Забирко Виталий. Все пули мимо

   "Уже", - шепчет Пупсик сдавленно. Видать, совсем ему хреново.
   Ничего, малец, потерпи немного, и тогда нам всем хорошо будет, думаю я, и только затем до меня доходит, что и эту мысль Пупсик читает.
   Встаю, затаптываю сигарету и говорю Сашку:
   - О сигнализации и телекамерах можешь не беспокоиться. Действуй так, будто их нет.
   Однако, понимая, что без аргументов мои слова отнюдь не убедительны, про себя добавляю, чтобы Пупсик заставил Сашка верить мне беспрекословно.
   Поворачиваюсь к стене, голову задираю. Да уж, препятствие ещё то. Здесь и ниндзя, наверное, сплоховал бы. Как же на неё взобраться? И вдруг чувствую, сила какая-то непонятная меня на стену толкает и к ней прижимает. При этом ощущение странное возникает, что не стою я у стены, а лежу на ней, а земля-матушка, наоборот, стеной в ногах у меня встала.
   "Ползи", - слышу в голове тихий, как стон, шёпот Пупсика.
   Без вопросов лишних и возражений глупых пробую осторожненько пару движений по-пластунски делать и, чувствую, получается. Нет, ядрёный корень, чего только этот парень не может! Уже без всякой опаски шустренько вползаю на стену и сажусь на неё верхом.
   Между прочим, отсюда и зрелище! Парк весь светом ртутных ламп залит, светло здесь что днём, а по ту сторону стены, откуда взобрался, темень непроглядная, хоть глаза выколи. А между днём и ночью - я таким это боженькой всемогущим на стене, что на терминаторе, восседаю.
   Повитал я, повитал в облацех горних, затем перевесился в темноту и Сашку командую:
   - Делай, как я!
   Долго он там валандался с непривычки к штучкам-дрючкам Пупсика, но наконец голова его над краем стены появилась. Ухватился он руками дрожащими за край, да так неуклюже, что провод сигнализации порвал. Впрочем, само собой, никакого воя сирены не последовало. Сигнализация ведь ещё раньше сработать должна была, когда я на стену взобрался, да провода коснулся.
   Сидит на стене Сашок, отдувается, ртом воздух ловит, словно только что в противогазе по армейским нормативам на стометровке выложился. Вот так вот посмотришь на него со стороны, ну никогда не скажешь, что этот уверенный в себе молодец может когда-либо растеряться. Не свойственно таким людям это чувство, не знакомы они с ним. Но сейчас смотрит на меня глазами круглыми, моргает подслеповато и вопрошает, заикаясь:
   - С-слушай, а... а к-как эт-то м-мы?..
   - Обыкновенно, - пожимаю я плечами, будто другого способа лазать по стенам и не знаю. - А что, можно как-то по-другому? Давай попробуем.
   Перевешиваюсь я в парк вниз головой и теперь уже на карачках по стене к земле шествую. Что характерно, Сашок за мной тем же способом тараканьим спустился. Во мы ему с Пупсиком голову заморочили!
   Встаю я на землю ногами крепко, а Сашок, когда выпрямляется, пошатывается. Как понимаю, не совмещаются в нём материалистическое воспитание с сюрреалистической действительностью. Что, значит, быть стопроцентным атеистом - не имеют для него права на существование силы потусторонние, и баста. Хоть убей.
   - Всё, - говорю, - шутки в сторону. Теперь игра серьёзная пойдёт.
   Что ценю в Сашке, так это умение в экстремальных ситуациях собраться, отринуть всё постороннее и потустороннее и сконцентрироваться на конкретной задаче. Преображается он мгновенно, уверенным движением "пушку" из-под мышки выхватывает и тут же глушитель к ней прикручивает.
   - А вот сейчас, - говорит твёрдо, - даже если ты о телекамерах не врёшь, я действовать буду.
   - Будь по-твоему, - плечами пожимаю. - Только зазря свою "пукалку" в ход не пускай.
   Тенью Сашок вперёд скользнул и стал от дерева к дереву бесшумно красться. Хмыкнул я и вслед за ним напрямик пошёл. Спокойно так, не таясь, будто на прогулке.
   Услышал Сашок шорох моих шагов за спиной, обернулся и цедит зло:
   - Делай, как я, если пожить ещё хочешь.
   - Это ты напрасно так думаешь. В парке никого нет, никто нас не услышит и не увидит. Дело наше в особняке начнётся.
   Не стал мне Сашок возражать, но и не поверил, так до самого особняка и крался. Хотя, спрашивается, какой дурак после полуночи по холодине в парке гулять будет? А патруль выставлять при такой технике, с точки зрения здравомыслящего человека, совершенно бессмысленно. "Секьюрити" Бонзы хоть и все кресты массивные на золотых цепях на шеях носят, однако в деле охраны прагматики сугубые, в чертовщину не верят. И напрасно. Раз уж крест повесил - изволь веровать.
   К особняку, естественно, подходим с чёрного входа, хотя, по мне, можно и с парадного - настолько в способностях Пупсика уверен. Однако временно инициативу Сашку предоставляю - пусть порезвится. Да и посмотреть на его умение любопытно.
   Метрах в пяти от дома, у ёлочки Сашок жестом меня останавливает, в два прыжка бесшумных стены достигает и к ней спиной прилипает. Правая рука у него с пистолетом вверх поднята, а левая осторожно так это дверь приоткрыть пробует. Ну один к одному кадр из фильмов детективных. Естественно, ни фига у него с дверью не получается, поскольку только идиоты на ночь двери дома не запирают. Тем более в такой ситуации.
   Гляжу, Сашок по своим карманам похлопал и кривится недовольно очевидно, отмычку в этот раз с собой не прихватил. Начинает он тогда на ногах раскачиваться, и тут я осознаю, что он плечом дверь вышибать собирается. Во разошёлся, что кот дворовый, мясо почуяв. Как понимаю, он сейчас в состоянии камикадзе находится - лишь бы до горла Бонзы добраться, а там - трава не расти.
   - Сдурел, что ли? - говорю вполголоса и открыто к двери подхожу. Мне твоё самопожертвование ни к чему - тут такой тарарам поднимется, что Бонза и ускользнуть может. А я хочу его тёпленьким взять да в глаза посмотреть. Так что под танк в следующий раз бросаться будешь.
   Прикладываю руку к замочной скважине и, что Иван-дурак, своё "по щучьему велению" заказываю. Щёлкает тихонько замок, а у Сашка морда опять так вытягивается, что в фотографию "шесть на девять" ну никак не влезет. Разве что в "девять на двенадцать".
   - Прошу, - говорю. - Только, будь добр, тихо и без крови.
   Переводит дух Сашок, настраивается, "пушку" обеими руками берёт и мне головой кивает, мол, открывай.
   Ну, думаю, дров он сейчас наломает... И вдруг словно что-то щёлкает у меня в черепушке, будто Пупсик или кто другой там тумблер переключает. А чего я, собственно, переживаю, сколько там дров Сашок наломает? Со мной-то ничего случиться не может - заговорённый я! От понимания этого настроение моё что ртутный столбик термометра от огня вверх прыгает, весёлость дикая хмелем по жилам разливается, и даже нечто вроде азарта появляется - пусть парень повеселится, меня потешит.
   - Будьте любезны! - усмехаюсь Сашку и жестом театральным перед ним дверь распахиваю.
   Что пружина Сашок внутрь дома влетел. Хрясь, хрясь! - слышу там удары приглушённые, а затем - тишина.
   Вхожу за ним в дом и картину следующую наблюдаю: двое "секьюрити" на креслах развалились, головы запрокинувши и ручки-ножки раскинувши, а между ними стул стоит с доской для нард, и партия неоконченная на ней. Представляю их последнюю реакцию: распахивается внезапно дверь, на ключ запертая, а за ней никого - лишь ночь в проёме. Только ветерок оттуда холодный вроде дунул и тут же силой нечистой бац, бац! - по кадыкам... Во умора! Ежели по позам "секьюрити" судить, вряд ли они партию в нарды когда-либо доиграют. Разве что на тучках небесных.
   - Ты их что - насовсем? - на всякий случай спрашиваю. Жалко всё-таки, как-никак соратниками были.
   - Вскрытие покажет... - бурчит Сашок, ребро ладони потирая. Не совсем, видно, у него крыша после штучек Пупсика поехала, если чувство юмора прорезается.
   Ну и деньки у нас напряжённые предстоят! Завтра вице-премьера отставного в макинтоше цинковом в столицу отправим, а послезавтра охранников наших по известному ритуалу помпезному провожать будем. Не жизнь - сплошные праздники!
   Дальше всё как по маслу пошло, без особых приключений. Ни в коридорах, ни на лестнице никого не оказалось - да и в честь чего здесь охрану на ночь выставлять? Чай, не тюрьма. Поднимаемся мы на второй этаж, в коридор выходим, и вот тут-то я в растерянности, что в ступоре, и застываю. А куда идти, собственно? Привык, понимаешь, что Бонза меня только в своём кабинете принимает, вот и припёрся, по пути привычному, под самые двери, будто он и среди ночи здесь сидит и нас ждёт. Что значит, стереотип мышления! Небось, спит Бонза в своём апартаменте царском, в две дырочки посапывает и ни ухом, ни рылом не ведёт. А ты пойди найди его в особняке вон дверей-то сколько. Будешь в каждую соваться, такой переполох поднимется...
   Стою я, значит, в пустом коридоре, на двери кабинета что баран на ворота новые пялюсь, и вдруг моё зрение как бы раздваивается. Вроде бы я всё ещё и здесь нахожусь, но в то же время вроде бы и в кабинете Бонзы оказываюсь - и тут, и там всё вижу. А в кабинете Бонза с Иван Иванычем сидят и нашу с Сашком судьбу решают. Гляжу, на столе карта области расстелена, Ваня, трижды секретный, по ней пальцем корявым водит и рассказывает, на каком поезде и куда мы нынче направляемся. Не спят наши благодетели-работодатели, не до того им. Ишь как задницами по креслам ёрзают - ха-арошими мы с Сашком гвоздями там угнездились...
   Не-ет, нормально у меня тогда на площадке хоппера шарики-ролики в черепушке сработали, всю ситуацию прокрутив. Не зря, видать, три месяца в "оперотделе" штаны протирал - кое-чему научился...
   - Вот мы и у цели, - спокойно так резюмирую для Сашка, а про себя Пупсику командую, чтобы он опять нас "видимыми" сделал. Игры закончились, а то как же я в глаза Бонзе смотреть буду? Впрочем, я-то смогу, но весь смак в том, чтобы и он меня видел!
   Оглядываюсь на Сашка, улыбаюсь ему до ушей и советую, позу его напряжённую замечая:
   - Расслабься, Александр. Дело-то плёвое осталось...
   И дверь небрежно ногой распахиваю.
   Честно говоря, думал "клиенты", нас узрев, что на картине "Не ждали" статуями замрут, глаза выпучивши и хлебальники разинув. Ну, положим, с Бонзой именно такая беда и приключилась, а вот Иван Иваныч себя нестандартно повёл. Не ожидал я от него, вечно медлительного, прыти такой. Мгновенно он сориентировался, что мячик со стула в высоком прыжке сиганул, а сам ещё в полёте "пукалку" выхватил и по дверям "чихать" начал. Но и Сашок мужик тоже не промах - на пол уже не Иван Иваныч приземлился, а тело его грохнулось, ещё в прыжке с душой расставшись.
   Быстро они между собой разобрались - я и глазом моргнуть не успел. И тихо: лишь "пок-пок" со стороны Ивана Иваныча донеслось, а ему почти в унисон Сашок из-за моей спины тем же ответил. Эх, жисть наша копейка! Мгновение назад все были живы-здоровы, а через секунду, глядь, уже и труп нарисовался, кровь под ним пятном растекается, да и второй "клиент", судя по виду обморочному, в мыслях себе саван шьёт.
   Оглядываюсь я назад и в коридоре на стене, на уровне своей головы, вижу две отметины пулевых. Да, Иван Иваныч, хоть вы с Сашком и в одних структурах ногами дрыгать да из "пушек" пулять обучались, но стрелок из тебя похреновей оказался. А может, мне просто Пупсику нужно лишний раз "спасибо" сказать...
