Страница:
неделимое "я", а потому в нем нет той двойствености, которая необходима для
восприятия воли. Мышление столь же мало, как и желание, является фактом,
который можно было бы фиксировать для целей научной психологии. Мыслить
значит судить, но что представляет собою суждение для внутреннего
восприятия? Ровно ничего. Это нечто чуждое, привходящее в качестве
постороннего элемента в восприятие, чего нельзя вывести из того
строительного материала, который натаскали эти психологические Фазольты и
Фафнеры. Каждый новый акт суждения разрушает кропотливую работу атомистов
ощущения. Так же обстоит дело и с понятием- Ни один человек не мыслит
понятиями, тем не менее существуют понятия, как и суждения. В конце концов
совершенно правы противники Вундта, утверждая, что апперцепция не есть факт
эмпирически - психологического характера, что она и не акт, который можно
было бы воспринять. Бесспорно, Вундт глубже своих противников. Только
плоские умы могут быть ассоционными психологами. Он не без основания
связывает апперцепцию с волей и вниманием. Но апперцепция столь же мало
является фактом опыта, как и внимание, как понятие и суждение. Итак, если
все это, как желание, так и мышление существует, если все это оставить без
изучения нельзя, если далее все это зло смеется над попытками подвергнуть их
анализу, то ясно, что мы стоим перед выбором: принять ли нечто такое, что
обусловливает самую возможность психической жизни, или нет.
Пора поэтому оставить разговоры о какой-то эмпирической апперцепции и
признать раз навсегда, что Кант был глубоко прав, признавая одну только
трансцендентальную апперцепцию. Но если неугодно расстаться с опытом в
качестве средства изучения, то тогда остается только расплывчатая,
безнадежно пустая атомистика ощущений с ее ассоциативными законами.
Психология же при этом, с точки зрения своей методы, должна превратиться в
придаток к физиологии и биологии, как у Авенариуса. Последний очень тонко
разработал один только, и то весьма узкий, отдел всей нашей психической
жизни, но его труд не вызвал дальнейшего развития идей, лежащих в его
основе, за исключением немногих, кстати, очень неудачных попыток.
Таким образом, отсутствие философской точки зрения в изучении нашей
души вполне показало, что оно не может привести нас к постижению истинной
сущности человека, что никакие утешения не могут нам доставить гарантии
того, что мы таким путем когда-нибудь в будущем достигнем желательных
результатов. Чем лучше психолог, тем скучнее ему изучать современные системы
психологии. Так все они вместе и каждая порознь прилагают всяческие усилия к
тому, чтобы по возможности меньше обращать внимание на то единство, которое
только и является основой каждого психического явления. Тем сильнее поражает
нас своей неожиданностью последний отдел каждой такой психологии, трактующий
о развитии единой гармонической личности. Это единство, которое представляет
собою истинную бесконечность, думали создать из большего или меньшего числа
определяющих его элементов. "Психология как опытная наука" хотела найти
условие всякого опыта в самом опыте! Подобные попытки вечно рушатся и вечно
возобновляются, так как умственное течение, подобное позитивизму и
психологиз-му,не исчезнет до тех пор, пока будут существовать посредственные
и оппортунистические головы, пока не переведутся натуры, неспособные довести
свою мысль до ее окончательного завершения. Кто, подобно идеализму, дорожит
душой и не хочет ею жертвовать, тот должен отказаться от психологии. Кто
создает психологию, тот убивает душу. Всякая психология хочет вывести целое
из отдельных его частей, представить его в виде чего-то обусловленного. Но
более вдумчивый взгляд признает, что частные явления вытекают здесь из
целого, как своего первоисточника. Так психология отрицает душу, а душа, по
своему понятию, отрицает всякую науку о себе: душа отрицает психологию.
В этом исследовании мы решительно высказались в пользу души и против
комичной и вместе с тем жалкой психологии без души. Для нас является еще
вопросом, можно ли совместить психологию с душой, можно ли вообще науку,
ищущую раскрытия законов причинности и норм мышления и желания, поставить
рядом с свободой мышления и желания. Даже принятие особой "психической
причинности" мало поможет делу: психология, показав наконец свою собственную
неспособность, дает тем самым блестящее доказательство в пользу понятия
свободы, понятия вообще осмеянного и поруганного.
Этим мы еще не провозглашаем новой эры в области рациональной
психологии. Напротив, если согласиться с Кантом, то трансцендентальная идея
души является для нас руководящей нитью при восхождении в ряду условий
вплоть до необусловленного, а не наоборот, т.е. при "схождении к
обусловленному". Нужно только отвергнуть все попытки вывести это
необусловленное из обусловленного, вывод, который неизменно преподносится
нам в конце какой-нибудь книги в 500 - 1500 страниц. Душа есть регулирующий
принцип, который должен лежать в основе и руководить нами при всяком истинно
психологическом, но не относящимся к области анализа ощущении, исследовании.
В противном случае, сколько старания, любви и понимания мы ни вложили бы в
это дело, всякое изображение психологической жизни человека в самой
существенной части своей страдало бы роковым пробелом.
Совершенно непонятно, откуда взялось столько мужества у исследователей
легко разделаться с понятием "я" только на том основании, что "я" не
поддается восприятию в той форме, в какой мы воспринимаем цвет апельсина или
вкус щелочи. Тем более странно, что эти исследователи даже не пытались
анализировать такие чувства, как стыд и вина, вера и надежда, страх и
раскаяние, любовь и ненависть, тоска и одиночество, тщеславие и
восприимчивость, жажда славы и потребность в бессмертии. Каким иным путем
хотят Мах и Юм объяснить один только факт стиля, как не с помощью
индивидуальности? Далее: животные ничуть не боятся своего отражения в
зеркале, но ни один человек не в состоянии будет провести свою жизнь в
зеркальной комнате. Может быть, этот страх следует себе объяснить
"биологически", "дарвинистически" страхом перед своим двойником (которого,
интересно заметить, нет у женщины)? Стоит только назвать слово двойник для
того, чтобы вызвать сильнейшее сердцебиение у мужчины. Здесь эмпирическая
психология совершенно бессильна, здесь нужна глубина. Ибо как можно все эти
явления свести к отдаленной стадии дикости. животности, когда человечество
лишено было той безопасности, которую в состоянии доставить одна только
цивилизация, как это сделал Мах, признав страх у маленьких детей пережитком
онтогенетического развития? Я об этом только вскользь упомянул с тем, чтобы
по ставить на вид "имманентным" и "наивным реалистам", что в них самих
имеется много такого, о чем они...
