10
   74
   – Четыреста тысяч он сделал оборотами, счастливыми спекуляциями…‹л. 22 об.›
   – Вот тут мошенничество и есть. [Я ни слова не] Почему не наживаться? Да наживайся честно, чтоб видно было, как наживается человек. Вот, бывало, в старые годы выгодные места были: умный человек решает дела
   

     
1и получает благодарность,
   

     
2или купец купит товар да продаст, и опять купит, – видно, откуда и за что прибыль…
   

     
3А тут черт знает что: в 10 и 12 лет – и с капиталом: пронюхает, бестия, где что нужно, на бирже да за границей, да предприятие затеет, смотришь, через год [уж на‹жил›] и еще 10 т‹ысяч› нажил, а иной и совсем без денег, юлит только везде и тоже [везде] деньги берет черт знает за что: [я бы] нет, это, брат, нечисто: я бы под суд их всех…
   Обломов молча пожал плечами.
   –  [А зачем он [носит‹ся›] теперь ]Не бестия твой Штольц! – продолжал Тарантьев,
   

     
4– в 12 лет какие деньги нажил, в чины вышел да вот теперь шатается черт знает где! Зачем он шатается по чужим землям?
   – Учиться хочет,
   

     
5всё видеть, знать.
   – Учиться! Мало еще учили его? чему это? врет он, бестия; не верь ему: он тебя в глаза обманывает, как малого ребенка. Разве большие учатся чему-нибудь? Слышите, что рассказывает: надворный советник учится,
   

     
6что он [в школе] там, в немецкой школе, что ли, сидит да уроки учит? Врет он: он затем [, кажется.] поехал туда, чтоб разузнать, как русские денежки там пристроить; приедет сюда да облупит дураков-то, да и поминай как звали: я бы его в острог… В двенадцать лет вдруг и надворный советник, и богач, и черт знает что: бестия первого сорта! Терпеть не могу эдаких. Ты
   75
   меня не смей равнять с ним, а то я никогда не приду к тебе, – заключил он.
   – Ну, оставим это! – с нетерпением прервал Илья Ильич. – Ну ты иди с Богом, куда шел,
   

     
1и приходи к пяти часам, а я вот с Иваном Иванычем напишу все эти письма да постараюсь поскорей набросать на бумагу план-то свой: уж кстати заодно к одному…
   

     
2
   Тарантьев ушел было в переднюю, но вдруг воротился опять.
   – Забыл совсем [, – сказал он… – Я было]: шел к тебе за делом с утра.
   

     
3Завтра звали меня на свадьбу: Рокотов женится; дай ты
   

     
4своего фрака надеть; мой-то, видишь ты, пообтерся немного…
   – Как же можно? – сказал Обл‹омов›, хмурясь [от] при этом новом требовании, – мой фрак тебе не впору…
   – Впору, вот не впору! – перебил Тарант‹ьев›, – а помнишь, примеривал твой сюртук, как на меня шит… ‹л. 23› Захар, Захар, поди-ка сюда, старая скотина, – кричал Тарант‹ьев›.
   Захар заворчал,
   

     
5как медведь, но не шел.
   – Позови его, Илья Ил‹ьич›, что это он у тебя какой? [ты бы его в смирительный дом отдал.] – сказал Т‹арантьев›.
   – [Да, вот этого еще недоставало, – сказал Обломов.] Захар! – кликнул он.
   – О, чтоб вас там… – раздалось в передней вместе с прыжком ног с лежанки.
   – Ну, чего?
   

     
6– сказал он, обращаясь к Тарантьеву.
   – Дай сюда мой черный фрак, – сказал Илья Ильич. – Вот Михей Андреич примеряет, не впору ли ему: завтра ему на свадьбу надо…
   – Я не дам фрака, – решительно сказал Захар, подняв немного одну бровь выше другой.
   – Как ты смеешь, когда барин приказывает, – закричал Тарант‹ьев›, – что ты, Илья Ил‹ьич›, его в смирительный дом не отправишь? [спросил]
   76
   – Да вот этого еще недоставало, старика в смирительный дом! – сказал Обл‹омов›. – Дай-ка, Захар, фрак, не упрямься.
   – Не дам, – хладнокровно отвечал Захар, – пусть-ка прежде они принесут назад жилет да нашу рубашку: пятый месяц гостит там – взяли вот эдак же на именины, да и поминай как звали! жилет-то бархатный, а рубашка тонкая, голландская: 25 рублев стоит.
   – Рубашку прачка потеряла, а жилет принесу [сказ‹ал›] вместе с фраком, – сказал Тарантьев, – неси фрак…
   – Не будет фрака! – сказал Захар.
   

