Страница:
только склонны к эпилепсии, скрывали в себе много преступного, хотя они
преступниками и не были.
Основатель религии есть тот человек, который жил совершенно без Бога,
но которому удалось выбиться на путь высшей веры. "Как это возможно, чтобы
человек, злой от природы, сам мог сделать себя Добрым человеком, это
превосходит все наши понятия, ибо как может плохое дерево дать хороший
плод?", - вопрошает Кант в своей философии религии. Но эту возможность он
сам принципиально утверждает. Ибо, несмотря на наше отпадение, властно и с
неуменьшенной силой звучит в нас заповедь: мы должны стать лучшими,
следовательно, мы Должны и уметь стать таковыми... Эта непонятная для нас
возможность полнейшего перерождения человека, который в течение многих лет и
Дней жил жизнью злого человека, эта возвышенная мистерия нашла свое
осуществление в тех шести или семи людях, которые основали величайшие
религии человечества. Этим они отличаются от гения в обыкновенном смысле: в
последнем уже с самого рождения заложено предрасположение к добру.
Всякий другой гений удостаивается милости и осеняется благодатью еще до
рождения. Основатель религии приобретает все это в процессе своей жизни. В
нем окончательно погибает старая сущность с тем чтобы уступить место новой.
Чем величественнее хочет стать человек тем больше в нем такого, что должно
быть уничтожено смертью. Мне кажется, что в этом именно пункте Сократ
приближается к основателю религии (как единственный среди всех греков).
Весьма возможно, что он вел самую ожесточенную борьбу с злым началом в тот
именно день когда он стоял при Потидее целых двадцать четыре часа, не
двигаясь с места.
Основатель религии есть тот человек, для которого в момент рождения не
разрешена была еще ни одна проблема. Он - человек с наименьшей
индивидуальной уверенностью. В нем всюду опасность, сомнение, он должен себе
сам отвоевать решительно все. В то время, как один человек борется с
болезнью и страдает от физического недомогания, другой дрожит перед
преступлением, которое заложено в нем в виде некоторой возможности. При
рождении каждый несет с собою что-нибудь, каждый берет на себя какой-нибудь
грех. Формально наследственный грех для всех один и тот же, материально же
он отличается у различных людей. Один избирает для себя ничтожное бесценное
в одном месте, другой - в другом, когда он перестал хотеть, когда его воля
вдруг превратилась в простое влечение, индивидуальность - в простой
индивидуум, любовь - в страстное наслаждение, - когда он родился. И этот
именно его наследственный грех, это ничто в его собственной личности
ощущается им как вина, как темное пятно, как несовершенство и превращается
для него, как мыслящей личности, в проблему, загадку, задачу. Только
основатель религии вполне подпал своему наследственному греху. Его признание
- всецело и до конца искупить его: в нем все всебытие проблематично, но он
все разрешает, он разрешает и себя, сливаясь со всебытием. Он дает ответ на
всякую проблему и освобождает себя от вины. Твердой стопой он шагает по
глубочайшей пропасти, он побеждает "ничто в себе" и схватывает "вещь в
себе", "бытие в себе". И именно в этом смысле можно про него сказать, что он
искупил свой наследственный грех, что Бог принял в нем образ человека и
человек всецело превратился в Бога, ибо в нем все было преступлением и
проблемой, и все превращается в искупление - в избавление.
Всякая же гениальность является высшей свободой от закона природы.
Если это так, то основатель религии есть самый гениальный человек. Ибо
он больше всех преодолел в себе. Это тот человек, которому удалось то, что
глубочайшие мыслители человечества лишь нерешительно во имя своего
этического миросозерцания, во имя свободы воли выставляли лишь как нечто
возможное: полнейшее возрождение человека его "воскресение", абсолютное
обращение его воли. Все прочие великие люди также ведут борьбу со злом, но у
них чаша весов уже а priori склоняется к добру. Совершенно другое дело у
основателя религии. В нем таится столько злого, столько властной воли,
земных страстей, что ему приходится бороться с врагом в себе, беспрерывно
сорок дней, не вкушая пищи и сна. Только тогда он победил, но он не убил
себя насмерть, а освободил от оков высшую жизнь свою. Будь это не так, тогда
не было бы никакого импульса к основанию новой веры. Основатель религии
является противоположностью императора, царь -противоположность галилеянина,
И Наполеон в определенный период своей жизни переживал в себе известный
перелом. Но это был не разрыв с земной жизнью, а именно окончательное
обращение в сторону богатства, могущества и великолепия ее. Наполеон велик
именно в силу той колоссальной интенсивности, с которой он отбрасывает от
себя идею, в силу безмерной напряженности его отпадения от абсолютного, в
силу огромного объема неискупленной вины. Основатель религии, этот наиболее
обремененный виною человек, хочет и должен принести людям то, что ему самому
удалось: заключить союз с божеством. Он отлично знает, что он насквозь
пропитан преступлением, пропитан в несравненно большей степени, чем всякий
другой человек, но он искупает величайшую вину свою смертью на кресте.
В еврействе скрывались две возможности. До рождения Христа обе эти
возможности находились вместе, и жребий еще не был брошен. Была диаспора и
одновременно, по крайней мере, подобие государства: отрицание и утверждение
- оба существовали рядом. Христос явился тем человеком, который побеждает в
себе сильнейшее отрицание, еврейство, и создает величайшее утверждение,
христианство - эту резкую противо-положность еврейства. Из состояния добытия
выделяются бытие и небытие. Теперь жребий брошен: старый Израиль распадается
на евреев и христиан. Еврей в том виде, в каком мы его тут описали,
возникает одновременно с христианином- Диаспора становится особенно полной,
в еврействе исчезает возможность величия. Люди, подобные Самсону и Иошуе,
этим самым нееврейским людям среди старого Израиля, с тех пор не появляются
и не могут появляться в среде еврейства. Еврейство и христианство
всемирно-исторически обусловливают друг друга как отрицание и утверждение. В
Израиле таились величайшие возможности, которые никогда не выпадали на далю
ни одного другого народа: возможность Христа. Другая возможность - еврей. Я
надеюсь, что меня верно поняли: я не имею в виду провести связь между
еврейством и хрис-тианством, связь, которой в действительности совершенно не
существует. Христианство есть абсолютное отрицание еврейства, но оно имеет к
последнему такое же отношение, в каком находятся взаимно противоположные
вещи, или утверждения. Христианство и еврейство - еще в большей степени, чем
благочестие и еврейство, можно определить рядом путем взаимного исключения.
