Страница:
Далее мы рассмотрим «брахмачарью», последний компонент «ямы». Этот термин можно перевести как «благочестивая жизнь» или «воздержание».
Ещё из древнеиндийских Вед идёт представление о том, что семя является сосредоточением жизненной энергии человека. В некоторых поздних вариантах тантрической традиции так и говорилось: «сохраняющий семя» с помощью практики йоги. Ясно, что секс подразумевает большие энергетические затраты, и для тех, кто находится в процессе глубокого уравновешения, является мощным отклоняющим фактором. В Индии было исторически известно четыре вида брахмачаринов:
— савитри — когда после посвящения, приняв священный шнур, он обязан воздерживаться три дня;
— праджапатья — воздерживаться год после посвящения;
— брахмачари — от посвящения до окончания изучения Вед;
— найштхика — совершенное целомудрие.
Считается, что сексуальные желания не следует подавлять, правильным будет создание наилучших условий для их сублимации.
Вивекананда формулирует «брахмачарью» как целомудрие в мыслях, слове и деле, всегда и при всех условиях. Он всегда отличался бескомпромиссностью действий и суждений.
Проблема, пожалуй, состоит ещё и в том, что воздержание не должно разрушать других принципов «ямы». Когда человек мучительно борется с собою, что ему до йоги? Какой толк в том, что протопоп Аввакум держал руку над огнём, а толстовский отец Сергий, избегая соблазна, рубил на руке палец, нарушая принцип ахимсы самоистязанием?
Отказываться от земной любви следует, быть может, лишь уже обладая любовью божественной.
Почти все древние йогические тексты, комментарии к ним и учителя рекомендуют йогам, идущим «по полной программе», воздерживаться от секса, а Свами Шивананда даже советует не общаться с женщинами. Когда-то и Будда наставлял монахов: «Не разговаривай с женщиной, если придётся разговаривать — не гляди на неё, если придётся и глядеть — держись настороже».
С другой стороны, в индийской истории есть достаточное количество женских персонажей, которые посредством йоги достигли мудрости или даже святости. Широко известен «Храм Шестидесяти Четырёх йогинь», которые в давние времена в совершенстве овладели учением, вплоть до самадхи, хотя в индуистских традициях женский аскетизм не поощрялся.
Теперь мы переходим к обсуждению средств «ниямы», которая есть не что иное, как дальнейшее развитие учеником способности управлять собой. «Нияма» — культивирование определённых навыков и привычек, которые помогают практикующему в приобретении навыков интроспекции. Это дальнейшее воздействие на характер человека, который практикует йогу, через самодисциплину. Именно поэтому «нияма» имеет более личный характер, нежели «яма». Считалось, что для соблюдения требований или предписаний «ямы» можно удаляться в лес или в пещеру, чтобы избежать ситуаций соблазна. Но требования «ниямы» человек должен исполнять даже в полном одиночестве.
Строго говоря, выполнение упомянутых требований не относится к нравственным основам йоги. Скорее это выявление качеств характера, необходимых для успешного продвижения в ней. При первом взгляде можно подумать, что «яма» ведёт человека к альтруизму, а «нияма», напротив, делает «откат» в сторону эгоистичности. Это противоречие кажущееся. Просто «яма» и «нияма» определённым образом уравновешивают друг друга для избежания однобокости, чтобы воля не вырождалась в жестокость, сила не становилась грубостью, а ненасилие — самоуничтожением. Бестактная правдивость весьма напоминает хамство, нестяжательство может быть превращено в иждивенчество, воздержание — в предмет ярой гордости.
Итак, первое требование «ниямы» — «шауча» — значит «очищать» или «быть чистым». Это прямые действия по избавлению от загрязнения в разнообразных его аспектах. Большинство комментаторов трактует этап «шауча» как очищение тела и ума. Оно подразделяется на внешнее и внутреннее. Внешнее — это санация тела и окружающего его пространства с помощью различных приёмов, поддержание его в чистоте посредством омовений, принятие рекомендуемой для йога пищи, стирка одежды. Вивекананда заявил однозначно: «Неопрятный человек не может быть йогом».
Шри Йогендра утверждает: «Йогин по вере своей — духовное существо, однако это не мешает ему уделять необходимое внимание такому материальном аспекту своей жизни, как уход за телом. Каждый, кто по-настоящему занимается йогой, с самого начала должен чётко и недвусмысленно понять, что хорошее физическое состояние человека — это единственное надёжное средство достижения желаемого. Его первейшая обязанность — сохранение идеального здоровья через религиозную традицию здорового образа жизни...» (Шри Йогендра: «Личная гигиена йога», с.17).
В более поздней, по сравнению с традиционной йогой, Тантре существует пять видов очищения:
— деха или шарира шуддхи — очищение тела: шат карма и асана;
— нади шуддхи — очищение каналов «нади»: асана и пранаяма;
— манас шуддхи — очищение ума («Аджапа-джапа» либо, скажем, «Антара моуна»);
— чакра шуддхи — практика мудр и бандх;
— таттва (или бхута) шуддхи — последовательное «прокалывание» чакр, выполняемое в воображении.
Посредством очищения тела достигается шесть целей:
— избавление от болезней;
— очищение тела фактически;
— сохранение наивысших физических способностей;
— автоиммунизация;
— долголетие;
— нравственное и духовное просветление.
Кроме того, внутреннее очищение — «абхиантара» — достигается йогом посредством развития доброжелательности ко всему живому.
При таком подходе йога совершенно не совместима с курением, употреблением спиртного, наркотиков, лекарств, стимуляторов, тяжёлой пищи, а также с беспорядочным образом жизни.
Следующая часть «ниямы» — «сантоша» — «довольство существующим».
На Западе ощущение постоянной неудовлетворённости считается одним из двигателей прогресса, но на Востоке это всегда рассматривалось как отрицательное состояние. Подобная неудовлетворённость, в том числе и обращённая на себя, может принимать патологический характер и приводить к психическим заболеваниям, по поводу которых Свами Сатьянанда замечает: «Если ум болен, никакие занятия йогой невозможны». В том-то и особенность Индии, что индусы, согласно религиозным принципам или традиционному воспитанию, остаются в массе внутренне уравновешенными, невзирая ни на какие внешние коллизии. В них есть некий элемент самодостаточности, который значительно ограничивает появление и развитие злобы, ненависти, раздражения. Именно поэтому «критический радиус» возможной плотности населения у них значительно выше, и на полуострове Индостан свободно проживает уже больше миллиарда человек.
Конечно, быть удовлетворённым своим положением в жизни, каким бы оно ни было, это не для человека Запада! Тем не менее здесь есть над чем подумать, потому что постоянный страх не добиться результата, получить не то, что ожидал, заставляет человека технологической формации всё время быть в перенапряжении, лично контролируя множество жизненных событий и процессов от начала до конца. В то время, как наиболее рациональный принцип организации любых действий — грамотное создание условий, которые позволили бы тому, что происходит с какого-то момента времени, развиваться естественно, без непосредственного участия самого человека. Это великий принцип «действия недействием», который даёт возможность расслабляться по жизни, оставаясь в какие-то интервалы времени допустимо беззаботным. Именно на такую организацию работы с телом направлена и регулярная практика классической йоги, что приводит к «сантоше». В самой практике это выражается в том, что как бы у вас ни получались асаны либо пранаяма, вы постоянно должны быть чуть больше довольны тем, что получается, и немного меньше — тем, что пока не освоено как следует. Другими словами, всегда сохраняется позитивная установка, что очень важно.
«Сантоша» не имеет ничего общего с самодовольством. Это всего лишь положительная ориентация мировосприятия, напоминающая позицию традиционного оптимиста, который всегда считает, что мы живём в лучшем из миров, в то время как пессимист опасается, что это так и есть.
Видимо, отчасти уравновешивающим «сантошу» является «тапас». Смысл этого понятия абсолютно не совпадает с христианской аскезой, которая соблюдается для «усмирения плоти» и «угашения страстей». «Тапас» же зачастую связан с прямым самоистязанием и предпринимается чисто ради накопления силы. Он не есть принципиальный отказ, но напротив — наращивание резерва для возможно большего наслаждения. Посредством «тапаса» исторические и легендарные личности индийского пантеона принуждали богов повиноваться себе и выполнять свои желания. С понятием «тапаса» коррелирует «теджас» Упанишад, что переводится как «накал», блеск, великолепие. «Тапас» — это нечто, не очень ясное для европейца. Иногда «тапас» переводится как «жар» — подразумевается накопление энергии и сопутствующее этому ощущение в теле. Считают, что огнём «тапаса» сжигаются все недостатки и загрязнения — как ментальные и духовные, так и телесные.
Комментаторы «Йога-сутры» в основном трактуют «тапас» как способность неопределённо долгого восприятия противоположностей: жары и холода, голода и жажды, стояния и сидения, отсутствия речи и т.д. Свами Сатьянанда называет следующие виды «тапаса»:
— испытание тела жарой и холодом;
— пребывание у жаркого огня, чтобы тело стало худым и коричневым;
— пранаяма;
— голодание;
— сосредоточение на одной точке;
— молчание.
Принято считать, что подобной практикой из тела удаляются вредные вещества, оно становится выносливым и крепким, ум успокаивается и становится пригодным для созерцания. Посредством «тапаса» также достигаются «сиддхи», необычные, паранормальные способности.
В то же время можно вспомнить категорические требования «Гхеранда-самхиты»: «Тот, кто начинает осваивать йогу, не должен есть мало — не должен есть много, не должен спать мало — не должен спать много, не должен работать мало — не должен работать много... Желудок его не должен оставаться без еды дольше, чем на три часа». Иными словами, здесь выражено требование полного усреднения жизненных проявлений для новичка, которому в период адаптации к практике йоги следует избегать экстремального поведения, перегрузок, ситуаций, а также голодания, которое является средством «тапаса», именно тем экстремальным воздействием, которого начинающему и следует избегать.
«Тапас» также может быть «тамасическим», то есть бешеным и безрассудным, предпринятым себе во вред.
В согласованной системе составляющих частей «ниямы» определённый смысл возможным проявлениям «тапаса» придают «свадхьяя» и «ишварапранидхана», которые вместе с «тапасом» составляют «крийя-йогу». «Подвижничество, самообучение, упование на Ишвару есть йога действия» (Й. — С, 2.7).
«Свадхьяя» — «своё изучение», «изучение своего текста», то есть Вед. В наше время «свадхьяя» имеет в контексте йоги и более широкое толкование — «изучение себя». Но и при этом основой практики является повторение мантр и джапы — психотехники Тантры отличаются от методов классической йоги большим разнообразием приёмов. Свами Шивананда считал, что для ежедневной «свадхьяйи» достаточно чтения «Бхагавадгиты», что через священный текст мы так или иначе получаем необходимый контакт с Богом.
Теперь следует обсудить последнее требование «ниямы» — «ишвара-пранидхана», преданность божеству. Индийские религиозные авторитеты трактуют эту часть «ниямы» как «преданность Богу, покорность Богу, посвящение себя Богу, поклонение Богу, установление Бога мотивом всех человеческих действий», а также как «ощущение всеприсутствия Бога».
Вопрос о связи йоги с идеей Бога требует особо деликатного подхода. Радхакришнан в своей работе замечает: «Бога Патанджали нелегко описать» (И.Ф. т.2, 326). И далее: «Личный Бог философии йоги очень слабо связан с остальной системой. Преданность Богу является только вспомогательным средством для достижения конечного освобождения. Бог представляет собой только особое „Я“, а не творца и охранителя Вселенной. Ишвара облегчает достижение освобождения, но не дарит его непосредственно. Такое понимание Ишвары является, конечно, неудовлетворительным, и мы не можем не сказать, что философия йоги ввела понятие бога только для того, чтобы быть модной и привлекать умы людей» (И.Ф. т.2, 328).
Но, с другой стороны, Виджнянабхикшу утверждал: «Из всех видов сознательного созерцания созерцание высшего Божества считается наиважнейшим», — и это позволяет квалифицировать его точку зрения как полностью аналогичную позиции Отцов христианской Церкви.