Почему человека неприятно задевает, когда говорят, что он принадлежит к
ницшеанцам, гербартианцам, вагнерианцам и т.д.? Словом, когда его подводят
под определенное понятие? Ведь такой случай наверное приключился и с Махом,
когда кто-либо из милых друзей хотел его причислить к позитивистам,
идеалистам и т.п. Неужели он серьезно думает. что чувство, которое вызывают
в нас подобные определения со стороны других людей, можно исчерпывающе
объяснить полной уверенностью в одиночности совпадения "элементов" в одном
человеке, что это чувство есть не что иное, как оскорбленный расчет
вероятности? Однако это чувство не имеет ничего общего с тем явлением, когда
мы, например, не согласны с каким-нибудь научным тезисом. Его не следует
смешивать также с тем чувством, которое испытывает человек, когда он сам
причисляет себя, например, к вагнерианцам. В глубочайших основах этого
чувства кроется положительная оценка вагнерианства, так как сам говорящий -
вагнерианец. Человек искренний всегда сознается, что подобным признанием он
имел в виду возвысить Вагнера. В признаниях других людей мы чувствуем, что
человек имел в виду как раз обратное. Отсюда мы видим, что человек может о
себе сказать очень много такого, что ему крайне неприятно слышать от других.
Где же источник этого чувства, которое свойственно даже людям, низко
стоящим? Он находится в сознании, может быть, даже очень неясного, своего
"я", своей индивидуальности, которая чувствует себя стесненной подобными
определениями. Этот протест есть зародыш всякого возмущения.
Как-то нелепо с одной стороны признавать Паскаля и Ньютона великими
мыслителями, а с другой стороны приписывать им целый ряд самых бессмысленных
предрассудков, с которыми "мы" давно уже расстались. Действительно ли мы
ушли уже так далеко от того времени со всеми нашими электрическими дорогами
и эмпиричесими психология-ми? Неужели, действительно, культура (если только
существуют культурные ценности) измеряется состоянием науки, которая всегда
имеет характер социальный, но не индивидуальный, числом лабораторий и
народных библиотек? Является ли культура чем-то внешним по отношению к
человеку, не лежит ли она прежде всего в нем самом?
Можно, конечно, ставить себя выше Эйлера, величайшего математика всех
времен, который говорит: "То, что я делаю в настоящий момент, когда пишу
письмо, я делал бы совершенно так же, если бы находился в теле носорога". Я
не берусь защищать эту мысль Эйлера, она очень характерна для математика,
художник никогда ничего подобном не сказал бы. Тем не менее, я считаю
глубоко неосновательным видеть в ней один только смешной курьез и
оправдывать Эйлера общей "ограниченностью его времени", не дав себе труда
понять содержание этой мысли.
Итак, невозможно обойтись без понятия "я" в психологии, по крайней
мере, по отношению к мужчине. Приходится, правда, сомневаться, совместимо ли
это понятие с номотетической психологией в Виндельбандовском смысле, имеющей
своей целью установить определенные психологические законы. Но это
обстоятельство нисколько не умаляет значения нашего положения о
необходимости понятия "я". Быть может, психология вступит на тот путь,
который был указан ей в одной из предыдущих глав и, таким образом,
превратится в теоретическую биографию. Только тогда она познает истинные
границы всякой эмпирической психологии.
Тот факт, что всякое исследование мужской психологии в конечном счете
сталкивается с чем-то неделимым, неразлагаемым, с ineffabile, поразительно
совпадает с тем, что равномерные явления "duplex", "multiplex personality"
раздвоения или умножения человеческого "я", наблюдались только у женщин.
Психика абсолютной женщины разложима до последнего атома. Мужская психика не
поддается полному разложению на составные части. Этого не в состоянии
сделать самая совершенная характерология, не говоря уже об эксперименте. В
ней заключено ядро сущности, не поддающееся дальнейшему делению. Ж -агрегат,
а потому она диссоциируема, делима.
Поэтому-то так смешно и забавно слышать разговоры гимназистов
(гимназист, как платоновская идея) о женской душе, о женском сердце и его
мистериях, о душевном складе современной женщины и т.д. Вера в женскую душу
является, кажется, в настоящее время и доказательством выдающихся качеств
акушера. По крайней мере, женщины очень охотно слушают, когда им говорят о
женской душе, хотя они отлично (в форме гениды) знают, что все это - ерунда.
Женщина - сфинкс! Ничего более нелепого нельзя было сказать! Вряд ли
какая-нибудь чепуха превзойдет эту! Мужчина бесконечно загадочнее,
несравненно сложнее. Достаточно выйти на улицу, чтобы убедиться, что у
женщины нет ни одного такою выражения лица, которое сразу не стало бы ясным
и понятным для нас. Как бесконечно беден у женщины регистр ее чувств, ее
настроений! Вместе с тем мы на лице мужчины часто видим такое выражение,
которое можно отгадать только в результате продолжительного напряжения
мысли.