Нет ничего легче, как быть евреем, и нет ничего труднее, как быть
христианином. Еврейство есть та пропасть над которой воздвигнуто
христианство, а потому еврей является предметом сильнейшего страха и
глубочайшего отвращения со стороны арийца.
Я не могу согласиться с Чемберленом, что рождение Спасителя в Палестине
является простой случайностью. Христос был евреем, но с тем, чтобы одолеть в
себе самым решительным образом еврейство. Кто одержал полную победу над
самым могучим сомнением, тот является самым верующим человеком, кто поднялся
над безнадежнейшим отрицанием, тот есть человек самого положительного
утверждения. Еврейство было особым наследственным грехом Христа. Его победа
над еврейством есть именно то, чем он отличается по своему богатству от
Будды, Конфуция и всех других основателей религии, Христос величайший
человек, так как он мерился силами с величайшим противником. Быть может, он
был и останется единственным евреем, которому посчастливилось в борьбе: был
первым евреем и последним, ставшим в полной степени христианином. Вполне
правдоподобно, что и в настоящее время кроется в еврействе возможность
произвести Христа. Очень может быть, что ближайший основатель религий должен
непременно опять-таки пройти через еврейство.
Только этим мы можем себе объяснить жизнеспособность еврейства, которое
пережило много народов и рас. Абсолютно без всякой веры и евреи не могли бы
долго существовать и сохраниться. Эта вера заключается в каком-то смутном,
тупом и все же чрезвычайно верном чувстве, что нечто единое должно
находиться в еврействе, стоять в какой-нибудь связи с еврейством. Это единое
есть Мессия, Избавитель. Избавитель еврейства есть избавитель от еврейства.
Всякий другой народ осуществляет определенную мысль, единичную обособленную
частную идею, а потому и всякая национальность в конце концов погибает.
Только еврей не осуществляет никакой частной идеи, ибо если бы он был в
состоянии что-нибудь осуществить, то это что-нибудь было бы только идеей в
себе: из самого сердца иудаизма должен выйти богочеловек. В связи с этим
находится и жизненная сила еврейства: еврейство живет христианством не в
смысле одного только материального обогащения. Оно берет от него многое в
различных других отношениях. Сущность еврейства метафизически не имеет
другого назначения, как служить подножием для основателя религии. Этим
объясняется одно очень знаменательное явление - особая форма у евреев
служить своему Богу Они молятся не как отдельные личности, а целой массой-
Только в массе они "благочестивы", им необходим "сомолельщик", ибо надежда
евреев тождественна с постоянной возможностью увидеть в своей среде, в своем
роде, величайшего победителя, основателя новой религии. В этом заключается
бессознательный смысл всех мессианских надежд в еврейском предании: Христос
- вот смысл еврея.
Если в еврее и заложены величайшие возможности, то в нем одновременно
таятся самые малозначащие действительности. Он - человек, одаренный высшими
задатками, но вместе с тем и наименее могучий.
Наше время подняло еврейство на ту высочайшую вершину, какой оно
достигало со времени Ирода.
Еврейство - дух современности, с какой бы точки зрения мы его не
рассматривали. Сексуальность одобряется, и современная половая этика поет
хвалебные песни половому акту. Несчастный Ницше действительно мало виновен в
том смешении естественного подбора и неестественной извращенности, позорной
апостол которой носит имя Вильгельм Больше. Ницше отлично понимал сущность
аскетизма, но он слишком страдал от своего собственного аскетизма, чтобы не
находить более желательной его противоположность. Но женщины и евреи
сводничают - в этом их цель: сделать людей виновными.
Наше время не только самое еврейское, оно и наиболее женственное время.
Время, для которого искусство есть лишь платок для вытирания пота его
настроений, которое порыв к творчеству выводит из игры животных. Время
легковерного анархизма, время, лишенное понимания сущности государства и
права, время родовой этики, время самой поверхностной и ограниченной из всех
исторических теорий исторического материализма), время капитализма и
марксизма, время, для которого история, жизнь, наука, словом все, сводится к
экономике и технике, время, которое в гениальности видит особую форму
умопомешательства, но которое не выдвинуло ни одного великого художника, ни
одного великого философа, время наименьшей оригинальности и наибольшей
погони за оригинальностью, время, которое на место идеала девственности
поставило культ полудевы. Это время приобрело вполне заслуженную славу, как
единственное время, которое не только одобряет и поклоняется половому акту,
но возводит его в степень известного долга. Половой акт служит не средством
забыться, как у римлян, у греков -в вакханалии. Нет, в нем современный
человек хочет найти себя в нем он ищет содержания своей собственной пустоты.
Но навстречу половому еврейству рвется к свету половое христианство.
Человечество ждет нового религиозного творца, и борьба близится к
решительному концу, как и в первом году нашей эры. Перед человечеством снова
лежит выбор между еврейством и христианством гешефтом и культурой, женщиной
и мужчиной, родом и личностью бесценным и ценностью, земной и высшей жизнью,
между Ничто и Богом. Это два противоположных царства. Третьего царства -
нет.
