– Спой, пожалуйста, еще. Спой, дорогой Гулиев. Песни твоего народа целительнее вина…
* * *
   Наконец-то и наш фронт отличился: в газетах опубликован приказ Верховного Главнокомандующего:
 
   «Генералу армии ЕРЕМЕНКО
   Генералу армии СОКОЛОВСКОМУ
 
   Войска Калининского фронта в результате четырехдневных ожесточенных боев прорвали сильно укрепленную полосу врага, разгромили его долговременные опорные пункты Рибшево, Вердино, Ломоносово, Кулагино, Панкратово и штурмом овладели важнейшим опорным пунктом обороны немцев на путях к Смоленску – городом Духовщина.
   Войска Западного фронта после упорных боев сломили сопротивление противника и овладели важным опорным пунктом обороны немцев на подступах к Смоленску – городом и железнодорожной станцией Ярцево.
   Таким образом, оказалась взломанной сильно укрепленная, долговременная оборонительная полоса немцев, запирающая так называемые Смоленские ворота.
   В боях за освобождение городов Духовщина и Ярцево отличились войска генерал-лейтенанта Берзарина (командующий нашей армией). <…>
   Особенно отличились: (перечисляются дивизии, в их числе 134-я стрелковая дивизия генерал-майора Добровольского…)
   В ознаменование одержанной победы отличившимся в боях при прорыве сильно укрепленной оборонительной полосы немцев и за освобождение городов Духовщина и Ярцево соединениям и частям присвоить наименования: «духовщанские», «ярцевские», «рибшевские» (идет перечисление дивизий…), «вердинской» 134-й стрелковой дивизии…
   Впредь эти соединения и части именовать:
   <…>134-я Вердинская стрелковая дивизия. <…>
   Сегодня, 19 сентября, в 21 час столица нашей Родины Москва от имени Родины салютует нашим доблестным войскам, прорвавшим оборону немцев на путях к Смоленску и овладевшим городами Духовщина и Ярцево, двенадцатью артиллерийскими залпами из ста двадцати четырех орудий.
   За отличные боевые действия объявляю благодарность всем руководимым Вами войскам, участвовавшим в боях за Духовщину и Ярцево.
   Вечная слава героям, павшим в борьбе за свободу и независимость нашей Родины!
   Смерть немецким захватчикам!
   Верховный Главнокомандующий
   Маршал Советского Союза И. СТАЛИН
   19 сентября 1943 года [№ 17]».
 
   Успешным преследованием немцев завершилась Ржевская наступательная операция, освободили и Ржев.
   Подводили итоги, награждали отличившихся. Совершенно неожиданно командование нашего полка решило представить меня на звание Героя Советского Союза. Это было как во сне. Я не верил в реальность происходящего. Мне документ не показали, не знаю, что в нем написано. Кортунов, Гарбуз, новый начальник штаба майор Шкодских (Колокольцева забрали куда-то в вышестоящий штаб) побеседовали со мной, сообщили мне о своем решении. Я ушам своим не верил. Они снисходительно улыбались:
   – Не сомневайся, заслужил!
   Наградной лист о представлении к награде Героя Советского Союза
 
