Страница:
Правда, меня с самого начала постоянно тревожил и озадачивал какой-то скользкий и вездесущий диссонанс между философской и чисто практической сторонами сведений по йоге. Первая была тогда для нас доступна только в отечественных публикациях хрущёвской оттепели, вторая фундаментально и убедительно показана Айенгаром в его работе.
Складывалось впечатление, что та йога, теоретическую часть которой во втором томе «Индийской философии» излагал Радхакришнан, анализировал в комментариях к философским текстам «Махабхараты» Б.Л. Смирнов, показал в «Лезвии бритвы» И.А. Ефремов — всё это составляет как бы один класс информации по данной теме. Масса «духовной» белиберды разнообразных учителей и наставников, сочинённые неизвестно кем «откровения» на йогические темы, упорное, чисто большевистское мистическое озлобление «Агни-йоги» — это другое, а оказавшийся теперь в нашем распоряжении перевод «Прояснения йоги» — третье, и всё это абсолютно независимые вещи! Кроме того, имелся ещё сугубо научный подход, который можно было обнаружить, например, в сложнейших работах Ф.И. Щербатского. Вся эта информация располагалось, по существу, в совершенно разных плоскостях, хотя речь шла как будто об одном и том же предмете.
Философы упоминали асаны и пранаяму как не вовсе обязательные, проходные этапы системы спасения, из их умозаключений нельзя было вынести ничего конкретного для непосредственной работы с телом, они толковали всё больше о высших материях, причём с использованием зубодробительной терминологии. Более или менее ясным было только то, что йога — по большей части понимается как медитация, подразделяющаяся на этапы дхарана, дхьяна и самадхи, достижение которого именуется освобождением, — собственно это и есть цель системы. Освобождение является завершением пути духовного развития. Всё было как будто понятно по отдельности в этой словесной эквилибристике, но слишком туманно, сплошные общие слова и, опять же неясно было каким боком это относится к Хатха-йоге и асанам, которые столь детально показал Айенгар?
У последнего же всё было расписано от «а» до «я», непонятным оставалось следующее: каким образом вся эта телесная прелесть соотносится с той же медитацией и духовным ростом? Возникал и другой естественный вопрос: если одно можно излагать вне всякой видимой связи с другим, то почему авторы йогических текстов самых разных исторических эпох с маниакальным упорством и единодушием твердят, что это именно целостная система и последовательность ступеней в Раджа-йоге должна неуклонно соблюдаться?
В итоге я принял тогда следующее решение: фундаментально разбираться с текстом Патанджали и его комментаторов (поскольку все авторы, независимо от подхода, дружно ссылались на «Йога-сутру» как основополагающий первоисточник) «сверху», то есть путём изучения философских и так называемых духовных аспектов йоги. Одновременно следовало приступить к этому «снизу», через непосредственное участие, ежедневную практику асан «по Айенгару», который в то время казался нам верхом совершенства. Как выяснилось впоследствии такой двоякий подход оказался самым сложным и в то же время наиболее эффективным.
С одной стороны, мне и двум моим друзьям как бы не повезло с конкретными учителями йоги — их просто не было, зато желание разобраться в предмете оказалось неисчерпаемым, по крайней мере, у автора этих строк. Теперь я понимаю, что отсутствие тогда рядом со мной искушённых людей, которых и сейчас что называется днём с огнём не найти, было, пожалуй, и к лучшему, потому что пришлось работать с самим собой, а также всей доступной информацией самостоятельно, не будучи ограниченным какой-либо навязанной извне жёсткой системой координат наставничества, не принимая на веру ничего без сопоставления с собственным опытом. Моих друзей в то время больше интересовали прикладные аспекты практики асан, например терапевтический эффект, но мне всегда хотелось «дойти до самой сути», хотя иногда охватывало отчаяние: «...Позвоночник моря о грани скал разбивает ветер... Что ты искал, что нашёл в изменчивом этом мире?»
Я бесконечно и мучительно разбирался с двумя толстенными томами «Индийской философии», «Локаятой» Чаттопадхьяи, «Упанишадами», ашхабадской серией переводов «Махабхараты», со всей этой индийской религиозностью, святостью, философскими системами, школами и сектами (которые единодушно превозносили йогу как практический инструмент самореализации, спасения, достижения недвойственности, непосредственного интуитивного познания и т.д., ничего не сообщая конкретно о практике асан, — кроме работ Б.Л. Смирнова, — но и там эти сведения были даны по минимуму основных поз). Перебарывая отвращение, я добросовестно пытался отыскать рациональное зерно в лицемерии «Живой этики», но при всём том с исступленным упорством (по утрам перед лекциями в институте, а по вечерам — после) выполнял асаны в русле системы Айенгара. Было решено сначала довести до ума работу с телом, а в течение этого явно не быстрого процесса подтянуться и в теоретическом аспекте. Но вскоре стало ясным, что всё обстоит значительно печальнее, чем казалось с первого взгляда. От специфической терминологии систем индийской философии трещали мозги, порой казалось, что во всём этом вовек не разобраться, толком не получались даже самые, казалось бы, примитивные с виду асаны, тело просто не сгибалось, и всё тут!
Поскольку уже в детстве я был изрядно упрям, то предоставил событиям идти своим чередом и без оглядки погрузился в круговорот студенческой жизни, но практически всё свободное от неё время было за йогой — даже если мы оказывались в горах или на море, я выполнял асаны и пранаяму неукоснительно.