Наконец, мы пришли к разрешению вопроса о том, существует ли между
психическими и физическими явлениями известный параллелизм или
взаимодействие. В применении к Ж координирующим началом обоих рядов явлений
следует признать психофизический параллелизм:
по мере того, как женщина стареет, она теряет способность к
психическому напряжению, которая является средством для достижения ее
половых целей и развивается вместе с последними. Мужчина никогда не стареет
в столь сильной степени, как женщина. Духовная деградация для него не
является необходимостью, в отдельных случаях она проявляется в связи с
физической деградацией. Меньше всего, наконец, проявляется старческое
слабосилие у тех людей, которые обладают широко развитой духовной
мужественностью у гениев.
Недаром такие философы - параллелисты чистейшей воды, как Спиноза и
Фехнер, были одновременно и самыми строгими детерминистами. Свободному,
умопостигаемому субъекту М, который выбирает между добром и злом,
руководствуясь своей волей, чужд психофизический параллелизм, который для
психических явлений требует той же последовательной причинности, как и для
явлений механических.
Этим разрешен вопрос о приниципиальной точке зрения всякого
психологического изучения полов. Этот взгляд снова встречается с
колоссальным затруднением в виде целого ряда фактов самого поразительного
свойства. Правда, эти факты лишний раз нам доказывают полнейшее отсутствие
души у Ж и притом самым решительным образом, но с другой стороны они требуют
выяснения одной очень своеобразной черты в поведении женщины, черты,
которая, как это ни странно, до сих пор еще не приобрела ни в одном
произведении значения проблемы.
В свое время мы обратили уже внимание на ясность, свойственную мышлению
мужчины, в сравнении с той неопределенностью, которая господствует в
мышлении женщины. Далее мы указывали, что функция правильной речи,
содержанием которой являются твердые логические суждения, влияет на женщину
в качестве характерного полового признака мужчины. Но то, что возбуждает Ж в
половом отношении, должно являться свойством М. Твердость характера мужчины
производит на женщину также чисто половое впечатление. Она презирает
покладистого, уступчивого мужчину. В подобных случаях говорят о нравственном
влиянии женщины на мужчину, а между тем она стремиться только приобрести
свое половое дополнение во всех его дополнительных качествах. От мужчины
женщины требуют мужественности. Они чувствуют свое незыблемое право
возмущаться и презирать того мужчину, который не оправдал их ожиданий в этом
направлении. Как ни кокетлива, как ни лжива женщина, тем не менее ее
раздражает и возмущает кокетство и лживость мужчины. Она может быть
трусливой до последней степени, но мужчина должен быть храбр. Обыкновенно не
хотят и знать о том, что это все проявления полового эгоизма, который жаждет
неомраченного наслаждения через свое дополнение. И вряд ли можно было бы
найти где-нибудь в опыте более убедительное доказательство бездушности
женщины, чем в том факте, что женщина всегда требует от мужчины души, что на
нее приятно действует доброта, тогда как она сама далеко не добра. Душа есть
половой признак, которого женщина требует от мужчины совершенно так же и для
тех же целей, для каких ей нужна мускульная сила и щекочущие усы. Можно
возмущаться грубостью этого выражения, но дело от этого не изменится.
Сильнее всего действует на женщину мужская воля. В этом отношении она
обладает удивительно тонким чутьем. Она с точностью узнает, где под словами
"я хочу" скрывается у мужчины напряженность и аффектация, и где видна
истинная решимость. В последнем случае эффект получается самый
поразительный. Как может женщина, являясь бездушной, чувствовать душу
мужчины? Как может она, будучи аморальной, судить о его нравственности? Как
может она знать о твердости его характера, если она сама, как личность, не
обладает характером? Как может она чувствовать его волю, не имея сама воли?
Вот формулировка той колоссально сложной проблемы, которая послужит
предметом дальнейшего изложения.
Но прежде, чем приступить к разрешению этого вопроса, необходимо
укрепить со всех сторон занятые нами позиции и защитить их от нападений,
которые могли бы их хоть сколько-нибудь поколебать.
Главное выражение, которое без сомнения будет выставлено против нашего
исследования, заключается в том, насколько найденные положения применимы ко
всем женщинам. Для некоторых, даже для многих женщин это, пожалуй, и верно,
но есть ведь еще и другие,..
Первоначально я не имел в виду останавливаться на специальных формах
женственности. Женщины поддаются подразделению с различных точек зрения. Но
следует остерегаться применить ко всем женщинам то положение, которое
справедливо только относительно какого-нибудь крайнего типа их, хотя бы этот
тип и обладал большой распространенностью, попадался бы нам повсюду,
необходимо однако помнить, что это только известный тип и что характерная
индивидуальность его может потерять всю свою яркость при преобладании
другого прямо противоположного типа. Существует много подразделений женщин,
существуют также различные женские характеры, хотя слово характер следует в
данном случае понимать в эмпирическом смысле. Все черты характера мужчины
имеют много поразительных аналогий в характере женщины -обстоятельство,
которое часто дает повод для разных амфиболии (интересное сравнение этого
рода будет приведено в дальнейшей части этой главы). Но помимо этого
характер мужчины всецело погружен в сферу умопостигаемого и прочно укреплен
там. Благодаря этому для нас опять выясняется факт смешения характерологии и
учения о душе, также общность их судьбы. Характерологические различия женщин
не имеют тех глубоких и прочных корней, которые могли бы привести к развитию
обособленной индивидуальности.