В «Йога-сутрах» принцип «ишвара-пранидхана» указывается как наилучшее средство достижения самадхи.
Всё это говорится о йоге в рамках индийского религиозного мировоззрения. Но нам, как представителям христианской культуры, немаловажно учитывать отношение к йоге Русской православной Церкви, которое, к сожалению, отличается полным сумбуром и крайней предвзятостью.
Предварительно сформулируем определение предмета религии. Убеждения народной массы выражают коллективную веру, а под религией, очевидно, подразумевается связь индивида с какими-то неопределёнными, метафизическими факторами внеземного происхождения. Убеждения — это нечто, предназначенное для мира в целом, это символ веры. Смысл же и цель религии — непосредственная связь человека с Богом, как это декларируется в массовом христианстве. Или, скажем, в достижении спасения у буддистов. Вопрос наличия либо отсутствия Бога будет, очевидно, всегда мучить нас, и необходимо научиться жить, не имея на него достаточно убедительного ответа. Либо иметь личные ответы, позволяющие жить, что мы и видим в случае наличия у человека религиозной веры.
Вероучение — это то, что так или иначе связано с официальной церковью, и объединяет огромное количество людей, следовательно — явление социальное. И сегодня оно не способно обеспечить человеку развитых стран прочную основу бытия. Чтобы получить её, субъект должен быть лично связан с силой, не принадлежащей этому миру. Только внутреннее ощущение личной связи с чем-то высшим способно защитить человека от растворения в безликой массе. С другой стороны, религия есть свойственная многим людям инстинктивная позиция мироощущения, проявления которой видны во всей истории человечества. Цель всех религий — сохранение психического равновесия и такой социальной стабильности, при которой статус любой официальной церкви был бы наиболее гарантированным.
Юнг утверждает, что именно бессознательное человека является средой, из которой возникают религиозные ощущения, и с ним нельзя не согласиться.
Что такое вера? Очевидно, это состояние, которое, однажды возникнув, поддерживает само себя, самовоспроизводится. Верить можно только в то, что невозможно доказать, в том числе логически. «И Сын Божий умер — это достойно веры, ибо абсурдно. И погребенный, он воскрес, это не подлежит сомнению, ибо это невозможно» (Тертуллиан).
Диакон Андрей Кураев, нынешний беспощадный полпред русской православной Церкви в борьбе с иноверцами, эдакая современная «домини канес», высказывается весьма противоречиво: «Логическое „тат твам аси“ адекватно реальному опыту любого (значит, и христианского в том числе!) созерцательного подвижничества».
Но в то же время, внутренний свет, который видит созерцатель, есть «тварное свечение ума», а православие, утверждает Кураев, отличает этот неистинный свет от не-тварного Света Божества.
«И здесь — важнейшая грань, непроходимо разделяющая христианский опыт и опыт языческий. Человек не есть частица Божества, Бог не есть высшая структура человеческой души» («Сатанизм для интеллигенции», т.2,140-150).
Далее находим: «...Свет, который созерцают йоги и оккультисты, не есть Божественный...» (там же, 259).
«...Йогический путь антропологически, архетипически чужд нашей средиземноморской культуре» (там же, 205).
«Единственная известная мне сегодня современная богословская работа, посвящённая критическому сопоставлению теософии и христианства, принадлежит как раз священнослужителю Армянской Апостольской Церкви архимандриту Паркеву Мартиросяну. Он сам в молодости практиковал теософию и йогу» (там же, т.2,118).
Лихие, надо сказать, выводы делает господин Кураев в итоге своей словесной эквилибристики. «Тат твам аси» в йоге, по его словам, адекватно опыту любого созерцательного подвижничества. Следовательно — и христианского в том числе. Значит, «свечение» наблюдается и в йогическом, и в христианском опыте. Но православие якобы в отличие от йоги, автоматически отличает Свет Божества от духовного, но всё же тварного свечения ума. Языческая мистика этот свет считает конечной инстанцией, тогда как православие — лишь промежуточной.
Что же получается? Христианин-мистик способен видеть свет истинный и неистинный и знает способ, как отличить первое от второго. А мистик-йог, во-первых, если и видит свет, то обязательно ложный, и другого, следовательно, видеть не способен. И потому, во-вторых, обязательно принимает прелесть за истину.
Это уже отдаёт прямо-таки махровым конфессиональным расизмом. Почему вдруг христианин способен видеть подлинный духовный свет, а йог — нет? Уж не потому ли, что истинное способен видеть только христианин? А йоги, кстати, досконально разобрались со всеми мыслимыми видами созерцаемого света ещё за тысячи лет до возникновения христианства. И уж за это время у них, наверное, было чуть больше возможностей определить, что является истинным, а что — нет. Опыт йоги и христианства разделяют десятки веков, и в пику господину Кураеву можно свободно заявить что какая-то пара тысяч лет существования христианства — вообще не срок для того, чтобы успеть научиться отличать истинное от ложного.
Следующий момент, вызывающий большие сомнения в объективности диакона, состоит в том, что он с маниакальным упорством помещает на одну доску йогу и оккультизм, хотя, подробно препарируя «Живую этику», он не мог не понимать, что Рерихи имеют такое же отношение к классической традиции йоги, как сам Кураев — к Рерихам, Рерихи просто и откровенно присвоили йогическую и вообще восточную терминологию эзотерики, спекулируя ею с присущими им беззастенчивостью и размахом.
Вообще Кураев явно неравнодушен, чтобы не сказать больше, к индийской философии, святости и её представителям. Приведу его характерный пассаж образца тысяча девятьсот девяносто четвёртого года: «Проститутке из „Метрополя“ проще войти в Царство Христово, чем гималайскому отшельнику» («Облики неоязычества», М, МНПО Буква, с.53).
Как тут уместно не вспомнить замечательную фразу: «Иисус возвещал Царство Божие, а пришла Церковь» (Е.В.Барабанов, «Новая политическая теология И.Б. Меца и Ю. Мольтмана», «Вопросы философии», №9, 1990, с.76 — 82).