Только теперь, освободившись от всего постороннего и вооружившись
соответствующими доводами, мы можем снова приступить к вопросу об
эмансипации женщины. Мы освободились от всего постороннего, так как горизонт
наш очистился от тысячи порхающих мошек, которые в виде разных двузначностей
застилали предмет нашего исследования, мы вооружились, так как имеем в руках
своих твердые теоретические понятия и прочные этические воззрения. Вдали от
суетливого шума банальных споров и минуя проблему нервной одаренности, наше
исследование подошло к тому пункту, который уже дает возможность понять роль
женщины в мировом целом и определить значение ее миссии для человека.
Поэтому мы и в дальнейшем изложении будем избегать вопросов частного
характера, ибо мы не настолько оптимистичны, чтобы надеяться, будто
результаты нашего исследования могут оказать какое-нибудь влияние на ход
политических дел. Мы далеки от мысли вырабатывать какие-нибудь социально
гигиенические рецепты. Наше исследование рассматривает проблему с точки
зрения идеи человечности, которая реет над философией Иммануила Канта.
Серьезная опасность грозит этой идее со стороны женственности. Женщина
обладает незаменимым искусством создавать о себе представление, как о
существе совершенно асексуальном, если ей и свойственна некоторая
сексуальность, то это-де является только уступкой мужчине. Исчезни эта
иллюзия - и что осталось бы с борьбой многих претендентов на одну и ту же
женщину? Мало того. Опираясь на мужчин, которые им во всем верили, им
удалось убедить другой пол, что сексуальность является важнейшей и
насущнейшей потребностью мужчины, что только женщина в состоянии
удовлетворить все истиннейшие, глубочайшие желания его. что целомудрие
представляет для него нечто неестественное и невозможное. Как часто молодым
людям, находящим удовлетворение в серьезной работе, приходится слышать от
женщин, которым они кажутся не особенно безобразными и не особенно мало
обещающими в качестве любовников и зятей, чтобы они не особенно утомлялись
рабо-той, а по возможности старались бы "пользоваться жизнью". В этих
дружеских напоминаниях кроется, правда, совершенно бессознательное чувство
женщины, что она превратится в ничто, что она потеряет всякое значение,
которое направлено исключительно на половой акт, коль скopo мужчина начнет
заниматься не половыми, а всякими другими делами.
Переменится ли когда-нибудь женщина в этом отношении ? Весьма
сомнительно. Не следует также думать, что она когда-либо была иной. В
настоящее время чувственный элемент выступил еще сильнее чем раньше, ибо в
этом "течении" огромную роль играет стремление женщины перейти из сферы
материнства в сферу проституции. В целом это скорее является эмансипацией
проститутки, чем эмансипацией женщины. Прежде всего это положение
оправдывается на положительных результатах его: мужественное проявление
кокотки в женщине. Что является несомненно новым, то это положение, которое
занял мужчина. Под влиянием еврейства он готов подчиниться женской оценке
своей собственной личности, даже усвоить ее. Мужское целомудрие осмеяно, его
больше не понимают. Мужчина ощущает женщину не как грех, а как судьбу,
собственное влечение не вызывает уже в мужчине стыда.
Теперь видно, откуда исходит требование "изменить себя", ресторанный
взгляд на Диониса, культ Гете, поскольку Гете является Овидием, откуда ведет
свое происхождение этот современный культ полового акта. Дело зашло так
далеко, что едва ли кто-нибудь находит в себе достаточно мужества сознаться
в своем целомудрии, и всякий предпочитает навлечь на себя маску развратника.
Половые излишества представляют собою самый изысканный предмет хвастовства,
но сексуальность приобрела в настоящее время такую высокую ценность, что
буяну приходится потратить немало сил, чтобы поверили его хвастовству.
Целомудрием же до того пренебрегается, что даже целомудренный человек
считает для себя более удобным скрыться под личиной развратника. Бесспорная
истина, что стыдливый человек стыдится своей стыдливости, но эта другая,
современная стыдливость есть не стыдливость эротики, а стыдливость женщины,
которая стыдится потому, что не нашла еще мужчину, не приобрела еще от
другого пола никакой ценности. Каждый изощряется перед другим в рассказах о
той верности, упоении и добросовестности, с какой он реализует свои половые
функции. Так женщина, которая по своей природе в состоянии оценить мужчину
только с половой стороны, определяет теперь, что такое мужественность: из ее
рук мужчины берут критерий своей собственной мужественности. Таким образом
число совокуплений, "связь", "девочка" являются свидетельством достоинства
мужчины. Но нет: ведь в таком случае не было бы больше настоящих мужчин.
Напротив, высокая оценка девственности первоначально исходила и
продолжает исходить от мужчин там, где они еще имеются: она является
проекцией имманентного мужского идеала незапятнанной чистоты на предмет его
любви. Страх и трепет, которые испытывает женщина при всяком прикосновении к
ней и которые очень быстро переходят в интимную доверчивость, вспышки
истерии, которые рассчитаны на подавление половых желаний ее - все это не
должно вводить нас в заблуждение и вызывать в нас иллюзию женской
непорочности. Правда женщина с внешней стороны сильно старается наиболее
полно удовлетворить мужчину в его требовании физической чистоты, ибо в
противном случае на нее не нашлось бы покупателя. Верно и то, что ей
свойственна потребность приобрести возможно большую ценность, а потому она и
ждет подолгу того мужчину, который ей может сообщить наивысшую ценность (что
совершенно превратно толкуется, как высокая самооценка девушек). Но все это
вещи, которые могут вызвать в нас превратный образ женщины, а потому
необходимо относиться к ним с крайней осторожностью. Вопрос же о том, как
сами женщины относятся к девственности, едва ли может возбудить сомнения
после того, как было установлено, что основная цель женщины направлена на
осуществление полового акта, через который она как бы впервые приобретает
бытие. А что женщина хочет полового акта и ничего другого, хотя бы она сама
изображала полнейшую индифферентность к сладострастному наслаждению - это
было доказано всеобщностью сводничества.
Чтобы снова убедиться в этом, следует подумать, какими глазами смотрит
женщина на целомудренное состояние представительницы одного с ней пола.