Пожалуй, не существует ни одной женской черты, которая в течение всей
жизни женщины, сохранилась бы в первоначальной своей чистоте, которая не
изменилась бы благодаря воздействию мужской воли и не отступила бы на задний
план или окончательно не уничтожилась бы под ее влиянием. Каковы дальнейшие
различия между одинаково мужественными и одинаково женственными
индивидуумами - этот вопрос я намеренно оставлю пока в стороне. Но сделали
мы это не потому, что сведение психологических различий к принципу половых
промежуточных форм дало нам больше, чем только одну из тысячи руководящих
нитей, которую можно найти в этой запутаннейшей из всех областей. Мы
исходили при этом из того простого соображения, что всякое скрещение с
другим принципом, всякое расширение линейного метода до плоскостного
неблагоприятно отразилось на этой первой попытке основательно разобраться в
характерологических явлениях. Эта попытка имеет в виду нечто больше
установления характеров или эмоциональных типов. Специально женская
характерология должна явиться предметом особого исследования, хотя и
настоящая работа, по мере возможности, не упускала из виду индивидуальных
различий женщин. Мне кажется, что я при этом избежал поспешных и ложных
обобщений и утверждал только то, что в одинаковой степени и с одинаковой
справедливостью применимо ко всем женственным женщинам без исключения. Речь
до сих пор шла о Ж в самом общем смысле слова. Но так как мне в качестве
возражения могут выставить только один тип, то я нахожу нужным
охарактеризовать здесь из всего множества только пару самых противоположных
типов. Все то низкое и гадкое, что я приписал женщине, найдут неправильным в
приложении к женщине - матери.
Придется остановиться на этом несколько дольше. Тут же следует
заметить, что никто не может взяться за разрешение этой проблемы, не
подвергнув одновременно изучению и противоположный полюс матери,
диаметрально противоположную возможность женской натуры. Только таким путем
нам удастся провести точные границы типа матери, резко выделить свойства
матери от всевозможных свойств, присущих другим женщинам.
Диаметрально противоположным типу матери является тип проститутки. Это
противопоставление так же мало можно вынести из каких-нибудь логических
посылок, как и противопоставление мужчины женщине. Последнее мы только
видим, но никогда не доказываем. То же самое и относительно первого: его мы
должны разглядеть или найти в опыте, Только тогда мы убедимся, что оно
ничуть не нарушает стройности нашей схемы. Всевозможные ограничения, которые
здесь необходимо установить, будут рассмотрены в дальнейшем. Пока мы только
рассмотрим женщину с точки зрения двух типов, причем, в одном случае
преобладает один тип, в другом случае - другой.
Эти оба типа - мать и проститутка.
Наше деление может быть превратно понято, если мы не укажем на отличие
его от другого, очень распространенного подразделения. Нередко приходилось
слышать, что женщина является одновременно и матерью и возлюбленной. Мне
трудно уяснить себе мысль и пользу подобного разделения. Должно ли качество
возлюбленной представлять собою определенную стадию, которая необходимо
предшествует материнству? В таком случае оно не может быть длительной
характерологи ческой особенностью. Далее, что говорит нам понятие
"возлюбленная относительно самой женщины? Ровно ничего, разве только то, что
ее любят. Придает ли это понятие женщине существенное качество, или оно дает
только внешнее определение ей? Быть любимой может быть одинаково как мать,
так и проститутка. В крайнем случае, можно было бы под видом "возлюбленной"
описать целую группу женщин, которая занимает среднее положение между
матерью и проституткой, которая представляет собою промежуточную форму двух
упомянутых полюсов. Или, быть может, считали необходимым особо подчеркнуть
тот факт, что женщина стоит в других отношениях к отцу своих детей, чем к
самим детям. Но иногда под "возлюбленной" следует понимать женщину, которая
дает себя любить, т.е. всецело отдается любящему. Этим однако мы еще ничего
ценного не приобрели, так как в подобном случае и мать, и проститутка
формально могут действовать одинаково. Понятие "возлюбленная" еще ничего не
говорит о качествах того существа, которое является предметом любви: да, это
само собою понятно, так как оно выражает собою определенную стадию жизни
одной и той же женщины, стадию, за которой следует другая в форме
материнства. Так как состояние "возлюбленной" является только случайным
признаком ее личности, то можно видеть, насколько нелогично это
подразделение. Ведь материнство содержит в себе нечто более глубокое, чем
один только факт того, что женщина родила. Эта именно более глубокая
сущность материнства и является ближайшей задачей нашего исследования.
Итак, материнство и проституция - два полярно- противоположных явления.
Это положение можно с известной степенью вероятности заключить уже из того
факта, что у женщины-матери гораздо больше детей,чем у кокотки, в то время
как уличная проститутка в большинстве случаев совершенно бездетна. Следует
заметить, что неодна только продажная женщина принадлежит к типу
проститутки. К нему можно причислить и много, так называемых, благородных
девушек и замужних женщин, даже таких, которые не нарушают брачных уз. Они
не делают этого не потому, что не представлялось случая, а просто потому,
что сами не хотели заходить так далеко. Поэтому не следует особенно
удивляться применению понятия проститутки к более широкому кругу женщин, чем
это привыкли до сих пор делать, относя это понятие только к продажным
женщинам. Уличная проститутка только тем отличается от пользующейся большим
почетом кокотки и более благородной гетеры, что она абсолютно лишена
способности к какому-либо дифференцированию отношений. Далее, отсутствие у
нее всякой памяти превращает ее жизнь в совокупность отдельных,
изолированных моментов, между которыми нет ни малейшей связи. Поэтому тип
проститутки мог бы существовать даже и тогда, когда на свете были бы только
один мужчина да одна женщина, ибо этот тип получает свое выражение в
специфическом отношении к отдельному мужчине.
Только сам по себе факт меньшей плодовитости проститутки уже
освобождает меня от обязанности опровергать один очень распространенный
взгляд, по которому проституция - явление, лежащее, строго говоря, глубоко в
естественной природе человеческого существа, представляет собой результат
неблагоприятных социальных условий а именно отсутствия заработка у многих
женщин. Этот взгляд склонен обвинять существующий общественный строй, в
котором экономический эгоизм мужчин, забравших всю власть в свои руки,
сильно затрудняет незамужним женщинам доступ к честной жизни. Далее он
указывает на сильно распространенную холостую жизнь, вызванную будто бы
материальными условиями и требующую во что бы то ни стало существования
проституции. Разве следует напоминать, что проституция -черта, свойственная
не одним только уличным проституткам, но что иногда и богатые девушки,
восприятия воли. Мышление столь же мало, как и желание, является фактом,
который можно было бы фиксировать для целей научной психологии. Мыслить
значит судить, но что представляет собою суждение для внутреннего
восприятия? Ровно ничего. Это нечто чуждое, привходящее в качестве
постороннего элемента в восприятие, чего нельзя вывести из того
строительного материала, который натаскали эти психологические Фазольты и
Фафнеры. Каждый новый акт суждения разрушает кропотливую работу атомистов
ощущения. Так же обстоит дело и с понятием- Ни один человек не мыслит
понятиями, тем не менее существуют понятия, как и суждения. В конце концов
совершенно правы противники Вундта, утверждая, что апперцепция не есть факт
эмпирически - психологического характера, что она и не акт, который можно
было бы воспринять. Бесспорно, Вундт глубже своих противников. Только
плоские умы могут быть ассоционными психологами. Он не без основания
связывает апперцепцию с волей и вниманием. Но апперцепция столь же мало
является фактом опыта, как и внимание, как понятие и суждение. Итак, если
все это, как желание, так и мышление существует, если все это оставить без
изучения нельзя, если далее все это зло смеется над попытками подвергнуть их
анализу, то ясно, что мы стоим перед выбором: принять ли нечто такое, что
обусловливает самую возможность психической жизни, или нет.
Пора поэтому оставить разговоры о какой-то эмпирической апперцепции и
признать раз навсегда, что Кант был глубоко прав, признавая одну только
трансцендентальную апперцепцию. Но если неугодно расстаться с опытом в
качестве средства изучения, то тогда остается только расплывчатая,
безнадежно пустая атомистика ощущений с ее ассоциативными законами.
Психология же при этом, с точки зрения своей методы, должна превратиться в
придаток к физиологии и биологии, как у Авенариуса. Последний очень тонко
разработал один только, и то весьма узкий, отдел всей нашей психической
жизни, но его труд не вызвал дальнейшего развития идей, лежащих в его
основе, за исключением немногих, кстати, очень неудачных попыток.
Таким образом, отсутствие философской точки зрения в изучении нашей
души вполне показало, что оно не может привести нас к постижению истинной
сущности человека, что никакие утешения не могут нам доставить гарантии
того, что мы таким путем когда-нибудь в будущем достигнем желательных
результатов. Чем лучше психолог, тем скучнее ему изучать современные системы
психологии. Так все они вместе и каждая порознь прилагают всяческие усилия к
тому, чтобы по возможности меньше обращать внимание на то единство, которое
только и является основой каждого психического явления. Тем сильнее поражает
нас своей неожиданностью последний отдел каждой такой психологии, трактующий
о развитии единой гармонической личности. Это единство, которое представляет
собою истинную бесконечность, думали создать из большего или меньшего числа
определяющих его элементов. "Психология как опытная наука" хотела найти
условие всякого опыта в самом опыте! Подобные попытки вечно рушатся и вечно
возобновляются, так как умственное течение, подобное позитивизму и
психологиз-му,не исчезнет до тех пор, пока будут существовать посредственные
и оппортунистические головы, пока не переведутся натуры, неспособные довести
свою мысль до ее окончательного завершения. Кто, подобно идеализму, дорожит
душой и не хочет ею жертвовать, тот должен отказаться от психологии. Кто
создает психологию, тот убивает душу. Всякая психология хочет вывести целое
из отдельных его частей, представить его в виде чего-то обусловленного. Но
более вдумчивый взгляд признает, что частные явления вытекают здесь из
целого, как своего первоисточника. Так психология отрицает душу, а душа, по
своему понятию, отрицает всякую науку о себе: душа отрицает психологию.
В этом исследовании мы решительно высказались в пользу души и против
комичной и вместе с тем жалкой психологии без души. Для нас является еще
вопросом, можно ли совместить психологию с душой, можно ли вообще науку,
ищущую раскрытия законов причинности и норм мышления и желания, поставить
рядом с свободой мышления и желания. Даже принятие особой "психической
причинности" мало поможет делу: психология, показав наконец свою собственную
неспособность, дает тем самым блестящее доказательство в пользу понятия
свободы, понятия вообще осмеянного и поруганного.
Этим мы еще не провозглашаем новой эры в области рациональной
психологии. Напротив, если согласиться с Кантом, то трансцендентальная идея
души является для нас руководящей нитью при восхождении в ряду условий
вплоть до необусловленного, а не наоборот, т.е. при "схождении к
обусловленному". Нужно только отвергнуть все попытки вывести это
необусловленное из обусловленного, вывод, который неизменно преподносится
нам в конце какой-нибудь книги в 500 - 1500 страниц. Душа есть регулирующий
принцип, который должен лежать в основе и руководить нами при всяком истинно
психологическом, но не относящимся к области анализа ощущении, исследовании.
В противном случае, сколько старания, любви и понимания мы ни вложили бы в
это дело, всякое изображение психологической жизни человека в самой
существенной части своей страдало бы роковым пробелом.
Совершенно непонятно, откуда взялось столько мужества у исследователей
легко разделаться с понятием "я" только на том основании, что "я" не
поддается восприятию в той форме, в какой мы воспринимаем цвет апельсина или
вкус щелочи. Тем более странно, что эти исследователи даже не пытались
анализировать такие чувства, как стыд и вина, вера и надежда, страх и
раскаяние, любовь и ненависть, тоска и одиночество, тщеславие и
восприимчивость, жажда славы и потребность в бессмертии. Каким иным путем
хотят Мах и Юм объяснить один только факт стиля, как не с помощью
индивидуальности? Далее: животные ничуть не боятся своего отражения в
зеркале, но ни один человек не в состоянии будет провести свою жизнь в
зеркальной комнате. Может быть, этот страх следует себе объяснить
"биологически", "дарвинистически" страхом перед своим двойником (которого,
интересно заметить, нет у женщины)? Стоит только назвать слово двойник для
того, чтобы вызвать сильнейшее сердцебиение у мужчины. Здесь эмпирическая
психология совершенно бессильна, здесь нужна глубина. Ибо как можно все эти
явления свести к отдаленной стадии дикости. животности, когда человечество
лишено было той безопасности, которую в состоянии доставить одна только
цивилизация, как это сделал Мах, признав страх у маленьких детей пережитком
онтогенетического развития? Я об этом только вскользь упомянул с тем, чтобы
по ставить на вид "имманентным" и "наивным реалистам", что в них самих
имеется много такого, о чем они...
Почему человека неприятно задевает, когда говорят, что он принадлежит к
ницшеанцам, гербартианцам, вагнерианцам и т.д.? Словом, когда его подводят
под определенное понятие? Ведь такой случай наверное приключился и с Махом,
когда кто-либо из милых друзей хотел его причислить к позитивистам,
идеалистам и т.п. Неужели он серьезно думает. что чувство, которое вызывают
в нас подобные определения со стороны других людей, можно исчерпывающе
объяснить полной уверенностью в одиночности совпадения "элементов" в одном
человеке, что это чувство есть не что иное, как оскорбленный расчет
вероятности? Однако это чувство не имеет ничего общего с тем явлением, когда
мы, например, не согласны с каким-нибудь научным тезисом. Его не следует
смешивать также с тем чувством, которое испытывает человек, когда он сам
причисляет себя, например, к вагнерианцам. В глубочайших основах этого
чувства кроется положительная оценка вагнерианства, так как сам говорящий -
вагнерианец. Человек искренний всегда сознается, что подобным признанием он
имел в виду возвысить Вагнера. В признаниях других людей мы чувствуем, что
человек имел в виду как раз обратное. Отсюда мы видим, что человек может о
себе сказать очень много такого, что ему крайне неприятно слышать от других.
Где же источник этого чувства, которое свойственно даже людям, низко
стоящим? Он находится в сознании, может быть, даже очень неясного, своего
"я", своей индивидуальности, которая чувствует себя стесненной подобными
определениями. Этот протест есть зародыш всякого возмущения.
Как-то нелепо с одной стороны признавать Паскаля и Ньютона великими
мыслителями, а с другой стороны приписывать им целый ряд самых бессмысленных
предрассудков, с которыми "мы" давно уже расстались. Действительно ли мы
ушли уже так далеко от того времени со всеми нашими электрическими дорогами
и эмпиричесими психология-ми? Неужели, действительно, культура (если только
существуют культурные ценности) измеряется состоянием науки, которая всегда
имеет характер социальный, но не индивидуальный, числом лабораторий и
народных библиотек? Является ли культура чем-то внешним по отношению к
человеку, не лежит ли она прежде всего в нем самом?
Можно, конечно, ставить себя выше Эйлера, величайшего математика всех
времен, который говорит: "То, что я делаю в настоящий момент, когда пишу
письмо, я делал бы совершенно так же, если бы находился в теле носорога". Я
не берусь защищать эту мысль Эйлера, она очень характерна для математика,
художник никогда ничего подобном не сказал бы. Тем не менее, я считаю
глубоко неосновательным видеть в ней один только смешной курьез и
оправдывать Эйлера общей "ограниченностью его времени", не дав себе труда
понять содержание этой мысли.
Итак, невозможно обойтись без понятия "я" в психологии, по крайней
мере, по отношению к мужчине. Приходится, правда, сомневаться, совместимо ли
это понятие с номотетической психологией в Виндельбандовском смысле, имеющей
своей целью установить определенные психологические законы. Но это
обстоятельство нисколько не умаляет значения нашего положения о
необходимости понятия "я". Быть может, психология вступит на тот путь,
который был указан ей в одной из предыдущих глав и, таким образом,
превратится в теоретическую биографию. Только тогда она познает истинные
границы всякой эмпирической психологии.
Тот факт, что всякое исследование мужской психологии в конечном счете
сталкивается с чем-то неделимым, неразлагаемым, с ineffabile, поразительно
совпадает с тем, что равномерные явления "duplex", "multiplex personality"
раздвоения или умножения человеческого "я", наблюдались только у женщин.
Психика абсолютной женщины разложима до последнего атома. Мужская психика не
поддается полному разложению на составные части. Этого не в состоянии
сделать самая совершенная характерология, не говоря уже об эксперименте. В
ней заключено ядро сущности, не поддающееся дальнейшему делению. Ж -агрегат,
а потому она диссоциируема, делима.
Поэтому-то так смешно и забавно слышать разговоры гимназистов
(гимназист, как платоновская идея) о женской душе, о женском сердце и его
мистериях, о душевном складе современной женщины и т.д. Вера в женскую душу
является, кажется, в настоящее время и доказательством выдающихся качеств
акушера. По крайней мере, женщины очень охотно слушают, когда им говорят о
женской душе, хотя они отлично (в форме гениды) знают, что все это - ерунда.
Женщина - сфинкс! Ничего более нелепого нельзя было сказать! Вряд ли
какая-нибудь чепуха превзойдет эту! Мужчина бесконечно загадочнее,
несравненно сложнее. Достаточно выйти на улицу, чтобы убедиться, что у
женщины нет ни одного такою выражения лица, которое сразу не стало бы ясным
и понятным для нас. Как бесконечно беден у женщины регистр ее чувств, ее
настроений! Вместе с тем мы на лице мужчины часто видим такое выражение,
которое можно отгадать только в результате продолжительного напряжения
мысли.
Наконец, мы пришли к разрешению вопроса о том, существует ли между
психическими и физическими явлениями известный параллелизм или
взаимодействие. В применении к Ж координирующим началом обоих рядов явлений
следует признать психофизический параллелизм:
по мере того, как женщина стареет, она теряет способность к
психическому напряжению, которая является средством для достижения ее
половых целей и развивается вместе с последними. Мужчина никогда не стареет
в столь сильной степени, как женщина. Духовная деградация для него не
является необходимостью, в отдельных случаях она проявляется в связи с
физической деградацией. Меньше всего, наконец, проявляется старческое
слабосилие у тех людей, которые обладают широко развитой духовной
мужественностью у гениев.
Недаром такие философы - параллелисты чистейшей воды, как Спиноза и
Фехнер, были одновременно и самыми строгими детерминистами. Свободному,
умопостигаемому субъекту М, который выбирает между добром и злом,
руководствуясь своей волей, чужд психофизический параллелизм, который для
психических явлений требует той же последовательной причинности, как и для
явлений механических.
Этим разрешен вопрос о приниципиальной точке зрения всякого
психологического изучения полов. Этот взгляд снова встречается с
колоссальным затруднением в виде целого ряда фактов самого поразительного
свойства. Правда, эти факты лишний раз нам доказывают полнейшее отсутствие
души у Ж и притом самым решительным образом, но с другой стороны они требуют
выяснения одной очень своеобразной черты в поведении женщины, черты,
которая, как это ни странно, до сих пор еще не приобрела ни в одном
произведении значения проблемы.
В свое время мы обратили уже внимание на ясность, свойственную мышлению
мужчины, в сравнении с той неопределенностью, которая господствует в
мышлении женщины. Далее мы указывали, что функция правильной речи,
содержанием которой являются твердые логические суждения, влияет на женщину
в качестве характерного полового признака мужчины. Но то, что возбуждает Ж в
половом отношении, должно являться свойством М. Твердость характера мужчины
производит на женщину также чисто половое впечатление. Она презирает
покладистого, уступчивого мужчину. В подобных случаях говорят о нравственном
влиянии женщины на мужчину, а между тем она стремиться только приобрести
свое половое дополнение во всех его дополнительных качествах. От мужчины
женщины требуют мужественности. Они чувствуют свое незыблемое право
возмущаться и презирать того мужчину, который не оправдал их ожиданий в этом
направлении. Как ни кокетлива, как ни лжива женщина, тем не менее ее
раздражает и возмущает кокетство и лживость мужчины. Она может быть
трусливой до последней степени, но мужчина должен быть храбр. Обыкновенно не
хотят и знать о том, что это все проявления полового эгоизма, который жаждет
неомраченного наслаждения через свое дополнение. И вряд ли можно было бы
найти где-нибудь в опыте более убедительное доказательство бездушности
женщины, чем в том факте, что женщина всегда требует от мужчины души, что на
нее приятно действует доброта, тогда как она сама далеко не добра. Душа есть
половой признак, которого женщина требует от мужчины совершенно так же и для
тех же целей, для каких ей нужна мускульная сила и щекочущие усы. Можно
возмущаться грубостью этого выражения, но дело от этого не изменится.
Сильнее всего действует на женщину мужская воля. В этом отношении она
обладает удивительно тонким чутьем. Она с точностью узнает, где под словами
"я хочу" скрывается у мужчины напряженность и аффектация, и где видна
истинная решимость. В последнем случае эффект получается самый
поразительный. Как может женщина, являясь бездушной, чувствовать душу
мужчины? Как может она, будучи аморальной, судить о его нравственности? Как
может она знать о твердости его характера, если она сама, как личность, не
обладает характером? Как может она чувствовать его волю, не имея сама воли?
Вот формулировка той колоссально сложной проблемы, которая послужит
предметом дальнейшего изложения.
Но прежде, чем приступить к разрешению этого вопроса, необходимо
укрепить со всех сторон занятые нами позиции и защитить их от нападений,
которые могли бы их хоть сколько-нибудь поколебать.
Главное выражение, которое без сомнения будет выставлено против нашего
исследования, заключается в том, насколько найденные положения применимы ко
всем женщинам. Для некоторых, даже для многих женщин это, пожалуй, и верно,
но есть ведь еще и другие,..
Первоначально я не имел в виду останавливаться на специальных формах
женственности. Женщины поддаются подразделению с различных точек зрения. Но
следует остерегаться применить ко всем женщинам то положение, которое
справедливо только относительно какого-нибудь крайнего типа их, хотя бы этот
тип и обладал большой распространенностью, попадался бы нам повсюду,
необходимо однако помнить, что это только известный тип и что характерная
индивидуальность его может потерять всю свою яркость при преобладании
другого прямо противоположного типа. Существует много подразделений женщин,
существуют также различные женские характеры, хотя слово характер следует в
данном случае понимать в эмпирическом смысле. Все черты характера мужчины
имеют много поразительных аналогий в характере женщины -обстоятельство,
которое часто дает повод для разных амфиболии (интересное сравнение этого
рода будет приведено в дальнейшей части этой главы). Но помимо этого
характер мужчины всецело погружен в сферу умопостигаемого и прочно укреплен
там. Благодаря этому для нас опять выясняется факт смешения характерологии и
учения о душе, также общность их судьбы. Характерологические различия женщин
не имеют тех глубоких и прочных корней, которые могли бы привести к развитию
обособленной индивидуальности.
