Я вышел на площадь. Яркое солнце освещало людей. Все куда-то спешили, озабоченные неотложными делами. А я уже чувствовал себя над этим жизненным круговоротом, где-то в стороне от него. Такое ощущение бывало в нейтральной зоне или в тылу фашистов: где-то полк, друзья, мама, а я вдали от них вершу очень важное и нужное для всех дело. Вот и теперь было такое же состояние: каждый дом, автомобиль, прохожий были дороги и близки моему сердцу, не хотелось с ними расставаться, с радостью жил бы в этой милой суете. Но уже свершилось: скоро получу новое задание, которое придется выполнять, может быть, всю жизнь.

В разведке не бывает мирного времени

   Учебное заведение, в которое я был направлен, находилось под Москвой. На электричке с Белорусского вокзала доехал до нужной остановки. Сразу от платформы начинался лес, никаких признаков жилья не было. Пройдя лесом минут десять, я увидел аккуратный, чистенький городок, обнесенный забором. У проходной – охрана. Это и было то, что в разговорах называлось «разведшколой», а официально в секретных документах именовалось «Высшая разведывательная школа Главного разведывательного управления».
   В городке было три основных здания – четырехэтажный учебный корпус, здесь же управление школы, трехэтажный – западный факультет, трехэтажный – восточный факультет и несколько небольших домов – спортзал, столовая, автопарк с учебной техникой, казарма для охраны, гараж и разные складские помещения.
   Мандатная комиссия под председательством начальника школы генерал-лейтенанта Кочеткова, небольшого роста, круглолицего, не похожего на разведчика, определяла, на какой факультет подходит кандидат.
   Члены комиссии заранее знакомились с личным делом офицера, а на мандатной комиссии только уточняли какие-то детали из аттестаций. И, что особенно удивило меня, очень внимательно разглядывали внешность. Меня даже попросили:
   – Повернитесь в профиль.
   Пошептавшись, члены комиссии закивали головами, и генерал Кочетков объявил:
   – Вы зачисляетесь на западный факультет, будете специализироваться на англо-американское направление.
   Как я узнал позже – внешность имела очень важное значение: разведчик, даже если он не будет на нелегальном положении, не должен отличаться своей внешностью от населения этой страны. Вот и сортировала мандатная комиссия: широкие скулы, приплюснутый нос, чуть раскосые темные глаза, невысок ростом: на восточный факультет (Турция, арабские страны, Япония, Индокитай). Светлые волосы и глаза, высокий, средний рост, правильные черты лица – западный факультет (Европа, Америка, Канада, Скандинавия).
   Поселяли слушателей в здании своего факультета по два-три человека в комнате. Соседом моим стал подполковник Корбут Иван Васильевич, командир партизанской бригады. В 1942 году его забросили в тыл немцев с задачей создать отряд и совершать диверсии в тылу. Был тогда Корбут капитаном, отряд создал, который со временем разросся в бригаду, Корбут получал очередные звания и ордена за выполнение не только диверсий, но и разведывательных заданий. Был он человеком веселым, общительным.
   Меня несколько смутило старшинство соседа в звании, но Корбут сразу простодушно сказал:
   – Тебя как зовут? Владимир? Меня Иван. И никаких званий и отчеств. Нам с тобой три года трубить вместе. Поэтому будем жить легко и просто. Согласен? Ну и порядок!
   Я с тайным любопытством поглядывал на окружающих: здесь были опытные разведчики – от капитана до подполковника, не старше тридцати лет. У каждого на груди ордена и медали или несколько рядов орденских планочек.
   Сколько отчаянных и невероятных дел свершили эти разведчики в годы войны! И сколько им еще предстоит приключений в будущем!
