Страница:
открытия из области психического состояния женщины, так и в данном случае
только они описывали ощущения беременности. Как могли они сделать это? Если
в последнее время увеличилось количество сведений, даваемых женщинами,
которые только на три четверти или наполовину женственны о своей психической
жизни, то рассказы эти трактуют больше о том мужском элементе, который в них
заключен, чем о настоящей женщине. Нам остается поэтому указать только одно:
именно то, что есть женственного в самих мужчинах. Принцип половых
промежуточных форм является в данном случае предпосылкой всякого правильном
суждения мужчины о женщине. В дальнейшем, впрочем, следует и ограничить, и
дополнить значение этом принципа. Ведь если его не принять без ограничений,
то выйдет, что женственный мужчина в состоянии лучше всего описать женщину,
то есть это значит, что только настоящая женщина лучше всем может
охарактеризовать себя, а это как раз и находится под сомнением. Заметим при
этом, что мужчина может иметь определенное количество женственности, не
причисляясь при этом к половым промежуточным формам. Тем более удивительно
тогда, каким образом мужчина может создать ценные положения о природе
женщины. При несомненной мужественности многих замечательных людей,
прекрасно судивших о женщине, эту способность нельзя отрицать, по-видимому и
у М, так что право мужчины судить о женщине составляет еще более переменную
проблему. Впоследствии мы не будем уже иметь основания обойти решение
вопроса о принципиальном методологическом сомнении в таком праве, а пока,
как уже сказано, оставляем его в стороне и приступаем к исследованию самого
предмета. Прежде всего зададим себе следующий вопрос:
в чем состоит существенное психологическое различие между мужчиной и
женщиной? Хотели видеть это различие между полами в большей интенсивности
полового влечения у мужчины, а отсюда вывести и все другие различия, Не
говоря уже о правильности или неправильности такого утверждения, о том,
насколько самое слово "половое влечение" представляется вполне однозначущим
с действительно измеримым, самая правомерность такого вывода представляет
большой вопрос. Правда, во всех античных и средневековых теориях о влиянии
"неудовлетворенной матки" женщины и "seminis retenti" у мужчины есть
некоторая доля истины. Стало быть, не только в наши дни употребляли
излюбленную фразу, что "все есть только возвышенное половое влечение".
Однако ни одно систематическое исследование не может сослаться на
предчувствие таких шатких связей. И до сих пор еще не пытались прочно
установить, что большая или меньшая сила полового влечения связана в
известной степени с другими качествами полов.
Между тем самое утверждение, что интенсивность полового влечения у М
больше, чем у Ж, неправильно. Кроме того утверждали ведь и прямо
противоположное, что тоже не верно. В действительности сила потребности в
половом акте у мужчин с одинаково выраженной мужественностью всегда
различна, точно так же, как, по-видимому, и у женщин с одинаковым
содержанием Ж. Среди мужчин играют роль здесь совершенно другие основания,
которые мне удалось отчасти открыть. Их подробное исследование будет сделано
мной в другом сочинении. Итак, вопреки многим ходячим воззрениям, на
пылкости полового влечения вовсе не основано различие полов. Такое различие
можно найти в применении к мужчине и женщине двух аналитических моментов,
выдвинутых Альбертом Моллем из понятия полового влечения: влечение к
детумесценции и контректации. Первое - результат чувства неудовольствия,
вызванного большим скоплением зрелых половых клеток, второе есть потребность
в прикосновении к телу индивидуума, в котором видят свое половое дополнение.
Только М обладает влечением и к детумесценции, и к контректации, тогда как у
Ж стремление к детумесценции совершенно отсутствует. Это ясно из того, что в
половом акте не Ж отдает нечто М, а наоборот: Ж удерживает, как свои, так и
мужские-выделения. В анатомическом строении это выражено тем, что у мужчины
половые органы выделены на теле и потому они не имеют форму сосуда. По
крайней мере, в этом морфологическом факте можно найти намек на
мужественность детумесцентного влечения, не связывая с этим, конечно,
никаких натурфилософских выводов. Следующий факт доказывает отсутствие у Ж
влечения к детумесценции: большинство людей, имеющих более 2/3 М, без
исключения предавались в юности, на долгое или короткое время, онанизму -
пороку, которому среди женщин предаются лишь самые мужественные. Ж
совершенно чужд онанизм. Я знаю, что положение встретит резкие возражения.
Впрочем, все кажущиеся противоречия будут сейчас вполне выяснены.
Прежде всего нуждается в описании влечение Ж к контректации. Оно играет
у женщины громадную и единственную роль. Однако нельзя сказать, чтобы это
влечение было более сильно у одного пола, чем у другого. В понятии
контректационного влечения не заключается активность в прикосновении, а
только потребность прикосновения с другим человеком, причем вовсе не
принимается во внимание, кто именно прикасается и какая часть тела
испытывает прикосновение с другой, безразлично какой частью. Смешение двух
явлений: интенсивности желания с желанием активным основано на том факте,
что М во всем животном царстве по отношению к Ж, так же, как и всякий
микрокосм животной или растительной семенной нити по отношению к яйцевой
клетке, играет ищущую, наступающую роль. Тут легко ошибиться, допустив, что
наступательное действие при достижении цели и желание достичь этой цели
закономерно вытекают одно из другого и составляют постоянную пропорцию, что
самая потребность отсутствует там, где нет ясных двигательных стремлений к
ее удовлетворению. Таким образом, влечение к контректации приписали
исключительно мужчине, отказав в нем женщине. Понятно, однако, что внутри
самого контректационного влечения встречаются различия. В дальнейшем
изложении будет ясно указано, что М в половом отношении, обладает
потребностью наступать (в прямом и переносном смысле), Ж - стать объектом
наступления, но конечно, из этого не следует, что женская потребность, в
силу своей пассивности, меньше мужской - активной. Это разграничение полезно
при частных спорах, постоянно поднимающих вопрос о том, какой пол испытывает
большее половое влечение.