В то же время Юнг, говоря о проблематичности применения йоги человеком западного склада, высказывал это только как своё частное мнение, отмечая: «Всё дело в том, что жизненные условия, создавшиеся на Западе, мешают субъекту грамотно практиковать йогу» («Йога и Запад», 1994, с.38). Учитывая, что традиционная йога на самом деле исторически не имеет никакой реальной связи с религией (см. приведённое выше авторитетное мнение С. Радхакришнана), непонятно, почему дьякон Кураев даёт йоге вообще, безо всякого разбора, такой афронт. Может, он просто недостаточно владеет предметом, о котором идёт речь, и все разновидности йоги, в том числе и сегодняшние её реформаторские направления, выдающие себя за классическую йогу, для него на одно лицо? В таком случае остаётся только повторить слова Жванецкого, обращая их на качество проведённого Кураевым обширного исследования о Рерихах, в частности йоги: «Тщательней надо, ребята!»
Я позволю себе также сослаться на глубоко верующего человека, каким был К.Г. Юнг, и приведу его высказывания о христианской Церкви (пусть не о православной, всё равно аналогия полная):
«Пока ещё слишком рано (рано ли?) говорить о том, какие могут быть последствия общего признания гибельной аналогии между Государственной религией марксистов и Государственной религией Церкви. Абсолютистская претензия на то, что Божье царство может быть представлено человеком, печально напоминает «божественность» государства, а нравственный вывод, сделанный Игнатием Лойолой, исходя из авторитета церкви («цель оправдывает средства»), служит чрезвычайно опасным оправданием лжи, как инструмента политики. И Церковь, и марксизм требуют безоговорочной веры, тем самым ограничивая свободу человека, одно ограничивает его свободу в отношениях с Богом, другое — с Государством, вырывая, таким образом, могилу индивидуальности» («Синхронистичность», 75-76).
«Церкви допускают важность индивида только тогда, когда он признает их догмы...» (там же, 81).
Сегодня ситуация характерна тем, что Русская православная Церковь стремится взять своеобразный реванш за десятилетия униженности и забвения. Но поскольку люди в её структурах остались те же самые, что и вовне, то, конечно же, методы решения всех проблем из коммунистического прошлого переносятся в настоящее и будущее. «Давили нас, теперь будем давить мы». И вот уже в Севастополе некий отец Георгий, вполне успешно сотрудничающий с местной мафией, что ни для кого не является секретом, в своих проповедях и приватных высказываниях беспощадно клеймит йогу, которая якобы «пришла от сатаны». И дьякон Кураев незаметно норовит пристроить древнейшую дохристианскую традицию рядом с Блаватской и Рерихами, накрывая навесным огнём критики всё единовременно.
Зря стараетесь, господа! Традиционная йога сегодня не претендует в России на души людей, она занимается только телом и проблемами психосоматического равновесия. Если бы христианство всегда помогало людям, разве могла бы та же йога прижиться в России? Или даже проникнуть в неё? Поэтому стоит хорошенько запомнить по-своему мудрый девиз исмаилитов: «Люби свою веру, но не осуждай другие» (воспринимаемый, конечно, как доброжелательные и непредвзятые взаимоотношения, коммуникацию, но не как призыв ко всеобщему братанию с такими, например, жуткими формами проявления общественного сознания, как «Ананда марга», «Живая этика», «Академия йоги», «гуру Ар Сантэма», и т.д.).
Безусловно, человек не только «мыслящая машина», как сказал когда-то Станислав Лем, но и верящая, потому что он всегда действует в условиях недостатка информации. Поскольку последняя никогда не может быть полной, вера является необходимым дополнением к уже известному, позволяя переходить к действию. Как известно, вера может исцелить человека, но не в состоянии помочь ему подняться в воздух без специальных приспособлений. Как и в случае текста, где именно определённое количество энтропии обеспечивает информационный смысл, «процент» веры в жизни и деятельности человека должен быть оптимальным. Вера и знание должны быть взаимодополняющими принципами бытия, подобно двум полушариям мозга, когда в зависимости от ситуации модус каждого попеременно «берёт верх» для принятия наиболее адекватных решений.
Но как только вера объявляет себя главной, это сразу же перестаёт принципиально отличаться от слишком хорошо знакомой нам ситуации, при которой главным себя назначало полное безверие.
В завершение, снова отмечая достойную сожаления предвзятость в отношении к йоге в целом (и не только к ней одной) официоза Русской православной Церкви и всё же надеясь на победу в этом деле здравого смысла, напомню замечательные слова апостола: «Всё испытывай, лучшего придерживайся».
Этика йоги II
Ещё из древнеиндийских Вед идёт представление о том, что семя является сосредоточением жизненной энергии человека. В некоторых поздних вариантах тантрической традиции так и говорилось: «сохраняющий семя» с помощью практики йоги. Ясно, что секс подразумевает большие энергетические затраты, и для тех, кто находится в процессе глубокого уравновешения, является мощным отклоняющим фактором. В Индии было исторически известно четыре вида брахмачаринов:
— савитри — когда после посвящения, приняв священный шнур, он обязан воздерживаться три дня;
— праджапатья — воздерживаться год после посвящения;
— брахмачари — от посвящения до окончания изучения Вед;
— найштхика — совершенное целомудрие.
Считается, что сексуальные желания не следует подавлять, правильным будет создание наилучших условий для их сублимации.
Вивекананда формулирует «брахмачарью» как целомудрие в мыслях, слове и деле, всегда и при всех условиях. Он всегда отличался бескомпромиссностью действий и суждений.
Проблема, пожалуй, состоит ещё и в том, что воздержание не должно разрушать других принципов «ямы». Когда человек мучительно борется с собою, что ему до йоги? Какой толк в том, что протопоп Аввакум держал руку над огнём, а толстовский отец Сергий, избегая соблазна, рубил на руке палец, нарушая принцип ахимсы самоистязанием?
Отказываться от земной любви следует, быть может, лишь уже обладая любовью божественной.