   Учеба увлекла меня своей необычностью, все было в новинку, предметы изучения назывались очень своеобразно: «Спецподготовка» – тонкости и хитрости практической работы: вербовка агента, явки, передача сведений, обнаружение и уход от слежки. «Фотодело» – работа с миниатюрными фотоаппаратами величиной с пуговицу. «Спецтехника» – перлюстрация почты, подделка документов и т. д. «Вождение» – практика на автомобилях различных марок. «История разведки», «История дипломатии», «Страноведение» – изучение страны, в которой предстоит работать: ее история, культура, экономика, ну и, конечно, вооруженные силы. Язык для меня – английский. В Ташкентском училище немецким языком занимались два раза в неделю по два часа, здесь язык считался одним из основных предметов – четыре часа ежедневно, при этом один преподаватель на троих слушателей, за четыре часа он буквально переворачивал мышление на английский лад. А что будет через три года? Мне очень понравился английский и перспектива овладеть им в совершенстве. Преподавателем был пожилой разведчик Валерий Петрович Столяров, он несколько десятилетий проработал в Америке и так ассимилировался, что по-русски говорил с акцентом. С первых дней он стал не только преподавателем, но и другом; седой, с отцовским взглядом, он так искренне хотел научить «ребят» говорить по-английски, что кроме часов, отведенных для классных занятий, высматривал «своих» вечером в кинозале, в библиотеке, на спортплощадке и всюду объяснялся с ними только по-английски. Через месяц запретил говорить с ним по-русски, все общение – только на английском языке. Он весь отдавался работе, наверное, у него не было семьи: с утра до ночи он находился в школе.
   Я с некоторой жалостью думал: «Вот она, судьба разведчика, всю жизнь ходил по лезвию бритвы, и на старости нет ничего, кроме работы».
   На первой вводной лекции начальник школы генерал Кочетков начал издалека, с библейских времен, когда Ной после Всемирного потопа выпустил с ковчега птиц, чтобы узнать (разведать), есть ли суша. Птицы не вернулись – значит, нашли землю. Слово «разведать» содержит в себе основной смысл действия – «ведать», знать, разузнать что-то. Он изложил историю разведки с древних времен до современной сложнейшей государственной службы, когда ни одно решение правительства не принимается без изучения соответствующей информации, не говоря уже о решениях командования всех степеней в мирное и военное время. Разведка очень деликатный, тщательно оберегаемый тайный организм, который должен знать все и не допускать утечки никаких сведений о себе.
   В конце лекции генерал несколько разочаровал меня, сказав, что слушателям надо отказаться от восприятия разведки как области романтических и загадочных подвигов, это – тяжелая, опасная и в какой-то степени неблагодарная работа.
   В каждой разведывательной операции ее участникам известно только то, что положено и необходимо знать для выполнения своей конкретной задачи. Или, как по этому поводу пишется в официальных документах: «Ознакомлен в части, касающейся…»
   Исполнители (многие из них не знают друг друга), как пчелы, собирают информацию и приносят (или отправляют) ее в улей (ГРУ). Те, кто работает в этом «улье», устанавливают ее качество (сравнивают с другими – не дезинформация ли?), определяют ее полезность (что-то новое; подтверждение или опровержение ранее известного), находят место этой крупице в сочетании с другими данными. Таким образом она попадает в доклад, касающийся определенного направления, или в сводку за какой-то период времени.
   Эти данные докладываются государственным и военным руководителям, чтобы они не вслепую, а зная все необходимое о нынешнем или будущем противнике, принимали безошибочные решения.
   Разведка – единственная военная профессия, в которую не назначают в приказном порядке.
   В разведку идут служить только по желанию. И даже работая в этой системе, разведчик не слышит приказного, командирского тона начальства. С ним чаще говорят так: «Мы хотим поручить вам…» или «Как вы смотрите, если мы вас отправим…» Строевой офицер не имеет права отказаться от выполнения приказа. А разведчика могут спросить: «Согласны?» или «Что вы думаете об этом?»
   И он должен твердо ответить – берется он за выполнение этого задания или нет.
   Обычно разведчик не отказывается от поручаемого дела. Так происходит потому, что те, кто его подобрал, отлично знают его возможности, иначе они с ним не завели бы разговор об этом задании. Работа разведчика всегда связана со смертью, возможными пытками, длительным или пожизненным тюремным заключением. За рубежом разведчик превращается в преступника, потому что преступает законы страны, на землю которой его заслали.
* * *
   Однажды, вернувшись в свою комнату после окончания занятий, Иван Корбут предложил мне:
   – Давай вечерком погуляем, сходим в ресторан. Была у меня мечта, если выберусь живым из немецкого тыла, буду целую неделю кутить в самом шикарном ресторане.
   Меня удивила не мечта Ивана и его предложение участвовать в таком гулянье. Невольно вспомнились однокашники по училищу, которые меня предали и доносили о разговорах. Может быть, в разведшколе таким способом проверяют моральную устойчивость слушателей? Чтобы не обижать Корбута подозрением, я схитрил:
   – Ваня, я не могу с тобой пойти в ресторан, потому что мне не на что пригласить тебя на ответное угощение. Моего капитанского жалованья на это не хватит. К тому же я половину матери отсылаю ежемесячно.