То, что считали у женщины онанизмом, происходит от другой причины, а не
от влечения к детумесценции. Ж обладает, здесь мы высказываем первое
действительное различие ее от М - гораздо большею половой возбудимостью, чем
М. Ее физиологическая возбудимость (не чувствительность) гораздо сильнее в
половой сфере. Факт легкой половой возбудимости у женщины проявляется или в
желании полового возбуждения, или в особенном, раздражительном, ей самой
непонятном, а потому и беспокойном, жгучем страхе перед тем возбуждением,
которое вызывает прикосновение. Желание полового возбуждения является также
действительным указанием легкой возбудимости. Желание это не принадлежит к
числу тех, которым судьбой, имеющей место в природе человека, положено
никогда не исполниться, напротив, оно означает легкость и наклонность всего
организма переходить в состояние полового возбуждения, которое женщина
жаждет усилить и по возможности продлить, тогда как у мужчины оно находит
естественный конец в детумесценции, вызванной контректацией. Следовательно
то, что выдавалось за онанизм женщины, не есть, подобно такому же акту у
мужчины, стремление прекратить состояние половой возбужденности, а в гораздо
большей степени этой попытки - вызвать возбуждение, повысить его и продлить.
Из страха женщины перед половым возбуждением, анализ которого ставит
психологии женщины нелегкую, скорее труднейшую задачу, можно также с
уверенностью заключить о слабости женщины в этом отношении.
Состояние полового возбуждения обозначает у женщины только высший
подъем всего ее существования. Последнее определяется у нее исключительно
половым чувством. Ж расцветает только в половой жизни, в сфере полового акта
и размножения, в отношениях к мужу и ребенку. Ее существование вполне
заполняется этими вещами, тогда как М не исключительно сексуален. Здесь-то
именно и заложена действительная разница, которую пытались найти в различной
интенсивности полового влечения. Нужно остерегаться от смешения пылкости
полового желания и силы полового аффекта с той широтой, с которой половые
желания и заботы выполняются мужчиной и женщиной. Только более широкое
распространение половой сферы на весь человеческий организм у Ж образует
важное специфическое различие между двумя половыми крайностями.
Итак, в то время как Ж совершенно заполнена половой жизнью, М знает еще
много других вещей: борьбу и игру, дружеское общество и пирушки, спорт и
науку, обыденные занятия и политику, религию и искусство. Я не говорю о том,
было ли когда-нибудь иначе - это касается нас меньше всего. Тут наблюдается
то же, что и в еврейском вопросе. Говорят: евреи-де сделались только теперь
такими, какими мы их знаем, а раньше когда-то были другими. Возможно, только
этого мы не знаем. Кто доверяет подобному историческому развитию, пусть в
это верит. Ничего нельзя доказать там, где одно историческое предание
опровергается другим, противоположным. Для нас имеет значение вопрос: каковы
женщины теперь? Если мы натолкнемся на явления, которые никак нельзя
признать привитыми какому-нибудь существу извне, то мы вправе признать, что
оно и всегда было таким. Теперь вполне можно принять за истину следующее: Ж,
не принимая во внимание одно кажущееся исключение (гл. XII), занимается
внеполовыми вещами только для любимого-мужчины или для том, чтобы приобрести
его любовь Интерес к самой вещи у нее совершенно отсутствует. Бывает что
женщина изучает латинский язык, но только лишь для того, чтобы поддержать
или наставить своего сына, посещающего гимназию. Но ведь склонность к
какой-нибудь вещи и интерес к ней, талантливое и легкое ее усвоение,
пропорциональны друг к другу. У кого нет мускулов, у того не может быть и
склонности к сопротивлению. Только тот, у кого есть талант к математике,
берется за ее изучение. Итак, по-видимому, самый талант встречается у
настоящей женщины редко и бывает мало интенсивен (хотя это не так важно:
ведь и в противном случае ее половые свойства были бы слишком сильны, чтобы
допустить другие серьезные занятия). Вот почему у женщины не достает условий
к образованию интересных комбинаций, которые не создают у мужчины
индивидуальности, но все же его выделяют.
Сообразно с этим, только исключительно женственные мужчины всегда
ухаживают за женщинами и находят интерес только в любовных интрижках и
половых связях. Впрочем, этим утверждением вовсе не разрешается проблема
Дон-Жуана, даже серьезно не затрагивается.
Ж только сексуальна, М тоже сексуален и еще кое-что сверх того. Это
особенно ясно обнаруживается в том совершенно различном способе, с каким
мужчина и женщина переживают наступление периода половой зрелости. У мужчины
это время всегда носит характер кризиса: он чувствует, что какое-то новое
для него начало овладело его существом, нечто такое, что присоединяется
помимо его воли к его прежним мыслям и чувствам. Эта физиологическая
эрекция, над которой воля не имеет власти. Поэтому первая эрекция ощущается
всяким мужчиной, как нечто загадочное и беспокойное. Многие мужчины всю
жизнь помнят с большой точностью обстоятельства, впервые ее вызвавшие.
Женщина, напротив, совершенно легко вступает в период половой зрелости, она
чувствует, как ее существование повышается, как бесконечно увеличивается ее
собственное значение. У мужчины, пока он мальчик, вовсе нет потребности в
половой зрелости, женщина же, будучи девочкой, ждет от этого времени всего.
Симптомы наступления половой зрелости у мужчины сопровождаются неприятным,
враждебным и беспокойным чувством, а женщина следит с величайшей
напряженностью, с лихорадочным, нетерпеливым ожиданием за своим телесным
развитием в период половой зрелости. Это доказывает, что половое влечение
мужчины не лежит на прямой линии его развития, тогда как у женщины наступает
вместе с ним необычайный подъем всего ее прежнего существования. Есть много
мальчиков в этом возрасте, которые только при мысли, что они могут влюбиться
или жениться (вообще жениться, а не на какой-нибудь определенной девушке),
уже с негодованием отвергают эту мысль, между тем, как даже самые маленькие
девочки страстно жаждут любви и брака, как завершения их жизни. Вот почему
женщина, как в себе, так и в других индивидуумах ее пола, ценит положительно
только период половой зрелости. К детству и старости у нее нет никакого
прямого отношения. Воспоминания о своем детстве являются у нее, как мысль о
глупости, а представление о будущей старости вселяют ей страх и отвращение.
Положительную оценку из периода детства получают у нее только вызванные
памятью сексуальные моменты, впрочем, и они теряют свое значение по
сравнению с позднейшей, несравненно большей интенсивностью ее жизни, так как
последняя вся - сексуальна. Наконец, брачная ночь, момент дефлорации есть
самый важный момент. Я считаю его пунктом полного перелома всей жизни
женщины. В жизни мужчины, напротив, первый половой акт не играет никакой
роли.
Женщина только сексуальна, мужчина - также сексуален. Различие это, как
в пространственном, так и в временном отношении можно продлить дальше. Точки
тела, где мужчина может быть возбужден прикосновением, чрезвычайно
незначительны по числу и строго локализованы. У женщины сексуальность
распространена по всему телу, всякое прикосновение, к какой угодно части
тела женщины, возбуждает ее в половом отношении, Следовательно, если во
второй главе первой части была установлена определенная половая
характеристика всего мужского и всего женского тела, то из этого не следует
понимать, что с каждой точкой тела, как у мужчины, так и у женщины,
соединена возможность вызвать одинаковое половое возбуждение. Правда, и у
женщины есть различия в возбудимости отдельных мест тела. но здесь нет, как
у мужчины. резкого полового различия от всех других частей.
Морфологическое отделение мужских половых частей из всего тела можно
принять как нечто символическое в этом отношении. Как половое влечение
мужчины пространственно выделяется от всего, не имеющего к нему прямого
отношения, точно так же и различно выражена у него половая жизнь в разные
моменты времени. Женщина сексуальна всегда, мужчина - с перерывами. Половое
влечение женщины - постоянно (кажущиеся исключения, всегда приводимые против
полового влечения женщин, будут рассмотрены впоследствии подробно), у
мужчины оно прекращается на долгое или короткое время. Этим объясняется
также вулканический характер мужского полового влечения, являющийся поэтому
более заметным, чем у женщины. Он и послужил распространением ошибки, будто
половое влечение мужчины гораздо интенсивнее. чем у женщины. Вся разница
состоит в том, что для М потребность в совокуплении есть, если можно так
выразиться, временами прерывающийся зуд, а для Ж - постоянное щекотание.
Исключительное и постоянное половое влечение женщины в физическом и
психическом отношениях имеют и дальнейшие важные последствия. Половое
влечение мужчины является только придатком, а не решающим моментом. Вот
почему это обстоятельство дает ему возможность психологически осознать его и
выделить из общего фона. Вот почему мужчина может противопоставить себя
собственному половому влечению, освободиться от него и стать его
наблюдателем. У женщины нельзя выделить ее сексуальность ни временным
ограничением полового проявления, ни посредством анатомического, доступного
глазу, органа, в котором бы это проявление было ясно локализовано. Поэтому
мужчина знает свою сексуальность, тогда как женщина не сознает ее. Она с
полным убеждением может отрицать ее: именно потому что она сама с головы до
пят сексуальна, как это покажет дальнейшее исследование. Женщине, только
потому, что она исключительно сексуальна, не достает необходимой
двойственности для того, чтобы заметить свою сексуальность, в то время как у
мужчины, обладающего чем-то большим, помимо полового влечения, сексуальность
можно отделить не только анатомически, но и психологически от всего
остального. Вот почему у мужчины есть способность занимать то или иное
положение по отношению к сексуальности. Благодаря тому, что мужчина вполне
объяснил себе половое влечение, он может его ограничить или расширить,
отрицать или утверждать: он может стать и Дон-Жуаном, и святым. Он может
использовать и то и другое. Грубо выражаясь: мужчина владеет своим penisom,
над женщиной же господствует vagina.
Мы вывели здесь с известной вероятностью, что мужчина вполне
самостоятельно сознает свое половое влечение и также самостоятельно может с
ним бороться, тогда как у женщины такая возможность, по-видимому,
отсутствует. Это утверждение основывается на большой дифференцированности
мужчины в половой и не половой сфере. Впрочем, возможность или невозможность
понять какой-нибудь определенный предмет основано не на понятии, с которым
связано известное слово в нашем сознании. Последнее, по-видимому, дает право
заключить, что если известное существо имеет сознание, оно может каждый
объект сделать его содержанием. Итак, здесь поднят вопрос о природе женского
сознания вообще. Рассмотрение этой темы приведет нас вновь, после долгого
обхода к пунктам, здесь только слегка затронутым.
Прежде чем приступить к рассмотрению основного различия психической
жизни полов, поскольку содержание ее представляют явления внешнего и
внутреннего мира, необходимо предпринять известные психологические изыскания
и установить некоторые понятия. В виду того что взгляды и принципы
господствующей психологии развились без всякого отношения к нашей
специальной теме, то нужно было бы удивляться, если бы ее теории можно было
бы применить без дальнейших рассуждений к нашей области. К тому же в наше
время не существует одной психологии, есть много психологий. Присоединение к
какой-нибудь определенной школе для исследования, только на основании ее
научных положений, всей избранной нами темы, было бы в большей степени
произволом, чем принятый мною метод, который, присоединяясь ко всем
современным результатам, стремится обосновать явления, поскольку это
необходимо, вполне самостоятельно.
Стремление к объединенному рассмотрению всей душевной жизни, сведение
ее к одному определенному основному процессу проявилось в эмпирической
психологии прежде всего в отношении, принятом отдельными исследователями,
между ощущениями, и чувствами. Гербарт выводил чувства из представлений.
Горвич, напротив, предполагал, что ощущения развиваются из чувств.
Современные выдающиеся психологи указали на полную безнадежность таких
попыток. А все же в основе их лежит истина.
Чтобы найти ее, не следует упускать одного, по-видимому, вполне ясного
отличия, совершенно обойденного каким-то странным образом современной
психологией. Первое явление какого-нибудь ощущения, мысли, чувства следует
отличать от их повторений, при которых можно уже проследить процесс
запоминания. Для целого ряда проблем это различие имеет, как кажется, важное
значение, хотя оно и не соблюдается современной психологией.
Всякому отчетливому, ясному, пластическому ощущению точно так же, как
каждой резко разграниченной мысли, прежде чем она впервые будет выражена в
словах, предшествует, правда, чрезвычайно короткая стадия неясности. Точно
так же всякой еще необычной ассоциации предшествует более или менее краткий
момент времени, когда намечается только неопределенное чувство, направленное
к предмету ассоциации, общее предчувствие ассоциации, ощущение
принадлежности ее к чему то другому. Родственные явления, наверное, особенно
занимали Лейбница. Они-то и дали возможность (хуже или лучше описанные) к
составлению упомянутых теорий Герберта и Горвица.
Так как в качестве основных форм чувствований рассматривают обычно лишь
удовольствие и неудовольствие, а вместе с Вундтом еще освобождение и
напряжение, успокоение и возбуждение, то деление психических феноменов на
ощущения и чувства для явлений, предшествующих стадии ясности, как это будет
вскоре подробно указано, слишком узко, а потому и неприменимо для их
описания. Поэтому я хочу для резкого разграничения воспользоваться здесь,
насколько можно самой общей классификацией. Это классификация Авенариуса на
"элементы" и "характеры" ("характер "здесь не имеет ничего общего с объектом
характерологии).
Распространению своих теорий Авенариус помешал не одной только, как
известно, совершенно новой терминологией (она содержит в себе много
преимуществ, а для известных явлений, впервые им замеченных и названных, она
едва ли заменима), больше всего препятствует принятию некоторых его выводов,
его несчастное стремление вывести психологию из физиологической системы
мозга, тогда как сам он постиг ее только на основании психологических
факторов внутреннего опыта (посредством чисто внешнего присоединения общих
биологических положений о равновесии между питанием и работой). Вторая
психологическая часть его "критики чистого опыта" послужила ему самому
базисом для постройки гипотез первой физиологической части. В изложении это
взаимоотношение обеих частей перевернулось, и первая часть напоминает
читателю скорее описание путешествия по Атлантиде. В виду этой трудности, я
вкратце поясню сейчас смысл указанного деления Авенариуса, оказавшегося
крайне пригодным для моих целей.
"Элементом" Авенариус называет то, что в школьной психологии называется
"ощущением" (как при "восприятии", так и при "воспроизведении"
(репродукции), у Шопенгауэра оно называется "представлением", а у англичан
или "impression", или "idea", а в обыденной жизни оно называется: "вещью,
предметом", причем совершенно безразлично, (у Авенариуса) происходит ли при
этом внешнее раздражение органов чувства, или нет, что весьма важно и ново.
При этом, как для его, так и для наших целей, представляется совершенно
посторонним вопрос, где собственно нужно остановиться в так называемом
анализе:
наблюдать ли, как "ощущение", или только как один лист, отдельный
стебель, или же (на чем особенно останавливаются) только краску, величину,
твердость, запах, температуру считать действительно "простыми". Ведь можно
было бы на этом пути пойти еще дальше и говорить, что зелень листа
представляет уже комплекс, результат его качества, интенсивности, яркости,
насыщенности и протяжения, и что только эти последние нужно считать
элементами. Нечто подобное происходит и с атомами: уже раньше они должны
были уступить место "амерам", а теперь "электронам". Итак, если "зеленый",
"голубой", "холодный", "теплый" "твердый", "мягкий" "сладкий", "кислый"
являются элементами, то характером по Авенариусу будет всякого рода
"окраска", "тон чувствования", с которым эти элементы выступают. И не только
"приятный", "прекрасный", "благодетельный" и их противоположности признал
Авенариус психологически принадлежащими сюда же, но и такие понятия, как
"странный", "надежный", "жуткий", "постоянный","иной" "верный", "известный",
"действительный","сомнительный" и т. д. и т. д. Все, что я, например,
предполагал, во что верю, знаю, составляет элемент, а то что я только
предполагал, но не верю, не знаю психологически (не логически) -является
"характером", в котором заключен "элемент".
Но в душевной жизни есть стадия, в которой такое общее деление
психических феноменов не только не правильно, но и преждевременно. Именно,
все "элементы" являются в начале, как бы на расплывчатом фоне, как "rudis
indigestaque moles", тогда как в то же самое время характеристика
(приблизительно, стало быть, чувственная окраска) обхватывает все целое. Это
подобно процессу, являющемуся перед нами, когда мы приближаемся издали к
какому-нибудь предмету, кусту или куче дров: первоначальное впечатление, тот
первый момент, когда мы еще не можем различить, какой это в сущности
предмет, момент первой неясности и неуверенности. Вот это то именно я и
прощу ясно представить себе для понимания дальнейшего изложения.
В это мгновение "элементы" и "характер" абсолютно неразличимы
(неотделимы они постоянно, на основании вполне правильно защищаемого
Петцольдом видоизменения исследований Авенариуса). В густой толпе людей я
замечаю, например, лицо, черты которого тотчас же исчезают у меня, благодаря
непрестанно двигающимся массам народа. У меня нет ни малейшего представления
о том, как выглядит это лицо. Я был бы не в состоянии описать его или дать
хотя его незначительные признаки. И все-таки оно привело меня в сильное
возбуждение:
я спрашиваю с боязливым, жадным беспокойством, где я видел это лицо
раньше?
