Страница:
что-нибудь существенно новое; вследствие сжатого лаконизма его научных
сообщений, которые зачастую бывают лишены каких бы то ни было указаний на
пройденный путь или на обработанные материалы, его труды остаются непонятыми
и незамеченными, и сам исследователь остается неизвестным. Его отвращение к
преподаванию не побуждает его искать учеников, его малая известность
исключает отношения к широкому кругу знакомых, и поэтому он живет обычно не
только по необходимости, но и по собственному выбору - в уединении, не
подвергаясь опасности слишком израсходовать свои силы. Его реакция,
устремленная внутрь, постоянно уводит его опять на тесно ограниченные пути
исследовательской деятельности, которая сама по себе хотя и сопряжена с
большим напряжением и при большой длительности тоже приводит к истощению,
однако не требует добавочных затрат силы на знакомых и учеников. К тому же
следует, конечно, принять во внимание, что явный успех романтика является
живительным и освежающим фактором, которого классик очень часто бывает
лишен, так что он бывает вынужден искать себе единственное удовлетворение в
завершенности своего исследовательского труда. Поэтому мне кажется, что
сравнительно раннее истощение романтического гения происходит оттого, что
его реакция направлена вовне, а не оттого, что его реакция слагается
быстрее.
Свое деление на типы Оствальд не считает абсолютным в том смысле, что
каждый исследователь без всяких оговорок мог бы быть изображен как
принадлежащий к тому или иному типу. Однако он придерживается того мнения,
что "именно совсем великие люди" очень часто самым определенным образом
могут быть отнесены к той или другой конечной группе, тогда как "средние
люди" гораздо чаще занимают в отношении скорости реагирования среднее
положение. /89- S.372/ Объединяя все вышесказанное, я бы хотел отметить, что
биографии Оствальда содержат отчасти ценный материал для психологии типов и
убедительно доказывают совпадение романтического типа с экстравертным, а
классического типа - с интровертным.
В последующем я постараюсь дать общее описание психологии типов.
Сначала я сделаю это для двух общих типов, которые я назвал интровертным и
экстравертным. Далее я попытаюсь дать некоторую характеристику тех, более
специальных типов, своеобразие которых слагается вследствие того, что
индивид приспособляется или ориентируется главным образом посредством своей
наиболее дифференцированной функции. Первые я хотел бы обозначить как общие
типы установки, отличающиеся друг от друга направлением своего интереса,
движением либидо; последние я назову типами функций.
Общие типы установки, как уже было многократно указано в предыдущих
главах, отличаются друг от друга своеобразной установкой по отношению к
объекту. У интровертного отношение к нему абстрагирующее; в сущности, он
постоянно заботится о том, как бы отвлечь либидо от объекта, как если бы ему
надо было оградить себя от чрезмерной власти объекта. Экстравертный,
напротив, относится к объекту положительно. Он утверждает его значение
постольку, поскольку он постоянно ориентирует свою субъективную установку по
объекту и вводит ее в отношение к нему. В сущности, объект никогда не имеет
для него достаточно ценности, и поэтому значение его постоянно приходится
повышать. Оба типа до такой степени различны и их противоположность
настолько бросается в глаза, что наличность их без всяких разъяснений бывает
очевидна даже для профана в психологических вопросах, - стоит только раз
обратить его внимание на это. Всем, конечно, знакомы эти замкнутые, трудно
распознаваемые, часто пугливые натуры, представляющие собой самую сильную
противоположность людям с открытым, обходительным, часто веселым или по
крайней мере приветливым и доступным характером, которые со всеми ладят, а
иногда и ссорятся, но во всяком случае стоят в отношении к окружающему их
миру, влияют на него и со своей стороны воспринимают его влияние.
Понятно, что сначала люди бывают склонны воспринимать такие различия
как индивидуальные случаи своеобразной структуры характера. Однако тот, кто
имел возможность основательно изучить большое число людей, откроет без
труда, что эта противоположность отнюдь не сводима к единичным
индивидуальным случаям, но что дело идет о типических установках, гораздо
более общих, чем можно было бы предположить на основании ограниченного
психологического опыта. Предыдущие главы должны были бы в достаточной
степени показать, что в действительности речь идет о фундаментальной
противоположности, то ясной, то менее ясной, но обнаруживающейся всегда,
когда речь идет об индивидах со сколько-нибудь ярко выраженной личностью.
Таких людей мы встречаем отнюдь не только среди образованных, но вообще во
всех слоях населения; и потому наши типы могут быть указаны как среди
простых рабочих и крестьян, так и среди высокодифференцированных
представителей нации. Разница пола тоже ничего не меняет в этом факте. Эти
противоположности встречаются и среди женщин всех слоев населения. Столь
общая распространенность вряд ли была бы возможна, если бы дело касалось
сознания, то есть сознательно и намеренно выбранной установки. В этом случае
главнейшим носителем такой установки был бы, конечно, определенный,
связанный однородным воспитанием и образованием и, следовательно,
местноограниченный слой населения. В действительности же это совсем не так;
и даже напротив, типы распределяются, по-видимому, без всякого разбора. В
одной и той же семье один ребенок может быть интровертом, другой -
экстравертом. Так как, согласно этим фактам, тип установки в качестве общего
и, по-видимому, случайно распределенного явления не может быть делом
сознательного суждения или сознательного намерения, то он, вероятно, обязан
своим существованием какой-то бессознательной, инстинктивной основе. Поэтому
противоположность типов в качестве общего психологического феномена должна
так или иначе иметь свои биологические предпосылки.
