Страница:
награды за бесконечные лишения, которым он себя подвергал. Поэтому следует
отвергнуть аскетизм и как принципиальную точку зрения, и как психологическое
настроение, ибо он связывает добродетель с чем-то Другим, как результат
последнего, превращает ее в следствие из известной причины и лишает ее
значения непосредственной самоцели. Аскетизм - опасный соблазнитель: он
очень часто вводит в заблуждение тем, что наслаждение является самым обычным
побудительным мотивом оставить путь законности, и вот тут лежит возможность
ошибочного Заключения, что, заменив наслаждение страданием, нам с меньшей
зажатой энергии удается остаться на правильном пути. Само по себе
наслаждение ни нравственно, ни безнравственно. Когда же влечение к
наслаждению побеждает в человеке волю к ценности, - тогда человек пал.
Половой акт является безнравственным потому, что нет ни одного мужчины,
который в этот момент не видел бы в женщине средства для достижения
известной цели. Он отбрасывает ценность человечества как в своей
собственной, так и в ее личности, и подчиняет ее целям наслаждения. В
половом акте мужчина забывает для наслаждения и самого себя, и женщину.
Последняя потеряла для него значение психической сущности она приобрела лишь
физическое бытие. Он хочет от нее или ребенка, или удовлетворения своего
сладострастия: в обоих случаях он видит в ней не самоцель, а средство во имя
посторонних расчетов. Только по этой причине, и никакой иной, половой акт
безнравственен.
Без сомнения, женщина является глашатаем полового акта и употребляет
себя, как и все остальное в мире, лишь как средство для этой цели. В мужчине
она видит или средство для наслаждения, или средство для получения ребенка.
Она сама хочет, чтобы мужчина пользовался ею, как средством к цели, как
вещью, как объектом, объектом собственности. Она жаждет, чтобы он изменял
ее, придавая ей ту форму, какая ему заблагорассудится. Никто не должен в
жизни своей допустить, чтобы им пользовались, как средством к цели. Мало
того. Положение мужчины по отношению к женщине ни в коем случае не должно
определяться одним тем фактом, что женщина абсолютно ничего, кроме полового
акта, не хочет, как бы тщательно она ни скрывала этого желания как от себя,
так и от всех прочих людей. В своем страстном томлении Кундри, правда,
аппеллирует к чувству сострадания Парсифаля, но в этом именно и заключается
слабая сторона этики сострадания, которая заставляет нас исполнять всякие
желания ближнего, как бы преступны они ни были. Последовательная этика
сострадания, как и последовательная социальная этика, обе одинаково
бесмысленны, так как они ставят долг в зависимость от желания (своего ли,
чужого или общественного - это совершенно безразлично), а не желание - от
долга. Критерием нравственности служит для них конкретная человеческая
судьба, конкретное человеческое счастье, конкретный человеческий момент. На
самом же деле этим критерием должна была бы служить идея.
Вопрос заключается в следующем: как должен мужчина относиться к
женщине? Должен ли он относится к ней, как она сама того хочет, или как
предписывает ему нравственная идея? Если он должен относится к ней так, как
она этого хочет, то он должен искать полового акта с ней, ибо она хочет
полового акта, он должен бить ее, ибо она хочет быть битой, должен
гипнотизировать ее, ибо она любит находиться под действием гипноза, он
должен далее с изящной галантностью дать ей понять, как низко он ее ставит,
ибо она любит только комплименты, ибо она не хочет, чтобы кто-нибудь уважал
ее, как таковую. Если же он хочет обращаться с ней так, как повелевает
нравственная идея, то он прежде всего должен искать и уважать в ней
человека. Правда, Ж является функцией М, функцией, которую он может
сотворить и уничтожить.Сами женщины только того и желают, чтобы быть этой
функцией и ничем иным. Говорят, что индийские вдовы охотно и даже с
некоторой убежденностью идут на самосожжение, что они даже стремятся к этой
смерти. Тем не менее этот обычай является образцом отъявленнейшего
варварства.
С эмансипацией женщин дело обстоит так же, как и с эмансипацией евреев
и негров. Если с этими народами обращались, как с рабами, если их повсюду
очень низко ставили, то виною всему этому бесспорно являются их собственные
рабские наклонности, они лишены той сильной потребности в свободе, какая
свойственна индогерманцам. Если в настоящее время белые в Америке постигли
ту мысль, что им необходимо обособиться от негров, так как последние делают
очень скверное и недостойное употребление из своей свободы, то все же в
войне северных штатов с федеративными, в войне, которая дала свободу черным,
право было на стороне первых. Хотя в еврее, а еще больше в негре, и еще
значительно больше в женщине человеческие склонности подавлены огромным
количеством аморальных влечений, так что борьба его за человечность
сопряжена с гораздо большими трудностями, чем борьба арийца, все же человек
должен уважать свой последний, даже самый незначительный остаток
человечности, он должен преклонятся перед идеей человечества - не идеей
человеческого общества, а идеей бытия, души, как некоторой части
сверхчувственного мира. Никто, кроме закона, не смеет поднять руку на самого
опустившегося, закоренелого преступника. Никто не в праве его линчевать.
Проблема женщины и проблема еврейства совершенно тождественны с
проблемой рабства, и должны быть разрешены так же, как и последняя. Никто не
должен быть порабощен, хотя бы раб и хорошо чувствовал себя в своих оковах.
У домашнего животного, которым я пользуюсь для своих целей, я не отнимаю
никакой свободы, так как у него никогда никакой свободы и не было. В женщине
же все еще таится слабое чувство беспомощности, безысходности, какой-то
последний, хотя и очень плачевный след умопостигаемой свободы. Это
наблюдается, вероятно, потому, что нет абсолютной женщины. Женщины все же
люди и к ним следует относиться, как к таковым, хотя бы они этого никогда не
хотели. Женщина и мужчина имеют одинаковые права.
Из этого еще нельзя вывести, что женщинам надо открыть доступ и к
политическому могуществу. С утилитарной точки зрения мы пока, а, может быть,
и никогда не советовали бы людям сделать эту уступку. Новая Зеландия - эта
страна, где этический принцип стоял на такой высоте, что женщин решили
наделить избирательным правом, в настоящее время является свидетельницей
самых безотрадных явлений. Ведь никто не сомневается в справедливости той
меры, что дети, слабоумные, преступники устраняются от всякого воздействия
на ход общественных дел, хотя бы они по какой-нибудь случайности и достигли
численного равенства или даже большинства. Совершенно также следует до поры
до времени держать и женщину в стороне от всего того, что может потерпеть
ущерб от одного только прикосновения женской руки. Как результаты науки
совершенно независимы от того, согласны ли с ними люди или нет, точно так же
вопрос о праве и бесправии женщины может быть разрешен и без ее участия. При
этом они не должны опасаться, что их как-нибудь обделят, если, конечно,
соответствующее законоположение будет определяться принципами права, а не
силы.
Право само по себе совершенно одинаково для мужчины и для женщины.
Никто не в праве запретить что-нибудь женщине под тем предлогом, что это
"неженственно". И глубокого презрения достоин тот приговор, который
оправдывает мужчину, убившего свою неверную жену, как будто она и юридически
является его вещью. Женщину следует рассматривать как единственное существо
и согласно идее свободы, а не как родовое существо, не по критерию, взятому
из эмпирического мира и из мужской потребности любви, хотя бы она сама и не
достойна была возведения на такую высоту.
Вот почему эта книга есть величайшая честь, которая когда-либо была
оказана женщинам. И для мужчины остается одно только нравственное отношение
к женщине; не сексуальность и не любовь - так как обе пользуются женщиной,
как средством для посторонних целей, а попытка понять ее. Большинство людей
предпочитают теоретически уважать женщину с тем, чтобы практически глубже
презирать женщин. Здесь же приведено обратное отношение. Женщина не может
удостоиться высокой оценки, но "женщин" нельзя a priori раз и навсегда
лишить права на уважение со стороны других людей.
К сожалению, даже знаменитые и выдающиеся люди высказались очень пошло
по этому вопросу. Например негативные мнения Шопенгауэра и Демосфена об
эмансипации женщин.
Мужчина должен побороть в себе отрицательное отношение к мужественной
женщине, ибо оно является результатом низкого эгоизма. Ведь стоит женщине
стать мужественной в логическом и этическом отношениях, как она теряет
всякую способность служить пассивным субстратом для проекции. Но это еще не
служит достаточным основанием для того, чтобы воспитывать женщину, как это
широко практикуется в настоящее время, только для мужа и ребенка. Ей следует
предоставить большую свободу действий и не запрещать делать того, что до
известной степени напоминает собою мужественность.
Если и для абсолютной женщины закрыт путь к нравственности, то исходя
из этой идеи женщины мы все же не можем признать правильным, чтобы мужчина
должен предоставить эмпирической женщине всецело и безвозвратно спуститься
на самую низкую ступень этой идеи. Eще преступнее будет с его стороны, если
он сам толкнет женщину на путь этой идеи. В живой "человеческой" женщине все
еще следует теоретически признать наличие "зародыша добра" по терминологии
Канта. Это тот последний остаток женского существа, который сообщает женщине
смутное чувство судьбы. Что этот зародыш способен дать какие-нибудь ростки -
этого мы теоретически никак не можем безусловно отрицать, хотя бы
практически мы никогда не встречались, а, может быть, и не встретимся с
таким примером.
Глубочайшая основа и цель вселенной есть добро. Весь мир находится под
господством нравственной идеи. Даже животные рассматриваются, как феномены -
слон, например, с нравственной стороны оценивается выше, чем змея, хотя
убийство другого животного не вменяется им в вину, как лицам. Что касается
женщины, то мы сами вменяем ей все ее поступки, и в этом заключается
требование, чтобы она стала иной. И если женственность тождественна с
безнравственностью, то женщина должна перестать быть женщиной - она должна
стать мужчиной.
Правда, здесь следует особенно остерегаться опасности внешнего
подражания, которое всегда еще решительнее возвращает женщину к ее
женственности. Надежды на то, что женщина достигнет истинной эмансипации,
что она приобретет ту свободу, которая является не произволом, а волей - эти
надежды, на наш взгляд, весьма ничтожны. Если судить на основании фактов
действительности, то необходимо будет признать, что для женщины открыта
двоякая возможность: лживое перенимание того, что создано мужчиной, то
перенимание, которое внушает ей убеждение и веру, что она хочет именно того,
чему противоречит вся ее, еще не ослабленная, природа, например,
бессознательно лживое возмущение по поводу всего безнравственного, как будто
сама она нравственна, чувственного, как будто она сама хочет нечувственной
любви. Или, открытое признание (Лаура Маргольм), что содержание женщины есть
мужчина и ребенок, без малейшего сознания того, что собственно этим
признается. Какое бесстыдство, какое унижение заключается в подобных словах.
Бессознательное лицемерие или циничное отождествление с природным влечением:
кроме этого, женщине, по-видимому, ничего иного не дано.
Центр тяжести лежит не в утверждении, не в отвержении, а в отрицании, в
одолении женственности. Если бы, например, женщина действительно хотела
целомудрия мужчин, то она таким образом победила бы в себе женщину, ибо в
таком случае половой акт не являлся бы высшей ценностью, а его осуществление
- конечной целью. Но в том-то и дело, что мы не можем верить в искренность и
серьезность этого желания, хотя бы оно где-нибудь и проявилось. Ибо женщина,
которая тре-бует от мужчины целомудрия, уже помимо своих истерических
склонностей обладает той пустотой и неспособностью к истине, которая не дает
ей даже смутного сознания того, что она таким образом себя отрицает, то она
абсолютно и безвозвратно лишает себя своей ценности, своего существования.
Тут, право, затрудняешься определить, кому следует отдать предпочтение:
безграничной ли лживости ее, которая способна поднять знамя наиболее чуждого
ей аскетического идеала, или бесцеремонному восхищению закоренелым
развратником, в объятия которого бросается женщина.
Так как всякое истинное желание женщины и обоих случаях одинаковым
образом направлено на то, чтобы сделать мужчину виновным то в этом именно и
заключается основная проблема женского вопроса. В этом смысле последний
совпадает с общим вопросом человечества.
В одном месте своих сочинений Фридрих Ницше говорит:
"Промахнуться в основной проблеме мужчина-женщина, отрицать здесь самый
глубокий антагонизм и необходимость вечно-враждебного напряжения, мечтать
здесь о равных правах, равном воспитании, равных притязаниях и обязанностях
- вот истинный признак тупоголовости, и мыслитель, который оказался плоским
- плоским в инстинкте! -- в этом самом опасном месте, должен считаться
подозрительным, больше того, пойманным, накрытым. Он, вероятно, является
"недалеким" и во всех прочих основных вопросах жизни, в вопросах будущего.
Он никогда не проникает в глубину вещей. У человека же, который отличается
глубиной своего духа и своих влечений, найдется и достаточно глубины
доброжелатетельности, которая способна на строгость и суровость и легко с
ними смешивается. Этот человек будет всегда думать о женщине только
по-восточному. Он должен видеть в женщине имущество, собственность, которую
можно держать под замком, он должен понимать ее, как нечто, предназначенное
для покорности и находящее лишь в последней свое завершение, он должен
опереться на великий разум Азии, на превосходство Азии в инстинкте, как это
некогда сделали греки - эти лучшие наследники и ученики Азии. От Гомера до
времен Перикла, по мере возрастания их культуры и мощи они шаг за шагом
становились к женщине строже, т. е. восточнее. Как необходимо, как логично,
как даже человечески желательно это было, да порассудит каждый об этом про
себя!"
Индивидуалист мыслит здесь несомненно в социально-этическом духе. Его
теория каст и групп, теория замкнутости разрушает здесь, как это часто
бывает у него, автономию его нравственного учения. Он хочет в интересах
общества, в интересах безмятежного спокойствия мужчин наложить на женщину
властную руку, под которой она не издала бы ни одного звука об эмансипации,
не выставила бы того лживого и неискреннего требования свободы, за которую
ратуют современные феминистки, совершенно не подозревая даже, в чем,
собственно, заключается несвобода женщины и где следует искать ее причины. Я
привел цитату из Ницше не для того, чтобы уличить его в
непоследовательности. Я хотел показать лишь, насколько проблема человечества
неразрывно связана с проблемой женщины, так что одна без другой разрешена
быть не может. Найдется, несомненно, человек, которому покажется излишним
преувеличением требование, чтобы мужчина уважал женщину ради идей нумена и
не пользовался бы ею, как средством для целей, лежащих вне ее личности,
чтобы он признал за ней одинаковые с ним права и обязанности (нравственного
и духовного самообразования). Но пусть этот человек подумает над тем, что он
не в состоянии будет разрешить этическую проблему для своей собственной
личности, если он в женщине будет неизменно отрицать идею человечества,
употребляя ее лишь как средство для наслаждений. Во всяком азиатизме половой
акт является той ценой, которую мужчина уплачивает женщине за ее приниженное
состояние. Правда, для женщины очень характерно, что за эту плату она готова
подчинить себя самому ужасному игу, мужчина же не смеет вступать в подобную
сделку, так как таким образом он с нравственной стороны совершенно
обезличивается.
Итак, даже с чисто технической стороны невозможно разрешить проблему
человечества в применении к одному только мужчине. Даже в том случае, если
он хочет искупить только себя, он должен считаться с женщиной, он должен
стремиться, чтобы заставить ее отказаться от безнравственных расчетов на
него. Женщина должна внутренне, искренне, по доброй воле отвергнуть половой
акт. Это означает следующее: женщина должна, как таковая, уничтожиться, и
если это не случится, надежда на установление царства Божия на земле
совершенно потеряна. Поэтому Пифагор, Платон, христианство (в
противоположность еврейству), Тертуллиан, Свифт, Вагнер, Ибсен выступили за
освобождение, за искупление женщины, не за эмансипацию женщины от мужчины, а
за эмансипацию женщины от женщины. В этом обществе легко снести и проклятие
Ницше.
Собственными силами женщине трудно будет достигнуть этой цели. Искра,
которая в ней едва тлеет, должна постоянно воспламеняться огнем мужчины:
необходимо было бы показать пример. Такой пример дал Христос: он искупил
Магдалину. Он вернулся к этому моменту своего прошлого и искупил свой
первородный грех - свое происхождение от женщины. Вагнер, величайший человек
после Христа, понял это особенно глубоко: прежде чем женщина не перестанет
существовать для мужчины, как женщина, она и сама не может перестать быть
женщиной.
Кундри может быть освобождена от проклятия Клингзора только безгрешным,
непорочным Парсифалем. Так эта психологическая дедукция покрывается
философской, которая вполне совпадет здесь с вагнеровским "Парсифалем",
глубочайшим произведением мировой литературы. Только сексуальность мужчины
дает существование женщине, как таковой. Бытие материи измеряется суммой
вины в мире: женщина будет существовать только до того момента, когда
мужчина вполне искупит свою вину и окончательно победит в себе
сексуальность.
Вечное возражение против антифеминистических тенденций таким образом
падает: женщина, какая бы она там ни была, существует раз и навсегда, она
неизменна. С ее существованием необходимо примириться борьба же здесь
бесполезна, так как она ничего не в состоянии устранить. Но было показано,
что женщина лишается бытия и умирает в тот момент, когда мужчина всецело
проникается жаждой бытия. То, против чего ведется война, не обладает вечно
неизменным существованием и сущностью: это есть нечто, что может и должно
быть уничтожено.
Старая дева есть именно та женщина, которая не встретила мужчину,
способного дать ей бытие. Она обречена на гибель. Старая женщина тем злее,
чем больше она старая дева. Если мужчина и созданная им женщина снова
встречаются во зле, то оба должны погибнуть, если же они встречаются в
добре, тогда совершается чудо.
Только так может быть разрешен женский вопрос человеком, который его
вполне постиг.
Это решение найдут невозможным, его дух - преувеличенным, его
притязания - непомерными, его требования - нетерпимыми. Одно остается
несомненным: тот женский вопрос, о котором говорят женщины, давно уже лежит
за пределами наших рассуждении. Речь идет о том вопросе, о котором женщины
молчат, о котором они должны вечно молчать: о не свободе, заложенной в
сексуальности. Этот женский вопрос стар, как пол, и не моложе человечества.
И тут возможен один только ответ: мужчина должен вырваться из когтей
пола, и этим, только этим, он искупит и женщину. Только его целомудрие, а не
его нецеломудрие, как она думает, может спасти ее. Правда, как женщина, она
таким образом погибает, но только для того, чтобы восстать из пепла новой и
юной, чистым человеком.
Поэтому женский вопрос будет существовать, пока существуют два пола. Он
заглохнет только вместе с вопросом о человечестве. В этом смысле Христос, по
свидетельству отца церкви Климента, сказал Саломее без той оптимистической
мишуры, которую впоследствии нашли для пола Павел и Лютер, следующее: смерть
будет существовать до тех пор, пока женщины будут рожать и правда сойдет не
раньше, чем из двух не станет одного, из мужчины и женщины - третье,
самосущее, что не есть ни мужчина, ни женщина.
Отправляясь от высшей точки зрения на проблему о женщине, как проблему
о человечестве, мы только теперь пришли к вполне обоснованному требованию
воздержания для обоих полов. Выводить его из вредных для здоровья
последствий половых сношений - плоско. Мы предоставляем адвокатам тела
защищать этот взгляд. Основывать его на безнравственности наслаждения -
неправильно, так как мы таким образом вводим в этику гетерономный мотив. Но
уже Августину, проповедовавшему воздержание среди людей, пришлось выслушать
возражение, что в таком случае человечество в очень короткое время исчезнет
с лица земли. Это поразительное опасение, для которого самой страшной мыслью
представляется возможность вымирания рода, является не только выражением
крайнего неверия в индивидуальное бессмертие и в вечное существование
нравственной личности. Оно не только отчаянно иррелигиозно: им доказывается
собственное малодушие и неспособность жить вне стада.
Кто так думает, для того земля представляется в виде толкотни и суетни
людей на ее поверхности. Мысль о смерти пугает его меньше, чем мысль об
одиночестве. Будь в нем сильна бессмертная в себе нравственная личность, он
нашел бы в себе достаточно мужества смотреть этому выводу прямо в глаза.
Этому человеку чужд страх физической смерти. Отсутствие веры в вечную жизнь
он не заменит жалким суррогатом ее:
уверенностью в дальнейшем существовании рода. Отрицание сексуальности
убивает лишь физического человека, и только его, но с тем, чтобы дать полное
существование духовному человеку.
Поэтому забота о дальнейшем продолжении рода не может считаться долгом
нравственности, как это многие думают.
Этот взгляд насквозь проникнут бестыдной лживостью, которая до того
бьет в глаза, что я рискую показаться смешным, поставив следующий вопрос:
совершал ли кто-нибудь половой акт, руководствуясь тем соображением, что он
обязан предотвратить гибель человечества, или считал ли кто-нибудь
когда-либо справедливым упрекнуть целомудренного человека в
безнравственности его поступков? Ни один человек не считает своим долгом
заботиться о продолжительном существовании человеческою рода - это известно
всякому, кто серьезно и искренне подумал над этим вопросом. Но то, в чем
человек не видит своего непосредственного долга, не есть на самом деле его
долг.
Напротив: безнравственно превращать человеческое существо в действие
определенной причины, представлять его чем-то обусловленным - именно
родительством. Человек в глубочайшей основе своей лишен свободы и
детерминирован несмотря на наличность в нем свободы и спонтанности именно
потому, что он возник только этим безнравственным путем. Вечное
существование человечества совершенно не в интересах разума. Кто хочет дать
человечеству вечное существование, тот хочет дать вечное существование
проблеме и вине, единственной вине, какая только существует. Конечной целью
является Божество и исчезновение человечества в Божестве. Целью является
точное разграничение между добром и злом, между "нечто" и "ничто". Моральное
освещение, которое пытались придать половому акту (и в котором он несомненно
сильно нуждается) путем фикции идеального coitus'a, преследующего якобы цели
размножения человеческого рода - оказывается иллюзией, недостаточной
защитой. Мотив, будто бы санкционирующий и освещающий его, не только не
может быть открыт в человеке в качестве императива, но с нравственной точки
зрения необходимо отвергнуть его самым решительным образом, ибо человека,
отцом или матерью которого мы становимся, совсем не спрашивают о согласии.
Для иного же полового акта, при котором возможность размножения искусственно
устраняется, падает и это, столь слабо обоснованное оправдание.
Итак, половой акт во всяком случае противоречит идее человечества, Но
не потому, что аскетизм является долгом человека, а исключительно по той
причине, что женщина в нем хочет являться объектом, вещью, и мужчина делает
ей это одолжение и видит в ней только вещь, а не живого человека с
известными внутренними психическими переживаниями. Поэтому мужчина презирает
женщину в тот самый момент, когда он достиг обладания ею. Женщина чувствует,
что она презираемая, хотя двумя минутами раньше она сознавала себя
боготворимой,
Человек может уважать в другом человеке только идею, идею человечества,
В презрении к женщине (и к самому себе), которое возникает тотчас после
совершения полового акта, лежит убедительнейшее доказательство того, что
здесь нарушена и оскорблена эта идея, И кто не в состоянии понять, что мы
разумеем под кантонской идеей человечества, тот пусть, по крайней мере,
подумает над тем фактом, что речь идет о его сестрах, его родственницах:
ради нас самих мы должны желать человеческого отношения и уважения к
женщине, а не ее унижения, которое является результатом всякой
сексуальности.
Но мужчина только тогда окажется в состоянии уважать женщину, когда она
сама оставит свое желание служить объектом и материей для мужчины, когда она
начнет стремиться к истинной эмансипации женщины, а не к эмансипации
проститутки. Еще до сих пор не было откровенно сказано, где следует искать
корень рабской покорности женщины: в державной, боготворяемой власти над ней
фаллоса мужнины. Поэтому искренне желали эмансипации женщины только мужчины,
не особенно сексуальные, не слишком эротические, не очень проницательные, но
благородные, воодушевленные идеей права " в этом не может быть никакого
сомнения. Я не хочу щадить эротические мотивы мужчины, не хочу умалять его
антипатию к "эмансипированной женщине". Легче дать себя вознести, как Гете,
чем одинаково возвышаться, постоянно возвышаться, подобно Канту. Но очень
многое, что рассматривается как враждебное отношение к эмансипации со
стороны мужчины, является лишь выражением недоверия и сомнения в ее
осуществимости. Мужчина хочет не женщину-рабыню: он очень часто ищет в ней
подругу, которая его понимала бы.
Воспитание, которое получает в настоящее время женщина, является далеко
несоответствующей школой, чтобы легче подготовить ее к решению - победить в
себе свою истинную несвободу. Последним средством материнской педагогики
является угроза дочери, которая в чем-нибудь не слушается ее, что она не
получит мужа. Воспитание, которое выпадает на долю женщины, направлено
исключительно на сводничество, удачное осуществление которого венчает ее
короной. На мужчину подобные влияние производят очень слабое действие;
женщина же, благодаря такому воспитанию, еще более укрепляется в своей
женственности, несамостоятельности, несвободе.
Воспитание женщины следует вырвать из рук женщины, воспитание же всего
человечества - из рук матери.
Это первая предпосылка, которая должна быть осуществлена с тем, чтобы
подчинить женщину идее человечества, идее, которой она сама с самого начала
противодействовала.
Женщина, которая действительно отреклась бы, которая искала бы
спокойствия в самой себе - такая женщина прекратила бы свое существование,
как таковая. Она перестала бы быть женщиной. К внешнему крещению она
присоединила бы и внутреннее.
Может ли это случится?
Нет абсолютной женщины - и все же утвердительный ответ на этот вопрос
кажется нам утверждением какого-то чуда.
От такой эмансипации женщина счастливее не станет: блаженство она ей не
может обещать, а до Бога все еще далека дорога. Ни одно существо,
находящееся между свободой и несвободой, не знает счастья. Но тогда окажется
ли женщина способной решиться сбросить с себя цепи рабства для того, чтобы
стать несчастной?
Речь не может идти о том, чтобы сделать женщину святой. Вопрос скорее
заключается в следующем: может ли женщина честно подняться к проблеме своего
существования, к понятию вины? Проникнется ли она, по крайней мере, желанием
свободы?
Суть дел заключается в осуществлении идеала, в созерцании путеводной
звезды. Разве только в этом? Может ли в женщине ожить категорический
императив? Подчинится ли женщина нравственной идее, идее человечества?
Только это одно и было бы эмансипацией женщины.
отвергнуть аскетизм и как принципиальную точку зрения, и как психологическое
настроение, ибо он связывает добродетель с чем-то Другим, как результат
последнего, превращает ее в следствие из известной причины и лишает ее
значения непосредственной самоцели. Аскетизм - опасный соблазнитель: он
очень часто вводит в заблуждение тем, что наслаждение является самым обычным
побудительным мотивом оставить путь законности, и вот тут лежит возможность
ошибочного Заключения, что, заменив наслаждение страданием, нам с меньшей
зажатой энергии удается остаться на правильном пути. Само по себе
наслаждение ни нравственно, ни безнравственно. Когда же влечение к
наслаждению побеждает в человеке волю к ценности, - тогда человек пал.
Половой акт является безнравственным потому, что нет ни одного мужчины,
который в этот момент не видел бы в женщине средства для достижения
известной цели. Он отбрасывает ценность человечества как в своей
собственной, так и в ее личности, и подчиняет ее целям наслаждения. В
половом акте мужчина забывает для наслаждения и самого себя, и женщину.
Последняя потеряла для него значение психической сущности она приобрела лишь
физическое бытие. Он хочет от нее или ребенка, или удовлетворения своего
сладострастия: в обоих случаях он видит в ней не самоцель, а средство во имя
посторонних расчетов. Только по этой причине, и никакой иной, половой акт
безнравственен.
Без сомнения, женщина является глашатаем полового акта и употребляет
себя, как и все остальное в мире, лишь как средство для этой цели. В мужчине
она видит или средство для наслаждения, или средство для получения ребенка.
Она сама хочет, чтобы мужчина пользовался ею, как средством к цели, как
вещью, как объектом, объектом собственности. Она жаждет, чтобы он изменял
ее, придавая ей ту форму, какая ему заблагорассудится. Никто не должен в
жизни своей допустить, чтобы им пользовались, как средством к цели. Мало
того. Положение мужчины по отношению к женщине ни в коем случае не должно
определяться одним тем фактом, что женщина абсолютно ничего, кроме полового
акта, не хочет, как бы тщательно она ни скрывала этого желания как от себя,
так и от всех прочих людей. В своем страстном томлении Кундри, правда,
аппеллирует к чувству сострадания Парсифаля, но в этом именно и заключается
слабая сторона этики сострадания, которая заставляет нас исполнять всякие
желания ближнего, как бы преступны они ни были. Последовательная этика
сострадания, как и последовательная социальная этика, обе одинаково
бесмысленны, так как они ставят долг в зависимость от желания (своего ли,
чужого или общественного - это совершенно безразлично), а не желание - от
долга. Критерием нравственности служит для них конкретная человеческая
судьба, конкретное человеческое счастье, конкретный человеческий момент. На
самом же деле этим критерием должна была бы служить идея.
Вопрос заключается в следующем: как должен мужчина относиться к
женщине? Должен ли он относится к ней, как она сама того хочет, или как
предписывает ему нравственная идея? Если он должен относится к ней так, как
она этого хочет, то он должен искать полового акта с ней, ибо она хочет
полового акта, он должен бить ее, ибо она хочет быть битой, должен
гипнотизировать ее, ибо она любит находиться под действием гипноза, он
должен далее с изящной галантностью дать ей понять, как низко он ее ставит,
ибо она любит только комплименты, ибо она не хочет, чтобы кто-нибудь уважал
ее, как таковую. Если же он хочет обращаться с ней так, как повелевает
нравственная идея, то он прежде всего должен искать и уважать в ней
человека. Правда, Ж является функцией М, функцией, которую он может
сотворить и уничтожить.Сами женщины только того и желают, чтобы быть этой
функцией и ничем иным. Говорят, что индийские вдовы охотно и даже с
некоторой убежденностью идут на самосожжение, что они даже стремятся к этой
смерти. Тем не менее этот обычай является образцом отъявленнейшего
варварства.
С эмансипацией женщин дело обстоит так же, как и с эмансипацией евреев
и негров. Если с этими народами обращались, как с рабами, если их повсюду
очень низко ставили, то виною всему этому бесспорно являются их собственные
рабские наклонности, они лишены той сильной потребности в свободе, какая
свойственна индогерманцам. Если в настоящее время белые в Америке постигли
ту мысль, что им необходимо обособиться от негров, так как последние делают
очень скверное и недостойное употребление из своей свободы, то все же в
войне северных штатов с федеративными, в войне, которая дала свободу черным,
право было на стороне первых. Хотя в еврее, а еще больше в негре, и еще
значительно больше в женщине человеческие склонности подавлены огромным
количеством аморальных влечений, так что борьба его за человечность
сопряжена с гораздо большими трудностями, чем борьба арийца, все же человек
должен уважать свой последний, даже самый незначительный остаток
человечности, он должен преклонятся перед идеей человечества - не идеей
человеческого общества, а идеей бытия, души, как некоторой части
сверхчувственного мира. Никто, кроме закона, не смеет поднять руку на самого
опустившегося, закоренелого преступника. Никто не в праве его линчевать.
Проблема женщины и проблема еврейства совершенно тождественны с
проблемой рабства, и должны быть разрешены так же, как и последняя. Никто не
должен быть порабощен, хотя бы раб и хорошо чувствовал себя в своих оковах.
У домашнего животного, которым я пользуюсь для своих целей, я не отнимаю
никакой свободы, так как у него никогда никакой свободы и не было. В женщине
же все еще таится слабое чувство беспомощности, безысходности, какой-то
последний, хотя и очень плачевный след умопостигаемой свободы. Это
наблюдается, вероятно, потому, что нет абсолютной женщины. Женщины все же
люди и к ним следует относиться, как к таковым, хотя бы они этого никогда не
хотели. Женщина и мужчина имеют одинаковые права.
Из этого еще нельзя вывести, что женщинам надо открыть доступ и к
политическому могуществу. С утилитарной точки зрения мы пока, а, может быть,
и никогда не советовали бы людям сделать эту уступку. Новая Зеландия - эта
страна, где этический принцип стоял на такой высоте, что женщин решили
наделить избирательным правом, в настоящее время является свидетельницей
самых безотрадных явлений. Ведь никто не сомневается в справедливости той
меры, что дети, слабоумные, преступники устраняются от всякого воздействия
на ход общественных дел, хотя бы они по какой-нибудь случайности и достигли
численного равенства или даже большинства. Совершенно также следует до поры
до времени держать и женщину в стороне от всего того, что может потерпеть
ущерб от одного только прикосновения женской руки. Как результаты науки
совершенно независимы от того, согласны ли с ними люди или нет, точно так же
вопрос о праве и бесправии женщины может быть разрешен и без ее участия. При
этом они не должны опасаться, что их как-нибудь обделят, если, конечно,
соответствующее законоположение будет определяться принципами права, а не
силы.
Право само по себе совершенно одинаково для мужчины и для женщины.
Никто не в праве запретить что-нибудь женщине под тем предлогом, что это
"неженственно". И глубокого презрения достоин тот приговор, который
оправдывает мужчину, убившего свою неверную жену, как будто она и юридически
является его вещью. Женщину следует рассматривать как единственное существо
и согласно идее свободы, а не как родовое существо, не по критерию, взятому
из эмпирического мира и из мужской потребности любви, хотя бы она сама и не
достойна была возведения на такую высоту.
Вот почему эта книга есть величайшая честь, которая когда-либо была
оказана женщинам. И для мужчины остается одно только нравственное отношение
к женщине; не сексуальность и не любовь - так как обе пользуются женщиной,
как средством для посторонних целей, а попытка понять ее. Большинство людей
предпочитают теоретически уважать женщину с тем, чтобы практически глубже
презирать женщин. Здесь же приведено обратное отношение. Женщина не может
удостоиться высокой оценки, но "женщин" нельзя a priori раз и навсегда
лишить права на уважение со стороны других людей.
К сожалению, даже знаменитые и выдающиеся люди высказались очень пошло
по этому вопросу. Например негативные мнения Шопенгауэра и Демосфена об
эмансипации женщин.
Мужчина должен побороть в себе отрицательное отношение к мужественной
женщине, ибо оно является результатом низкого эгоизма. Ведь стоит женщине
стать мужественной в логическом и этическом отношениях, как она теряет
всякую способность служить пассивным субстратом для проекции. Но это еще не
служит достаточным основанием для того, чтобы воспитывать женщину, как это
широко практикуется в настоящее время, только для мужа и ребенка. Ей следует
предоставить большую свободу действий и не запрещать делать того, что до
известной степени напоминает собою мужественность.
Если и для абсолютной женщины закрыт путь к нравственности, то исходя
из этой идеи женщины мы все же не можем признать правильным, чтобы мужчина
должен предоставить эмпирической женщине всецело и безвозвратно спуститься
на самую низкую ступень этой идеи. Eще преступнее будет с его стороны, если
он сам толкнет женщину на путь этой идеи. В живой "человеческой" женщине все
еще следует теоретически признать наличие "зародыша добра" по терминологии
Канта. Это тот последний остаток женского существа, который сообщает женщине
смутное чувство судьбы. Что этот зародыш способен дать какие-нибудь ростки -
этого мы теоретически никак не можем безусловно отрицать, хотя бы
практически мы никогда не встречались, а, может быть, и не встретимся с
таким примером.
Глубочайшая основа и цель вселенной есть добро. Весь мир находится под
господством нравственной идеи. Даже животные рассматриваются, как феномены -
слон, например, с нравственной стороны оценивается выше, чем змея, хотя
убийство другого животного не вменяется им в вину, как лицам. Что касается
женщины, то мы сами вменяем ей все ее поступки, и в этом заключается
требование, чтобы она стала иной. И если женственность тождественна с
безнравственностью, то женщина должна перестать быть женщиной - она должна
стать мужчиной.
Правда, здесь следует особенно остерегаться опасности внешнего
подражания, которое всегда еще решительнее возвращает женщину к ее
женственности. Надежды на то, что женщина достигнет истинной эмансипации,
что она приобретет ту свободу, которая является не произволом, а волей - эти
надежды, на наш взгляд, весьма ничтожны. Если судить на основании фактов
действительности, то необходимо будет признать, что для женщины открыта
двоякая возможность: лживое перенимание того, что создано мужчиной, то
перенимание, которое внушает ей убеждение и веру, что она хочет именно того,
чему противоречит вся ее, еще не ослабленная, природа, например,
бессознательно лживое возмущение по поводу всего безнравственного, как будто
сама она нравственна, чувственного, как будто она сама хочет нечувственной
любви. Или, открытое признание (Лаура Маргольм), что содержание женщины есть
мужчина и ребенок, без малейшего сознания того, что собственно этим
признается. Какое бесстыдство, какое унижение заключается в подобных словах.
Бессознательное лицемерие или циничное отождествление с природным влечением:
кроме этого, женщине, по-видимому, ничего иного не дано.
Центр тяжести лежит не в утверждении, не в отвержении, а в отрицании, в
одолении женственности. Если бы, например, женщина действительно хотела
целомудрия мужчин, то она таким образом победила бы в себе женщину, ибо в
таком случае половой акт не являлся бы высшей ценностью, а его осуществление
- конечной целью. Но в том-то и дело, что мы не можем верить в искренность и
серьезность этого желания, хотя бы оно где-нибудь и проявилось. Ибо женщина,
которая тре-бует от мужчины целомудрия, уже помимо своих истерических
склонностей обладает той пустотой и неспособностью к истине, которая не дает
ей даже смутного сознания того, что она таким образом себя отрицает, то она
абсолютно и безвозвратно лишает себя своей ценности, своего существования.
Тут, право, затрудняешься определить, кому следует отдать предпочтение:
безграничной ли лживости ее, которая способна поднять знамя наиболее чуждого
ей аскетического идеала, или бесцеремонному восхищению закоренелым
развратником, в объятия которого бросается женщина.
Так как всякое истинное желание женщины и обоих случаях одинаковым
образом направлено на то, чтобы сделать мужчину виновным то в этом именно и
заключается основная проблема женского вопроса. В этом смысле последний
совпадает с общим вопросом человечества.
В одном месте своих сочинений Фридрих Ницше говорит:
"Промахнуться в основной проблеме мужчина-женщина, отрицать здесь самый
глубокий антагонизм и необходимость вечно-враждебного напряжения, мечтать
здесь о равных правах, равном воспитании, равных притязаниях и обязанностях
- вот истинный признак тупоголовости, и мыслитель, который оказался плоским
- плоским в инстинкте! -- в этом самом опасном месте, должен считаться
подозрительным, больше того, пойманным, накрытым. Он, вероятно, является
"недалеким" и во всех прочих основных вопросах жизни, в вопросах будущего.
Он никогда не проникает в глубину вещей. У человека же, который отличается
глубиной своего духа и своих влечений, найдется и достаточно глубины
доброжелатетельности, которая способна на строгость и суровость и легко с
ними смешивается. Этот человек будет всегда думать о женщине только
по-восточному. Он должен видеть в женщине имущество, собственность, которую
можно держать под замком, он должен понимать ее, как нечто, предназначенное
для покорности и находящее лишь в последней свое завершение, он должен
опереться на великий разум Азии, на превосходство Азии в инстинкте, как это
некогда сделали греки - эти лучшие наследники и ученики Азии. От Гомера до
времен Перикла, по мере возрастания их культуры и мощи они шаг за шагом
становились к женщине строже, т. е. восточнее. Как необходимо, как логично,
как даже человечески желательно это было, да порассудит каждый об этом про
себя!"
Индивидуалист мыслит здесь несомненно в социально-этическом духе. Его
теория каст и групп, теория замкнутости разрушает здесь, как это часто
бывает у него, автономию его нравственного учения. Он хочет в интересах
общества, в интересах безмятежного спокойствия мужчин наложить на женщину
властную руку, под которой она не издала бы ни одного звука об эмансипации,
не выставила бы того лживого и неискреннего требования свободы, за которую
ратуют современные феминистки, совершенно не подозревая даже, в чем,
собственно, заключается несвобода женщины и где следует искать ее причины. Я
привел цитату из Ницше не для того, чтобы уличить его в
непоследовательности. Я хотел показать лишь, насколько проблема человечества
неразрывно связана с проблемой женщины, так что одна без другой разрешена
быть не может. Найдется, несомненно, человек, которому покажется излишним
преувеличением требование, чтобы мужчина уважал женщину ради идей нумена и
не пользовался бы ею, как средством для целей, лежащих вне ее личности,
чтобы он признал за ней одинаковые с ним права и обязанности (нравственного
и духовного самообразования). Но пусть этот человек подумает над тем, что он
не в состоянии будет разрешить этическую проблему для своей собственной
личности, если он в женщине будет неизменно отрицать идею человечества,
употребляя ее лишь как средство для наслаждений. Во всяком азиатизме половой
акт является той ценой, которую мужчина уплачивает женщине за ее приниженное
состояние. Правда, для женщины очень характерно, что за эту плату она готова
подчинить себя самому ужасному игу, мужчина же не смеет вступать в подобную
сделку, так как таким образом он с нравственной стороны совершенно
обезличивается.
Итак, даже с чисто технической стороны невозможно разрешить проблему
человечества в применении к одному только мужчине. Даже в том случае, если
он хочет искупить только себя, он должен считаться с женщиной, он должен
стремиться, чтобы заставить ее отказаться от безнравственных расчетов на
него. Женщина должна внутренне, искренне, по доброй воле отвергнуть половой
акт. Это означает следующее: женщина должна, как таковая, уничтожиться, и
если это не случится, надежда на установление царства Божия на земле
совершенно потеряна. Поэтому Пифагор, Платон, христианство (в
противоположность еврейству), Тертуллиан, Свифт, Вагнер, Ибсен выступили за
освобождение, за искупление женщины, не за эмансипацию женщины от мужчины, а
за эмансипацию женщины от женщины. В этом обществе легко снести и проклятие
Ницше.
Собственными силами женщине трудно будет достигнуть этой цели. Искра,
которая в ней едва тлеет, должна постоянно воспламеняться огнем мужчины:
необходимо было бы показать пример. Такой пример дал Христос: он искупил
Магдалину. Он вернулся к этому моменту своего прошлого и искупил свой
первородный грех - свое происхождение от женщины. Вагнер, величайший человек
после Христа, понял это особенно глубоко: прежде чем женщина не перестанет
существовать для мужчины, как женщина, она и сама не может перестать быть
женщиной.
Кундри может быть освобождена от проклятия Клингзора только безгрешным,
непорочным Парсифалем. Так эта психологическая дедукция покрывается
философской, которая вполне совпадет здесь с вагнеровским "Парсифалем",
глубочайшим произведением мировой литературы. Только сексуальность мужчины
дает существование женщине, как таковой. Бытие материи измеряется суммой
вины в мире: женщина будет существовать только до того момента, когда
мужчина вполне искупит свою вину и окончательно победит в себе
сексуальность.
Вечное возражение против антифеминистических тенденций таким образом
падает: женщина, какая бы она там ни была, существует раз и навсегда, она
неизменна. С ее существованием необходимо примириться борьба же здесь
бесполезна, так как она ничего не в состоянии устранить. Но было показано,
что женщина лишается бытия и умирает в тот момент, когда мужчина всецело
проникается жаждой бытия. То, против чего ведется война, не обладает вечно
неизменным существованием и сущностью: это есть нечто, что может и должно
быть уничтожено.
Старая дева есть именно та женщина, которая не встретила мужчину,
способного дать ей бытие. Она обречена на гибель. Старая женщина тем злее,
чем больше она старая дева. Если мужчина и созданная им женщина снова
встречаются во зле, то оба должны погибнуть, если же они встречаются в
добре, тогда совершается чудо.
Только так может быть разрешен женский вопрос человеком, который его
вполне постиг.
Это решение найдут невозможным, его дух - преувеличенным, его
притязания - непомерными, его требования - нетерпимыми. Одно остается
несомненным: тот женский вопрос, о котором говорят женщины, давно уже лежит
за пределами наших рассуждении. Речь идет о том вопросе, о котором женщины
молчат, о котором они должны вечно молчать: о не свободе, заложенной в
сексуальности. Этот женский вопрос стар, как пол, и не моложе человечества.
И тут возможен один только ответ: мужчина должен вырваться из когтей
пола, и этим, только этим, он искупит и женщину. Только его целомудрие, а не
его нецеломудрие, как она думает, может спасти ее. Правда, как женщина, она
таким образом погибает, но только для того, чтобы восстать из пепла новой и
юной, чистым человеком.
Поэтому женский вопрос будет существовать, пока существуют два пола. Он
заглохнет только вместе с вопросом о человечестве. В этом смысле Христос, по
свидетельству отца церкви Климента, сказал Саломее без той оптимистической
мишуры, которую впоследствии нашли для пола Павел и Лютер, следующее: смерть
будет существовать до тех пор, пока женщины будут рожать и правда сойдет не
раньше, чем из двух не станет одного, из мужчины и женщины - третье,
самосущее, что не есть ни мужчина, ни женщина.
Отправляясь от высшей точки зрения на проблему о женщине, как проблему
о человечестве, мы только теперь пришли к вполне обоснованному требованию
воздержания для обоих полов. Выводить его из вредных для здоровья
последствий половых сношений - плоско. Мы предоставляем адвокатам тела
защищать этот взгляд. Основывать его на безнравственности наслаждения -
неправильно, так как мы таким образом вводим в этику гетерономный мотив. Но
уже Августину, проповедовавшему воздержание среди людей, пришлось выслушать
возражение, что в таком случае человечество в очень короткое время исчезнет
с лица земли. Это поразительное опасение, для которого самой страшной мыслью
представляется возможность вымирания рода, является не только выражением
крайнего неверия в индивидуальное бессмертие и в вечное существование
нравственной личности. Оно не только отчаянно иррелигиозно: им доказывается
собственное малодушие и неспособность жить вне стада.
Кто так думает, для того земля представляется в виде толкотни и суетни
людей на ее поверхности. Мысль о смерти пугает его меньше, чем мысль об
одиночестве. Будь в нем сильна бессмертная в себе нравственная личность, он
нашел бы в себе достаточно мужества смотреть этому выводу прямо в глаза.
Этому человеку чужд страх физической смерти. Отсутствие веры в вечную жизнь
он не заменит жалким суррогатом ее:
уверенностью в дальнейшем существовании рода. Отрицание сексуальности
убивает лишь физического человека, и только его, но с тем, чтобы дать полное
существование духовному человеку.
Поэтому забота о дальнейшем продолжении рода не может считаться долгом
нравственности, как это многие думают.
Этот взгляд насквозь проникнут бестыдной лживостью, которая до того
бьет в глаза, что я рискую показаться смешным, поставив следующий вопрос:
совершал ли кто-нибудь половой акт, руководствуясь тем соображением, что он
обязан предотвратить гибель человечества, или считал ли кто-нибудь
когда-либо справедливым упрекнуть целомудренного человека в
безнравственности его поступков? Ни один человек не считает своим долгом
заботиться о продолжительном существовании человеческою рода - это известно
всякому, кто серьезно и искренне подумал над этим вопросом. Но то, в чем
человек не видит своего непосредственного долга, не есть на самом деле его
долг.
Напротив: безнравственно превращать человеческое существо в действие
определенной причины, представлять его чем-то обусловленным - именно
родительством. Человек в глубочайшей основе своей лишен свободы и
детерминирован несмотря на наличность в нем свободы и спонтанности именно
потому, что он возник только этим безнравственным путем. Вечное
существование человечества совершенно не в интересах разума. Кто хочет дать
человечеству вечное существование, тот хочет дать вечное существование
проблеме и вине, единственной вине, какая только существует. Конечной целью
является Божество и исчезновение человечества в Божестве. Целью является
точное разграничение между добром и злом, между "нечто" и "ничто". Моральное
освещение, которое пытались придать половому акту (и в котором он несомненно
сильно нуждается) путем фикции идеального coitus'a, преследующего якобы цели
размножения человеческого рода - оказывается иллюзией, недостаточной
защитой. Мотив, будто бы санкционирующий и освещающий его, не только не
может быть открыт в человеке в качестве императива, но с нравственной точки
зрения необходимо отвергнуть его самым решительным образом, ибо человека,
отцом или матерью которого мы становимся, совсем не спрашивают о согласии.
Для иного же полового акта, при котором возможность размножения искусственно
устраняется, падает и это, столь слабо обоснованное оправдание.
Итак, половой акт во всяком случае противоречит идее человечества, Но
не потому, что аскетизм является долгом человека, а исключительно по той
причине, что женщина в нем хочет являться объектом, вещью, и мужчина делает
ей это одолжение и видит в ней только вещь, а не живого человека с
известными внутренними психическими переживаниями. Поэтому мужчина презирает
женщину в тот самый момент, когда он достиг обладания ею. Женщина чувствует,
что она презираемая, хотя двумя минутами раньше она сознавала себя
боготворимой,
Человек может уважать в другом человеке только идею, идею человечества,
В презрении к женщине (и к самому себе), которое возникает тотчас после
совершения полового акта, лежит убедительнейшее доказательство того, что
здесь нарушена и оскорблена эта идея, И кто не в состоянии понять, что мы
разумеем под кантонской идеей человечества, тот пусть, по крайней мере,
подумает над тем фактом, что речь идет о его сестрах, его родственницах:
ради нас самих мы должны желать человеческого отношения и уважения к
женщине, а не ее унижения, которое является результатом всякой
сексуальности.
Но мужчина только тогда окажется в состоянии уважать женщину, когда она
сама оставит свое желание служить объектом и материей для мужчины, когда она
начнет стремиться к истинной эмансипации женщины, а не к эмансипации
проститутки. Еще до сих пор не было откровенно сказано, где следует искать
корень рабской покорности женщины: в державной, боготворяемой власти над ней
фаллоса мужнины. Поэтому искренне желали эмансипации женщины только мужчины,
не особенно сексуальные, не слишком эротические, не очень проницательные, но
благородные, воодушевленные идеей права " в этом не может быть никакого
сомнения. Я не хочу щадить эротические мотивы мужчины, не хочу умалять его
антипатию к "эмансипированной женщине". Легче дать себя вознести, как Гете,
чем одинаково возвышаться, постоянно возвышаться, подобно Канту. Но очень
многое, что рассматривается как враждебное отношение к эмансипации со
стороны мужчины, является лишь выражением недоверия и сомнения в ее
осуществимости. Мужчина хочет не женщину-рабыню: он очень часто ищет в ней
подругу, которая его понимала бы.
Воспитание, которое получает в настоящее время женщина, является далеко
несоответствующей школой, чтобы легче подготовить ее к решению - победить в
себе свою истинную несвободу. Последним средством материнской педагогики
является угроза дочери, которая в чем-нибудь не слушается ее, что она не
получит мужа. Воспитание, которое выпадает на долю женщины, направлено
исключительно на сводничество, удачное осуществление которого венчает ее
короной. На мужчину подобные влияние производят очень слабое действие;
женщина же, благодаря такому воспитанию, еще более укрепляется в своей
женственности, несамостоятельности, несвободе.
Воспитание женщины следует вырвать из рук женщины, воспитание же всего
человечества - из рук матери.
Это первая предпосылка, которая должна быть осуществлена с тем, чтобы
подчинить женщину идее человечества, идее, которой она сама с самого начала
противодействовала.
Женщина, которая действительно отреклась бы, которая искала бы
спокойствия в самой себе - такая женщина прекратила бы свое существование,
как таковая. Она перестала бы быть женщиной. К внешнему крещению она
присоединила бы и внутреннее.
Может ли это случится?
Нет абсолютной женщины - и все же утвердительный ответ на этот вопрос
кажется нам утверждением какого-то чуда.
От такой эмансипации женщина счастливее не станет: блаженство она ей не
может обещать, а до Бога все еще далека дорога. Ни одно существо,
находящееся между свободой и несвободой, не знает счастья. Но тогда окажется
ли женщина способной решиться сбросить с себя цепи рабства для того, чтобы
стать несчастной?
Речь не может идти о том, чтобы сделать женщину святой. Вопрос скорее
заключается в следующем: может ли женщина честно подняться к проблеме своего
существования, к понятию вины? Проникнется ли она, по крайней мере, желанием
свободы?
Суть дел заключается в осуществлении идеала, в созерцании путеводной
звезды. Разве только в этом? Может ли в женщине ожить категорический
императив? Подчинится ли женщина нравственной идее, идее человечества?
Только это одно и было бы эмансипацией женщины.