Почти все древние йогические тексты, комментарии к ним и учителя рекомендуют йогам, идущим «по полной программе», воздерживаться от секса, а Свами Шивананда даже советует не общаться с женщинами. Когда-то и Будда наставлял монахов: «Не разговаривай с женщиной, если придётся разговаривать — не гляди на неё, если придётся и глядеть — держись настороже».
С другой стороны, в индийской истории есть достаточное количество женских персонажей, которые посредством йоги достигли мудрости или даже святости. Широко известен «Храм Шестидесяти Четырёх йогинь», которые в давние времена в совершенстве овладели учением, вплоть до самадхи, хотя в индуистских традициях женский аскетизм не поощрялся.
Теперь мы переходим к обсуждению средств «ниямы», которая есть не что иное, как дальнейшее развитие учеником способности управлять собой. «Нияма» — культивирование определённых навыков и привычек, которые помогают практикующему в приобретении навыков интроспекции. Это дальнейшее воздействие на характер человека, который практикует йогу, через самодисциплину. Именно поэтому «нияма» имеет более личный характер, нежели «яма». Считалось, что для соблюдения требований или предписаний «ямы» можно удаляться в лес или в пещеру, чтобы избежать ситуаций соблазна. Но требования «ниямы» человек должен исполнять даже в полном одиночестве.
Строго говоря, выполнение упомянутых требований не относится к нравственным основам йоги. Скорее это выявление качеств характера, необходимых для успешного продвижения в ней. При первом взгляде можно подумать, что «яма» ведёт человека к альтруизму, а «нияма», напротив, делает «откат» в сторону эгоистичности. Это противоречие кажущееся. Просто «яма» и «нияма» определённым образом уравновешивают друг друга для избежания однобокости, чтобы воля не вырождалась в жестокость, сила не становилась грубостью, а ненасилие — самоуничтожением. Бестактная правдивость весьма напоминает хамство, нестяжательство может быть превращено в иждивенчество, воздержание — в предмет ярой гордости.
Итак, первое требование «ниямы» — «шауча» — значит «очищать» или «быть чистым». Это прямые действия по избавлению от загрязнения в разнообразных его аспектах. Большинство комментаторов трактует этап «шауча» как очищение тела и ума. Оно подразделяется на внешнее и внутреннее. Внешнее — это санация тела и окружающего его пространства с помощью различных приёмов, поддержание его в чистоте посредством омовений, принятие рекомендуемой для йога пищи, стирка одежды. Вивекананда заявил однозначно: «Неопрятный человек не может быть йогом».
Шри Йогендра утверждает: «Йогин по вере своей — духовное существо, однако это не мешает ему уделять необходимое внимание такому материальном аспекту своей жизни, как уход за телом. Каждый, кто по-настоящему занимается йогой, с самого начала должен чётко и недвусмысленно понять, что хорошее физическое состояние человека — это единственное надёжное средство достижения желаемого. Его первейшая обязанность — сохранение идеального здоровья через религиозную традицию здорового образа жизни...» (Шри Йогендра: «Личная гигиена йога», с.17).
В более поздней, по сравнению с традиционной йогой, Тантре существует пять видов очищения:
— деха или шарира шуддхи — очищение тела: шат карма и асана;
— нади шуддхи — очищение каналов «нади»: асана и пранаяма;
— манас шуддхи — очищение ума («Аджапа-джапа» либо, скажем, «Антара моуна»);
— чакра шуддхи — практика мудр и бандх;
— таттва (или бхута) шуддхи — последовательное «прокалывание» чакр, выполняемое в воображении.
Посредством очищения тела достигается шесть целей:
— избавление от болезней;
— очищение тела фактически;
— сохранение наивысших физических способностей;
— автоиммунизация;
— долголетие;
— нравственное и духовное просветление.
Кроме того, внутреннее очищение — «абхиантара» — достигается йогом посредством развития доброжелательности ко всему живому.
При таком подходе йога совершенно не совместима с курением, употреблением спиртного, наркотиков, лекарств, стимуляторов, тяжёлой пищи, а также с беспорядочным образом жизни.
Следующая часть «ниямы» — «сантоша» — «довольство существующим».
На Западе ощущение постоянной неудовлетворённости считается одним из двигателей прогресса, но на Востоке это всегда рассматривалось как отрицательное состояние. Подобная неудовлетворённость, в том числе и обращённая на себя, может принимать патологический характер и приводить к психическим заболеваниям, по поводу которых Свами Сатьянанда замечает: «Если ум болен, никакие занятия йогой невозможны». В том-то и особенность Индии, что индусы, согласно религиозным принципам или традиционному воспитанию, остаются в массе внутренне уравновешенными, невзирая ни на какие внешние коллизии. В них есть некий элемент самодостаточности, который значительно ограничивает появление и развитие злобы, ненависти, раздражения. Именно поэтому «критический радиус» возможной плотности населения у них значительно выше, и на полуострове Индостан свободно проживает уже больше миллиарда человек.
Конечно, быть удовлетворённым своим положением в жизни, каким бы оно ни было, это не для человека Запада! Тем не менее здесь есть над чем подумать, потому что постоянный страх не добиться результата, получить не то, что ожидал, заставляет человека технологической формации всё время быть в перенапряжении, лично контролируя множество жизненных событий и процессов от начала до конца. В то время, как наиболее рациональный принцип организации любых действий — грамотное создание условий, которые позволили бы тому, что происходит с какого-то момента времени, развиваться естественно, без непосредственного участия самого человека. Это великий принцип «действия недействием», который даёт возможность расслабляться по жизни, оставаясь в какие-то интервалы времени допустимо беззаботным. Именно на такую организацию работы с телом направлена и регулярная практика классической йоги, что приводит к «сантоше». В самой практике это выражается в том, что как бы у вас ни получались асаны либо пранаяма, вы постоянно должны быть чуть больше довольны тем, что получается, и немного меньше — тем, что пока не освоено как следует. Другими словами, всегда сохраняется позитивная установка, что очень важно.
«Сантоша» не имеет ничего общего с самодовольством. Это всего лишь положительная ориентация мировосприятия, напоминающая позицию традиционного оптимиста, который всегда считает, что мы живём в лучшем из миров, в то время как пессимист опасается, что это так и есть.