Пожалуй, не существует ни одной женской черты, которая в течение всей
жизни женщины, сохранилась бы в первоначальной своей чистоте, которая не
изменилась бы благодаря воздействию мужской воли и не отступила бы на задний
план или окончательно не уничтожилась бы под ее влиянием. Каковы дальнейшие
различия между одинаково мужественными и одинаково женственными
индивидуумами - этот вопрос я намеренно оставлю пока в стороне. Но сделали
мы это не потому, что сведение психологических различий к принципу половых
промежуточных форм дало нам больше, чем только одну из тысячи руководящих
нитей, которую можно найти в этой запутаннейшей из всех областей. Мы
исходили при этом из того простого соображения, что всякое скрещение с
другим принципом, всякое расширение линейного метода до плоскостного
неблагоприятно отразилось на этой первой попытке основательно разобраться в
характерологических явлениях. Эта попытка имеет в виду нечто больше
установления характеров или эмоциональных типов. Специально женская
характерология должна явиться предметом особого исследования, хотя и
настоящая работа, по мере возможности, не упускала из виду индивидуальных
различий женщин. Мне кажется, что я при этом избежал поспешных и ложных
обобщений и утверждал только то, что в одинаковой степени и с одинаковой
справедливостью применимо ко всем женственным женщинам без исключения. Речь
до сих пор шла о Ж в самом общем смысле слова. Но так как мне в качестве
возражения могут выставить только один тип, то я нахожу нужным
охарактеризовать здесь из всего множества только пару самых противоположных
типов. Все то низкое и гадкое, что я приписал женщине, найдут неправильным в
приложении к женщине - матери.
Придется остановиться на этом несколько дольше. Тут же следует
заметить, что никто не может взяться за разрешение этой проблемы, не
подвергнув одновременно изучению и противоположный полюс матери,
диаметрально противоположную возможность женской натуры. Только таким путем
нам удастся провести точные границы типа матери, резко выделить свойства
матери от всевозможных свойств, присущих другим женщинам.
Диаметрально противоположным типу матери является тип проститутки. Это
противопоставление так же мало можно вынести из каких-нибудь логических
посылок, как и противопоставление мужчины женщине. Последнее мы только
видим, но никогда не доказываем. То же самое и относительно первого: его мы
должны разглядеть или найти в опыте, Только тогда мы убедимся, что оно
ничуть не нарушает стройности нашей схемы. Всевозможные ограничения, которые
здесь необходимо установить, будут рассмотрены в дальнейшем. Пока мы только
рассмотрим женщину с точки зрения двух типов, причем, в одном случае
преобладает один тип, в другом случае - другой.
Эти оба типа - мать и проститутка.
Наше деление может быть превратно понято, если мы не укажем на отличие
его от другого, очень распространенного подразделения. Нередко приходилось
слышать, что женщина является одновременно и матерью и возлюбленной. Мне
трудно уяснить себе мысль и пользу подобного разделения. Должно ли качество
возлюбленной представлять собою определенную стадию, которая необходимо
предшествует материнству? В таком случае оно не может быть длительной
характерологи ческой особенностью. Далее, что говорит нам понятие
"возлюбленная относительно самой женщины? Ровно ничего, разве только то, что
ее любят. Придает ли это понятие женщине существенное качество, или оно дает
только внешнее определение ей? Быть любимой может быть одинаково как мать,
так и проститутка. В крайнем случае, можно было бы под видом "возлюбленной"
описать целую группу женщин, которая занимает среднее положение между
матерью и проституткой, которая представляет собою промежуточную форму двух
упомянутых полюсов. Или, быть может, считали необходимым особо подчеркнуть
тот факт, что женщина стоит в других отношениях к отцу своих детей, чем к
самим детям. Но иногда под "возлюбленной" следует понимать женщину, которая
дает себя любить, т.е. всецело отдается любящему. Этим однако мы еще ничего
ценного не приобрели, так как в подобном случае и мать, и проститутка
формально могут действовать одинаково. Понятие "возлюбленная" еще ничего не
говорит о качествах того существа, которое является предметом любви: да, это
само собою понятно, так как оно выражает собою определенную стадию жизни
одной и той же женщины, стадию, за которой следует другая в форме
материнства. Так как состояние "возлюбленной" является только случайным
признаком ее личности, то можно видеть, насколько нелогично это
подразделение. Ведь материнство содержит в себе нечто более глубокое, чем
один только факт того, что женщина родила. Эта именно более глубокая
сущность материнства и является ближайшей задачей нашего исследования.
Итак, материнство и проституция - два полярно- противоположных явления.
Это положение можно с известной степенью вероятности заключить уже из того
факта, что у женщины-матери гораздо больше детей,чем у кокотки, в то время
как уличная проститутка в большинстве случаев совершенно бездетна. Следует
заметить, что неодна только продажная женщина принадлежит к типу
проститутки. К нему можно причислить и много, так называемых, благородных
девушек и замужних женщин, даже таких, которые не нарушают брачных уз. Они
не делают этого не потому, что не представлялось случая, а просто потому,
что сами не хотели заходить так далеко. Поэтому не следует особенно
удивляться применению понятия проститутки к более широкому кругу женщин, чем
это привыкли до сих пор делать, относя это понятие только к продажным
женщинам. Уличная проститутка только тем отличается от пользующейся большим
почетом кокотки и более благородной гетеры, что она абсолютно лишена
способности к какому-либо дифференцированию отношений. Далее, отсутствие у
нее всякой памяти превращает ее жизнь в совокупность отдельных,
изолированных моментов, между которыми нет ни малейшей связи. Поэтому тип
проститутки мог бы существовать даже и тогда, когда на свете были бы только
один мужчина да одна женщина, ибо этот тип получает свое выражение в
специфическом отношении к отдельному мужчине.
Только сам по себе факт меньшей плодовитости проститутки уже
освобождает меня от обязанности опровергать один очень распространенный
взгляд, по которому проституция - явление, лежащее, строго говоря, глубоко в
естественной природе человеческого существа, представляет собой результат
неблагоприятных социальных условий а именно отсутствия заработка у многих
женщин. Этот взгляд склонен обвинять существующий общественный строй, в
котором экономический эгоизм мужчин, забравших всю власть в свои руки,
сильно затрудняет незамужним женщинам доступ к честной жизни. Далее он
указывает на сильно распространенную холостую жизнь, вызванную будто бы
материальными условиями и требующую во что бы то ни стало существования
проституции. Разве следует напоминать, что проституция -черта, свойственная
не одним только уличным проституткам, но что иногда и богатые девушки,