Забирко Виталий. Все пули мимо

   - Привет, - бросаю я так это развязно, хотя на душе от их вида кошки скребут. И не напрасно. Никто мне не отвечает и в глаза не смотрит. Сердечко у меня ёкает, но продолжаю тем же тоном: - Что это вы, как сычи надутые?
   И тогда Харя разворачивается ко мне вместе с креслом.
   "На колёсиках", - глупо думаю я почему-то о кресле, и никаких других мыслей в голове нет. Пусто.
   Харя впивается в меня взглядом. Что вампир, так и кажется, яремную вену высматривает.
   - Вчера на рынке троих наших замочили, - тихо цедит он сквозь зубы. Двое в реанимации. Ты в курсе?
   - Нет, - выдавливаю из себя и строю скорбную мину. Но шестым чувством понимаю, что это только заявочка.
   - А знаешь, почему разборка случилась?
   На "нет" меня уже не хватает. Мотаю отрицательно головой.
   - Пожаловались "челноки" в Центральный район, что с них на нашем рынке два "налога" берут. Один - Хозяину идёт, а второй - его шавке беспородной. - Харя встаёт, сминает рукой, пустую банку из-под "пепси" и на пол, что салфетку скомканную, роняет. - Не догадываешься, о ком речь?
   Молчу я. А душа в пятках. Вот оно и продолжение.
   Харя хмыкает.
   - Есть у одного писаки сказочка о Премудром Пескаре, - нагнетает он. - Читал, небось?
   "Читал, читал! - орёт во мне всё. - Да ни хрена не просёк. Точнее, читал только начало - фамилия обязала - и бросил. Скучно, поскольку заумно дюже". А сам не понимаю, как такая глупость в этот момент может в голову лезть. Надо бы бухнуться сейчас на колени перед Харей да прощения просить но, знаю, не поможет.
   А Харя уже и нож с руки на руку перебрасывает. И откуда он его вынул?
   - Вот и кумекаем мы, - нехорошо лыбится Харя, - что будь Пескарь просто рыбкой никчемной, оно ещё ладно, но Премудрый - для нас уже чересчур. Мы ребята простые... - и неторопливо начинает на меня надвигаться. А лезвие ножа в его руке так это - блик, блик! - полированной золингеновской сталью посвёркивает.
   Окаменел я. Хана, думаю. Точно так он Хвата порешил. И за меньшее, чем меня. Стою, что баран на бойне, и не шевелюсь. Куда мне против него, да и что я могу?
   И тут со мной что-то происходит. Будто и не я перед Харей стою, а кто-то другой. И смотрю на него не своими глазами, а чьими-то чужими. И не моя рука, а чужая, ныряет за полу куртки, выхватывает "ствол" и, не дрогнув, стреляет прямо в лоб Харе.
   Не успевает его труп грохнуться на пол, как с треском распахивается дверь, в холл врывается амбал и застывает в странной раскоряченной позе. А я стою с поднятой рукой, затиснув в ней "беретту", и не шевелюсь, поскольку тот, чужой, кто был во мне мгновение назад, меня покинул, а я понимаю, что не то что на мушку амбала поймать, но и дёрнуться не успею, как он будет рядом и шею мне свернёт, ежели пошевелюсь.
   К счастью, распахивается другая дверь, этаким колобком вкатывается Хозяин и орёт раздражённо:
   - Я же просил, чтобы тихо!..
   Тут он видит ситуацию и недоумённо замолкает. Что поразительно, ни намёка страха в его глазах и ничего другого, кроме искреннего удивления.
   - Даже так... - прокашливается он и окидывает меня с головы до ног недоверчивым взглядом. - Ладно. Поскольку лимит на трупы сегодня исчерпан, тебе принимать у него дела, - кивает он мне на тело Хари. - Сашок, обращается он уже к амбалу, - поспособствуй новому "бригадире", - и с этими словами Хозяин выкатывается из холла.
   Амбал расслабляется, хмыкает и кивает головой. Вижу, в его глазах наконец-то ко мне вроде какой-то интерес проявляется. Будто видит меня впервые.
   - "Пушку" спрячь, - миролюбиво советует мне, и я сую "ствол" под мышку. - С назначеньицем на новую должность, - подходит он ко мне и хлопает рукой по плечу.
   И, странное дело, мне что назначение это, что труп Хари, которого я только что к праотцам отправил, - всё по фиг. Будто ничего и не произошло так, рядовой инцидент и даже менее. Словно банку "пепси" выпил. И всё.
   - А с этим что делать? - деловито так спрашиваю я и на труп киваю.
   Гляжу, в глазах Сашка ещё больший интерес ко мне просыпается.
   - Ну ты и штучка, оказывается, - качает головой. - Труп нужно перенести во второй гостевой домик. Там четыре гроба стоят - один свободный.
   Это я схватываю мгновенно. Три гроба для вчерашних жмуриков, а один, ясный перец, меня дожидался... Да вот промашечка вышла. И понятно теперь, почему сюда на своих "колёсах" нельзя было приезжать. С чего бы это, спрашивается, моя "вольва" вдруг возле поместья Хозяина стояла бы, если меня, по всем раскладкам, вчера на рынке грохнули?
   Поворачиваюсь к своим. Как застыли они при выстреле, что на фотографии, так до сих пор хлебальники и разинуты.
   - Значит так, соколики, - говорю, - берём его за руки-ноги и вперёд.
   А сам нагибаюсь, подбираю нож золингеновский, лезвие защёлкиваю и в карман сую. На память.
   Да, пришлось мне в этот день помотаться. И в бюро похоронное - как заказ выполняется проверить, и в церковь - попа приглашать, чтобы завтра "невинно убиенных" отпел, а также на кладбище и в ресторан - и там и там места заказать. А кто чьи займёт - это как кому повезёт. Одно в новой должности хорошо - за баранку Оторвилу посадил, он на своей "мазде" меня везде и катал. Как со всем управились, велел Оторвиле в пожарную часть заехать. Ох, и долго мне пришлось втолковывать начальнику, чтобы он подыскал мне что-нибудь огнезащитное - на диван положить. Стоит он что дубина стоеросовая и только глазами лупает, не понимая, чего это я такого на диване делаю, что там горит всё? В конце концов продал он мне за сотню баксов скатку асбестового одеяла, но, подозреваю, до ночи себе затылок чесал. Во, думает небось, баба у него огонь!
   Примёлся домой уже затемно. В квартире тишина. Включаю свет, захожу в комнату. Спит мой Пупсик сном праведника, сопит в две дырочки. Но поза та же: коленки охватил, однако руки не сцеплены, а в кулачки сжаты.
   Кладу на пол скатку асбестового одеяла и вдруг замечаю: валяются на полу три пустые ампулы, как раз под его кулачками. Тогда смотрю на кулачки внимательней и вижу, что в одном кулачке две ещё полные ампулы зажаты, а в другом - пузырёк с микстурой.
   Ах, моб твою ять! - как громом поражает меня. Слабость неожиданно в коленях у меня откуда-то берётся, и я плюхаюсь на диван у Пупсика в ногах. Вот, значит, кто водил моими руками, когда Харя на меня с ножом шёл... Нет, парень, я тебя теперь от себя никуда не отпущу. Прописан ты здесь навечно.
   4
   Такие похороны надо видеть! Рано утром, ещё затемно, гробы перевезли в районный Дом культуры и выставили в фойе. И потянулась толпа прощаться просто удивительно, откуда у наших-то покойничков столько родственников и знакомых? Даже из мэрии представители были - знать, уважают нас и считаются. Я такое видел разве по телевизору, когда героев августовского путча хоронили.
   В одиннадцать доступ к телам прекратили - а то бы шли, подозреваю, до вечера. Батюшка покойничков отпел, пообещал местечко тёплое в царстве небесном, и понесли мы их. Впереди венков с сотню - на два квартала растянулись, - а потом с гробами мы, товарищи по общему делу. Все в чёрном, туфли лакированные, костюмы, что антрацит - блестят даже, и рубашки со стоячими воротничками, застёгнутыми на горле, но без галстуков. Я, конечно, гроб не нёс - куда мне с моей комплекцией, - шёл, чуть ли не печатая шаг, в почётном охранении, которое мы с ребятами квадратом вокруг гробов организовали. За нами, естественно, родственники, знакомые и те, кто на дурняк на поминках выпить пришёл, - сотни три-четыре будет, а затем вереница легковушек и автобусов разных марок от "а" до "я" (то бишь от американских до японских, исключая, естественно, отечественные). А по обочине широченной улицы омоновцы стоят, нас от набежавших зевак отделяют.
   Посмотрел я на всё на это как бы со стороны, и гордость за наше дело в груди шевельнулась. Даже вроде позавидовал Харе, что это его, а не меня несут. Нет, определённо, только ради таких похорон умереть стоило.
   В общем, прошли мы этак с километр до конца улицы, показали всем, кто здесь парадом командует, погрузились в машины и на кладбище поехали. Место я ребятам клёвое подобрал - в центре, у монумента освободителям города. Кладбище престижное, но там ко мне с полным пониманием отнеслись. За соответствующую мзду, разумеется. Снесли пару-тройку бесхозных могил - и на тебе место под солнцем!
   Сгрузили мы гробы, тут и речи начались. Первым, как понимаю, кто-то из мэрии слово толкал. Всё больше о том, что, мол, негоже, когда в столь молодом возрасте люди из жизни не своей смертью уходят. Но я вполуха слушал. Подпёрло меня так, что света белого не вижу. Шепнул Ломтю, что отлучусь по надобности, и рванул скорёхонько по тропинке в глубь кладбища.
   Так рванул, что до забора добрался. Гляжу, а вдоль забора глубокая траншея выкопана, и экскаватор заглушённый стоит. Но мне сейчас по фиг, что тут строят или прокладывают. Стал за крест покосившийся и своё дело делаю.
   Когда слышу, тарахтит что-то. Оборачиваюсь - двое работников кладбища на тележке какой-то мешок к траншее катят. Понимаю, что неудобно на глазах у людей святое место осквернять, но остановиться не могу. В меня сейчас хоть из автомата пали - руки не подниму. Впрочем, и они мне ничего не говорят - видимо, не впервой такое наблюдают. Подвозят мешок к траншее, сбрасывают вниз, а затем, поплевав на ладони, берутся за лопаты и начинают его землёй прибрасывать.
   Заканчиваю я своё дело, свет белый вновь милым становится, тут и интерес появляется: а чего это они тут делают? Подхожу ближе и по хронической небритости признаю мужиков, с которыми вчера о месте захоронения для наших покойничков толковал.
   - Привет, - говорю и достаю пачку "кэмэла". - Перекур, мужики.
   Кивают они, угощаются. А как закуривают, я их и спрашиваю:
   - А что это вы делаете?
   - А дело своё, - отвечают. - Хороним. Царство ему небесное... крестятся.
   Глаза мои на лоб лезут.
   - Это что - так?! - меня передёргивает. Ни хрена себе, что собаку под забором закапывают.
   - Ага, так, - отвечает тот, что ростом поменьше, но со щетиной на лице побольше. - Мэрия постановила. Всех пенсионеров так.
   - Не скажи, - возражает другой. - Намедни бабку хоронили, так она и на могилу, и на гроб наскребла.
   - Не, - возражает первый, - то не она наскребла, а премьер наш, упокой его душу, вклады советские ей по возрасту индексировал. Ей же аккурат девяносто пять стукнуло. Так она на радостях и преставилась. А этому не повезло. Не дожил до счастья с миром покоиться. Девяносто два всего протянул.
   - Н-да, - мычу я, - не буду тогда мешать.
   Киваю и иду своей дорогой. А по пути думаю: ежели деду девяносто два, то, наверное, и революцию делал. Только на фига? Хреново они в совке жили, если и на похороны не скопили. Я так жить не хочу. Мне наш родной дерьмократический рай милее.
   Пока я туда-сюда бегал, наших уже и закопали. Всё чин по чину: холмики на могилках - что на картинке. Любо-дорого посмотреть.
   Поехали мы на поминки. Ну, я, понятно, в ресторане долго не задержался. Рюмку для приличия опростал и тихонько в соседний бар слинял. Снял тёлку молодую, "в нумера" поехал - расслабиться, так понимаю, надо? Переживёт мой Пупсик сутки без меня. Продуктов - утром ему показал - полный холодильник, а ночью, надеюсь, спать он будет спокойно. Не пришлось ему сегодня на меня расходоваться.
   5
   Утром я, естественно, был как штык на даче у Хозяина. Негоже, как понимаю, с первого дня на работу опаздывать. А здесь уже ко мне отношение иное. "Секьюрити" на входе улыбаются да раскланиваются, и докладывать им, кто я таков, не требуется. Такие предупредительные все стали, разве что под белы ручки не провожают. Что значит - в люди выбиться!
   В общем, вошёл я на территорию вальяжно так это, а дальше что делать - не знаю. Соваться без приглашения к Бонзе вот так вот сразу как-то не по себе - чёрт его знает, с какой ноги он сегодня встал. Позавчера вроде приветил, а сегодня может и того... Пожалел тут я, что с утра домой не заскочил да с Пупсиком не посоветовался, но что теперь поделаешь? Придётся на авось надеяться, деваться-то некуда. Хорошо бы Сашка найти - амбала того, которому Хозяин приказал меня в курс дел ввести, - но его искать, значит, опять в дом Бонзы соваться.
   Решил: нужен буду - позовут, телефон при мне. И пошёл гулять по территории. Оглядеться-то надо, а то три раза всего здесь был и где что находится толком не знаю. Когда Харя нас здесь собирал, "секьюрити" меня только по строгому маршруту, как в тюряге под конвоем, водили - к гостевому домику и обратно.
   Почапал я, значит, по тропинке между ёлочками, берёзками да сосёнками и вышел прямо к корту теннисному, да такому, что и Уимблдон позавидует. Видел я по телику этот самый Уимблдон затраханный: трава местами вытоптана, проплешины везде, что на моём диване после пожара, а здесь - дёрн идеальный, и, мало того, весь корт стеклянной коробкой накрыт, чтоб, значит, и зимой играть можно было. Тепло там, видно, поскольку девка с парнем на корте чуть ли ни нагишом в теннис играют. Парень в трусах спортивных, а деваха в новомодном купальнике - спереди три клаптика минимальных, самые интимные места прикрывают, а сзади две тесёмочки только, одна на шее, а другой и не видно почти - так между ягодиц впилась, будто её и нет вовсе. Парень поджарый такой, с фигурой спортивной, и вроде ничего играет, но с ленцой как-то, всё больше девахе мячи набрасывает. Тренер, как понимаю. А она дородная, при телесах кустодиевских, пыхтит, мечется по корту, ракеткой, что веслом, машет и при каждом ударе хекает так, будто сексом занимается. Но между ударами на парня покрикивает, что, мол, то ей сильно, то неточно.
   Остановился я тут и смотреть начал представление, как у девицы ягодицы да груди дрыгаются. Нет, такие тёлки не в моём вкусе, но всё равно азарт разбирает: так и хочется увидеть, как из тесного купальника сиськи её наконец на волю выпрыгнут.
   Парень меня заметил и, похоже, мой азарт понял. Стал он мячи девахе покруче да повыше давать. Естественно, она засуетилась, пошустрее забегала-запрыгала, на покрикивание её уже хватать не стало, зато хекать начала со всхлипом, как в экстазе, будто у неё вот-вот оргазм наступит. Ну, а груди и ягодицы заметались так, что и в крутом порнофильме не увидишь.
   Но досмотреть до финала мне не довелось. Положил мне кто-то руку на плечо, я и обернулся. Гляжу, стоит передо мной Сашок и ехидно на меня с прищуром смотрит.
   - Не советую, - говорит, - пялиться на неё. Глазки выколют.
   - С чего бы это? - удивляюсь.
   - Дочка Хозяина, - ухмыляется он. - Идём. Зовёт он тебя.
   Разворачивается Сашок ко мне спиной и топает по тропинке. Естественно, я за ним поплёлся. Тут сзади доносится вскрик девахи - то ли до мяча не дотянулась, то ли грудь наконец-то выпрыгнула из купальника, то ли парень её всё-таки до оргазма довёл. Но я и не подумал обернуться. Себе дороже может оказаться.
   - Ты что, меня по всей территории искал? - спрашиваю для вида, хотя на самом деле "банан" Сашку бросаю. - Мог бы и по мобильнику вызвать, а не рыскать между ёлочек...
   - Много чести, тебя искать, - хмыкает он. - Разуй глаза и посмотри, тычет он пальцем куда-то на верхушку берёзы.
   Поднимаю я голову и вижу в развилке дерева телекамеру.
   - Всё здесь как на ладони, - продолжает он. - Каждый сантиметр просматривается.
   Поглядел я вокруг внимательней и ещё парочку телекамер увидел. "Ага, - думаю, - меня на мякине не проведёшь. Правильно сделал, что на вскрик дочки Бонзы не оглянулся. То-то у меня подозрение возникло, как Сашок меня разыскал".
   Чапаю я за ним, а в груди холодок неприятный. Как-то меня Хозяин встретит?
   Но встретил он нормально. Без объятий и лобызаний - чего, само собой, я и не ждал, - чисто по-деловому. Зашли мы к нему в кабинет и стали перед его светлыми очами. А он сидит за огромным письменным столом и кофеёк попивает.
   Кивнул я ему, но он, естественно, здороваться и не думает, садиться не предлагает, а уж, тем более, кофеем не угощает. Сидит, взглядом меня сверлит. Посверлил-посверлил, дырок пять наделал и чего там из меня извлёк, какую стружку, мне неведомо. Потом чашку отставил и говорит:
   - По виду ты лох-лохом, как мне и докладывали. Но что-то в тебе всё-таки есть... Ишь, что за моей спиной наворотил! Ладно, дело прошлое, на первый раз я тебя простил, но следующего раза просто не будет. Значит, так. Что на рынке твоим ребятам делать - не мне тебя учить, сам знаешь. "Налог" под расписку моему "бухгалтеру" копеечка в копеечку сдавать будешь, - криво усмехается. - Как понимаешь, пристанет что к рукам, без лишних слов их отрубят. В прямом смысле. Ну а если кто на твою "бригаду" накатывать будет, вот тебе Александр, - кивает на Сашка, - он всё уладит.
   Я киваю, думая, что на этом инструктаж по вводу меня в должность "бригадире" окончен, и пора выметаться. Но Хозяин качает головой.
   - Это ещё не всё. На такую "работу" тебе за глаза полчаса в день хватит. На остальное время поступаешь в полное распоряжение Александра. Его слово для тебя точно такой же закон, как и моё.
   Хозяин наконец переводит взгляд с меня на чашку, берёт её и начинает кофе свой прихлёбывать. И вид у него такой, будто в кабинете и нет никого.
   "Ну теперь, вроде, аудиенция окончена", - думаю я, но, боясь снова ошибиться, смотрю на Сашка.
   Точно. Лишних разговоров Хозяин не любит. Разворачивается Сашок, мне глазами в сторону двери указывает и идёт из кабинета. Иду и я за ним, как на верёвочке. Что-то мне всё это не очень нравится. Сашок - не Харя, и, случись что, "ствол" мне не поможет...
   Вышли мы в холл. Тут Сашок останавливается, поворачивается ко мне лицом и начинает меня рассматривать. Молча, почти как только что Хозяин. Но не сверлит и рентгеном не просвечивает. Смотрит и всё. Ни хорошего в его глазах, ни плохого - ничего нет. Скука какая-то непонятная, будто думает: на хрена ему такой балласт, как я, на шею навесили? Ну а мне-то каково под его взглядом?
   - Так что мы с тобой, Сашок, делать будем? - беру я для начала развязный тон. Какой-то контакт надо ведь налаживать.
   Сашок бровь заламывает и аккуратно так, что интеллигент задрипанный, берёт двумя пальцами пуговичку на моей рубашке.
   - Во-первых, - говорит он тихо и снисходительно, словно ребёнку малому, - запомни раз и навсегда - два раза я не повторяю, - зовут меня Александр. Никаких уменьшительных и кличек, причём не только в мой адрес, я в своём присутствии не потерплю.
   Он делает неуловимое движение кистью руки, и пуговичка с лёгкостью отлетает от рубашки, словно лезвием обрезанная. Хотя могу поклясться, что между пальцами у него ничего нет, а пуговичка была пришита на совесть.
   - Второе, - продолжает он. - Сегодня ты мне не нужен - займись своими ребятами. Собери их в холле второго гостевого домика и предупреди, что с Центральным районом у нас пока ещё ничего не ясно, но на данный момент временное перемирие. Поэтому пусть будут настороже. Если что - вызывай меня по телефону через коммутатор. Ну а завтра, Борис, - здесь он делает ударение на моём имени, - я жду тебя в девять утра возле гаража.
   Тут он кладёт мне в карман пуговичку, говорит: - Пришьёшь на досуге, - и уходит.
   6
   Занялся я своими новыми делами. Обзвонил ребят, собрал их после "дежурства" в холле домика для гостей, обрисовал обстановку. Сидят, молчат - тише воды, ниже травы передо мной. А в глазах нечто вроде уважения - не ожидали они от Борьки-лоха такого. Тут и Корень с "налогом" нарисовался. Заходит так это развязно, будто босяк с двумя баксами в пивную, - знает, что я для него только наполовину "семёрка", он ещё у Сашка числится, с его ребятами "налог" собирает. Заходит, значит, и небрежно на столик "капусту" швыряет.
   - Принимай, Пескарь, "налог". А я пошёл. Время моё дорого, - с усмешечкой нехорошей говорит он и разворачивается, чтобы уйти.
   - Да нет уж, Аркадий, - спокойно говорю ему я, - придётся тебе подзадержаться.
   Застывает он что памятник и, похоже, в монумент превращается не от моего тона, а от обращения по имени. А я смотрю на него что на пустое место, совсем как Сашок на меня. Действует, оказывается, такой взгляд ещё как.
   - Моё время тоже дорого, - вкрадчиво, без нажима, объясняю ему, - но это только во-вторых. А во-первых, впредь, Аркадий, друг мой, больше никаких кличек и фамильярных обращений в мой адрес я не потерплю, - чуть ли не слово в слово повторяю ему сентенцию Сашка, только на себя перевернув.
   И столько в моих словах теплоты дружеской, что Корень вмиг сникает. И уже не памятник передо мной стоит, а так, тряпка половая непонятно каким образом в воздухе держится. Нет, это хорошо меня Сашок научил. Не зря классики марксизма-ленинизма наставляли, что учение - свет, а неучение тьма. Есть в этом изречении сермяжная правда, есть.
   - А в-третьих, "налог" ты мне сейчас сдашь не абы как, а по всей форме. Забирай "капусту" и идём со мной, - заканчиваю я, поднимаюсь и иду в комнату. Краем глаза замечаю, что ребята мои сидят в таком ступоре, будто я только что Харю второй раз порешил.
   Завёл я Корня в комнату, сел за стол и стал через коммутатор в "бухгалтерию" названивать. Там меня вначале не поняли, но когда представился, обещали минут через пять своего человека прислать.
   Сижу я, курю, жду. А Корень совсем поплыл. Скрючился на краешке стула что воробей под дождём: мокрый да взъерошенный. Только тот ещё ерепенится обычно, а Корень, чувствую, вот-вот оземь грянется. Ох, не то что-то с "налогом"!
   Не успел я сигарету докурить, как дверь распахивается, и входит "бухгалтер". Длинный, худой, в чёрном смокинге с иголочки, рубашечка белая со стоячим воротничком при бабочке безукоризненной, на носу очки золочёные. В руках кейс, а морда постная, как и у всех бухгалтеров. В общем, тот ещё хлыщ! Садится он на стул, кейс на колени ставит и в меня молча вперяется. Гляделки у него холодные и пустые, что лампочки у машины электронной.
   Я тоже молчу. Перевожу взгляд на Корня и поднимаю брови. Мол, что ж ты скис, выкладывай "налог". Корень достаёт "капусту", кладёт на стол и пододвигает "бухгалтеру". Вижу, просто так передать не может, поскольку руки трясутся, потому и двигает.
   Хлыщ неторопливо ставит кейс на стол, открывает его, и вижу я, что кейс по самую завязку набит электроникой. Достаёт хлыщ машинку какую-то, берёт "налог" и начинает в машинку баксы небольшими порциями по купюрам разного достоинства совать. Всё это происходит в полном молчании, только машинка стрекочет, да, наверное, зубную дробь Корня заглушает.
   Закончил хлыщ своё дело и вновь в меня стекляшками своими вперился.
   - На двести двадцать долларов меньше обычного, - наконец слышу его голос. Скрипучий такой, бесцветный, под стать морде.
   Я молча перевожу взгляд на Корня. Говорят, на Востоке есть пословица, что молчание - золото. Золото, не золото, а вот баксы оно к себе хорошо притягивает, это уж точно.
   - Так это ж... - лепечет Корень. - После разборки восемь "челноков" с рынка слиняло, трое раненых, а в пяти киосках автоматными очередями товар попортили...
   Я опять перевожу взгляд на "бухгалтера" - решил с ними в китайского болванчика поиграть. Пусть через меня поговорят, поскольку и тот и другой только со мной общаются, будто вендетта между ними.
   - А где отчёт? - скрипит хлыщ в мой адрес.
   - Так это... - лепечет Корень, смотрит умоляюще на меня и делает пальцами жест, что, мол, писать ему нечем и не на чем.
   Выдвигаю ящик стола, к своему удивлению нахожу бумагу, ручку и протягиваю их Корню. Тот зеленеет весь, берёт ручку и начинает выводить каракули. И так старательно это делает, разве что язык не вываливает.
   Тем временем хлыщ прямо в кейсе включает компьютер и начинает щёлкать клавишами. Да быстро так - минуты не прошло, как принтер у него зажужжал и бумажку выплюнул.
   - Распишитесь, - протягивает её мне "бухгалтер".
   Гляжу на бумажку. Расписка о сдаче "налога". Ядри тя в корень, Корня мать! Всё-то в ней указано и расписано: и количество торговых точек на рынке, и их категории, и с кого сколько "налога" причитается, а внизу общая сумма и недостача. Вот, а говорили, что демократия бюрократию напрочь выкорчует! Верь после этого писакам газетным да депутатам думским. Может, в госструктурах такого и нет уже - того и загнивают, а у нас всё чётко поставлено. Дебит-кредит, недостача... Подмахни я сегодня такую бумажку, и завтра - уля-улю. На Соловки у нас не ссылают...
   Познакомился я с бумаженцией сией и в сторону отложил. Вижу, наконец-то ледышки хлыща за стёклами очков изменились - непонимание выражают.
   - Вместе с отчётом подпишу, - спокойно объясняю.
   Хлыщ кивает и снова начинает что-то наяривать на компьютере, как джазист на рояле. Только его музыка сейчас не слышна, но, ежели что не так у меня - на кладбище прозвучит.
   Вымучил наконец Корень отчёт, семь потов с него сошло. Сидит, мокрый что мышь, мне его протягивает. Прочитал я каракули корневские, с распиской данные сверил и возвращаю отчёт.
   - Допиши внизу, какие именно ларьки - продовольственные, промтоварные - "налог" в этот раз не платили и в каких ларьках какой товар испортили. Затем укажи сумму недостачи и подпись свою поставь, - говорю. А сам думаю: неплохой бы из меня бюрократ получился! Жисть чему хошь обучиться заставит...
   Корень уже и ртом воздух начинает ловить что рыба на льду. Но бумажку берёт и начинает корпеть и восьмым потом исходить. А у "бухгалтера" моего уже новая бумажка из принтера выползает. Но он мне её не передаёт, кладёт рядом с собой и начинает на неё баксы отсчитывать.
   Дописал Корень, что я велел, сверил я данные - нет, аккурат двести двадцать баксов расписаны. Уж и не понимаю, чего это он так мандражирует? Впрочем, не первый день он замужем - то бишь "налог" сдаёт, - знает, что почём и все расценки. Ладно, разберёмся.
   Подмахиваю я расписку и протягиваю её хлыщу. Но холодок внутрь меня неприятный такой закрадывается - а не подписал ли я сам себе сейчас приговор?