Забирко Виталий. Все пули мимо

   - А вот про это ты знаешь?!! - швыряет через стол цидулку какую-то. Родился он в нашей первой городской больнице! Мать его, этим сучьим потрохом беременную, с поезда сняли, в нашу больницу свезли, а как родила, дальше поехала!
   Вот это действительно гроза! Да кой там гроза - бедствие стихийное. Стоим мы с Сашком, что под ливнем проливным да молниями сверкающими посреди пустыни, где спрятаться негде от разверзшихся хлябей небесных. Я уж точно мокрый до нитки, но Сашок стойко разгул стихий переносит.
   Поворачивается ко мне, ледяным взглядом одаряет, видно, жалеет уже, что с собой позвал, и говорит:
   - Иди-ка, Борис, займись своими делами. Если будешь нужен, я тебя найду.
   А мне только того и нужно. Даже не ожидал подарка такого - пулей из кабинета Бонзы вымелся. Во, думаю, блин, повезло! Ошибся Пупсик на моё счастье, не у меня сегодня день тяжёлый будет...
   22
   В общем, вернулось ко мне настроение радужное - весь день что на крыльях лётал. Да и погода тому способствует - весна наконец по-настоящему за дело взялась. Солнышко пригревает, птички щебечут. Одним словом, полная противоположность атмосфере в кабинете у Бонзы. Но, смотрю, ребята из "оперотдела" суетятся больно, шагом не ходят, только бегом, и морды у всех мрачные, что у висельников. А мне всё по фиг - отстранили от дел, ну и ладненько. Тоже мне - наказали! Почаще бы так...
   Своих дел у меня на сегодня никаких, но на всякий случай озабоченность на морду напускаю и с таким видом по "фазенде" шляюсь. От нечего делать Корня к себе вызвал, поболтали о том, о сём, договорились вечером с ребятами в кабаке гульнуть, тёлок клёвых подцепить да в нумера с ними рвануть. Короче, захотелось отпуститься на полную катушку.
   День уж к вечеру клониться начал, и тут-то меня мандраж стал пробирать. Ох, что-то рано я возрадовался, не было на моей памяти случая, чтобы Пупсик ошибался. Чувствую, не кончится всё добром, как с Корнем запланировал, будут приключения на мою задницу. Втихомолку в кабак слинять не могу - не та обстановка, - надо обязательно Сашку доложить. А руку к мобильнику протянуть не получается, как паралич меня правосторонний прошиб. Долго себя успокаивал да уговаривал, что всё образуется, и таки уболтал руку бездействующую. Настроился соответствующе, что говорить буду в голове пару раз прокрутил и - была не была! - лезу в карман, достаю мобильник. Но позвонить не успеваю. Мобильник в руке как по волшебству сам тренькать начинает. Мелодично так, но меня его перезвон японский сиреной милицейской по ушам резанул.
   "Всё, браток, - думаю, - накрылась твоя вечеринка..." И точно. Звонит Сашок и сухим таким, официальным голосом мне к Хозяину зайти предлагает. Знаем мы эти предложения "руки и сердца" - попробуй ослушаться, вмиг уроют.
   Плетусь к Бонзе что под конвоем расстрельным, в кабинет захожу. Картина всё та же: Сашок посреди кабинета стоит, Хозяин за столом сидит. Такое впечатление, что с утра не расставались, только морда у Бонзы совсем синюшная от этих "посиделок".
   - ...ты меня понял?! - ловлю обрывок фразы, которую Бонза, брызжа слюной, орёт Сашку. - И чтоб в пыль, и похоронить нечего было!!!
   Тут он меня узревает, рот захлопывает и глазами выпученными в меня впивается. Теперь мне понятно, в кого Алисочка уродилась. Этакие глазки жабьи лишь по наследству передаются.
   - Он? - вопрошающе рычит Бонза, глазами страшными меня поедая. Причём ощущение такое, что не жуя это делает, а целиком заглатывает, как удав кролика.
   - Он, - кивает Сашок.
   Тут у меня коленки и подгибаются. Еле на ногах устоять удаётся, чтоб оземь не брякнуться. Это что ж я такого натворил, что меня вот так вот в пыль одним махом растереть собираются?! Волосы на голове дыбом встают, пот холодный прошибает... Когда слышу в черепушке голос Пупсика: "Успокойтесь, Борис Макарович, не о вас речь шла".
   Точно глыба каменная у меня с сердца падает, и спокойствие пополам с уверенностью в своей полной защищённости по всему телу теплом благодатным расходятся. Молодец пацан, что мысли мои читает да подсказывает вовремя. А то, глядишь, по ковру на полу уже бы расплылся студнем, невразумительно булькающим.
   Проглотил меня взглядом Бонза, рыгнул сыто, но как-то странно, словно не совсем по нутру ему такой обед пришёлся. Оно и верно - знал бы, что за сила потусторонняя за моими плечами стоит, враз бы несварение желудка заработал.
   - Будь по-твоему, Александр, - бурчит Бонза недовольно. - Ты операцию разработал, тебе и исполнителей выбирать. Но учти, с ним поедешь лично ты. - Здесь голос Бонзы крепнет, сталью звенеть начинает, однако чувствуется, что металл этот не дуговым разрядом к тону его крепко приварен, а нотками истерики лишь бы как подшит. - С тебя лично результат спрашивать буду!
   Ничего Сашок не отвечает, кивает сдержанно, поворачивается и к двери идёт. По пути меня под локоток берёт и первым в дверь пропускает. И всё это культурненько так, по-светски вежливо у него получается, будто мы только что мило побеседовали о пустяках разных с приятным во всех отношениях человеком, а теперь так же мило расстаёмся. Но сие столь благообразным лишь со стороны может показаться. По хватке Сашка железной за мой локоток понимаю - не таким уж и приятственным дело предстоящее выглядит. Душком гнилым от него за три версты несёт, и не проработано оно до мелочей, как Сашок любит. Крепко, видать, они здесь без меня "беседовали", и Сашок сейчас на таком взводе, как ракета баллистическая ядерная после отсчёта до цифры "ноль", когда лишь команды "Ключ на старт!" не хватает.
   Выходим из особняка. Сашок мрачнее тучи грозовой идёт, а за ним я в кильватере следую облачком невзрачным. Как понимаю, со стороны той ещё парой смотримся - что эскадренный ракетоносец и ялик утлый.
   Заходим в гараж, по пандусу на второй этаж подземный спускаемся. Тут нас Валентин встречает. Здоровается со мной за руку и голосом своим бесцветным Сашку докладывает:
   - Всё готово, можно выезжать.
   - Что за машина? - спрашивает на ходу Сашок.
   - "Джип-ниссан", - говорит Валентин и подводит нас к чёрному бронированному монстру на колёсах.
   - С правосторонним управлением... - недовольно морщится Сашок, оглядывая джип.
   - Зато с высокой проходимостью, - появляется из-за колонны Женя-амбал. Просто удивительно, что я его раньше не заметил, поскольку он раза в два шире колонны.
   - Плевать мне на высокую проходимость, - сварливо огрызается Сашок, и по его тону несдержанному я лишний раз убеждаюсь, что дело нам досталось совсем дохлое. - В лесу грунт ещё мёрзлый, на чём хочешь проехать можно. А где гарантия, что на первом же перекрёстке этот джип ГИБДД не тормознёт? Всё чисто, когда машину брали?
   - Обижаешь, Александр, - оскабливается Женечка-амбал. - Хозяин джипа на Багамах загорает, и в гараж без его ведома никто сунуться не смеет.
   - Всё загрузили? - продолжает брюзжать Сашок.
   - А как по-твоему? - не выдерживает наконец Валентин. Видно и ему в диковинку такая привередливость Сашка. - Кто на дело пойдёт?
   Берётся за ручку дверцы Сашок и то ли в нерешительности, то ли в задумчивости застывает. Затем поворачивает голову к Валентину и изображает на лице нечто вроде улыбки. Даже не улыбки, а её подобия - ухмылку кривую.
   - Мы с Борисом, - говорит. - А вы с Евгением на связи здесь остаётесь.
   И тут я впервые вижу на лице у Валентина проявление каких-то чувств. Точнее, одного чувства - полнейшего недоумения. Вытягивается его вечно постная физиономия и маской театральной застывает.
   - Садись, - командует мне Сашок.
   Я, значит, пытаюсь его от передней дверцы отстранить, чтобы за руль по привычке сесть, но Сашок меня поправляет:
   - На заднее сиденье.
   На заднее, так на заднее - как посмотрю, всё сегодня вверх тормашками. Открываю дверцу, и здесь уж у меня физиономия как у Валентина глупое выражение принимает. А куда садиться-то, спрашивается, если в ногах ящик металлический, болотной краской выкрашенный, стоит?
   - Ничего, разместишься, - поторапливает Сашок, видя моё замешательство. - Давай быстрее!
   Делать нечего, ныряю в салон, сажусь боком на сиденье, ноги вдоль ящика вытягиваю. А что - неплохо устроился, даже какое-то подобие комфорта.
   Сашок за руль садится, дверцу захлопывает, и мы трогаемся. Ни тебе слов прощальных, ни напутствий, ни бравурных маршей. Буднично всё - работа наша такая. Оглядываюсь и вижу фигуры Валентина и Жени-амбала. Стоят они в позах одинаковых, ноги раскорячив, руки повесив, а на мордах такое выражение настоящей мужской суровости, будто на войну нас провожают. Ещё пару баб рязанских с ними рядом поставить, чтоб платочками вслед нам махали да слезу украдкой утирали - кино бы широкоформатное получилось.
   23
   Выезжаем мы за ворота "фазенды", но едем не в город, а на окружную трассу сворачиваем. Машин здесь много, в основном большегрузных, и Сашок то и дело чертыхается, пытаясь их обогнать. Оно и понятно - трасса не больно-то широка, и с правосторонним управлением не легко разглядеть из-за "КамАЗа" встречный рефрижератор. И чего он меня на переднее сиденье не посадил - подсказывал бы...
   Перегибаюсь через спинку кресла и вижу, что на левом сиденье ещё один ящик металлический стоит, такой же защитной краской выкрашенный. Правда, ящик кубический и поменьше моего будет, но зато на панели, что к Сашку повёрнута, разные там тумблеры, кнопочки, лампочки да окошки со шкалами и стрелками, которые в такт ходу машины дрыгаются. Перевожу взгляд себе под ноги - а это что? По виду контейнер армейский, вон и замки-карабины сбоку застёгнуты и пломбами опечатаны. Рассматриваю внимательней и замечаю на боку контейнера краешек белой маркировки, которую я своими джинсами закрываю. Сдвигаю ноги в сторону, и селезёнка моя ёкает. Ни-и-фи-га-се-бе! То-то морды у Валентина с Женечкой столь сурово-мужественными были. Маркировка с виду невзрачная такая, по трафарету пропечатанная, но суть её по мозгам шибает что кувалдой. "US army". Вляпался я, похоже, в дерьмо по самые уши...
   - А это что? - стучу костяшками пальцев по контейнеру, будто назначение прибора на сиденье мне абсолютно понятно.
   - В своё время узнаешь, - что топором под корень рубит мой вопрос Сашок и переключает пару тумблеров на панели армейского прибора. Лампочки на нём загораются, стрелки прыгать по шкалам начинают, затем шипение в салоне раздаётся, а сквозь него голоса хриплые прорезаются.
   Так это же рация! - доходит до меня. Только на фига такая бандура? Вон, когда с Валентином на "главвреда" охотились, аппаратура ультрасовременной была, а здесь почему-то "чемодан" допотопный...
   Прислушиваюсь к разговорам и начинаю кое-что просекать. Вначале всё больше о погоде мужики какие-то между собой трандили, что ветер, мол, западный... столько-то метров в секунду... облачность... видимость... Ну и прочее. Чего это они, как бабы, другой темы не нашли? - думаю себе. Но когда прозвучало: "борт-7689, посадку разрешаю", а затем: "выпускаю закрылки... закрылки вышли", "выпускаю шасси... шасси вышло", - всё для меня стало на свои места. И даже то, почему мы такой бандурой-рацией пользуемся. Чтоб, значит, переговоры всех служб аэропорта прослушивать, так как они в широком диапазоне работают.
   Попытался я аэропорт, рацию и контейнер под ногами воедино связать, но, честно говоря, чушь какая-то получилась. Ежели, допустим, в багажнике у нас ещё обмундирование армейское да парашюты упакованы, то ждёт нас дорога дальняя с пиковым интересом куда-нибудь в Африку, Южную Азию, Центральную Америку или на Балканы. Насмотрелся фильмов американских о рейнджерах и ничего глупее представить себе не могу, чем то, что мы с Сашком, все в "камуфле", с автоматами на груди и парашютами за плечами в дружной толпе таких же, как и мы, наёмников стройными рядами вбегаем по трапу в гигантское чрево десантного "Боинга". Не знаю, но, наверное, не последнюю роль сыграли в таком моём представлении ближайшего будущего суровые морды Валентина с Женечкой, нас "на войну" провожающих.
   - Это хорошо, что ветер западный, - бурчит себе под нос Сашок. - На востоке лесок погуще. Остаётся надеяться, что в течение часа-двух направление ветра не переменится...
   Сашок сворачивает с трассы на шоссе, которое за город в сторону аэропорта ведёт, и резко сбрасывает скорость, поскольку колдобин тут, что на полигоне. Такое впечатление, будто танки асфальт месяца два утюжили, но выгладить полотно до международных стандартов им почему-то не удалось. В Америке пресловутой налогоплательщик сразу бы вопрос ребром о таком шоссе перед федеральными властями поставил, и не дай бог, если из-за выбоины в дорожном полотне авария с ним какая-то, даже незначительная, приключилась бы. Не то что ремонт машины бесплатный власти бы обеспечили, но и сумму кругленькую за моральный ущерб выплатили. Отсталый они народ, американцы, где им понять-вразуметь всю прелесть наших дорог? У нас ведь как: едешь по дороге, бросил кирпич на педаль газа и чем хошь в салоне занимайся, хоть с бабой милуйся - куда машина из колеи денется?
   Сашок тем временем сотовый телефон достаёт, одной рукой руль вертит, а другой номер набирает. Во умеет, что Юлий Цезарь! Ему, как почему-то думается, если ещё разуться, так он одновременно с этим левой ногой смог бы спокойно реферат какой-либо, скажем, о птичках райских, писать. И получилось бы.
   - Семён Семёныч? - спрашивает в трубку Сашок. - Привет, любезный! Ну, мужик, и работку ты нам подбросил! У твоего лимузина-то передний мост полетел... Раньше шестого числа никак не управимся. Не, что ты, какие деньги... Впрочем, ежели очень постараться, то, может, к третьему... Ещё двести? Ну как тебе сказать... Лады, сделаем. Правда, тут ещё маслопровод течёт...
   Во заливает, думаю. Со стороны послушать - матёрый автослесарь клиента-лопуха что липку обдирает. Но, если честно, то и я полностью расшифровать телефонную "феню" не могу. Знаю только, что "Семён Семёныч" это Иван Иваныч наш законспирированный, "лимузин" - "жигуль" старенький, числа да суммы - где, на какой дороге, на каком километре да в котором часу машину нам для пересадки поставить. Значит, понимаю, хана джипу будет, как дело сделаем. Жаль, добротная машина, и новяк - чуть больше тысячи километров на спидометре намотано. Вот забот будет хозяину, когда он страховку за неё выбивать начнёт! Хорошо, если компенсации на "москвичок" подержанный хватит. Чай, у нас не Америка...
   Кончает разговор Сашок и в лесок, что километрах в десяти от аэропорта, сворачивает. Право слово, хоть тут и грунтовка давно не езженная, но ехать по её ухабам лучше, чем по шоссе долбанному. Однако едет Сашок медленно, всё по сторонам посматривает, словно ищет что-то. Вдруг машину останавливает и мотор глушит.
   - Слушай! - говорит и сам застывает, весь в слух превратившись.
   Прислушиваюсь и я, хотя, что услышать должен, не врубаюсь. Ветерок меж голых веток пришепётывает, синички попискивают, да откуда-то гул самолёта доносится. Подлетает к аэропорту, как понимаю из разговоров по рации, "борт-7689", на посадку заходит. И действительно, через пару минут слева от нас низко над деревьями проревел "Як-40".
   - Видел? - спрашивает Сашок. - Приблизительно по той же траектории и наш спецрейс садиться будет.
   Киваю я с умным видом, хотя на самом деле ни фига не врубаюсь. Какой ещё спецрейс - "Боинг" за рейнджерами, что ли? И тут-то словно кто обухом по темечку врезает, и до меня доходит. Сегодня ведь к нам бывший вице-премьер прилетает! Ни черта себе у нас дельце... Ежели выгорит, так менты всего совка бывшего под нас копать будут. Это тебе не мордобой в "Незабудке" устроить или "главвреда" грохнуть. Такое дело не замнёшь, кого надо не подмажешь...
   Сашок включает зажигание, сворачивает в лес, лавирует между деревьями и минут через пять глушит мотор возле небольшого болотца, корочкой льда чуть подёрнутого.
   - Приехали, - говорит он, нагибается, достаёт из-под сиденья пару валенок, как галоши обрезанных, и мне подаёт. - Надевай на кроссовки и можешь выходить.
   Натягиваю валенки, дверцу открываю и из машины выползаю. Чувствую, пошатывает меня, словно кто действительно по голове дубьём врезал. Ох и в историю я вляпался, в жисть не отмыться. Вдыхаю полной грудью, чтоб в себя хоть немного прийти. А воздух в лесу такой чистый... А солнышко как греет... А небо какое голубое... А птички как щебечут... Вот когда понимаешь всю сермяжную глубину фразы "век воли не видать". Но в моём положении для этого как минимум нужно, чтобы в стране побыстрее "вышку" отменили, как того на Западе просвещённом требуют. Эх, доживу если, будет Бонза депутатом, в ножки ему упаду, чтобы он быстрее закон об отмене смертной казни в Думе проталкивал...
   24
   Выбирается Сашок из машины, потягивается, кости за рулём сомлевшие разминая. Гляжу, обут в такие же чуни валяные, что и я.
   - Не курить, не сорить, не плеваться, не мочиться, - оповещает.
   - Сколько? - спрашиваю, так как от понимания ситуации мой мочевой пузырь тотчас что барабан стал.
   - Что - сколько? - не доходит до Сашка.
   - Сколько мы здесь пробудем?
   - Полчаса-час.
   - Не выдержу, - обречёно признаюсь и голову понуриваю.
   - Мать твою... - зло цедит Сашок, взглядом меня испепеляя. - По моче криминалисты тебя по счёту "раз", как по отпечаткам пальцев, вычислят!
   А мне, честно говоря, уже всё равно. Лучше бы он меня взглядом, что лазером, взаправду в прах испепелил. Вместе с мочой.
   - Ладно, - смягчается Сашок, видя такое дело. - Что-нибудь придумаем.
   Открывает багажник джипа - огромный такой, в нём как минимум ещё человека четыре свободно разместиться могут, - а там лишь три канистры пластиковые с бензином сиротливо стоят, на средней коробочка знакомая с лампочкой красной, мигающей прилеплена. И ничего больше. Хоть бы бутылка пустая из-под "фанты" или "кока-колы"...
   Поболтал канистры за ручки Сашок и на одну из них мне указывает:
   - Бери эту, вроде неполная. Сядешь в машину и там, - ехидничает, разбавишь. Всё равно этот бензин в мотор заливать не придётся.
   Пока я в салоне своё дело чёрное делал, Сашок по бережку болотца прошёлся, как понимаю, диспозицию выбирая. Облегчился я и на седьмом небе себя ощутил. Орлом, в синеве небесной крылья распростёршим, в чувствах своих возвышенных воспарил. Великое дело - физиология! Завинтил крышку канистры, выбрался из машины, канистру на прежнее место в багажник поставил. И душа моя уже поёт, и дело наше расстрельное не таким уж страшным представляется. Слыхал, во время войны перед атакой сто грамм водки вроде бы давали. Дурачинушки-простофили! По мне - разреши взводу перед атакой помочиться, и он противника с землёй сровняет!
   Захлопываю багажник, тут и Сашок подходит.
   - Оправился? - вопрошает меня таким тоном, что от него за три версты казарменной муштрой несёт. Так и кажется, сейчас команда последует: "Ремень подтянуть, на все пуговицы застегнуться!" Но нет, ничего больше не говорит, открывает заднюю дверцу джипа и начинает с ящиком, что у меня в изножье стоял, возиться. Пломбы срывает, аккуратно на сиденье их складывает, затем ящик открывает.
   Нечто подобное я и ожидал увидеть: лежит в ящике громадная базука насмотрелся я их в американских боевиках, - но эта поболе киношных будет.
   - Узнаёшь? - меня спрашивает.
   - Не-а... - на всякий случай мотаю головой. Пусть сам из неё пуляет что-то не по нутру мне такие игры.
   - "Стингер" это, - объясняет Сашок, вынимает базуку из ящика и на сиденье кладёт. Затем собирает пломбы, бросает их в ящик, закрывает его на замки и из машины вытаскивает.
   - В любом случае контейнер уже не понадобится, - говорит. Подходит к болотцу и швыряет ящик точно на середину. Контейнер тонкий ледок пробивает и без единого всплеска на дно уходит. Только пузыри мелкие по полынье пошли.
   - Посмотри, никого вокруг нет? - приказывает Сашок.
   - Сейчас нет, - говорю, - а пару минут назад трое грибников вон там прошли.
   И машу рукой в неопределённом направлении. Вроде бы и на восток и в то же время таким широким жестом это делаю, что половину леса охватываю.
   - Где-где? - настораживается Сашок, кусты редкие внимательным взглядом ощупывая.
   - Да ты что, Александр! - усмехаюсь, довольный, что его подколол. Шутка это. Кто в такую пору в лес сунется? Для грибников рано, а для парочек холодно.
   Сашок на глазах сатанеет. Белеет лицом, глаза сверкают, и весь так напрягается, что кулаки его пудовые в нетерпении подрагивают. Всё, думаю, сейчас врежет, и мне амбец наступит, поскольку моя черепушка против его кулаков что орех супротив кувалды.
   - Ещё одна такая шутка, - цедит Сашок, - и ты последуешь за контейнером.
   Обмираю я и представляю, как с проломленной башкой в полынью без всплеска плюхаюсь. Даже кругов по воде не пойдёт. Хорошо, только что канистру "дополнил", а то бы точно обмочился.
   - Ладно, - с трудом справляется с собой Сашок. - Замнём для ясности.
   Подходит к машине, "стингер" достаёт.
   - Смотри внимательно, - учить начинает. - По моей команде берёшь "стингер" и становишься тут, - делает два шага к болотцу. - Здесь тебе ветки мешать не будут. Как только самолёт покажется в небе, наводишь "стингер" на него и нажимаешь на спуск. Особо целиться не надо, "стингер" сам цель найдёт, но желательно всё же стрелять с упреждением. То есть целиться не в фюзеляж, а немного впереди по курсу самолёта. Всё ясно?
   - Угу, - киваю мрачно. Таки на меня он работу самую грязную свалил. "Честь", так сказать, предоставил "золотыми буквами" в Историю вписанным быть.
   - Далее, - продолжает Сашок. - Сразу после выстрела, не дожидаясь результата, бросаешь турель в болото и в машину вскакиваешь. Всё. Остальное - моё дело. Да, когда стрелять будешь, покрепче ногами в землю упрись - отдача нешуточная.
   С полчаса мы в безделье проваландались - нескончаемым мне это время показалось. И, что самое противное - курить нельзя, а говорить с Сашком побаиваюсь. Ляпну ещё что-то не то - сразу в полынью угожу. Вон как Сашок набычившись сидит, глазами рацию пожирает, информацию нужную ждёт.
   Тогда-то я своё мнение ошибочное о сто граммах фронтовых поменял. Хлебнуть бы сейчас из горла, чтоб мандраж унять...
   А по рации о чём только наземные службы аэропорта не болтают! И, что показательно, о работе своей непосредственной почти ничего, а всё больше трёп обыкновенный. То механик метеослужбе анекдот через всё поле лётное травит, то заправщик кофе ему в постель приготовить просит, когда он "борт" транзитный дозаправит, то кто-то у кого-то взаймы до получки клянчит. Она и понятна, такая расхлябанность - работы в аэропорту сейчас с гулькин нос осталось. В лучшем случае, два-три самолёта в сутки аэропорт наш обслуживает, зато статус международного во времена Перестройки долбанной руководство выцыганить успело. Единственное, чем аэропорт и славится.
   Я как-то и не просёк сразу, когда болтовня эта пустопорожняя оборвалась и пошли чисто деловые разговоры. Лишь по Сашку понял, как он насторожился да верньеры там разные подкручивать начал и прислушиваться особо внимательно.
   Слышу тут и я: спецрейс "борт-1126" разрешение на посадку запрашивает.
   - Пора? - не выдерживаю я игры нашей в молчанку.
   Сашок мне кулак молча под нос суёт - мол, заткнись, гад, - а сам глаза с рации не сводит и слушает так, будто сейчас оттуда важное правительственное сообщение прозвучит, его лично касающееся. Как там в совке, если на современность переиначить, звучало бы: "За рекордные "удои" на ниве рыночного рэкета звания Героя капиталистического труда удостаиваются следующие господа..." Однако я уж эфирную тарабарщину и не воспринимаю - до того мандраж бьёт.
   Наконец лицо Сашка разглаживается, уверенное спокойствие на нём проявляется, усмехается он.
   - Порядок! - говорит довольно и рацию выключает. - С нашей стороны на посадку заходит.
   Вылезает из машины, берёт рацию и... с разбегу в болотце швыряет. Что "в десятку" в полынью "бандура" летит. И снова никаких брызг, лишь пузырьки со дна подо льдом белесыми медузами колышутся.
   - Давай на исходную позицию! - командует Сашок, а сам за руль садится и зажигание включает.
   Выбираюсь я из джипа и чувствую - что-то вокруг изменилось. То ли засиделся в салоне и холодно мне снаружи кажется, то ли на самом деле похолодало. И вроде как что-то с глазами - свет белый в них будто меркнуть начал. Не так, чтобы сразу - блымсь, и аут, - а вот словно тусклее вокруг стало.
   Беру "стингер" - тяжёлая хреновина, оказывается! - взваливаю на плечо и делаю два шага к болотцу. Становлюсь на исходную позицию, Сашком указанную, поднимаю глаза в небо и тут понимаю, что это не в глазах у меня меркнет, а просто вечер наступает. Солнце тоже, видно, "разрешение на посадку запросило" и опускается теперь прямо на аэропорт. Вот, зараза, аккурат в глаза слепит - стрелять-то как?
   А тут уж и гул самолёта приближающегося доносится. Зажмуриваюсь я на мгновение, головой мотаю, открываю глаза и вижу - выныривает из-за верхушек деревьев самолёт и прямо на солнце направляется.
   - Стреляй! - приказывает сзади Сашок.
   А я не вижу куда. Самолёт, алюминием сверкающий, на солнце красное наплывает, и вся эта картинка космическая в моих глазах в пятно слепящее сливается.
   - Стреляй! - уже орёт Сашок.
   И тогда я направляю "стингер" прямо на солнце и нажимаю на спуск.
   Особого грохота не было - так, шипение с фырканьем. Зато дёрнуло меня здорово, еле на ногах устоял.
   - Мать твою! - слышу сзади придушенный вскрик Сашка, но не оборачиваюсь. Может, и не туда пальнул, но в следующий раз пусть сам в такой обстановке пробует. Швыряю турель в болото и в машину сигаю.
   - Жми! - теперь уже я командую, и только тут понимаю, что "мать твою!" не в адрес моей меткости прозвучало. Дыму в салоне, что в бане пару, а Сашок ресницами опалёнными слепо блымает, глаза трёт - выхлоп "стингера", оказывается, прямо сюда через открытую дверцу попал.