Первое, что здесь бросается в глаза, это низкая оценка, которую придает
женщина состоянию незамужества. Да это собственно и единственное состояние
женщины, которое женщина же отрицательно оценивает. Только когда женщина
выходит замуж, она приобретает ценность в глазах других женщин. Пусть это
даже будет "несчастный" брак с безобразным, расслабленным, бедным, низким,
тираническим, ничтожным человеком, она все же замужем, я хочу сказать, она
все же приобрела ценность, бытие. Даже женщина, которая лишь короткое время
вкушала прелести жизни содержанки, даже уличная проститутка, и та обладает
большей ценностью в глазах женщин, чем старая дева, которая одиноко проводит
время в своей каморке за шитьем и штопаньем, ни разу не вкусив наслаждения
связи с мужчиной, ни законной, ни незаконной, ни продолжительной, ни
проносящейся, как кратковременное опьянение.
И молодая девушка, которая отличается крупными физическими
достоинствами, оценивается женщиной с положительной стороны не потому, что
она вызывает восхищение своей красотой (у женщины нет органа ощущения
прекрасного, так как она лишена внутренней ценности, которую могла бы
проектировать), а исключительно потому, что она обладает большими шансами
приковать к себе внимание мужчины. Чем обворожительнее девушка, тем надежнее
то обещание, которое видят в ней другие женщины, тем более ценна она для
женщины, как сводницы, назначением которой является охрана интересов общения
между полами. Только эта бессознательная мысль заставляет женщину
восхищаться красивой молодой девушкой. Что подобное отношение проявляется с
особенной рельефностью только тогда, когда единичный женский индивид,
оценивающий и восхищающийся красотой, сам уже получил бытие (иначе это
чувство подавляется в ней завистью к конкурентке и опасением, что ее шансы в
борьбе за ценность уменьшатся), об этом мы уже говорили. Прежде всего они
должны посводничать в своих собственных интересах, и только тогда другие
женщины могут рассчитывать на их содействие в этом направлении.
Низкая оценка "старой девы", ставшая, к сожалению, столь популярной,
несомненно исходит от женщины. О пожилой девушке мужчины очень часто говорят
с полным уважением, но каждая женщина, замужем она или нет, придает ей
необычайно низкую оценку, хотя она отлично может этого и не сознавать. Мне
самому пришлось слышать, как одна замужняя дама, необычайно умная и
талантливая, окруженная, благодаря своей красивой внешности, таким громадным
количеством поклонников, что о зависти здесь и речи быть не может,
подтрунивала над своей некрасивой и старообразной итальянской учительницей
за то, что та неоднократно повторяла: "Io sono ancora una vergine"- "я еще
девушка".
Правда, при этом предположении, что эти слова точно переданы, следует
все же признать, что та девушка надела на себя маску добродетели только по
необходимости, она, во всяком случае, была бы очень рада освободиться от
своей девственности, которая в такой сильной степени умаляет ее значение в
глазах общества.
Самым же важным является следующее обстоятельство: женщина презирает и
высмеивает девственность не только у других женщин, но даже и свое
собственное целомудрие она рассматривает, как состояние весьма малоценное.
Правда, женщина способна придать известное значение и девственности, но лишь
с точки зрения товара, обладающего в глазах мужчины величайшей ценностью.
Вот почему замужняя женщина является для них существом высшего порядка.
Насколько природа женщины в глубочайшей основе своей устремлена на половой
акт, видно из беззаветного преклонения молодых девушек перед женщинами,
недавно вышедшими замуж: смысл ее существования ясно выступает наружу, а она
находится в зените его. С другой стороны, каждая молодая девушка видит в
другой какое-то несовершенное существо, стремящееся, подобно ей самой,
достигнуть своего призвания.
Таким образом я вполне ясно показал, что житейский опыт самым
решительным образом подтверждает положение, которое мы вывели из явления
сводничества: идеал девственности не женского, а мужского происхождения.
Мужчина требует целомудрия и от себя, и от всех прочих людей, но в
особенности от того существа, которое он любит. Женщина стремится к
возможности потерять свою девственность. Даже от 342
мужчины она требует не добродетели, а чувственности. "Примерных
мальчиков" женщина не может понять. Но всем известно, что она летит в
объятия того человека, который особенно широко прославился, как Дон-Жуан.
Женщина хочет только сексуальности мужчины, так как только это дает ей бытие
и существование. Она не видит никакого смысла в эротике мужчины, как
явлении, сохраняющем определенную дистанцию между людьми. Напротив, ту
сторону мужчины, которая толкает его на путь захвата и обладания предметом
своего вожделения - она отлично понимает. Мужчина, у которого слабо развиты
животные инстинкты, не привлекает ее. Даже высшая платоническая любовь
мужчины представляет собою явление не особенно желательное для них: она
льстит им, щекочет их, но она им ничего не говорит. И если молитва на
коленях перед ней продолжалась бы слишком долго, то Беатриче стала бы столь
же нетерпеливой, как и Мессалина.
В половом акте лежит глубочайшее низведение, в любви - высочайшее
вознесение женщины. Тот факт, что женщина предпочитает половой акт любви,
означает ни более, ни менее как то, что она хочет быть низведена, а не
вознесена. Последняя противница женской эмансипации есть сама женщина.
Половой акт безнравственен не потому, что он полон наслаждений, что он
является изначальным прототипом всякой страсти, присущей низшей жизни.
Аскетизм, признающий наслаждение само по себе безнравственным, сам
безнравственен, ибо он ищет критерия неправды в явлениях, сопровождающих
известное действие, в следствиях из него, а не в помышлении: он гетерономен.
Человек может стремиться к наслаждению, он может желать устроить свою жизнь
более веселой и радостной, но он не должен принести в жертву своим
стремлениям ни одной нравственной заповеди. В аскетизме человек хочет
обрести нравственность путем самораспинания, хочет достигнуть ее как
некоторого следствия из некоторого основания, он хочет ее как некоторой
преступниками и не были.
