Забирко Виталий. Все пули мимо

   Ай да Бонза! С виду-то тихоня, звёзд с неба отнюдь не снимающий, зато хватка у него бульдожья была. Подобрал мужиков головастых и такую сеть мелкоячеистую раскинул, что филиалы его фирмы по всему миру разбросаны оказались. И в Штатах, и в Европе, и в Латинской Америке, и в Азии... Ничем не гнушался, всё под себя загребал: от производства и сбыта наркотиков до разработок космической техники. А я-то думал, он ракетам баб предпочитает... Впрочем, и борделей несколько в Париже да Сингапуре за ним числилось. До анекдота дошло - в Штатах через подставных лиц мощнейшую исследовательскую лабораторию, созданием новейшего тактического оружия для Пентагона занимающуюся, к рукам прибрал.
   Ну и дела! Я в шутку его фирму "империей" окрестил, а на поверку и действительно такая структура всемирная оказалась, что Шурику Македонскому в мечтах самых смелых привидеться не могла.
   В общем, отчитались соратнички мои верные передо мной, что школьники на экзамене дочиста свои знания выложили, и я от лавины информационной, на меня рухнувшей, чуток ошизел. Почти ни фига из их выкладок финансовых не просёк, но главное уразумел - богат я нынче, что Крез. Собственно, при таких исполнителях мне больше знать-понимать и не надо. Да что там себя уничижать - достаточно вокруг посмотреть и увидеть, что из себя любой руководитель представляет. Чем выше ранг, тем ниже интеллект. Взять хотя бы наше правительство - дундук на дундуке сидит и дундуком погоняет. Иной министр и двух слов перед телекамерой связать не может - всё сошки мелкие за него делают, речи да отчёты пишут, а он порой так намедни выступления назюзюкается, что, как Мишка Горбачёв в своё время, перед толпой по два раза одну страницу читает. И ничего, сходит с рук, рукоплещут ему, дифирамбы в его честь поют. Так чем я хуже их?
   Хотел было я уже в истинно совковском стиле поблагодарить присутствующих за прекрасно проделанную работу и пожелать дальнейших успехов на поприще моего личного благосостояния и процветания, когда вижу, один стул пустой.
   - А это кто отсутствует? - спрашиваю строго и для вида брови хмурю.
   Вскакивает с места "бухгалтер", что по осени на меня страху своей скрупулёзностью да педантичностью навёл, и начинает тараторить сбивчиво:
   - Это наш финансовый директор, Вениамин Данилович. Он позавчера срочно с банковской ревизией в Женеву вылетел. Вот, - протягивает мне через стол бумажку, - с час назад по модему отчёт передал и просил извинить за отсутствие. Вениамин Данилович все дела закончил, всё в порядке, и он уже вечером спецрейсом назад вернётся.
   Беру я бумажку, смотрю на колонки цифр компьютерной распечатки что баран на новые ворота. Я, конечно, дуб ещё тот в банковских операциях, но не до такой же степени, чтобы поверить в возможность нашей родной совковской ревизии в швейцарском банке. Как Бонзу грохнули, этот самый Венечка в момент за кордон рванул, похорон не дожидаясь. И хрен бы возвратился, если бы Пупсик его там не достал. Сгинул бы на просторах Европы необъятных вместе с банковскими счетами, будто ни их, ни его самого на свете ва-аще не существовало.
   Усмехаюсь я про себя, а вслух говорю:
   - Спасибо за работу. Я доволен. Продолжайте в том же духе.
   Выходим мы с Сашком из особняка, я на ярком солнышке потягиваюсь, замлевшие от долгого сидения члены разминая, орлиным оком "фазенду" окидываю. "Неужто это всё моё?" - думаю удовлетворённо.
   Но неожиданно настроение портится. Моё-то моё, но как, в общем, эта "фазенда" мне за полгода осточертела! Что жожка туда-сюда по ней носился, хвост за Бонзой занося. Глаза б мои её не видели. К тому же вспомнил о женитьбе своей скоропалительной, и совсем мне плохо стало. Ведь Алисочка, небось, непременно потребует супружеский долг исполнять. А мне столько водки не выпить, чтобы она хоть чуть-чуть привлекательной показалась. Облююсь прямо в кровати.
   - А не махнуть ли и нам куда с "ревизией"? - предлагаю Сашку. Собственными глазами проверить филиал иностранный какой - действительно ли там всё так прекрасно и удивительно обстоит, как нам сегодня расписывали?
   - Вы серьёзно, Борис Макарович? - недоумевает Сашок.
   - Брось ты эти экивоки! - морщусь. - Обращайся как прежде: на ты и по имени.
   Гляжу, мигает что-то в глазах Сашка, а с лица навязанная извне лакейская предупредительность напрочь линяет. Как понимаю, Пупсик, хоть и в отключке полной, но мысли мои читает и корректировку своих действий незаметно проводит. Негоже ему было вообще так психику Сашка ломать - Сашок никогда ни перед кем хребет не гнул, даже перед Бонзой голову не склонял.
   - Не советую, Борис, сейчас отсюда уезжать, - говорит Сашок прямо.
   - Почему?
   - Ты должен с головой в дела фирмы влезть, все тонкости изучить, чтобы свору свою, - тут он кивает в сторону особняка, - в кулаке держать.
   - А, не транди, - отмахиваюсь. - Много ты понимаешь. Они и так у меня в кулаке, можешь на слово поверить.
   Сашок верит. Вот это Пупсик впаял в него намертво.
   - В Штаты, что ли, махнуть? - продолжаю я развивать тему "ревизорской сказки". - Или на Тайвань? Там у нас вроде фирма дочерняя есть?
   - В Гонконге, - поправляет Сашок.
   - А не один чёрт? - пожимаю плечами, но по искоркам смешливым в глазах Сашка понимаю, что не один. - Впрочем, можно и в Гонконг, поправляюсь. - Хотя, нет. В Париж опять хочется... - тяну мечтательно, бросая Сашку "банан" обезьяний, чтобы в долгу за Тайвань-Гонконг не остаться.
   - А ты что, бывал в Париже? - ловится на прикол Сашок.
   - Да нет. Просто пару раз уже хотелось...
   33
   "Командировочку" в Париж я себе в момент состряпал. И часа не прошло, как паспорта заграничные на всю нашу "делегацию" на "фазенду" доставили. А сопровождающих я себе подобрал соответственно рангу: пяток телохранителей ещё тех амбалов, Сашка - в качестве переводчика (зря, что ли, МГИМО заканчивал?), и "бухгалтера" худосочного, чтоб, значит, ежели "зелени" в Париже не хватит, наличку со счёта фирмы снял. Сам-то я никогда деньги в банке не держал и не знаю, как их оттуда востребовать. Сунусь ещё в банк и полдня там проторчу - на фиг мне такие заморочки?
   Была, правда, одна проблемка - как Пупсика одного оставить? - но она быстро разрешилась.
   Вдруг неожиданно среди дня я голод просто-таки зверский ощутил, и ноги сами собой понесли меня к домику, где мы с пацаном обосновались. Как понимаю, решил Пупсик с сегодняшнего дня диету мою блюсти и строго по расписанию кормить, чтоб, значит, язву желудка я на работе своей нервной не заполучил. Ладно, думаю, пусть пацан потешится, доставлю ему удовольствие.
   Приветствует меня Пупсик у дверей, к столу ведёт. А на столе чего только нет! Разве что птичьего молока настоящего. Расстарался пацан, такого наготовил, что я и в кино не видел. Прямо праздник у нас сегодня по поводу моей инаугурации.
   Похвалил я его, за стол сел и к трапезе приступил. Однако кусок в горло не лезет, не в своей тарелке себя чувствую и глаза от Пупсика отвожу - не знаю, как разговор о "командировке" начать. Но он сам, экстрасенс хренов, разговор об этом заводит.
   - Не переживайте вы за меня так, Борис Макарович, - говорит. Поезжайте себе спокойно в Париш, отдохните. Вам, после всех нервных передряг, разрядка необходима. А со мной здесь всё будет в порядке. За вами же я и отсюда присмотреть могу - для меня, сами знаете, расстояние не помеха.
   У меня словно гора с плеч свалилась.
   - Вот спасибо! - говорю искренне и рюмку поднимаю. - Твоё здоровье.
   - Да что там... - млеет Пупсик от удовольствия, что красна девица. Я ведь все ваши желания наперёд знаю...
   В общем, врезал я знатно на радостях, что всё так отменно складывается, и пацан меня без слов понимает. А когда мне хорошо, то и Пупсик цветёт, словно настроение моё ему передаётся.
   Посидели мы так славненько, почти по-семейному, часика два. И вроде почти не разговаривали, разве что парой фраз незначительных перебросились. Но на душе так это благостно, приятственно, что друг друга без слов понимаем. От того и водочка пилась за милую душу.
   Как раз мы десерт приканчивали, когда меня Сашок по мобильнику вызывает и докладывает, что, мол, самолёт мой личный к вылету подготовлен, трасса международная согласована, с таможней все дела улажены, а у крыльца меня лимузин ждёт, чтобы в аэропорт отвезти.
   Во, оперативность! Небось, президента завидки взяли бы, узнай он о таком. Его-то поездки не менее чем за месяц согласовывают.
   - Пора, труба зовёт, - говорю я, кофе допиваю и встаю на ноги нетвёрдые.
   - Спасибо за обед, - челомкаю пьяно Пупсика в лоб выпуклый. - И... икаю, - и счастливо оставаться.
   Совсем пацан от такого расчувствовался, аж слёзы на ресницах навернулись.
   - Счастливого полёта... - лепечет.
   Выхожу на крыльцо, гляжу, действительно лимузин у порога стоит, "секьюрити" дверцу предупредительно открывает. Вот, ещё границу государственную не пересёк, а услуги европейские уже налицо.
   Спускаюсь вниз, ногу заношу, чтоб в лимузин забраться, когда слышу откуда-то сбоку голосок Алиски.
   - Боренька, Боренька! - щебечет призывно, соловьём заливается.
   Оборачиваюсь и опупеневаю. Даже трезвею от вида непривычного стервы, то бишь жены своей. Стоит она у багажника, руки горестно заламывает, а в глазах такое, что и описать невозможно. Ну, приблизительно, как у собаки преданной, когда хозяин её на живодёрню ведёт.
   - Чего тебе? - вопрошаю сдавленно, всё-таки рудименты чинопочитания к дочке Бонзы у меня какие-то остались. Не до конца вытравил.
   - Боренька, ты что, во Францию без меня летишь?
   - Не на гульки лечу, а по делу. С инспекцией, - бурчу, словно оправдываясь, а сам на неё стараюсь не смотреть.
   - Боренька, возьми и меня. У нас ведь медового месяца не было. Пусть эта поездка будет свадебным путешествием...
   Тут я совсем опешиваю. Во дела! Как, однако, Пупсик её прищучил!
   - Ты чо, умом тронулась?! - наглею. - Папаньку вчера похоронили, а тебе - свадебное путешествие подавай?! Траур надень!
   Сажусь в лимузин, дверцу захлопываю. Но затем стекло опускаю и добиваю её окончательно:
   - И ва-аще, ежели хошь, чтоб я в твою сторону хотя бы смотрел похудей!
   Здесь шофёр лимузин трогает, а я мимоходом её взгляд ловлю. Что триста восемьдесят вольт меня трахают. Ни одна баба на меня так никогда не смотрела. С таким обожанием и такой тоской в глазах. Во, блин, как бывает, оказывается... В сексе голом, в котором я до сих пор практиковал, этой услуги по тарифу не предусмотрено.
   34
   В аэропорту наш лимузин сразу на лётное поле пропустили. А как, собственно, иначе? Это для "чёрных" таможня и спецконтроль выдуманы, а я с сегодняшнего дня - белая кость. Мало того - бог и царь в городе, все с моей ладошки кормиться будут, и сам губернатор на цырлах вокруг меня плясать станет.