     
1
   – Видали ли эдакое животное, а? вот постой: я на тебя бумагу подам…
   

     
2– сказал Тарантьев, – выучат тебя грубиянничать…
   [Захар ушел вон.]
   – Ты чего смотришь, – говорил Тар‹антьев›, обращаясь к Обл‹омову›, – как ты позволяешь [так ему] ему так обращаться с гостями, с благородными людьми?
   – Что ж мне делать? – отвечал Обломов, – да знаешь что, Михей Андр‹еич›, ты лучше бы купил себе фрак: говорят, где-то готовое [дешевое платье] платье дешево продают…
   – На Апраксином, в 9 номере, всякое есть платье, – вдруг сказал Алексеев, – за 25 рублей можно фрак купить, тонкий, точно новый: и не узнаешь… я тоже хочу купить себе там…
   

     
3
   Тарантьев посмотрел на него с презрением.
   – Это вы с родственником [своим] с своим, – начал он, – не на мои ли деньги хотите себе по фраку купить? – сказал он, – так ошибаетесь,
   

     
4то-то он всё пристает ко мне, да вот ему – и вам тоже – шиш! Как же земляк, фрак-то? вели дать.
   – Захар не даст, – отвечал Обл‹омов›, – уж если он что заберет себе в голову, так оттуда ничем не выбьешь, кончено: ты лучше купи.‹л. 23 об.›
   77
   – А на что я куплю? на твою красненькую, что ли?
   

     
1Ты дай-ка
   

     
2мне на фрак денег взаймы до жалованья…
   – Вот теперь денег:
   

     
3где я их возьму?
   – А [в ящ‹ике›] вот здесь, – отвечал Тарант‹ьев›, указывая на ящик, – дай-ка сорок пять рублей, право! И в самом деле лучше купить: твой еще замараю как-нибудь…
   – Зачем же сорок пять рублей, когда фрак 25 рублей стоит: вон Иван Иваныч знает…
   – Вы бы шли вон отсюда, Иван Иваныч, – сказал Тарантьев, – мутите только. Фрак стоит 45 рублей. Я вам говорю… Ну дай же, земляк, хоть сорок; полно тебе: как это не одолжить приятеля? А пять-то рублей вот он даст…
   – У меня всего денег-то целковый, – сказал Алекс‹еев›.
   – Ну, целковый дайте – я поторгуюсь: уступят. А я вам уж вместе с родственником
   

     
4и отдам 53 рубля… Ну поскорей, ну давай, Илья Ильич.
   – Пристанет же! – с досадой сказал Обл‹омов›, отворяя и тотчас опять затворяя ящик.
   – Ну уж отворял, чего опять затворять, – заговорил Тарант‹ьев› и
   

     
5сунул четыре пальца в ящик, чтоб помешать закрыть его, – давай, давай.
   – Пусти, прищемлю пальцы, – говорил Обл‹омов›, [силясь затворить] стараясь закрыть ящик…
   – Не пущу, – говорил Тар‹антьев›.
   – Пусти, я сам дам…
   – Ну давай.
   Обломов вынул 25‹-ти› рублевую бумажку, дал
   

     
6с величайшим неудовольствием Тарантьеву и
   

     
7захлопнул ящик, заперев ключом.
   78
   – Только-то! [сказал он] [да это] на это и панталон не купишь, а всё вы, – сказал он, обращаясь к Алексееву, – давайте скорее целковый.
   Алексеев хотел что-то сказать.
   – Ну, ну, проворней, некогда мне! – сказал
   

     
1Тар‹антьев›.
   Алексеев пошарил
   

     
2во всех карманах, как будто не зная, где лежит целковый,
   

     
3потом вынул
   

     
4бумажку, [бережно развернул ее], взял [вынул] его и посмотрел на обе стороны. Он начал было завертывать его опять в бумажку и хотел
   

     
5что-то сказать, но Тарантьев выхватил у него целковый вместе с бумажкой.
   – Это-то возьмите назад, – сказал он, отдавая бумажку, – у меня и без бумажки не пропадет.
   – Ну, прощайте пока, смотри же, Илья Ил‹ьич›, напиши тут, что нужно,
   

     
6а в пять часов чтоб суп был на столе. Да что ты не велел пирога сделать?
   Но Обл‹омов›
   

     
7не слушал его. Он сидел, закрыв глаза, погруженный не то в дремоту, не то в задумчивость.
   