Основатель религии есть тот человек, который жил совершенно без Бога,
но которому удалось выбиться на путь высшей веры. "Как это возможно, чтобы
человек, злой от природы, сам мог сделать себя Добрым человеком, это
превосходит все наши понятия, ибо как может плохое дерево дать хороший
плод?", - вопрошает Кант в своей философии религии. Но эту возможность он
сам принципиально утверждает. Ибо, несмотря на наше отпадение, властно и с
неуменьшенной силой звучит в нас заповедь: мы должны стать лучшими,
следовательно, мы Должны и уметь стать таковыми... Эта непонятная для нас
возможность полнейшего перерождения человека, который в течение многих лет и
Дней жил жизнью злого человека, эта возвышенная мистерия нашла свое
осуществление в тех шести или семи людях, которые основали величайшие
религии человечества. Этим они отличаются от гения в обыкновенном смысле: в
последнем уже с самого рождения заложено предрасположение к добру.
Всякий другой гений удостаивается милости и осеняется благодатью еще до
рождения. Основатель религии приобретает все это в процессе своей жизни. В
нем окончательно погибает старая сущность с тем чтобы уступить место новой.
Чем величественнее хочет стать человек тем больше в нем такого, что должно
быть уничтожено смертью. Мне кажется, что в этом именно пункте Сократ
приближается к основателю религии (как единственный среди всех греков).
Весьма возможно, что он вел самую ожесточенную борьбу с злым началом в тот
именно день когда он стоял при Потидее целых двадцать четыре часа, не
двигаясь с места.
Основатель религии есть тот человек, для которого в момент рождения не
разрешена была еще ни одна проблема. Он - человек с наименьшей
индивидуальной уверенностью. В нем всюду опасность, сомнение, он должен себе
сам отвоевать решительно все. В то время, как один человек борется с
болезнью и страдает от физического недомогания, другой дрожит перед
преступлением, которое заложено в нем в виде некоторой возможности. При
рождении каждый несет с собою что-нибудь, каждый берет на себя какой-нибудь
грех. Формально наследственный грех для всех один и тот же, материально же
он отличается у различных людей. Один избирает для себя ничтожное бесценное
в одном месте, другой - в другом, когда он перестал хотеть, когда его воля
вдруг превратилась в простое влечение, индивидуальность - в простой
индивидуум, любовь - в страстное наслаждение, - когда он родился. И этот
именно его наследственный грех, это ничто в его собственной личности
ощущается им как вина, как темное пятно, как несовершенство и превращается
для него, как мыслящей личности, в проблему, загадку, задачу. Только
основатель религии вполне подпал своему наследственному греху. Его признание
- всецело и до конца искупить его: в нем все всебытие проблематично, но он
все разрешает, он разрешает и себя, сливаясь со всебытием. Он дает ответ на
всякую проблему и освобождает себя от вины. Твердой стопой он шагает по
глубочайшей пропасти, он побеждает "ничто в себе" и схватывает "вещь в
себе", "бытие в себе". И именно в этом смысле можно про него сказать, что он
искупил свой наследственный грех, что Бог принял в нем образ человека и
человек всецело превратился в Бога, ибо в нем все было преступлением и
проблемой, и все превращается в искупление - в избавление.
Всякая же гениальность является высшей свободой от закона природы.
Если это так, то основатель религии есть самый гениальный человек. Ибо
он больше всех преодолел в себе. Это тот человек, которому удалось то, что
глубочайшие мыслители человечества лишь нерешительно во имя своего
этического миросозерцания, во имя свободы воли выставляли лишь как нечто
возможное: полнейшее возрождение человека его "воскресение", абсолютное
обращение его воли. Все прочие великие люди также ведут борьбу со злом, но у
них чаша весов уже а priori склоняется к добру. Совершенно другое дело у
основателя религии. В нем таится столько злого, столько властной воли,
земных страстей, что ему приходится бороться с врагом в себе, беспрерывно
сорок дней, не вкушая пищи и сна. Только тогда он победил, но он не убил
себя насмерть, а освободил от оков высшую жизнь свою. Будь это не так, тогда
не было бы никакого импульса к основанию новой веры. Основатель религии
является противоположностью императора, царь -противоположность галилеянина,
И Наполеон в определенный период своей жизни переживал в себе известный
перелом. Но это был не разрыв с земной жизнью, а именно окончательное
обращение в сторону богатства, могущества и великолепия ее. Наполеон велик
именно в силу той колоссальной интенсивности, с которой он отбрасывает от
себя идею, в силу безмерной напряженности его отпадения от абсолютного, в
силу огромного объема неискупленной вины. Основатель религии, этот наиболее
обремененный виною человек, хочет и должен принести людям то, что ему самому
удалось: заключить союз с божеством. Он отлично знает, что он насквозь
пропитан преступлением, пропитан в несравненно большей степени, чем всякий
другой человек, но он искупает величайшую вину свою смертью на кресте.
В еврействе скрывались две возможности. До рождения Христа обе эти
возможности находились вместе, и жребий еще не был брошен. Была диаспора и
одновременно, по крайней мере, подобие государства: отрицание и утверждение
- оба существовали рядом. Христос явился тем человеком, который побеждает в
себе сильнейшее отрицание, еврейство, и создает величайшее утверждение,
христианство - эту резкую противо-положность еврейства. Из состояния добытия
выделяются бытие и небытие. Теперь жребий брошен: старый Израиль распадается
на евреев и христиан. Еврей в том виде, в каком мы его тут описали,
возникает одновременно с христианином- Диаспора становится особенно полной,
в еврействе исчезает возможность величия. Люди, подобные Самсону и Иошуе,
этим самым нееврейским людям среди старого Израиля, с тех пор не появляются
и не могут появляться в среде еврейства. Еврейство и христианство
всемирно-исторически обусловливают друг друга как отрицание и утверждение. В
Израиле таились величайшие возможности, которые никогда не выпадали на далю
ни одного другого народа: возможность Христа. Другая возможность - еврей. Я
надеюсь, что меня верно поняли: я не имею в виду провести связь между
еврейством и хрис-тианством, связь, которой в действительности совершенно не
существует. Христианство есть абсолютное отрицание еврейства, но оно имеет к
последнему такое же отношение, в каком находятся взаимно противоположные
вещи, или утверждения. Христианство и еврейство - еще в большей степени, чем
благочестие и еврейство, можно определить рядом путем взаимного исключения.