С биологической точки зрения, отношение между субъектом и объектом есть
всегда отношение приспособления, ибо всякое отношение между субъектом и
объектом предполагает видоизменяющиеся воздействия одного на другой. Эти
видоизменения и составляют приспособление, или адаптацию. Поэтому типическая
установка по отношению к объекту суть процессы приспособления. Природа знает
два коренным образом различных варианта адаптации и две обусловленные ими
возможности самоподдержания живых организмов: первый путь - это повышенная
плодовитость при относительно малой обороноспособности и недолговечности
отдельного индивида; второй путь - это вооружение индивида многообразными
средствами самосохранения при относительно малой плодовитости. Мне кажется,
что эта биологическая противоположность есть не только аналогия, но и общая
основа наших двух психологических способов приспособления. Здесь я хотел бы
ограничиться одним только общим указанием, с одной стороны, на особенность
экстраверта, состоящую в способности постоянно растрачиваться,
распространяться и внедряться во все; с другой стороны, на тенденцию
интроверта обороняться от внешних требований и, насколько возможно,
воздерживаться от всякой затраты энергии, направленной прямо на объект, но
зато создавать для себя самого возможно более обеспеченное и могущественное
положение. Поэтому интуиция Блейка недурно определила оба типа как
"prolific" (плодородный) и "devouring (прожорливый) type". Как показывает
общая биология, оба пути удобопроходимы и, каждый по-своему, ведут к успеху;
точно так же и типические установки. То, что один осуществляет посредством
множества отношений, другой достигает при помощи монополии.
Тот факт, что иногда даже дети в первые годы жизни несомненно проявляют
типическую установку, заставляет предположить, что к определенной установке
принуждает отнюдь не борьба за существование, как ее обыкновенно понимают.
Правда, можно было бы, и даже с достаточным основанием, возразить, что и
малому ребенку, и даже грудному младенцу, приходится осуществлять
психологическое приспособление бессознательного характера, ибо своеобразие
материнских влияний в особенности ведет к специфическим реакциям у ребенка.
Этот аргумент опирается на несомненные факты, но он падает при указании на
столь же несомненный факт, что двое детей у одной и той же матери могут уже
рано обнаружить противоположные типы, без того чтобы в установке матери
можно было отметить хотя бы малейшее изменение. Хотя я ни при каких
обстоятельствах не хотел бы недооценить неизмеримую важность родительских
влияний, но все же это наблюдение заставляет нас сделать вывод, что решающий
фактор следует искать в предрасположении ребенка. Вероятно, в конечном счете
это следует приписать индивидуальному предрасположению, что при возможно
наибольшей однородности внешних условий один ребенок обнаруживает такой тип,
а другой ребенок - другой. При этом я, конечно, имею в виду лишь те случаи,
которые возникают при нормальных условиях. При ненормальных условиях, то
есть когда мы имеем дело с крайними и поэтому ненормальными установками у
матерей, детям может быть навязана относительно однородная установка, причем
насилуется их индивидуальное предрасположение, которое, может быть, выбрало
бы другой тип, если бы извне не вторглись и не помешали ненормальные
влияния. Там, где происходит такое обусловленное внешними влияниями
искажение типа, индивид впоследствии обычно заболевает неврозом, и исцеление
возможно лишь при условии выявления той установки, которая, естественно,
соответствует данному индивиду.
Что же касается своеобразного предрасположения, то об этом я не могу
ничего сказать, кроме того, что, очевидно, существуют индивиды, или
обладающие большей легкостью или способностью, или которым полезнее
приспособляться таким, а не иным способом. Тут дело могло бы сводиться к
недоступным нашему знанию и в конечном счете физиологическим основаниям. К
допущению вероятности таких оснований я был приведен тем наблюдением, что
обращение одного типа в другой может нанести тяжелый ущерб физиологическому
здоровью организма, ибо он в большинстве случаев вызывает сильное истощение.
При описании этого и остальных типов необходимо для наглядности и
ясности их изображения отделить психологию сознательного от психологии
бессознательного. Поэтому мы обратимся сначала к описанию феноменов
сознания.
а) Общая установка сознания
Известно, что каждый человек ориентируется по тем данным, которые ему
передает внешний мир; однако мы видим, что это может происходить более или
менее решающим образом. Тот факт, что на дворе холодно, одному дает повод
тотчас же надеть пальто; другой же, имея намерение закаляться, находит это
излишним; один приходит в восторг от нового тенора, потому что весь свет им
восторгается; другой не приходит от него в восторг, и не потому, что тенор
не нравится ему, но потому, что он придерживается мнения, что предмет
всеобщего восторга отнюдь не заслуживает еще тем самым поклонения; один
подчиняется данным обстоятельствам, потому что, как показывает опыт, ничего
другого ведь и не остается; другой же убежден, что если даже тысячу раз было
так, то тысячу первый случай будет новым, и т. д. Первый ориентируется по
данным внешних факторов; а другой сохраняет свое особое воззрение, которое
вдвигается между ним и объективно данным. И если ориентирование по объекту и
по объективно данному преобладает настолько, что чаще всего самые важные
решения и действия обусловливаются не субъективными воззрениями, а
объективными обстоятельствами, то мы говорим об экстравертной установке.
Если она оказывается привычной, то мы говорим об экстравертном типе. Если
человек мыслит, чувствует и действует - одним словом, живет так, как это
непосредственно соответствует объективным условиям и их требованиям как в
хорошем, так и в дурном смысле, то он экстравертен. Он живет так, что объект
в качестве детерминирующей величины, очевидно, играет в его сознании более
важную роль, нежели его субъективное воззрение. Он имеет, конечно, и
субъективные воззрения, но их детерминирующая сила меньше, чем сила внешних,
объективных условий. Поэтому он совсем и не предвидит возможности
натолкнуться внутри себя на какие-нибудь безусловные факторы, ибо он знает
таковые только во внешнем мире. В эпиметеевском смысле его внутренний мир
подчиняется внешним требованиям, конечно не без борьбы. Однако борьба всегда
кончается в пользу объективных условий. Все его сознание смотрит во внешний
мир, ибо важное и детерминирующее решение всегда приходит к нему извне. Но
оно приходит к нему оттуда, потому что он его оттуда ждет. Эта основная
установка является, так сказать, источником всех особенностей его
психологии, поскольку они не покоятся или на примате какой-нибудь
определенной психологической функции, или же на индивидуальных особенностях.
Интерес и внимание сосредоточены на объективных происшествиях, и прежде
всего на тех, которые имеют место в ближайшей среде. Интерес прикован не
только к лицам, но и к вещам. Соответственно с этим и деятельность его
следует влиянию лиц и вещей. Деятельность его прямо связана с объективными
данными и детерминациями и, так сказать, исчерпывающе объясняется ими.
Она зависит от объективных обстоятельств настолько, что это можно
бывает проследить. Поскольку она не является простой реакцией на раздражения
окружающей среды, постольку она всегда все же бывает применима к реальным
обстоятельствам и находит достаточный и подходящий простор в границах
объективно данного. Она не имеет никаких сколько-нибудь серьезных тенденций
выходить за эти пределы. То же самое относится и к интересу: объективные
происшествия имеют почти неистощимую привлекательность, так что при
нормальных условиях интерес никогда не требует чего-нибудь другого.
Моральные законы деятельности совпадают с соответствующими требованиями
общества и соответственно с общепризнанным моральным воззрением. Будь
общепризнанное воззрение иным - и субъективные линии морального поведения
были бы иными, причем в общей картине психологического habitus'а ничего не
изменилось бы. Но такая строгая обусловленность объективными факторами
отнюдь не свидетельствует о полном или даже идеальном приспособлении к
условиям жизни вообще, как это могло бы показаться. Экстравертному воззрению
такое приноровление (adjustment) к объективно данному должно, правда,
показаться полным приспособлением, ибо такому воззрению иной критерий и
вообще недоступен. Однако с высшей точки зрения вовсе еще не сказано, что
объективно данное при всех обстоятельствах является нормальным. В
историческом или местном отношении объективные условия могут быть
ненормальными. Индивид, приноровившийся к этим обстоятельствам, хотя и
следует ненормальному стилю окружающей его среды, но находится вместе со
всей своей средой в ненормальном положении перед лицом общезначащих законов
жизни. Правда, единичная личность может при этом процветать, но лишь до тех
пор, пока она вместе со всей своей средой не погибнет от прегрешения против
общих законов жизни. На эту гибель единичная личность обречена с такою же
непреложностью, с какою она была приноровлена к объективно данному. Она
приноровилась, но не приспособилась, ибо приспособление требует большего,
чем одно только беспрекословное следование за всеми условиями
непосредственного окружения. (Я ссылаюсь на шпиттелеровского Эпиметея.)
Приспособление требует соблюдения тех законов, которые более общи, чем
местные и временно-исторические условия. Простое приноровление есть
ограниченность нормального экстравертного типа. Своей нормальностью
экстравертный тип обязан, с одной стороны, тому обстоятельству, что он
приноровлен к данным условиям, живет сравнительно без трений и, естественно,
не претендует ни на что, кроме выполнения объективно данных возможностей,
так, например, он выбирает занятие, дающее надежные возможности для данного
места и в данное время; или он делает и изготовляет то, в чем окружающая
среда нуждается в данный момент и чего она ждет от него; или он
воздерживается от всех новшеств, которые не вполне бесспорны или которые в
чем-нибудь выходят за пределы ожиданий его среды. С другой стороны, его
нормальность покоится и на том важном обстоятельстве, что экстравертный
считается также с фактической стороной своих субъективных потребностей и
нужд. Однако это составляет как раз его слабое место, ибо тенденция его типа
до такой степени направлена на внешний мир, что даже самый чувственно
достоверный субъективный факт, а именно состояние собственного тела, часто
недостаточно принимается им во внимание, как недостаточно объективный и
недостаточно "внешний", так что необходимое для физического благосостояния
удовлетворение элементарных потребностей не осуществляется. От этого тело
страдает, не говоря уже о душе. Однако экстраверт обыкновенно мало замечает
это последнее обстоятельство, но тем более оно заметно для его интимного
домашнего круга. Утрата равновесия становится для него ощутимой лишь тогда,
когда начинают обнаруживаться ненормальные физические ощущения. Этого
осязательного факта он не может не заметить. Естественно, что он
воспринимает его как конкретный и "объективный", ибо для характеристики
собственной ментальности у него ничего другого и не существует. У других же
он тотчас усматривает "воображение". Слишком экстравертная установка может
даже до такой степени перестать считаться с субъектом, что последний будет
совершенно принесен в жертву так называемым объективным требованиям, как,
например, в виде постоянного увеличения торгового дела, потому что ведь
имеются заказы и открывающиеся возможности должны быть заполнены.