   Вхожу вразвалочку в кабинет, будто в свой собственный, в кресло плюхаюсь, ногу за ногу забрасываю, закуриваю. Словно Хозяина для меня и не существует. Сашок аккуратно дверь притворяет, к трупу подходит, носком туфли на спину переворачивает. На Хозяина тоже не смотрит, хотя знаю, боковым зрением всё контролирует, и, стоит Бонзе рыпнуться, вмиг рядом окажется и замочит за милую душу.
   Посмотрел внимательно Сашок в лицо трупа и сплюнул брезгливо.
   - Не подставляй ближнего своего, ибо ближний грохнет тебя и возрадуется ехидно... - назидательно, словно над холмиком могильным, говорит он и обратно носком туфли труп переворачивает.
   Тем временем Бонза в себя приходить начинает. Медленно из кресла поднимается, а в груди у него клекочет, что у орла горного, но сам больше на индюка ощипанного похож. Особенно мордой - вся лилово-красными пятнами.
   - Да не тужься, а то обделаешься, - развязно бросаю ему. - Сиди, пока разрешаю.
   Оседает Бонза в кресло камерой проколотой, но, похоже, понемногу оклемывается, дар речи обретает. Честное слово, не узнаю его. То ли он поглупел вдруг в один момент, то ли до сих пор умным прикидывался, а я раскусить не мог.
   - Спасибо, ребята, - хрипит, - что меня от этого упыря поганого избавили...
   Право слово, у меня от заявления такого челюсть отпадает. Во даёт ему, как понимаю, родную мамочку замочить, что пальцем в носу поковыряться. От наглости столь неприкрытой дымом сигаретным давлюсь, перхаю и в Бонзу со злости окурок щелчком бросаю. Хотел в морду попасть, но не долетел окурок, на ковёр шлёпнулся. А жаль...
   У Сашка тоже брови на лоб лезут, но он с собой быстро справляется, деловой вид на лицо напускает, к столу подходит и на столешницу взгромождается.
   - Мы так и подумали, - говорит воодушевлёно, - но работа подобная дорогого стоит.
   А сам ногой фривольно покачивает и на меня заговорщицки косится. Мол, пришла пора с Бонзой в кошки-мышки поиграть, да "подоить" коровку золотоносную как следует. Уж и не знаю, у меня ли он научился "банан обезьяний" закидывать или сам допёр.
   Бонза же от радости, что вроде пронесло, совсем глупеет и игру Сашка за чистую монету принимает.
   - Непременно, ребята, непременно. По самому высшему разряду...
   - Надо понимать, - жёлчно вставляю я, - ты под этим наши похороны имеешь в виду?
   Икает Бонза, мордой лица сереет и, что горохом, словами невпопад сыпать начинает:
   - Что вы, ребята... Я вам... Да я... Я для вас... В любой точке земного шара... на море... каждому по коттеджу... Вы для меня... Я для вас... Такое сделали... в аэропорту... Здесь особенно...
   - До товарища не доходит, Антон Андреич, - говорит Сашок с нотками заискивающими, но напускными, однако нюанс сей лишь я различаю. - Как считаешь, Хозяин, по-моему в нашей компании есть человек случайный. Третий лишний, так сказать.
   Здесь Сашок поворачивает голову ко мне, пристально смотрит, а сам, незаметно для Бонзы, подмигивает.
   А Бонза окончательно в себя от такой интонации приходит. Вновь он на коне, вновь респектабельность во всей фигуре. Хозяин положения, хозяин жизни. Во как во власть мошны своей денежной уверовал. Царь и бог.
   - Это, Александр, тебе решать, - говорит Бонза веско, с апломбом хозяйским. - Сам знаешь, ты моя правая рука, поэтому я не возражаю.
   Смотрит на меня глазами голубыми, не мигает, и ничего в его взгляде, кроме превосходства и презрения ко мне, нет. Мол, порезвился, мальчик, и хватит. Пора и честь знать, да место на погосте заказывать.
   Поглядел я в его глазки, мечту свою сегодняшнюю осуществил, и в полное разочарование впал. Это как с бабой новой - вьёшься вокруг неё в мечтах радужных, что, мол, не такая она, как все, и вот то самое у неё чуть ли не поперёк расположено. А как переспишь - ну ничего особенного. Так и с глазами Бонзы. Только разочарование ещё большее. Пора эти глазки закрывать.