Нет ничего легче, как быть евреем, и нет ничего труднее, как быть
христианином. Еврейство есть та пропасть над которой воздвигнуто
христианство, а потому еврей является предметом сильнейшего страха и
глубочайшего отвращения со стороны арийца.
Я не могу согласиться с Чемберленом, что рождение Спасителя в Палестине
является простой случайностью. Христос был евреем, но с тем, чтобы одолеть в
себе самым решительным образом еврейство. Кто одержал полную победу над
самым могучим сомнением, тот является самым верующим человеком, кто поднялся
над безнадежнейшим отрицанием, тот есть человек самого положительного
утверждения. Еврейство было особым наследственным грехом Христа. Его победа
над еврейством есть именно то, чем он отличается по своему богатству от
Будды, Конфуция и всех других основателей религии, Христос величайший
человек, так как он мерился силами с величайшим противником. Быть может, он
был и останется единственным евреем, которому посчастливилось в борьбе: был
первым евреем и последним, ставшим в полной степени христианином. Вполне
правдоподобно, что и в настоящее время кроется в еврействе возможность
произвести Христа. Очень может быть, что ближайший основатель религий должен
непременно опять-таки пройти через еврейство.
Только этим мы можем себе объяснить жизнеспособность еврейства, которое
пережило много народов и рас. Абсолютно без всякой веры и евреи не могли бы
долго существовать и сохраниться. Эта вера заключается в каком-то смутном,
тупом и все же чрезвычайно верном чувстве, что нечто единое должно
находиться в еврействе, стоять в какой-нибудь связи с еврейством. Это единое
есть Мессия, Избавитель. Избавитель еврейства есть избавитель от еврейства.
Всякий другой народ осуществляет определенную мысль, единичную обособленную
частную идею, а потому и всякая национальность в конце концов погибает.
Только еврей не осуществляет никакой частной идеи, ибо если бы он был в
состоянии что-нибудь осуществить, то это что-нибудь было бы только идеей в
себе: из самого сердца иудаизма должен выйти богочеловек. В связи с этим
находится и жизненная сила еврейства: еврейство живет христианством не в
смысле одного только материального обогащения. Оно берет от него многое в
различных других отношениях. Сущность еврейства метафизически не имеет
другого назначения, как служить подножием для основателя религии. Этим
объясняется одно очень знаменательное явление - особая форма у евреев
служить своему Богу Они молятся не как отдельные личности, а целой массой-
Только в массе они "благочестивы", им необходим "сомолельщик", ибо надежда
евреев тождественна с постоянной возможностью увидеть в своей среде, в своем
роде, величайшего победителя, основателя новой религии. В этом заключается
бессознательный смысл всех мессианских надежд в еврейском предании: Христос
- вот смысл еврея.
Если в еврее и заложены величайшие возможности, то в нем одновременно
таятся самые малозначащие действительности. Он - человек, одаренный высшими
задатками, но вместе с тем и наименее могучий.
Наше время подняло еврейство на ту высочайшую вершину, какой оно
достигало со времени Ирода.
Еврейство - дух современности, с какой бы точки зрения мы его не
рассматривали. Сексуальность одобряется, и современная половая этика поет
хвалебные песни половому акту. Несчастный Ницше действительно мало виновен в
том смешении естественного подбора и неестественной извращенности, позорной
апостол которой носит имя Вильгельм Больше. Ницше отлично понимал сущность
аскетизма, но он слишком страдал от своего собственного аскетизма, чтобы не
находить более желательной его противоположность. Но женщины и евреи
сводничают - в этом их цель: сделать людей виновными.
Наше время не только самое еврейское, оно и наиболее женственное время.
Время, для которого искусство есть лишь платок для вытирания пота его
настроений, которое порыв к творчеству выводит из игры животных. Время
легковерного анархизма, время, лишенное понимания сущности государства и
права, время родовой этики, время самой поверхностной и ограниченной из всех
исторических теорий исторического материализма), время капитализма и
марксизма, время, для которого история, жизнь, наука, словом все, сводится к
экономике и технике, время, которое в гениальности видит особую форму
умопомешательства, но которое не выдвинуло ни одного великого художника, ни
одного великого философа, время наименьшей оригинальности и наибольшей
погони за оригинальностью, время, которое на место идеала девственности
поставило культ полудевы. Это время приобрело вполне заслуженную славу, как
единственное время, которое не только одобряет и поклоняется половому акту,
но возводит его в степень известного долга. Половой акт служит не средством
забыться, как у римлян, у греков -в вакханалии. Нет, в нем современный
человек хочет найти себя в нем он ищет содержания своей собственной пустоты.
Но навстречу половому еврейству рвется к свету половое христианство.
Человечество ждет нового религиозного творца, и борьба близится к
решительному концу, как и в первом году нашей эры. Перед человечеством снова
лежит выбор между еврейством и христианством гешефтом и культурой, женщиной
и мужчиной, родом и личностью бесценным и ценностью, земной и высшей жизнью,
между Ничто и Богом. Это два противоположных царства. Третьего царства -
нет.
