Страница:
Река была тихой, играла рыба, над самой Волгой с криком носились
чайки, в густых прибрежных камышах поскрипывали коростели.
Гулебщики дружно налегали на весла, поспешая к жигулевским
крутоярам. Летели челны. Весело перекрикивались повольники:
- Наддай, станишники! Ходи, весла!
- Расступись, матушка Волга!
На ертаульном струге плыл атаман с есаулами. Здесь же были и
Гаруня с Первушкой. У молодого детины радостным блеском искрились
глаза. Он смотрел на раздольную Волгу, на синие просторы, на задорные,
мужественные лица удалых казаков, и в душе его рождалась песня. Все
было для него необычно и ново: и могучий чернобородый атаман, и добры
молодцы есаулы, дымящие трубками, и сказы повольников о походах да
богатырских сражениях. Первушка хмелел без вина.
- Любо ли с нами, сынко? - обнимая Первушку за плечи, спрашивал
Иван Гаруня, не переставая любоваться своим чадом.
- Любо, батяня! - счастливо восклицал Первушка, готовый обнять
всех на свете.
Плыл Болотников скрытно и сторожко: не хотелось раньше времени
вспугнуть купеческие караваны. По левому степному берегу ускакали на
десяток верст вперед казачьи дозоры. В случае чего они упредят войско
о торговых судах и стрелецких заставах.
На челнах плыли триста казаков, остальное войско ехало берегом на
конях. Еще в острожке Болотников высказывал есаулам:
- Добро бы прийти на Луку на челнах и конно. Без коня казак не
казак.
- Вестимо, батько, - кивали есаулы. - Не век же мы на Луке
пробудем. Поди, к зиме в степь вернемся.
- Поглядим, други. Придется двум сотням вновь по Скрытие плыть.
- И сплаваем, батька. Вспять-то легче, течение понесет, да и
челны будут рядом, - молвил Нечайка.
Однако плыть конно по Скрытне не пришлось: выручил Первушка.
Сидел как-то с ним на бережку дед Гаруня и рассуждал:
- Ловко же вы упрятались. Ни пройти, ни проехать, ни ногой не
ступить. Чай, видел, как мы пробирались?
- Видел, - кивнул Первушка и чему-то затаенно усмехнулся.
- Атаман наш триста коней мужикам пожаловал, - продолжал Гаруня.
Живи не тужи. А вот на остальных сызнова по завертям поплывем, на
челны-то все не уйдут. А речонка лютая, того и гляди, угодишь к
водяному.
Первушка призадумался. Он долго молчал, а затем повернулся к
отцу, порываясь что-то сказать, но так и не вымолвил ни слова.
- Чего мечешься, сынко? Иль раздумал в казаки идти?
- И вовсе нет, батяня, - горячо отозвался Первушка. - Отныне
никто меня не удержит, как на крыльях за тобой полечу. Иное хочу
молвить, да вот язык не ворочается... Страшно то поведать, зазорно.
- Аль какая зазнобушка присушила? Так выбирай, сынко. Либо
казаковать, либо с девкой тешиться.
- Нет у меня зазнобы, батяня... Вот ты за казаков пасешься, кои
по речке с конями поплывут.
- Пасусь, сынко.
- А можно... можно, батяня, и посуху пройти.
- Уж не на ковре ли самолете? Да где ж тут у вас посуху? -
усомнился Гаруня.
- От крепости в лес есть потаенная тропа, - решился наконец
Первушка. - Выведет к самой Волге.
- Любо, сынко! - возрадовался Гаруня. - Чего ж ране не поведал?
- Нельзя о том сказывать, батеня. Так мир порешил. Ежели кто
чужому потаенную тропу выдаст, тому смерть.
- Круто же ваш круг установил.
- А иначе нельзя, батяня. То тропа спасения. Поганый ли сунется,
люди ли государевы, а мужиков наших не достать. Тропа и к Волге
выведет, и в лесу упрячет. Там у нас, на случай беды, землянки нарыты.
Не одно налетье можно высидеть. И зверя вдоволь, и угодья бортные.
- Вон как... А все ж проведешь, сынко?
- Проведу, батяня. Но возврата мне не будет - мир сказнит. Так
что навсегда с селянами распрощаюсь. С тобой пойду.
Крепко обнял сына Иван Гаруня и повел к атаману.
На другое утро Первушка вывел конный отряд к Волге. Затем он
долго и молчаливо расставался с родимой сторонушкой.
"Простите, мужики, - крестился Первушка на сумрачный лес. - Не
хотел вам зла-корысти. Знать, уж так бог повелел, чтоб мне с земли
родной сойти да белый свет поглядеть. Прощайте, сельчане. Прощай,
Скрытня-река!"
Положил Первушка горсть земли в ладанку, низко поклонился лесу и
пошагал к казакам.
- Да ты не горюй, парень. О заветной тропке никому не скажем, -
ободрил Нечайка.
- Тропки не будет. Завалят ее мужики да новую прорубят.
На крутояре показался конный дозор. Казаки замахали шапками.
- С какой-то вестью, - поднялся на нос струга Болотников. - А ну
греби, други, к берегу!
Челн атамана приблизился к крутояру. Казаки наверху закричали:
- С ногаями столкнулись, батька! Отбили отару баранов да косяк
лошадей! Ноне с мясом будем!
- Много ли донцов потеряли?
- Шестерых, батька!
Казаки на челнах сняли шапки.
- Надо бы мясо на челны, батька!
- Добро. Яр кончится - спускайтесь к челнам!
Свыше тысячи баранов притащили казаки к берегу. Их тотчас
разделали, присолили и перетащили на струги. Солью запаслись еще в
острожке. Мужики, обрадовавшись лошадям, позвали казаков на варницу.
- Соли у нас довольно, век не приесть. Берите, сколь душа
пожелает.
И вот мужичий дар крепко сгодился.
Часть мяса разрезали на тонкие ломтики и выставили на солнце
сушить да вялить. Казаки ожили, довольно гудели.
- Ноне заживем, братцы. Это те не рыба.
Болотников же был вдвойне доволен: казаки отбили у поганых
ногайских лошадей. Теперь опять все войско будет на конях.
На четвертый день завиднелись Жигулевские горы.
- Ну, слава богу, знать, доплыли, - размашисто перекрестился
Болотников, жадно всматриваясь в окутанные синей дымкой высокие
вершины. Сколь дней, сколь ночей пробирались донцы к грозным волжским
утесам, и вот пристанище удалой повольницы рядом.
- Ко мне, есаулы!
Мирон Нагиба, Васюта Шестак, Нечайка Бобыль, Степан Нетяга да
казак-собинка Иван Гаруня расселись вокруг атамана.
- Где вставать будем, други? Жигули обогнем или тут, под горами,
вылезем?
- А спознаем у Гаруни, атаман. Он тут с Ермаком ходил. Сказывай,
дедко.
- На Луку два пути, хлопцы, - приосанился старик. - Тут, перед
излучиной, бежит река Уса. Пересекает она всю Луку и подходит истоком
чуть ли не к самой Волге. То один путь, но есть и другой.
- Погодь, дед, не спеши, - перебил Гаруню Болотников. - Велика ли
сама Лука?
- Велика, атаман. Ежели огибать горы и идти к устью Усы, то плыть
ишо верст двести, а то и боле. Но то уже другой путь.
- Много, дед. Без дозоров плыть двести верст рисково. Можем и на
стрельцов нарваться. Бой принимать - казаков терять. Не за тем мы сюда
пришли. Не лучше ли на исток Усы перетащиться? Далече ли река от
Волги?
- С версту, атаман.
- Верста нас не затруднит, перетащимся. Как, есаулы?
- Перетащим, батько. Огибать не станем. Пошто дни терять?
- Вестимо, други. Веди, дед.
Гаруня шагнул на нос. Долго вглядывался вдоль правобережья,
изронил:
- Пожалуй, вскоре можно и приставать, атаман. Кажись, подходим.
Гаруня постоял еще с полчаса и взмахнул рукой.
- Прибыли, хлопцы! Зрите дубраву? Тут и станем.
Над Волгой пронесся зычный атаманский возглас:
- К берегу, донцы-ы-ы!
Челны ткнулись о берег. Казаки высыпали на отмель, малость
поразмялись, подняв челны на плечи, понесли к Усе.
Новая река оказалась неширокой, но довольно быстрой и глубокой.
Казакам почти не приходилось браться за весла, да и поспешать теперь
было уже некуда. Надо было осмотреться в этом диком лесном урочище.
Справа вздымались к синему поднебесью белые утесы, прорезанные
глубокими ущельями и пещерами, оврагами и распадками, утопающими в
густой зелени непроходимых чащоб. Вид Жигулевских гор был настолько
дик, суров и величав, что даже бывалые казаки не смогли удержаться от
восхищенных возгласов: (Белые утесы - Жигулевские горы - известняковой
породы. Известняк во многих местах обнажен и ярко белеет среди
окружающей зелени.)
- Мать честная, вот то сторонушка!
- Дух захватывает, братцы!
Болотников любовался и ликовал вместе с казаками. "Сам бог
повелел тут повольнице быть. Не зря ж о сих местах складывают сказы да
былины. Казакам-орлам здесь жить да славу обретать", - взбудораженно
думал он.
А Первушка от всей этой дикой красы и вовсе ошалел.
- Ух, ты-ы! - только и нашелся что сказать молодой детина.
- На утес тебя свожу, там, где соколы гнездуют. Вот то приволье.
Уж такая ширь, сынок! Волгу на сорок верст видно, - оживленно
высказывал Гаруня.
Болотников велел остановить струги. Судно толкнулось о берег, и
атаман сошел на лужок, опоясанный матерыми столетними дубами.
- Здесь раскинем стан.
Казаки высыпали на берег. Разложили и запалили костры, наполнили
казанки водой, поставили на треножники, положили в котелки мяса.
Было гомонно. Донцы радовались концу утомительного похода, тихой
солнечной дубраве, дымам костров, буйным травам под ногами; ели
жесткие овсяные лепешки, хлебали мясную похлебку, едко дымили
люльками, гутарили:
- Любо тут, станишники. Доброе место - Жигули. Походим сабельками
по купчишкам.
А Болотников пил, ел и все поглядывал на утесы. Его всегда манили
кручи. Так было и на богородском взгорье, куда он не раз взбирался с
дедом Пахомом и слушал его сказы о донской повольнице, так было и на
степных холмах, с которых любовался раздольем ковыльных степей.
Молвил есаулам:
- Пора глядачей ставить. Айда на кручу.
- Айда, батько.
Есаулы и десятка три казаков полезли к вершинам, но то было
нелегким делом. Приходилось преодолевать не только чащобы, но и ущелья
да буераки. Вокруг теснились каменные глыбы, шумели в густом зеленом
убранстве сосны и ели, до боли резали глаза ярко сверкающие на солнце
белые утесы.
- Есть ли тут тропы? - спросил Гаруню Болотников.
- Есть, атаман. Но ближе к устью. По тем тропам Ермак взбирался.
- А далече ли устье?
- С полдня плыть надо.
- Там потом и встанем.
Не час и не два пробирались повольники к жигулевским вершинам.
Поустали, дымились драные зипуны и рубахи, гудели непривычные к горным
подъемам ноги. Есаулы заворчали:
- Поспешил ты, батько. Надо было допрежь о тропе сведать.
- Ничего, ничего, други, привыкайте и по горам лазить. Здесь
теперь наше пристанище, здесь нам и волчьи ноги иметь, - посмеиваясь,
ответил есаулам Болотников.
Но вот и вершина утеса.
- Господи, Никола-угодник экая! тут красотища! - воскликнул
пораженный открывшимся простором Нечайка.
- Шапками облака подпираем, - вторил ему Васюта.
А Первушка лишь удивленно хлопал глазами да крутил по сторонам
головой.
- И впрямь соколиный утес. Какая ширь, други! - молвил
Болотников, снимая шапку. Ветер растрепал его черные кудри, толкнул к
самому обрыву. Весело рассмеялся. - Ишь ты, дерзкий тут сиверко. Того
и гляди соколом полетишь.
Долго всматривался в волжские дали. Прав оказался Гаруня: река и
вправо и влево виднелась на десятки верст. Волга, натыкаясь на могучий
горный кряж, замедляла свой бег и крутой подковой огибала Луку.
- Славно здесь купцов можно встретить, - довольно произнес
Нагиба.
- Славно, Мирон, - кивнул Болотников. - Откуда бы они ни выплыли,
а мы их - таем да врасплох. Хоть из устья Усы навалимся, хоть от
истока к Волге перетащимся. Самое место здесь повольнице.
- Что верно, то верно, батька. Утайчива Лука. Теперь лишь бы
купцов дождаться, - покручивая саблей, сказал Нечайка.
Болотников обернулся к казакам.
- Кто из вас, други, хочет в первый дозор заступить?
- Дозволь мне, батька, не провороню, - вышел вперед Деня.
- И мне, атаман, - молвил Устим Секира.
Затем отозвались и другие казаки, Болотников же оставил на круче
пятерых.
- Всем придет черед. А теперь на стан, донцы.
Спускались по другому склону, более отлогому, но еще более
лесистому. Когда уже были в самом низу и выбрели на просторную поляну,
внезапно из трущоб вылезло около двух сотен обросших, лохматых мужиков
с дубинами, кистенями, палицами и рогатинами. Ловко и быстро охватили
тесным кольцом казаков.
Донцы выхватили сабли. Один из мужиков, огненно-рыжий,
большеротый, осерчало упредил:
- Спрячь сабли, побьем!
Ватага насела грозная и отчаянная, но Болотников не сробел.
- Геть, дьяволы! Прочь! - зычно прокричал он, потрясая тяжелым
мечом.
Вожак ватаги оказался не из пугливых. Взмахнув пудовой дубиной,
дерзко двинулся на Болотникова.
- Круши боярских прихвостней!
Сечу, казалось, остановить было невозможно. Но тут впереди
Болотникова оказался Васюта.
- Ужель ты, Сергуня? - бесстрашно подходя к мужичьему атаману,
спросил Шестак.
Вожак остановился.
- Откель ведаешь?
- Да кто ж Сергуню на Руси не ведает, - смягчил голос Васюта. -
Сергуня - первейший атаман веселых. Не ты ль под Москвой скоморошью
ватагу водил?
- Вестимо, водил... Но тя не ведаю.
- Да разве тебе всех упомнить, - еще более миролюбиво продолжал
Васюта. - Мужиков на Руси как гороху в амбаре. Но обоз наш ты не
должен запамятовать. Лет пять назад мы рыбу на царев двор из Ростова
везли, а ты нас под Москвой встретил. Аль забыл, как пятерню в чану
стрекавой пожалил? Чаял винца добыть, а ухватился за карася.
- Рыбий обоз? - нахмурил лоб атаман. - Людишки оброчные?..
Кажись, припоминаю, встречал с веселыми такой обоз.
- Вот и я гутарю! - повеселел Васюта.
- А ты что, из тех оброчных?
- Из тех, Сергуня. Когда-то на царя-батюшку рыбку ловил, а ныне -
вольный казак.
- А энти? - кивнул Сергуня на повольников.
- Сотоварищи мои. Пришли мы с донских степей по Волге-матушке
погулять.
- А не из Самары? - все еще недоверчиво вопросил Сергуня. -
Отлетось вот так же с сабельками нагрянули. Норовили ватагу мою
изничтожить, так мы им живо шеи свернули.
Болотников вложил меч в ножны, ступил к Сергуне.
- Ужель мы с боярскими прихвостнями схожи? Глянь на зипуны наши,
атаман.
- Да зипуны вы могли и в лесу поизодратъ, - молвил Сергуня.
Однако цепкий, наметанный глаз тотчас охватил и рваные, просящие каши
сапоги, и заплатанные портки, и грязные рубахи. Но больше всего
убедили Сергуню трубки, торчащие в зубах Нечайки и Секиры: царевы люди
бесовское зелье не курят.
Опустил дубину.
- Никак, и впрямь с Дону. А я-то чаял, государевы казаки из
Самары. Поди, впервой тут?
- Впервой, Сергуня. А ты здесь давно ли? - присаживаясь на
валежину, полюбопытствовал Болотников.
- Да, почитай, с год обитаемся, - ответил Сергуня, присматриваясь
к донскому атаману.
Казаки и ватажники, усевшись на поляну, завели меж собой
оживленный разговор. Донцы узнали, что живут мужики в шалашах и
землянках неподалеку от Усы. Два налетья они зорили боярские усадьбы,
нападала на купеческие обозы, а потом, скрываясь от стрельцов,
упрятались в жигулевских трущобах.
Поведали о себе и казака, на что Сергуня изронил:
- Купцы малым числом по Волге не ходят, пасутся. Сбиваются в
большие караваны да людей оружных нанимают. Взять их мудрено.
- А пытали?
- Пытали, атаман. Но с дубинкой стрельца не осилить. Они ядрами
палят. Поди, и вам хабара не будет.
- Авось и будет. Казаки и не такие крепости брали. Так ли?
- Так, батька. Не устоять стрельцу против казака. Сокрушим!
НА ЦАРЕВЫ СТРУГИ!
В тот же день перебрались в устье Усы. Отсюда было ближе к
дозорным утесам, с которых неотрывно наблюдали за Волгой зоркие
глядачи.
Почти каждый день дозоры доносили:
- Плывут два насада, батька!
- Стружок под парусом!
- Расшива, атаман!
Но Болотников отмахивался: ждал каравана. Казакам же не терпелось
ринуться на суда.
- Пошто ждать, батька? Надоело сиднем сидеть. Веди на купцов!
Болотников, посматривая из прибрежных зарослей на проплывавшие
мимо суда, спокойно гутарил.
- С этих купцов поживы не будет. Вон и оружных не видно. Либо
пустые идут, либо с худым товаром. Подождем, други.
Но казакам неймется. В полдень, когда Болотников спал в шатре,
Степан Нетяга не удержался и крикнул донцов захватить расшиву. За
Нетягой бросилось к челнам около сотни повольников. Выплыли из камышей
и устремились к Волге.
Заметив разбойные челны, на расшиве испуганно заметались люди.
Старый купец в зеленой суконной однорядке, схватив медный образок
Николая-чудотворца, в страхе грохнулся на колени.
- Помоги, святой угодник. Отведи беду!
Челны ткнулись о борта расшивы, застучали багры и свальные
крючья, казаки с ловкостью кошек полезли на судно.
- Ратуйте, православные! - взмолился купец.
Степан Нетяга сверкнул саблей, и тело купца осело на палубу. На
носу расшивы столпились гребцы и бурлаки.
- В трюмы! - заорал Нетяга.
Казаки кинулись в трюмы, но выбрались из них удрученные: расшива
везла деготь, пеньку и веревки. Нетяга грязно выругался и полез в
мурью, но и здесь ждала неудача; опричь бочонка с квасом да лисьей
облезлой шубы в помещении ничего не оказалось.
Смурые вернулись на стан.
- Ну как, атаманы-молодцы, погуляли? Велик ли дуван привезли? -
осерчало глянул на казаков Болотников.
Гулебщики виновато потупились, смолчал и Нетяга.
- Чего ж язык прикусил, Степан? Атаманы ныне тебе не указ. Так,
может, тебе и пернач отдать? Как, донцы, волен ли я еще над вами? А то
собирайте круг и выкликайте Степана.
- Прости, батька, - молвили казаки. - Другого атамана нам не
надо. Прости.
- Владей перначом, - буркнул Нетяга.
- А коли так, - сурово молвил Болотников, - то во всем положитесь
на атамана.
- С тобой, батька! - вновь изронили казаки.
Степан же Нетяга молчаливо ушел в шалаш.
К стану Болотникова пришел Сергуня. Казака проводили его к
атаманскому шатру.
- Как живется-можется, Иван? - весело спросил крестьянский вожак.
- Да пока ни в сито, ни в решето... С чем пожаловал?
Сергуня глянул на есаулов, крякнул:
- Мне бы с глазу на глаз... Дело есть.
- А чего ж особняком? Я от своих есаулов утайка не держу.
Сказывай, Сергуня.
- Вона как, - крутнул головой Сергуня. - Ну, как знаешь. С
просьбой к тебе от ватаги. Прими под свою руку на купцов.
- А чего ж сами?
- Самим нам суда не взять. Я уж сказывал - без стрельцов караваны
ныне не ходят. А у моей ватаги, сам знаешь, рогатины да дубины. Куды ж
с таким воинством сунешься?
- Так ведь и мы без пушек.
- А пистоли, самопалы да сабли? Все ж не дубина. Да и к бою вы
свычны. Примай, атаман! Вкупе да с божьей милостью скорее служилых
осилим.
- А челны?
- И челны найдутся, атаман. Долбленки из дуба. С полста лодок
наберем. А могем ишо надолбить, мужики к топору свычны. Так по рукам,
Иван?
Болотников повернулся к есаулам:
- Примем ли ватагу, други?
- Примем, батька, - кивнул Васюта.
- Чем грудней, тем задору больше, - сказал Нагиба.
Степан Нетяга возразил:
- А по мне, атаман, без мужичья обойдемся, На кой ляд нам чужие
люди? Сами управимся.
- Чем же тебе мужичье не по нраву?
- А тем, - колюче боднул атамана Нетяга. - Неча в чужой котел
лапу запускать.
По лицу Болотникова пробежала тень.
- Зазорно слушать тебя, Степан. Ужель донские казаки такие
скареды? Ужель от своего брата-мужика нам откреститься? Зазорно! Да
ежели большой караван выпадет, на всех добычи хватит. Седни мы ватаге
поможем, завтра - она нам. Как знать, не пришлось бы зимовать здесь.
Тогда первый мужику поклонишься. Приди, сердешный, да избенку сруби.
Так ли, есаулы?
- Вестимо, батька. С мужиками надо жить, вкупе, - произнес
Нечайка.
- Вот и я так мыслю. Воедино пойдем на струги. Казак да мужик -
сила!
На пятый день весь дозор прибежал на стан.
- Плывут, атаман! Никак, стругов тридцать!
Болотников оживился.
- Добро! С какой стороны?
- С верху, батька.
Иван выхватил из-за кушака пистоль, выпалил в воздух.
- К челнам, донцы!
Повольники кинулись к Усе. Река заполнилась гомоном гулебщиков, в
челны полетели веревки и крючья, багры и топоры.
- Где купцов встретим, Иван Исаевич? - спросил Нагиба.
- Тут и встретим, Волга обок, - проверяя пистоли, рассудил
Нечайка.
- Вестимо, из устья и вдарим. Ну, держись, купцы! - задорно, весь
в предвкушении битвы, воскликнул Васюта.
Но Болотников охладил пыл есаулов:
- Мыслю иное, други. Надо плыть в верховье Усы.
- В верховье?! - опешил Нечайка. - Да в уме ли ты, батька? День
потеряем!
Не вдруг поняли атамана и другие есаулы.
- Добыча рядом, батька. Зачем от купцов пятиться?
- Веди на струги!
- Поведу, да не тем путем. Тут, подле устья, самое угрозливое
место для купца. Он плывет да думает: вот Жигули да разбойная речонка,
откуда гулебщики могут выскочить. И оружные люди усторожливы. Ждут! К
бою изготовились. А коль с пушками плывут, так уж и ядра сунули.
Берегись, повольница! Будет вам дуван, кровью захлебнетесь, - высказал
Болотников.
- А пущай пушки наводят, казака не испужаешь. Вон нас сколь! -
горячо изронил Нетяга.
- Вестимо, - хмыкнул Иван. - Казак завсегда отважен. Прикажи - и
на пушки полезет, живота не пощадит. Но то не слава, коль за боярский
зипун башку терять. Нам живой казак надобен. А вот тебе, Степан, чую,
донцов не жаль. Хоть полвойска потеряй, лишь бы суму набить. Худо то!
Худо урон нести.
- Но как же быть, атаман? - развел руками Нечайка.
- А вот как, други. Возьмем купца врасплох. Пусть себе плывет без
помехи. Усу да Луку миновал - и завеселился: прошли разбойное место,
теперь можно и оружным передохнуть. Чуете?
- Ну?
- А мы к истоку подплывем, челны на Волгу перетащим - и в камыши.
Зрели, какие там, скрытни? Вот в них купца и подловим. И Волга там
поуже, бегу челнам меньше. Чуете?
- Ай да атаман, ай да хитроныра! - восхищенно хлопнул в ладоши
Иван Гаруня. - Тому бы сам Ермак позавидовал.
- Чуем, батька! - поддержали затею атамана есаулы.
- Люб! - сказало воинство.
- А коль любо, то плывем, други! - воскликнул Болотников и
тяжелой поступью пошел к челну.
День и ночь, вместе с мужичьими челнами, плыли к переволоке.
Утром перетащились на Волгу и надежно упрятали челны в камышах, сами
же расположились станом в дубраве. Точили терпугами сабли, чистили и
заряжали пистоли и самопалы, ждали вестей от высланных к Луке
лазутчиков.
- День стоять, а то и боле. Лука велика, не скоро ее обогнешь, -
гутарил казакам Гаруня.
- Ниче, дождемся. Уж коль купцы показались, вспять не поплывут, -
бодрились гулебщики.
И вот час настал!
На излучине Волги показался ертаульный струг; он шел впереди
каравана, оторвавшись на целую версту.
Казаки и ватага Сергуни затаилась в густых камышах.
Государев струг, с пушками и золочеными орлами на боках, проплыл
мимо. А вскоре показался и сам караван. Здесь были струги и насады,
мокшаны и расшивы, переполненные грузом. Вначале караван был невелик:
девять царевых стругов с хлебом. Но в Нижнем Новгороде пристали еще
двадцать торговых судов.
- Могуч караван, - тихо изронил Болотников.
- Осилим ли, атаман? - с беспокойством вопросил Сергуня.
- Надо осилить. Мужики твои чтоб молодцами были.
- Не оплошаем... Не пора ли?
Болотников подождал малость, а затем, когда до каравана
оставалось не более полуверсты, гаркнул:
- Вперед, други!
Из камышей высунулись челны; повольники дружно ударили веслами и
стремительно понеслись наперерез каравану.
На судах забегали, загомонили люди, замелькали красные кафтаны
стрельцов. Служилые, под выкрики десятников, кинулись к пушкам и
пищалям.
А над раздольной Волгой вновь зычный возглас:
- Донцы - на царевы струги! Мужики - на расшивы и насады!
На кичках стругов горели золотом медные пушки; одна из них
изрыгнула пламя, и ядро плюхнулось в воду подле челна Болотникова.
(Кичка - нос судна.)
- Шалишь, бердыш! Не потопишь! - сверкнул белками атаман. -
Наддай, донцы!
Загромыхал пушками другой струг, окутавшись облаками порохового
дыма. Одно из ядер угодило в казачий челн, разбило суденышко,
разметало людей. А тут ударили еще с пяти стругов, и еще два челна
ушли под воду. Но казаки уже были рядом, вот-вот и они достанут царевы
струги.
- Гайда! - громогласно и повелительно разнесся над Волгой
атаманский выкрик. (Гайда - вперед, на штурм; разбойный казачий клич.)
- Гайда! - вырвалось из сотен яростных глоток.
Теперь уже ничто не могло остановить дерзкую повольницу: ни
стрелецкие бердыши и сабли, ни жалящий горячий свинец пищалей, ни
устрашающие залпы пушек; грозно орущая, свирепая голытьба, забыв о
страхе и смерти, отчаянно ринулась к стругам. И вот уже загремели
багры и крючья; по пеньковым веревкам, шестам и баграм полезли на суда
десятки, сотни повольников. Это была неудержимая, все сметавшая на
своем пути казачья сила.
Болотников кинул крюк и начал быстро и ловко карабкаться на
струг; подтянулся и цепко ухватился за борт. Возникший перед ним
стрелец взмахнул бердышом, но Иван успел выпалить из пистоля. Стрелец
схватился за живот и тяжелым кулем свалился в воду. Но тут на атамана
наскочили сразу трое.
Молнией полыхнула дважды острая казачья сабля; один из стрельцов
замертво рухнул на палубу, другой, с отсеченной рукой, завертелся
волчком, третий попятился к раскинутому на корме шатру.
- Постоим за царя-батюшку! Бей татей! - бешено заорал стрелецкий
сотник. Десятка три служилых кинулись к Болотникову, но подле него уже
сгрудились Нечайка, Нагиба, Васюта, Секира... А на струг лезли все
новые и новые повольники.
Звон сабель и бердышей, искры, выстрелы самопалов и пистолей,
пороховой дым, злобные выкрики, предсмертные стоны и вопли умирающих.
И через весь этот шум брани - мощный, неистовый возглас Болотникова:
- Бей, стрельцов!
Служилых посекли и побросали в Волгу. А струг, подгоняемый
ветром, несся к правобережью на камни.
- Спускай паруса!
Казаки, заслышав атамана, бросились к мачте. Судовые ярыжки,
подчинившиеся повеленью казаков, ушли на нос судна.
- А с этими что? - спросил у атамана Степан Нетяга, ткнув в
чайки, в густых прибрежных камышах поскрипывали коростели.
Гулебщики дружно налегали на весла, поспешая к жигулевским
крутоярам. Летели челны. Весело перекрикивались повольники:
- Наддай, станишники! Ходи, весла!
- Расступись, матушка Волга!
На ертаульном струге плыл атаман с есаулами. Здесь же были и
Гаруня с Первушкой. У молодого детины радостным блеском искрились
глаза. Он смотрел на раздольную Волгу, на синие просторы, на задорные,
мужественные лица удалых казаков, и в душе его рождалась песня. Все
было для него необычно и ново: и могучий чернобородый атаман, и добры
молодцы есаулы, дымящие трубками, и сказы повольников о походах да
богатырских сражениях. Первушка хмелел без вина.
- Любо ли с нами, сынко? - обнимая Первушку за плечи, спрашивал
Иван Гаруня, не переставая любоваться своим чадом.
- Любо, батяня! - счастливо восклицал Первушка, готовый обнять
всех на свете.
Плыл Болотников скрытно и сторожко: не хотелось раньше времени
вспугнуть купеческие караваны. По левому степному берегу ускакали на
десяток верст вперед казачьи дозоры. В случае чего они упредят войско
о торговых судах и стрелецких заставах.
На челнах плыли триста казаков, остальное войско ехало берегом на
конях. Еще в острожке Болотников высказывал есаулам:
- Добро бы прийти на Луку на челнах и конно. Без коня казак не
казак.
- Вестимо, батько, - кивали есаулы. - Не век же мы на Луке
пробудем. Поди, к зиме в степь вернемся.
- Поглядим, други. Придется двум сотням вновь по Скрытие плыть.
- И сплаваем, батька. Вспять-то легче, течение понесет, да и
челны будут рядом, - молвил Нечайка.
Однако плыть конно по Скрытне не пришлось: выручил Первушка.
Сидел как-то с ним на бережку дед Гаруня и рассуждал:
- Ловко же вы упрятались. Ни пройти, ни проехать, ни ногой не
ступить. Чай, видел, как мы пробирались?
- Видел, - кивнул Первушка и чему-то затаенно усмехнулся.
- Атаман наш триста коней мужикам пожаловал, - продолжал Гаруня.
Живи не тужи. А вот на остальных сызнова по завертям поплывем, на
челны-то все не уйдут. А речонка лютая, того и гляди, угодишь к
водяному.
Первушка призадумался. Он долго молчал, а затем повернулся к
отцу, порываясь что-то сказать, но так и не вымолвил ни слова.
- Чего мечешься, сынко? Иль раздумал в казаки идти?
- И вовсе нет, батяня, - горячо отозвался Первушка. - Отныне
никто меня не удержит, как на крыльях за тобой полечу. Иное хочу
молвить, да вот язык не ворочается... Страшно то поведать, зазорно.
- Аль какая зазнобушка присушила? Так выбирай, сынко. Либо
казаковать, либо с девкой тешиться.
- Нет у меня зазнобы, батяня... Вот ты за казаков пасешься, кои
по речке с конями поплывут.
- Пасусь, сынко.
- А можно... можно, батяня, и посуху пройти.
- Уж не на ковре ли самолете? Да где ж тут у вас посуху? -
усомнился Гаруня.
- От крепости в лес есть потаенная тропа, - решился наконец
Первушка. - Выведет к самой Волге.
- Любо, сынко! - возрадовался Гаруня. - Чего ж ране не поведал?
- Нельзя о том сказывать, батеня. Так мир порешил. Ежели кто
чужому потаенную тропу выдаст, тому смерть.
- Круто же ваш круг установил.
- А иначе нельзя, батяня. То тропа спасения. Поганый ли сунется,
люди ли государевы, а мужиков наших не достать. Тропа и к Волге
выведет, и в лесу упрячет. Там у нас, на случай беды, землянки нарыты.
Не одно налетье можно высидеть. И зверя вдоволь, и угодья бортные.
- Вон как... А все ж проведешь, сынко?
- Проведу, батяня. Но возврата мне не будет - мир сказнит. Так
что навсегда с селянами распрощаюсь. С тобой пойду.
Крепко обнял сына Иван Гаруня и повел к атаману.
На другое утро Первушка вывел конный отряд к Волге. Затем он
долго и молчаливо расставался с родимой сторонушкой.
"Простите, мужики, - крестился Первушка на сумрачный лес. - Не
хотел вам зла-корысти. Знать, уж так бог повелел, чтоб мне с земли
родной сойти да белый свет поглядеть. Прощайте, сельчане. Прощай,
Скрытня-река!"
Положил Первушка горсть земли в ладанку, низко поклонился лесу и
пошагал к казакам.
- Да ты не горюй, парень. О заветной тропке никому не скажем, -
ободрил Нечайка.
- Тропки не будет. Завалят ее мужики да новую прорубят.
На крутояре показался конный дозор. Казаки замахали шапками.
- С какой-то вестью, - поднялся на нос струга Болотников. - А ну
греби, други, к берегу!
Челн атамана приблизился к крутояру. Казаки наверху закричали:
- С ногаями столкнулись, батька! Отбили отару баранов да косяк
лошадей! Ноне с мясом будем!
- Много ли донцов потеряли?
- Шестерых, батька!
Казаки на челнах сняли шапки.
- Надо бы мясо на челны, батька!
- Добро. Яр кончится - спускайтесь к челнам!
Свыше тысячи баранов притащили казаки к берегу. Их тотчас
разделали, присолили и перетащили на струги. Солью запаслись еще в
острожке. Мужики, обрадовавшись лошадям, позвали казаков на варницу.
- Соли у нас довольно, век не приесть. Берите, сколь душа
пожелает.
И вот мужичий дар крепко сгодился.
Часть мяса разрезали на тонкие ломтики и выставили на солнце
сушить да вялить. Казаки ожили, довольно гудели.
- Ноне заживем, братцы. Это те не рыба.
Болотников же был вдвойне доволен: казаки отбили у поганых
ногайских лошадей. Теперь опять все войско будет на конях.
На четвертый день завиднелись Жигулевские горы.
- Ну, слава богу, знать, доплыли, - размашисто перекрестился
Болотников, жадно всматриваясь в окутанные синей дымкой высокие
вершины. Сколь дней, сколь ночей пробирались донцы к грозным волжским
утесам, и вот пристанище удалой повольницы рядом.
- Ко мне, есаулы!
Мирон Нагиба, Васюта Шестак, Нечайка Бобыль, Степан Нетяга да
казак-собинка Иван Гаруня расселись вокруг атамана.
- Где вставать будем, други? Жигули обогнем или тут, под горами,
вылезем?
- А спознаем у Гаруни, атаман. Он тут с Ермаком ходил. Сказывай,
дедко.
- На Луку два пути, хлопцы, - приосанился старик. - Тут, перед
излучиной, бежит река Уса. Пересекает она всю Луку и подходит истоком
чуть ли не к самой Волге. То один путь, но есть и другой.
- Погодь, дед, не спеши, - перебил Гаруню Болотников. - Велика ли
сама Лука?
- Велика, атаман. Ежели огибать горы и идти к устью Усы, то плыть
ишо верст двести, а то и боле. Но то уже другой путь.
- Много, дед. Без дозоров плыть двести верст рисково. Можем и на
стрельцов нарваться. Бой принимать - казаков терять. Не за тем мы сюда
пришли. Не лучше ли на исток Усы перетащиться? Далече ли река от
Волги?
- С версту, атаман.
- Верста нас не затруднит, перетащимся. Как, есаулы?
- Перетащим, батько. Огибать не станем. Пошто дни терять?
- Вестимо, други. Веди, дед.
Гаруня шагнул на нос. Долго вглядывался вдоль правобережья,
изронил:
- Пожалуй, вскоре можно и приставать, атаман. Кажись, подходим.
Гаруня постоял еще с полчаса и взмахнул рукой.
- Прибыли, хлопцы! Зрите дубраву? Тут и станем.
Над Волгой пронесся зычный атаманский возглас:
- К берегу, донцы-ы-ы!
Челны ткнулись о берег. Казаки высыпали на отмель, малость
поразмялись, подняв челны на плечи, понесли к Усе.
Новая река оказалась неширокой, но довольно быстрой и глубокой.
Казакам почти не приходилось браться за весла, да и поспешать теперь
было уже некуда. Надо было осмотреться в этом диком лесном урочище.
Справа вздымались к синему поднебесью белые утесы, прорезанные
глубокими ущельями и пещерами, оврагами и распадками, утопающими в
густой зелени непроходимых чащоб. Вид Жигулевских гор был настолько
дик, суров и величав, что даже бывалые казаки не смогли удержаться от
восхищенных возгласов: (Белые утесы - Жигулевские горы - известняковой
породы. Известняк во многих местах обнажен и ярко белеет среди
окружающей зелени.)
- Мать честная, вот то сторонушка!
- Дух захватывает, братцы!
Болотников любовался и ликовал вместе с казаками. "Сам бог
повелел тут повольнице быть. Не зря ж о сих местах складывают сказы да
былины. Казакам-орлам здесь жить да славу обретать", - взбудораженно
думал он.
А Первушка от всей этой дикой красы и вовсе ошалел.
- Ух, ты-ы! - только и нашелся что сказать молодой детина.
- На утес тебя свожу, там, где соколы гнездуют. Вот то приволье.
Уж такая ширь, сынок! Волгу на сорок верст видно, - оживленно
высказывал Гаруня.
Болотников велел остановить струги. Судно толкнулось о берег, и
атаман сошел на лужок, опоясанный матерыми столетними дубами.
- Здесь раскинем стан.
Казаки высыпали на берег. Разложили и запалили костры, наполнили
казанки водой, поставили на треножники, положили в котелки мяса.
Было гомонно. Донцы радовались концу утомительного похода, тихой
солнечной дубраве, дымам костров, буйным травам под ногами; ели
жесткие овсяные лепешки, хлебали мясную похлебку, едко дымили
люльками, гутарили:
- Любо тут, станишники. Доброе место - Жигули. Походим сабельками
по купчишкам.
А Болотников пил, ел и все поглядывал на утесы. Его всегда манили
кручи. Так было и на богородском взгорье, куда он не раз взбирался с
дедом Пахомом и слушал его сказы о донской повольнице, так было и на
степных холмах, с которых любовался раздольем ковыльных степей.
Молвил есаулам:
- Пора глядачей ставить. Айда на кручу.
- Айда, батько.
Есаулы и десятка три казаков полезли к вершинам, но то было
нелегким делом. Приходилось преодолевать не только чащобы, но и ущелья
да буераки. Вокруг теснились каменные глыбы, шумели в густом зеленом
убранстве сосны и ели, до боли резали глаза ярко сверкающие на солнце
белые утесы.
- Есть ли тут тропы? - спросил Гаруню Болотников.
- Есть, атаман. Но ближе к устью. По тем тропам Ермак взбирался.
- А далече ли устье?
- С полдня плыть надо.
- Там потом и встанем.
Не час и не два пробирались повольники к жигулевским вершинам.
Поустали, дымились драные зипуны и рубахи, гудели непривычные к горным
подъемам ноги. Есаулы заворчали:
- Поспешил ты, батько. Надо было допрежь о тропе сведать.
- Ничего, ничего, други, привыкайте и по горам лазить. Здесь
теперь наше пристанище, здесь нам и волчьи ноги иметь, - посмеиваясь,
ответил есаулам Болотников.
Но вот и вершина утеса.
- Господи, Никола-угодник экая! тут красотища! - воскликнул
пораженный открывшимся простором Нечайка.
- Шапками облака подпираем, - вторил ему Васюта.
А Первушка лишь удивленно хлопал глазами да крутил по сторонам
головой.
- И впрямь соколиный утес. Какая ширь, други! - молвил
Болотников, снимая шапку. Ветер растрепал его черные кудри, толкнул к
самому обрыву. Весело рассмеялся. - Ишь ты, дерзкий тут сиверко. Того
и гляди соколом полетишь.
Долго всматривался в волжские дали. Прав оказался Гаруня: река и
вправо и влево виднелась на десятки верст. Волга, натыкаясь на могучий
горный кряж, замедляла свой бег и крутой подковой огибала Луку.
- Славно здесь купцов можно встретить, - довольно произнес
Нагиба.
- Славно, Мирон, - кивнул Болотников. - Откуда бы они ни выплыли,
а мы их - таем да врасплох. Хоть из устья Усы навалимся, хоть от
истока к Волге перетащимся. Самое место здесь повольнице.
- Что верно, то верно, батька. Утайчива Лука. Теперь лишь бы
купцов дождаться, - покручивая саблей, сказал Нечайка.
Болотников обернулся к казакам.
- Кто из вас, други, хочет в первый дозор заступить?
- Дозволь мне, батька, не провороню, - вышел вперед Деня.
- И мне, атаман, - молвил Устим Секира.
Затем отозвались и другие казаки, Болотников же оставил на круче
пятерых.
- Всем придет черед. А теперь на стан, донцы.
Спускались по другому склону, более отлогому, но еще более
лесистому. Когда уже были в самом низу и выбрели на просторную поляну,
внезапно из трущоб вылезло около двух сотен обросших, лохматых мужиков
с дубинами, кистенями, палицами и рогатинами. Ловко и быстро охватили
тесным кольцом казаков.
Донцы выхватили сабли. Один из мужиков, огненно-рыжий,
большеротый, осерчало упредил:
- Спрячь сабли, побьем!
Ватага насела грозная и отчаянная, но Болотников не сробел.
- Геть, дьяволы! Прочь! - зычно прокричал он, потрясая тяжелым
мечом.
Вожак ватаги оказался не из пугливых. Взмахнув пудовой дубиной,
дерзко двинулся на Болотникова.
- Круши боярских прихвостней!
Сечу, казалось, остановить было невозможно. Но тут впереди
Болотникова оказался Васюта.
- Ужель ты, Сергуня? - бесстрашно подходя к мужичьему атаману,
спросил Шестак.
Вожак остановился.
- Откель ведаешь?
- Да кто ж Сергуню на Руси не ведает, - смягчил голос Васюта. -
Сергуня - первейший атаман веселых. Не ты ль под Москвой скоморошью
ватагу водил?
- Вестимо, водил... Но тя не ведаю.
- Да разве тебе всех упомнить, - еще более миролюбиво продолжал
Васюта. - Мужиков на Руси как гороху в амбаре. Но обоз наш ты не
должен запамятовать. Лет пять назад мы рыбу на царев двор из Ростова
везли, а ты нас под Москвой встретил. Аль забыл, как пятерню в чану
стрекавой пожалил? Чаял винца добыть, а ухватился за карася.
- Рыбий обоз? - нахмурил лоб атаман. - Людишки оброчные?..
Кажись, припоминаю, встречал с веселыми такой обоз.
- Вот и я гутарю! - повеселел Васюта.
- А ты что, из тех оброчных?
- Из тех, Сергуня. Когда-то на царя-батюшку рыбку ловил, а ныне -
вольный казак.
- А энти? - кивнул Сергуня на повольников.
- Сотоварищи мои. Пришли мы с донских степей по Волге-матушке
погулять.
- А не из Самары? - все еще недоверчиво вопросил Сергуня. -
Отлетось вот так же с сабельками нагрянули. Норовили ватагу мою
изничтожить, так мы им живо шеи свернули.
Болотников вложил меч в ножны, ступил к Сергуне.
- Ужель мы с боярскими прихвостнями схожи? Глянь на зипуны наши,
атаман.
- Да зипуны вы могли и в лесу поизодратъ, - молвил Сергуня.
Однако цепкий, наметанный глаз тотчас охватил и рваные, просящие каши
сапоги, и заплатанные портки, и грязные рубахи. Но больше всего
убедили Сергуню трубки, торчащие в зубах Нечайки и Секиры: царевы люди
бесовское зелье не курят.
Опустил дубину.
- Никак, и впрямь с Дону. А я-то чаял, государевы казаки из
Самары. Поди, впервой тут?
- Впервой, Сергуня. А ты здесь давно ли? - присаживаясь на
валежину, полюбопытствовал Болотников.
- Да, почитай, с год обитаемся, - ответил Сергуня, присматриваясь
к донскому атаману.
Казаки и ватажники, усевшись на поляну, завели меж собой
оживленный разговор. Донцы узнали, что живут мужики в шалашах и
землянках неподалеку от Усы. Два налетья они зорили боярские усадьбы,
нападала на купеческие обозы, а потом, скрываясь от стрельцов,
упрятались в жигулевских трущобах.
Поведали о себе и казака, на что Сергуня изронил:
- Купцы малым числом по Волге не ходят, пасутся. Сбиваются в
большие караваны да людей оружных нанимают. Взять их мудрено.
- А пытали?
- Пытали, атаман. Но с дубинкой стрельца не осилить. Они ядрами
палят. Поди, и вам хабара не будет.
- Авось и будет. Казаки и не такие крепости брали. Так ли?
- Так, батька. Не устоять стрельцу против казака. Сокрушим!
НА ЦАРЕВЫ СТРУГИ!
В тот же день перебрались в устье Усы. Отсюда было ближе к
дозорным утесам, с которых неотрывно наблюдали за Волгой зоркие
глядачи.
Почти каждый день дозоры доносили:
- Плывут два насада, батька!
- Стружок под парусом!
- Расшива, атаман!
Но Болотников отмахивался: ждал каравана. Казакам же не терпелось
ринуться на суда.
- Пошто ждать, батька? Надоело сиднем сидеть. Веди на купцов!
Болотников, посматривая из прибрежных зарослей на проплывавшие
мимо суда, спокойно гутарил.
- С этих купцов поживы не будет. Вон и оружных не видно. Либо
пустые идут, либо с худым товаром. Подождем, други.
Но казакам неймется. В полдень, когда Болотников спал в шатре,
Степан Нетяга не удержался и крикнул донцов захватить расшиву. За
Нетягой бросилось к челнам около сотни повольников. Выплыли из камышей
и устремились к Волге.
Заметив разбойные челны, на расшиве испуганно заметались люди.
Старый купец в зеленой суконной однорядке, схватив медный образок
Николая-чудотворца, в страхе грохнулся на колени.
- Помоги, святой угодник. Отведи беду!
Челны ткнулись о борта расшивы, застучали багры и свальные
крючья, казаки с ловкостью кошек полезли на судно.
- Ратуйте, православные! - взмолился купец.
Степан Нетяга сверкнул саблей, и тело купца осело на палубу. На
носу расшивы столпились гребцы и бурлаки.
- В трюмы! - заорал Нетяга.
Казаки кинулись в трюмы, но выбрались из них удрученные: расшива
везла деготь, пеньку и веревки. Нетяга грязно выругался и полез в
мурью, но и здесь ждала неудача; опричь бочонка с квасом да лисьей
облезлой шубы в помещении ничего не оказалось.
Смурые вернулись на стан.
- Ну как, атаманы-молодцы, погуляли? Велик ли дуван привезли? -
осерчало глянул на казаков Болотников.
Гулебщики виновато потупились, смолчал и Нетяга.
- Чего ж язык прикусил, Степан? Атаманы ныне тебе не указ. Так,
может, тебе и пернач отдать? Как, донцы, волен ли я еще над вами? А то
собирайте круг и выкликайте Степана.
- Прости, батька, - молвили казаки. - Другого атамана нам не
надо. Прости.
- Владей перначом, - буркнул Нетяга.
- А коли так, - сурово молвил Болотников, - то во всем положитесь
на атамана.
- С тобой, батька! - вновь изронили казаки.
Степан же Нетяга молчаливо ушел в шалаш.
К стану Болотникова пришел Сергуня. Казака проводили его к
атаманскому шатру.
- Как живется-можется, Иван? - весело спросил крестьянский вожак.
- Да пока ни в сито, ни в решето... С чем пожаловал?
Сергуня глянул на есаулов, крякнул:
- Мне бы с глазу на глаз... Дело есть.
- А чего ж особняком? Я от своих есаулов утайка не держу.
Сказывай, Сергуня.
- Вона как, - крутнул головой Сергуня. - Ну, как знаешь. С
просьбой к тебе от ватаги. Прими под свою руку на купцов.
- А чего ж сами?
- Самим нам суда не взять. Я уж сказывал - без стрельцов караваны
ныне не ходят. А у моей ватаги, сам знаешь, рогатины да дубины. Куды ж
с таким воинством сунешься?
- Так ведь и мы без пушек.
- А пистоли, самопалы да сабли? Все ж не дубина. Да и к бою вы
свычны. Примай, атаман! Вкупе да с божьей милостью скорее служилых
осилим.
- А челны?
- И челны найдутся, атаман. Долбленки из дуба. С полста лодок
наберем. А могем ишо надолбить, мужики к топору свычны. Так по рукам,
Иван?
Болотников повернулся к есаулам:
- Примем ли ватагу, други?
- Примем, батька, - кивнул Васюта.
- Чем грудней, тем задору больше, - сказал Нагиба.
Степан Нетяга возразил:
- А по мне, атаман, без мужичья обойдемся, На кой ляд нам чужие
люди? Сами управимся.
- Чем же тебе мужичье не по нраву?
- А тем, - колюче боднул атамана Нетяга. - Неча в чужой котел
лапу запускать.
По лицу Болотникова пробежала тень.
- Зазорно слушать тебя, Степан. Ужель донские казаки такие
скареды? Ужель от своего брата-мужика нам откреститься? Зазорно! Да
ежели большой караван выпадет, на всех добычи хватит. Седни мы ватаге
поможем, завтра - она нам. Как знать, не пришлось бы зимовать здесь.
Тогда первый мужику поклонишься. Приди, сердешный, да избенку сруби.
Так ли, есаулы?
- Вестимо, батька. С мужиками надо жить, вкупе, - произнес
Нечайка.
- Вот и я так мыслю. Воедино пойдем на струги. Казак да мужик -
сила!
На пятый день весь дозор прибежал на стан.
- Плывут, атаман! Никак, стругов тридцать!
Болотников оживился.
- Добро! С какой стороны?
- С верху, батька.
Иван выхватил из-за кушака пистоль, выпалил в воздух.
- К челнам, донцы!
Повольники кинулись к Усе. Река заполнилась гомоном гулебщиков, в
челны полетели веревки и крючья, багры и топоры.
- Где купцов встретим, Иван Исаевич? - спросил Нагиба.
- Тут и встретим, Волга обок, - проверяя пистоли, рассудил
Нечайка.
- Вестимо, из устья и вдарим. Ну, держись, купцы! - задорно, весь
в предвкушении битвы, воскликнул Васюта.
Но Болотников охладил пыл есаулов:
- Мыслю иное, други. Надо плыть в верховье Усы.
- В верховье?! - опешил Нечайка. - Да в уме ли ты, батька? День
потеряем!
Не вдруг поняли атамана и другие есаулы.
- Добыча рядом, батька. Зачем от купцов пятиться?
- Веди на струги!
- Поведу, да не тем путем. Тут, подле устья, самое угрозливое
место для купца. Он плывет да думает: вот Жигули да разбойная речонка,
откуда гулебщики могут выскочить. И оружные люди усторожливы. Ждут! К
бою изготовились. А коль с пушками плывут, так уж и ядра сунули.
Берегись, повольница! Будет вам дуван, кровью захлебнетесь, - высказал
Болотников.
- А пущай пушки наводят, казака не испужаешь. Вон нас сколь! -
горячо изронил Нетяга.
- Вестимо, - хмыкнул Иван. - Казак завсегда отважен. Прикажи - и
на пушки полезет, живота не пощадит. Но то не слава, коль за боярский
зипун башку терять. Нам живой казак надобен. А вот тебе, Степан, чую,
донцов не жаль. Хоть полвойска потеряй, лишь бы суму набить. Худо то!
Худо урон нести.
- Но как же быть, атаман? - развел руками Нечайка.
- А вот как, други. Возьмем купца врасплох. Пусть себе плывет без
помехи. Усу да Луку миновал - и завеселился: прошли разбойное место,
теперь можно и оружным передохнуть. Чуете?
- Ну?
- А мы к истоку подплывем, челны на Волгу перетащим - и в камыши.
Зрели, какие там, скрытни? Вот в них купца и подловим. И Волга там
поуже, бегу челнам меньше. Чуете?
- Ай да атаман, ай да хитроныра! - восхищенно хлопнул в ладоши
Иван Гаруня. - Тому бы сам Ермак позавидовал.
- Чуем, батька! - поддержали затею атамана есаулы.
- Люб! - сказало воинство.
- А коль любо, то плывем, други! - воскликнул Болотников и
тяжелой поступью пошел к челну.
День и ночь, вместе с мужичьими челнами, плыли к переволоке.
Утром перетащились на Волгу и надежно упрятали челны в камышах, сами
же расположились станом в дубраве. Точили терпугами сабли, чистили и
заряжали пистоли и самопалы, ждали вестей от высланных к Луке
лазутчиков.
- День стоять, а то и боле. Лука велика, не скоро ее обогнешь, -
гутарил казакам Гаруня.
- Ниче, дождемся. Уж коль купцы показались, вспять не поплывут, -
бодрились гулебщики.
И вот час настал!
На излучине Волги показался ертаульный струг; он шел впереди
каравана, оторвавшись на целую версту.
Казаки и ватага Сергуни затаилась в густых камышах.
Государев струг, с пушками и золочеными орлами на боках, проплыл
мимо. А вскоре показался и сам караван. Здесь были струги и насады,
мокшаны и расшивы, переполненные грузом. Вначале караван был невелик:
девять царевых стругов с хлебом. Но в Нижнем Новгороде пристали еще
двадцать торговых судов.
- Могуч караван, - тихо изронил Болотников.
- Осилим ли, атаман? - с беспокойством вопросил Сергуня.
- Надо осилить. Мужики твои чтоб молодцами были.
- Не оплошаем... Не пора ли?
Болотников подождал малость, а затем, когда до каравана
оставалось не более полуверсты, гаркнул:
- Вперед, други!
Из камышей высунулись челны; повольники дружно ударили веслами и
стремительно понеслись наперерез каравану.
На судах забегали, загомонили люди, замелькали красные кафтаны
стрельцов. Служилые, под выкрики десятников, кинулись к пушкам и
пищалям.
А над раздольной Волгой вновь зычный возглас:
- Донцы - на царевы струги! Мужики - на расшивы и насады!
На кичках стругов горели золотом медные пушки; одна из них
изрыгнула пламя, и ядро плюхнулось в воду подле челна Болотникова.
(Кичка - нос судна.)
- Шалишь, бердыш! Не потопишь! - сверкнул белками атаман. -
Наддай, донцы!
Загромыхал пушками другой струг, окутавшись облаками порохового
дыма. Одно из ядер угодило в казачий челн, разбило суденышко,
разметало людей. А тут ударили еще с пяти стругов, и еще два челна
ушли под воду. Но казаки уже были рядом, вот-вот и они достанут царевы
струги.
- Гайда! - громогласно и повелительно разнесся над Волгой
атаманский выкрик. (Гайда - вперед, на штурм; разбойный казачий клич.)
- Гайда! - вырвалось из сотен яростных глоток.
Теперь уже ничто не могло остановить дерзкую повольницу: ни
стрелецкие бердыши и сабли, ни жалящий горячий свинец пищалей, ни
устрашающие залпы пушек; грозно орущая, свирепая голытьба, забыв о
страхе и смерти, отчаянно ринулась к стругам. И вот уже загремели
багры и крючья; по пеньковым веревкам, шестам и баграм полезли на суда
десятки, сотни повольников. Это была неудержимая, все сметавшая на
своем пути казачья сила.
Болотников кинул крюк и начал быстро и ловко карабкаться на
струг; подтянулся и цепко ухватился за борт. Возникший перед ним
стрелец взмахнул бердышом, но Иван успел выпалить из пистоля. Стрелец
схватился за живот и тяжелым кулем свалился в воду. Но тут на атамана
наскочили сразу трое.
Молнией полыхнула дважды острая казачья сабля; один из стрельцов
замертво рухнул на палубу, другой, с отсеченной рукой, завертелся
волчком, третий попятился к раскинутому на корме шатру.
- Постоим за царя-батюшку! Бей татей! - бешено заорал стрелецкий
сотник. Десятка три служилых кинулись к Болотникову, но подле него уже
сгрудились Нечайка, Нагиба, Васюта, Секира... А на струг лезли все
новые и новые повольники.
Звон сабель и бердышей, искры, выстрелы самопалов и пистолей,
пороховой дым, злобные выкрики, предсмертные стоны и вопли умирающих.
И через весь этот шум брани - мощный, неистовый возглас Болотникова:
- Бей, стрельцов!
Служилых посекли и побросали в Волгу. А струг, подгоняемый
ветром, несся к правобережью на камни.
- Спускай паруса!
Казаки, заслышав атамана, бросились к мачте. Судовые ярыжки,
подчинившиеся повеленью казаков, ушли на нос судна.
- А с этими что? - спросил у атамана Степан Нетяга, ткнув в