   - А вот тут ты, Бонза, промашку дал. Лишний среди нас это ты, кривлю я губы презрительно, и, как просекаю, впервые в жизни он свою кличку кулуарную слышит. И в последний.
   Выхватываю я из-под мышки "беретту" и стреляю ему в морду. Что характерно, никто мою руку в этот раз не направлял, но попадаю я ему аккурат посреди лба. Что в тире - в самую десятку.
   А вот грохота такого от выстрела я не ожидал. Засело в памяти "поканье", с которым Сашок с Иван Иванычем между собой разбирались, вот и думал, что и у меня соответственно получится. Чёрта с два - без глушителя громыхнуло в ночной тиши так, что уши заложило.
   Что ужаленный вскакивает со стола Сашок и на меня шипит:
   - Болван! Сейчас сюда вся охрана сбежится!
   Бросается было к двери, но на полпути останавливается, крякает с досады и на пол "пушку" свою швыряет.
   - Эх... - вздыхает обречёно. - Что уж теперь... Пусть живут. Свои ведь были. Нам всё равно не уйти...
   Слышу, на первом этаже двери хлопают, по лестнице сапоги дробно стучат, и тогда меня страх дикий и безотчётный охватывает. Ведь порешат нас сейчас, как пить дать, и Пупсик не поможет!
   Лихорадочно пытаюсь сообразить, как спастись, но никакого решения не нахожу. "Секьюрити" Бонзы - псы борзые, для них никого, кроме Хозяина и его дочки, в мире не существует, всех, в том числе и своих, если надо, положат...
   Стоп! - молнией сверкает в моей черепушке спасительная мысль. Дочка! Вот он - выход!
   "Муж я её! - ору про себя Пупсику. - Сделай так, чтобы все уверовали, что я зять Бонзы! Любимый, в ком он души не чает! Немедленно сделай! Чтобы все, слышишь, ВСЕ об этом знали! И как к Бонзе, ко мне относились!"
   И только я это проорал, гром вселенский грянул. Тряхнуло меня так, будто землетрясение баллов десяти случилось. Мир в глазах надвое раскололся, и одна моя половина в кресле в особняке Бонзы сидеть продолжает, а вторая - в мрак кромешный кошмаров Пупсика переносится. И вижу я там дракона двуглавого, чешуёй звёздной блистающего и громадой космической на меня в пустоте могильной летящего. Смотрит он на меня двумя парами глаз жутких, но, похоже, букашку, что я против него из себя представляю, не видит, потому и зовёт трубно, как на суд божий: "Где ты, Поводырь?! Где ты?!!" И вместе с зовом вырываются из его пасти клубы пламени геенны адской и на меня жаром нестерпимым накатываются...
   27
   Прихожу в себя - в кабинете полно дыму и народу. Что называется, по самую завязку. Все от дыма перхают, но и делом заняты. Одни огонь затаптывают, что по ковру странными полосами стелется, двое руки за спину Сашку заламывают - те ещё "свои" оказались, пара-тройка возле трупов озабоченно суетится, а самый тучный из "горилл" - тот, что Бонзу при общении с народом тушей своей загораживает, - возле меня хлопочет, платочком обмахивает.
   - Вы не ранены, Борис Макарович? - щебечет пластинкой заезженной. Вы не ранены?..
   "И чего это он меня что "голубой" обихаживает?" - думаю себе и кошусь на него с опаской. Может, это у него приём такой хитрый, чтоб потом в морду сладострастно заехать? Все телохранители садисты в душе... Да нет, на морде "гориллы" сочувствие вроде искреннее нарисовано.
   А дым откуда? Перевожу взгляд на пол, сознание моё заторможенное тут же картинку из кошмара Пупсика в памяти восстанавливает, и просекаю я тогда, что дорожки огненные на ковре аккурат по направлению с дыханием дракона совпадают.
   - Борис Макарович, вы не ранены? - продолжает надоедливо зудеть над ухом "горилла", а я просто шалею от радости и его расцеловать готов. Значит, всё у Пупсика получилось - зять я Бонзы любимый отныне и во веки веков! Жаль, Бонза не видит, как его "горилла" передо мной на цирлах вышивает...
   - Да цел я, - вместо поцелуя жаркого надменно отталкиваю руку "гориллы". - Цел и невредим... Окна лучше открой... И Александра отпустите! - голос повышаю, барские нотки в нём пробуя. - Ему не руки ломать надо, а медаль на грудь вешать! Меня от упыря спас, что папаню мого дорогого замочил!
   Тут я вскакиваю с кресла и вроде в ярости пинаю ногой труп Ивана Ивановича.
   - Пригрели на грудях своих гадюку подколодную... - на ходу импровизирую.
   Честно говоря, пнул без особого удовольствия, так, на публику работая и имидж соблюдая. Что он мне - исполнитель воли чужой? Вот "папане", даже мёртвому, в харю с превеликим наслаждением ботинком бы заехал. Но, боюсь, кроме Сашка, никто меня не поймёт. Ещё превратно истолкуют.
   И действительно, гляжу, морды у всех скорбные, и все глаза в стороны отводят, чтоб, значит, взглядом с "убитым горем" зятьком Хозяина не пересечься. Чёрт его знает, что там во взгляде он прочитает - может, и не поверит. Один Сашок, как его по моему приказу отпустили, соляным столбом застыл и глазами круглыми, что плошками, в меня вперился. Видать, накладка у Пупсика приключилась, и он Сашку в голову о моей "женитьбе" знатной ничего не вложил. По инерции, наверное, поступил точно так, как когда нас с Сашком "невидимками" делал. Правда, тогда Пупсик колдовал лишь с обитателями "фазенды", а сейчас, небось, даже границами области не обошлось, поскольку Бонзу мно-ого людишек знает. Это ж какому количеству народа пришлось мозги набекрень ставить!
   Тем временем "горилла" тучный все окна распахнул и снова вокруг меня вертится. Прилип что лист банный к заднице.
   - Значит так, - командую ему, чтоб отклеился, - здесь всё убрать, тела в гостевой домик перенести и обрядить соответственно.
   - Но... - морда "гориллы" недоумённо вытягивается, - а как же следствие? Ментов вызвать бы надо...
   - Следствие?! - ору на него. - Это какое-такое ещё следствие?! Это я среди вас следствие проведу, почему упырь меж нами затесался, и вы его вовремя не раскусили! Делай так, как всегда, и чтоб ментами здесь и не пахло! - Но затем, чтобы немного смягчить ситуацию и успокоить "гориллу", добавляю: - Командовать здесь тебя оставляю. Кстати, а где жена моя законная?
   - Так это... - мнётся "горилла" и глазки, что гимназисточка, потупляет. - Она в ночной клуб поехала... Бит-группа к нам отпадная прикатила - "Попа вава" называется...
   - "Поп вейв", - осторожно поправляет его кто-то, как понимаю, меломан-англоман долбанный, но я подсказки принципиально не слышу.
   - Я ей, стерве, покажу, как без мужа по ночам шляться! - рычу. Такую ваву на попе нарисую, неделю сесть не сможет!
   Поворачиваюсь резко на каблуках и глазами ярыми в Сашка впиваюсь. Это чтобы он слова лишнего да невпопад не брякнул.
   - Александр, - приказываю, - вызывай своих молодцев, и чтоб они на машине через минуту у крыльца были. А вы, - обвожу всех присутствующих взглядом, пререканий не допускающим, - пошустрее здесь марафет наводите, чтоб Алиса, когда вернётся, всей этой мерзости не застала! Мне её здоровье драгоценное поважней следственных экспериментов будет - пусть папочку родного лишь в гробу увидит...
   Во я им мозги вправил да закомпостировал! Но, что удивительно, поверили всей этой лабуде и зашустрили как электровеники.
   Подождал я минуту, пока Сашок по сотовому телефону с Женечкой и Валентином связывался, дал за это время "секьюрити" пару ценных указаний типа того, что труп Бонзы поаккуратнее нести нужно, а вот тело Ивана Иваныча, падлу этакого, можно и за ноги волочить, а потом подхватил Сашка под руку и быстренько слинял с ним из кабинета.
   Выходим из особняка, а у крыльца "мерс" тёмно-зелёный стоит, и Женечка с Валентином возле него нервно ошиваются. Духом Олежки рядом с ними и не пахнет - знает, сучье отродье, на чьё мясо позарился, когда Ивана Иваныча к аэропорту возил. То-то он мне с первого знакомства не приглянулся...
   - Наконец-то! - басит Женечка с облегчением, нас увидев. - Уж что мы тут не передумали о вас, сводки милицейские слушая...
   А Валентин себя сдержанно ведёт - ему лишних слов не надо. Видит, что целы мы и невредимы, значит, всё путём. Открывает переднюю дверцу "мерса" и предлагает:
   - Садитесь, Борис Макарович.
   Голос у него как всегда бесстрастный, будничный, но, похоже, именно эта интонация Сашка сильнее ошарашивает, чем само предложение занять мне его "законное" место. Впрочем, Сашок быстро с собой справляется и на заднее сиденье забирается. То ли он ещё сегодня испытал, чтобы на подобном "недоразумении" внимание заострять.
   Я лезу в карман, ключи от своей "вольвы" достаю, Валентину вручаю.
   - Поедешь за нами на моей машине, - говорю. Не знаю почему, но ощущение у меня такое, что "вольва" нам сегодня ещё понадобится.
   Валентин беспрекословно ключи берёт и в ночи, что на территории "фазенды" днём белым выглядит, исчезает.
   Устраиваюсь я на переднем сиденье, Женечка за руль садится, зажигание включает.
   - Как у вас всё там прошло, нормально? - спрашивает, как просекаю, для завязки разговора. Ведь коню ясно - если здесь сидим, то всё о'кэй.
   - С вице-премьером полный порядок, - бурчу голосом замогильным. Зато здесь хреново. Хозяина только что Иван Иваныч, падла, грохнул. Ну, а Александр его, соответственно, "уговорил"...
   Ни одним мускулом Женечка не дрогнул. Во самообладание! Лишь руку чуть дольше на ключе зажигания задержал. Олежка на его месте так бы замандражировал, что у "мерса", на тормозах стоящего, колёса бы отпали.
   - Соболезную, Борис Макарович, - скорбно гудит Женечка и с места "мерс" трогает.
   Слышу, сзади Сашок икает. Представляю, каково ему со всех сторон в мой адрес слова уважительные слышать и обхождение соответствующее видеть. Точно шарики за ролики заехать могут. Подправить бы ему с помощью Пупсика мозги, но, чувствую, не могу этого сделать. Такое ощущение, что все извилины в моей черепушке смёрзлись, и, как о Пупсике подумаю, иглы ледяные в сознание впиваются. Причём понимаю - случись что, Пупсик меня выручит, но вот просить сейчас у него что-либо конкретное ну никак нельзя. Достанет тогда его дракон огнедышащий и, возможно, меня вместе с ним прихватит.
   Выезжаем с "фазенды", смотрю в зеркальце - Валентин на моей "вольве" в кильватер пристраивается. Быстро он обернулся.
   - Куда? - лаконично вопрошает Женечка.
   - На кольцевую трассу, - отзывается сзади Сашок. - А там - подальше отсюда, и пусть ищут ветра в поле.
   - Нет, - мягко возражаю я. - Дуй, Евгений, в центр города. - И объясняю доверительно: - Ты Александра сейчас не слушай, тяжёлый день для него выдался, немного не в себе. Вначале выхлопом "стингера" в лицо досталось, а потом разборка крутая с Иваном Иванычем случилась. Сам понимаешь, каково ему такое предательство перенести.
   Смотрит Женечка в зеркальце, видит лицо Сашка, всё в волдырях от выхлопа "стингера" да с глазами безумными, и "понимает".
   А я к Сашку поворачиваюсь и говорю:
   - Чем голову сушить над приключениями нашими, лучше свяжись с охраной Алиски да выясни, где она. И успокойся, всё образуется.
   Вижу, тяжело шарики в мозгах у Сашка ворочаются, что жернова мельничные, но, похоже, "указание" Пупсика мне верить, верх берёт, и он лезет в карман за сотовым телефоном.