Если человек увидит "на мгновенье" женскую голову, и она произведет на
только они описывали ощущения беременности. Как могли они сделать это? Если
в последнее время увеличилось количество сведений, даваемых женщинами,
которые только на три четверти или наполовину женственны о своей психической
жизни, то рассказы эти трактуют больше о том мужском элементе, который в них
заключен, чем о настоящей женщине. Нам остается поэтому указать только одно:
именно то, что есть женственного в самих мужчинах. Принцип половых
промежуточных форм является в данном случае предпосылкой всякого правильном
суждения мужчины о женщине. В дальнейшем, впрочем, следует и ограничить, и
дополнить значение этом принципа. Ведь если его не принять без ограничений,
то выйдет, что женственный мужчина в состоянии лучше всего описать женщину,
то есть это значит, что только настоящая женщина лучше всем может
охарактеризовать себя, а это как раз и находится под сомнением. Заметим при
этом, что мужчина может иметь определенное количество женственности, не
причисляясь при этом к половым промежуточным формам. Тем более удивительно
тогда, каким образом мужчина может создать ценные положения о природе
женщины. При несомненной мужественности многих замечательных людей,
прекрасно судивших о женщине, эту способность нельзя отрицать, по-видимому и
у М, так что право мужчины судить о женщине составляет еще более переменную
проблему. Впоследствии мы не будем уже иметь основания обойти решение
вопроса о принципиальном методологическом сомнении в таком праве, а пока,
как уже сказано, оставляем его в стороне и приступаем к исследованию самого
предмета. Прежде всего зададим себе следующий вопрос:
в чем состоит существенное психологическое различие между мужчиной и
женщиной? Хотели видеть это различие между полами в большей интенсивности
полового влечения у мужчины, а отсюда вывести и все другие различия, Не
говоря уже о правильности или неправильности такого утверждения, о том,
насколько самое слово "половое влечение" представляется вполне однозначущим
с действительно измеримым, самая правомерность такого вывода представляет
большой вопрос. Правда, во всех античных и средневековых теориях о влиянии
"неудовлетворенной матки" женщины и "seminis retenti" у мужчины есть
некоторая доля истины. Стало быть, не только в наши дни употребляли
излюбленную фразу, что "все есть только возвышенное половое влечение".
Однако ни одно систематическое исследование не может сослаться на
предчувствие таких шатких связей. И до сих пор еще не пытались прочно
установить, что большая или меньшая сила полового влечения связана в
известной степени с другими качествами полов.
Между тем самое утверждение, что интенсивность полового влечения у М
больше, чем у Ж, неправильно. Кроме того утверждали ведь и прямо
противоположное, что тоже не верно. В действительности сила потребности в
половом акте у мужчин с одинаково выраженной мужественностью всегда
различна, точно так же, как, по-видимому, и у женщин с одинаковым
содержанием Ж. Среди мужчин играют роль здесь совершенно другие основания,
которые мне удалось отчасти открыть. Их подробное исследование будет сделано
мной в другом сочинении. Итак, вопреки многим ходячим воззрениям, на
пылкости полового влечения вовсе не основано различие полов. Такое различие
можно найти в применении к мужчине и женщине двух аналитических моментов,
выдвинутых Альбертом Моллем из понятия полового влечения: влечение к
детумесценции и контректации. Первое - результат чувства неудовольствия,
вызванного большим скоплением зрелых половых клеток, второе есть потребность
в прикосновении к телу индивидуума, в котором видят свое половое дополнение.
Только М обладает влечением и к детумесценции, и к контректации, тогда как у
Ж стремление к детумесценции совершенно отсутствует. Это ясно из того, что в
половом акте не Ж отдает нечто М, а наоборот: Ж удерживает, как свои, так и
мужские-выделения. В анатомическом строении это выражено тем, что у мужчины
половые органы выделены на теле и потому они не имеют форму сосуда. По
крайней мере, в этом морфологическом факте можно найти намек на
мужественность детумесцентного влечения, не связывая с этим, конечно,
никаких натурфилософских выводов. Следующий факт доказывает отсутствие у Ж
влечения к детумесценции: большинство людей, имеющих более 2/3 М, без
исключения предавались в юности, на долгое или короткое время, онанизму -
пороку, которому среди женщин предаются лишь самые мужественные. Ж
совершенно чужд онанизм. Я знаю, что положение встретит резкие возражения.
Впрочем, все кажущиеся противоречия будут сейчас вполне выяснены.
Прежде всего нуждается в описании влечение Ж к контректации. Оно играет
у женщины громадную и единственную роль. Однако нельзя сказать, чтобы это
влечение было более сильно у одного пола, чем у другого. В понятии
контректационного влечения не заключается активность в прикосновении, а
только потребность прикосновения с другим человеком, причем вовсе не
принимается во внимание, кто именно прикасается и какая часть тела
испытывает прикосновение с другой, безразлично какой частью. Смешение двух
явлений: интенсивности желания с желанием активным основано на том факте,
что М во всем животном царстве по отношению к Ж, так же, как и всякий
микрокосм животной или растительной семенной нити по отношению к яйцевой
клетке, играет ищущую, наступающую роль. Тут легко ошибиться, допустив, что
наступательное действие при достижении цели и желание достичь этой цели
закономерно вытекают одно из другого и составляют постоянную пропорцию, что
самая потребность отсутствует там, где нет ясных двигательных стремлений к
ее удовлетворению. Таким образом, влечение к контректации приписали
исключительно мужчине, отказав в нем женщине. Понятно, однако, что внутри
самого контректационного влечения встречаются различия. В дальнейшем
изложении будет ясно указано, что М в половом отношении, обладает
потребностью наступать (в прямом и переносном смысле), Ж - стать объектом
наступления, но конечно, из этого не следует, что женская потребность, в
силу своей пассивности, меньше мужской - активной. Это разграничение полезно
при частных спорах, постоянно поднимающих вопрос о том, какой пол испытывает
большее половое влечение.
То, что считали у женщины онанизмом, происходит от другой причины, а не
от влечения к детумесценции. Ж обладает, здесь мы высказываем первое
действительное различие ее от М - гораздо большею половой возбудимостью, чем
М. Ее физиологическая возбудимость (не чувствительность) гораздо сильнее в
половой сфере. Факт легкой половой возбудимости у женщины проявляется или в
желании полового возбуждения, или в особенном, раздражительном, ей самой
непонятном, а потому и беспокойном, жгучем страхе перед тем возбуждением,
которое вызывает прикосновение. Желание полового возбуждения является также
действительным указанием легкой возбудимости. Желание это не принадлежит к
числу тех, которым судьбой, имеющей место в природе человека, положено
никогда не исполниться, напротив, оно означает легкость и наклонность всего
организма переходить в состояние полового возбуждения, которое женщина
жаждет усилить и по возможности продлить, тогда как у мужчины оно находит
естественный конец в детумесценции, вызванной контректацией. Следовательно
то, что выдавалось за онанизм женщины, не есть, подобно такому же акту у
мужчины, стремление прекратить состояние половой возбужденности, а в гораздо
большей степени этой попытки - вызвать возбуждение, повысить его и продлить.
Из страха женщины перед половым возбуждением, анализ которого ставит
психологии женщины нелегкую, скорее труднейшую задачу, можно также с
уверенностью заключить о слабости женщины в этом отношении.
Состояние полового возбуждения обозначает у женщины только высший
подъем всего ее существования. Последнее определяется у нее исключительно
половым чувством. Ж расцветает только в половой жизни, в сфере полового акта
и размножения, в отношениях к мужу и ребенку. Ее существование вполне
заполняется этими вещами, тогда как М не исключительно сексуален. Здесь-то
именно и заложена действительная разница, которую пытались найти в различной
интенсивности полового влечения. Нужно остерегаться от смешения пылкости
полового желания и силы полового аффекта с той широтой, с которой половые
желания и заботы выполняются мужчиной и женщиной. Только более широкое
распространение половой сферы на весь человеческий организм у Ж образует
важное специфическое различие между двумя половыми крайностями.
Итак, в то время как Ж совершенно заполнена половой жизнью, М знает еще
много других вещей: борьбу и игру, дружеское общество и пирушки, спорт и
науку, обыденные занятия и политику, религию и искусство. Я не говорю о том,
было ли когда-нибудь иначе - это касается нас меньше всего. Тут наблюдается
то же, что и в еврейском вопросе. Говорят: евреи-де сделались только теперь
такими, какими мы их знаем, а раньше когда-то были другими. Возможно, только
этого мы не знаем. Кто доверяет подобному историческому развитию, пусть в
это верит. Ничего нельзя доказать там, где одно историческое предание
опровергается другим, противоположным. Для нас имеет значение вопрос: каковы
женщины теперь? Если мы натолкнемся на явления, которые никак нельзя
признать привитыми какому-нибудь существу извне, то мы вправе признать, что
оно и всегда было таким. Теперь вполне можно принять за истину следующее: Ж,
не принимая во внимание одно кажущееся исключение (гл. XII), занимается
внеполовыми вещами только для любимого-мужчины или для том, чтобы приобрести
его любовь Интерес к самой вещи у нее совершенно отсутствует. Бывает что
женщина изучает латинский язык, но только лишь для того, чтобы поддержать
или наставить своего сына, посещающего гимназию. Но ведь склонность к
какой-нибудь вещи и интерес к ней, талантливое и легкое ее усвоение,
пропорциональны друг к другу. У кого нет мускулов, у того не может быть и
склонности к сопротивлению. Только тот, у кого есть талант к математике,
берется за ее изучение. Итак, по-видимому, самый талант встречается у
настоящей женщины редко и бывает мало интенсивен (хотя это не так важно:
ведь и в противном случае ее половые свойства были бы слишком сильны, чтобы
допустить другие серьезные занятия). Вот почему у женщины не достает условий
к образованию интересных комбинаций, которые не создают у мужчины
индивидуальности, но все же его выделяют.
Сообразно с этим, только исключительно женственные мужчины всегда
ухаживают за женщинами и находят интерес только в любовных интрижках и
половых связях. Впрочем, этим утверждением вовсе не разрешается проблема
Дон-Жуана, даже серьезно не затрагивается.
Ж только сексуальна, М тоже сексуален и еще кое-что сверх того. Это
особенно ясно обнаруживается в том совершенно различном способе, с каким
мужчина и женщина переживают наступление периода половой зрелости. У мужчины
это время всегда носит характер кризиса: он чувствует, что какое-то новое
для него начало овладело его существом, нечто такое, что присоединяется
помимо его воли к его прежним мыслям и чувствам. Эта физиологическая
эрекция, над которой воля не имеет власти. Поэтому первая эрекция ощущается
всяким мужчиной, как нечто загадочное и беспокойное. Многие мужчины всю
жизнь помнят с большой точностью обстоятельства, впервые ее вызвавшие.
Женщина, напротив, совершенно легко вступает в период половой зрелости, она
чувствует, как ее существование повышается, как бесконечно увеличивается ее
собственное значение. У мужчины, пока он мальчик, вовсе нет потребности в
половой зрелости, женщина же, будучи девочкой, ждет от этого времени всего.
Симптомы наступления половой зрелости у мужчины сопровождаются неприятным,
враждебным и беспокойным чувством, а женщина следит с величайшей
напряженностью, с лихорадочным, нетерпеливым ожиданием за своим телесным
развитием в период половой зрелости. Это доказывает, что половое влечение
мужчины не лежит на прямой линии его развития, тогда как у женщины наступает
вместе с ним необычайный подъем всего ее прежнего существования. Есть много
мальчиков в этом возрасте, которые только при мысли, что они могут влюбиться
или жениться (вообще жениться, а не на какой-нибудь определенной девушке),
уже с негодованием отвергают эту мысль, между тем, как даже самые маленькие
девочки страстно жаждут любви и брака, как завершения их жизни. Вот почему
женщина, как в себе, так и в других индивидуумах ее пола, ценит положительно
только период половой зрелости. К детству и старости у нее нет никакого
прямого отношения. Воспоминания о своем детстве являются у нее, как мысль о
глупости, а представление о будущей старости вселяют ей страх и отвращение.
