Страница:
прокормить. А голытьба прет и прет, где тут хлеба набраться.
Старожилые, домовитые казаки уж сколь лет на беглых косятся. Они им -
поперек горла. Придут на Дон - ни кола, ни двора, глотки дерут: "Вы
тут разжились, дворы от богатства ломятся, а мы босы и наги. Айда на
поганых! Айда на Волгу купчишек грабить!" И начинается буча. Пойдут на
разбой, а перед царем отвечать всему Дону. И нет тогда ни хлеба, ни
зелья. Вот и выходит: беглого пригреешь, от царя упрячешь, а домовитым
- потуже гашник подтягивать да за свое добро опасаться. Голытьба
вот-вот на старожилых кинется, и тогда пойдет такая заваруха, что
вовек не расхлебать. А заварухи Васильев не хотел. Доном должны
владеть крепкие домовитые казаки, те, что давно надуванили добра и со
всеми жаждали замирения: будь то татарин, турок или поволжский ногаец.
Дон устал от беспрестанных войн и набегов.
После третьего кубка Куракин и вовсе повеселел - вино было
крепкое, - но Васильев посмотрел на боярина смуро.
"Задавили мужика, вот и бежит на Дон. Нет бы чуток слабину дали,
господа вислобрюхие!"
Куракин, не замечая насупленного взгляда атамана, навалился на
снедь, благо на столе было всего довольно. Осведомился:
- Когда ж за беглых возьмешься, Богдан Андреич?
- А вот как от крымца отобьемся, так и возьмусь.
- Тяжеленько будет, атаман. Беглых прорва. Тыщами лезут на Дон,
стрелецкие заставы не управляются. У меня вон полста оратаев сбегло, а
пымали только троих. Мудрено мужика остановить.
- Мудрено, боярин. Но ежели крепко за него взяться, - остановим,
не пустим на Дон.
- Да как крепче-то, атаман?
- А вот так, боярин, - Васильев глянул на дверь и придвинулся к
Куракину. - Надо вкупе с Москвой браться. Одних царевых застав мало.
Мыслю своих донцов поставить.
- Своих? - озадаченно протянул Куракин. - Этих-то смутьянов?
Пустое речешь, атаман. Наслушался на площади.
- Кричали больше из голодранцев. Но есть у нас и добрые казаки,
те, что на Дону издавна. Их у нас тысячи. Соберем из домовитых станицы
- и в Верховье. Ни один беглый не проскочит.
- А нонешных горлопанов куда денешь? У тебя их, почитай, целая
рать.
Васильев к Куракину еще теснее.
- И горлопанам сыщем место. Лишь бы царь помог... Я вот что
мекаю, боярин. Голытьба в набег просится. Давно норовит в поход уйти.
И пусть идет!
- Куда ж, атаман?
- На Волгу, боярин. Вас, бояр, громить да купчишек зорить. Пусть
снаряжаются.
Куракин оторопело глянул на Васильева.
- Рехнулся, атаман! Да мыслимо ли дело голытьбу на бояр напущатъ?
То бунт!
- Погодь, боярин, уйми гнев. Не на бунт призываю. Помыслы мои
иные. И царь будет доволен, и на Дону станет спокойно.
- Не разумею тебя, Богдан Андреич, никак не разумею.
- Сейчас уразумеешь, боярин. Но хочу упредить, - разговор наш
держи в тайне великой. Иначе ни мне, ни тебе головы не сносить.
- Не болтлив я, Богдан Андреич. Богом клянусь, - истово
перекрестившись, заверил Куракин.
Васильев поднялся и толкнул ногой дверь. В сенях никого не было.
Атаман вновь подсел к боярину, но заговорил не сразу, все еще не
решаясь высказать задуманное.
- Коли от татар отобьемся, голытьбе в куренях не усидеть - в
набег подастся. Многие с Дона уйдут, то и добро. Дурную траву - с поля
вон. Придет голытьба на Волгу, захочет купцов и бояр зорить, а угодит
в капкан.
Куракин вновь непонимающе глянул на Васильева, и тот наконец
прояснил:
- О разбойном походе извещу на Москву. Борис Годунов уж сколь лет
помышляет покончить с крамолой на Дону. Вот и пусть изводит. Прикажет
снять цареву рать с Оки - и конец голодранцам. Уяснил, боярин?
- Вот ты каков, - крутнул головой Куракин. - Коварен, Богдан
Андреич, ох, коварен. Ужель своих донцов не жаль?
- Какие они "свои"? - желчно отмахнулся Васильев. - Они добрым
казакам житья не дают. Не нужны они Дону!
В тот же день Куракин заспешил в Москву.
КРЫМСКИЙ ПОВЕЛИТЕЛЬ
Вскоре все казачье Понизовье собралось в Раздорах. Покинула свою
станицу и родниковская повольница во главе с атаманом Болотниковым.
Раздоры готовились к осаде.
Пушкари и затинщики чистили пушки, пищали и самопалы, возили к
наряду картечь, ядра и бочки с зельем. Казаки волокли на стены бревна,
колоды и каменные глыбы, втаскивали на затинный помост медные котлы со
смолой. В кузнях без умолку громыхали молоты: бывшие посадские
ремесленники ковали мечи и копья, плели кольчуги, закаливали в чанах
сабли и точили стрелы. (Наряд - в Московской Руси - артиллерийские
орудия (пушка) вместе с боеприпасами к ним.)
Многие казаки прибыли в Раздоры по Дону; на берегу скопились
сотни челнов, будар и стругов. Болотников как-то посмотрел с
крепостной стены на суда и покачал головой.
- Не дело, казаки. Надо убирать струги.
- Пошто? - не понял его Федька. - Струги могут и понадобиться.
- Татарам, Федор. Придут и спалят. А того хуже - ров судами
завалят и под самый тын перескочат. Дело ли?
- Не дело, друже, - кивнул Берсень.
- Разумно Болотников гутарит, - поддержал Ивана казак Гришка
Солома. - Татары нам лишь спасибо скажут. Убирать надо струги.
- Ужель в город тянуть? Пуп сорвешь, - молвил Васюта.
- Тяжеленько, - вздохнули казаки.
- Пошто в город? Струги для воды ладили. Упрячем в плавнях, и ни
один поганый не сыщет. Без струга на Дону - как без коня. Авось еще и
на море соберемся. Так ли, донцы?
- Так, детинушка! Нельзя нам без стругов!
В тот же день все суда были надежно укрыты в донских плавнях.
Раздоры ждали вестей. Три раза на дню в город прибывали дозорные
и доносили:
- Тихо в степи. Татар не видно.
- На курганах молчат.
Донцы недоумевали:
- А, может, ордынцы стороной прошли? Взяли да и махнули Муравским
шляхом.
- И то верно, сакма тореная. Пошто орде крюк давать?
Однако на другой день гутарили иное: сторожевые курганы ожили,
задымили кострами. Первыми заприметили татар дозорные родниковской
сторожи. Казак Емоха, напряженно вглядываясь в степь, вдруг подтолкнул
локтем соседа-повольника.
- Глянь, Деня. Небоскат будто почернел. Аль тучи набегают?
- Зрю... Колышутся тучи-то... Да то ж орда, Емоха!
- Орда?.. Уж больно велика. Весь небоскат в сутеми.
- Тьма-тьмущая! Орда, Емоха!
Казаки поспешно запалили костер; над высоким курганом взметнулся
столб дыма. Емоха и Деня вскочили на коней и стрелой понеслись к
соседнему дозору, расположенному в двух верстах. Но там дым тотчас
увидели и запалили на кургане свой костер; затем взвились дымы на
третьем и четвертом курганах...
Хан Казы-Гирей двинулся на Русь. Несколько лет он готовился к
этому набегу. Он жаждал добычи и мести. Последний большой поход на
урусов был неудачен. Казы-Гирей успешно дошел до Москвы, захватил
богатый ясырь и награбил много добра; оставалось взять столицу урусов.
Но русская рать, вставшая под Москвой, разбила ханские тумены и
погнала в степь.
Тщеславный Казы-Гирей не оставил мечты о захвате столицы урусов.
- Я покорю Русь! - кричал он своим приближенным. - Москва будет
лежать у моих ног. Неверным не устоять против моих славных багатуров.
С нами аллах! (Багатур - богатырь.)
Взгляд Казы-Гирея остановился на турецком паше, прибывшем в
Бахчисарай из Царьграда.
- Готовы ли твои янычары, Ахмет?
Статный рыжебородый паша в высокой белой чалме и шелковом халате
с рубиновыми пуговицами учтиво склонил голову.
- Готовы, великий хан. Султан султанов и царь царей, повелитель
земель Магомет Третий в великом гневе на московского государя. Он
выделил из своего войска тридцать тысяч спахов и янычар. Они
бесстрашны, как львы. Вместе с твоими багатурами они испепелят Русь.
(Спахи - турецкая конница.)
Крымский хан знал, что султан Магомет давно недоволен Москвой.
Дерзость урусов не знает границ: они не только посягают на Крымское
ханство, но и протягивают руки к Иверии, Кахетии и Кабарде, они
заигрывают с Персией - заклятым врагом Османской империи.
Особую заботу вызвал у султана город Азов - опорная каменная
крепость Османской империи. Через Азов проходил наиболее оживленный и
наиболее прибыльный для Стамбула торговый путь. Но вот Азову начали
угрожать русские. Донские казаки поселились почти у самого города и
помышляли захватить крепость, чтоб свободно, без помех выходить в
Черное море и грабить побережье Османской империи. Казаки на сотнях
стругов проскакивали мимо Азова и нападали на Измаил и Очаков, Синоп и
Трапезунд, Кафу и Судак. Появлялись струги и под самым Царьградом.
Неслыханная дерзость донской повольницы приводила "царя царей" в
ярость. Он посылал на казаков галеры с умелыми в морском бою турками.
Те расстреливали струти из пушек, топили и поджигали суда огненными
ядрами, и все же многие струги безнаказанно возвращались с добычей на
Дон. Казаки были смелы, хитры и изворотливы, они не унимались и редкий
год не выходили в Черное море.
Азов надо было укрепить, чтоб навсегда преградить путь русским в
морские владения султана.
Магомет послал в крепость большой огнестрельный наряд и
многотысячное войско отборных янычар.
Не пожалел султан выделить янычар и для крымского набега.
- Казаков надо уничтожить, их городки предать огню!
Казы-Гирей вначале помышлял обойти Раздоры стороной. Он хотел
идти на Москву давно изведанным путем - Муравским шляхом. Но он не мог
ослушаться своего сюзерена и послал на Раздоры два тумена под началом
отважного мурзы Джанибека. Приказал ему:
- Раздоры стереть с лица земли! Так велит аллах. Казаков в ясырь
не брать, всех резать до единого. Колодцы отравить, степь выжечь,
превратить Дон в мертвую пустыню!
- Я выполню твою волю, мой повелитель, - склонив голову и
приложив руки к груди, твердо сказал мурза.
ПО ЗАВЕТАМ ЧИНГИС-ХАНА
Из степей на Раздоры грозно наплывала татарская орда.
Гудела земля от топота копыт, шарахались птицы и звери от визга и
воя наездников. Татары неслись к главному казачьему городу.
Миновав Перекоп, Джанибек повел тумены Муравским шляхом, но через
триста верст он повернул войско направо и ступил на Калмиусскую сакму,
где вскоре должны были начаться казачьи городки и станицы.
Но первое же донское становище оказалось пустым; в землянках не
было даже древних стариков и старух. Тишиной и запустением встретили
Джанибека и другие станицы.
"Худая примета, - подумал мурза. - Урусы узнали о походе и
предупредили Москву".
Однако особой тревоги не было: Москва - дело хана Казы-Гирея, ему
же надлежало взять Раздоры.
Вначале татары шли осторожно; пряча тумены от казачьих степных
разъездов, они крались по лощинам и оврагам, ночью не разводили огней
и во все стороны рассылали ловких юртджи; но когда орде стали
попадаться покинутые становища, Джанибек повел войско в открытую.
На пятый день юртджи донесли:
- Раздоры близко, досточтимый мурза. Полдня пути - и войско будет
у крепости.
Джанибек остановил тумены на отдых. Так было всегда: прежде чем
приступать к бою, орда два-три дня восстанавливала силы. Так завещал
великий Чингис-хан.
Проворные слуги принялись ставить походный шатер. Вскоре Джанибек
восседал на высоко взбитых подушках и тянул кальян. На мурзе -
белоснежная чалма из тончайшей ткани, усеянная жемчугом и алмазами,
парчовый халат с широким золотым поясом, усыпанным самоцветами,
красные сафьяновые сапоги с нарядной вязью. (Кальян - восточный
курительный прибор, в котором табачный дым очищается, проходя через
сосуд с водой.)
Шатер увешан бухарскими коврами и дорогими струйчатыми материями.
Окна шатра узкие, скупо пропускавшие свет, но в высоких медных
светильниках ярко полыхают толстые свечи из бараньего сала.
Джанибек величав и спокоен, его не гнетут тяжкие думы. Он уверен:
Раздорам не устоять против его войска. Азовский Ахмет-паша плывет по
Тану с большим огнестрельным нарядом. Скоро он присоединится к
Джанибеку и ударит своими пушками по казачьей крепости. Мурзу и пашу
ждет богатая добыча, у казаков всегда есть чем поживиться. Они
награбили много добра, и теперь все оно в Раздорах. (Тан - древнее
название Дона.)
По шатру забарабанил дождь. Джанибек сполз с подушек и раздвинул
шелковый полог. Над ордой нависли низкие темные тучи. Но и ненастье не
обеспокоило мурзу: степной дождь не долог, вскоре с Маныча придет
ветер и унесет тучи за Тан.
В шатре стало прохладней.
- Принесите мангал, - приказал Джанибек слугам. Те кинулись к
вьючным животным, а затем втащили в шатер походную жаровню на
глинобитной подушке. Слуги раздули угли, раскалили мангал, и в шатре
стало тепло.
- Достархан! - раздалось новое повеление Джанибека. (Достархан -
угощенье, а также нарядная скатерть, расстилаемая для пиршества.
Обычно татары перед битвой устраивали малый достархан, а после победы
- большой.)
На пиру мурза громко и хвастливо произнес:
- Сегодня - малый достархан, но не пройдет и семи лун, как мы
будем сидеть за большим пиром. И прислуживать нам будут не эти
черномазые рабы, а урусы-казачки.
- Мы давно знаем тебя, несравненный Джанибек, - льстиво заговорил
темник Вахты. - Ты великий воин. В сердце твоем нет страха. Мы помним
твои походы на Валахию, Молдавию и Польшу. И всегда ты был удачлив,
принося крымскому повелителю богатую добычу. Теперь перед тобой
казаки. Им не уйти от карающего меча Джанибека!
- Не уйти! - закричал другой темник, грузный, заплывший жиром
мурза Саип. - Мы перебьем их, как шелудивых собак! Великий аллах давно
сердит на презренных иноверцев. Они угнали мои лучшие табуны и
пограбили улус на Колчике. Я остался без ясыря и коней. Мои жены делят
грязное ложе с урусами. (Колчик - приток реки Калмиус, втекающей, в
Азовское море.)
- Хорошо еще свою голову не потерял, - усмехнулся молодой
тысяцкий Давлет. - До самого Перекопа бежал от казаков наш отважный
мурза.
Глаза Саипа налились кровью, дебелая рука стиснула рукоять кривой
сабли.
- Я потомок великого хана Батыя, и никто не смеет обвинить меня в
трусости!
- Бату-хан никогда не показывал спину урусам, - вновь язвительно
произнес Давлет.
Саип вскочил, бешено взвизгнул и выхватил из ножен саблю.
- Я убью тебя, собака!
Джанибек кивнул тургадурам и те, могучие и свирепые, закрутили
руки темника за спину.
- Сядь, Саип, - спокойно сказал Джанибек. - Я позвал вас на
достархан не для ругани. Каждый докажет свою удаль на поле брани, и
тот, кто первым ворвется в Раздоры, будет удостоен особой милости
Казы-Гирея. А сейчас пейте хорзу и любуйтесь моими плясуньями.
Джанибек хлопнул в ладоши, и рабы кинулись из шатра за
наложницами. Явились трое: персиянка, гречанка и кахетинка. Все они
были необычайно стройны и красивы. Большеглазые, юные, в легких
прозрачных одеждах, они послушно встали возле Джанибека. Тот взмахнул
рукой, и в шатре зазвучали зурны; плясуньи тотчас сорвались с места и
с улыбкой начали свой танец; их гибкие, полуголые тела замелькали
вокруг достархана.
Тысяцкие и темники пили, ели и похотливо пожирали глазами
джанибековых наложниц.
Мурза довольно поглаживал короткую, подкрашенную хной бороду; его
танцовщицы могли украсить любой гарем, сам турецкий султан не
отказался бы от таких наложниц. В Раздорах Джанибек добудет новых
ясырок. Казачки Тана - красивейшие в мире. Скорее бы взять этот
дерзкий город.
Всех больше пил на достархане темник Саип. Он косо глядел на
Давлета и осушал чашу за чашей. Когда же угощение кончилось, темник не
смог подняться с ковра.
- Слаб ты, Саип, - усмехнулся Давлет. - Теперь тебе и сабли не
вынуть.
Темник в ответ лишь что-то невнятно пробурчал и всем грузным,
тяжелым телом распластался на ковре.
- Унесите мурзу, - приказал рабам Джанибек.
Когда все покинули шатер, Джанибек повернулся к одному из своих
тургадуров:
- Менгли ко мне.
То была одна из наложниц. Служанки-рабыни принялись обряжать
Менгли для мурзамецкого ложа. Они раздели ее, расчесали черные густые
волосы, промыли их в воде.
- Понравлюсь ли я господину? Нарядите меня в лучшие одежды, -
ручейком журчала Менгли.
- Ты прекрасна. Господин будет доволен тобою, - сказали рабыни,
вдевая в уши наложницы яркие рубиновые подвески.
Вскоре Менгли стояла у ложа. Тургадуры покинули шатер. Джанибек
придирчиво осмотрел персиянку и ласково улыбнулся.
- Я подарю тебе в Раздорах маленького казачонка и много
украшений.
Менгли распростерлась у ног мурзы.
- Спасибо, мой властелин.
- А теперь поднимись и пляши.
Джанибек опустился на ложе. Сейчас Менгли будет танцевать только
для него. Он любил смотреть на ее извивающееся, полное страсти, тело.
Как всегда, после танца, Джанибек накидывался на Менгли и срывал с нее
прозрачные одежды.
Рано утром к шатру явился телохранитель Саипа.
- Мурза мертв, - бесстрастно произнес тургадур.
Пришлось нарушить покой Джанибека. Получив столь неожиданную
весть, Джанибек разгневанно спросил:
- Его зарезали?
- Нет, повелитель. Мурза Саип умер своей смертью.
- Опился хорзой? Я всегда говорил, что вино и наложницы источат
его силы.
- Такова воля аллаха, - скрестив на груди руки, смиренно произнес
Давлет.
- Ты прав, мурза. Для похода нужны джигиты, а Саип уподобился
ленивому ишаку. Аллах наказал Саипа,- презрительно произнес Джанибек.
Саип был знатным воином, и хоронили его с почестями, по древнему
монгольскому обычаю. Из каждого тумена было выделено по шесть человек,
которые с кирками пришли к мурзамецкому шатру и принялись рыть нишу.
Могилу украсили коврами, устроили в ней пышное ложе. Нукеры и
тургадуры принесли в усыпальницу оружие Саипа: золоченый шлем и
серебристую кольчугу, кривой меч в дорогих ножнах с каменьями и
круглый красный щит. Рабы Саипа положили вокруг ложа любимые вещи
господина, поставили золотые и серебряные сосуды с винами и напитками.
Ровно в полдень печально запели зурны. Тумен Саипа упал на колени
и принялся совершать намаз. Седобородые муллы ходили вокруг
усыпальницы и, вскидывая руки над головой, просили аллаха принять
"правоверного сына земли на священное небо". (Намаз - молитва.)
Выли наложницы и рабыни, молились воины, протяжно и громко
взывали к мусульманскому богу муллы. Стон и плач стоял над туменом.
Тургадуры вынесли Саипа из шатра и понесли в нишу. Вой и рев
усилился, еще печальнее зазвенели зурны.
Джанибек, облачившись в траурную одежду, подошел к усыпальнице и
приказал:
- Приведите молодого коня.
Нукеры тотчас привели белого жеребца с красным хвостом. Джанибек
взял коня за узду и вытянул из ножен саблю.
- Правоверные! - громко воскликнул он. - Пусть горячая кровь не
остынет в жилах темника Саипа!
Джанибек ударил саблей по конской шее. Жеребец рухнул на землю,
из шеи хлынула темная кровь.
Джанибек наполнил чашу, выпил.
Вновь жалобно зазвенели зурны. Воины, закончив намаз, поднялись с
земли и разошлись по своим юртам. Теперь ни один человек не мог
подойти к усыпальнице Саипа; надо ждать полуночи.
Зарывали могилу, когда над степью покатилась луна. Усыпальницу
окружили шаманы в лохматых шубах, увешанных звонкими колокольцами,
цветными лентами и деревянными идолами. У каждого шамана - маленький,
тугой бубен.
Почти до рассвета продолжалась их неистовая, колдовская пляска, а
затем шаманы окропили могилу кровью убитого беркута и ушли в степь.
- Пора джигиты! - воскликнул сидевший на коне Джанибек и, огрев
жильной плетью молодого и сильного аргамака, помчался к усыпальнице.
За ним, с воем и визгом, тронулась отборная сотня нукеров.
Джанибек проехал по могильному холму и тотчас повернул назад. То
же сделали и нукеры.
Не прошло и часа, как могила сравнялась со степью, и теперь уже
ничто не напоминало о месте погребения мурзы Саипа.
Через три дня татарская орда снялась со своих становищ и подошла
к Дону.
Джанибек въехал на холм и оглядел Раздоры.
Казачья крепость стояла на правом берегу Дона и была рядом - в
версте от Джанибека. Мурза уже знал от юртджи, что с трех сторон
крепость огибал водяной ров, а четвертую - замкнул Дон.
"Урусы сметливы. Умеют ставить города. Придется лезть через
водяное кольцо и тащить к стенам тараны и пушки", - подумал Джанибек.
Мурза съехал с холма и приказал собрать тысяцких и темников на
курлутай. (Курлутай - военный совет.)
- Мы у Раздор, - сказал он. - Готовы ли темники взять крепость
урусов? Говори, Давлет.
Джанибек вперил острые волчьи глаза в могучего желтолицего
темника в малиновом чекмене. Еще вчера он был тысяцким, сегодня же
Джанибек поставил его на место Саипа. Он был из знатного рода Гиреев -
молодой, отважный и горячий.
- Мои воины рвутся в бой, мурза. Никакие преграды не остановят
моих славных джигитов. Прикажи - и тумен сегодня же возьмет город
неверных! - воинственно и гордо прокричал Давлет.
- А ты что скажешь, Бахты? Удастся ли нам с ходу взять крепость
урусов?
- С ходу городов не берут. И ты это знаешь, несравненный
Джанибек. Волка не сразу вынимают из капкана. Зверя вначале надо
обложить, - с улыбкой поглядывая на Давлета, произнес Бахты.
- Воинам нужна добыча, они не хотят топтаться у стен иноверцев, -
недовольно сказал Давлет.
- Враг силен и хитер, и никто не умеет защищать крепости, как
урусы. Они бьются до последнего воина. На стенах сражаются женщины и
дети, - проговорил Бахты.
- Что же ты предлагаешь, темник? - качнувшись на шелковых
подушках, спросил Джанибек.
- То же самое, что всегда делаешь ты, наихрабрейший мурза. Ты
умеешь брать города. Тебе покорились крепости Валахии и Буковины, -
польстил Бахты. Все последние месяцы он восхвалял военачальника
Джанибека.
"Хан Казы-Гирей не вечен, - размышлял темник. - И может настать
такой день, когда бахчисарайский трон опустеет. Казы-Гирей не
пользуется милостью султана Магомета. Последние походы хана были
неудачны. Он не пополнил султанскую казну ни золотом, ни богатым
ясырем. А если и этот набег не принесет Казы-Гирею удачи, то его
отправят к аллаху. Люди султана хорошо пользуются ядом и кинжалом.
Ханский трон займет мурза Джанибек, а я буду его визирем. А там,
глядишь, и Джанибек не угодит султану".
- Я верю в искусного предводителя Джанибека. Все, что он
прикажет, принесет нам победу! - громко воскликнул Бахты.
Старшие военачальники поспешили поддержать темника:
- И мы верим!
- Приказывай, Джанибек.
Мурза благосклонно обласкал глазами Бахты и властно, сцепив
короткими жесткими пальцами рукоять меча, проговорил:
- Раздоры угрожают нашему ханству и турецкому Азову. Дерзкие
гяуры пришли в степь, но им никогда не владеть Диким Полем. Степь -
колыбель татар. Тан, звери и птицы должны принадлежать Бахчисараю.
Раздоры - хищный тигр, но ему больше не рыскать по нашим кочевьям. Мы
убьем хищного зверя! Сейчас я подниму воинов и окружу Раздоры. Тумен
Давлета перейдет Тан и будет осаждать крепость с реки. (Гяуры -
московиты, неверные.)
- Я готов, Джанибек! Я перейду Тан и прикажу моим воинам лезть на
крепость! - вскочил с мягкой сафьяновой подушки темник.
- Не спеши, Давлет. Сегодня ни один из воинов не полезет на
крепость, - охладил пыл темника Джанибек.
- Но почему, мурза?
- Одними таранами Раздор не взять. Надо ждать пашу Ахмета. Он
везет по Тану пушки. Юртджи донесли, что паша завтра будет здесь.
Потерпи, мой славный Давлет. Не пройдет и ночи, как мы обрушимся на
презренных гяуров.
Джанибек резко поднялся, показывая тем самым, что совет
военачальников закончен.
- На Раздоры, джигиты!
В тот же час тумен Бахты и войско турецких янычар обложили
казачью крепость со стороны Раздорского шляха.
Тумен Давлета начал перебираться на противоположную сторону Дона.
Ордынцы набивали кожаные мешки походной пищей, оружием и одеждой, а
затем привязывали их к конским хвостам и тянули лошадей в воду.
Ухватившись за густую, длинную гриву, воины плыли рядом с конями.
К полудню Раздоры оказались в ордынском кольце.
ОСАДА
В крепости собралось около пяти тысяч казачьего войска. Прибыли
заставы, сторожи и станицы с Северного Донца и Айдара, Тихой Сосны и
Битюга, Хопра и Медведицы, Иловли и Маныча.
Башни и стены крепости разбили по станицам. Атаманы получили от
круга крепкий наказ: стоять храбро, не щадя голов своих; ни один
ордынец не должен очутиться на стенах крепости.
Загодя, вдоль всего водяного рва, расставили шестнадцать пушек;
но когда татары перебрались на левую сторону Дона, пришлось перетащить
пять пушек и на восточную стену.
Родниковская станица Болотникова была поставлена к Степным
воротам. Еще с утра казаки забрались на затинный помост и зорко
наблюдали за передвижением ордынцев.
- Вот это скопище! - присвистнул Деня. Он всего второй год в
Диком Поле и никогда еще не видел такого огромного татарского войска.
Болотников внимательно глянул в его лицо и заметил в глазах
молодого казака смятение.
"Волнуются казаки. Но то не страх, а озноб перед битвой. Несвычно
в гуще татар находиться. Вон их сколь подошло. Всю степь заполонили!
Жарко будет. Ордынцы свирепы, они притащили тараны. Выдюжат ли стены?
Хватит ли ядер и зелья у пушкарей?" - поглядывая на орду, подумал
Болотников.
- Глянь, робя! Татары за Дон повалили! - прокричал, стоявший
рядом с родниковским атаманом, высоченный казак Юрко.
- Куды это они?.. Нешто на Москву? - недоуменно вопросил Деня.
- А все туды, - хмыкнул поднявшийся на стену дед Гаруня. -
Переплывут и встанут.
- Пошто?
- Аль невдомек, дурья башка? Чтоб от подмоги нас отрезать. Вдруг
Старожилые, домовитые казаки уж сколь лет на беглых косятся. Они им -
поперек горла. Придут на Дон - ни кола, ни двора, глотки дерут: "Вы
тут разжились, дворы от богатства ломятся, а мы босы и наги. Айда на
поганых! Айда на Волгу купчишек грабить!" И начинается буча. Пойдут на
разбой, а перед царем отвечать всему Дону. И нет тогда ни хлеба, ни
зелья. Вот и выходит: беглого пригреешь, от царя упрячешь, а домовитым
- потуже гашник подтягивать да за свое добро опасаться. Голытьба
вот-вот на старожилых кинется, и тогда пойдет такая заваруха, что
вовек не расхлебать. А заварухи Васильев не хотел. Доном должны
владеть крепкие домовитые казаки, те, что давно надуванили добра и со
всеми жаждали замирения: будь то татарин, турок или поволжский ногаец.
Дон устал от беспрестанных войн и набегов.
После третьего кубка Куракин и вовсе повеселел - вино было
крепкое, - но Васильев посмотрел на боярина смуро.
"Задавили мужика, вот и бежит на Дон. Нет бы чуток слабину дали,
господа вислобрюхие!"
Куракин, не замечая насупленного взгляда атамана, навалился на
снедь, благо на столе было всего довольно. Осведомился:
- Когда ж за беглых возьмешься, Богдан Андреич?
- А вот как от крымца отобьемся, так и возьмусь.
- Тяжеленько будет, атаман. Беглых прорва. Тыщами лезут на Дон,
стрелецкие заставы не управляются. У меня вон полста оратаев сбегло, а
пымали только троих. Мудрено мужика остановить.
- Мудрено, боярин. Но ежели крепко за него взяться, - остановим,
не пустим на Дон.
- Да как крепче-то, атаман?
- А вот так, боярин, - Васильев глянул на дверь и придвинулся к
Куракину. - Надо вкупе с Москвой браться. Одних царевых застав мало.
Мыслю своих донцов поставить.
- Своих? - озадаченно протянул Куракин. - Этих-то смутьянов?
Пустое речешь, атаман. Наслушался на площади.
- Кричали больше из голодранцев. Но есть у нас и добрые казаки,
те, что на Дону издавна. Их у нас тысячи. Соберем из домовитых станицы
- и в Верховье. Ни один беглый не проскочит.
- А нонешных горлопанов куда денешь? У тебя их, почитай, целая
рать.
Васильев к Куракину еще теснее.
- И горлопанам сыщем место. Лишь бы царь помог... Я вот что
мекаю, боярин. Голытьба в набег просится. Давно норовит в поход уйти.
И пусть идет!
- Куда ж, атаман?
- На Волгу, боярин. Вас, бояр, громить да купчишек зорить. Пусть
снаряжаются.
Куракин оторопело глянул на Васильева.
- Рехнулся, атаман! Да мыслимо ли дело голытьбу на бояр напущатъ?
То бунт!
- Погодь, боярин, уйми гнев. Не на бунт призываю. Помыслы мои
иные. И царь будет доволен, и на Дону станет спокойно.
- Не разумею тебя, Богдан Андреич, никак не разумею.
- Сейчас уразумеешь, боярин. Но хочу упредить, - разговор наш
держи в тайне великой. Иначе ни мне, ни тебе головы не сносить.
- Не болтлив я, Богдан Андреич. Богом клянусь, - истово
перекрестившись, заверил Куракин.
Васильев поднялся и толкнул ногой дверь. В сенях никого не было.
Атаман вновь подсел к боярину, но заговорил не сразу, все еще не
решаясь высказать задуманное.
- Коли от татар отобьемся, голытьбе в куренях не усидеть - в
набег подастся. Многие с Дона уйдут, то и добро. Дурную траву - с поля
вон. Придет голытьба на Волгу, захочет купцов и бояр зорить, а угодит
в капкан.
Куракин вновь непонимающе глянул на Васильева, и тот наконец
прояснил:
- О разбойном походе извещу на Москву. Борис Годунов уж сколь лет
помышляет покончить с крамолой на Дону. Вот и пусть изводит. Прикажет
снять цареву рать с Оки - и конец голодранцам. Уяснил, боярин?
- Вот ты каков, - крутнул головой Куракин. - Коварен, Богдан
Андреич, ох, коварен. Ужель своих донцов не жаль?
- Какие они "свои"? - желчно отмахнулся Васильев. - Они добрым
казакам житья не дают. Не нужны они Дону!
В тот же день Куракин заспешил в Москву.
КРЫМСКИЙ ПОВЕЛИТЕЛЬ
Вскоре все казачье Понизовье собралось в Раздорах. Покинула свою
станицу и родниковская повольница во главе с атаманом Болотниковым.
Раздоры готовились к осаде.
Пушкари и затинщики чистили пушки, пищали и самопалы, возили к
наряду картечь, ядра и бочки с зельем. Казаки волокли на стены бревна,
колоды и каменные глыбы, втаскивали на затинный помост медные котлы со
смолой. В кузнях без умолку громыхали молоты: бывшие посадские
ремесленники ковали мечи и копья, плели кольчуги, закаливали в чанах
сабли и точили стрелы. (Наряд - в Московской Руси - артиллерийские
орудия (пушка) вместе с боеприпасами к ним.)
Многие казаки прибыли в Раздоры по Дону; на берегу скопились
сотни челнов, будар и стругов. Болотников как-то посмотрел с
крепостной стены на суда и покачал головой.
- Не дело, казаки. Надо убирать струги.
- Пошто? - не понял его Федька. - Струги могут и понадобиться.
- Татарам, Федор. Придут и спалят. А того хуже - ров судами
завалят и под самый тын перескочат. Дело ли?
- Не дело, друже, - кивнул Берсень.
- Разумно Болотников гутарит, - поддержал Ивана казак Гришка
Солома. - Татары нам лишь спасибо скажут. Убирать надо струги.
- Ужель в город тянуть? Пуп сорвешь, - молвил Васюта.
- Тяжеленько, - вздохнули казаки.
- Пошто в город? Струги для воды ладили. Упрячем в плавнях, и ни
один поганый не сыщет. Без струга на Дону - как без коня. Авось еще и
на море соберемся. Так ли, донцы?
- Так, детинушка! Нельзя нам без стругов!
В тот же день все суда были надежно укрыты в донских плавнях.
Раздоры ждали вестей. Три раза на дню в город прибывали дозорные
и доносили:
- Тихо в степи. Татар не видно.
- На курганах молчат.
Донцы недоумевали:
- А, может, ордынцы стороной прошли? Взяли да и махнули Муравским
шляхом.
- И то верно, сакма тореная. Пошто орде крюк давать?
Однако на другой день гутарили иное: сторожевые курганы ожили,
задымили кострами. Первыми заприметили татар дозорные родниковской
сторожи. Казак Емоха, напряженно вглядываясь в степь, вдруг подтолкнул
локтем соседа-повольника.
- Глянь, Деня. Небоскат будто почернел. Аль тучи набегают?
- Зрю... Колышутся тучи-то... Да то ж орда, Емоха!
- Орда?.. Уж больно велика. Весь небоскат в сутеми.
- Тьма-тьмущая! Орда, Емоха!
Казаки поспешно запалили костер; над высоким курганом взметнулся
столб дыма. Емоха и Деня вскочили на коней и стрелой понеслись к
соседнему дозору, расположенному в двух верстах. Но там дым тотчас
увидели и запалили на кургане свой костер; затем взвились дымы на
третьем и четвертом курганах...
Хан Казы-Гирей двинулся на Русь. Несколько лет он готовился к
этому набегу. Он жаждал добычи и мести. Последний большой поход на
урусов был неудачен. Казы-Гирей успешно дошел до Москвы, захватил
богатый ясырь и награбил много добра; оставалось взять столицу урусов.
Но русская рать, вставшая под Москвой, разбила ханские тумены и
погнала в степь.
Тщеславный Казы-Гирей не оставил мечты о захвате столицы урусов.
- Я покорю Русь! - кричал он своим приближенным. - Москва будет
лежать у моих ног. Неверным не устоять против моих славных багатуров.
С нами аллах! (Багатур - богатырь.)
Взгляд Казы-Гирея остановился на турецком паше, прибывшем в
Бахчисарай из Царьграда.
- Готовы ли твои янычары, Ахмет?
Статный рыжебородый паша в высокой белой чалме и шелковом халате
с рубиновыми пуговицами учтиво склонил голову.
- Готовы, великий хан. Султан султанов и царь царей, повелитель
земель Магомет Третий в великом гневе на московского государя. Он
выделил из своего войска тридцать тысяч спахов и янычар. Они
бесстрашны, как львы. Вместе с твоими багатурами они испепелят Русь.
(Спахи - турецкая конница.)
Крымский хан знал, что султан Магомет давно недоволен Москвой.
Дерзость урусов не знает границ: они не только посягают на Крымское
ханство, но и протягивают руки к Иверии, Кахетии и Кабарде, они
заигрывают с Персией - заклятым врагом Османской империи.
Особую заботу вызвал у султана город Азов - опорная каменная
крепость Османской империи. Через Азов проходил наиболее оживленный и
наиболее прибыльный для Стамбула торговый путь. Но вот Азову начали
угрожать русские. Донские казаки поселились почти у самого города и
помышляли захватить крепость, чтоб свободно, без помех выходить в
Черное море и грабить побережье Османской империи. Казаки на сотнях
стругов проскакивали мимо Азова и нападали на Измаил и Очаков, Синоп и
Трапезунд, Кафу и Судак. Появлялись струги и под самым Царьградом.
Неслыханная дерзость донской повольницы приводила "царя царей" в
ярость. Он посылал на казаков галеры с умелыми в морском бою турками.
Те расстреливали струти из пушек, топили и поджигали суда огненными
ядрами, и все же многие струги безнаказанно возвращались с добычей на
Дон. Казаки были смелы, хитры и изворотливы, они не унимались и редкий
год не выходили в Черное море.
Азов надо было укрепить, чтоб навсегда преградить путь русским в
морские владения султана.
Магомет послал в крепость большой огнестрельный наряд и
многотысячное войско отборных янычар.
Не пожалел султан выделить янычар и для крымского набега.
- Казаков надо уничтожить, их городки предать огню!
Казы-Гирей вначале помышлял обойти Раздоры стороной. Он хотел
идти на Москву давно изведанным путем - Муравским шляхом. Но он не мог
ослушаться своего сюзерена и послал на Раздоры два тумена под началом
отважного мурзы Джанибека. Приказал ему:
- Раздоры стереть с лица земли! Так велит аллах. Казаков в ясырь
не брать, всех резать до единого. Колодцы отравить, степь выжечь,
превратить Дон в мертвую пустыню!
- Я выполню твою волю, мой повелитель, - склонив голову и
приложив руки к груди, твердо сказал мурза.
ПО ЗАВЕТАМ ЧИНГИС-ХАНА
Из степей на Раздоры грозно наплывала татарская орда.
Гудела земля от топота копыт, шарахались птицы и звери от визга и
воя наездников. Татары неслись к главному казачьему городу.
Миновав Перекоп, Джанибек повел тумены Муравским шляхом, но через
триста верст он повернул войско направо и ступил на Калмиусскую сакму,
где вскоре должны были начаться казачьи городки и станицы.
Но первое же донское становище оказалось пустым; в землянках не
было даже древних стариков и старух. Тишиной и запустением встретили
Джанибека и другие станицы.
"Худая примета, - подумал мурза. - Урусы узнали о походе и
предупредили Москву".
Однако особой тревоги не было: Москва - дело хана Казы-Гирея, ему
же надлежало взять Раздоры.
Вначале татары шли осторожно; пряча тумены от казачьих степных
разъездов, они крались по лощинам и оврагам, ночью не разводили огней
и во все стороны рассылали ловких юртджи; но когда орде стали
попадаться покинутые становища, Джанибек повел войско в открытую.
На пятый день юртджи донесли:
- Раздоры близко, досточтимый мурза. Полдня пути - и войско будет
у крепости.
Джанибек остановил тумены на отдых. Так было всегда: прежде чем
приступать к бою, орда два-три дня восстанавливала силы. Так завещал
великий Чингис-хан.
Проворные слуги принялись ставить походный шатер. Вскоре Джанибек
восседал на высоко взбитых подушках и тянул кальян. На мурзе -
белоснежная чалма из тончайшей ткани, усеянная жемчугом и алмазами,
парчовый халат с широким золотым поясом, усыпанным самоцветами,
красные сафьяновые сапоги с нарядной вязью. (Кальян - восточный
курительный прибор, в котором табачный дым очищается, проходя через
сосуд с водой.)
Шатер увешан бухарскими коврами и дорогими струйчатыми материями.
Окна шатра узкие, скупо пропускавшие свет, но в высоких медных
светильниках ярко полыхают толстые свечи из бараньего сала.
Джанибек величав и спокоен, его не гнетут тяжкие думы. Он уверен:
Раздорам не устоять против его войска. Азовский Ахмет-паша плывет по
Тану с большим огнестрельным нарядом. Скоро он присоединится к
Джанибеку и ударит своими пушками по казачьей крепости. Мурзу и пашу
ждет богатая добыча, у казаков всегда есть чем поживиться. Они
награбили много добра, и теперь все оно в Раздорах. (Тан - древнее
название Дона.)
По шатру забарабанил дождь. Джанибек сполз с подушек и раздвинул
шелковый полог. Над ордой нависли низкие темные тучи. Но и ненастье не
обеспокоило мурзу: степной дождь не долог, вскоре с Маныча придет
ветер и унесет тучи за Тан.
В шатре стало прохладней.
- Принесите мангал, - приказал Джанибек слугам. Те кинулись к
вьючным животным, а затем втащили в шатер походную жаровню на
глинобитной подушке. Слуги раздули угли, раскалили мангал, и в шатре
стало тепло.
- Достархан! - раздалось новое повеление Джанибека. (Достархан -
угощенье, а также нарядная скатерть, расстилаемая для пиршества.
Обычно татары перед битвой устраивали малый достархан, а после победы
- большой.)
На пиру мурза громко и хвастливо произнес:
- Сегодня - малый достархан, но не пройдет и семи лун, как мы
будем сидеть за большим пиром. И прислуживать нам будут не эти
черномазые рабы, а урусы-казачки.
- Мы давно знаем тебя, несравненный Джанибек, - льстиво заговорил
темник Вахты. - Ты великий воин. В сердце твоем нет страха. Мы помним
твои походы на Валахию, Молдавию и Польшу. И всегда ты был удачлив,
принося крымскому повелителю богатую добычу. Теперь перед тобой
казаки. Им не уйти от карающего меча Джанибека!
- Не уйти! - закричал другой темник, грузный, заплывший жиром
мурза Саип. - Мы перебьем их, как шелудивых собак! Великий аллах давно
сердит на презренных иноверцев. Они угнали мои лучшие табуны и
пограбили улус на Колчике. Я остался без ясыря и коней. Мои жены делят
грязное ложе с урусами. (Колчик - приток реки Калмиус, втекающей, в
Азовское море.)
- Хорошо еще свою голову не потерял, - усмехнулся молодой
тысяцкий Давлет. - До самого Перекопа бежал от казаков наш отважный
мурза.
Глаза Саипа налились кровью, дебелая рука стиснула рукоять кривой
сабли.
- Я потомок великого хана Батыя, и никто не смеет обвинить меня в
трусости!
- Бату-хан никогда не показывал спину урусам, - вновь язвительно
произнес Давлет.
Саип вскочил, бешено взвизгнул и выхватил из ножен саблю.
- Я убью тебя, собака!
Джанибек кивнул тургадурам и те, могучие и свирепые, закрутили
руки темника за спину.
- Сядь, Саип, - спокойно сказал Джанибек. - Я позвал вас на
достархан не для ругани. Каждый докажет свою удаль на поле брани, и
тот, кто первым ворвется в Раздоры, будет удостоен особой милости
Казы-Гирея. А сейчас пейте хорзу и любуйтесь моими плясуньями.
Джанибек хлопнул в ладоши, и рабы кинулись из шатра за
наложницами. Явились трое: персиянка, гречанка и кахетинка. Все они
были необычайно стройны и красивы. Большеглазые, юные, в легких
прозрачных одеждах, они послушно встали возле Джанибека. Тот взмахнул
рукой, и в шатре зазвучали зурны; плясуньи тотчас сорвались с места и
с улыбкой начали свой танец; их гибкие, полуголые тела замелькали
вокруг достархана.
Тысяцкие и темники пили, ели и похотливо пожирали глазами
джанибековых наложниц.
Мурза довольно поглаживал короткую, подкрашенную хной бороду; его
танцовщицы могли украсить любой гарем, сам турецкий султан не
отказался бы от таких наложниц. В Раздорах Джанибек добудет новых
ясырок. Казачки Тана - красивейшие в мире. Скорее бы взять этот
дерзкий город.
Всех больше пил на достархане темник Саип. Он косо глядел на
Давлета и осушал чашу за чашей. Когда же угощение кончилось, темник не
смог подняться с ковра.
- Слаб ты, Саип, - усмехнулся Давлет. - Теперь тебе и сабли не
вынуть.
Темник в ответ лишь что-то невнятно пробурчал и всем грузным,
тяжелым телом распластался на ковре.
- Унесите мурзу, - приказал рабам Джанибек.
Когда все покинули шатер, Джанибек повернулся к одному из своих
тургадуров:
- Менгли ко мне.
То была одна из наложниц. Служанки-рабыни принялись обряжать
Менгли для мурзамецкого ложа. Они раздели ее, расчесали черные густые
волосы, промыли их в воде.
- Понравлюсь ли я господину? Нарядите меня в лучшие одежды, -
ручейком журчала Менгли.
- Ты прекрасна. Господин будет доволен тобою, - сказали рабыни,
вдевая в уши наложницы яркие рубиновые подвески.
Вскоре Менгли стояла у ложа. Тургадуры покинули шатер. Джанибек
придирчиво осмотрел персиянку и ласково улыбнулся.
- Я подарю тебе в Раздорах маленького казачонка и много
украшений.
Менгли распростерлась у ног мурзы.
- Спасибо, мой властелин.
- А теперь поднимись и пляши.
Джанибек опустился на ложе. Сейчас Менгли будет танцевать только
для него. Он любил смотреть на ее извивающееся, полное страсти, тело.
Как всегда, после танца, Джанибек накидывался на Менгли и срывал с нее
прозрачные одежды.
Рано утром к шатру явился телохранитель Саипа.
- Мурза мертв, - бесстрастно произнес тургадур.
Пришлось нарушить покой Джанибека. Получив столь неожиданную
весть, Джанибек разгневанно спросил:
- Его зарезали?
- Нет, повелитель. Мурза Саип умер своей смертью.
- Опился хорзой? Я всегда говорил, что вино и наложницы источат
его силы.
- Такова воля аллаха, - скрестив на груди руки, смиренно произнес
Давлет.
- Ты прав, мурза. Для похода нужны джигиты, а Саип уподобился
ленивому ишаку. Аллах наказал Саипа,- презрительно произнес Джанибек.
Саип был знатным воином, и хоронили его с почестями, по древнему
монгольскому обычаю. Из каждого тумена было выделено по шесть человек,
которые с кирками пришли к мурзамецкому шатру и принялись рыть нишу.
Могилу украсили коврами, устроили в ней пышное ложе. Нукеры и
тургадуры принесли в усыпальницу оружие Саипа: золоченый шлем и
серебристую кольчугу, кривой меч в дорогих ножнах с каменьями и
круглый красный щит. Рабы Саипа положили вокруг ложа любимые вещи
господина, поставили золотые и серебряные сосуды с винами и напитками.
Ровно в полдень печально запели зурны. Тумен Саипа упал на колени
и принялся совершать намаз. Седобородые муллы ходили вокруг
усыпальницы и, вскидывая руки над головой, просили аллаха принять
"правоверного сына земли на священное небо". (Намаз - молитва.)
Выли наложницы и рабыни, молились воины, протяжно и громко
взывали к мусульманскому богу муллы. Стон и плач стоял над туменом.
Тургадуры вынесли Саипа из шатра и понесли в нишу. Вой и рев
усилился, еще печальнее зазвенели зурны.
Джанибек, облачившись в траурную одежду, подошел к усыпальнице и
приказал:
- Приведите молодого коня.
Нукеры тотчас привели белого жеребца с красным хвостом. Джанибек
взял коня за узду и вытянул из ножен саблю.
- Правоверные! - громко воскликнул он. - Пусть горячая кровь не
остынет в жилах темника Саипа!
Джанибек ударил саблей по конской шее. Жеребец рухнул на землю,
из шеи хлынула темная кровь.
Джанибек наполнил чашу, выпил.
Вновь жалобно зазвенели зурны. Воины, закончив намаз, поднялись с
земли и разошлись по своим юртам. Теперь ни один человек не мог
подойти к усыпальнице Саипа; надо ждать полуночи.
Зарывали могилу, когда над степью покатилась луна. Усыпальницу
окружили шаманы в лохматых шубах, увешанных звонкими колокольцами,
цветными лентами и деревянными идолами. У каждого шамана - маленький,
тугой бубен.
Почти до рассвета продолжалась их неистовая, колдовская пляска, а
затем шаманы окропили могилу кровью убитого беркута и ушли в степь.
- Пора джигиты! - воскликнул сидевший на коне Джанибек и, огрев
жильной плетью молодого и сильного аргамака, помчался к усыпальнице.
За ним, с воем и визгом, тронулась отборная сотня нукеров.
Джанибек проехал по могильному холму и тотчас повернул назад. То
же сделали и нукеры.
Не прошло и часа, как могила сравнялась со степью, и теперь уже
ничто не напоминало о месте погребения мурзы Саипа.
Через три дня татарская орда снялась со своих становищ и подошла
к Дону.
Джанибек въехал на холм и оглядел Раздоры.
Казачья крепость стояла на правом берегу Дона и была рядом - в
версте от Джанибека. Мурза уже знал от юртджи, что с трех сторон
крепость огибал водяной ров, а четвертую - замкнул Дон.
"Урусы сметливы. Умеют ставить города. Придется лезть через
водяное кольцо и тащить к стенам тараны и пушки", - подумал Джанибек.
Мурза съехал с холма и приказал собрать тысяцких и темников на
курлутай. (Курлутай - военный совет.)
- Мы у Раздор, - сказал он. - Готовы ли темники взять крепость
урусов? Говори, Давлет.
Джанибек вперил острые волчьи глаза в могучего желтолицего
темника в малиновом чекмене. Еще вчера он был тысяцким, сегодня же
Джанибек поставил его на место Саипа. Он был из знатного рода Гиреев -
молодой, отважный и горячий.
- Мои воины рвутся в бой, мурза. Никакие преграды не остановят
моих славных джигитов. Прикажи - и тумен сегодня же возьмет город
неверных! - воинственно и гордо прокричал Давлет.
- А ты что скажешь, Бахты? Удастся ли нам с ходу взять крепость
урусов?
- С ходу городов не берут. И ты это знаешь, несравненный
Джанибек. Волка не сразу вынимают из капкана. Зверя вначале надо
обложить, - с улыбкой поглядывая на Давлета, произнес Бахты.
- Воинам нужна добыча, они не хотят топтаться у стен иноверцев, -
недовольно сказал Давлет.
- Враг силен и хитер, и никто не умеет защищать крепости, как
урусы. Они бьются до последнего воина. На стенах сражаются женщины и
дети, - проговорил Бахты.
- Что же ты предлагаешь, темник? - качнувшись на шелковых
подушках, спросил Джанибек.
- То же самое, что всегда делаешь ты, наихрабрейший мурза. Ты
умеешь брать города. Тебе покорились крепости Валахии и Буковины, -
польстил Бахты. Все последние месяцы он восхвалял военачальника
Джанибека.
"Хан Казы-Гирей не вечен, - размышлял темник. - И может настать
такой день, когда бахчисарайский трон опустеет. Казы-Гирей не
пользуется милостью султана Магомета. Последние походы хана были
неудачны. Он не пополнил султанскую казну ни золотом, ни богатым
ясырем. А если и этот набег не принесет Казы-Гирею удачи, то его
отправят к аллаху. Люди султана хорошо пользуются ядом и кинжалом.
Ханский трон займет мурза Джанибек, а я буду его визирем. А там,
глядишь, и Джанибек не угодит султану".
- Я верю в искусного предводителя Джанибека. Все, что он
прикажет, принесет нам победу! - громко воскликнул Бахты.
Старшие военачальники поспешили поддержать темника:
- И мы верим!
- Приказывай, Джанибек.
Мурза благосклонно обласкал глазами Бахты и властно, сцепив
короткими жесткими пальцами рукоять меча, проговорил:
- Раздоры угрожают нашему ханству и турецкому Азову. Дерзкие
гяуры пришли в степь, но им никогда не владеть Диким Полем. Степь -
колыбель татар. Тан, звери и птицы должны принадлежать Бахчисараю.
Раздоры - хищный тигр, но ему больше не рыскать по нашим кочевьям. Мы
убьем хищного зверя! Сейчас я подниму воинов и окружу Раздоры. Тумен
Давлета перейдет Тан и будет осаждать крепость с реки. (Гяуры -
московиты, неверные.)
- Я готов, Джанибек! Я перейду Тан и прикажу моим воинам лезть на
крепость! - вскочил с мягкой сафьяновой подушки темник.
- Не спеши, Давлет. Сегодня ни один из воинов не полезет на
крепость, - охладил пыл темника Джанибек.
- Но почему, мурза?
- Одними таранами Раздор не взять. Надо ждать пашу Ахмета. Он
везет по Тану пушки. Юртджи донесли, что паша завтра будет здесь.
Потерпи, мой славный Давлет. Не пройдет и ночи, как мы обрушимся на
презренных гяуров.
Джанибек резко поднялся, показывая тем самым, что совет
военачальников закончен.
- На Раздоры, джигиты!
В тот же час тумен Бахты и войско турецких янычар обложили
казачью крепость со стороны Раздорского шляха.
Тумен Давлета начал перебираться на противоположную сторону Дона.
Ордынцы набивали кожаные мешки походной пищей, оружием и одеждой, а
затем привязывали их к конским хвостам и тянули лошадей в воду.
Ухватившись за густую, длинную гриву, воины плыли рядом с конями.
К полудню Раздоры оказались в ордынском кольце.
ОСАДА
В крепости собралось около пяти тысяч казачьего войска. Прибыли
заставы, сторожи и станицы с Северного Донца и Айдара, Тихой Сосны и
Битюга, Хопра и Медведицы, Иловли и Маныча.
Башни и стены крепости разбили по станицам. Атаманы получили от
круга крепкий наказ: стоять храбро, не щадя голов своих; ни один
ордынец не должен очутиться на стенах крепости.
Загодя, вдоль всего водяного рва, расставили шестнадцать пушек;
но когда татары перебрались на левую сторону Дона, пришлось перетащить
пять пушек и на восточную стену.
Родниковская станица Болотникова была поставлена к Степным
воротам. Еще с утра казаки забрались на затинный помост и зорко
наблюдали за передвижением ордынцев.
- Вот это скопище! - присвистнул Деня. Он всего второй год в
Диком Поле и никогда еще не видел такого огромного татарского войска.
Болотников внимательно глянул в его лицо и заметил в глазах
молодого казака смятение.
"Волнуются казаки. Но то не страх, а озноб перед битвой. Несвычно
в гуще татар находиться. Вон их сколь подошло. Всю степь заполонили!
Жарко будет. Ордынцы свирепы, они притащили тараны. Выдюжат ли стены?
Хватит ли ядер и зелья у пушкарей?" - поглядывая на орду, подумал
Болотников.
- Глянь, робя! Татары за Дон повалили! - прокричал, стоявший
рядом с родниковским атаманом, высоченный казак Юрко.
- Куды это они?.. Нешто на Москву? - недоуменно вопросил Деня.
- А все туды, - хмыкнул поднявшийся на стену дед Гаруня. -
Переплывут и встанут.
- Пошто?
- Аль невдомек, дурья башка? Чтоб от подмоги нас отрезать. Вдруг