   «В ночь на 19.08.43 г., когда противник в районе высоты 259,1 сосредоточил большие силы для перехода в контратаку против наступающих подразделений полка, тов. КАРПОВ проник с группой бойцов в это расположение где, рискуя своей жизнью, лично корректируя артогнем, вызывал на себя артогонь, тем самым сорвал контратаку противника и благодаря своей храбрости и геройства огнем артиллерии было уничтожено более 200 немцев, сожжен один танк “Тигр” и самоходная пушка «Фердинанд». В этих боях КАРПОВ был ранен, но не покинул поле боя, а продолжал вести неравный бой с противником.
   При прорыве сильно утепленного участка обороны противника д. Маецкое на большаке БЕЛЫЙ – ДУХОЩИНА тов. КАРПОВ с тремя красноармейцами проник в деревню, где рискуя своей жизнью уничтожил гранатами дзот противника, расположенный на большаке, первым ворвался в траншею противника и в рукопашной схватке лично уничтожил 6 немцев, заставив их отойти от большака, чем создал возможность основным силам полка подтянуться к большаку и полностью овладеть опорным пунктом Маецкое и оттуда развивать основной удар по противнику.
   15 сентября 1943 г. противник упорно оборонял д. Читавица. Тов. КАРПОВ с группой 8 человек снова проник через линию фронта и, зайдя с фланга в тыл противника, решительным ударом уничтожил более 50 немецких солдат и офицеров, обороняющих эту деревню, и захватил ее, которая являлась опорным пунктом в обороне противника.
   16.09.43 г. в боях за дер. Ефремево, Духовщинского р-на тов. КАРПОВ, действуя обходом с флангов, также проявил геройство: с группой разведчиков зайдя в тыл обороняющемуся противнику, ворвался в деревню и уничтожил на подступах к ней более 40 немцев и лично захватил 12 пленных.
   Противник упорно оборонял большак Демидово – Смоленск, тов. КАРПОВ с группой бойцов выдвинулся вперед, пробрался в тыл к противнику, уничтожил полностью немецкий гарнизон до 60 человек, оседлал большак, не дав противнику взорвать переправу на большаке.
   Когда я – командир полка в р-не п. Васильево, Духовщинского р-на Смоленской области, – оказался с маленькой группой бойцов в тяжелом положении, вследствие перехода противника превосходящими силами в контратаку, тов. КАРПОВ, рискуя жизнью, с боем ворвался с фланга к противнику, лично из своего автомата уложил до 25 немцев и обеспечил как отбитие контратаки так и захват опорного пункта в самой деревне.
   За время боев тов. КАРПОВ проявил себя подлинным бесстрашным героем, более 30 раз заходил в тыл к противнику, дезорганизуя его оборону, уничтожил со своей группой храбрецов более 350 немецких солдат и офицеров, взял 35 пленных, показал себя преданным защитником Родины.
   За проявленное неоднократно личное геройство в боях с немецкими оккупантами тов. КАРПОВ достоин представления к высшей Правительственной награде ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА.
   п/п КОМАНДИР 629 СТР. ПОЛКА подполковник КОРТУНОВ.
   НАЧАЛЬНИК ШТАБА майор ШКОДСКИХ.
   21 сентября 1943 г.
 
   Тов. КАРПОВ достоин представления к высшей Правительственной награде звания ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮА.
   п КОМАНДИР 134-й ВЕРДИНСКОЙ СТР. ДИВИЗИИ гв. генерал-майор ДОБРОВОЛЬСКИЙ
   22 сентября 1943 г.
 
   Тов. КАРПОВ достоин представления к высшей Правительственной награде: звания ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА.
   п/п КОМАНДИР 84-го СТР. КОРПУСА генерал-майор КНЯЗЬКОВ
   22.9.1943 г.»
 
   «ЗАКЛЮЧЕНИЕ ВОЕННОГО СОВЕТА АРМИИ
   Достоин присвоения звания ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА.
   п/п КОМАНДУЮЩИЙ 39-й АРМИЕЙ генерал-лейтенант БЕРЗАРИН.
   ЧЛЕН ВОЕННОГО СОВЕТА, Герой Советского Союза, генерал-майор БОЙКО.
   30.9.1943 г.».
 
   Разведчикам о новости я не сказал, но они сами узнали – солдатский беспроволочный телефон работал исправно.
   Приехал в полк фотокорреспондент меня сфотографировать.
   Моя единственная фронтовая фотография. 1943 год
 
   Но я был одет не по форме: на голове кубанка, вместо брюк широкие штаны от масккостюма, на поясе финка.
   – Такой снимок редактор не пропустит.
   – Другой одежды у меня нет.
   Корреспондент нашел выход:
   – Надень мою шинель и шапку.
   Я надел. Он тоже был лейтенант, погоны менять не пришлось. Мимо проходил солдат с автоматом. Корреспондент подозвал его. Взял автомат и велел мне его держать перед собой – придал мне воинственный вид.
   Я попросил его прислать мне фотографию. Он выполнил обещание, прислал. Это единственная у меня фронтовая фотография. Она была опубликована в нашей армейской газете.
   Однако радость была недолгой. Через месяц представление вернулось. Меня вызвал Кортунов, мрачно подал мне бумагу:
   – Читай.
   Я прочитал следующее:
 
   «ЗАКЛЮЧЕНИЕ ВОЕННОГО СОВЕТА ФРОНТА
   Достоин присвоения звания ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА.
   п/п КОМАНДУЮЩИЙ ВОЙСКАМИ генерал армии ЕРЕМЕНКО.
   ЧЛЕН ВОЕННОГО СОВЕТА генерал-лейтенант ЛЕОНОВ.
   18.10.1943 г.».
 
   На представлении чья-то резолюция красным карандашом: «Вы думайте, кого представляете» и неразборчивая подпись.
   Кортунов к этой резолюции добавил:
   – Мне еще по телефону жопу начистили: «Карпов год назад был “врагом народа” а вы его в Герои!». Ну, ничего, Володя, не огорчайся, правда все равно рано или поздно восторжествует. Возьми себе на память копию этого документа.
   Он дал мне наградной лист без резолюции красным карандашом. Ни он, ни я не знали, кто начертал эту резолюцию, но, видно, кто-то из «органов», они не считались ни с мнением командира полка, ни с ходатайствами старших начальников.

Как «выпрямляли» Курскую дугу

   В предвидении наступления фашистов советские полки и дивизии, оборонявшиеся на Курской дуге, пополнялись до штатной численности.
   В полк Кортунова очередное пополнение прибыло рано утром. От станции выгрузки бойцы шли пешком всю ночь и вымотались изрядно. Когда построили их в две шеренги на дне оврага, картина была не очень красивой. Шеренги выпячивались и западали, поднимались вверх и проваливались вниз, повторяя неровности рельефа местности. В пополнении преобладали молодые, только что призванные, в не обмятых еще гимнастерках и в не разношенных ботинках, казавшихся огромными и тяжелыми, как утюги. Но были здесь и выписанные из госпиталей фронтовики в ладно сидевшем, хотя и поношенном обмундировании, в невесть как и когда добытых яловых сапогах.
   Распределять пополнение вышел майор Шкодских. Начальники служб и командиры специальных подразделений прохаживались вдоль строя, искали нужных им людей.
   – Плотники, кузнецы, строители есть? – громогласно вопрошал полковой инженер Биркин и записывал фамилии откликнувшихся.
   – Радисты, телефонисты! – взывал начальник связи капитан Морейко.
   – Боги войны имеются? – басил артиллерист Богданов.
   Каждому хотелось заполучить готового, на худой конец – почти готового специалиста. Но существовала определенная последовательность в распределении вновь прибывших. И Шкодских сразу водворил порядок:
   – Кончайте базар! Незачем зря время тратить!
   Первым имел право подбирать себе людей капитан Люленков. Он появился перед строем, ухарски сдвинув пилотку на правый висок. Зычно скомандовал:
   – Кто хочет в разведку, три шага вперед!
   Строй не шелохнулся.
   – Наверное, вас не расслышали или не поняли, – тихо сказал я капитану.
   Люленков не в первый раз имел дело с пополнением. С ехидцей ответил:
   – Они поняли все. Это только в кино бывает – на вопрос: «Кто в разведку?» все сразу шаг вперед делают.
   И вновь обращаясь к прибывшим, заговорил тоном искусителя:
   – В разведке особый паек, сто граммов зимой и летом.
   – И девять граммов свинца без очереди, – откликнулся кто-то в строю.
   – Ну, те граммы на войне любой получить может. А в разведке служба интересная, особо почетная.
   Бойцы стояли потупясь, никто не хотел встретиться взглядом с капитаном.
   – Неужели все прибывшие – трусы? – обозлился я.
   – Погоди, не горячись, – остановил меня Люленков.
   – А при чем здесь трусость? – громко и обиженно спросил из строя высокий боец с густыми русыми бровями и строгим длинным лицом.
   – Как при чем? Боитесь идти в разведку, – продолжал горячиться я.
   – Боимся, – подтвердил высокий боец. – Но не из трусости.
   – Как же это вас понимать?
   – А так и понимайте. Товарищ капитан правильно говорит: разведка – служба особая. Не каждый в себе чувствует такое, что надо для разведки, вот и опасаемся. А ты сразу нас – в трусы. Нехорошо, товарищ лейтенант.
   Я смутился. Действительно, неловко получилось, обидел сразу всех, не подумав, брякнул.
   – Ну, ладно, – примирительно сказал Люленков, – вот вы сами пойдете служить в разведку?
   – Если надо, пойду.
   – Надо.
   – Значит, пойду.
   – Фамилия?
   – Севостьянов Захар.
   – Запиши, Карпов. Кто еще хочет? Имейте в виду, товарищи, разведка – единственная служба в армии, куда идут по желанию.
   – А хиба ж нихто не пожелае, тоди разведки не буде? Услепую воювати, чи як? – звонко спросил голубоглазый, чернобровый, черноусый украинец.
   – Ну, тогда приказом назначат. Без разведки еще никто не воевал. Однако лучше, когда человек идет по собственному желанию. Почему бы вам, например, не пойти? – спросил его капитан.
   – Та я вроде того хлопца: не знаю, чи е у мени потрибные качества, чи немае.
   – Ты парень здоровый, веселый – нам такие как раз и нужны. Подучим, будешь лихим разведчиком. Кстати, в разведвзводе служит твой земляк Шовкопляс, – сказал Люленков.
   – Ну, тоди зачисляйте. Зовут Миколой, фамилие Цимбалюк.
   – Товарищ капитан, и со мной поговорите! Может, я сгожусь, – попросил щуплый паренек с веснушчатым озорным лицом. Он улыбался, обнажая мелкие зубы.
   – Фамилия? – спросил Люленков.
   – Пряхин Кузя.
   В строю засмеялись. Пряхин не растерялся, тут же дал насмешникам отпор:
   – Ржать нечего. Меня Кузьмой зовут, а сокращенно, значит, Кузя.
   Капитан оценивающе рассматривал Пряхина.
   – Откуда родом? Чем занимался до призыва?
   – Из-под Рязани. Колхозник деревенский… Не подведу… – И смутился: то ли потому, что не к месту вставил слово «деревенский», то ли из-за непривычной похвальбы – «не подведу».
   – Слабоват. С фрицами врукопашной не справишься, – сказал капитан.
   – Я поэтому и не вылез вперед, а в разведку хотелось бы.
   – Карпов, как думаешь?
   – Пусть подрастет. Мне ждать некогда, завтра на задание идем.
   Молодой солдатик виновато отступил в строй. Мне стало жаль его. Но что поделаешь, в разведке нужна сила.
   Обойдя весь строй, Люленков выбрал только троих: Севостьянова, Цимбалюка да крепыша Хамидуллина. Этот уже был обстрелян, воевал до ранения в Сталинграде.
   Я привел отобранных в жилье разведчиков – сарай в лесу. Они остановились у двери, не зная, куда положить свои вещички.
   – Проходите к столу, ребята, – подбодрил их я. – Жмаченко, ну-ка накорми хлопцев. А вы садитесь, чувствуйте себя как дома.
   Разведчики поднялись с сена, расстеленного на полу, разглядывали новичков.
   – Ты прямо запорожский казак, – сказал Пролеткин усатому украинцу.
   – А я и е запорижский казак. Мои диды булы настоящи запорижски казаки. Тильки я верхом на тракторе козаковал.
   – Значит, дед казак, отец твой сын казачий, а ты хвост собачий, – вставил Голощапов.
   Цимбалюк укоризненно посмотрел на него:
   – А ще разведчик! Такий некультурный – незнакомому человеку глупи слова говоришь.
   – Гуртуйся до мэнэ, земляк, – позвал Шовкопляс, – мы с тобой побалакаем.
   – Комбайнер был, тракторист прибавился – можно хохляцкий колхоз создавать, – подначивал Саша Пролеткин.
   – Точно! – согласился Шовкопляс. – Мы и тэбэ примем. Жирафов та бегемотив разводить будешь.
   – А ты, паря, откуда? – спросил Рогатин другого новичка.
   – Я с Кубани, – с готовностью отозвался Севостьянов и чуть замялся: – Профессия у меня не шибко боевая – пекарь. Но силенка есть. До механизации тесто вручную месил. За смену, бывало, не одну тонну перекидаешь. – Севостьянов уперся локтем в стол, предложил: – Давай, кто хочет испробовать?
   Первым подошел Саша Пролеткин. Пекарь, даже не взглянув на него, свалил Сашину руку, будто пустой рукав. Следующей жертвой был Жук. Севостьянов по очереди, не напрягаясь, положил всех. Устоял лишь Иван Рогатин, но пекаря, как ни старался, одолеть не смог.
   – Вот чертушка! – восхищался Пролеткин. – Вот это токарь-пекарь!
   – Гвозди есть? – спросил Севостьянов.
   – Найдем, – пообещал Саша.
   Он снял со стены автомат и, раскачав гвоздь, дернул его, но неудачно. Покачал еще и, наконец, вытянул.
   Севостьянов осмотрел этот большой старый гвоздь, попросил Шовкопляса, сидевшего у дверей:
   – Дай-ка, друг, полешко или палку.
   Потом он поставил гвоздь острием на стол, накрыл шляпку полешком, пояснил:
   – Чтоб руку не повредить…
   И не успели разведчики опомниться, как Захар несколькими ударами вогнал гвоздь кулаком в стол почти до самой шляпки. Все одобрительно загудели, а Севостьянов скромно объявил:
   – Это полдела. Теперь надо его вытянуть.
   – Без клещей? – изумился Пролеткин.
   – Клещами каждый сумеет, – снисходительно заметил Захар. Он ухватился за оставленный кончик гвоздя, сдавил его так, что пальцы побелели, и выдернул одним рывком.
   – Слушай, да тебе можно в цирке выступать! – воскликнул Саша. – Подковы гнуть. Доски ломать.
   – Ломать я не люблю. Моя сила смирная, буду жив – опять пойду людей хлебушком кормить. Ничего на свете приятнее хлебного духа нет! Иду на работу, за километр чую – вынули там без меня буханки или они еще в печи доходят. Эх, братцы, до чего же дивная работа – хлеб выпекать! Намаешься за смену, ноги не держат, руки отваливаются. А утром встаешь свеженький, как огурчик, и опять бежишь к своему хлебушку.
   – Да, твой хлебушек, наверное, не то, что этот, – сказал Пролеткин, постучав зачерствевшей буханкой по столу.
   – Этот еще куда ни шло, – возразил Жмаченко. – Ты немецкий трофейный посмотри. По-моему, в нем наполовину опилки.
   Жмаченко принес из своего закутка буханку в плотной бумаге. На бумаге было помечено: «Год выпечки – 1939».
   Севостьянов с любопытством осматривал это удивительное изделие.
   – Ты на вкус попробуй, – потчевал Жмаченко.
   Буханка внутри была белая, но когда Захар откусил кусок, совершенно не почувствовал хлебного вкуса.
   – Опилки!
   – Эрзац и есть эрзац, – подвел итог Рогатин,
   – Ну а ты чего молчишь? – спросил старшина Хамидуллина.
   – Очередь не дошла, – дружелюбно ответил тот.
   – Тебя как звать?
   – Наиль.
   – А где ты жил, чего делал?
   – Жил в городе Горьком, на Волге. Делал автомобили-полуторки, «эмки».
   – Лучше бы танков побольше наделал, – буркнул Голощапов.
   – Не моя специальность, – отшутился Хамидуллин.
   – Семья есть?
   – Нет. Не успел обзавестись.
   – Это хорошо, – вздохнув, сказал старшина.
   – Почему?
   – В разведке лучше служить несемейному. Без оглядки работает человек… Ну а, кроме автомобилей, чем еще занимался?
   – Спортивной борьбой. Второй разряд имею.
   Жмаченко оглядел разведчиков, будто искал, кто бы испытал силу Хамидуллина.
   – Может, ты, Рогатин? – спросил старшина.
   – Ну его, он всякие приемы знает, – отмахнулся Иван.
   – Знаю, – подтвердил Хамидуллин, – и вас научу, если захотите.
   – Давай, показывай!
   Наиль осмотрелся, покачал головой:
   – Тут нельзя, я тебе ребра переломаю. На просторе надо.
   – Испугался! – выкатив грудь, петушился Саша.
   – Ну, хватит, братцы, – вмешался я. – Айда на занятия. Новичков поучим и сами кое-что вспомним. В форме нужно быть.
* * *
   И вот настала ночь, когда, по показаниям пленных, немецкая армия должна ринуться в наступление.
   В наших окопах никто не спал, все были наготове. Я вглядывался в темноту, знал лучше многих, какие огромные силы стянуты сюда противником.
   Легкий ветерок приносил с полей запах созревших трав. Ночь была теплая.
   В два часа двадцать минут советское командование преподнесло врагу убийственный «сюрприз»: черноту ночи вспороли яркие трассы «катюш», загрохотала ствольная артиллерия. Огонь и грохот контрартподготовки были так сильны, что казалось, будто рушатся горы. За несколько минут артиллеристы израсходовали боекомплект, рассчитанный на целый день напряженного боя.
   – Что сейчас творится у них там! Страшное дело! – крикнул я стоявшему рядом Люленкову, но тот в гуле и грохоте не расслышал меня.
   Я представлял себе вражеские траншеи, набитые солдатами, сосредоточенными для атаки. Им не хватает блиндажей, чтоб укрыться от огня, и сейчас они лежат вповалку друг на друге. Танки, выдвинутые на исходные рубежи, горят, не успев вступить в бой. Тысячи тонн снарядов, предназначенных для разрушения и подавления нашей обороны, взрываются на огневых позициях своих батарей, опрокидывая, ломая, калеча все вокруг. «Да, Сережа, – подумал я о Коноплеве, – твоя жизнь дорого обошлась фашистам. Мы узнали день и час их наступления и вот долбанули в самый опасный для них момент!»
   И все же, несмотря на значительные потери, в пять часов тридцать минут противник перешел в наступление. На полк Кортунова двинулись танки. Их было так много, что они образовали бы сплошную стальную стену, если б не построились в шахматном порядке в несколько линий, накатывающихся одна за другой, как волны.
   Сражение это для каждого из его участников имело свои масштабы. Для советского Верховного Главнокомандования оно представлялось как одновременное сокрушение двух сильнейших группировок противника – орловской и белгородской. Для командира дивизии Добровольского командира полка Кортунова главный смысл состоял в отражении таранного удара танков, обрушившихся на их боевые порядки. А для меня это была смертельная схватка с одним-единственным «тигром», ворвавшимся в расположение разведчиков.
   Я впервые увидел такую махину. Она была огромна и угловата. Уже по формам ее можно было судить, насколько прочна и толста броня «тигров». При таком надежном броневом прикрытии обтекаемость не обязательна.
   За «тиграми» следовали автоматчики с засученными рукавами. Эти их засученные рукава действовали устрашающе – шли вояки, знающие свое дело. Шли как на работу, с твердым решением не останавливаться ни перед чем!
   Но времена настали другие, и не то оружие в наших руках. Теперь немецким пикировщикам, как они ни старались, не удалось построить карусель над головами обороняющихся. Едва они появились, как на них тут же обрушились из-за облаков наши истребители. Защелками скорострельные пушки, и задымили черными шлейфами «юнкерсы» и «мессершмитты», падая на землю один за другим. Падали и наши «яки» и «лавочкины». Однако сбросить бомбы точно на боевые порядки наземных войск они не дали.
   Даже «тигры» выглядели несокрушимой силой лишь издалека. А как только приблизились на прицельное расстояние, новые наши пушки ЗИС стали пропарывать броню особыми снарядами и сжигать танки.
   Матушка-пехота сидела в траншеях, не трепеща от волнения, хорошо зная, что все это должно было двинуться на нее именно в тот час, именно с этих направлений и в таком именно количестве. Под рукой у солдат лежали теперь не хрупкие стеклянные бутылки с горючкой, а специальные противотанковые гранаты. И в каждом взводе были еще противотанковые ружья с длинными, словно водопроводные трубы, черными стволами. Они прожигали шкуру «тиграм», ослепляли их, сбивали с катков гусеницы.
   «Да, теперь мы не те, – думал я, – теперь нас так просто не возьмешь! Народ тертый, солдат битый, тот самый, который трех не битых стоит». Я взглянул на своих бойцов. Стоят молча, исподлобья рассматривая черные кресты на бортах «тигров», пушки с набалдашниками, скрежещущие и клацающие, начищенные землей до блеска траки.
   Я понимал – надо, чтобы атака захлебнулась на первой позиции. Но от ощущения спокойной уверенности в своих силах у меня возникло странное желание: неплохо, если бы хоть один из «тигров» прорвался сюда, во второй эшелон полка, где, как обычно, находился в резерве взвод разведки. Не терпелось самому встретиться с этим чудовищем.
   Словно исполняя это неразумное желание, «тигры» дошли и до первой, и до второй траншеи. Их подбивали, жгли, подрывали, но уцелевшие лезли вперед, сметая на своем пути все живое.
   И настал момент, когда «тигр» направил свой пушечный ствол прямо мне в лицо. Круглая дыра этого ствола оказалась такой необъятной, что заслонила поле боя и то, что творилось в небе. «Сейчас из этой дыры вылетит огненный сноп, и от меня не останется ничего», – мелькнуло в сознании.
   Уверенность, которая совсем недавно наполняла душу, вдруг испарилась. Желание потягаться с «тигром» показалось глупостью, которая и привела к беде. «Сам, дурак, напросился, теперь получай!»
   Танк выстрелил. Огонь ослепил меня, и сразу же наступила глубокая тишина. Так бывает в кино, когда пропадает звук. Я видел: по-прежнему вокруг вскидывается земля от разрывов снарядов, солдаты что-то кричат, раскрывая рты, но все это беззвучно. «Лопнули перепонки», – будто не о себе подумал я, не отводя глаз от подползающего еще ближе «тигра».
   Когда жаркое дыхание машины коснулось уже моего лица, я метнул гранату. Беззвучно вскинулся еще один фонтан земли и дыма. Танк непроизвольно крутнулся на исправной гусенице, а другая, перебитая, железным удавом сползла на землю. Я, а за мной Рогатин и Шовкопляс кинулись вперед. Знали – чем ближе к танку, тем безопаснее.
   Иван взобрался на танковую корму и встал над люком, держа автомат наготове: экипаж попытается исправить гусеницу или, в крайнем случае, удрать, чтобы не сожгли в этой железной коробке. Рогатин мгновенно сунул ствол автомата в щель и пустил внутрь машины длинную очередь. Крышка, теперь уже никем не придерживаемая, легко поддалась сильному рывку Шовкопляса. Он добавил в чрево танка лимонку и тут же захлопнул люк, чтобы не попасть под осколки.
   Я не слышал взрыва гранаты, только увидел желтый дымок, потекший из щели прикрытого люка. Шовкопляс и Рогатин безголосо двигали губами. «Неужели оглох навсегда?» – и показал ребятам на свои уши, помахал руками – ничего, мол, не слышу. Иван настойчиво кивал куда-то назад. Оглянувшись, я убедился, что немецкие танки не только горели. Поредевший их боевой порядок все глубже вклинивался в нашу оборону. «Тигры» и сопровождавшая их пехота уже миновали и штаб, и тылы полка, устремлялись куда-то к дивизионным резервам. «Как же нас автоматчики не побили?» – удивился я и спрыгнул назад в окоп: приближались новые немецкие танки. Только эти шли уже не сплошным развернутым фронтом, а отдельными подразделениями, рассредоточено.