   Подрулил шофёр лихо к самолётику такому симпатичному, телохранитель, что с ним рядом на переднем сиденье сидел, из машины выскакивает, дверцу мне открывает. Ступаю я на бетон, оглядываюсь, самолётом личным любуюсь. Надо же, какой дизайн капиталисты проклятые забабахали - не машина крылатая, а игрушка!
   А на трапе уже стюардесса стоит - при пилоточке, в блузочке белоснежной да мини-юбочке форменной. Ждёт пассажиров, но одному мне лыбится лучезарно. Я-то, как-никак, хозяин.
   - Добрый день, Борис Макарович, - говорит. А голос у неё грудной, приятственный, а фигурка обалденная, а сама молоденькая-молоденькая. Так и хочется облапить.
   - Привет, цыпочка, - киваю благодушно и начинаю по трапу подниматься.
   Иду, а меня чуточку пошатывает. То ли вмазал я всё-таки с Пупсиком крепко, то ли это стюардессочка юная меня так взволновала. Да уж, умел Бонза себе персонал подбирать. С такой кралей действительно и на край света махнуть можно, особенно в таком "шалаше".
   - Принимай гостей, - скалю все тридцать два зуба стюардессе клёвой. Веди, усаживай.
   А сам думаю: знал бы, что с ней лететь буду, никаких сопровождающих с собой бы не брал. Пусть бы обычным рейсом в Париж добирались.
   - Прошу вас, - снова одаривает меня обворожительной улыбкой милашка, жест приглашающий делает и поворачивается ко мне боком.
   Тут уж я не выдерживаю, даю волю ручке своей шаловливой и за попку её щипаю. Взвизгивает стюардессочка, но не то чтоб особо возмущённо, а, как просекаю, больше для форсу, и игривым взглядом в меня стреляет.
   - И проказник же вы, Борис Макарович!
   Оглядываюсь я недовольно на телохранителей, внизу у трапа столпившихся, - а не отправить ли их по домам, чтоб под ногами не путались? Ведь, честно говоря, взял их с собой так просто, ради престижу... Но нет, из-за этого самого престижу международного присутствие их терпеть придётся.
   Вздыхаю тяжко, в самолёт шагаю. И тут же веселею. Однако, ребята, шалишь, я своего не упущу! Всё здесь для моего удобства предусмотрено - два салона в самолёте оказывается. Один обыкновенный, человек на десять, для сопровождающих, а за переборкой - второй, шикарный, как понимаю, личный мой апартамент. Столик здесь у окна стоит, два кресла возле него, а у противоположного борта диванчик откидной. "Для работы", - кумекаю.
   Плюхаюсь в кресло и распоряжение отдаю:
   - Остальных в другом салоне размести.
   - Как прикажете, Борис Макарович, - понимающе кивает стюардесса. Обедать будете? Вам столик сервировать?
   - Давай! - машу рукой.
   Мне, естественно, уже никакая жратва после стола, что Пупсик "на дорожку" организовал, в глотку не полезет, но милашке-то моей расслабиться надо? Люблю, чтоб баба в азарте была, а не так себе, бревном замшелым.
   Открывает она бар в стене и начинает по столу какие-то судочки махонькие расставлять, а они к столешнице, что магнитные, прищёлкиваются. Ну, в судочках там, понятно, балычок, икорка красная да чёрная и прочая хавка деликатесная.
   - Что пить будете? - спрашивает. - Водку, коньяк?
   - Водку, - безапелляционно утверждаю. И, хоть и так всё ясно, вроде как пробный шар швыряю: - А себе - что хочешь.
   Достаёт она и водку, и коньяк, через столик напротив меня наклоняется и начинает бутылки в зажимах у иллюминатора закреплять. И тут такой дух её тела свеженького, чистенького да молоденького меня шибает, что хмелею почище, чем от стаканяры. Не удержался я тогда, облапил её за бёдра и на колени к себе самым наглым образом водрузил.