   – Вот чудак! Никаких ответных не нужно. У меня денег до черта! В тылу у немцев деньги некуда было тратить. За два года полчемодана накопилось. Родственников нет, все погибли во время оккупации. Жену еще не завел. Некому было тратить. Так что не сомневайся! Какой в Москве самый шикарный ресторан?
   – В этом деле я профан, не был еще ни разу в жизни в ресторане. Не довелось ни в Москве, ни в Ташкенте: училище, тюрьма, война, какие уж тут рестораны!
   – Тем более! Неужели тебе не интересно?
   Затея Ивана была заманчива, говорил он искренно, и я согласился. Мы еще не приобрели гражданских костюмов, в них не было надобности. В первые годы после окончания войны в цивильное не переодевались, в военной форме при орденах всюду встречали с уважением.
   Нагладив брюки, начистив награды, Иван и я отправились кутить. Мы приехали в центр Москвы и, выйдя из метро «Площадь Революции», сразу обнаружили огромную гостиницу «Москва» с рестораном, через площадь «Метрополь», а прямо напротив выхода из метро, прилепленный к гостинице «Москва», сиял белый, украшенный старинной лепкой «Гранд Отель». (Теперь уже нет этого ресторана, его поглотил при реконструкции комплекс «Москвы», охвативший целый квартал.) В глаза бросилась сияющая яркими огнями реклама «Гранд Отеля».
   – О! – воскликнул Иван. – Это то, что нам нужно! «Гранд Отель», грандиозно!
   Мы вошли в шикарный вестибюль – белый мрамор, зеркала в золоченых рамах, хрустальные люстры, швейцары и гардеробщики, похожие на адмиралов, в коричневых, отделанных золотыми галунами одеждах. Здесь был иной мир, какого я прежде никогда не видел.
   Холлы и главная зала ресторана были белые, с золотом, стены, потолки в лепке, зеркала в проемах между окнами обрамлены золотым вычурным багетом, и даже мебель – столы и кресла на замысловатых ножках – тоже была белой с золотом. Как я позже узнал, это был стиль какого-то Людовика, номер которого я не запомнил.
   Расположились за столиком в углу, здесь показалось уютно и удобно, все и всех хорошо видно. Некоторое время я и Иван сидели молча, не то чтобы подавленные, а наоборот – вознесенные в какую-то сказочную нереальность.
   У меня, как в калейдоскопе, проносились в голове: тюремная одиночка, лесоповал, траншеи, залитые дождевой водой, расстрел компании Серого, прыжок с ножом на часового у знамени… Я думал: «Вся эта сказочная роскошь существовала, действовала в те же дни и часы, когда я проходил через те далекие теперь передряги. Когда темной ночью разведгруппа была на краю гибели, а Костя Камилевич кинулся на пулемет, в этом ярко освещенном зале, под звуки джаза, может быть, вон та красивая, элегантная женщина так же, как и сегодня, танцевала с седым мужчиной, явно иностранцем, у него вместо галстука непривычная для нас бабочка».
   Иван тоже сидел молча и, видимо, переживал нечто похожее.
   Любезный официант в полупоклоне, но с достоинством записал в блокнотик все, что мы заказали, и упорхнул неслышной походкой.
   Посуда, ножи, вилки, салфетки, – все было особенное, именное, с вычурной монограммой «Гранд Отеля». Заказанную поллитровку водки принесли не в бутылке, а в изящном графинчике. Иван разлил водку в фужеры, предназначенные для воды, и сказал, показывая на маленькие рюмочки:
   – Этими фигурками мы с тобой до утра не охмелеем.
   Выпили с наслаждением, водка была холодная, графинчик даже вспотел, потому что бутылку, достав из холодильника, перелили в него.
   После первого графинчика, заказав второй, стали более внимательно приглядываться к окружающим, и, разумеется, взоры дольше задерживались на женщинах.
   Все они казались мне необыкновенными, таких я не встречал в своей прежней жизни: многие в длинных платьях, но сшитых так, что фигура просматривается во всех подробностях, обнаженные плечи и руки, ухоженные лица загадочные и одинаковые. Мне даже подумалось: они как постоянный инвентарь этого ресторана, как неизменные манекенщицы в журналах мод.
   Однако спустя некоторое время я стал различать женщин, они оказались разными по внешности, по фигурам и по возрасту. И некоторые из них с интересом поглядывали в нашу сторону и даже проявляли явное желание быть замеченными.
   – Может быть, потанцуем? Нам не откажут вон те две за столиком, недалеко от оркестра. Они без ухажеров. – предложил Иван.
   Когда-то в школе и в училище я танцевал с девушками, но это было так давно, что теперь я засомневался,
   – Получится ли? Я всю войну об этом даже не думал.
   – Получится, – сказал уверенно Иван, – танго пойдем танцевать. В танго ничего не надо ногами выделывать, ходи и ходи под музыку, вот тебе и танго. – И как только заиграл оркестр, Иван поднялся и скомандовал: – Пошли! Вперед, без страха и сомнения.
   Дамы охотно приняли приглашение офицеров. Взяв женщину за талию и ощутив аромат, который нежной волной прошелся по лицу, я почувствовал легкое головокружение. Партнерша была податлива, она казалась почти неосязаемой в скользящей шелковой ткани своего платья.
   – А почему вы одни, где ваши дамы?
   – Пока не завели, мы недавно с фронта, прибыли учиться в академию, все время на занятиях, не до дам, – сразу все откровенно изложил я и тут же спросил: – А вы почему без ухажеров?
   – Мы с подругой зашли полакомиться кофе и пирожными. Здесь делают особенно хороший кофе. Ну а потом решили и музыку послушать.
   – Давайте знакомиться, – предложил я. – Меня зовут Владимир.
   – А меня Мария.
   – Может быть, мы объединимся, – предложил я, – переходите за наш столик.
   Партнерша несколько отстранилась от меня, улыбка сошла с ее губ:
   – Извините, но мы не из тех, кто приходит в ресторан заводить знакомства.
   Я стал оправдываться:
   – Я не хотел вас обидеть, просто вас двое и нас двое, вы здесь случайно, и мы случайно.
   – Нет, нет, переходить за ваш стол просто неприлично…
   Мелодия оборвалась. Я повел партнершу к ее столу и на ходу спросил:
   – Ну а танцевать будем?
   Мария заулыбалась:
   – Будем, это можно!
   Во время следующего танца разговор продолжился. Я узнал, что Мария журналистка, работает в газете, в какой именно – она не сказала.
   Из ресторана вышли вместе, а провожать подруг пошли врозь. Я доехал с Марией до метро «Арбатская». Выйдя на платформу, Мария сказала:
   – Дальше меня провожать не нужно. А чтобы вы не подумали, что я хочу от вас избавиться, запишите мой телефон, спрашивайте Марию, меня позовут. У вас в академическом общежитии, конечно, телефона нет.
   Мне было очень хорошо с Марией, она держала себя просто, остроумно шутила, все понимала с полуслова. Казалось, что мы давно знакомы, и не хотелось расставаться.
   Но Мария настояла на своем, дальше провожать не позволила:
   – Если вам понравился сегодняшний вечер, звоните в следующее воскресенье, опять потанцуем.
   В общежитии я рассказал обо всем Ивану, а тот, в свою очередь, тоже показал телефон Танечки.
   – В следующий выходной встречаемся! – весело подвел итог Корбут. – Видишь, как здорово получилось, а ты артачился! Теперь у нас будут дамы сердца, и мне кажется, знакомство наше весьма перспективное. – Иван подмигнул и добавил: – Во всех отношениях!
   Знакомство оказалось действительно удачным, после каждой встречи Мария все больше нравилась мне. Несколько смущало некоторое превосходство Марии в образовании, я ощущал это во всех разговорах, но с другой стороны, и сам чувствовал, что старался быть на высоте, соответствовать ее уровню, а это весьма полезно вообще и для будущей работы в особенности.
   Через некоторое время я уже стал подумывать: а не та ли Мария единственная, которую посылает судьба на долгие годы? Готов был сделать официальное предложение, если бы не очередной неожиданный поворот в моей жизни. Уж, казалось бы, сколько было таких крутых поворотов, но судьба, видно, еще не исчерпала все, что предназначала.
   В субботу, после последней лекции, адъютант начальника школы встретил меня у выхода и сказал:
   – Карпов, зайдите к шефу, он вас ждет прямо сейчас.
   Гадая, зачем понадобился начальству, к тому же так срочно, я поспешил на третий этаж.
   В кабинете кроме генерала Кочеткова был незнакомый мне посетитель в гражданском. Доложив о прибытии, я встал перед столом генерала. Тот молча посмотрел на меня очень внимательно, потом перевел взор на посетителя и молвил:
   – Вот наш ухажер.
   Я, ничего не понимая, смотрел то на генерала, то на гражданского. Наконец, Кочетков спросил:
   – У вас есть знакомая Мария?
   – Да, я знаком с Марией, встречаюсь с ней, она журналистка.
   – Она такая же журналистка, как я папа римский, – съязвил генерал. – Она жена английского разведчика и сама разведчица, и зовут ее Мэри. Вот, товарищ майор Савельев из КГБ расскажет тебе о ней более подробно.
   Но товарищ из КГБ рассказывать не стал, а спросил:
   – Как далеко зашли ваши отношения?
   Я все еще не мог прийти в себя от того, что услышал. Пожав плечами, коротко ответил:
   – Танцуем. Встречаемся и танцуем.
   – Где встречаетесь, впрочем, нам известно. О чем она вас спрашивает? Интересуется ли служебным положением?
   – Я сказал, что учусь в академии.
   Кочетков, недовольный тем, что его подчиненный вляпался в неприятную историю, иронически бросил:
   – Так она тебе и поверила. После того как ты с ней расставался на Арбате, а она тебе не разрешала себя провожать, за тобой шел хвост. А ты его привел сюда, к школе. Академик! Скажи спасибо, что товарищи, – генерал кивнул на кагэбэшника, – засекли тебя быстро, а то бы устроила тебе Мэри какую-нибудь пакость, чтобы ты не мог открутиться от вербовки.
   У меня волосы зашевелились на голове, я это ясно ощутил. Помчались путаные мысли:
   «Опять арест? Не зря же здесь кагэбэшник! Точно арестуют. Вот так угораздило! Связь со шпионкой! Сейчас генерал объявит об отчислении из школы и этот чистенький штатский скажет: “Пройдемте в машину”».
   Но майор Савельев заговорил о другом:
   – Мы посоветовались у нас и с вашим командованием и решили, если Мэри вышла на вас, то лучше мы ее покрутим, чтобы она не занялась кем-то другим и не залучила в свои сети неопытного офицера. Она с подружкой специально охотится за военнослужащими. Не вы один у нее на примете. Так вот, продолжайте с ней встречаться, ухаживайте. Чтобы она ничего не заподозрила, проявляйте к ней мужской интерес. Будьте понастойчивее. Может быть, она будет вас дразнить и приоткроется, станет задавать какие-то конкретные вопросы. Обо всем будете меня информировать после каждой встречи. Я буду приезжать сюда. Подполковнику Корбуту ничего не говорите. Мы с ним побеседуем и поставим задачу постепенно прервать отношения с Таней, она машинистка в посольстве, активной работой не занимается. Мэри иногда берет ее для прикрытия. Вот вам деньги для ухаживания. Распишитесь. – Майор подал деньги и бумагу для подписи. – Вам все ясно?
   – Так точно, – встав, ответил я.
   – Ну, иди, ухажер, – на этот раз шутливо сказал Кочетков. Вернувшись в свою комнату, я старался не выдать свое состояние Ивану, хотя и предполагал, что после беседы, которую провели и с ним, Корбут, будучи в курсе дела, не станет лезть в душу и обременять какими-то расспросами.
   Но я ошибся. Корбут, возвратившись с беседы, на которую его вызвали после меня, по своей простоте и доброте тут же сказал напрямую:
   – Славно мы с тобой погуляли. Я виноват. Я тебя втравил в эту историю. Но жить нам вместе, и чтобы эта жизнь не стала нудной и фальшивой, пусть все будет по-прежнему. Мы останемся друзьями. А насчет дела, которое нам поручено, – мы разведчики, и будем каждый играть свою партию.
   У меня сразу полегчало на душе – какой же умный и добрый человек Иван Васильевич, сразу снял камень с души, все поставил на свои места, и жизнь пошла легко и свободно, как до этого несчастного загула.
   С Марией встречи продолжались регулярно. При первом свидании, после того как я узнал, кто такая Мария, я приложил много сил, чтобы не быть скованным. Как советовал майор Савельев, во время танцев стал более плотно прижимать к себе партнершу и, к немалому удивлению, обнаружил ее податливость и ответное желание к этому сближению. В разговорах теперь каждый вопрос Марии тщательно взвешивал, старался выявить в ее словах какой-то подтекст. Но Мария, как и прежде, вела себя очень непринужденно и в словах ее не проскальзывало ничего подозрительного. Только однажды она сказала:
   – Мы с тобой часто бываем в ресторанах, а зарплата у тебя капитанская. Я ведь тоже кое-что зарабатываю. И поскольку мы удовольствие получаем на равных, может быть, я возьму половину расходов на себя?
   Я разыграл оскорбленность:
   – За кого ты меня принимаешь? Я офицер. Не хватало, чтобы ты меня в ресторан водила. Нет, милая, я в альфонсы не гожусь!
   – Не обижайся, глупый, я тебе помочь хотела. Жизнь есть жизнь. За все надо платить, и питаться тебе надо. Деньги на меня тратишь, а в столовой ищешь, что подешевле?
   – Я прошу тебя, раз и навсегда прекрати эти разговоры, – отрезал я, но подумал, что надо оставить для Мэри какую-то надежду, и поэтому добавил: – Если у меня возникнут какие-то затруднения, я у тебя по-дружески попрошу взаймы. Разумеется, с отдачей. И надеюсь, такой надобности не возникнет.
   Мария очень крепко прижалась ко мне после этих слов и впервые сама поцеловала в губы. Мне показалось, что в этом эпизоде Мария была больше женщина, чем разведчица.
   Рассказывая майору Савельеву о своих наблюдениях, я не скрыл и это подозрение. Савельев порекомендовал:
   – Действуйте еще настойчивее в этом направлении. Вы ей нравитесь. У нас есть в посольстве свой информатор, по наблюдению за ней, Мэри увлеклась вами не на шутку. Женщина есть женщина. К тому же она, как нам известно, вообще слаба к мужчинам. Муж ее очень загружен делами и, видно, не удовлетворяет свою страстную женушку. В общем, действуйте по этой линии, кто знает, может быть, не она вас, а мы ее вербанем.
   Мэри, будто подтверждая слова майора, на очередном свидании предложила:
   – Хоть ты и отказывался от моей помощи, я все же нашла возможность облегчить наше положение. Подчеркиваю – наше! – чтобы ты не обижался. Зачем нам тратиться в ресторанах? Мы можем побыть вдвоем, потанцевать, распить бутылочку вина на квартире моей подруги. Она всегда готова нас принять. Живет она одна, никто нам мешать не будет.
   Подруга Марии оказалась не только приветливой, но и догадливой: после первого знакомства она в своей квартире не появлялась. Мы оставались одни. И тут уж Мария взяла инициативу на себя полностью. Выпив вина, она танцевала и так прижималась, что не оставалось никаких сомнений в ее намерениях. И намерения эти были совсем не разведывательного плана. Не задавая никаких подозрительных вопросов, Мария потянула меня в кровать и стала сбрасывать с себя одежду
   Я медлил делать то же, и тогда она сама стала быстро помогать мне раздеться.
   Оглядела меня голого и с восхищением сказала:
   – Ты – настоящий Аполлон!
   Я действительно был хорошо сложен. Тренированные мышцы украшали от плеч до ног. В постели Мария покрыла поцелуями все мое тело. Делала это молча. Только изредка издавала звуки, похожие на стон…
   У меня так сложилась жизнь, что не было опыта в делах амурных. Целовался с девочками в школе, прижимался к Ире, но на этом сексуальный опыт и кончался. В тюрьмах, лагерях, на фронте женщин не встречал.
   Получалось так, что, оказавшись в постели, я больше походил на смущенную девушку, а опытная Мэри умело обладала мной, как полагалось бы мне, мужчине.
   Но это перемещение в ролях продолжалось недолго. У меня за долгие годы невинной жизни накопилось много сил, к тому же я даже не подозревал раньше, что обладаю еще и такими мужскими достоинствами, которые очень высоко ценят женщины. Мария выла и стонала подо мной, искусала мне шею и плечи. Потом, обессилев, упала, раскинув руки, словно потеряла сознание. А придя в себя, накинулась на меня с новой яростью. И я не пасовал, опять доводил ее до исступления, она рычала и кусалась как помешанная.
   Когда оба, вконец обессилевшие, мы обменивались вялыми поцелуями, Мэри вдруг поглядела на меня очень трезвыми глазами и четко сказала: