Забирко Виталий. Все пули мимо

   - В гостинице "Турист" она, - сообщает через минуту. - Как группа в ночном клубе своё отыграла, она вместе с ними поехала.
   - Значит, к "Туристу" дуй, - командую Женечке. Знакомы мне сии гостиничные "нумера". Тот ещё вертеп.
   Подъезжаем к гостинице, а перед ней огромный транспарант установлен с рекламой, что, мол, в городе всего с одним концертом всемирно известная отечественная группа "Pop wave"*. Читаю я и фыркаю про себя. Что это мне за лапшу на уши меломан-англоман вешал? Я хоть МГИМО и не заканчивал, но аглицкие буквы знаю. "Поп ваве" написано, правильно "горилла" говорил. А меломану зелёнку пить надо, поскольку "ваве" у него не на заднице, а в голове.
   *"Популярная волна" (англ.).
   Заходим в вестибюль гостиницы все вчетвером. Ночь, полумрак, пусто; у дежурной лампа настольная горит - читает что-то увлечённо, на нас внимания не обращает. Знает, крыса, своё дело туго - к ней без баксов в паспорте и не подплывай, поскольку в эту гостиницу только по заявкам обладминистрации и селят. В углу на диванчике субъект белобрысый примостился - сидит, куняет. Я его по вихрам белым сразу признал - один из личных телохранителей Алисочки. Да и он нас как узрел, куда только дремота подевалась. Встрепенулся и бац - газеткой морду прикрыл, будто тоже, как и дежурная, свой интеллектуальный уровень повышает. Это в полумраке-то, дурашка!
   Подхожу к нему, газетку сминаю и смотрю пронзительно в глаза его бегающие.
   - Уж покрасился бы, что ли, а то тебя по твоей белобрысости за три версты узнать можно, - говорю ехидно и тут же вопрос ребром ставлю: - Где Алиска?
   Вскакивает он передо мной, во фрунт как новобранец вытягивается, разве что честь не отдаёт.
   - В гостях она здесь... - бормочет невразумительно. - У музыкантов.
   Знаем мы это "в гостях". Спрашивается, что может в три часа ночи "Попа вава" с Пиской-Алиской делать? Музицировать, естественно. Мазурку там либо полонез чинно парами водить.
   - Этаж? Номер? - продолжаю допрос с пристрастием.
   - Второй. Двести шесть, - выпаливает белобрысый. А что ему остаётся? Попробовал бы юлить перед зятем Бонзы, враз бы с "работёнки" денежной вылетел.
   Поворачиваюсь молча и к лестнице направляюсь. Ребята мои, само собой, за мной двигаются. Известен мне этот номер двести шестой, хоть сам в нём никогда не бывал. Громадный апартамент - пол-этажа занимает. В нём приезжие знаменитости обычно останавливаются и такие оргии закатывают, что неделю потом о них пересуды по городу идут.
   - Вы куда? - фальцетом срывается дежурная, наконец на нас внимание обращая. Что это, мол, без её на то позволения мы "в нумера" топаем, да ещё и "таможенный сбор" не уплатив? Я, понятное дело, и бровью не веду, двигаюсь себе спокойненько в заданном направлении, но краем глаза вижу, как белобрысый к ней метнулся и зашептал что-то сбивчиво.
   "Это ты правильно сделал, - хвалю белобрысого про себя. - Может, и зачтётся".
   Поднимаемся на второй этаж, к двери номера подходим. Валентин по собственной инициативе вперёд забегает, отмычками звенит. И правда, что нам - стучаться, что ли? Отпер Валентин дверь и посторонился. Намекает корректно, что в палаты белокаменные к супружнице своей мужу первому заходить положено.
   Распахиваю я дверь и на пороге обалдело застываю. Не-ет, мы с бригадой моей тоже кутежи устраивали, но куда нам до такого!.. Что значит "бомонд"! Такой крутой порнухи я и на датских кассетах не видел. Музычка интимная играет, лампионы театральные во всю светят, дым табачный слоями висит, и человек двадцать голышом в полнейшем разврате напропалую отпускаются. Что характерно, на приход наш никто не реагирует. Не до того.
   Как же в этом бедламе мою "благоверную" отыскать, думаю ошарашено. Обвожу взглядом комнату и, к своему удивлению, быстро её вычисляю. Попробуй Алисочку не признать по телесам "кустодиевским"! Что Венера Мелосская в интерпретации монументалиста среди всех выделяется. Сплелась в клубок немыслимый с четырьмя мужиками на тахте широкой в углу, и что они конкретно там впятером вытворяют, разобрать невозможно. Наверное, минут пятнадцать потребуется, чтобы понять, где чьи руки и ноги.
   В другое время, стаканяру засосав, я бы и сам посильное участие в этом бардаке принял. Но сейчас не могу. Положение обязывает.
   - А ну-ка, разбери мне этот "натюрморд", - киваю в сторону тахты Женечке, поскольку с Сашка сейчас спрос невелик. Стоит он, что сомнамбула, в мысли свои спутанные погрузившись, и сексуальный разгул вокруг нисколечки его не задевает.
   А Женечке такая работа явно по вкусу. Урчит он утробно, подходит к тахте и в два счёта построденовскую группу, что вандал неумытый, разрушает. Лишь Алисочка в раскоряченной позе на тахте остаётся.
   Что удивительно, мужики абсолютно не в претензии и тут же к другим группам присосеживаются. Во дела! Ну и нравы у этих звёзд эстрадных...
   Алисочка привстаёт на тахте, на локоток опирается, взглядом недоумённым зал обводит и меня замечает.
   - А ты чего здесь? - вопрошает сварливо. - Я тебе, муженёк, клятву верности не давала!
   Вижу, при слове "муженёк" Сашка передёргивает основательно, будто он стакан воды от жажды великой залпом опростал, а там не вода оказывается, а спирт чистый.
   Ладно, потерпи маленько, завтра-послезавтра "вылечим", жалею его про себя, а сам думаю, что мне только свары семейной именно здесь и именно сейчас, когда Бонзу грохнули, и не хватает. Молча делаю шаг к Алисочке и ка-ак вмажу по сусалам! С таким расчётом, чтобы выключить надолго, поскольку ежели она ответит ручкой своей нежной да веслообразной, в теннисе натренированной, то меня, быть может, и не откачают.
   Но всё у меня получается - Валентин даже крякает одобрительно. Перевожу дух, набрасываю на Алискино тело бесчувственное простыню и командую Женечке:
   - Тащи её в машину.
   Без разговоров лишних берёт Женечка Алиску в охапку, поднатужившись, грузит кулём на плечо и к двери направляется. Однако идёт грузно, пошатывает его от ноши неслабой.
   "Интересно, - думаю отстранёно, - а как они все себе в мозгах, Пупсиком запудренных, нашу свадьбу представляют? Нёс ли я Алиску из ЗАГСа на руках? Ежели так - во картинка!"
   Линяем мы из номера, но, похоже, никто этого, как и прихода нашего, не замечает. Будто такие дела здесь в порядке вещей. Зато когда мы процессией кунаков, невесту из родительского дома умыкнувших, мимо столика дежурной в вестибюле чапаем, у неё глаза на лоб вылезают и челюсть так отпадает, что чуть столешницы не касается. Будь это день-два назад, сотню баксов ей непременно бы бросить пришлось - так сказать, "за беспокойство". Но сейчас - фигушки! Положение моё с сегодняшнего вечера иное - мне эти шавки теперича, что мусор под ногами. И так пилюлю проглотит, не подавится.
   Выходим на улицу, и тут мне тисками ледяными виски сдавливает. Что ж это я, как подонок последний, всё о себе пекусь, о положении своём да имидже? А мой пацан тем временем в кошмаре загибается...
   - Везите её на "фазенду", - командую, - заприте в комнате и никого до моего появления к ней не подпускайте.
   А сам отбираю ключи у Валентина, сажусь в "вольву" и газую с места так, что чуть покрышки на асфальте не оставляю.
   28
   Метусь я по улице на скорости дикой - благо, что ночь: ни машин, ни ментов, ни пешеходов, - и предчувствие нехорошее меня одолевает. Неспроста холодом ледяным виски у гостиницы ломило. Ох, неспроста...
   Вдруг на перекрёстке, квартала за два от моего дома, вижу ментовку с мигалкой включённой, и гибэдэдэшник рядом стоит, палочкой мне машет. Да что же это такое, ёли-пали, и ночью от них покоя нет!
   - А пошёл ты!.. - чертыхаюсь вслух, закладываю крутой вираж и, не снижая скорости, с трудом вписываюсь в переулок. Ещё пару лихих поворотов под визг резины по асфальту, и я влетаю во двор своего дома.
   Батюшки-светы, а тут что творится?! Полный двор народу, ментовки, пожарные машины, а из окна квартиры второго этажа пламя, что из печи мартеновской, бушует.
   Резко торможу и из машины выскакиваю. Да это же моя квартира горит! ёкает сердце. Не обмануло-таки предчувствие...
   Начинаю сквозь толпу пробираться, меня узнают, пропускают. Однако метрах в двадцати от подъезда кордон ментов, цепью у дома выстроившихся, монолитом непоколебимым стоит - ни прорвёшься, ни протиснешься. Там, у дома, только пожарники мечутся, из брандспойтов окно заливают, но ни хрена вода огонь не берёт. Другие пожарники по приставленной к крыше лестнице жильцов потихоньку сводят. Видать, на верхних этажах пекло ещё то, если народ на крышу выбрался.
   - Мальчонку, мальчонку лет восьми, уродца горбатенького, не видели?! - ору поверх кордона ментовского пожарникам, но им не до меня.
   Я тогда к ментам, к толпе обращаюсь, но все либо плечами пожимают, либо глаза сочувственно в сторону отводят.
   И вдруг какая-то баба в нижнем белье вцепляется мне в куртку и орёт благим матом:
   - Вот он, изверг! Крова нас последнего лишил!!! Бейте его, гада!
   К счастью, менты наши доблестные её от меня отрывают и в сторону мегеру оттаскивают. А она вырывается, слюной брызжет и заходится в истерике. Тронулась, бедолага. Лишь с трудом в отблесках пламени я по морде, от ненависти перекошенной, в ней супружницу лечилы опознал.
   Тут же, как по мановению волшебной палочки, сержантик ментовский рядом нарисовывается и спрашивает меня строго, в соответствии с буквой закона:
   - Вы владелец горящей квартиры?
   Как понимаю, виновных ищет, а ему, за поимку злоумышленника, благодарность от руководства с занесением в личное дело полагается.
   - Я! - ору ему в морду. - У меня там пацан больной один остался. Не видел, спасли его?!
   Но сержантик мгновенно испаряется, будто волшебной палочкой второй раз махнули. Вот ежели б руки мне как злостному поджигателю сейчас заламывать нужно было - это завсегда пожалуйста! А помочь - ищи-свищи ветра в поле. Те ещё у нас "плюстители" порядка.
   - Спасли его, - слышу вдруг за спиной.
   Оборачиваюсь резко и вижу супруга бабы тронувшейся - лечилу. В одних трусах стоит, с лицом скорбным и отрешённым. Понимаю я тут соседа и его благоверную. В наше время погорельцем оказаться - врагу не пожелаешь. Государство и копейки ломаной в помощь не даст, проще в петлю сразу лезть. Но это понимание у меня лишь вторым планом в голове мелькает. Другое меня интересует.
   - Где он?! - ору.
   - "Скорая" увезла.
   - Куда?!!
   - Больниц много... - пустым голосом отвечает лечила и неопределённо пожимает плечами. И до меня доходит, что судьба Пупсика для него тем же отстранённым вторым планом в сознании проходит, как для меня его горе.
   Хватаю я его и тащу к своей "вольве".
   - Машину водить умеешь? - на ходу спрашиваю.
   - Ну умею... - не врубается лечила.
   - Вот тебе баксы, - начинаю карманы выворачивать и "капусту" ему в руки совать, - разыщи мальца во что бы то ни стало. Где хочешь и как хочешь ищи, но найди. Любую сумму плати, но пацана забери из больницы и на дачу к моему тестю доставь. Знаешь, где это?
   - Знаю... - бормочет лечила. Понятно, что и ему в обязательном порядке Пупсик на мой счёт мозги прочистил.
   Открываю дверцу машины, за руль лечилу запихиваю и тут соображаю, что мужику в одних трусах никто больного пацана не выдаст. Ни за какие "бабки". Вот в психушку упечь могут.
   Оглядываюсь вокруг, вижу, зевака в спортивном костюме из соседнего дома "на огонёк" моей квартиры чапает. Ловлю его за куртку и предлагаю напрямую:
   - Держи триста баксов, а костюм и кроссовки свои отдай погорельцу.
   Шизеет вначале зевака дико, но мгновенно ориентируется в ситуации и с превеликим удовольствием раздевается. Костюмчик-то изрядно поношенный, да и кроссовкам на свалку давно пора.
   - Одевайся, - швыряю я обноски лечиле и начинаю золотые горы сулить: - Привезёшь пацана, личным врачом у него будешь. Всем тебя обеспечу: и квартирой, и машиной, и бабки крутые платить буду. Только найди и привези!
   Слышу, дверца противоположная в машине отворяется, и вижу, в салон супружница лечилы забирается. Что удивительно, морда её уже благообразный вид приобрела, будто менты её по скоростному методу от помешательства вылечили.
   - Уж мы постараемся, Борис Макарович, - лебезит, словно не она только что заходилась в истерике, меня линчевать требуя. Переводит она взгляд на мужа, и здесь уж зверь в ней просыпается: - Чего ты копаешься?! Давай быстрее!
   Ну и баба! Её в тыл к злейшим врагам забрасывать надо - за день там всех изничтожит своим норовом паскудным почище нейтронной бомбы. Ну а уж нюх у неё на баксы, что у свиньи на трюфели, под землёй растущие.
   Провожаю я взглядом машину и вздыхаю тяжко. Самому надо бы с ними поехать, но чёрт его знает, что там, на "фазенде", без меня творится. Пока Пупсика нет, надеяться нужно только на свои собственные силы.
   Достаю сотовый телефон и набираю номер Ломтя. Как-то ведь и мне на "фазенду" добираться надо - где среди ночи "мотор" поймаешь, да и за какие шиши? Все-то баксы из карманов лечиле выгреб...
   Ч а с т ь т р е т ь я
   БИЗНЕСМЕН
   Сколько ему лет, Пупсик не знал. И понятия не имел, что возраст можно как-то измерять. Всю свою жизнь он провёл по больницам - лишь один раз его попытались перевести в пансион для умственно отсталых детей, но он там долго не пробыл. Частые припадки, ввергавшие его в коматозное состояние, требовали тщательного медицинского ухода, а персонал пансиона этого обеспечить не мог. Не пробыв в пансионе и месяца, Пупсик был переведен в психоневрологический диспансер, где и коротал свой век. Поэтому время измерялось в его сознании частью чисто по-животному: день-ночь, зима-лето, - частью на основе сугубо медицинской терминологии: приступ, укол, кома. Но сколько этого всего было, Пупсик не помнил, да и счёта не вёл, поскольку тогда ещё не умел считать.
   Так и не определив саму болезнь и списав её на глубокие генетические мутации, медики, перестраховываясь, лечили исключительно симптомы, вводя Пупсику препараты чаще чем нужно; порой самими процедурами провоцируя психический срыв. Из-за этого Пупсик практически постоянно находился в сумеречном состоянии полной апатии, и ничто в мире его не интересовало. И лишь очутившись в квартире Пескаря, когда он, повинуясь интуиции, сам себе вводил медикаменты по мере необходимости и в щадящих дозах, Пупсик постепенно стал приходить в себя. Первостепенные физиологические потребности, которыми он до сих пор жил - что бы поесть и как бы избавиться от кошмаров, - отошли на второй план, и сознание Пупсика наконец смогло впустить в себя огромный человеческий мир. Умственное развитие Пупсика пошло семимильными шагами, он как губка впитывал знания, однако воспринимал их и интерпретировал с чисто детской наивностью и непосредственностью.
   Среди пациентов психоневрологических диспансеров встречаются так называемые "гениальные" шизофреники, которые с блеском и мгновенно решают сложнейшие интегральные уравнения, в совершенстве владеют роторным исчислением, однако простейшие житейские проблемы ставят их в тупик. Они не понимают разницы между "ты" и "вы", не отличают, сколько ни учи, левый ботинок от правого, надевают рубашку задом наперед и шиворот-навыворот и искренне обижаются, когда им делают по этому поводу замечания. У Пупсика было другое. Элементарно "залезая" в голову любого человека на Земле, считывая оттуда любую информацию, он, тем не менее, сам ничему практически не учился и принимал окружающий мир, лишь пропуская через призму сознания своего "ведомого" - Пескаря. И неизвестно, что было хуже: надевать рубашку задом наперёд или воспринимать мир шиворот-навыворот...
   29
   На "фазенду" я прикатил под утро, и что меня поразило, так это тишина. Будто и не грохнули сегодня ночью Бонзу - тишь да гладь кругом, сплошное сонное царство. Хоть по новой стрельбу начинай.
   Лишь охрана у ворот не спит, да Сашок, несмотря на вчерашние передряги, бессонницей мается. По его внешнему виду одно понятно: в ступоре мужик диком, никак в голове порядок не наведёт. Встретил он меня у особняка вроде в полном здравии - на посту, так сказать, - но смотрит глазами оловянными, на вопросы замедленно отвечает, и всё больше невпопад.
   Давно заметил, чем больше в голове интеллекта, тем психика неустойчивей. Чуть что не так в жизни случается, не по прописям житейским, тут-то и начинаются терзания да мудрствования разные. А если что совсем из ряда вон - то бишь объяснению не поддающееся, из сферы мистической, - то такой интеллектуал комплексовать начинает. И до того дойти может, что мозги свои после сушки основательной напрочь свернёт, и никакие доктора его опосля на путь истинный не наставят. Так и будет до конца жизни в постель под себя ходить да голоса потусторонние в крыше поехавшей слышать. То ли дело "секьюрити" наши, особыми мозгами не обременённые! Храпят по своим комнатам на первом этаже особняка так, что сквозь двери будто рокот прибоя морского доносится.
   Поинтересовался я у Сашка, где Пупсика с лечилой разместили, да что моя жёнушка новоявленная поделывает. Насчёт Пупсика он более-менее складно доложил, что его устроили в одном из домиков для гостей. А вот когда Сашок вопрос об Алиске услыхал, передёрнуло его всего, как припадочного. Во, блин, не думал, что у него нервы есть! Впрочем, Сашок всё же справился с собой и, хоть не очень вразумительно, но и этот вопрос осветил. Мол, дрыхнет Алиска в своей спальне без задних ног, а Женечка с Валентином при ней дежурят.
   Однако потом вперился Сашок в меня взглядом странным и спрашивает вполне осмысленно:
   - Слушай, Борис, одного понять не могу, когда это вы с Алиской поженились?
   - Когда, когда... - улыбаюсь наигранно, смущение изображая, затем заговорщицки подмигиваю и объясняю: - А в тайне мы от всех свадьбу нашу держали. Не хотели до поры до времени афишировать. Хозяин, сам знаешь, крут в этом отношении был.
   Что удивительно, но чушь подобную Сашок за чистую монету принимает. Расцветает розой майской, глаза из оловянных нормальными делаются, вздыхает облегчённо.
   - Ну ты и жук! - головой качает.
   - Ладно, - вроде конфужусь я, плечами передёргиваю, - чего это мы под утро тары-бары развели? Спать хочу. Где тут у Бонзы его апартамент спальный?
   Повёл меня Сашок на второй этаж, дверь в коридоре крайнюю распахнул, показывает. Да уж, любил покойничек комфорт! Стены и потолок зеркальные, на полу ковёр толстенный, будто газон нестриженый, в котором ноги по щиколотку утопают, а кровать такая обширная, что на ней с превеликим удовольствием можно баталию одновременно с пятью девицами вести и на пол не сверзиться.
   - Спасибо, - киваю Сашку. - Спокойной ночи.
   Пытаюсь дверь за собой закрыть, ан не получается! Застыл Сашок в дверях железобетонно, и опять у него глаза неподвижные, что две плошки.
   - А как так получилось, - спрашивает голосом отстранённым, - что о твоей тайной женитьбе все знают, а я нет?
   Ох, и беда мне с этими умниками! Дошла до него наконец вся несуразица.
   Вздыхаю я тяжко и говорю напрямую:
   - Не бери в голову. Мой тебе совет: выкушай сейчас литру водки и ложись спать. Утро вечера мудренее. Поверь, всё образуется.
   Наутро мне официант, весь из себя по случаю траура смурной, завтрак прямо в постель подал. Неплохой завтрак - кофе там, тосты поджаренные хрустящие, фрукты... Однако я умял всё это без всякого удовольствия. Во-первых, уступает завтрак стряпне Пупсика - тот ведь специально на мой вкус индивидуальный готовил, а во-вторых, аппетит присутствие официанта портит. Стоит он у кровати с лицом скорбным и вздыхает поминутно, что корова. То ли соболезнование по поводу безвременной кончины моего "папаньки" чрезмерно выказывает, то ли просто жрать хочет и весьма сожалеет, что я ему трапезу разделить не предлагаю. А вот это уж фигушки! Не та он персона для меня теперь, да и голоден я - почти сутки маковой росинки во рту не было.
   Так он, несолоно хлебавши, с пустым подносом и ушёл. А я встал, разыскал за дверью зеркальной ванную комнату, побрился, умылся, оделся и первым делом Пупсика навестил.
   Только дверь гостевого домика за мной хлопнула, как тут же в прихожей благоверная лечилы нарисовывается, бельишком своим совковским светит.
   - Доброе утро, Борис Макарович, - начинает тараторить. - Ой, спасибо вам большое, что приютили нас бедолашных... Как мы вам благодарны за ласку вашу... Вы для нас... - и всё такое прочее, что балаболка, несёт, остановиться не может.
   Стою я, молчу, а сам жёлчью наливаюсь. Угораздило меня с три короба вчера лечиле наобещать - так что мне теперь, каждый день суждено его супружницу видеть и выслушивать?!
   К счастью, на монолог её бесконечный в дверях лечила заспанный появляется.
   - Доброе утро, - лыбится подобострастно, но за испражнениями словесными супруги его и не слышно.
   Киваю я мрачно и вопрошаю грозно:
   - Я кого врачом к парню моему нанял?
   Словесный понос бабы зловредной враз обрывается.
   - Меня... - лепечет лечила. Явно не соображает, к чему клоню.
   - Тогда, если хочешь здесь остаться, сделай так, чтобы половина твоя разлюбезная больше мне на глаза не попадалась, тем более в таком виде! гаркаю я.
   Ей бы в цирке в иллюзионе каком выступать. Сгинула с глаз долой, будто её и не было. Но, чувствую, за дверью притаилась, подслушивает. Вот уж, право, нет существа вреднее бабы.
   - Как там мой парень? - спрашиваю лечилу, тон понижая.
   - В коме, - вздыхает сочувственно лечила. - Но, что поразительно, никаких следов ожогов на теле нет. Видно вовремя его пожарники вытащили.
   Ну, это мне понятно. Сам в своё время наблюдал. Хотя в такой сложной переделке Пупсик со мной впервые очутился.
   - Где он?
   Лечила молча рукой на одну из дверей указывает. Заходим в комнату, на кровати мой пацан, скукожившись, лежит, дышит тяжко, постанывает, кулачками пустыми друг о дружку трёт. Не хватило ему, видать, лекарств...
   - В чувство его можно привести?
   - Нежелательно, - возражает лечила. - После такого потрясения пациенту лучше выспаться. Я бы даже рекомендовал снотворное дополнительно ввести, чтобы сутки-двое не просыпался. Лучшего лечения, чем сон, для перевозбуждённой психики нет.
   Ни фига себе, сутки-двое, он мне сейчас край как нужен! Впрочем, одёргиваю себя, нечего события форсировать. Когда электромотор перегревается, летит обмотка, и тогда проще новый мотор купить, чем старый восстановить. А Пупсика, если дракон его схавает, никто не восстановит...
   - Никаких снотворных! - обрезаю жёстко. - И вообще, никаких принудительных действий. Пусть спит, сколько организм его требует. А как проснётся, меня срочно по телефону вызовешь.
   - Ему бы успокоительное ввести да обезболивающее, - осторожненько не соглашается лечила, пульс Пупсика щупая.
   - Хорошо, - киваю. - Лекарства есть?
   - Откуда?
   - Тогда пиши рецепты, только те же, что и в прошлый раз выписывал.
   Пока он каракули выводил, я по телефону с Оторвилой связался, а затем названия лекарств продиктовал.
   - ...И чтоб в момент на "фазенду" доставил. Одна нога там, другая здесь! - заканчиваю с ним разговор.
   - Ну, а теперь с тобой все вопросы решим, - говорю лечиле. - Я тебе машину обещал?
   Мнётся лечила, неудобно ему будто.
   - "Вольва", на которой ты сегодня ночью колесил, твоя, благодушествую.
   Шалеет лечила, словно кто обухом его по голове огрел. Слова сказать от счастья негаданного не может, только подбородком трясёт да веками хлопает.
   - Жить здесь будешь, чтоб всегда под рукой был. Ну и, - оглядываю критически его костюмчик спортивный с чужого плеча, - одеться тебе прилично нужно. Пусть жена составит список на вас обоих - ей виднее.
   Не успел я фразу закончить, как слышу за дверью топот ног быстрый как понимаю, помелась благоверная лечилы список составлять. Представляю, что за список будет - небось, свиток целый. Пусть себе потешится, мне именно сейчас её ушей и не надо.
   - И вот ещё что... - понижаю голос. - Сегодня ночью убили моего тестя.
   Здесь лечила монументом застывает, челюсть у него отпадает, но я вид делаю, что ничего не замечаю.
   - Жена моя в истерике дикой, - продолжаю. - Ей бы чего-нибудь успокаивающего ввести. Сильного, но такого, чтобы завтра за гробом могла идти и вести себя пристойно. Есть такой препарат?
   Лечилу только на кивки и хватает.
   - Вот и отлично, - треплю его по плечу. - Сам понимаешь, что это только для твоих ушей. Привезут тебе лекарства для пацана, тогда и для Алисы закажешь.
   Выхожу из домика, вижу, у особняка "тойота" тёмно-синяя стоит, и Олежка возле неё вышивает, по сторонам поглядывает. Что пёс дворовый, хозяйское мясо слопавший. Вот уж кого пристрелил бы без зазрения совести не люблю таких, кто и нашим, и вашим готов служить. Жаль лимит на трупы, как сказал в своё время Бонза, на сегодня исчерпан.
   Замечает Олежка меня и, что с цепи сорвавшись, навстречу метётся.
   - Борис Макарович, - начинает скулить ещё издалека, - меня тут вчера против моей воли заставили...
   - Нишкни! - обрываю его скулёж. Окидываю взглядом убийственным с головы до ног, и он, по-моему, в штаны себе делает.
   "Да чёрт с тобой, - решаю про себя, - живи".
   - Зайдёшь сейчас к "бухгалтеру" нашему, - бросаю хмуро, - возьмёшь под расписку пять кусков. Затем заберёшь из этого домика бабу со списком и в город мотнёшь, шмотки покупать. Приедешь назад - до цента рассчитаешься. И не вздумай намылиться - под землёй найду! Понял?
   Здесь я морду строю свирепую и такого страху на Олежку нагоняю, что и не пойму, то ли кивает он мне в знак согласия, то ли дрожь его бьёт.
   - Так понял?! - переспрашиваю.
   - П-пон-нял...
   - Тогда чеши... Нет, стоп! Где комната Александра находится?