Положительную оценку из периода детства получают у нее только вызванные
памятью сексуальные моменты, впрочем, и они теряют свое значение по
сравнению с позднейшей, несравненно большей интенсивностью ее жизни, так как
последняя вся - сексуальна. Наконец, брачная ночь, момент дефлорации есть
самый важный момент. Я считаю его пунктом полного перелома всей жизни
женщины. В жизни мужчины, напротив, первый половой акт не играет никакой
роли.
Женщина только сексуальна, мужчина - также сексуален. Различие это, как
в пространственном, так и в временном отношении можно продлить дальше. Точки
тела, где мужчина может быть возбужден прикосновением, чрезвычайно
незначительны по числу и строго локализованы. У женщины сексуальность
распространена по всему телу, всякое прикосновение, к какой угодно части
тела женщины, возбуждает ее в половом отношении, Следовательно, если во
второй главе первой части была установлена определенная половая
характеристика всего мужского и всего женского тела, то из этого не следует
понимать, что с каждой точкой тела, как у мужчины, так и у женщины,
соединена возможность вызвать одинаковое половое возбуждение. Правда, и у
женщины есть различия в возбудимости отдельных мест тела. но здесь нет, как
у мужчины. резкого полового различия от всех других частей.
Морфологическое отделение мужских половых частей из всего тела можно
принять как нечто символическое в этом отношении. Как половое влечение
мужчины пространственно выделяется от всего, не имеющего к нему прямого
отношения, точно так же и различно выражена у него половая жизнь в разные
моменты времени. Женщина сексуальна всегда, мужчина - с перерывами. Половое
влечение женщины - постоянно (кажущиеся исключения, всегда приводимые против
полового влечения женщин, будут рассмотрены впоследствии подробно), у
мужчины оно прекращается на долгое или короткое время. Этим объясняется
также вулканический характер мужского полового влечения, являющийся поэтому
более заметным, чем у женщины. Он и послужил распространением ошибки, будто
половое влечение мужчины гораздо интенсивнее. чем у женщины. Вся разница
состоит в том, что для М потребность в совокуплении есть, если можно так
выразиться, временами прерывающийся зуд, а для Ж - постоянное щекотание.
Исключительное и постоянное половое влечение женщины в физическом и
психическом отношениях имеют и дальнейшие важные последствия. Половое
влечение мужчины является только придатком, а не решающим моментом. Вот
почему это обстоятельство дает ему возможность психологически осознать его и
выделить из общего фона. Вот почему мужчина может противопоставить себя
собственному половому влечению, освободиться от него и стать его
наблюдателем. У женщины нельзя выделить ее сексуальность ни временным
ограничением полового проявления, ни посредством анатомического, доступного
глазу, органа, в котором бы это проявление было ясно локализовано. Поэтому
мужчина знает свою сексуальность, тогда как женщина не сознает ее. Она с
полным убеждением может отрицать ее: именно потому что она сама с головы до
пят сексуальна, как это покажет дальнейшее исследование. Женщине, только
потому, что она исключительно сексуальна, не достает необходимой
двойственности для того, чтобы заметить свою сексуальность, в то время как у
мужчины, обладающего чем-то большим, помимо полового влечения, сексуальность
можно отделить не только анатомически, но и психологически от всего
остального. Вот почему у мужчины есть способность занимать то или иное
положение по отношению к сексуальности. Благодаря тому, что мужчина вполне
объяснил себе половое влечение, он может его ограничить или расширить,
отрицать или утверждать: он может стать и Дон-Жуаном, и святым. Он может
использовать и то и другое. Грубо выражаясь: мужчина владеет своим penisom,
над женщиной же господствует vagina.
Мы вывели здесь с известной вероятностью, что мужчина вполне
самостоятельно сознает свое половое влечение и также самостоятельно может с
ним бороться, тогда как у женщины такая возможность, по-видимому,
отсутствует. Это утверждение основывается на большой дифференцированности
мужчины в половой и не половой сфере. Впрочем, возможность или невозможность
понять какой-нибудь определенный предмет основано не на понятии, с которым
связано известное слово в нашем сознании. Последнее, по-видимому, дает право
заключить, что если известное существо имеет сознание, оно может каждый
объект сделать его содержанием. Итак, здесь поднят вопрос о природе женского
сознания вообще. Рассмотрение этой темы приведет нас вновь, после долгого
обхода к пунктам, здесь только слегка затронутым.
Прежде чем приступить к рассмотрению основного различия психической
жизни полов, поскольку содержание ее представляют явления внешнего и
внутреннего мира, необходимо предпринять известные психологические изыскания
и установить некоторые понятия. В виду того что взгляды и принципы
господствующей психологии развились без всякого отношения к нашей
специальной теме, то нужно было бы удивляться, если бы ее теории можно было
бы применить без дальнейших рассуждений к нашей области. К тому же в наше
время не существует одной психологии, есть много психологий. Присоединение к
какой-нибудь определенной школе для исследования, только на основании ее
научных положений, всей избранной нами темы, было бы в большей степени
произволом, чем принятый мною метод, который, присоединяясь ко всем
современным результатам, стремится обосновать явления, поскольку это
необходимо, вполне самостоятельно.
Стремление к объединенному рассмотрению всей душевной жизни, сведение
ее к одному определенному основному процессу проявилось в эмпирической
психологии прежде всего в отношении, принятом отдельными исследователями,
между ощущениями, и чувствами. Гербарт выводил чувства из представлений.
Горвич, напротив, предполагал, что ощущения развиваются из чувств.
Современные выдающиеся психологи указали на полную безнадежность таких
попыток. А все же в основе их лежит истина.
Чтобы найти ее, не следует упускать одного, по-видимому, вполне ясного
отличия, совершенно обойденного каким-то странным образом современной
психологией. Первое явление какого-нибудь ощущения, мысли, чувства следует
отличать от их повторений, при которых можно уже проследить процесс
запоминания. Для целого ряда проблем это различие имеет, как кажется, важное
значение, хотя оно и не соблюдается современной психологией.
Всякому отчетливому, ясному, пластическому ощущению точно так же, как
каждой резко разграниченной мысли, прежде чем она впервые будет выражена в
словах, предшествует, правда, чрезвычайно короткая стадия неясности. Точно
так же всякой еще необычной ассоциации предшествует более или менее краткий
момент времени, когда намечается только неопределенное чувство, направленное
к предмету ассоциации, общее предчувствие ассоциации, ощущение
принадлежности ее к чему то другому. Родственные явления, наверное, особенно
занимали Лейбница. Они-то и дали возможность (хуже или лучше описанные) к
составлению упомянутых теорий Герберта и Горвица.
Так как в качестве основных форм чувствований рассматривают обычно лишь
удовольствие и неудовольствие, а вместе с Вундтом еще освобождение и
напряжение, успокоение и возбуждение, то деление психических феноменов на
ощущения и чувства для явлений, предшествующих стадии ясности, как это будет
вскоре подробно указано, слишком узко, а потому и неприменимо для их
описания. Поэтому я хочу для резкого разграничения воспользоваться здесь,
насколько можно самой общей классификацией. Это классификация Авенариуса на
"элементы" и "характеры" ("характер "здесь не имеет ничего общего с объектом
характерологии).
Распространению своих теорий Авенариус помешал не одной только, как
известно, совершенно новой терминологией (она содержит в себе много
преимуществ, а для известных явлений, впервые им замеченных и названных, она
едва ли заменима), больше всего препятствует принятию некоторых его выводов,
его несчастное стремление вывести психологию из физиологической системы
мозга, тогда как сам он постиг ее только на основании психологических
факторов внутреннего опыта (посредством чисто внешнего присоединения общих
биологических положений о равновесии между питанием и работой). Вторая
психологическая часть его "критики чистого опыта" послужила ему самому
базисом для постройки гипотез первой физиологической части. В изложении это
взаимоотношение обеих частей перевернулось, и первая часть напоминает
читателю скорее описание путешествия по Атлантиде. В виду этой трудности, я
вкратце поясню сейчас смысл указанного деления Авенариуса, оказавшегося
крайне пригодным для моих целей.
"Элементом" Авенариус называет то, что в школьной психологии называется
"ощущением" (как при "восприятии", так и при "воспроизведении"
(репродукции), у Шопенгауэра оно называется "представлением", а у англичан
или "impression", или "idea", а в обыденной жизни оно называется: "вещью,
предметом", причем совершенно безразлично, (у Авенариуса) происходит ли при
этом внешнее раздражение органов чувства, или нет, что весьма важно и ново.
При этом, как для его, так и для наших целей, представляется совершенно
посторонним вопрос, где собственно нужно остановиться в так называемом
анализе:
наблюдать ли, как "ощущение", или только как один лист, отдельный
стебель, или же (на чем особенно останавливаются) только краску, величину,
твердость, запах, температуру считать действительно "простыми". Ведь можно
было бы на этом пути пойти еще дальше и говорить, что зелень листа
представляет уже комплекс, результат его качества, интенсивности, яркости,
насыщенности и протяжения, и что только эти последние нужно считать
элементами. Нечто подобное происходит и с атомами: уже раньше они должны
были уступить место "амерам", а теперь "электронам". Итак, если "зеленый",
"голубой", "холодный", "теплый" "твердый", "мягкий" "сладкий", "кислый"
являются элементами, то характером по Авенариусу будет всякого рода
"окраска", "тон чувствования", с которым эти элементы выступают. И не только
"приятный", "прекрасный", "благодетельный" и их противоположности признал
Авенариус психологически принадлежащими сюда же, но и такие понятия, как
"странный", "надежный", "жуткий", "постоянный","иной" "верный", "известный",
"действительный","сомнительный" и т. д. и т. д. Все, что я, например,
предполагал, во что верю, знаю, составляет элемент, а то что я только
предполагал, но не верю, не знаю психологически (не логически) -является
"характером", в котором заключен "элемент".
Но в душевной жизни есть стадия, в которой такое общее деление
психических феноменов не только не правильно, но и преждевременно. Именно,
все "элементы" являются в начале, как бы на расплывчатом фоне, как "rudis
indigestaque moles", тогда как в то же самое время характеристика
(приблизительно, стало быть, чувственная окраска) обхватывает все целое. Это
подобно процессу, являющемуся перед нами, когда мы приближаемся издали к
какому-нибудь предмету, кусту или куче дров: первоначальное впечатление, тот
первый момент, когда мы еще не можем различить, какой это в сущности
предмет, момент первой неясности и неуверенности. Вот это то именно я и
прощу ясно представить себе для понимания дальнейшего изложения.
В это мгновение "элементы" и "характер" абсолютно неразличимы
(неотделимы они постоянно, на основании вполне правильно защищаемого
Петцольдом видоизменения исследований Авенариуса). В густой толпе людей я
замечаю, например, лицо, черты которого тотчас же исчезают у меня, благодаря
непрестанно двигающимся массам народа. У меня нет ни малейшего представления
о том, как выглядит это лицо. Я был бы не в состоянии описать его или дать
хотя его незначительные признаки. И все-таки оно привело меня в сильное
возбуждение:
я спрашиваю с боязливым, жадным беспокойством, где я видел это лицо
раньше?
Если человек увидит "на мгновенье" женскую голову, и она произведет на