     
8Тарантьев пошел и опять вернулся.
   – А знаешь, что я придумал, – сказал он. – Ведь фрак-то можно достать: ты ушли куда-нибудь Захара минут на пять, а мы бы
   

     
9и взяли…
   – Нет, нет… – с нетерпением заговорил Обломов, [которого сильно начинало] измученный присутствием Тарантьева и утомленный его требованиями, бранью и криком. ‹л. 24›
   – [Экой скаред] Ну черт с тобой,
   

     
10[для н‹его›] – говорил Тарантьев, уходя, – для него хлопочешь, хлопочешь,
   

     
11
   79
   а он ничего не хочет сделать. А я к куме должен
   

     
1на Выборгскую сторону…
   С уходом Тарантьева в комнате водворилась ненарушимая тишина, не прерывавшаяся минут десять. Обломов был [утомлен и] расстроен и письмом старосты, напуган предстоящим переездом на квартиру и [измучен] раздосадован Тарантьевым. Алексеев был огорчен лишением
   

     
2целкового. Оба были недовольны. Наконец Обломов вздохнул:
   – [Жизнь] Не позавидует мне, кто знает мою жизнь… – сказал он.
   – Что же вы не пишете? – спросил Алексеев, – я бы вам перышко очинил.
   – Очините, да и, Бог с вами, подите,
   

     
3– сказал Обломов, – я уж один займусь, а вы ужо после перепишете.
   – Очень хорошо-с, – отвечал Алексеев,
   

     
4– в самом деле я помешаю еще как-нибудь. А я пойду
   

     
5скажу, чтоб нас не ждали в Екатерингоф-то. Прощайте, Илья Ильич.
   Но Илья Ильич не слушал его:
   

     
6он, подобрав ноги под себя, почти улегся в кресло и, подгорюнившись, погрузился не то в дремоту, не то в задумчивость. ‹л. 24 об.›
 

Гл‹ава›

 
   [Илья] Обломов, дворянин родом, губернский секретарь [родом] чином, безвыездно живет
   

     
7пятнадцатый год в Петербурге.
   Сначала, пока живы были его родители,
   

     
8он жил [скромно] в двух комнатах,
   

     
9[довольствуясь] имея при
   80
   себе только [слугу] вывезенного им из деревни слугу Захара.
   

     
1[Потом] Но по смерти родителей, когда он
   

     
2стал единственным обладателем трехсот пятидесяти душ, доставшихся ему в наследство
   

     
3в одной из отдаленных губерний, [чуть-чуть] чуть не в Азии,‹л. 25›
   

     
4он вместо
   81
   пяти начал получать
   

     
1до двенадцати тысяч рублей дохода.
   

     
2Тогда и жизнь его приняла другие, более широкие размеры. Он нанял [довольно] большую квартиру, прибавил к своему штату еще повара и лакея и завел было пару лошадей. [Тогда он был мо‹лод›] Тогда еще он был молод и если [не был] нельзя сказать, чтоб был жив, то живее,
   

     
3[тогда] еще он [всё] был полон кое-каких
   

     
4стремлений, всё чего-то [ждал] [чего-то] надеялся, чего-то ждал и от судьбы,
   

     
5и от самого себя, всё [к чему-то] готовился к какому-то поприщу,
   

     
6или, лучше сказать, к нескольким ролям [он думал, что]. [Перв‹ою›] Самою важною [ролью] из них он считал, разумеется, роль в службе, что и было целию его приезда в Петербург. Потом он думал и о роли в свете,
   

     
7наконец, в отдаленной перспективе, на повороте с юности к зрелым летам, [ему ул‹ыбалось›] воображению его мелькало и улыбалось семейное счастие.
   

     
8Но [дни] странно:
   82
   дни [мель‹кали›] шли за днями, года сменялись годами,
   

     
1пушок сменился жесткой бородой,
   

     
2два луча
   

     
3глаз сменились двумя тусклыми точками, талия округлилась, волосы стали [падать] немилосердно лезть,
   

     
4стукнуло молодцу тридцать лет, а он
   

     
5всё еще стоял у [преддверия своих жела‹ний›] [у источника своих стремлений, то есть там же, где был десять лет назад] источника своих не то что мечтаний [но и законных стремлений], но возможных [стр‹емлений›] желаний и надежд,
   

     
6то есть там же, где был десять лет назад [так что и законные [желания], возможные [его] желания и надежды [обращались] превращались у него в мечты ]. [Дело в том, что] [Рисуя перспективу своей жизни, он не изучил своего характера, [как] а если и случилось ему ][всё] [Он всё еще составлял рисунок будущей] Но он всё сбирался и готовился начать жизнь, всё рисовал [только] в уме узор своей будущности [многое изменил, отбросил] и, конечно, с каждым мелькавшим над головой его годом должен был [многое] что-нибудь изменять и отбрасывать в этом узоре.
   К нему, кажется, не подкрадывалось сознание, что он был характера более созерцательного, нежели деятельного,
   

     
7что волнения, хлопоты всякого рода, вообще движение, не уживались с его вкусом и привычками.
   

     
8
   83
   А если иногда случай или необходимость и наталкивали [на них] Илью Ильича на заботы, то не приведи Бог,
   

     
1как грустно становилось ему от этого. Он вовсе не был из числа тех людей,
   

     
2которые всю сладость жизни видят в труде, всю сладость труда не в цели его, а опять в труде же.
   

     
3От этого главное поприще – служба – на первых порах озадачила его самым неприятным образом, ‹л. 25 об.›
   Воспитанный в недрах провинции среди кротких и теплых нравов и обычаев отчизны,
   

     
4переходя в течение двадцати лет из объятий в объятия [милых] родных, друзей и знакомых, он до того был проникнут семейным началом, что и будущая служба представлялась ему каким-то семейным [делом] занятием,
   

     
5вроде [вар‹енья›] [соленья огу‹рцов›] умолота, соленья огурцов, деланья варений, то [писания] записыванья в тетрадку прихода и расхода и т. п.
   

     
6Он полагал, что [дождь и слякоть] чиновники одного места составляют нечто вроде семьи между собою, дружной, тихой, неусыпно пекущейся
   

     
7о взаимном спокойствии и удовольствиях, [но как изумился] что [хождение] посещение присутственного места не есть
   

     
8[уж такая крайняя необходимость] такая привычка, которой надо придерживаться ежедневно, и что слякоть, жара или просто нерасположение всегда будут служить достаточными и законными предлогами к нехождению в присутствие.
   

     
9Но как изумился
   

     
10он, когда увидел, [что [каждый из чиновников
   84
   норовит] необходимость ]что надобно быть [зем‹летрясению›] по крайней мере землетрясению, чтоб не прийти здоровому чиновнику в должность,
   

     
1а землетрясений, как на грех, в Петербурге не бывает; наводнение, конечно, могло бы
   

     
2служить достаточным предлогом не прийти в должность,
   

     
3да редко бывает.
   

     
4Еще более огорчился
   

     
5Обломов, когда замелькали у него в глазах пакеты с надписью «нужное» и даже «весьма нужное», когда его заставляли делать разные справки, выписки, рыться в толстых делах
   

     
6и, главное, всё требовали скоро, все куда-то торопились, ни на чем не останавливались, [спустя] не успеют спустить одного, уж с яростью хватаются за другое дело – и конца этому нет.
   

     
7Раза два его поднимали ночью и заставляли писать,
   

     
8несколько раз доставали посредством курьера из гостей
   

     
9– всё это навело на него страх и скуку великую.
   

     
10
   О начальнике он слыхал у себя дома обыкновенно, что это отец подчиненных, и поэтому составил себе самое смеющееся [и теплое], самое семейное понятие об этом лице.
   

     
11Он его представлял себе чем-то вроде второго отца, который [не только всячески будет стараться] только и живет затем, чтобы
   

     
12за дело и не за дело, сплошь да рядом, [выпросить] награждать своих подчиненных и заботиться не только о их нуждах, но и об удовольствиях. Илья Ил‹ьич› думал, что начальник
   85
   до того входит в положение своего подчиненного, что заботливо расспросит иногда его, каково он почивал ночью, отчего у него мутны глаза и не болит ли у него голова. ‹л. 26› Но он жестоко разочаровался в первый же день своей службы. С приездом начальника начиналась беготня, суета, все смущались, все сбивали друг друга с ног, иные обдергивались, охорашивались,
   

     
1находя,
   

     
2что они недовольно хороши в этот день,
   

     
3чтоб показаться начальнику. А между тем начальник Ильи Ильича был действительно
   

     
4добрый и приятный в обхождении человек:
   

     
5[все его] [были его] подчиненные были как нельзя более довольны и [правда] не желали лучшего. Никто никогда не слыхал от него неприятного слова, ни крику, ни шуму; он никогда ничего не требует, а всё просит. Дело сделать – просит, в гости к себе – просит и под арест сесть – просит.
   

     
6Но все [особенно] ленивые или [чувств‹овавшие›] знавшие за собой какой-нибудь грешок подчиненные всё чего-то робели в присутствии этого начальника; они [говорили] на его ласковый вопрос отвечали не своим, а каким-то другим голосом, каким с прочими не говорили; у некоторых даже было по два и по три
   

     
7голоса в запасе, которые они меняли,
   

     
8смотря по обстоятельствам.
   

     
9И Илья Ильич вдруг оробел,
   

     
10сам не зная отчего, когда начальник входил в комнату.
   

     
11Ему казалось, что как только последний поведет взглядом по подчиненным, то вот все хором и грянут: «Ах, зачем мы, горемычные, родились на белый свет».
   

     
12[А начальник никогда и «ты»
   86
   87
   нико‹му›] Но если кто провинится из чиновников,
   

     
1то страху
   

     
2и конца не было. Позванный подчиненный
   

     
3шел с места быстро и бодро, топал ногами и сапогами [отчего все] и тем явно доказывал, что
   

     
4у него есть ноги и сапоги, как у всех. Но, подвигаясь к начальнику, он, кажется, постепенно терял это сознание, а вместе с сознанием и звук шагов, и шел всё медленнее и медленнее, желая никогда, никогда не дойти до рокового места, наконец подходил к начальнику уже как призрак, совсем неслышными шагами.
   

     
5Дыхание у него замирало, он обливался
   

     
6от страха п?том, [проникавшим] до волос, и
   

     
7просил, кажется, глазами прощения в своем существовании. ‹л. 26 об.›
   

     
8
    {Исстрадался Илья Ильич от одного страха на службе,
   

     
9не говоря о [беспр‹ерывном›] ежедневном хождении и беспрерывных трудах. Он приезжал домой, убитый страхом и усталостию. «Что это за жизнь, – говорил он, ложась на спину, – когда же придется пожить?» Он не мог понять, как
   

     
10другие проводят всю жизнь
   

     
11и многие еще добиваются
   

     
12случая попасть в число этих несчастливцев. Он служил с год, может быть, потянул
   

     
13бы как-нибудь и другой, но вскоре один случай ускорил его удаление с поприща [государственной] службы. Он при отправлении на почту бумаг отослал одну
   

     
14вместо Архангельска в Астрахань, а неважную бумагу, назначенную в Астрахань, отправил в Архангельск. Дело вскоре объяснилось: стали доискиваться виноватого. Все присутствие [задрожало]
   88
   трепетало при мысли о том, [какую мину сделает нача‹льник›] каким голосом начальник позовет к себе Обломова [и], какую мину сделает ему [и как‹им›], и все недоумевали, каким голосом ответит ему Илья Ильич. Такого голоса [в их понятиях] еще не было ни у кого, надо было создать новый, так как случай вышел совсем новый: примеров не было. Все товарищи и [непосре‹дственные›] ближайшие начальники смотрели [на Обломова] с состраданием на Обломова, помышляя о предстоящем ему свидании с начальником. [Наконец] Илья Ильич не выдержал одних [только] уже зловещих признаков, он бежал домой, сказался больным, а на другой день прислал просьбу об отставке. Так кончилась его государственная деятельность, и [он весь] с тех пор уже он начал помышлять о собственных делах, а вскоре потом, когда умерли отец и мать, он уже [предался] исключительно предался составлению плана управления своим имением. ‹л. 37› Ничто не мешало ему в этом [несмотря]. Редко [кому] самому строгому отшельнику удастся пользоваться таким уединением и тишиной, какая окружала Обломова. Когда у него были лошади, он еще любил выехать перед обедом прогуляться, заехать в Милютины лавки, купить что-нибудь лакомое к столу или посещал двух-трех знакомых в месяц.