Видимо, отчасти уравновешивающим «сантошу» является «тапас». Смысл этого понятия абсолютно не совпадает с христианской аскезой, которая соблюдается для «усмирения плоти» и «угашения страстей». «Тапас» же зачастую связан с прямым самоистязанием и предпринимается чисто ради накопления силы. Он не есть принципиальный отказ, но напротив — наращивание резерва для возможно большего наслаждения. Посредством «тапаса» исторические и легендарные личности индийского пантеона принуждали богов повиноваться себе и выполнять свои желания. С понятием «тапаса» коррелирует «теджас» Упанишад, что переводится как «накал», блеск, великолепие. «Тапас» — это нечто, не очень ясное для европейца. Иногда «тапас» переводится как «жар» — подразумевается накопление энергии и сопутствующее этому ощущение в теле. Считают, что огнём «тапаса» сжигаются все недостатки и загрязнения — как ментальные и духовные, так и телесные.
Комментаторы «Йога-сутры» в основном трактуют «тапас» как способность неопределённо долгого восприятия противоположностей: жары и холода, голода и жажды, стояния и сидения, отсутствия речи и т.д. Свами Сатьянанда называет следующие виды «тапаса»:
— испытание тела жарой и холодом;
— пребывание у жаркого огня, чтобы тело стало худым и коричневым;
— пранаяма;
— голодание;
— сосредоточение на одной точке;
— молчание.
Принято считать, что подобной практикой из тела удаляются вредные вещества, оно становится выносливым и крепким, ум успокаивается и становится пригодным для созерцания. Посредством «тапаса» также достигаются «сиддхи», необычные, паранормальные способности.
В то же время можно вспомнить категорические требования «Гхеранда-самхиты»: «Тот, кто начинает осваивать йогу, не должен есть мало — не должен есть много, не должен спать мало — не должен спать много, не должен работать мало — не должен работать много... Желудок его не должен оставаться без еды дольше, чем на три часа». Иными словами, здесь выражено требование полного усреднения жизненных проявлений для новичка, которому в период адаптации к практике йоги следует избегать экстремального поведения, перегрузок, ситуаций, а также голодания, которое является средством «тапаса», именно тем экстремальным воздействием, которого начинающему и следует избегать.
«Тапас» также может быть «тамасическим», то есть бешеным и безрассудным, предпринятым себе во вред.
В согласованной системе составляющих частей «ниямы» определённый смысл возможным проявлениям «тапаса» придают «свадхьяя» и «ишварапранидхана», которые вместе с «тапасом» составляют «крийя-йогу». «Подвижничество, самообучение, упование на Ишвару есть йога действия» (Й. — С, 2.7).
«Свадхьяя» — «своё изучение», «изучение своего текста», то есть Вед. В наше время «свадхьяя» имеет в контексте йоги и более широкое толкование — «изучение себя». Но и при этом основой практики является повторение мантр и джапы — психотехники Тантры отличаются от методов классической йоги большим разнообразием приёмов. Свами Шивананда считал, что для ежедневной «свадхьяйи» достаточно чтения «Бхагавадгиты», что через священный текст мы так или иначе получаем необходимый контакт с Богом.
Теперь следует обсудить последнее требование «ниямы» — «ишвара-пранидхана», преданность божеству. Индийские религиозные авторитеты трактуют эту часть «ниямы» как «преданность Богу, покорность Богу, посвящение себя Богу, поклонение Богу, установление Бога мотивом всех человеческих действий», а также как «ощущение всеприсутствия Бога».
Вопрос о связи йоги с идеей Бога требует особо деликатного подхода. Радхакришнан в своей работе замечает: «Бога Патанджали нелегко описать» (И.Ф. т.2, 326). И далее: «Личный Бог философии йоги очень слабо связан с остальной системой. Преданность Богу является только вспомогательным средством для достижения конечного освобождения. Бог представляет собой только особое „Я“, а не творца и охранителя Вселенной. Ишвара облегчает достижение освобождения, но не дарит его непосредственно. Такое понимание Ишвары является, конечно, неудовлетворительным, и мы не можем не сказать, что философия йоги ввела понятие бога только для того, чтобы быть модной и привлекать умы людей» (И.Ф. т.2, 328).
Но, с другой стороны, Виджнянабхикшу утверждал: «Из всех видов сознательного созерцания созерцание высшего Божества считается наиважнейшим», — и это позволяет квалифицировать его точку зрения как полностью аналогичную позиции Отцов христианской Церкви.
В «Йога-сутрах» принцип «ишвара-пранидхана» указывается как наилучшее средство достижения самадхи.
Всё это говорится о йоге в рамках индийского религиозного мировоззрения. Но нам, как представителям христианской культуры, немаловажно учитывать отношение к йоге Русской православной Церкви, которое, к сожалению, отличается полным сумбуром и крайней предвзятостью.
Предварительно сформулируем определение предмета религии. Убеждения народной массы выражают коллективную веру, а под религией, очевидно, подразумевается связь индивида с какими-то неопределёнными, метафизическими факторами внеземного происхождения. Убеждения — это нечто, предназначенное для мира в целом, это символ веры. Смысл же и цель религии — непосредственная связь человека с Богом, как это декларируется в массовом христианстве. Или, скажем, в достижении спасения у буддистов. Вопрос наличия либо отсутствия Бога будет, очевидно, всегда мучить нас, и необходимо научиться жить, не имея на него достаточно убедительного ответа. Либо иметь личные ответы, позволяющие жить, что мы и видим в случае наличия у человека религиозной веры.
Вероучение — это то, что так или иначе связано с официальной церковью, и объединяет огромное количество людей, следовательно — явление социальное. И сегодня оно не способно обеспечить человеку развитых стран прочную основу бытия. Чтобы получить её, субъект должен быть лично связан с силой, не принадлежащей этому миру. Только внутреннее ощущение личной связи с чем-то высшим способно защитить человека от растворения в безликой массе. С другой стороны, религия есть свойственная многим людям инстинктивная позиция мироощущения, проявления которой видны во всей истории человечества. Цель всех религий — сохранение психического равновесия и такой социальной стабильности, при которой статус любой официальной церкви был бы наиболее гарантированным.
Юнг утверждает, что именно бессознательное человека является средой, из которой возникают религиозные ощущения, и с ним нельзя не согласиться.
Что такое вера? Очевидно, это состояние, которое, однажды возникнув, поддерживает само себя, самовоспроизводится. Верить можно только в то, что невозможно доказать, в том числе логически. «И Сын Божий умер — это достойно веры, ибо абсурдно. И погребенный, он воскрес, это не подлежит сомнению, ибо это невозможно» (Тертуллиан).
Диакон Андрей Кураев, нынешний беспощадный полпред русской православной Церкви в борьбе с иноверцами, эдакая современная «домини канес», высказывается весьма противоречиво: «Логическое „тат твам аси“ адекватно реальному опыту любого (значит, и христианского в том числе!) созерцательного подвижничества».
Но в то же время, внутренний свет, который видит созерцатель, есть «тварное свечение ума», а православие, утверждает Кураев, отличает этот неистинный свет от не-тварного Света Божества.
«И здесь — важнейшая грань, непроходимо разделяющая христианский опыт и опыт языческий. Человек не есть частица Божества, Бог не есть высшая структура человеческой души» («Сатанизм для интеллигенции», т.2,140-150).
Далее находим: «...Свет, который созерцают йоги и оккультисты, не есть Божественный...» (там же, 259).
«...Йогический путь антропологически, архетипически чужд нашей средиземноморской культуре» (там же, 205).
«Единственная известная мне сегодня современная богословская работа, посвящённая критическому сопоставлению теософии и христианства, принадлежит как раз священнослужителю Армянской Апостольской Церкви архимандриту Паркеву Мартиросяну. Он сам в молодости практиковал теософию и йогу» (там же, т.2,118).
Лихие, надо сказать, выводы делает господин Кураев в итоге своей словесной эквилибристики. «Тат твам аси» в йоге, по его словам, адекватно опыту любого созерцательного подвижничества. Следовательно — и христианского в том числе. Значит, «свечение» наблюдается и в йогическом, и в христианском опыте. Но православие якобы в отличие от йоги, автоматически отличает Свет Божества от духовного, но всё же тварного свечения ума. Языческая мистика этот свет считает конечной инстанцией, тогда как православие — лишь промежуточной.
Что же получается? Христианин-мистик способен видеть свет истинный и неистинный и знает способ, как отличить первое от второго. А мистик-йог, во-первых, если и видит свет, то обязательно ложный, и другого, следовательно, видеть не способен. И потому, во-вторых, обязательно принимает прелесть за истину.
Это уже отдаёт прямо-таки махровым конфессиональным расизмом. Почему вдруг христианин способен видеть подлинный духовный свет, а йог — нет? Уж не потому ли, что истинное способен видеть только христианин? А йоги, кстати, досконально разобрались со всеми мыслимыми видами созерцаемого света ещё за тысячи лет до возникновения христианства. И уж за это время у них, наверное, было чуть больше возможностей определить, что является истинным, а что — нет. Опыт йоги и христианства разделяют десятки веков, и в пику господину Кураеву можно свободно заявить что какая-то пара тысяч лет существования христианства — вообще не срок для того, чтобы успеть научиться отличать истинное от ложного.
Следующий момент, вызывающий большие сомнения в объективности диакона, состоит в том, что он с маниакальным упорством помещает на одну доску йогу и оккультизм, хотя, подробно препарируя «Живую этику», он не мог не понимать, что Рерихи имеют такое же отношение к классической традиции йоги, как сам Кураев — к Рерихам, Рерихи просто и откровенно присвоили йогическую и вообще восточную терминологию эзотерики, спекулируя ею с присущими им беззастенчивостью и размахом.
Вообще Кураев явно неравнодушен, чтобы не сказать больше, к индийской философии, святости и её представителям. Приведу его характерный пассаж образца тысяча девятьсот девяносто четвёртого года: «Проститутке из „Метрополя“ проще войти в Царство Христово, чем гималайскому отшельнику» («Облики неоязычества», М, МНПО Буква, с.53).
Как тут уместно не вспомнить замечательную фразу: «Иисус возвещал Царство Божие, а пришла Церковь» (Е.В.Барабанов, «Новая политическая теология И.Б. Меца и Ю. Мольтмана», «Вопросы философии», №9, 1990, с.76 — 82).
В то же время Юнг, говоря о проблематичности применения йоги человеком западного склада, высказывал это только как своё частное мнение, отмечая: «Всё дело в том, что жизненные условия, создавшиеся на Западе, мешают субъекту грамотно практиковать йогу» («Йога и Запад», 1994, с.38). Учитывая, что традиционная йога на самом деле исторически не имеет никакой реальной связи с религией (см. приведённое выше авторитетное мнение С. Радхакришнана), непонятно, почему дьякон Кураев даёт йоге вообще, безо всякого разбора, такой афронт. Может, он просто недостаточно владеет предметом, о котором идёт речь, и все разновидности йоги, в том числе и сегодняшние её реформаторские направления, выдающие себя за классическую йогу, для него на одно лицо? В таком случае остаётся только повторить слова Жванецкого, обращая их на качество проведённого Кураевым обширного исследования о Рерихах, в частности йоги: «Тщательней надо, ребята!»
Я позволю себе также сослаться на глубоко верующего человека, каким был К.Г. Юнг, и приведу его высказывания о христианской Церкви (пусть не о православной, всё равно аналогия полная):
«Пока ещё слишком рано (рано ли?) говорить о том, какие могут быть последствия общего признания гибельной аналогии между Государственной религией марксистов и Государственной религией Церкви. Абсолютистская претензия на то, что Божье царство может быть представлено человеком, печально напоминает «божественность» государства, а нравственный вывод, сделанный Игнатием Лойолой, исходя из авторитета церкви («цель оправдывает средства»), служит чрезвычайно опасным оправданием лжи, как инструмента политики. И Церковь, и марксизм требуют безоговорочной веры, тем самым ограничивая свободу человека, одно ограничивает его свободу в отношениях с Богом, другое — с Государством, вырывая, таким образом, могилу индивидуальности» («Синхронистичность», 75-76).
«Церкви допускают важность индивида только тогда, когда он признает их догмы...» (там же, 81).
Сегодня ситуация характерна тем, что Русская православная Церковь стремится взять своеобразный реванш за десятилетия униженности и забвения. Но поскольку люди в её структурах остались те же самые, что и вовне, то, конечно же, методы решения всех проблем из коммунистического прошлого переносятся в настоящее и будущее. «Давили нас, теперь будем давить мы». И вот уже в Севастополе некий отец Георгий, вполне успешно сотрудничающий с местной мафией, что ни для кого не является секретом, в своих проповедях и приватных высказываниях беспощадно клеймит йогу, которая якобы «пришла от сатаны». И дьякон Кураев незаметно норовит пристроить древнейшую дохристианскую традицию рядом с Блаватской и Рерихами, накрывая навесным огнём критики всё единовременно.
Зря стараетесь, господа! Традиционная йога сегодня не претендует в России на души людей, она занимается только телом и проблемами психосоматического равновесия. Если бы христианство всегда помогало людям, разве могла бы та же йога прижиться в России? Или даже проникнуть в неё? Поэтому стоит хорошенько запомнить по-своему мудрый девиз исмаилитов: «Люби свою веру, но не осуждай другие» (воспринимаемый, конечно, как доброжелательные и непредвзятые взаимоотношения, коммуникацию, но не как призыв ко всеобщему братанию с такими, например, жуткими формами проявления общественного сознания, как «Ананда марга», «Живая этика», «Академия йоги», «гуру Ар Сантэма», и т.д.).
Безусловно, человек не только «мыслящая машина», как сказал когда-то Станислав Лем, но и верящая, потому что он всегда действует в условиях недостатка информации. Поскольку последняя никогда не может быть полной, вера является необходимым дополнением к уже известному, позволяя переходить к действию. Как известно, вера может исцелить человека, но не в состоянии помочь ему подняться в воздух без специальных приспособлений. Как и в случае текста, где именно определённое количество энтропии обеспечивает информационный смысл, «процент» веры в жизни и деятельности человека должен быть оптимальным. Вера и знание должны быть взаимодополняющими принципами бытия, подобно двум полушариям мозга, когда в зависимости от ситуации модус каждого попеременно «берёт верх» для принятия наиболее адекватных решений.
Но как только вера объявляет себя главной, это сразу же перестаёт принципиально отличаться от слишком хорошо знакомой нам ситуации, при которой главным себя назначало полное безверие.
В завершение, снова отмечая достойную сожаления предвзятость в отношении к йоге в целом (и не только к ней одной) официоза Русской православной Церкви и всё же надеясь на победу в этом деле здравого смысла, напомню замечательные слова апостола: «Всё испытывай, лучшего придерживайся».
Этика йоги II
10 января 2002
Обратимся к проблеме йогической духовности в контексте некоторых аспектов тибетского буддизма (см. «Тибет: сияние пустоты», Е.Н. Молодцова, Москва, «Алетейя», 2001).
Известно, что главная заповедь первоначального учения Будды — сострадание ко всем живым существам, откуда, скажем, в Махаяне и возникло такое понятие, как бодхисаттва.
В 747 году нашей эры по приглашению царя Дэвцена из Индии в Тибет прибыл тантрический махасиддхи Падмасамбхава. Откуда вообще появилось учение махасиддх? (см. «Кукай. Избранные труды, с приложением очерка истории эзотерического буддизма», Москва, «Серебряные нити», 1999).
Итак, находим следующее: «Начиная с середины пятого века нашей эры в Индии растёт интерес к культам женских божеств и практике магико-религиозных ритуалов, с помощью которых их отправители надеялись достичь освобождения от „мира иллюзий“ или обрести сверхъестественные способности. Такого рода практики были отнюдь не новы — по мнению Т. Бхаттачарья в том или ином виде их можно проследить до Вед, однако в то время о них мало упоминали в ещё формировавшейся религиозной литературе и почти не выражали в искусстве, из чего можно сделать вывод, что они не имели достаточной поддержки в среде людей образованных, но отправлялись низшими социальными слоями. Их влияние медленно, но неуклонно распространялось, до тех пор, пока в средние века по всей стране не возникли группы посвящённых (как индуистов, так и буддистов), практикующих таинственные ритуалы с целью обретения мистических способностей, которые, как они верили, откроют им путь к высшим формам существования.
Обратимся к проблеме йогической духовности в контексте некоторых аспектов тибетского буддизма (см. «Тибет: сияние пустоты», Е.Н. Молодцова, Москва, «Алетейя», 2001).
Известно, что главная заповедь первоначального учения Будды — сострадание ко всем живым существам, откуда, скажем, в Махаяне и возникло такое понятие, как бодхисаттва.
В 747 году нашей эры по приглашению царя Дэвцена из Индии в Тибет прибыл тантрический махасиддхи Падмасамбхава. Откуда вообще появилось учение махасиддх? (см. «Кукай. Избранные труды, с приложением очерка истории эзотерического буддизма», Москва, «Серебряные нити», 1999).
Итак, находим следующее: «Начиная с середины пятого века нашей эры в Индии растёт интерес к культам женских божеств и практике магико-религиозных ритуалов, с помощью которых их отправители надеялись достичь освобождения от „мира иллюзий“ или обрести сверхъестественные способности. Такого рода практики были отнюдь не новы — по мнению Т. Бхаттачарья в том или ином виде их можно проследить до Вед, однако в то время о них мало упоминали в ещё формировавшейся религиозной литературе и почти не выражали в искусстве, из чего можно сделать вывод, что они не имели достаточной поддержки в среде людей образованных, но отправлялись низшими социальными слоями. Их влияние медленно, но неуклонно распространялось, до тех пор, пока в средние века по всей стране не возникли группы посвящённых (как индуистов, так и буддистов), практикующих таинственные ритуалы с целью обретения мистических способностей, которые, как они верили, откроют им путь к высшим формам существования.