таможенный и пограничный досмотр. Таможенники, лишь на минуту приоткрыли дверь в купе, улыбнулись, поставили печати и удалились с теми же загадочными улыбками, уступив место пограннаряду. Прапор с суровой усмешкой знающего всё человека поставил печать в новенькие паспорта, даже не взглянув на наши изнеможенные нарзаном физии.
Китайские товарищи просто поставили два скромных штампика в паспортах, тоже не взглянув в наши глаза. Мы ведь для них все равно на одно лицо.
За окнами замелькали незнакомые просторы первой моей и Петиной заграницы. Мелькали очень быстро, так как поезд практически не останавливался нигде до самого Пекина, а наши глаза уже не в состоянии были переносить всё это мельтешение, поэтому мы переключились на забытый на время коньяк "Белый Аист".
В Пекине рано утром на вокзале Ямото нас встретили двое. Кто?
Невысокие братоподобные китайцы сложили наши рюкзаки в багажник черной машины неизвестной модели, взяли нас под белые горемычные, трясущиеся рученьки, посадили легонько на заднее сиденье и с мигалочками, с мигалочками понесли по светлым Пекинским улицам, мимо Парка Бэйхай к малоприметному особняку Посольства Северной Кореи.
Все дело в том, что, (как нам объяснил во время политбеседы тов. В.В. Толмачев) после похолодания, даже сибирского холода в отношениях с Северной Кореей, консульство Кореи в Москве перестала выдавать разрешения на въезд и визы Советским Гражданам. До "похолодания" визу просто можно было получить на границе в аэропорту Пхеньяна. Потом все прямые рейсы из Москвы, да и из всех городов мира в Пхеньян отменили, так как единственное Консульство, выдававшее визы находилось в Пекине. Так что все компании летели в Пекин, там народ заполучал разрешения и потом уж местной Северокорейской компанией "Эр Корея" летел в Пхеньян. Даже в нашем суперспецифичном случае мне и Петюне пришлось колесить за визами в Пекин.
Везли нас быстро, стёкла затемненные, головы больные, глаза тревожно смотрящие в никуда. Пекина я в ту поездку толком и не увидел. Потом уже годами позже, когда кислоту в Шанхай из Амстердама местным дилерам таскал, на пару дней специально в Пекин смотался. Хороший город, особенно "Утка По Пекински" в ресторане "Цяньмэнь" понравилась.
В небольшом, тёмного от старости камня, доме на улице Ху Ай с наглухо закрытыми окнами, куда нас привезли китайские братки, двое других братоподобных братков корейского производства, со значками Родного Руководителя на лацканах военных френчей, с улыбками на неодушевленных, замученных суровостью жизни лицах, деловито обыскали наши сухие комсомольские тела.
Затем безжалостно и без объяснений в черном пластиковом пакете исчезло кое-что из наших рюкзаков. Мой фотоаппарат Смена 8-М, прошедший и жёсткие Колхозы Рахмангулово, и безлюдные казахские степи и дикую реку Чарын, Петькин плейер "Тошиба" с радио ЭйЭм и ЭфЭм внутри, жвачка "Болек и Лёлек", спиральный электронагреватель для кипячения чая в экстремальных условиях и четыре пачки проверенных электроникой презервативов Советского производства. Почему? Не положено. На обратном пути выдадим назад под расписку.
Забрали паспорта, сфотографировали нас "Поляроидом" в фас и профиль у белой стены под портретом Любимого Учителя и молча удалились в большую, но неприметную с первого взгляда дверь.
"Зэй вил би виз ю шортли", - пояснили нам китайские товарищи на английском языке, который мы с Петром не поняли. Мы вообще не понимали ничего к тому времени. Трубы после "Белого Аиста" горели жесточайше, отвлекая от происходящих вокруг бытовых проблем современности.
ПУЭРТО-ПЛАТА
Однажды я сбежал из этого Торонто, от бытовых проблем современности, от всего и от всех, от жены с её "Гденьги!? Гденьги?!", от детей с их соплями и конфетами. От этих идиотских друзей с их идиотскими вопросами ("Ну как ты, брат, когда за базар отвечать будешь и обмоем продажу картин твоих на твои?"), от своих сумасшедших картин, в которых каждый норовит увидеть что-нибудь пошлое, от этих менеджеров с калькуляторами в глазах, и просто толпы на улицах.
Сбежал я на Карибские острова, в орденоносный город Пуэрто Плата, что в солнечной Доминиканской Республике. Всего шесть часов полета из Торонто авиакомпанией "Канада-3000" в битком набитом самолете, и ты "переносишься из тридцатиградусной злобы зимы в ласковые объятья тропиков".
Так, по крайней мере, обещало туристическое агентство Ай-Пи-Ти Трэвэл, где хозяйкой сидит красивая носатенькая евреечка Мария Абраамовна Крон, разучившаяся почти говорить по-русски и не научившаяся таки говорить по-английски.
Совсем как моя дочка Стешка.
СТИХИ
Там где площадь Пятого Года была
Красавица Фудзи возникла
Свердловск - префектура Куроки теперь!
Первых, кого я увидел в аэропорту Пуэрто Плата, (а совок совка видит издалека) это двух "клубней", сидевших в приседе и куривших под табличкой "No smoking area". Они были небриты и пьяны от холявского коньяка после десятичасового полета, их коротко стриженые головы потели под ласковым субтропическим солнцем, а их некрасивые лица украшали "маски смерти".
Прилетел Аэробус-330 чартерным рейсом из Москвы. Двести с лишним до боли знакомых лиц, до сласти знакомых разговоров.
- Штэм, братан, ну не твою маковку мать! Чё ты как петрушка! Чё мы с этой вонючей чернотой, мазутой в одном автобусе поедем? Давай тачку возьмем по человечи, затянемся!
"Клубнями" мой знакомый из Питера Сашка Седякин, по кличке Сашка-Ирландия, называл молодых людей, настолько явно показывающих свою любовь к местам заключения, что им не достаточно только имиджа бритой головы, лампасов и разговора на пальцах, но и разговаривают и курят они, исключительно находясь в приседе, сидя на корточках.
И, как учил меня друг Лом, ныне покойный, - "Пальцовка у нас, брат Миха, бывает вертикальная, горизонтальная и хаотичная".
ПИТЕР
Сашка-Ирландия, удивительной судьбы человек, прохиндей и циник, будучи в Амстердаме, поженил на себе девочку по имени Шинэйд О"Конор из солнечной Ирландской деревни Вестхилл. Нет, нет - не лысую певицу и борца за свободу и независимость Ирландии. Другую Шинэйд.
Просто подавляющее большинство женщин в Ирландии носят "на себе" такое имя. Сашка - парень расчётливый, поженил девку, та от него понесла и принесла дитяти. Поматросил её и бросил навзничь.
"А чё мне там делать то было в этой деревне - говорит Сашка - темнота, никто ничего не делает, все только играют в футбол и пьют виски по барам, испражняются и дерутся на задворках. Вот и всё развлечение.
Научил их после футбола все-таки ходить мыться, следить за собой. В сауну с вениками ходить. Взялся за гуж - не забудь сходить в душ!
Типа, мойте руки перед и зад!
Хозяйка сауны потом на меня намолиться не могла, пол деревни туда стало ходить. Я ей грю, а чё ты пиво в сауне не продаёшь (представь, они даже в сауну без пива ходят), она попробовала, так через три дня прибежала, грит, сынок, ты ко мне в сауну можешь до конца своих дней бесплатно бегать.
Сам же знаешь, пиво с утра не только вредно, но и полезно.
А чё туда ходить? Мужики все - быдло, бабы - ой! лучше не спрашивай! Чем меньше девушек мы любим, тем больше времени на сон.
Вот и поехал я в Питер, брат. А чего мне бояться, гражданство Ирландское мне обеспечено, так как по их дурацким, представь, законам разводиться нельзя, приеду через три года за паспортом и махну в Штаты! Там классно. Я когда там был в 1990, работал у одного еврея на Брайтоне. Пиво разбавишь немного водичкой, считай, домой полтинник грина несёшь, плюс кое-какая зарплата, плюс некоторые идиоты на чай дадут. Малина, брат!"
Сашку посадили на пику в Питере в Ночном клубе "Red Devil" за то, что он слишком резво после Ирландской деревни прижался к какой-то девахе во время медленной пляски. Закололи его в туалете и посадили, прижав к стенке, в тёмном углу. Закололи мастерски - кровь даже не выступила наружу - вся протекла внутрь. Провалялся он, по виду - пьянь-пьянью, почти до утра. Охрана пыталась распинать, а он уже и не отражает ничего.
К больнице подвезли его уже холодного.
Интересная фраза, совсем как на надгробной плите, была залихвацки выведена красной помадой над писсуаром, под которым валялся Санёк-Ирландия. Я уже потом, когда на похороны прилетел в Питер из Стокгольма, заходил с Жориком Поляковым-партийным-председателем в этот клуб. Так сказать на место действа.
Вот она, как будто не дешёвой помадой написана в моём мозгу над писсуаром, а топориком на полешке Наденьки Городской.
"Не льсти себе - подойди поближе".
Такие дела.
ВАНУА-ЛЭВУ
Я тоже на этих похоронках присутствовала. Марэнта, с Шестого канала, толд ми, что девочка, к которой прислонился слишком крепко Санька, принадлежала какому-то простому на вид мужчинке, лысоватому такому, с мягким взором теплых глаз, вкрадчивой улыбкой полутрепетного рта и на костюме дорогом. Он бывал в этом клубе несколько раз, посещая родной Питер.
Девочку ту звали, по Марэнтовской версии скромно и по-русски - Оксана Фёдорова.
А вот мужчинка тот симпатичный носил скромную, русскую же фамилию Путин.
Догадайтесь с двух раз, откуда на нас, на всех грешных покатилась эта фраза, про мочиловку в сортирах?
МГ.
КОМСОМОЛЬСК-НА-АМУРЕ
Приседают мужички, когда выводят их из Столыпинского и конвой дает команду сесть, если автозак еще не подъехал, чтобы повезти их "на тюрьму" или зону по этапу.
Вот тогда то они все и сидят как клубни, ведут свои тяжелые беседы, а иногда и курят, если разрешено.
Сколько раз я наблюдал таких пареньков, когда случалось мне подзалететь с употреблением спиртных напитков (в виде клея БФ) на территории полка, или после застуканной самоволки в орденоносном городе на Амуре - Комсомольске.
Тогда командир нашей роты вытаскивал меня за шкварник из Комсомольской комнаты, где я два года менял на выцветших стендах старых или умерших членов Политбюро новоявленными, и бросал коротко:
- В конвой!
И уезжал я в вонючем автозаке, с водилой армянином Арменом, колесить по просторам Дальневосточного края, вдоль Байкало-Амурской Магистрали, построенной, как и в предыдущие тридцатые годы, город Юности на крови да слезах зэка Петровых и Сидоровых зэка. От Комсомольска-на-Амуре до тех же Хурмулей на ИТК-10, ходу на разваленном заке часов пять. Совсем как от Амстердама до Парижа во временном эквиваленте.
И понаслушаешься ты разговоров и рассказов уголовной братии, да попьешь с ними чифиря, который сам же и заваришь на таблетке сухого спирта, одеколончиком тройным или огуречной водой угостишь, да еще может, и сам зелья этого хлебнешь, так тебя по тернистым сопкам так растащит, что непонятно уже становится, кто кого конвоирует. А приедешь на зону, пересчитаешь пареньков, сдашь их, болезных, пьяному прапорщику, пожрешь какой-нибудь парашки в карауле и - в обратную дорогу с новой партией зэка Петровых на новый этап. Уже на "вагонку". В Совгавань или в Хабаровск.
Хорошие они все, в большинстве своём, ребята, удивительной судьбы люди.
Убийцы, правда.
И не понятно, кого из нас посадили, или меня за переход границы, или их за ограбления да убийства. Решетка-то, она с обеих сторон одинакова.
Да и я по роте не тоскую.
А Зоны в ту пору середины восьмидесятых росли как грибы. Центральная печать писала о резком падении уровня преступности среди населения Страны Советов, а наши Петровы да Сидоровы изо дня в день трудились, не покладая рук над строительством новых Исправительно-Трудовых Колоний для вновь и вновь прибывающих себе подобных. Рота наша конвойная превратилась сначала в батальон, повысив звание командира роты от капитана до майора, затем в полк - до полковника. А к моменту моей счастливой демобилизации шли уже разговоры о новой конвойной дивизии (до генерала).
Дармовых рабочих рук великой Стране Советов для проведения в жизнь великих начинаний Партии и Правительства явно не стало хватать.
Я как-то из пьяной и блядской (сорри) самоволки в роту возвращался, смотрю, бабка старая с двумя огромными баулами стоит, через дорогу перейти боится. Я котомки ее прихватил, спрашиваю:
- Куда тебе, старая?
- Да в зону, к сыну. Ему 41. Он у меня за убийство 15 лет отсидел. Недавно вроде вышел, и за новое загремел. Еще 15 заработал. Он у меня добрый, душевный. А вот тот, что дома остался, дык тот изве-е-ерг.
ПЕКИН
Примерно через двенадцать с половиной минут добрые и душевные корейские братья вернулись. Тот, что слева поправил значок Вождя и Учителя на лацкане, протянул паспорт с визой и потрепал меня за дряблую щеку молодого алкоголика. Тот, что слева - Петру. Потрепал его за дряблое ухо молодого алкоголика.
Взяли нас под белые, дрожащие, студенческие, комсомольские, непокусанные локоточки и быстрым шагом повели к тяжёлой двери, к выходу наружу в коммунизм с капиталистическим путём в лице города героя Пекина, Земля, Солнечная Система, Млечный Путь.
Выставили.
Китайские товарищи у дверей перехватили эстафету поколений и не менее быстрым шагом донесли нас до черного воронка. Черный воронок перехватил эстафету по солнечным улицам солнечного Пекина и докатил нас (долго, кстати, катил) вместо железнодорожного вокзала до небольшого аэродрома, очень похожего на аэродром бывшей военной базы. Небольшой четырехместный, двухмоторный самолет, очень похожий на штурмовик конструктора Серёги Ильюшина Ил-2 времен Великой Отечественной Войны с большим Северокорейским флагом на хвосте, с большими красными иероглифами на фюзеляже и маленьким переводом к ним на английском языке - "Эр Корея" ожидал нас на разбитом бетоне взлетной полосы.
Две низкорослых девицы-сестрицы мэйд ин Пхеньян с черными завитыми волосёшками под пухлыми кепками цвета хаки по-доброму улыбались около трапа и деловито представились на неплохом русском языке. Та, что слева сказала мне: "Я твой товарищ с сегодня и гид, мой имя Кин Чо!" Та, что справа, поправив значок Руководителя на крепкой груди, выкрикнула по-пионерски Петюне: "А я твой гид и товарищ, мой имя Кин Ху"!
Кин Чо продолжила не менее пионерским голосом: "Садитесь на этот в самолет и полетели на Народную Республику Корея! Без нашего разрешения из самолета и на улицах не ходить. А то неправильно будет".
Нам комсомольцам ничего уже больше не хотелось, кроме как залить горящую магнитку пивцом, или выпученные глаза с больной головой рюмкой водки Столичная. О пиве и помышлять не можно было, хотя Петя и спросил осторожно у пионерок при взлете: "А не можно ли пивка, сестрички, чтобы ухи не закладывало"? На что получил настолько испепеляюще-недоумевающий взгляд, что энергетическое поле вокруг самолета заколебалось, а голова у нас заболела еще шибче.
Ил-2, тяжело поднявшись в воздух, потянулся в сторону восходящего солнышка, в сторону города-героя на реке Тэгонганг Пхеньян.
Через десять минут нормального полёта Петр толкнул меня локтем и тихонько шепнул:
- Мишель, я больше не могу. Давай-ка, мы с тобой одну бутылочку подарошную уговорим. Одной Ему более чем сполна будет. А то ведь придется меня этим же самолетом обратно в Пекин тащить грузом 200. У меня уже, по-моему, в темечке дырка образовалась, и магма из неё прёт.
- Ну, давай, только доставай свою, а мою Командиру подарим. Девчонок, наверное, придется угощать. Или определимся, пьем весело или с женщинами?
- Да какие дела! Мне лично ста пятидесяти вполне хватит очухаться.
Петро полез в рюкзак под пристальные взгляды экскурсоводов-политпросветителей. Долго там шарил дрожащей рукой и вдруг, изменившимся из белого в зелёное ртом, шепотом произнес: "Не-е-ту, блядь, экскъюз май фрэнч!".
Я бросился к своей котомке и истошно её проверил на наличие напитка. "Есть! А твой наверное, эти суки, пень-тань хуаньдани из посольства при обыске попёрли".
Петя тоскливо смотрел на меня, как оглоблей побитая лань, с выпуклыми, красивыми, красными глазами. Естессно даже и мысли не могло быть, чтобы вскрыть и выпить второй подарок. Можно было б еще что-то придумать, если бутылка завертывалась пробкой, немного ее отогнуть, открыть, а потом разбавить водицей. Но с бескозыркой на бутылке нельзя сделать ничего. Бескозырки делаются для единоразового пользования.
Вот, кстати, Петро, еще одна из причин русского беспробудного пьянства. Если уж купил - выпей до конца. Если уж похмеляешься - то целой бутылкой. Вот так и споили народ, сволочи массоны. На пробках экономили. У них то там, "наверху", пробки всегда закручивающиеся были. Выпил, посмаковал, и завтра на опохмелку оставил. Так как если и есть на свете эликсир трезвости, то он на спирту.
Я сказал Петюне, что давай, потерпим до гостиницы, там, в кафе наверняка что-то есть, или может в так называемом мини-баре. Я слышал про все эти заграничные штучки с бесплатными холодильниками в гостиницах международного масштаба.
Брателло Петро смирился с тяжёлой участью своего усталого тела и замер до самого прилета в международный, из трёх самолетов и строгого режима, аэропорт города-героя Пхеньян, Северная Корея, Земля, Солнечная Система.
КОМСОМОЛЬСК-НА-АМУРЕ
Из зоны строгого режима ИТК-7 города-героя Комсомольска-на-Амуре в свое время произошла, кстати, или не кстати говоря, попытка побега, которая вошла в историю побегов из тюрем всей нашей криминальной Земли.
В 1952 году, в сентябре седьмого, темной ноченькой, зону, попросту ГУЛАГ, попытался покинуть Николай Иванович Кострюк, бывший полотёр конструктора самых эффективных в то время в мире боевых самолетов-истребителей товарища Ильюшина Сергея Владимировича.
Николай Иванович сконструировал самодельный вертолет, на основе двигателя двух трофейных японских бензопил. Почему двух, потому что Николай, сам того не подозревая, стал первооткрывателем в системе вертолетостроения. В первое опробование летательного аппарата, когда использовалась только одна бензопила, лопасти винта, выточенные на деревообрабатывающем станке, стали закручивать сухое тело полотера по курсу движения винта работающей бензопилы. Полет не удался, так же как в свое время не удался полет первого реактивного истребителя у Ильюшина. За что и первый (полотер) и второй (конструктор), как раз, и оказались в местах не столь отдаленных.
Николай придумал самое простое и надежное решение в сложившейся ситуации. Он соединил два двигателя, но первый крутил лопасти по часовой стрелке, тогда как второй - против. Тяга увеличивалась, сухое тело, не знавшее вот уже восемь лет вкусной и здоровой пищи, не то, что тело начальника лагеря, могло продолжать движение вверх и вперед.
Марьянка Туголукова, царство ей небесное, сделала по этому поводу замечательное и грамотное замечание, - "Мастера! Мастера, тише, блин-душа! Что может быть самым лучшим сувениром из Совы нашему Любимому Вождю и Учителю? Да, конечно же, бутылка родной, холодной, правильной Русской Водки!"
На том и порешили.
Прямо после беседы с тов. Толмачевым В.В. за пятнадцать минут до отхода поезда Петюня приобрёл две чебурашки "Андроповской", с бескозырками, прямо под "варежкой" "Памятника уходящих на Германский фронт Танкиста и Рабочего его туда спроваживающего". Купил из-под широкой юбки цыганской широкой бабки. Даже, наверное, прямо из трусов. Такие тёпленькие они были, эти родные наши чебурашки.
ВАНУА-ЛЭВУ
Про рокеров немного опять. Это от меня уже.
Амстердам перетянул на свою голландскую сторону кроме Трощенкова еще одного бывшего барабанщика славного Аквариума - Женю Губермана. Женя совсем там себя неплохо чувствует и совсем не дурак выпить и покурить самокруточку с марихуанкой. По первой позиции они активно сошлись с борцом за права человека, членом бывшей подпольной организации в защиту свободы совести и тяжелой борьбы с антисемитизмом в столице нашей родины Москве Наташенькой Кушак, именуемой Мишкой в дальнейшем писательницей Кушак.
И сдается мне, что происходила между ними, Кушачкой и Губкой, по этому поводу даже где-то, какая то любовь.
МГ.
ТОРОНТО
Могу сказать на собственном опыте, что "первая позиция", на счет не дурак (дурочка) выпить, связала в этой жизни еще два влюбленных когда-то давным-давно сердца, меня и жену мою Манечку, Марию Вовдиченко. Маша у меня такая высокая, плотная, чем-то схожая по консистенции тела с Дэми Моор - оторвочка, с длинными, черными, вьющимися волосами до плеч, крутыми донельзя бёдрами, а всё остальное - большие, добрые, зелёные глаза.
И такая она прямо вся! Во какая! Аж зубы сводит ночью. У неё.
Куплю, бывало, бутылку портвейна, сядем мы с ней за стол, смотрим на небоскребы Торонто и пьем потихонечку. Потом я за вторым пузырём сбегаю, а то и за третьим. Не хватает иногда. Зазвонит телефон, Маша побежит отвечать в другую комнатёшку, а я, будь не дурак, хватану прямо из дула, да глоток побольше норовлю сделать, пока жена не видит. Иногда и из жениного стакана отопью, а что, она же женщина, должна блюсти себя. Тем более что работает в престижном модельном агентстве, выглядеть хорошо должна, а не как последняя синявка и лохудра с Казанского вокзала города-героя Москвы.
Пару раз заставала меня за этим делом моя золотая. Скандал конечно. Вором меня обзывала. Ну и что, сама то она бутылки от меня только дело и успевает перепрятывать. Те, что не допила в одиночестве скромном.
Так и живем.
Пустая посуда достаточно хорошо выручает в финансовом отношении. Однажды я бутылки, что на балконе накопил, сдал - так мы телевизор на кухню купили.
Сейчас на сервант собираем.
ВАНУА-ЛЭВУ
Да! Ну и что!
Да! Ну и что! Это же генетическое несчастье нашей Родинки под скромным названием - Россия.
Это не только наша с ним беда. У нас же у русских каждый встречный поперечный пельмень-индивидум, страдает генетическим алкоголизмом, передаваемым от одного близкого и любимого родственника к другому поколениями из поколений, веками.
У меня дед алкаш был, отец алкаш, их деды и отцы алкаши. У него и подавно. Правда, по материнской линии все, вроде, нормально, а вот отец с дедами выпить были горазды. А если еще глубже копнуть, так там сроду трезвых не было в простодушных-то наших семьях. В общем - алкаши мы все, но нечего на бутылку пенять - это наша Родина-мать виновата во всём.
Я то ладно сейчас хоть коктейлями изысканными и дорогими заправляюсь на этом острове Вануа-Лэву дремучем-блять. Могу себе позволить! Заслужила! А вот раньше то, как на одной водяре люди жили? Это же тоска какая-то.
Да ужас!
Одним словом, когда в стране дешёвая водка, население спивается. Когда в стране дорогая водка, население начинает говорить по английски.
МГ.
Бутылки я сдаю на соседнюю улицу в винный магазин под скромным названием "Истина в вине". Его открыли двое молодых парней - поляк и грек, и кажется мне, что дела у них идут совсем неплохо. Благодаря мне. Магазинчик этот по-своему необычен, вино ты делаешь в нем сам. В славной Канаде, Земля, Солнечная Система, каждый индивидуум имеет полное право гнать свое собственное горячительное зелье, будь то сухое вино, портвейн или самогонка в количестве четырехсот литров в каждый финансовый год. Можно это делать дома, а можно в таких вот небольших магазинчиках, где о твоем бухле еще и позаботятся с капиталистическим трудолюбием.
Там то я и гоню свой "Мерло" на подстилке под названием "Тайное Вечере".
Пан с греком, зовут их соответственно Януш Пиро и Питр Пападакис, снабжают тебя всем необходимым, чистым виноградным соком, специями, бочками, и тому подобной винной ерундой, сами следят в своих подвалах за брожением сока, фильтруют вино, через три-четыре месяца звонят тебе и просят получить товар.
В стоимость входит все, кроме бутылок. Так что новые доморощенные виноделы сами должны снабдить себя тарой. А если они не могут это сделать, ведь бутылочек-то надо не меньше сорока, то им предлагаются и бутылки, но по цене - один доллар штука. И таких виноделов без бутылок много, ой как много.
Не многие по ночам по помоечкам пустые бутылки любят собирать, а?
Тут то и появляюсь я со своей стеклотарой всего за пятьдесят центов. Желающих бывает иногда так же много, как в приемном пункте стеклопосуды во времена поднятия цен на спиртное в России на улице татарина Сулимова.
Бизнес, ёбтать!
Экскъюз май фрэнч.
ПЕКИН
Восьмидневная поездка в вагоне СВ номер 3, на местах 6 и 7 прошла в винных парах и парах вкусной и здоровой пищи. Причем мы даже не ходили, не толкались в ресторан, нам всё питание и боезапас коньяка приносили в "номер" по прямому указанию начальника поезда. Ему, видимо, очень серьёзная директива по наши души пришла, потому как когда Петюня, спутав в полубредовом состоянии туалет с тамбуром, помочился в угол оного на глазах проводника, это действо нареканий не вызвало никаких, только легкое недоумение на некрасивом лице отразило внутреннее переживание умудренного опытом вечного странника Дальневосточной Железной Дороги.
На удивление быстро прошёл таможенный и пограничный досмотр. Таможенники, лишь на минуту приоткрыли дверь в купе, улыбнулись, поставили печати и удалились с теми же загадочными улыбками, уступив место пограннаряду. Прапор с суровой усмешкой знающего всё человека поставил печать в новенькие паспорта, даже не взглянув на наши изнеможенные нарзаном физии.
Китайские товарищи просто поставили два скромных штампика в паспортах, тоже не взглянув в наши глаза. Мы ведь для них все равно на одно лицо.
За окнами замелькали незнакомые просторы первой моей и Петиной заграницы. Мелькали очень быстро, так как поезд практически не останавливался нигде до самого Пекина, а наши глаза уже не в состоянии были переносить всё это мельтешение, поэтому мы переключились на забытый на время коньяк "Белый Аист".
В Пекине рано утром на вокзале Ямото нас встретили двое. Кто?
Невысокие братоподобные китайцы сложили наши рюкзаки в багажник черной машины неизвестной модели, взяли нас под белые горемычные, трясущиеся рученьки, посадили легонько на заднее сиденье и с мигалочками, с мигалочками понесли по светлым Пекинским улицам, мимо Парка Бэйхай к малоприметному особняку Посольства Северной Кореи.
Все дело в том, что, (как нам объяснил во время политбеседы тов. В.В. Толмачев) после похолодания, даже сибирского холода в отношениях с Северной Кореей, консульство Кореи в Москве перестала выдавать разрешения на въезд и визы Советским Гражданам. До "похолодания" визу просто можно было получить на границе в аэропорту Пхеньяна. Потом все прямые рейсы из Москвы, да и из всех городов мира в Пхеньян отменили, так как единственное Консульство, выдававшее визы находилось в Пекине. Так что все компании летели в Пекин, там народ заполучал разрешения и потом уж местной Северокорейской компанией "Эр Корея" летел в Пхеньян. Даже в нашем суперспецифичном случае мне и Петюне пришлось колесить за визами в Пекин.
Везли нас быстро, стёкла затемненные, головы больные, глаза тревожно смотрящие в никуда. Пекина я в ту поездку толком и не увидел. Потом уже годами позже, когда кислоту в Шанхай из Амстердама местным дилерам таскал, на пару дней специально в Пекин смотался. Хороший город, особенно "Утка По Пекински" в ресторане "Цяньмэнь" понравилась.
В небольшом, тёмного от старости камня, доме на улице Ху Ай с наглухо закрытыми окнами, куда нас привезли китайские братки, двое других братоподобных братков корейского производства, со значками Родного Руководителя на лацканах военных френчей, с улыбками на неодушевленных, замученных суровостью жизни лицах, деловито обыскали наши сухие комсомольские тела.
Затем безжалостно и без объяснений в черном пластиковом пакете исчезло кое-что из наших рюкзаков. Мой фотоаппарат Смена 8-М, прошедший и жёсткие Колхозы Рахмангулово, и безлюдные казахские степи и дикую реку Чарын, Петькин плейер "Тошиба" с радио ЭйЭм и ЭфЭм внутри, жвачка "Болек и Лёлек", спиральный электронагреватель для кипячения чая в экстремальных условиях и четыре пачки проверенных электроникой презервативов Советского производства. Почему? Не положено. На обратном пути выдадим назад под расписку.
Забрали паспорта, сфотографировали нас "Поляроидом" в фас и профиль у белой стены под портретом Любимого Учителя и молча удалились в большую, но неприметную с первого взгляда дверь.
"Зэй вил би виз ю шортли", - пояснили нам китайские товарищи на английском языке, который мы с Петром не поняли. Мы вообще не понимали ничего к тому времени. Трубы после "Белого Аиста" горели жесточайше, отвлекая от происходящих вокруг бытовых проблем современности.
ПУЭРТО-ПЛАТА
Однажды я сбежал из этого Торонто, от бытовых проблем современности, от всего и от всех, от жены с её "Гденьги!? Гденьги?!", от детей с их соплями и конфетами. От этих идиотских друзей с их идиотскими вопросами ("Ну как ты, брат, когда за базар отвечать будешь и обмоем продажу картин твоих на твои?"), от своих сумасшедших картин, в которых каждый норовит увидеть что-нибудь пошлое, от этих менеджеров с калькуляторами в глазах, и просто толпы на улицах.
Сбежал я на Карибские острова, в орденоносный город Пуэрто Плата, что в солнечной Доминиканской Республике. Всего шесть часов полета из Торонто авиакомпанией "Канада-3000" в битком набитом самолете, и ты "переносишься из тридцатиградусной злобы зимы в ласковые объятья тропиков".
Так, по крайней мере, обещало туристическое агентство Ай-Пи-Ти Трэвэл, где хозяйкой сидит красивая носатенькая евреечка Мария Абраамовна Крон, разучившаяся почти говорить по-русски и не научившаяся таки говорить по-английски.
Совсем как моя дочка Стешка.
СТИХИ
Там где площадь Пятого Года была
Красавица Фудзи возникла
Свердловск - префектура Куроки теперь!
Первых, кого я увидел в аэропорту Пуэрто Плата, (а совок совка видит издалека) это двух "клубней", сидевших в приседе и куривших под табличкой "No smoking area". Они были небриты и пьяны от холявского коньяка после десятичасового полета, их коротко стриженые головы потели под ласковым субтропическим солнцем, а их некрасивые лица украшали "маски смерти".
Прилетел Аэробус-330 чартерным рейсом из Москвы. Двести с лишним до боли знакомых лиц, до сласти знакомых разговоров.
- Штэм, братан, ну не твою маковку мать! Чё ты как петрушка! Чё мы с этой вонючей чернотой, мазутой в одном автобусе поедем? Давай тачку возьмем по человечи, затянемся!
"Клубнями" мой знакомый из Питера Сашка Седякин, по кличке Сашка-Ирландия, называл молодых людей, настолько явно показывающих свою любовь к местам заключения, что им не достаточно только имиджа бритой головы, лампасов и разговора на пальцах, но и разговаривают и курят они, исключительно находясь в приседе, сидя на корточках.
И, как учил меня друг Лом, ныне покойный, - "Пальцовка у нас, брат Миха, бывает вертикальная, горизонтальная и хаотичная".
ПИТЕР
Сашка-Ирландия, удивительной судьбы человек, прохиндей и циник, будучи в Амстердаме, поженил на себе девочку по имени Шинэйд О"Конор из солнечной Ирландской деревни Вестхилл. Нет, нет - не лысую певицу и борца за свободу и независимость Ирландии. Другую Шинэйд.
Просто подавляющее большинство женщин в Ирландии носят "на себе" такое имя. Сашка - парень расчётливый, поженил девку, та от него понесла и принесла дитяти. Поматросил её и бросил навзничь.
"А чё мне там делать то было в этой деревне - говорит Сашка - темнота, никто ничего не делает, все только играют в футбол и пьют виски по барам, испражняются и дерутся на задворках. Вот и всё развлечение.
Научил их после футбола все-таки ходить мыться, следить за собой. В сауну с вениками ходить. Взялся за гуж - не забудь сходить в душ!
Типа, мойте руки перед и зад!
Хозяйка сауны потом на меня намолиться не могла, пол деревни туда стало ходить. Я ей грю, а чё ты пиво в сауне не продаёшь (представь, они даже в сауну без пива ходят), она попробовала, так через три дня прибежала, грит, сынок, ты ко мне в сауну можешь до конца своих дней бесплатно бегать.
Сам же знаешь, пиво с утра не только вредно, но и полезно.
А чё туда ходить? Мужики все - быдло, бабы - ой! лучше не спрашивай! Чем меньше девушек мы любим, тем больше времени на сон.
Вот и поехал я в Питер, брат. А чего мне бояться, гражданство Ирландское мне обеспечено, так как по их дурацким, представь, законам разводиться нельзя, приеду через три года за паспортом и махну в Штаты! Там классно. Я когда там был в 1990, работал у одного еврея на Брайтоне. Пиво разбавишь немного водичкой, считай, домой полтинник грина несёшь, плюс кое-какая зарплата, плюс некоторые идиоты на чай дадут. Малина, брат!"
Сашку посадили на пику в Питере в Ночном клубе "Red Devil" за то, что он слишком резво после Ирландской деревни прижался к какой-то девахе во время медленной пляски. Закололи его в туалете и посадили, прижав к стенке, в тёмном углу. Закололи мастерски - кровь даже не выступила наружу - вся протекла внутрь. Провалялся он, по виду - пьянь-пьянью, почти до утра. Охрана пыталась распинать, а он уже и не отражает ничего.
К больнице подвезли его уже холодного.
Интересная фраза, совсем как на надгробной плите, была залихвацки выведена красной помадой над писсуаром, под которым валялся Санёк-Ирландия. Я уже потом, когда на похороны прилетел в Питер из Стокгольма, заходил с Жориком Поляковым-партийным-председателем в этот клуб. Так сказать на место действа.
Вот она, как будто не дешёвой помадой написана в моём мозгу над писсуаром, а топориком на полешке Наденьки Городской.
"Не льсти себе - подойди поближе".
Такие дела.
ВАНУА-ЛЭВУ
Я тоже на этих похоронках присутствовала. Марэнта, с Шестого канала, толд ми, что девочка, к которой прислонился слишком крепко Санька, принадлежала какому-то простому на вид мужчинке, лысоватому такому, с мягким взором теплых глаз, вкрадчивой улыбкой полутрепетного рта и на костюме дорогом. Он бывал в этом клубе несколько раз, посещая родной Питер.
Девочку ту звали, по Марэнтовской версии скромно и по-русски - Оксана Фёдорова.
А вот мужчинка тот симпатичный носил скромную, русскую же фамилию Путин.
Догадайтесь с двух раз, откуда на нас, на всех грешных покатилась эта фраза, про мочиловку в сортирах?
МГ.
КОМСОМОЛЬСК-НА-АМУРЕ
Приседают мужички, когда выводят их из Столыпинского и конвой дает команду сесть, если автозак еще не подъехал, чтобы повезти их "на тюрьму" или зону по этапу.
Вот тогда то они все и сидят как клубни, ведут свои тяжелые беседы, а иногда и курят, если разрешено.
Сколько раз я наблюдал таких пареньков, когда случалось мне подзалететь с употреблением спиртных напитков (в виде клея БФ) на территории полка, или после застуканной самоволки в орденоносном городе на Амуре - Комсомольске.
Тогда командир нашей роты вытаскивал меня за шкварник из Комсомольской комнаты, где я два года менял на выцветших стендах старых или умерших членов Политбюро новоявленными, и бросал коротко:
- В конвой!
И уезжал я в вонючем автозаке, с водилой армянином Арменом, колесить по просторам Дальневосточного края, вдоль Байкало-Амурской Магистрали, построенной, как и в предыдущие тридцатые годы, город Юности на крови да слезах зэка Петровых и Сидоровых зэка. От Комсомольска-на-Амуре до тех же Хурмулей на ИТК-10, ходу на разваленном заке часов пять. Совсем как от Амстердама до Парижа во временном эквиваленте.
И понаслушаешься ты разговоров и рассказов уголовной братии, да попьешь с ними чифиря, который сам же и заваришь на таблетке сухого спирта, одеколончиком тройным или огуречной водой угостишь, да еще может, и сам зелья этого хлебнешь, так тебя по тернистым сопкам так растащит, что непонятно уже становится, кто кого конвоирует. А приедешь на зону, пересчитаешь пареньков, сдашь их, болезных, пьяному прапорщику, пожрешь какой-нибудь парашки в карауле и - в обратную дорогу с новой партией зэка Петровых на новый этап. Уже на "вагонку". В Совгавань или в Хабаровск.
Хорошие они все, в большинстве своём, ребята, удивительной судьбы люди.
Убийцы, правда.
И не понятно, кого из нас посадили, или меня за переход границы, или их за ограбления да убийства. Решетка-то, она с обеих сторон одинакова.
Да и я по роте не тоскую.
А Зоны в ту пору середины восьмидесятых росли как грибы. Центральная печать писала о резком падении уровня преступности среди населения Страны Советов, а наши Петровы да Сидоровы изо дня в день трудились, не покладая рук над строительством новых Исправительно-Трудовых Колоний для вновь и вновь прибывающих себе подобных. Рота наша конвойная превратилась сначала в батальон, повысив звание командира роты от капитана до майора, затем в полк - до полковника. А к моменту моей счастливой демобилизации шли уже разговоры о новой конвойной дивизии (до генерала).
Дармовых рабочих рук великой Стране Советов для проведения в жизнь великих начинаний Партии и Правительства явно не стало хватать.
Я как-то из пьяной и блядской (сорри) самоволки в роту возвращался, смотрю, бабка старая с двумя огромными баулами стоит, через дорогу перейти боится. Я котомки ее прихватил, спрашиваю:
- Куда тебе, старая?
- Да в зону, к сыну. Ему 41. Он у меня за убийство 15 лет отсидел. Недавно вроде вышел, и за новое загремел. Еще 15 заработал. Он у меня добрый, душевный. А вот тот, что дома остался, дык тот изве-е-ерг.
ПЕКИН
Примерно через двенадцать с половиной минут добрые и душевные корейские братья вернулись. Тот, что слева поправил значок Вождя и Учителя на лацкане, протянул паспорт с визой и потрепал меня за дряблую щеку молодого алкоголика. Тот, что слева - Петру. Потрепал его за дряблое ухо молодого алкоголика.
Взяли нас под белые, дрожащие, студенческие, комсомольские, непокусанные локоточки и быстрым шагом повели к тяжёлой двери, к выходу наружу в коммунизм с капиталистическим путём в лице города героя Пекина, Земля, Солнечная Система, Млечный Путь.
Выставили.
Китайские товарищи у дверей перехватили эстафету поколений и не менее быстрым шагом донесли нас до черного воронка. Черный воронок перехватил эстафету по солнечным улицам солнечного Пекина и докатил нас (долго, кстати, катил) вместо железнодорожного вокзала до небольшого аэродрома, очень похожего на аэродром бывшей военной базы. Небольшой четырехместный, двухмоторный самолет, очень похожий на штурмовик конструктора Серёги Ильюшина Ил-2 времен Великой Отечественной Войны с большим Северокорейским флагом на хвосте, с большими красными иероглифами на фюзеляже и маленьким переводом к ним на английском языке - "Эр Корея" ожидал нас на разбитом бетоне взлетной полосы.
Две низкорослых девицы-сестрицы мэйд ин Пхеньян с черными завитыми волосёшками под пухлыми кепками цвета хаки по-доброму улыбались около трапа и деловито представились на неплохом русском языке. Та, что слева сказала мне: "Я твой товарищ с сегодня и гид, мой имя Кин Чо!" Та, что справа, поправив значок Руководителя на крепкой груди, выкрикнула по-пионерски Петюне: "А я твой гид и товарищ, мой имя Кин Ху"!
Кин Чо продолжила не менее пионерским голосом: "Садитесь на этот в самолет и полетели на Народную Республику Корея! Без нашего разрешения из самолета и на улицах не ходить. А то неправильно будет".
Нам комсомольцам ничего уже больше не хотелось, кроме как залить горящую магнитку пивцом, или выпученные глаза с больной головой рюмкой водки Столичная. О пиве и помышлять не можно было, хотя Петя и спросил осторожно у пионерок при взлете: "А не можно ли пивка, сестрички, чтобы ухи не закладывало"? На что получил настолько испепеляюще-недоумевающий взгляд, что энергетическое поле вокруг самолета заколебалось, а голова у нас заболела еще шибче.
Ил-2, тяжело поднявшись в воздух, потянулся в сторону восходящего солнышка, в сторону города-героя на реке Тэгонганг Пхеньян.
Через десять минут нормального полёта Петр толкнул меня локтем и тихонько шепнул:
- Мишель, я больше не могу. Давай-ка, мы с тобой одну бутылочку подарошную уговорим. Одной Ему более чем сполна будет. А то ведь придется меня этим же самолетом обратно в Пекин тащить грузом 200. У меня уже, по-моему, в темечке дырка образовалась, и магма из неё прёт.
- Ну, давай, только доставай свою, а мою Командиру подарим. Девчонок, наверное, придется угощать. Или определимся, пьем весело или с женщинами?
- Да какие дела! Мне лично ста пятидесяти вполне хватит очухаться.
Петро полез в рюкзак под пристальные взгляды экскурсоводов-политпросветителей. Долго там шарил дрожащей рукой и вдруг, изменившимся из белого в зелёное ртом, шепотом произнес: "Не-е-ту, блядь, экскъюз май фрэнч!".
Я бросился к своей котомке и истошно её проверил на наличие напитка. "Есть! А твой наверное, эти суки, пень-тань хуаньдани из посольства при обыске попёрли".
Петя тоскливо смотрел на меня, как оглоблей побитая лань, с выпуклыми, красивыми, красными глазами. Естессно даже и мысли не могло быть, чтобы вскрыть и выпить второй подарок. Можно было б еще что-то придумать, если бутылка завертывалась пробкой, немного ее отогнуть, открыть, а потом разбавить водицей. Но с бескозыркой на бутылке нельзя сделать ничего. Бескозырки делаются для единоразового пользования.
Вот, кстати, Петро, еще одна из причин русского беспробудного пьянства. Если уж купил - выпей до конца. Если уж похмеляешься - то целой бутылкой. Вот так и споили народ, сволочи массоны. На пробках экономили. У них то там, "наверху", пробки всегда закручивающиеся были. Выпил, посмаковал, и завтра на опохмелку оставил. Так как если и есть на свете эликсир трезвости, то он на спирту.
Я сказал Петюне, что давай, потерпим до гостиницы, там, в кафе наверняка что-то есть, или может в так называемом мини-баре. Я слышал про все эти заграничные штучки с бесплатными холодильниками в гостиницах международного масштаба.
Брателло Петро смирился с тяжёлой участью своего усталого тела и замер до самого прилета в международный, из трёх самолетов и строгого режима, аэропорт города-героя Пхеньян, Северная Корея, Земля, Солнечная Система.
КОМСОМОЛЬСК-НА-АМУРЕ
Из зоны строгого режима ИТК-7 города-героя Комсомольска-на-Амуре в свое время произошла, кстати, или не кстати говоря, попытка побега, которая вошла в историю побегов из тюрем всей нашей криминальной Земли.
В 1952 году, в сентябре седьмого, темной ноченькой, зону, попросту ГУЛАГ, попытался покинуть Николай Иванович Кострюк, бывший полотёр конструктора самых эффективных в то время в мире боевых самолетов-истребителей товарища Ильюшина Сергея Владимировича.
Николай Иванович сконструировал самодельный вертолет, на основе двигателя двух трофейных японских бензопил. Почему двух, потому что Николай, сам того не подозревая, стал первооткрывателем в системе вертолетостроения. В первое опробование летательного аппарата, когда использовалась только одна бензопила, лопасти винта, выточенные на деревообрабатывающем станке, стали закручивать сухое тело полотера по курсу движения винта работающей бензопилы. Полет не удался, так же как в свое время не удался полет первого реактивного истребителя у Ильюшина. За что и первый (полотер) и второй (конструктор), как раз, и оказались в местах не столь отдаленных.
Николай придумал самое простое и надежное решение в сложившейся ситуации. Он соединил два двигателя, но первый крутил лопасти по часовой стрелке, тогда как второй - против. Тяга увеличивалась, сухое тело, не знавшее вот уже восемь лет вкусной и здоровой пищи, не то, что тело начальника лагеря, могло продолжать движение вверх и вперед.