Опасность для экстраверта заключается в том, что он вовлекается в
объекты и совершенно теряет в них себя самого. Возникающие вследствие этого
функциональные (нервные) или действительно телесные расстройства имеют
значение компенсаций, ибо они принуждают субъекта к недобровольному
самоограничению. Если симптомы функциональны, то благодаря их своеобразной
структуре они могут символически выражать психологическую ситуацию: так,
например, у певца, слава которого быстро достигла опасной высоты,
соблазняющей его на несоразмерную затрату энергии, вдруг, вследствие нервной
задержки, не звучат высокие ноты. У человека, начавшего свою деятельность в
самом скромном положении и очень быстро достигшего влиятельного, с широкими
перспективами социального положения, психогенно появляются все симптомы
горной болезни. Человек, собирающийся жениться на обожаемой и безмерно
переоцененной женщине очень сомнительного характера, заболевает нервной
судорогой глотки, принуждающей его ограничиваться двумя чашками молока в
день, прием которых каждый раз требует трех часов. Таким образом, создается
реальное препятствие, мешающее ему посещать свою невесту, и ему остается
только заниматься питанием своего тела. Человек, который не оказывается
больше на высоте требований торгового дела, созданного и расширенного его
собственными заслугами и трудами до огромных размеров, становится жертвой
приступов нервной жажды, которые доводят его до истерического алкоголизма.
Мне кажется, что самая частая форма невроза у экстравертного типа -
истерия. Классические случаи истерии всегда отличаются преувеличенным
отношением к лицам окружающей среды; другой характерной особенностью этой
болезни является прямо-таки подражательная приноровленность к
обстоятельствам. Основная черта истерического существа - это постоянная
тенденция делать себя интересным и вызывать впечатление у окружающих.
Следствием этого является вошедшая в поговорку внушаемость истеричных и их
восприимчивость к влияниям, идущим от других. Несомненная экстраверсия
проявляется также и в сообщительности истеричных, доходящей подчас до
сообщения чисто фантастических содержаний, откуда и возник упрек в
истерической лжи. Вначале истерический "характер" есть лишь преувеличение
нормальной установки; но в дальнейшем он осложняется привходящими со стороны
бессознательного реакциями, имеющими характер компенсаций, которые в
противовес преувеличенной экстраверсии принуждают психическую энергию при
помощи телесных расстройств к интроверсии. Благодаря реакции
бессознательного создается другая категория симптомов, имеющих более
интровертный характер. Сюда относится прежде всего болезненно повышенная
деятельность фантазии.
После этой общей характеристики экстравертной установки обратимся
теперь к описанию тех изменений, которым подвергаются основные
психологические функции благодаря экстравертной установке.
б) Установка бессознательного
Может быть, кажется странным, что я говорю об "установке
бессознательного". Как я уже достаточно объяснял, я представляю себе
отношение бессознательного к сознанию как компенсирующее. При таком
воззрении бессознательное так же имело бы установку, как и сознание.
В предыдущем отделе я особенно подчеркнул тенденцию экстравертной
установки к некоторой односторонности, а именно господствующее положение
объективного фактора в течение психического процесса. Экстравертный тип
всегда готов отдать себя (по-видимому) в пользу объекта и ассимилировать
свою субъективность - объекту. Я подробно описал последствия, могущие
произойти от преувеличенно экстравертной установки, а именно на вредоносное
подавление субъективного фактора. Согласно этому же мы вправе ожидать, что
психическая компенсация, соответствующая этой сознательной экстравертной
установке, особенно усилит субъективный момент, то есть в бессознательном
нам придется отметить сильную эгоцентрическую тенденцию. Такое наблюдение
фактически и удается сделать в практическом опыте. Я здесь не вхожу в
обсуждение казуистического материала, а отсылаю читателя к следующим
отделам, где я пытаюсь указать для каждого типа функций характерную
установку бессознательного. Поскольку в этом отделе речь идет только о
компенсации общей экстравертной установки, постольку я ограничиваюсь столь
же общей характеристикой и для компенсирующей установки бессознательного.
Установка бессознательного, успешно восполняющая сознательную
экстравертную установку, имеет своего рода интровертный характер.
Бессознательное сосредоточивает энергию на субъективном моменте, то есть на
всех потребностях и притязаниях, подавленных или вытесненных благодаря
слишком экстравертной сознательной установке. Нетрудно понять - и это должно
было бы стать ясным уже из предыдущей главы, - что ориентирование по объекту
и по объективным данным насильственно подавляет множество субъективных
побуждений, мнений, желаний и необходимых потребностей и лишает их той
энергии, которая, естественно, должна была бы прийтись на их долю. Ведь
человек не машина, которую можно в случае надобности приладить для совсем
иных целей и которая тогда функционирует по-иному, но столь же правильно,
как и раньше. Человек всегда несет с собою всю свою историю и историю всего
человечества. А исторический фактор представляет собою жизненную
потребность, которой мудрая экономия должна идти навстречу. Так или иначе,
но прошедшее должно иметь возможность высказываться и жить в настоящем.
Поэтому полная ассимиляция объекту наталкивается на протест со стороны
подавленного меньшинства, состоящего из того, что было доселе, и того, что
существовало от начала.
Из этого, совершенно общего соображения нетрудно понять, почему
бессознательные притязания экстравертного типа имеют, собственно говоря,
примитивный и инфантильный эгоцентрический характер. Если Фрейд говорит о
бессознательном, что оно способно только "желать", то это в высокой степени
применимо к бессознательному экстравертного типа. Приноровление к объективно
данному и ассимиляция с ним не допускают осознания неподходящих субъективных
побуждений. Эти тенденции (мысли, желания, аффекты, потребности, чувства и
т. д.) принимают, соответственно со степенью их вытеснения, регрессивный
характер, то есть чем менее их признают, тем инфантильнее и архаичнее они
становятся. Сознательная установка лишает их той оккупации энергии, которая
сравнительно находится в их распоряжении и оставляет им лишь ту долю ее,
которую она не может отнять. Этот остаток, обладающий все-таки такой силой,
которую не следует недооценивать, есть то, что следует обозначить как
первоначальный инстинкт. Инстинкт не может быть искоренен произвольными
мероприятиями отдельного индивида; для этого потребовалось бы скорее
сообщений, которые зачастую бывают лишены каких бы то ни было указаний на
пройденный путь или на обработанные материалы, его труды остаются непонятыми
и незамеченными, и сам исследователь остается неизвестным. Его отвращение к
преподаванию не побуждает его искать учеников, его малая известность
исключает отношения к широкому кругу знакомых, и поэтому он живет обычно не
только по необходимости, но и по собственному выбору - в уединении, не
подвергаясь опасности слишком израсходовать свои силы. Его реакция,
устремленная внутрь, постоянно уводит его опять на тесно ограниченные пути
исследовательской деятельности, которая сама по себе хотя и сопряжена с
большим напряжением и при большой длительности тоже приводит к истощению,
однако не требует добавочных затрат силы на знакомых и учеников. К тому же
следует, конечно, принять во внимание, что явный успех романтика является
живительным и освежающим фактором, которого классик очень часто бывает
лишен, так что он бывает вынужден искать себе единственное удовлетворение в
завершенности своего исследовательского труда. Поэтому мне кажется, что
сравнительно раннее истощение романтического гения происходит оттого, что
его реакция направлена вовне, а не оттого, что его реакция слагается
быстрее.
Свое деление на типы Оствальд не считает абсолютным в том смысле, что
каждый исследователь без всяких оговорок мог бы быть изображен как
принадлежащий к тому или иному типу. Однако он придерживается того мнения,
что "именно совсем великие люди" очень часто самым определенным образом
могут быть отнесены к той или другой конечной группе, тогда как "средние
люди" гораздо чаще занимают в отношении скорости реагирования среднее
положение. /89- S.372/ Объединяя все вышесказанное, я бы хотел отметить, что
биографии Оствальда содержат отчасти ценный материал для психологии типов и
убедительно доказывают совпадение романтического типа с экстравертным, а
классического типа - с интровертным.
В последующем я постараюсь дать общее описание психологии типов.
Сначала я сделаю это для двух общих типов, которые я назвал интровертным и
экстравертным. Далее я попытаюсь дать некоторую характеристику тех, более
специальных типов, своеобразие которых слагается вследствие того, что
индивид приспособляется или ориентируется главным образом посредством своей
наиболее дифференцированной функции. Первые я хотел бы обозначить как общие
типы установки, отличающиеся друг от друга направлением своего интереса,
движением либидо; последние я назову типами функций.
Общие типы установки, как уже было многократно указано в предыдущих
главах, отличаются друг от друга своеобразной установкой по отношению к
объекту. У интровертного отношение к нему абстрагирующее; в сущности, он
постоянно заботится о том, как бы отвлечь либидо от объекта, как если бы ему
надо было оградить себя от чрезмерной власти объекта. Экстравертный,
напротив, относится к объекту положительно. Он утверждает его значение
постольку, поскольку он постоянно ориентирует свою субъективную установку по
объекту и вводит ее в отношение к нему. В сущности, объект никогда не имеет
для него достаточно ценности, и поэтому значение его постоянно приходится
повышать. Оба типа до такой степени различны и их противоположность
настолько бросается в глаза, что наличность их без всяких разъяснений бывает
очевидна даже для профана в психологических вопросах, - стоит только раз
обратить его внимание на это. Всем, конечно, знакомы эти замкнутые, трудно
распознаваемые, часто пугливые натуры, представляющие собой самую сильную
противоположность людям с открытым, обходительным, часто веселым или по
крайней мере приветливым и доступным характером, которые со всеми ладят, а
иногда и ссорятся, но во всяком случае стоят в отношении к окружающему их
миру, влияют на него и со своей стороны воспринимают его влияние.
Понятно, что сначала люди бывают склонны воспринимать такие различия
как индивидуальные случаи своеобразной структуры характера. Однако тот, кто
имел возможность основательно изучить большое число людей, откроет без
труда, что эта противоположность отнюдь не сводима к единичным
индивидуальным случаям, но что дело идет о типических установках, гораздо
более общих, чем можно было бы предположить на основании ограниченного
психологического опыта. Предыдущие главы должны были бы в достаточной
степени показать, что в действительности речь идет о фундаментальной
противоположности, то ясной, то менее ясной, но обнаруживающейся всегда,
когда речь идет об индивидах со сколько-нибудь ярко выраженной личностью.
Таких людей мы встречаем отнюдь не только среди образованных, но вообще во
всех слоях населения; и потому наши типы могут быть указаны как среди
простых рабочих и крестьян, так и среди высокодифференцированных
представителей нации. Разница пола тоже ничего не меняет в этом факте. Эти
противоположности встречаются и среди женщин всех слоев населения. Столь
общая распространенность вряд ли была бы возможна, если бы дело касалось
сознания, то есть сознательно и намеренно выбранной установки. В этом случае
главнейшим носителем такой установки был бы, конечно, определенный,
связанный однородным воспитанием и образованием и, следовательно,
местноограниченный слой населения. В действительности же это совсем не так;
и даже напротив, типы распределяются, по-видимому, без всякого разбора. В
одной и той же семье один ребенок может быть интровертом, другой -
экстравертом. Так как, согласно этим фактам, тип установки в качестве общего
и, по-видимому, случайно распределенного явления не может быть делом
сознательного суждения или сознательного намерения, то он, вероятно, обязан
своим существованием какой-то бессознательной, инстинктивной основе. Поэтому
противоположность типов в качестве общего психологического феномена должна
так или иначе иметь свои биологические предпосылки.
С биологической точки зрения, отношение между субъектом и объектом есть
всегда отношение приспособления, ибо всякое отношение между субъектом и
объектом предполагает видоизменяющиеся воздействия одного на другой. Эти
видоизменения и составляют приспособление, или адаптацию. Поэтому типическая
установка по отношению к объекту суть процессы приспособления. Природа знает
два коренным образом различных варианта адаптации и две обусловленные ими
возможности самоподдержания живых организмов: первый путь - это повышенная
плодовитость при относительно малой обороноспособности и недолговечности
отдельного индивида; второй путь - это вооружение индивида многообразными
средствами самосохранения при относительно малой плодовитости. Мне кажется,
что эта биологическая противоположность есть не только аналогия, но и общая
основа наших двух психологических способов приспособления. Здесь я хотел бы
ограничиться одним только общим указанием, с одной стороны, на особенность
экстраверта, состоящую в способности постоянно растрачиваться,
распространяться и внедряться во все; с другой стороны, на тенденцию
интроверта обороняться от внешних требований и, насколько возможно,
воздерживаться от всякой затраты энергии, направленной прямо на объект, но
зато создавать для себя самого возможно более обеспеченное и могущественное
положение. Поэтому интуиция Блейка недурно определила оба типа как
"prolific" (плодородный) и "devouring (прожорливый) type". Как показывает
общая биология, оба пути удобопроходимы и, каждый по-своему, ведут к успеху;
точно так же и типические установки. То, что один осуществляет посредством
множества отношений, другой достигает при помощи монополии.
Тот факт, что иногда даже дети в первые годы жизни несомненно проявляют
типическую установку, заставляет предположить, что к определенной установке
принуждает отнюдь не борьба за существование, как ее обыкновенно понимают.
Правда, можно было бы, и даже с достаточным основанием, возразить, что и
малому ребенку, и даже грудному младенцу, приходится осуществлять
психологическое приспособление бессознательного характера, ибо своеобразие
материнских влияний в особенности ведет к специфическим реакциям у ребенка.
Этот аргумент опирается на несомненные факты, но он падает при указании на
столь же несомненный факт, что двое детей у одной и той же матери могут уже
рано обнаружить противоположные типы, без того чтобы в установке матери
можно было отметить хотя бы малейшее изменение. Хотя я ни при каких
обстоятельствах не хотел бы недооценить неизмеримую важность родительских
влияний, но все же это наблюдение заставляет нас сделать вывод, что решающий
фактор следует искать в предрасположении ребенка. Вероятно, в конечном счете
это следует приписать индивидуальному предрасположению, что при возможно
наибольшей однородности внешних условий один ребенок обнаруживает такой тип,
а другой ребенок - другой. При этом я, конечно, имею в виду лишь те случаи,
которые возникают при нормальных условиях. При ненормальных условиях, то
есть когда мы имеем дело с крайними и поэтому ненормальными установками у
матерей, детям может быть навязана относительно однородная установка, причем
насилуется их индивидуальное предрасположение, которое, может быть, выбрало
бы другой тип, если бы извне не вторглись и не помешали ненормальные
влияния. Там, где происходит такое обусловленное внешними влияниями
искажение типа, индивид впоследствии обычно заболевает неврозом, и исцеление
возможно лишь при условии выявления той установки, которая, естественно,
соответствует данному индивиду.
Что же касается своеобразного предрасположения, то об этом я не могу
ничего сказать, кроме того, что, очевидно, существуют индивиды, или
обладающие большей легкостью или способностью, или которым полезнее
приспособляться таким, а не иным способом. Тут дело могло бы сводиться к
недоступным нашему знанию и в конечном счете физиологическим основаниям. К
допущению вероятности таких оснований я был приведен тем наблюдением, что
обращение одного типа в другой может нанести тяжелый ущерб физиологическому
здоровью организма, ибо он в большинстве случаев вызывает сильное истощение.
При описании этого и остальных типов необходимо для наглядности и
ясности их изображения отделить психологию сознательного от психологии
бессознательного. Поэтому мы обратимся сначала к описанию феноменов
сознания.
а) Общая установка сознания
Известно, что каждый человек ориентируется по тем данным, которые ему
передает внешний мир; однако мы видим, что это может происходить более или
менее решающим образом. Тот факт, что на дворе холодно, одному дает повод
тотчас же надеть пальто; другой же, имея намерение закаляться, находит это
излишним; один приходит в восторг от нового тенора, потому что весь свет им
восторгается; другой не приходит от него в восторг, и не потому, что тенор
не нравится ему, но потому, что он придерживается мнения, что предмет
всеобщего восторга отнюдь не заслуживает еще тем самым поклонения; один
подчиняется данным обстоятельствам, потому что, как показывает опыт, ничего
другого ведь и не остается; другой же убежден, что если даже тысячу раз было
так, то тысячу первый случай будет новым, и т. д. Первый ориентируется по
данным внешних факторов; а другой сохраняет свое особое воззрение, которое
вдвигается между ним и объективно данным. И если ориентирование по объекту и
по объективно данному преобладает настолько, что чаще всего самые важные
решения и действия обусловливаются не субъективными воззрениями, а
объективными обстоятельствами, то мы говорим об экстравертной установке.
Если она оказывается привычной, то мы говорим об экстравертном типе. Если
человек мыслит, чувствует и действует - одним словом, живет так, как это
непосредственно соответствует объективным условиям и их требованиям как в
хорошем, так и в дурном смысле, то он экстравертен. Он живет так, что объект
в качестве детерминирующей величины, очевидно, играет в его сознании более
важную роль, нежели его субъективное воззрение. Он имеет, конечно, и
субъективные воззрения, но их детерминирующая сила меньше, чем сила внешних,
объективных условий. Поэтому он совсем и не предвидит возможности
натолкнуться внутри себя на какие-нибудь безусловные факторы, ибо он знает
таковые только во внешнем мире. В эпиметеевском смысле его внутренний мир
подчиняется внешним требованиям, конечно не без борьбы. Однако борьба всегда
кончается в пользу объективных условий. Все его сознание смотрит во внешний
мир, ибо важное и детерминирующее решение всегда приходит к нему извне. Но
оно приходит к нему оттуда, потому что он его оттуда ждет. Эта основная
установка является, так сказать, источником всех особенностей его
психологии, поскольку они не покоятся или на примате какой-нибудь
определенной психологической функции, или же на индивидуальных особенностях.
Интерес и внимание сосредоточены на объективных происшествиях, и прежде
всего на тех, которые имеют место в ближайшей среде. Интерес прикован не
только к лицам, но и к вещам. Соответственно с этим и деятельность его
следует влиянию лиц и вещей. Деятельность его прямо связана с объективными
данными и детерминациями и, так сказать, исчерпывающе объясняется ими.
Она зависит от объективных обстоятельств настолько, что это можно
бывает проследить. Поскольку она не является простой реакцией на раздражения
окружающей среды, постольку она всегда все же бывает применима к реальным
обстоятельствам и находит достаточный и подходящий простор в границах
объективно данного. Она не имеет никаких сколько-нибудь серьезных тенденций
выходить за эти пределы. То же самое относится и к интересу: объективные
происшествия имеют почти неистощимую привлекательность, так что при
нормальных условиях интерес никогда не требует чего-нибудь другого.
Моральные законы деятельности совпадают с соответствующими требованиями
общества и соответственно с общепризнанным моральным воззрением. Будь
общепризнанное воззрение иным - и субъективные линии морального поведения
были бы иными, причем в общей картине психологического habitus'а ничего не
изменилось бы. Но такая строгая обусловленность объективными факторами
отнюдь не свидетельствует о полном или даже идеальном приспособлении к
условиям жизни вообще, как это могло бы показаться. Экстравертному воззрению
такое приноровление (adjustment) к объективно данному должно, правда,
показаться полным приспособлением, ибо такому воззрению иной критерий и
вообще недоступен. Однако с высшей точки зрения вовсе еще не сказано, что
объективно данное при всех обстоятельствах является нормальным. В
историческом или местном отношении объективные условия могут быть
ненормальными. Индивид, приноровившийся к этим обстоятельствам, хотя и
следует ненормальному стилю окружающей его среды, но находится вместе со
всей своей средой в ненормальном положении перед лицом общезначащих законов
жизни. Правда, единичная личность может при этом процветать, но лишь до тех
пор, пока она вместе со всей своей средой не погибнет от прегрешения против
общих законов жизни. На эту гибель единичная личность обречена с такою же
непреложностью, с какою она была приноровлена к объективно данному. Она
приноровилась, но не приспособилась, ибо приспособление требует большего,
чем одно только беспрекословное следование за всеми условиями
непосредственного окружения. (Я ссылаюсь на шпиттелеровского Эпиметея.)
Приспособление требует соблюдения тех законов, которые более общи, чем
местные и временно-исторические условия. Простое приноровление есть
ограниченность нормального экстравертного типа. Своей нормальностью
экстравертный тип обязан, с одной стороны, тому обстоятельству, что он
приноровлен к данным условиям, живет сравнительно без трений и, естественно,
не претендует ни на что, кроме выполнения объективно данных возможностей,
так, например, он выбирает занятие, дающее надежные возможности для данного
места и в данное время; или он делает и изготовляет то, в чем окружающая
среда нуждается в данный момент и чего она ждет от него; или он
воздерживается от всех новшеств, которые не вполне бесспорны или которые в
чем-нибудь выходят за пределы ожиданий его среды. С другой стороны, его
нормальность покоится и на том важном обстоятельстве, что экстравертный
считается также с фактической стороной своих субъективных потребностей и
нужд. Однако это составляет как раз его слабое место, ибо тенденция его типа
до такой степени направлена на внешний мир, что даже самый чувственно
достоверный субъективный факт, а именно состояние собственного тела, часто
недостаточно принимается им во внимание, как недостаточно объективный и
недостаточно "внешний", так что необходимое для физического благосостояния
удовлетворение элементарных потребностей не осуществляется. От этого тело
страдает, не говоря уже о душе. Однако экстраверт обыкновенно мало замечает
это последнее обстоятельство, но тем более оно заметно для его интимного
домашнего круга. Утрата равновесия становится для него ощутимой лишь тогда,
когда начинают обнаруживаться ненормальные физические ощущения. Этого
осязательного факта он не может не заметить. Естественно, что он
воспринимает его как конкретный и "объективный", ибо для характеристики
собственной ментальности у него ничего другого и не существует. У других же
он тотчас усматривает "воображение". Слишком экстравертная установка может
даже до такой степени перестать считаться с субъектом, что последний будет
совершенно принесен в жертву так называемым объективным требованиям, как,
например, в виде постоянного увеличения торгового дела, потому что ведь
имеются заказы и открывающиеся возможности должны быть заполнены.
Опасность для экстраверта заключается в том, что он вовлекается в
объекты и совершенно теряет в них себя самого. Возникающие вследствие этого
функциональные (нервные) или действительно телесные расстройства имеют
значение компенсаций, ибо они принуждают субъекта к недобровольному
самоограничению. Если симптомы функциональны, то благодаря их своеобразной
структуре они могут символически выражать психологическую ситуацию: так,
например, у певца, слава которого быстро достигла опасной высоты,
соблазняющей его на несоразмерную затрату энергии, вдруг, вследствие нервной
задержки, не звучат высокие ноты. У человека, начавшего свою деятельность в
самом скромном положении и очень быстро достигшего влиятельного, с широкими
перспективами социального положения, психогенно появляются все симптомы
горной болезни. Человек, собирающийся жениться на обожаемой и безмерно
переоцененной женщине очень сомнительного характера, заболевает нервной
судорогой глотки, принуждающей его ограничиваться двумя чашками молока в
день, прием которых каждый раз требует трех часов. Таким образом, создается
реальное препятствие, мешающее ему посещать свою невесту, и ему остается
только заниматься питанием своего тела. Человек, который не оказывается
больше на высоте требований торгового дела, созданного и расширенного его
собственными заслугами и трудами до огромных размеров, становится жертвой
приступов нервной жажды, которые доводят его до истерического алкоголизма.
Мне кажется, что самая частая форма невроза у экстравертного типа -
истерия. Классические случаи истерии всегда отличаются преувеличенным
отношением к лицам окружающей среды; другой характерной особенностью этой
болезни является прямо-таки подражательная приноровленность к
обстоятельствам. Основная черта истерического существа - это постоянная
тенденция делать себя интересным и вызывать впечатление у окружающих.
Следствием этого является вошедшая в поговорку внушаемость истеричных и их
восприимчивость к влияниям, идущим от других. Несомненная экстраверсия
проявляется также и в сообщительности истеричных, доходящей подчас до
сообщения чисто фантастических содержаний, откуда и возник упрек в
истерической лжи. Вначале истерический "характер" есть лишь преувеличение
нормальной установки; но в дальнейшем он осложняется привходящими со стороны
бессознательного реакциями, имеющими характер компенсаций, которые в
противовес преувеличенной экстраверсии принуждают психическую энергию при
помощи телесных расстройств к интроверсии. Благодаря реакции
бессознательного создается другая категория симптомов, имеющих более
интровертный характер. Сюда относится прежде всего болезненно повышенная
деятельность фантазии.
После этой общей характеристики экстравертной установки обратимся
теперь к описанию тех изменений, которым подвергаются основные
психологические функции благодаря экстравертной установке.
б) Установка бессознательного
Может быть, кажется странным, что я говорю об "установке
бессознательного". Как я уже достаточно объяснял, я представляю себе
отношение бессознательного к сознанию как компенсирующее. При таком
воззрении бессознательное так же имело бы установку, как и сознание.
В предыдущем отделе я особенно подчеркнул тенденцию экстравертной
установки к некоторой односторонности, а именно господствующее положение
объективного фактора в течение психического процесса. Экстравертный тип
всегда готов отдать себя (по-видимому) в пользу объекта и ассимилировать
свою субъективность - объекту. Я подробно описал последствия, могущие
произойти от преувеличенно экстравертной установки, а именно на вредоносное
подавление субъективного фактора. Согласно этому же мы вправе ожидать, что
психическая компенсация, соответствующая этой сознательной экстравертной
установке, особенно усилит субъективный момент, то есть в бессознательном
нам придется отметить сильную эгоцентрическую тенденцию. Такое наблюдение
фактически и удается сделать в практическом опыте. Я здесь не вхожу в
обсуждение казуистического материала, а отсылаю читателя к следующим
отделам, где я пытаюсь указать для каждого типа функций характерную
установку бессознательного. Поскольку в этом отделе речь идет только о
компенсации общей экстравертной установки, постольку я ограничиваюсь столь
же общей характеристикой и для компенсирующей установки бессознательного.
Установка бессознательного, успешно восполняющая сознательную
экстравертную установку, имеет своего рода интровертный характер.
Бессознательное сосредоточивает энергию на субъективном моменте, то есть на
всех потребностях и притязаниях, подавленных или вытесненных благодаря
слишком экстравертной сознательной установке. Нетрудно понять - и это должно
было бы стать ясным уже из предыдущей главы, - что ориентирование по объекту
и по объективным данным насильственно подавляет множество субъективных
побуждений, мнений, желаний и необходимых потребностей и лишает их той
энергии, которая, естественно, должна была бы прийтись на их долю. Ведь
человек не машина, которую можно в случае надобности приладить для совсем
иных целей и которая тогда функционирует по-иному, но столь же правильно,
как и раньше. Человек всегда несет с собою всю свою историю и историю всего
человечества. А исторический фактор представляет собою жизненную
потребность, которой мудрая экономия должна идти навстречу. Так или иначе,
но прошедшее должно иметь возможность высказываться и жить в настоящем.
Поэтому полная ассимиляция объекту наталкивается на протест со стороны
подавленного меньшинства, состоящего из того, что было доселе, и того, что
существовало от начала.
Из этого, совершенно общего соображения нетрудно понять, почему
бессознательные притязания экстравертного типа имеют, собственно говоря,
примитивный и инфантильный эгоцентрический характер. Если Фрейд говорит о
бессознательном, что оно способно только "желать", то это в высокой степени
применимо к бессознательному экстравертного типа. Приноровление к объективно
данному и ассимиляция с ним не допускают осознания неподходящих субъективных
побуждений. Эти тенденции (мысли, желания, аффекты, потребности, чувства и
т. д.) принимают, соответственно со степенью их вытеснения, регрессивный
характер, то есть чем менее их признают, тем инфантильнее и архаичнее они
становятся. Сознательная установка лишает их той оккупации энергии, которая
сравнительно находится в их распоряжении и оставляет им лишь ту долю ее,
которую она не может отнять. Этот остаток, обладающий все-таки такой силой,
которую не следует недооценивать, есть то, что следует обозначить как
первоначальный инстинкт. Инстинкт не может быть искоренен произвольными
мероприятиями отдельного индивида; для этого потребовалось бы скорее