   Нет, не вырывается, а жеманно так плечиком поводит и говорит:
   - Борис Макарович, мы так не взлетим. Мне ещё люк закрыть нужно, проверить, все ли пристегнулись, и командиру о готовности пассажиров к полёту доложить.
   - Ладно, - отпускаю её с неохотой. - Делу - время, а потехе - не меньше часа.
   Встаёт она с моих коленей, отряхивается, что курочка, улыбкой многообещающей одаривает и исчезает за переборкой.
   Перевёл я дух, в иллюминатор от нечего делать поглядел, как там техник аэропортовский на поле перед кабиной пилота руками помахивает, на столик взгляд перевёл. Дёрнуть ещё, что ли? - думаю себе, хотя в голове уже плывун небольшой наблюдается - за столом праздничным с Пупсиком под его закусь бесподобную всё-таки пузырь целый незаметно оприходовал. И вначале вроде ничего было, но как за тело женское младое подержался, так хмель наружу вылезать стал.
   Вижу, водочка смирновская, а вот что за коньяк? Этикетка вроде французская, но бутылка почему-то прозрачная, а не чёрно-матовая. Впрочем, соображаю, настоящий, наверное. Мне-то раньше всегда подделку польскую подсовывали, почему к коньяку у меня и предубеждение стойкое.
   И дёрнула же меня нечистая! Беру бутылку и стаканяру наполняю. Думаю, отхлебну глоток-другой, по-светски так это, в ожидании встречи "деловой". К тому же, в Европу лечу, привыкать к этикету надо. Налить-то налил, а вот стакан с донышком металлическим от столика оторвать не могу. Двигаю по столу намагниченному туда-сюда, а поднять да ко рту поднести - ну никак. Подвигал-подвигал, осерчал, набок стакан чуть завалил, оторвал-таки от стола, но на колени себе ненароком плеснул. И тогда, в запале да с расстройства, забыл о своём намерении светском и по привычке одним махом всю стаканяру в себя и засосал.
   Пошёл коньяк в организм за милую душу, мягко так это по горлу скользнул, я и не почувствовал. Только ощущение во рту букета ароматного тонкого и осталось. Что же это за коньяк, удивляюсь, ежели он клопами не пахнет? Тем временем тепло весёлое по телу разливаться стало, в голове приятственно зашумело, и меня всего счастье вселенское охватило.
   А вот сейчас и милочка моя придёт, думаю блаженно... И напрочь вырубаюсь.
   Прихожу в себя от страшной головной боли. С трудом разлепляю веки, вижу, стюардесса надо мной склонилась, за плечо трясёт, в лицо пристально смотрит, а губы у неё двигаются.
   - Не слышу! - сиплю я и головой мотаю. Ощущение такое, будто в уши кто микрофоны от плейера по самое некуда вбил и на полную катушку атмосферные помехи транслирует.
   - Сглотните! - словно сквозь вату плотную доносится голос стюардессы.
   А у меня горло перехватило, и не то, что сглотнуть, сказать ничего не могу, одно сипение изо рта и вырывается.
   Видит она такое дело, в стакан минералки наливает, мне протягивает. Влил я воду в рот, но она, зараза, стала в гортани жижей болотной и дальше не идёт. Даже наоборот - что-то из желудка назад просится и воду изо рта что пробку вытолкнуть норовит. Короче, не тот напиток, не для настоящих мужчин.
   Попытался я выплюнуть воду - ан, тоже не получается. Горлянка абсолютно не работает. Во, дела! Во, в переплёт угодил!
   Перевешиваюсь тогда через подлокотник, рот открываю, и вода сама выливается. А я тут же, не мудрствуя особо, хватаю бутылку водки, голову запрокидываю и прямо из горла - не хрен больше со стаканами аэрофлотовскими экспериментировать! - в себя влагу божественную вливаю.
   Как кто меня за кадык, что за ружейный затвор, в сердцах дёрнул! Таким глотком полпузыря водки в меня вошло, что вместе с лавиной этой и затычки ушные в желудок по счёту "раз" блымснули. Только ощущение от несуществующих проводков плейера, леской рыболовной туго натянувшихся при глотке, в ушных проходах осталось. Подозреваю, будь у меня одно ухо, то через него в желудок и сам плейер воображаемый втянуло бы.
   - Ух! - перевожу дух. - Чего это со мной приключилось?
   - Это от перепада давления при наборе высоты, а затем снижении самолёта, - спокойно объясняет стюардесса.
   - Ладно, - начинаю в себя приходить. - Сама понимаешь, что я сейчас не в форме, - откровенничаю. - Вот как через полчасика оклемаюсь, тогда мы с тобой и погудим знатно.
   Тут она глаза круглые делает и говорит:
   - Я, вообще-то, не против. Однако, Борис Макарович, мы уже приземлились, ваши сопровождающие таможню прошли, вас ждут.
   Я очумело в иллюминатор выглядываю. Лётное поле бесконечное - чуть ли не до горизонта, громадные суперлайнеры на нём стоят, среди которых наш самолётик букашкой никчемной затерялся. И хоть ни здания аэропорта, ничего другого, кроме лайнеров, особо впечатляющего не вижу, всем нутром, с водкой в нём булькающей, понимаю - я на земле французской. Во, блин!
   Перевожу глаза на стюардессочку, пару раз туда-сюда взглядом по округлостям аппетитным прохожусь - однако ничего меня не возбуждает. Ноль эффекту. Никакой реакции ни мужского начала, ни мужского конца - аут полный.
   - Эх, жаль! - говорю искренне. Ежели бы хоть одна клеточка во мне откликнулась, ждали бы меня "сопровождающие" до завтрашнего утра.
   - Дела, дела... - уже фальшивлю. - Ничего, милашка, на обратном пути мы всё наверстаем.
   Встаю с кресла, подмигиваю ей на прощание и направляюсь к выходу.
   35
   Да уж, французская таможня - не наша! Не знаю, чем я им не по душе пришёлся - то ли тем, что под хмельком хорошим, то ли полное отсутствие багажа насторожило, - но мурыжили они меня долго. Это у себя в городе я король - кого угодно куплю, кого угодно в грязь втопчу. Здесь порядки иные: хоть и капитализм махровый, однако перед законом все равны, разве что президент наш без обыска границу воздушную миновать может. Меня же и просвечивали, и обыскивали, и раздевали, и отпечатки пальцев снимали... Видать, Бонза им здесь основательно нагадил, если с "зятьком" так обращаются.
   Наконец не выдержал я, Пупсику о помощи взмолился. Может, врал он всё насчёт расстояния, иначе почему в самолёте мне не помог, когда уши напрочь заложило?
   Пупсик не отозвался, однако по доселе пасмурным и замкнутым мордам таможенников, вдруг приветливостью неожиданной расцветшим, понял: начал малец им "лекцию читать" об уважении к моей персоне. И минуты не прошло, как в комнату, где таможня французская мне шмон устроила, какой-то хмырь штатский заметается, паспорт возвращает, извинениями на ломаном русском рассыпается. Мол, обознались-де они, меня за разыскиваемого Интерполом известного мафиози российского ошибочно приняли.
   - Бывает... - бурчу я недовольно и начинаю одеваться. - У меня тоже однажды подобный прокол был. Снял на танцульках маруху лет тринадцати-четырнадцати - думал, девочка нецелованная. А на поверку такой шмарой отпетой оказалась - клейма ставить негде.
   Челюсть от моих откровений у штатского отпадает, застывает он ошарашено, глазами на меня блымает. То ли не понял меня со своим ломаным русским, то ли сразил я его этим случаем, экстраординарно сопоставимым, наповал.
   Я его отечески по плечу похлопываю - мол, ничего, в другой раз со мной ещё не так обмишуришься, - и к двери направляюсь. А все таможенники, как по команде, во фрунт вытягиваются, мне честь отдают. Небось, по реакции штатского на мои слова вообразили, что я какой-нибудь принц голубых кровей, путешествующий инкогнито.
   - Вольно, - разрешаю им на прощание.
   Только я из зоны таможенного досмотра выхожу, как мои "гориллы" окружают меня и эскортом почётным, что посла какого высокопоставленного, через всю толпу к выходу из аэропорта ведут. Чётко деньги отрабатывают пентаграммой кабалистической вокруг меня чуть ли не строевым шагом вышагивают, и, что удивительно, передние словно глаза на затылке имеют. Стоит мне шаг в сторону сделать либо приостановиться, как и эскорт мои движения синхронно повторяет. Пока к выходу шли, раз пять я их слаженность проверял - ни одного сбоя. Наверное, если бы танцевать начал, они бы вокруг меня такой кордебалет устроили - почище "Лебединого озера". В общем, на толпу аэропортовскую я впечатление ещё то произвёл - что зайцы зазевавшиеся пассажиры из-под ног "горилл" прыскали.
   Выходим на свежий воздух, гляжу, а уж и сумерки сгущаться начинают. Моб твою ять! Похоже, из-за таможенников сегодня только ночной Париж и увижу...
   А возле выхода у лимузина шикарного нас Сашок с "бухгалтером" поджидают. Правда, между ними ещё какой-то французишка мелкорослый с чисто национальным шнобелем затесался. Как узрел меня французишка этот, шаг навстречу делает, в улыбке доброжелательной расплывается, руку ко мне тянет.
   - Пескарь Борис Макарович, - представляет меня Сашок. - А это мсье Серж Курвли - президент нашего парижского филиала.
   - Серьйожа Курвлин, - поправляет Сашка француз. - Так по-русскому. Потомокль белая иммиграция.
   "Да уж, - думаю, руку пожимая, - наградили тебя предки фамилией. Похлеще моей будет, белая ты сволочь недобитая!" Собственно, ни к нему, ни к его предкам я особых претензий не имею, но менталитет совковский во мне сказывается. Однако и он тоже хорош, нашёл, чем хвастаться. Кроме имени да фамилии паскудной, ничего-то русского в нём и не осталось - ишь, носяру какую отрастил!
   Садимся в лимузин. Я, мсье Серьйожа, Сашок и "бухгалтер" в салоне размещаемся, один из телохранителей, самый амбалистый, к шофёру в кабину подсаживается, а четверо остальных в драндулет малогабаритный, что позади лимузина стоит, ныряют. И по тому, как их пиджаки во время "ныряния" топорщатся, просекаю, что все при "пушках". И как они только оружие, недоумеваю, через таможню сверхбдительную протащили? Впрочем, наверное, их уже здесь мсье Серьйожа снабдил.
   Едем. Мсье Серьйожа на какой-то смеси французского с белогвардейским булькочет, красоты Парижа взахлёб описывает, но я не прислушиваюсь. Башка после водки, натощак в самолёте выпитой, трещит. Оглядываю салон, вижу бар встроенный. Не спросясь, руку протягиваю и самым наглым образом дверцу бара открываю. Бутылок - тьма, зато из закуси - шаром покати. Сказано Европа... Мне бы сейчас огурчика солёного или рассолу...
   Мсье Серьйожа на миг замолкает, затем предлагает:
   - Чито Бори желать? Русский водка, французский коньяк, шампань?
   - И пиво тоже... - бормочу удручённо.
   - Пиво нетуль, - сокрушённо разводит руками мсье Серьйожа. - Я не догадаться...
   - Тогда минералки, - вздыхаю тяжко.
   Мсье Серьйожа озадаченно переводит взгляд на Сашка - видно, в его белогвардейском лексиконе совковский сленг напрочь отсутствует.
   Не вдаваясь в объяснения, Сашок сам достаёт из бара бутылку какую-то, откупоривает, но в стакан налить не успевает. Я бутылку отбираю и начинаю прямо из горла садить. Затем голову наклоняю и остатки воды на неё выливаю. Пузырьки шипучие что изнутри, что снаружи в башку шибают, мозги чуток проясняют.
   - Фу-ух... - говорю расслабленно. - Кажись, полегчало...
   Мсье Серьйожа глаза в сторону корректно отводит и, как ни в чём не бывало, продолжает зудеть с прононсом, благо, нос у него знатный: