Забирко Виталий. Все пули мимо

   Минуту думаю над его заумью, но ни черта не просекаю.
   - Ну и зануда же ты, - изрекаю фразу, которая для любых случаев подходит. И, как говорится, реноме ронять не позволяет.
   Далее всё покатилось по известному сценарию. Пока школьники пирожными запихивались, "фантой" запивая, я в другом зале для телевизионщиков, что нас в эфир выпускали, "фуршет" нехилый устроил. Это на центральном телевидении, как понимаю, продюсеры крутыми бабками ворочают, почему их и отстреливают, что куропаток на взлёте, а здесь, на периферии - нищета на нищете. Оттого местные телевизионщики и жрут, что кони. Тем более - за чужой счёт. Ну, вначале они меня сторонились чуток - то ли стеснялись как "крутяка", из чьей миски хлебали, то ли за ляп мой географический не уважая. Но как пошёл дым коромыслом, все правила бонтона к чёрту полетели. Бабы, дикторши да гримёрши, меня всё куда-то умыкнуть пытались, но главный режиссёр эти поползновения вмиг пресёк. Уединились мы втроём - он, я и Сашок - в кабинете и стали по-чёрному водку жрать да рекламу моей персоны на время выборов обсуждать. Так, под водочку, и выцыганил у меня главреж тысчонок сорок баксов, ну а Сашок под это вытребовал три получасовых передачи обо мне. Но не прямого эфира - хватит сегодняшнего "экскремента", - а хорошо поставленных, с режиссурой соответствующей, спектакля о моём житие-бытие. Чтоб, значит, народ своего избранника во всей красе и доблести лицезрел и только за него голосовал. Таким вот Макаром и никак иначе. Вот.
   Я эту фигню слушал-слушал, как они умно рассуждают, что без телерекламы мне на выборах ничего не светит, и похихикивать начал, то про себя, то вслух. Но в конце концов скучно мне с ними стало, и я взял да с тоски упился вусмерть. Даже не помню, как меня потом домой транспортировали.
   45
   Но кантовали при транспортировке, видно, изрядно, поскольку на следующее утро я чувствовал себя что набитый по самую завязку севрским фарфором посудный шкаф, который несколько раз неудачно роняли. Каждое движение отдавалось в черепушке звоном вдребезги разбитой посуды, и эти осколки никак не удавалось в целостную картину сложить.
   Сердобольная Алиска мечется вокруг меня, охает, ахает, руками всплёскивает, а мне кажется, что это монстр какой-то многорукий у кровати с небывалой скоростью мельтешит: то компресс мне на голову кладёт, то рассолом огуречным отпаивает. Мычу я этому монстру: "Водки дай!" - но ни фига он меня не понимает, настолько скорости восприятия действительности у нас разные. Мне аханье Алиски щебетом ультразвуковым слышится, словно при запредельной скорости перемотки магнитофонной ленты, а до неё, наверное, слова мои лишь стоном протяжным доходят.
   К счастью, Сашок в комнате нарисовался. Увидел он такое дело, но не тривиальным образом меня на ноги поднял, а лечилу вызвал. Тот мне гадость какую-то в вену ввёл, и минут через десять я более-менее в себя пришёл. Хруст осколков в черепушке прекратился, комната раскачиваться перестала, а монстр многорукий, мельтешащий, в Алиску бледную, за меня душой неподдельно страдающую, обратился.
   Сажусь я на кровати, ноги дрожащие на пол спускаю.
   - Водки, - хриплю желание заветное, - дайте!
   - Обойдёшься, - жёстко обрезает Сашок. - Ты сейчас трезвый нужен съёмочная группа с телевидения приехала, будет клип о тебе снимать.
   - Может, назавтра перенесём? - выдыхаю голосом замогильным.
   - Нет, - стоит на своём скалой непоколебимой Сашок. - Пробуешь в депутаты пролезть, привыкай к обязательности. А если бы у тебя, к примеру, встреча с членом палаты лордов Великобритании на сегодня назначена была? Тоже назавтра перенёс бы?
   - Сейчас вам легче станет, - утешает лечила и Алиске советует: - Кофе крепкий ему организуйте и завтрак лёгкий, без жиров и сладкого. Во избежание.
   - Вначале душ! - головой протестующе мотаю.
   - Можно и душ, - соглашается лечила.
   Села со мной рядом на кровать Алиска, руку мою себе на плечи закинула, за торс обхватила и, подняв, что пёрышко, в ванную комнату потащила. Наша баба, русская, хрен бы какая заграничная со мной так валандалась.
   Завела в ванную, под душ усадила, поинтересовалась ласково, сердобольно:
   - Боренька, тебе какую водичку пустить - горячую или холодную? А может, тёпленькую сделать?
   - Никаких тёпленьких, - бормочу. - Сам еле тёпленький... И ту и другую, но попеременно.
   Искупала она меня что дитё малое, побрила аккуратненько, махровой простынёй вытерла насухо.
   - Вот теперь, Боренька, ты у меня что огурчик свеженький выглядишь. Можно и по телевизору показывать, - говорит довольно и в гостиную ведёт.
   А там уже Пупсик хлопочет, кофе наливает, сухарики поближе пододвигает.
   Глянул я на него взглядом тяжёлым: что ж, мол, ты мне не помог? А он телепатически и отвечает: "Сами, Борис Макарович, запретили без вашего на то разрешения в вашу личную жизнь вторгаться".
   Хотел я ему возразить: "Какая-такая личная жизнь, когда речь о здоровье моём пошатнувшемся идёт?" - но вовремя передумал. Пусть уж лучше лечила в таких случаях меня на ноги ставит, чем Пупсик опять в психику вторгаться начнёт. Аж передёрнуло всего, как "медовый месяц" с Алисочкой в памяти всплыл.
   Выпил я пару чашек кофе и вроде даже соображать что-то начал. И на хрена я, думаю себе, во власть полез? Это же теперь каждое утро с бодуна меня будут наркотиками пичкать, а опохмелиться никто не поднесёт. Скотская, надо понимать, жизнь у политиков, ежели она по утрам с реанимации начинается. Небось, и секс у них на искусственное осеменение заменён...
   Выпил я с досады третью чашку кофе и Сашку говорю обречёно:
   - Запускай своих киношников...
   И началось. Что аггелы они на меня налетели и ну одевать да марафетить: глаза подводить, причёску волосок к волоску укладывать, щёки румянить, даже губы помадить, будто "голубому" какому. Попробовал я от них отбиться - мол, хочу перед своими избирателями в естественном обличье предстать, да куда там! Никто меня и слушать не думает, лишь вскользь кто-то бросает, что все политики такой макияж перед съёмками проходят, чтобы мордам своим значительности да привлекательности придать.
   А тут ещё Сашок рядом стоит и на путь истинный наставляет:
   - Терпи, раз депутатом стать захотелось. Знаешь, машина есть такая в своё время на всемирной выставке её демонстрация фурор небывалый произвела? Всем машинам машина! Берут высокопоставленного человека, вкладывают в неё, машина гудит-работает и через некоторое время из себя дерьмо выплёвывает. Или, наоборот, вкладывают в неё дерьмо, погудит-пофырчит машина - когда глядишь, человека полёта высокого, вплоть до президента, из себя извергает. И знаешь, как машина эта называется?
   - Как? - спрашиваю, поскольку голова хоть от наркотиков и светлая, но судить-рядить да гадать всё-таки затруднительно.
   - Телевидение. Четвёртая власть - она, может, поважнее первых трёх будет, поскольку имидж политика целиком от неё зависит. Да что там имидж! Перевороты в стране сейчас не пушками, а телевидением делаются. Скажут по "ящику", что президент - это гордость нации, значит, так оно и будет. Или что капитализм есть лучезарнейшая мечта всего человечества - глядишь, а все уже "ура!" вопят и чепчики в небо шпуляют. Так что терпи, если из дерьма вылезти хочешь и человеком стать желаешь.
   Глянул я на себя в зеркало, что из меня гримёры сотворили, и в осадок полный выпал. Хлыщ ещё тот получился - только в рожу такому плевать. Вот уж, действительно, из грязи да в князи. Но всем вокруг нравится, Сашок тоже головой довольно кивает, а Алисочка, так та ва-аще чуть кипятком не писает - какого мужа-красавчика ей сотворили! Потому не стал я возражать да кочевряжиться - а вдруг и взаправду человеком сделают? Лишь бы быстрее всё закончилось, думаю, чтобы водки выпить можно было.
   Хрена с два быстро всё кончилось. День целый меня перед телекамерой мурыжили. То в кабинете интервью раз пять записывали, то в парке во время прогулки "беседовали" по сценарию, от "а" до "я" расписанному, а то вздумалось режиссёру нас с Алиской во время игры в теннис для потомков запечатлеть. Я было артачиться вздумал, мол, никогда ракетки в руках не держал, да и желания такого нет, однако режиссёр на своём настоял.
   - Вы, - говорит, - не переживайте и в голову ничего дурного не берите. Играйте в теннис как бог на душу положит, а мы потом так смонтируем, что победитель Уимблдона на экране в подмётки вам годиться не будет.
   Короче, до позднего вечера меня что пса по собачьей площадке гоняли, дрессируя на имидж политический. Наконец, когда солнышко садиться начало, съёмки прекратились. Я на радостях, что конец моим мучениям пришёл, "фуршет" киношникам похлеще вчерашнего организовал.
   И всё бы ничего, но на третьем стакане подходит ко мне режиссёр довольный, за съёмки и приём благодарит, а потом и "новость" обалденевающую сообщает:
   - Ещё денька три съёмок - и мы такую программу о вас сварганим, что хоть в президенты баллотироваться можно!
   А у меня на это слов ответных - ни благодарственных, ни матерных никаких не нашлось. Только очумело взгляд на Сашка перевожу, а тот кивает сочувственно. Мол, назвался груздем - страдай...
   В общем, две недели в "работе" такой напряжённой пролетели. Весь день меня то киношники, то корреспондентишки газетные донимали - каждому ведь мзду немалую от кандидата крутого за репортаж хвалебный получить хочется. А я, хоть и понимаю, что не они мне погоду на выборах делать будут - Пупсику заранее пятьдесят пять процентов голосов заказал, - но отменить встречи назначенные не могу. Видимость "честной" борьбы соблюдать необходимо, чтоб комар носа не подточил. Иначе пацану моему такому количеству народа мозги прочищать понадобится, что сгорит он от перенапряжения. А как мне тогда без него?
   Потому и страдал я, выкладываясь до изнеможения, день-деньской из себя умника изображая, вечером на "фуршетах" отпускаясь, а утром реанимацию медикаментозную проходя. В сплошной кошмар для меня эта круговерть дикая превратилась.
   Однако рано или поздно всему конец наступает. К счастью для меня, первым не моё терпение лопнуло, а избирательная кампания на финишную прямую вышла. Суббота наступила, когда ни слова ни о ком из кандидатов говорить в средствах массовой информации не положено.
   Как всегда заваливают ко мне с утра пораньше Сашок с лечилой, а я, хоть и с бодуна "фуршетного" после вчерашней встречи с избирателями, но уже на кровати что на иголках сижу и вместо приветствия им фигу кручу.
   - Вот вам, а не реанимация! - говорю злорадно и для большей убедительности кроме фиги руку свою по локоть отмеряю.
   - Спрячь шприц, - советую лечиле. - С сегодняшнего дня как все люди жить будем. Водкой по утрам опохмеляться, а не наркотиками пичкаться. Кстати, и вы оба тоже.
   Лечила, тот понятно, рад такому повороту несказанно, даже руки в предвкушении потирает. Выпить не дурак, да и для благоверной "отмазка" клёвая есть - шеф заставил. Сашок же морщится, но слова поперёк не молвит, хоть и не любит этого дела, особенно с утра. Однако куда денешься избирательная кампания закончилась, попробуй шефа не уважь!
   Веду я их в гостиную, где Пупсик уже стол соответствующий накрыл. Малец у меня - чистое золото. Именно так стол обставлен, как мне неделю регулярно снился. Тут и Алиска к нам присоединяется - в последнее время она постоянно Пупсику готовить помогает. Никак ревнует, поскольку сердцем чувствует, что я ему больше внимания, чем ей, уделяю. Во, баба изменилась! Раньше, насколько знаю, воду в чайнике вскипятить не умела.
   - Доброе утро, родной! - воркует задушевно, в щёку меня чмокает, рядком за стол садится и к плечу преданно прижимается. Ни дать ни взять голубка сизокрылая.
   - А пацан где? - спрашиваю.
   - Видик пошёл смотреть, - дует она губы. - Можно хоть раз за столом без него посидеть?
   - Ладно, - благодушествую. Действительно, лучше ему перед Сашком и лечилой лишний раз не светиться.
   Наливаю рукой нетвёрдой каждому из графина запотевшего и тост провозглашаю:
   - За депутата Думы российской Пескаря Бориса Макаровича!
   Бальзамом благотворным влага божественная в организм хлынула и во все капилляры, что в губку сухую, в момент всосалась. И такая благодать наступила, что словами не опишешь, только самому прочувствовать надо. От всех болезней нет лекарства лучше.
   Лечила выпил, аж крякнул, а вот Сашок пригубил только, поморщился и фужер на стол поставил.
   - Что, - спрашиваю его с издевкой, - не веришь, что депутатом стану?
   Пожимает он плечами, глаза в сторону отводит.
   - Не-ет! Ты давай правду, как на духу, режь, - продолжаю подзуживать. - Как доверенное лицо кандидата, всю его предвыборную кампанию сварганившее.
   - Честно? - спокойно спрашивает Сашок и взгляд на меня странный, вроде ироничный, бросает.
   - Честно.
   - Не верю.
   - Ну почему... - встревает в разговор лечила, пытаясь резкость ответа Сашка смягчить. - Может, во втором туре...
   - А я верю, - безапелляционно заявляет Алиска. - Боренька сразу в первом туре больше всех голосов наберёт.
   - Этого мало, - наперекор своё гнёт Сашок, будто ему с утра вожжа под хвост попала. - Для победы необходимо больше половины.
   - Значит, будет больше половины, - простодушно поправляется Алиска.
   - Моя ты умница, - целую жену. - Так и будет. Ровно пятьдесят пять процентов голосов наберу.
   - Это откуда же такая точность? - хмыкает Сашок.
   - А мне это число просто нравится, - чистосердечно признаюсь. - Я в школе лишь с "тройки" на "двойку" перебивался, и "пятёрка" для меня всегда мечтой несбыточной была. А здесь этих цифр магических сразу две.
   - Нормального "отличника" Дума получит, - не удерживается от иронии Сашок. - Впрочем, там таких "отличников" и без тебя пруд пруди.
   46
   В общем, поёрничал Сашок надо мной всласть, но когда в воскресенье под вечер результаты выборов объявили, и мои 55 процентов высветились, запил по-чёрному.
   В понедельник утром начался по телефонам сплошной трезвон поздравления со всех сторон посыпались. А у ворот "фазенды" кавалькада машин корреспондентов разных и телевизионщиков всяких выстроилась. Но я никого к себе не допустил. Накрыл стол праздничный для "винтиков" своих, но вместе с ними отмечать не стал. Как расселись они все, вошёл я в зал, сказал слово тёплое: "Празднуйте. Это и ваша победа", - и быстренько ретировался.
   К Сашку заглянул, а он совсем невменяемый. В транс полный впал - на мои вопросы не отвечает, сиднем каменным за столом сидит и бутылку начатую взглядом гипнотизирует. Или она его. Соревнуются, кто кого с ног свалит. По четырём посудинам пустым, на полу валяющимся, и дураку ясно, что пока Сашок верх берёт. Однако на подоконнике ещё пяток нераспечатанных пузырей стоит. Как понимаю, "гляделки" эти всё равно не в пользу Сашка закончатся. Не умением, так числом водка победу одержит.
   А я, что поразительно, в этот день ни капли спиртного не принял. Чувство какое-то странное в душе угнездилось, словно я это не я, а с сегодняшнего дня другой человек. И даже более того - существо иное, высшего порядка. Вчера ещё каким-то Борькой Пескарём был, а сегодня - ого-го! депутат Борис Макарович! И будто бы даже аура неземная нимбом святости вокруг головы моей светиться начала.
   Плюнул я тогда на всё и на "заимку" Бонзы у лесного озера укатил. Вместе с Алиской, как семьянин примерный да человек теперь уже общества высшего. На лодочке, что парочка влюблённая, с ней там покатались, по лесу побродили. Алиска как в детство впала - бегает по лесу, цветочки собирает, собачонкой преданной вокруг меня вертится, щебечет счастливо, а я на неё словно с высот горних гляжу снисходительно и благодушествую. Свершилось нечто такое, о чём ещё год назад не то, что мечтать, помыслить не смел. Даже в пьяную голову подобное прийти не могло.
   Вот в этаком настроении райском, от земных дел отрешённом, поужинали мы при свечах на "заимке", вместо водки воду родниковую вкушая, и баиньки отправились. И что ва-аще непостижимо - ни мне, ни ей сексом заниматься и в голову не стукнуло. Голыми в обнимку уснули, что два праведника святых. Может, что Пупсик с нами в тот день знаменательный нахимичил?
   К счастью, на следующий день "святость" с меня что шкура змеиная слиняла. Зато появилось чувство крутое собственной значимости и превосходства над обыкновенными смертными. Даже Алиска это почувствовала дистанцию сдержанно-уважительную стала блюсти. А как иначе - теперь на людях придётся часто бывать, и надо реноме четы великосветской поддерживать.
   С утра "связался" я с Пупсиком и указание дал, чтобы он Сашка на ноги поставил и в божий вид привёл. И когда я к полудню на "фазенду" с "заимки" прикатил, Сашок, что копейка новая, меня в кабинете встретил. Ни следа загула на лице и в глазах светлых не осталось. Куда там реанимации медикаментозной до магии Пупсика! Хотя сам лично ни то, ни другое не уважаю. По мне, лучше народного средства - капли воды на стакан водки - нет и быть не может.
   Поздоровались мы с Сашком, сели, тут и девица моя длинноногая без напоминания особого в момент нарисовалась, кофе, коньяк на стол выставила. Я Сашка в этот раз и не спрашиваю, коньячок разливаю. А он и не возражает, не кочевряжится, словно "ауру" мою депутатскую над головой видит. Что значит "в люди" выбиться, статус народного депутата заполучить!
   - За ваше избрание! - поднимает Сашок рюмку и к моей тянется, чтобы чокнуться.
   Гляжу я ему прямо в глаза и своим взглядом новым, "просветлённым", вижу в них вроде как лёгкое замешательство по поводу моей победы и скрытое отстранение - надо же, Борька-лох одним махом в депутаты пролез, а мне, с моим интеллектом, всю жизнь на роду написано на побегушках быть.
   - Э, нет, - руку его отвожу. - Во-первых, мы с тобой давно на "ты". А во-вторых, так одной верёвочкой повязаны, что её только по живому разрубить можно. Посему другой тост предлагаю - за НАШЕ депутатство, так как на должность помощника депутата я кроме тебя никого не вижу.
   Вот тут я чокаюсь с ним и выпиваю. Сашок же чуть пригубливает, однако рюмку на стол не ставит, в руке вертит, коньяк согревает. Никогда, похоже, от замашек своих аристократических не избавится. Но по позе расслабленной просекаю, что ледок в его душе относительно наших дальнейших отношений подтаивать начал.
   - Вчера телеграмма на твоё имя пришла, - докладывает новости свежие. - Спикер Думы тебя с избранием поздравляет и просит прибыть на очередное заседание.
   - Просит, значит, прибудем, - киваю степенно, имидж уравновешенного политика вырабатывая. - Ты уже варианты прокручивал, где мы в столице обоснуемся?
   - А что прокручивать? - двигает бровями Сашок. - Конечно, можно снять или купить какой-нибудь особняк поближе к Думе, но зачем? Бонза заранее обо всём побеспокоился - правда, для себя место готовил. Купил в подмосковном лесу десяток гектаров и строил там усадьбу. Естественно, что после его смерти строительство законсервировали, но я сегодня распорядился его продолжить.
   - И ты предлагаешь мне в "недострое" жить? - ухмыляюсь нехорошо. Великолепный репортаж обо мне в столичной прессе будет - только что испечённый депутат словно бомж на стройке ютится!
   - Зачем утрировать, - спокойно парирует Сашок и снова рюмку пригубливает. - Особняк и с десяток домиков уже под ключ сданы, можно заселяться. Остались небольшие отделочные работы - на неделю, не больше.
   - Тогда ладушки, - меняю гнев на милость. - Займись персоналом и готовь самолёт на вечер.
   - Уже, - и не думает сдвигаться с места Сашок, коньячок прихлёбывая. О таком помощнике только мечтать можно. Раньше меня ситуацию просекает и, пока я только рот думаю разевать, всё уже сделанным оказывается.
   - Спасибо, - встаю из-за стола, руку ему с теплотой искренней пожимаю. - Отдыхай пока, а я собираться пойду. Завтра с утра мне на "работу", - губы иронично кривлю.
   Слукавил я перед Сашком. Какие ещё там "сборы на работу?" Это обыкновенный смертный чемоданчик пакует, в командировку отправляясь. Зубную щётку там укладывает, полотенце, презервативы... Я же, при своих нынешних финансовых возможностях, могу спокойно не то, что этот мотлох, всю "фазенду" с её начинкой миллиардной на произвол судьбы бросить и в подмосковную усадьбу голышом перебраться. Авось там фиговый листок и корочка хлеба найдутся... Впрочем, одного здесь ни в жисть не оставлю. Пупсика, мой талисман, мою путеводную звезду.
   Иду к себе в домик и не знаю, как ему новость о переезде нашем преподнести. Не любит пацан смены обстановки, помню, как он о квартире моей жалел, на "фазенде" очутившись. Что-то вроде кошачьего инстинкта у него - с трудом и боязнью обжитое место покидает. Вот и сейчас, наверное, сидит пригорюнившись, прознав о переезде.
   С сумятицей в душе захожу к нему в комнату и застываю ошарашено. Чёрта с два пацан "горюнится". Смехом до икотки заливается, своих любимых Тома и Джерри по видику смотря. По фиг ему проблемы мои и переживания. Даже обидно стало.
   Однако наступил я своей обиде на горло и не стал видик сразу выключать. Подождал, пока очередная серия закончится, и только тогда воспроизведение остановил.
   - А, здравствуйте, Борис Макарович! - наконец замечает меня Пупсик, всё ещё смехом давясь и слёзы утирая. - Извините, я немного увлёкся...
   - Здравствуй, - киваю сдержанно и журю отечески: - Значит, так ты меня бережёшь? Ни сном, ни духом не ведаешь, где я и что со мной...
   - Что вы, Борис Макарович, - мгновенно серьёзнеет Пупсик. - Если бы вам что угрожало, я мгновенно бы почувствовал и вмешался.
   Смотрю в глаза его преданные и понимаю, что так и было бы. И хоть обида на него в груди ещё теплится, давлю её безжалостно, что змеюку подколодную. Негоже, чтобы пацан её почувствовал и сердцем принял - других забот у него по горло, а эта лишней обузой будет.
   - Новость знаешь? - спрашиваю.
   - Какую?
   Молчу я, взгляд в сторону отвожу и чувствую, как в голове словно букашки какие по извилинам начинают быстренько так, щекотно бегать.
   - Понятно... - убитым голосом шепчет Пупсик. - Надолго мы туда переезжаем?
   - Не знаю. Наверное, да.
   - Жаль... - тянет Пупсик и вдруг тоненько, жалостливо предлагает: - А может, назад, в вашу квартиру вернёмся? Она уже в полном порядке... - И совсем неслышно заканчивает: - Хорошо как нам там вдвоём было...
   - Боюсь, что это уже невозможно, - вздыхаю.
   - Почему? - наивно интересуется Пупсик.
   Открываю я рот, чтобы ответить, но неожиданно понимаю, что сказать-то нечего. Вопрос простенький, но с подковыркой оказывается. Действительно, несмотря на все перипетии, жить тогда было лучше. Не то чтоб спокойнее, но проще.
   - Потому, - наконец нахожусь, - что жизнь такая хитрая штука, по которой только в одну сторону можно идти, и обратного пути нет.
   Сидит Пупсик на диване, глазами на меня круглыми смотрит, моргает непонимающе. А я ему ничего больше ни сказать, ни объяснить не могу. Не силён в эмпиреях высоких, знаю одно: так было, так есть, так будет. Никому не удавалось время вспять повернуть, а ежели кто и сподобился дважды жизнь свою прожить, тот либо помалкивает, либо в дурдоме сидит - настолько у нас фантазиям подобным не верят.
   - Когда едем? - совсем упавшим голосом спрашивает Пупсик.
   - Я сегодня улетаю, а ты - чуть попозже, когда там строительство закончат. А на это время у меня просьба к тебе: почисть усадьбу подмосковную от "клопов" электронных, как в своё время "фазенду" почистил. Думаю, пока её при жизни Бонзы строили, столичные "крутяки" электронными штучками все стены в достаточной мере напичкали. Ну и заодно мозги новому персоналу и строителям в отношении меня вправь.
   - Сделаю... - еле слышно шепчет Пупсик.
   Тут дверь распахивается, и Алиска, вся из себя сияющая, просто-таки лучезарная, на пороге появляется.
   - Боренька! - щебечет восхищённо. - Я слышала, что мы сегодня в Москву летим. Вот счастье-то какое!
   - Не мы, а я, - обрезаю раздражённо.
   - Но Боренька...
   - Зась! - не выдерживаю. - Я в доме хозяин, как сказал, так и будет. Никуда от тебя столица не денется. Вот обоснуюсь там, все дела утрясу и через неделю вызову. А ты, пока меня здесь не будет, родней матери пацану должна стать. Понятно?
   Гляжу на неё глазами строгими, и действует мой взгляд, возражений не допускающий, что плётка в руках дрессировщика зверей хищных.
   - Хорошо, Боренька, - лепечет послушно Алиска.
   "А ты, - наставляю про себя Пупсика, - не вздумай свои шашни магические с ней возобновлять. Не дай бог, кто о твоих способностях узнает, лиха крутого оба нахлебаемся".
   Кивает мне Пупсик, и я дух облегчённо перевожу. Кажется, все "вещи" в "командировку" уложил.
   - А если всё понятно, - говорю голосом повеселевшим, - тогда можно и за стол праздничный втроём сесть. Или другие предложения будут?
   47
   Перед самым отъездом в аэропорт - я уж в лимузин садился - лечила меня перехватывает.
   - Здравствуйте, Борис Макарович! - что холоп перед барином гнётся.
   - Здоров будь, - бормочу благодушно после застолья сытного.
   Настроение такое - всех бы облагодетельствовал. Ну не так чтобы очень, то есть по-царски - имением там наградить, пожизненную ренту назначить, а по-купечески - пару пригоршней медяков в толпу от щедрот швырнуть. Гуляй, мол, мужики, во здравие раба божьего Бориса Макаровича!
   - Да вот, вы просили... - лепечет лечила и папку пухлую мне протягивает. Причём настолько пухлую, что завязки шнуром доточены, а содержимое из углов бумагами какими-то, от старости жёлтыми, наружу неряшливо вылезает.
   Беру я с брезгливостью эту макулатуру, а в ней килограммов пять-шесть, никак не меньше. Ни фига себе "гостинец"!
   - Что это? - вопрошаю недоумённо.
   - История болезни вашего родственника, - с некоторой гордостью сообщает лечила. - В психоневрологическом диспансере с трудом выклянчил.