Только теперь, освободившись от всего постороннего и вооружившись
соответствующими доводами, мы можем снова приступить к вопросу об
эмансипации женщины. Мы освободились от всего постороннего, так как горизонт
наш очистился от тысячи порхающих мошек, которые в виде разных двузначностей
застилали предмет нашего исследования, мы вооружились, так как имеем в руках
своих твердые теоретические понятия и прочные этические воззрения. Вдали от
суетливого шума банальных споров и минуя проблему нервной одаренности, наше
исследование подошло к тому пункту, который уже дает возможность понять роль
женщины в мировом целом и определить значение ее миссии для человека.
Поэтому мы и в дальнейшем изложении будем избегать вопросов частного
характера, ибо мы не настолько оптимистичны, чтобы надеяться, будто
результаты нашего исследования могут оказать какое-нибудь влияние на ход
политических дел. Мы далеки от мысли вырабатывать какие-нибудь социально
гигиенические рецепты. Наше исследование рассматривает проблему с точки
зрения идеи человечности, которая реет над философией Иммануила Канта.
Серьезная опасность грозит этой идее со стороны женственности. Женщина
обладает незаменимым искусством создавать о себе представление, как о
существе совершенно асексуальном, если ей и свойственна некоторая
сексуальность, то это-де является только уступкой мужчине. Исчезни эта
иллюзия - и что осталось бы с борьбой многих претендентов на одну и ту же
женщину? Мало того. Опираясь на мужчин, которые им во всем верили, им
удалось убедить другой пол, что сексуальность является важнейшей и
насущнейшей потребностью мужчины, что только женщина в состоянии
удовлетворить все истиннейшие, глубочайшие желания его. что целомудрие
представляет для него нечто неестественное и невозможное. Как часто молодым
людям, находящим удовлетворение в серьезной работе, приходится слышать от
женщин, которым они кажутся не особенно безобразными и не особенно мало
обещающими в качестве любовников и зятей, чтобы они не особенно утомлялись
рабо-той, а по возможности старались бы "пользоваться жизнью". В этих
дружеских напоминаниях кроется, правда, совершенно бессознательное чувство
женщины, что она превратится в ничто, что она потеряет всякое значение,
которое направлено исключительно на половой акт, коль скopo мужчина начнет
заниматься не половыми, а всякими другими делами.
Переменится ли когда-нибудь женщина в этом отношении ? Весьма
сомнительно. Не следует также думать, что она когда-либо была иной. В
настоящее время чувственный элемент выступил еще сильнее чем раньше, ибо в
этом "течении" огромную роль играет стремление женщины перейти из сферы
материнства в сферу проституции. В целом это скорее является эмансипацией
проститутки, чем эмансипацией женщины. Прежде всего это положение
оправдывается на положительных результатах его: мужественное проявление
кокотки в женщине. Что является несомненно новым, то это положение, которое
занял мужчина. Под влиянием еврейства он готов подчиниться женской оценке
своей собственной личности, даже усвоить ее. Мужское целомудрие осмеяно, его
больше не понимают. Мужчина ощущает женщину не как грех, а как судьбу,
собственное влечение не вызывает уже в мужчине стыда.
Теперь видно, откуда исходит требование "изменить себя", ресторанный
взгляд на Диониса, культ Гете, поскольку Гете является Овидием, откуда ведет
свое происхождение этот современный культ полового акта. Дело зашло так
далеко, что едва ли кто-нибудь находит в себе достаточно мужества сознаться
в своем целомудрии, и всякий предпочитает навлечь на себя маску развратника.
Половые излишества представляют собою самый изысканный предмет хвастовства,
но сексуальность приобрела в настоящее время такую высокую ценность, что
буяну приходится потратить немало сил, чтобы поверили его хвастовству.
Целомудрием же до того пренебрегается, что даже целомудренный человек
считает для себя более удобным скрыться под личиной развратника. Бесспорная
истина, что стыдливый человек стыдится своей стыдливости, но эта другая,
современная стыдливость есть не стыдливость эротики, а стыдливость женщины,
которая стыдится потому, что не нашла еще мужчину, не приобрела еще от
другого пола никакой ценности. Каждый изощряется перед другим в рассказах о
той верности, упоении и добросовестности, с какой он реализует свои половые
функции. Так женщина, которая по своей природе в состоянии оценить мужчину
только с половой стороны, определяет теперь, что такое мужественность: из ее
рук мужчины берут критерий своей собственной мужественности. Таким образом
число совокуплений, "связь", "девочка" являются свидетельством достоинства
мужчины. Но нет: ведь в таком случае не было бы больше настоящих мужчин.
Напротив, высокая оценка девственности первоначально исходила и
продолжает исходить от мужчин там, где они еще имеются: она является
проекцией имманентного мужского идеала незапятнанной чистоты на предмет его
любви. Страх и трепет, которые испытывает женщина при всяком прикосновении к
ней и которые очень быстро переходят в интимную доверчивость, вспышки
истерии, которые рассчитаны на подавление половых желаний ее - все это не
должно вводить нас в заблуждение и вызывать в нас иллюзию женской
непорочности. Правда женщина с внешней стороны сильно старается наиболее
полно удовлетворить мужчину в его требовании физической чистоты, ибо в
противном случае на нее не нашлось бы покупателя. Верно и то, что ей
свойственна потребность приобрести возможно большую ценность, а потому она и
ждет подолгу того мужчину, который ей может сообщить наивысшую ценность (что
совершенно превратно толкуется, как высокая самооценка девушек). Но все это
вещи, которые могут вызвать в нас превратный образ женщины, а потому
необходимо относиться к ним с крайней осторожностью. Вопрос же о том, как
сами женщины относятся к девственности, едва ли может возбудить сомнения
после того, как было установлено, что основная цель женщины направлена на
осуществление полового акта, через который она как бы впервые приобретает
бытие. А что женщина хочет полового акта и ничего другого, хотя бы она сама
изображала полнейшую индифферентность к сладострастному наслаждению - это
было доказано всеобщностью сводничества.
Чтобы снова убедиться в этом, следует подумать, какими глазами смотрит
женщина на целомудренное состояние представительницы одного с ней пола.
Первое, что здесь бросается в глаза, это низкая оценка, которую придает
женщина состоянию незамужества. Да это собственно и единственное состояние
женщины, которое женщина же отрицательно оценивает. Только когда женщина
выходит замуж, она приобретает ценность в глазах других женщин. Пусть это
даже будет "несчастный" брак с безобразным, расслабленным, бедным, низким,
тираническим, ничтожным человеком, она все же замужем, я хочу сказать, она
все же приобрела ценность, бытие. Даже женщина, которая лишь короткое время
вкушала прелести жизни содержанки, даже уличная проститутка, и та обладает
большей ценностью в глазах женщин, чем старая дева, которая одиноко проводит
время в своей каморке за шитьем и штопаньем, ни разу не вкусив наслаждения
связи с мужчиной, ни законной, ни незаконной, ни продолжительной, ни
проносящейся, как кратковременное опьянение.
И молодая девушка, которая отличается крупными физическими
достоинствами, оценивается женщиной с положительной стороны не потому, что
она вызывает восхищение своей красотой (у женщины нет органа ощущения
прекрасного, так как она лишена внутренней ценности, которую могла бы
проектировать), а исключительно потому, что она обладает большими шансами
приковать к себе внимание мужчины. Чем обворожительнее девушка, тем надежнее
то обещание, которое видят в ней другие женщины, тем более ценна она для
женщины, как сводницы, назначением которой является охрана интересов общения
между полами. Только эта бессознательная мысль заставляет женщину
восхищаться красивой молодой девушкой. Что подобное отношение проявляется с
особенной рельефностью только тогда, когда единичный женский индивид,
оценивающий и восхищающийся красотой, сам уже получил бытие (иначе это
чувство подавляется в ней завистью к конкурентке и опасением, что ее шансы в
борьбе за ценность уменьшатся), об этом мы уже говорили. Прежде всего они
должны посводничать в своих собственных интересах, и только тогда другие
женщины могут рассчитывать на их содействие в этом направлении.
Низкая оценка "старой девы", ставшая, к сожалению, столь популярной,
несомненно исходит от женщины. О пожилой девушке мужчины очень часто говорят
с полным уважением, но каждая женщина, замужем она или нет, придает ей
необычайно низкую оценку, хотя она отлично может этого и не сознавать. Мне
самому пришлось слышать, как одна замужняя дама, необычайно умная и
талантливая, окруженная, благодаря своей красивой внешности, таким громадным
количеством поклонников, что о зависти здесь и речи быть не может,
подтрунивала над своей некрасивой и старообразной итальянской учительницей
за то, что та неоднократно повторяла: "Io sono ancora una vergine"- "я еще
девушка".
Правда, при этом предположении, что эти слова точно переданы, следует
все же признать, что та девушка надела на себя маску добродетели только по
необходимости, она, во всяком случае, была бы очень рада освободиться от
своей девственности, которая в такой сильной степени умаляет ее значение в
глазах общества.
Самым же важным является следующее обстоятельство: женщина презирает и
высмеивает девственность не только у других женщин, но даже и свое
собственное целомудрие она рассматривает, как состояние весьма малоценное.
Правда, женщина способна придать известное значение и девственности, но лишь
с точки зрения товара, обладающего в глазах мужчины величайшей ценностью.
Вот почему замужняя женщина является для них существом высшего порядка.
Насколько природа женщины в глубочайшей основе своей устремлена на половой
акт, видно из беззаветного преклонения молодых девушек перед женщинами,
недавно вышедшими замуж: смысл ее существования ясно выступает наружу, а она
находится в зените его. С другой стороны, каждая молодая девушка видит в
другой какое-то несовершенное существо, стремящееся, подобно ей самой,
достигнуть своего призвания.
Таким образом я вполне ясно показал, что житейский опыт самым
решительным образом подтверждает положение, которое мы вывели из явления
сводничества: идеал девственности не женского, а мужского происхождения.
Мужчина требует целомудрия и от себя, и от всех прочих людей, но в
особенности от того существа, которое он любит. Женщина стремится к
возможности потерять свою девственность. Даже от 342
мужчины она требует не добродетели, а чувственности. "Примерных
мальчиков" женщина не может понять. Но всем известно, что она летит в
объятия того человека, который особенно широко прославился, как Дон-Жуан.
Женщина хочет только сексуальности мужчины, так как только это дает ей бытие
и существование. Она не видит никакого смысла в эротике мужчины, как
явлении, сохраняющем определенную дистанцию между людьми. Напротив, ту
сторону мужчины, которая толкает его на путь захвата и обладания предметом
своего вожделения - она отлично понимает. Мужчина, у которого слабо развиты
животные инстинкты, не привлекает ее. Даже высшая платоническая любовь
мужчины представляет собою явление не особенно желательное для них: она
льстит им, щекочет их, но она им ничего не говорит. И если молитва на
коленях перед ней продолжалась бы слишком долго, то Беатриче стала бы столь
же нетерпеливой, как и Мессалина.
В половом акте лежит глубочайшее низведение, в любви - высочайшее
вознесение женщины. Тот факт, что женщина предпочитает половой акт любви,
означает ни более, ни менее как то, что она хочет быть низведена, а не
вознесена. Последняя противница женской эмансипации есть сама женщина.
Половой акт безнравственен не потому, что он полон наслаждений, что он
является изначальным прототипом всякой страсти, присущей низшей жизни.
Аскетизм, признающий наслаждение само по себе безнравственным, сам
безнравственен, ибо он ищет критерия неправды в явлениях, сопровождающих
известное действие, в следствиях из него, а не в помышлении: он гетерономен.
Человек может стремиться к наслаждению, он может желать устроить свою жизнь
более веселой и радостной, но он не должен принести в жертву своим
стремлениям ни одной нравственной заповеди. В аскетизме человек хочет
обрести нравственность путем самораспинания, хочет достигнуть ее как
некоторого следствия из некоторого основания, он хочет ее как некоторой