Где только не приходилось делать их: на траве у барака «общаги» под проливным дождём, когда нас, советских студентов, загоняли на уборку винограда; на «спальнике», застилающем пол чабанской избушки на зимнем плато Чатырдага, покрытый от самых дверей инеем и белыми усами снега; на скользком студеном кафеле во время севастопольской практики, когда от тесноты койки поставили прямо в умывальниках; после шестнадцати часов тяжёлой работы в стройотряде, когда приходилось за день поднимать персональными руками до сорока тонн камня. Я не уклонялся от требований, которые навязывала суета обычной жизни, но тем не менее не существовало таких причин, которые могли бы нарушить регулярность моей практики асан и, как оказалось впоследствии, это имело принципиальное значение. Это было неосознанным выполнением познавательного классического условия, которое гласит: я не требую от мира, чтобы он шёл мне навстречу, когда я делаю то, что мне интересно и вообще живу. Что бы ни было вокруг меня — я всё равно всегда могу действовать с целью своего развития, кроме той рутинной повседневной работы участия, которой требует мир от каждого. Потому это почти невозможное для многих требование — работать ещё и сверх необходимого, — но оно является одним из обязательных условий на любом пути к истине.
Месяц за месяцем, год, другой, третий — и ничего существенного, кроме топтания на месте и множества мелких травм. В описании «Прояснения...» всё казалось предельно простым, бери и сгибайся, как показано, но пробуешь — ничего не выходит, хоть разорвись, а как нужно сделать для того, чтобы получилось — не понятно. Сколько не стараешься, в итоге лишь возникают неприятности, на мне живого места не осталось за первые годы слепой практики на одном энтузиазме, всё это было не опасным, но раздражало и угнетало до чрезвычайности, ведь самое простое — асаны, и никакого толку! В конце концов, я пришёл в ярость и дал себе клятву, что носа не суну в медитацию, прежде чем до конца не разберусь с телом и не пойму, как в этой чертовой головоломке одно увязано с другим.
Однако даже моё упорство не давало желаемых результатов, и я уже начал сомневаться в своих способностях касательно йоги, как вдруг заметил одну простую вещь, навеянную, очевидно, перманентным травматическим состоянием разных участков бедного своего тела, которое уже давно решило, что его хозяин обезумел, без конца стараясь принять недоступные формы.
Я уловил, что если вкладывать поменьше дурной силы, поскольку от этого возникает напряжение либо просто боль в травмированных местах, то асаны даже как-то лучше и получаются. Так, в моё Сознание, омрачённое глупым желанием приобретения гибкости, похожей на ту, которой обладал знаменитый йог, впервые проник луч света истины в образе возможности расслабления.
«Думай!» — ещё раз приказал я себе, и события, наконец, сдвинулись с мёртвой точки. Я начал понимать, что должно иметь место соответствие моих действий с телом эмоциональному и ментальному состояниям, которые для них характерны. Это необходимое условие понимания, осуществления коммуникации, создания такой ситуации, когда скажем, тот же Онегин по-настоящему услышит Татьяну. Все вроде бы способны слышать, но на самом деле это случается только тогда, когда говорящий и слушающий соответствуют друг другу по состояниям. Следовательно, на время практики асан необходимо было каким-то образом «уравнять» параметры функционирования тела и сознания, привести их во взаимно однозначное соответствие.
Чтобы организм в состоянии был согнуться до возможного на сегодня предела гибкости необходимо его полностью расслабить. При осуществлении этого процесса наступает особое состояние сознания, когда материя оставленного в покое организма «течёт» в форме сама собой, до реальной на сегодня границы сгибания, за которую не зайти, до которой невозможно даже добраться каким-либо усилием мышц или воли. Вскоре стало абсолютно ясным, что прирост гибкости в асанах есть в чистом виде производная от содержания сознания, точнее — от степени отсутствия в нём материала повседневности. И, кроме того — если обычный я, повседневный и неизменный, руковожу этими действиями, то в йоге тела именно то, что я хочу сделать, как раз и не получится.
Именно в это время в мои руки наконец-то попал перевод комментария Вьясы на «Сутру» Патанджали, выполненный одним из наших энтузиастов, владеющих английским, и я потрясённо прочитал шлоку (нумерованную строфу) сорок седьмую второй главы: «При расслаблении тела или сосредоточении на бесконечном асана достигается». Это было как гром среди ясного неба: вот оно, главное, то, что нужно! Почему же об этом нет ни слова в «Прояснении йоги», ни где-либо ещё!?
И когда я начал сравнивать результаты, возникавшие как следствие практики асан по комплексам Айенгара (правда, весьма мною усечённых в целях экономии времени и сохранения тела на минимуме перегрузки), но в ключе, предписываемом «Сутрой», с тем, что у меня получалось ранее при стандартном человеческом подходе, принятом в нашей типовой повседневности, то понял, что наконец-то вышел на нечто фундаментальное.
Проходили годы, я параллельно существовал в двух мирах: обычном, где всё происходило своим чередом, как у прочих людей, и в особом измерении ежедневной практики йоги. Это было нелегко, но постепенно всё утряслось так, что одно не мешало, а лишь помогало другому. Оставаясь закоренелым прагматиком, я постоянно доискивался смысла, с бесконечным терпением разбираясь «внизу», со своим телом, и «вверху» — с теоретической частью предмета, которая была просто неисчерпаема.
В процессе работы над книгой жизни стало окончательно ясно, что сутью йогической практики является создание возможности переключения естественных процессов в близкие типовым, но немного иные, эквивалентные, допускаемые пластичностью психосоматики, режимы функционирования. Что прямой регулировки работы внутренних органов и состояний психики не существует, и пресловутая волевая основа йоговских феноменов — как мы это обычно понимаем (включая чудеса факиров) — это легенды. Человеческая воля и ум в данном случае могут быть задействованы только косвенно, для создания условий, при которых начинает спонтанно осуществляться ожидаемая возможная перестройка процессов восприятия, дыхания, движения, работы внутренних органов, психики, короче говоря, — всей жизнедеятельности в целом. И такая косвенная регулировка, приводящая к желаемым результатам, и есть главное искусство йоги — «действие не действием», управление природной спонтанностью в допустимых самой же природой пределах.
Стало понятно, что, следуя технологии работы с телом и сознанием, показанной в «Сутре», мы неизбежно оказываемся в таком участке спектра психики, который характерен для всех без исключения людей. Именно он является предметом деятельности высших ступеней йоги, асаны же есть средство, без грамотного применения которого возникновение и удержание покоя и глубокой релаксации, необходимых для самьямы, не могут быть обеспечены, если к этому нет прямой предрасположенности.
По определению позы йоги предназначены для очищения и оздоровления тела — это написано и повторено бесчисленное количество раз, сделавшись тривиальностью, общим местом. Но мало кто способен увидеть за этим решающий момент, который может быть озвучен так: даже только для обеспечения прироста телесной мобильности, в просторечии называемой гибкостью, необходимо в совершенстве овладеть релаксацией тела и сознания. Это подразумевает полную остановку на какое-то время всех телесных, ментальных и эмоциональных движений, снятие физических и нервных усилий или напряжений, с ними связанных.
С одной стороны, такая направленность работы оздоровляет тело, с другой — даёт возможность получить в процессе практики различное по глубине торможение отдельных участков коры мозга, которое, по сути, и является базой для высших ступеней йоги. Иными словами, классическая практика асан всегда имеет медитационный характер. И уже на этой основе в дальнейшем осуществляется сама медитация — процесс перераспределения информации в психике, спонтанная информационная инфильтрация (проникновение, просачивание) бессознательного в структуру личности, организованная различными способами в зависимости от ведущей репрезентативной системы данной личности.
Если частичное торможение сознания регулярно осуществляется даже только при работе с телом в асанах, в жизни человека начинают возникать удивительные вещи — разнообразные сиддхи, также описанные в «Сутре». Всё связано воедино, и древние это знали. Тот, кто посредством умело направляемой спонтанности процесса внутрипсихической коммуникации успешно овладевает самьямой йоги, может затем выйти на контакт с первоосновой всего сущего.
Следовательно, цель йоги во все времена была и остаётся одной и той же: это последовательное налаживание контакта со своим телом, личностным и внеличным бессознательным, вплоть до конечного предела. Этот предел — Единое, символ которого каждая эпоха и культура представляла по-своему, в частности христианский анклав (географическая область формирования данной культурной и религиозной традиции) —в образе Иисуса Христа. Отсюда происходит один из первоначальных смыслов самого слова «йога» — «соединение», восстановление целостности путём объединения обеих частей изначально расщепленной человеческой психики, создание условий для их спонтанного слияния в функциональный единый конгломерат. Здоровье тела и сбалансированность психики являются теми необходимыми, но промежуточными результатами в йоге, на основании которых каждый получает возможность, насколько это вообще ему дано, приблизиться к Истине или Единому.
Природа устроена таким образом, что с биологической точки зрения время всегда работает против живых организмов, о каком бы уровне сложности их организации не шла речь. С момента появления человека на свет энтропия процессов жизнедеятельности постоянно увеличивается, время всегда влияет отрицательно. И только посредством практики йоги мы можем дискретно, на определённом промежутке менять его знак на противоположный, создавая такие условия функционирования тела, при которых упомянутые процессы развиваются в ключе больше «за», нежели «против», другими словами, «цена» жизнеобеспечения при грамотных занятиях асанами становится минимально возможной, возникает регенерация психосоматики, временно блокирующая существенно увеличенную влиянием социума скорость процессов накопления энтропии. Классическая йога — сильнейшая психофизиологическая разгрузка, регенерационный, но никак не затратный режим деятельности, который предлагают под видом «улучшенной» или «обновлённой» традиции родоначальники либо продолжатели современных систем до предела интенсифицированной йоги тела, например Паттабхи Джойс и его последователи — Дэвид Свенсон и другие.
«Но время шло, всё таяло и глохло и, поволокой рамы серебря, заря из сада обдавала стекла кровавыми слезами сентября...» Годы мелькают с бешеной скоростью, и сегодня, в двухтысячном году, стало возможным подвести некоторые итоги развития йоги в России и на всём пространстве СНГ за десять с лишним лет после момента отмены запрета на неё в бывшем Советском Союзе.
Всё у нас теперь происходит в общемировом русле, в том числе и события, связанные с духовным брожением брошенных на произвол судьбы народных масс. Более или менее утвердилась в Москве йога Айенгара, что явилось бы отрадным фактором, если бы только те, кто её преподаёт, обращали должное внимание на релаксацию во всех её видах и не перегружали людей безграмотной по своей сути практикой.
Но это ещё полбеды, в конце концов, когда человек почувствует, что предлагаемая работа с телом не приносит желаемого, он выразит своё отношение к ней ногами и просто уйдёт от такой йоги. Вторая половина беды, связанная с Айенгар-йогой, заключается в том, что её технология базируется на полностью внешнем описании асан, абсолютно не затрагивая то, что происходит в сознании в результате влияния на него со стороны тела. На самом деле в подобном подходе заключена ловушка. Суть её в следующем: ровно в той мере, насколько подобное описание настаивает на том, что его область исчерпывается только тем, что мы видим, именно пропорционально степени такой направленности описываемое не соответствует реальности. Данный тезис будет подробно разъяснён в дальнейшем, во время моих неоднократных обращений к теме йоги Айенгара.
К нашему общему прискорбию тяжёлое время окончательного распада бывшего утопического мировоззрения и соответствующей ему экономики привлекло в Россию громадное количество зарубежных эмиссаров так называемой «чистой духовности», а проще говоря — «Дураков не нашего бога», как метко определяет одна из пословиц Даля. Это разнообразные «просветлённые», которые всегда готовы и способны вечно, как говорят на флоте, травить баланду — «Сахаджа-йога», «Брахма кумарис» и многие им подобные, елейно ратующие за всемирное братство, в котором они неизменно будут оставаться старшими братьями, бдительно присматривающими за огромным количеством недоразвитых братьев меньших — всеми остальными. Подобных «продвинутых» мой прямой по натуре и далёкий от йоги институтский друг метко окрестил когда-то «голубками шизокрылыми». Эти ребята подобно невидимому, но смертельно ядовитому газу проникают везде и всюду под вкрадчивую музыку и запах благовоний, зачастую окончательно лишая мозгов российского обывателя, и без того доведённого до умопомрачения причудами жизни в родной стране.
Иными словами, внезапно грянувшая свобода, открывшая бесконтрольный доступ в нашу страну зарубежному мракобесию, заставляет вспомнить слова: «А не опасаешься ли ты, что твоя свобода опасна для твоего соседа?» («Первое послание к коринфянам Святого Апостола Павла», гл.8.9).
В то же время недвусмысленно пробудились к жизни и могучие отечественные умы. Ситуацию, сложившуюся в результате невиданной свободы, отлично охарактеризовал Михаил Швыдкой в статье «Смежили очи гении...» («Известия», 22.12.1999): «Доступность культурных ценностей обнаруживала неистребимый дилетантизм. Всем находилось место под солнцем — постмодернистам и соцреалистам, сюрреалистам и традиционалистам, розовым, голубым, красным и даже коричневым... Каждый работает сам по себе и ведёт борьбу сам с собой — если хватает сил. Или с небесами — если достаёт дерзости. Но сил и дерзости явно недостаёт». Говоря о культуре в общем, Швыдкой прав, но с йогой ситуация в России и прилегающих осколках бывшей империи сложилась специфическая: смельчаки отыскались и начали действовать, словно зная истину, согласно которой реальностью может быть лишь то, что признано культурой сегодняшнего дня. Реформаторы «попали в струю».
Если русская мафия в Америке умудрялась разводить водой бензин, цинично подрывая этим демократические устои, то в самой России и на территории бывших её республик отечественные умельцы начали разбавлять — видимо, с целью получения и прибыльной реализации этого крутого суррогата — само древнее искусство индийской йоги.
В конце восьмидесятых в городе Киеве впервые самостоятельно возникло и начало созревать направление так называемой «динамической практики» асан йоги. Сегодня оно приобрело большую известность и успешно развивается в «новое учение», модифицируясь на глазах — от умеренной «дхара-садханы» без особой дыхательной регулировки в потоке движения, до произвольных задержек в асанах — у черниговцев. Последние применяют к тому же наравне с задержками жёсткую гипервентиляцию на каких угодно отрезках и стадиях выполнения любой позы.
К тому времени не было опубликовано ни одного нормального первоисточника по йоге на русском языке, да и в англоязычной литературе, которая просачивалась сквозь «железный занавес», нельзя было обнаружить что-либо дельное. Иными словами — сведения о йогической традиции были представлены на грубо популярном уровне. Потому те, кто дерзнул сконструировать в йоге нечто новое, не имели представления, на что замахиваются и с чем имеют дело.
Один из родоначальников «новой йоги» впоследствии обнаружил аналог своим «открытиям» во время вольных скитаний по Индии. Некоторую моральную поддержку обеспечил ему тот факт, что совпадения обнаружились не с чем-нибудь, а с самой традицией Кришнамачарьи, учеником которого были Б.К.С. Айенгар, а также не менее широко известный в определённых кругах Паттабхи Джойс. Его ученики и последователи по сию пору выполняют асаны с высокой физической нагрузкой и произвольной регулировкой дыхания.
Правда, изыскания Н.Е. Сьомана показали, что динамические практики в современной йоге вообще не являются традицией, просто не сумевшие проникнуть в суть её классического учения представители Востока и Запада постоянно модифицируют тысячелетнее искусство для привлечения большего количества адептов. Поскольку каноническую форму телесных поз йоги затрагивать опасно (подобное вмешательство в традицию было бы очень заметным), «реформаторы» открыли большие возможности для экспериментов в регулировке дыхания. Всё это основано на произвольном толковании одной из нечётких формулировок «Сутры», а также постепенном сползании практики асан в чисто акробатическую, силовую плоскость исполнения.
Поскольку реклама — двигатель прогресса, сегодня в пособии одного из киевских авторов мы находим вполне серьёзные рекомендации по «классической йоге на бегу», в простом и подводном плавании, «танце Шивы» и т.д. Обыкновенные переходы из позы в позу, простые связующие движения между асанами приобрели в этих писаниях основной и великий смысл, неизвестный ранее никаким сформировавшимся за века видам йоги. К великому изумлению Патанджали, будь он жив, вдруг оказалось что: «...из Хатха-йоги (очевидно, исторически известной) выпал огромный корпус динамических практик...» Подразумевается, что автор книг «Йога: традиция единения» и «Динамические практики в классической йоге» вновь открыл и предоставил тем, кто жаждет совершенства, некие «забытые аспекты» традиционного учения. Воздушные акробатические пируэты «вновь открытой» йоги экзотически именуются «вихревыми винъясами», и не исключено, что скоро мы увидим в каком-нибудь очередном «труде» тщательно разработанный алгоритм йогического украинского гопака.
Суть книги, претендующей на «единение» на основе «нового открытия» «древних динамических практик», можно охарактеризовать словами Марселя Пруста, это: «Литература, удовлетворяющаяся тем, чтобы описать вещи, чтобы давать от них только жалкую сводку линий и поверхностей, которая является как раз той, которая, при всём том, что она называет себя реалистической, наиболее удалена от реальности...».
К сегодняшнему дню по классическим текстам, серьёзным современным трудам и собственной многолетней практике мной накоплен огромный сравнительный материал, из которого однозначно следует, что произвольное вмешательство в естественный дыхательный процесс при выполнении поз йоги — нонсенс, это исключает дальнейшее развитие событий в русле реализации йогической цели как таковой. Более того, такая практика вредна для здоровья и нервно-психического благополучия человека. Нет таких техник и методов, восьми или какого угодно количества «кругов», посредством которых человек обычных физических данных и возрастом старше двадцати пяти лет мог бы стать по уровню сложности выполняемых асан ещё одним Сидом (аналог — Гудини, Поддубным, Бимоном, Брумелем, Джонсоном и т.д.). И если молодёжь достигает посредством подобных занятий каких-то, как ей кажется, позитивных результатов, используя (и вырабатывая раньше времени) естественные неприкосновенные резервы, то для людей от среднего возраста и выше это чревато полной потерей оставшихся запасов жизненной энергии и здоровья.
Складывалось впечатление, что та йога, теоретическую часть которой во втором томе «Индийской философии» излагал Радхакришнан, анализировал в комментариях к философским текстам «Махабхараты» Б.Л. Смирнов, показал в «Лезвии бритвы» И.А. Ефремов — всё это составляет как бы один класс информации по данной теме. Масса «духовной» белиберды разнообразных учителей и наставников, сочинённые неизвестно кем «откровения» на йогические темы, упорное, чисто большевистское мистическое озлобление «Агни-йоги» — это другое, а оказавшийся теперь в нашем распоряжении перевод «Прояснения йоги» — третье, и всё это абсолютно независимые вещи! Кроме того, имелся ещё сугубо научный подход, который можно было обнаружить, например, в сложнейших работах Ф.И. Щербатского. Вся эта информация располагалось, по существу, в совершенно разных плоскостях, хотя речь шла как будто об одном и том же предмете.
Философы упоминали асаны и пранаяму как не вовсе обязательные, проходные этапы системы спасения, из их умозаключений нельзя было вынести ничего конкретного для непосредственной работы с телом, они толковали всё больше о высших материях, причём с использованием зубодробительной терминологии. Более или менее ясным было только то, что йога — по большей части понимается как медитация, подразделяющаяся на этапы дхарана, дхьяна и самадхи, достижение которого именуется освобождением, — собственно это и есть цель системы. Освобождение является завершением пути духовного развития. Всё было как будто понятно по отдельности в этой словесной эквилибристике, но слишком туманно, сплошные общие слова и, опять же неясно было каким боком это относится к Хатха-йоге и асанам, которые столь детально показал Айенгар?
У последнего же всё было расписано от «а» до «я», непонятным оставалось следующее: каким образом вся эта телесная прелесть соотносится с той же медитацией и духовным ростом? Возникал и другой естественный вопрос: если одно можно излагать вне всякой видимой связи с другим, то почему авторы йогических текстов самых разных исторических эпох с маниакальным упорством и единодушием твердят, что это именно целостная система и последовательность ступеней в Раджа-йоге должна неуклонно соблюдаться?
В итоге я принял тогда следующее решение: фундаментально разбираться с текстом Патанджали и его комментаторов (поскольку все авторы, независимо от подхода, дружно ссылались на «Йога-сутру» как основополагающий первоисточник) «сверху», то есть путём изучения философских и так называемых духовных аспектов йоги. Одновременно следовало приступить к этому «снизу», через непосредственное участие, ежедневную практику асан «по Айенгару», который в то время казался нам верхом совершенства. Как выяснилось впоследствии такой двоякий подход оказался самым сложным и в то же время наиболее эффективным.
С одной стороны, мне и двум моим друзьям как бы не повезло с конкретными учителями йоги — их просто не было, зато желание разобраться в предмете оказалось неисчерпаемым, по крайней мере, у автора этих строк. Теперь я понимаю, что отсутствие тогда рядом со мной искушённых людей, которых и сейчас что называется днём с огнём не найти, было, пожалуй, и к лучшему, потому что пришлось работать с самим собой, а также всей доступной информацией самостоятельно, не будучи ограниченным какой-либо навязанной извне жёсткой системой координат наставничества, не принимая на веру ничего без сопоставления с собственным опытом. Моих друзей в то время больше интересовали прикладные аспекты практики асан, например терапевтический эффект, но мне всегда хотелось «дойти до самой сути», хотя иногда охватывало отчаяние: «...Позвоночник моря о грани скал разбивает ветер... Что ты искал, что нашёл в изменчивом этом мире?»
Я бесконечно и мучительно разбирался с двумя толстенными томами «Индийской философии», «Локаятой» Чаттопадхьяи, «Упанишадами», ашхабадской серией переводов «Махабхараты», со всей этой индийской религиозностью, святостью, философскими системами, школами и сектами (которые единодушно превозносили йогу как практический инструмент самореализации, спасения, достижения недвойственности, непосредственного интуитивного познания и т.д., ничего не сообщая конкретно о практике асан, — кроме работ Б.Л. Смирнова, — но и там эти сведения были даны по минимуму основных поз). Перебарывая отвращение, я добросовестно пытался отыскать рациональное зерно в лицемерии «Живой этики», но при всём том с исступленным упорством (по утрам перед лекциями в институте, а по вечерам — после) выполнял асаны в русле системы Айенгара. Было решено сначала довести до ума работу с телом, а в течение этого явно не быстрого процесса подтянуться и в теоретическом аспекте. Но вскоре стало ясным, что всё обстоит значительно печальнее, чем казалось с первого взгляда. От специфической терминологии систем индийской философии трещали мозги, порой казалось, что во всём этом вовек не разобраться, толком не получались даже самые, казалось бы, примитивные с виду асаны, тело просто не сгибалось, и всё тут!
Поскольку уже в детстве я был изрядно упрям, то предоставил событиям идти своим чередом и без оглядки погрузился в круговорот студенческой жизни, но практически всё свободное от неё время было за йогой — даже если мы оказывались в горах или на море, я выполнял асаны и пранаяму неукоснительно.
Где только не приходилось делать их: на траве у барака «общаги» под проливным дождём, когда нас, советских студентов, загоняли на уборку винограда; на «спальнике», застилающем пол чабанской избушки на зимнем плато Чатырдага, покрытый от самых дверей инеем и белыми усами снега; на скользком студеном кафеле во время севастопольской практики, когда от тесноты койки поставили прямо в умывальниках; после шестнадцати часов тяжёлой работы в стройотряде, когда приходилось за день поднимать персональными руками до сорока тонн камня. Я не уклонялся от требований, которые навязывала суета обычной жизни, но тем не менее не существовало таких причин, которые могли бы нарушить регулярность моей практики асан и, как оказалось впоследствии, это имело принципиальное значение. Это было неосознанным выполнением познавательного классического условия, которое гласит: я не требую от мира, чтобы он шёл мне навстречу, когда я делаю то, что мне интересно и вообще живу. Что бы ни было вокруг меня — я всё равно всегда могу действовать с целью своего развития, кроме той рутинной повседневной работы участия, которой требует мир от каждого. Потому это почти невозможное для многих требование — работать ещё и сверх необходимого, — но оно является одним из обязательных условий на любом пути к истине.
Месяц за месяцем, год, другой, третий — и ничего существенного, кроме топтания на месте и множества мелких травм. В описании «Прояснения...» всё казалось предельно простым, бери и сгибайся, как показано, но пробуешь — ничего не выходит, хоть разорвись, а как нужно сделать для того, чтобы получилось — не понятно. Сколько не стараешься, в итоге лишь возникают неприятности, на мне живого места не осталось за первые годы слепой практики на одном энтузиазме, всё это было не опасным, но раздражало и угнетало до чрезвычайности, ведь самое простое — асаны, и никакого толку! В конце концов, я пришёл в ярость и дал себе клятву, что носа не суну в медитацию, прежде чем до конца не разберусь с телом и не пойму, как в этой чертовой головоломке одно увязано с другим.
Однако даже моё упорство не давало желаемых результатов, и я уже начал сомневаться в своих способностях касательно йоги, как вдруг заметил одну простую вещь, навеянную, очевидно, перманентным травматическим состоянием разных участков бедного своего тела, которое уже давно решило, что его хозяин обезумел, без конца стараясь принять недоступные формы.
Я уловил, что если вкладывать поменьше дурной силы, поскольку от этого возникает напряжение либо просто боль в травмированных местах, то асаны даже как-то лучше и получаются. Так, в моё Сознание, омрачённое глупым желанием приобретения гибкости, похожей на ту, которой обладал знаменитый йог, впервые проник луч света истины в образе возможности расслабления.
«Думай!» — ещё раз приказал я себе, и события, наконец, сдвинулись с мёртвой точки. Я начал понимать, что должно иметь место соответствие моих действий с телом эмоциональному и ментальному состояниям, которые для них характерны. Это необходимое условие понимания, осуществления коммуникации, создания такой ситуации, когда скажем, тот же Онегин по-настоящему услышит Татьяну. Все вроде бы способны слышать, но на самом деле это случается только тогда, когда говорящий и слушающий соответствуют друг другу по состояниям. Следовательно, на время практики асан необходимо было каким-то образом «уравнять» параметры функционирования тела и сознания, привести их во взаимно однозначное соответствие.
Чтобы организм в состоянии был согнуться до возможного на сегодня предела гибкости необходимо его полностью расслабить. При осуществлении этого процесса наступает особое состояние сознания, когда материя оставленного в покое организма «течёт» в форме сама собой, до реальной на сегодня границы сгибания, за которую не зайти, до которой невозможно даже добраться каким-либо усилием мышц или воли. Вскоре стало абсолютно ясным, что прирост гибкости в асанах есть в чистом виде производная от содержания сознания, точнее — от степени отсутствия в нём материала повседневности. И, кроме того — если обычный я, повседневный и неизменный, руковожу этими действиями, то в йоге тела именно то, что я хочу сделать, как раз и не получится.
Именно в это время в мои руки наконец-то попал перевод комментария Вьясы на «Сутру» Патанджали, выполненный одним из наших энтузиастов, владеющих английским, и я потрясённо прочитал шлоку (нумерованную строфу) сорок седьмую второй главы: «При расслаблении тела или сосредоточении на бесконечном асана достигается». Это было как гром среди ясного неба: вот оно, главное, то, что нужно! Почему же об этом нет ни слова в «Прояснении йоги», ни где-либо ещё!?
И когда я начал сравнивать результаты, возникавшие как следствие практики асан по комплексам Айенгара (правда, весьма мною усечённых в целях экономии времени и сохранения тела на минимуме перегрузки), но в ключе, предписываемом «Сутрой», с тем, что у меня получалось ранее при стандартном человеческом подходе, принятом в нашей типовой повседневности, то понял, что наконец-то вышел на нечто фундаментальное.
Проходили годы, я параллельно существовал в двух мирах: обычном, где всё происходило своим чередом, как у прочих людей, и в особом измерении ежедневной практики йоги. Это было нелегко, но постепенно всё утряслось так, что одно не мешало, а лишь помогало другому. Оставаясь закоренелым прагматиком, я постоянно доискивался смысла, с бесконечным терпением разбираясь «внизу», со своим телом, и «вверху» — с теоретической частью предмета, которая была просто неисчерпаема.
В процессе работы над книгой жизни стало окончательно ясно, что сутью йогической практики является создание возможности переключения естественных процессов в близкие типовым, но немного иные, эквивалентные, допускаемые пластичностью психосоматики, режимы функционирования. Что прямой регулировки работы внутренних органов и состояний психики не существует, и пресловутая волевая основа йоговских феноменов — как мы это обычно понимаем (включая чудеса факиров) — это легенды. Человеческая воля и ум в данном случае могут быть задействованы только косвенно, для создания условий, при которых начинает спонтанно осуществляться ожидаемая возможная перестройка процессов восприятия, дыхания, движения, работы внутренних органов, психики, короче говоря, — всей жизнедеятельности в целом. И такая косвенная регулировка, приводящая к желаемым результатам, и есть главное искусство йоги — «действие не действием», управление природной спонтанностью в допустимых самой же природой пределах.
Стало понятно, что, следуя технологии работы с телом и сознанием, показанной в «Сутре», мы неизбежно оказываемся в таком участке спектра психики, который характерен для всех без исключения людей. Именно он является предметом деятельности высших ступеней йоги, асаны же есть средство, без грамотного применения которого возникновение и удержание покоя и глубокой релаксации, необходимых для самьямы, не могут быть обеспечены, если к этому нет прямой предрасположенности.
По определению позы йоги предназначены для очищения и оздоровления тела — это написано и повторено бесчисленное количество раз, сделавшись тривиальностью, общим местом. Но мало кто способен увидеть за этим решающий момент, который может быть озвучен так: даже только для обеспечения прироста телесной мобильности, в просторечии называемой гибкостью, необходимо в совершенстве овладеть релаксацией тела и сознания. Это подразумевает полную остановку на какое-то время всех телесных, ментальных и эмоциональных движений, снятие физических и нервных усилий или напряжений, с ними связанных.
С одной стороны, такая направленность работы оздоровляет тело, с другой — даёт возможность получить в процессе практики различное по глубине торможение отдельных участков коры мозга, которое, по сути, и является базой для высших ступеней йоги. Иными словами, классическая практика асан всегда имеет медитационный характер. И уже на этой основе в дальнейшем осуществляется сама медитация — процесс перераспределения информации в психике, спонтанная информационная инфильтрация (проникновение, просачивание) бессознательного в структуру личности, организованная различными способами в зависимости от ведущей репрезентативной системы данной личности.
Если частичное торможение сознания регулярно осуществляется даже только при работе с телом в асанах, в жизни человека начинают возникать удивительные вещи — разнообразные сиддхи, также описанные в «Сутре». Всё связано воедино, и древние это знали. Тот, кто посредством умело направляемой спонтанности процесса внутрипсихической коммуникации успешно овладевает самьямой йоги, может затем выйти на контакт с первоосновой всего сущего.
Следовательно, цель йоги во все времена была и остаётся одной и той же: это последовательное налаживание контакта со своим телом, личностным и внеличным бессознательным, вплоть до конечного предела. Этот предел — Единое, символ которого каждая эпоха и культура представляла по-своему, в частности христианский анклав (географическая область формирования данной культурной и религиозной традиции) —в образе Иисуса Христа. Отсюда происходит один из первоначальных смыслов самого слова «йога» — «соединение», восстановление целостности путём объединения обеих частей изначально расщепленной человеческой психики, создание условий для их спонтанного слияния в функциональный единый конгломерат. Здоровье тела и сбалансированность психики являются теми необходимыми, но промежуточными результатами в йоге, на основании которых каждый получает возможность, насколько это вообще ему дано, приблизиться к Истине или Единому.
Природа устроена таким образом, что с биологической точки зрения время всегда работает против живых организмов, о каком бы уровне сложности их организации не шла речь. С момента появления человека на свет энтропия процессов жизнедеятельности постоянно увеличивается, время всегда влияет отрицательно. И только посредством практики йоги мы можем дискретно, на определённом промежутке менять его знак на противоположный, создавая такие условия функционирования тела, при которых упомянутые процессы развиваются в ключе больше «за», нежели «против», другими словами, «цена» жизнеобеспечения при грамотных занятиях асанами становится минимально возможной, возникает регенерация психосоматики, временно блокирующая существенно увеличенную влиянием социума скорость процессов накопления энтропии. Классическая йога — сильнейшая психофизиологическая разгрузка, регенерационный, но никак не затратный режим деятельности, который предлагают под видом «улучшенной» или «обновлённой» традиции родоначальники либо продолжатели современных систем до предела интенсифицированной йоги тела, например Паттабхи Джойс и его последователи — Дэвид Свенсон и другие.
«Но время шло, всё таяло и глохло и, поволокой рамы серебря, заря из сада обдавала стекла кровавыми слезами сентября...» Годы мелькают с бешеной скоростью, и сегодня, в двухтысячном году, стало возможным подвести некоторые итоги развития йоги в России и на всём пространстве СНГ за десять с лишним лет после момента отмены запрета на неё в бывшем Советском Союзе.
Всё у нас теперь происходит в общемировом русле, в том числе и события, связанные с духовным брожением брошенных на произвол судьбы народных масс. Более или менее утвердилась в Москве йога Айенгара, что явилось бы отрадным фактором, если бы только те, кто её преподаёт, обращали должное внимание на релаксацию во всех её видах и не перегружали людей безграмотной по своей сути практикой.
Но это ещё полбеды, в конце концов, когда человек почувствует, что предлагаемая работа с телом не приносит желаемого, он выразит своё отношение к ней ногами и просто уйдёт от такой йоги. Вторая половина беды, связанная с Айенгар-йогой, заключается в том, что её технология базируется на полностью внешнем описании асан, абсолютно не затрагивая то, что происходит в сознании в результате влияния на него со стороны тела. На самом деле в подобном подходе заключена ловушка. Суть её в следующем: ровно в той мере, насколько подобное описание настаивает на том, что его область исчерпывается только тем, что мы видим, именно пропорционально степени такой направленности описываемое не соответствует реальности. Данный тезис будет подробно разъяснён в дальнейшем, во время моих неоднократных обращений к теме йоги Айенгара.
К нашему общему прискорбию тяжёлое время окончательного распада бывшего утопического мировоззрения и соответствующей ему экономики привлекло в Россию громадное количество зарубежных эмиссаров так называемой «чистой духовности», а проще говоря — «Дураков не нашего бога», как метко определяет одна из пословиц Даля. Это разнообразные «просветлённые», которые всегда готовы и способны вечно, как говорят на флоте, травить баланду — «Сахаджа-йога», «Брахма кумарис» и многие им подобные, елейно ратующие за всемирное братство, в котором они неизменно будут оставаться старшими братьями, бдительно присматривающими за огромным количеством недоразвитых братьев меньших — всеми остальными. Подобных «продвинутых» мой прямой по натуре и далёкий от йоги институтский друг метко окрестил когда-то «голубками шизокрылыми». Эти ребята подобно невидимому, но смертельно ядовитому газу проникают везде и всюду под вкрадчивую музыку и запах благовоний, зачастую окончательно лишая мозгов российского обывателя, и без того доведённого до умопомрачения причудами жизни в родной стране.
Иными словами, внезапно грянувшая свобода, открывшая бесконтрольный доступ в нашу страну зарубежному мракобесию, заставляет вспомнить слова: «А не опасаешься ли ты, что твоя свобода опасна для твоего соседа?» («Первое послание к коринфянам Святого Апостола Павла», гл.8.9).
В то же время недвусмысленно пробудились к жизни и могучие отечественные умы. Ситуацию, сложившуюся в результате невиданной свободы, отлично охарактеризовал Михаил Швыдкой в статье «Смежили очи гении...» («Известия», 22.12.1999): «Доступность культурных ценностей обнаруживала неистребимый дилетантизм. Всем находилось место под солнцем — постмодернистам и соцреалистам, сюрреалистам и традиционалистам, розовым, голубым, красным и даже коричневым... Каждый работает сам по себе и ведёт борьбу сам с собой — если хватает сил. Или с небесами — если достаёт дерзости. Но сил и дерзости явно недостаёт». Говоря о культуре в общем, Швыдкой прав, но с йогой ситуация в России и прилегающих осколках бывшей империи сложилась специфическая: смельчаки отыскались и начали действовать, словно зная истину, согласно которой реальностью может быть лишь то, что признано культурой сегодняшнего дня. Реформаторы «попали в струю».
Если русская мафия в Америке умудрялась разводить водой бензин, цинично подрывая этим демократические устои, то в самой России и на территории бывших её республик отечественные умельцы начали разбавлять — видимо, с целью получения и прибыльной реализации этого крутого суррогата — само древнее искусство индийской йоги.
В конце восьмидесятых в городе Киеве впервые самостоятельно возникло и начало созревать направление так называемой «динамической практики» асан йоги. Сегодня оно приобрело большую известность и успешно развивается в «новое учение», модифицируясь на глазах — от умеренной «дхара-садханы» без особой дыхательной регулировки в потоке движения, до произвольных задержек в асанах — у черниговцев. Последние применяют к тому же наравне с задержками жёсткую гипервентиляцию на каких угодно отрезках и стадиях выполнения любой позы.
К тому времени не было опубликовано ни одного нормального первоисточника по йоге на русском языке, да и в англоязычной литературе, которая просачивалась сквозь «железный занавес», нельзя было обнаружить что-либо дельное. Иными словами — сведения о йогической традиции были представлены на грубо популярном уровне. Потому те, кто дерзнул сконструировать в йоге нечто новое, не имели представления, на что замахиваются и с чем имеют дело.
Один из родоначальников «новой йоги» впоследствии обнаружил аналог своим «открытиям» во время вольных скитаний по Индии. Некоторую моральную поддержку обеспечил ему тот факт, что совпадения обнаружились не с чем-нибудь, а с самой традицией Кришнамачарьи, учеником которого были Б.К.С. Айенгар, а также не менее широко известный в определённых кругах Паттабхи Джойс. Его ученики и последователи по сию пору выполняют асаны с высокой физической нагрузкой и произвольной регулировкой дыхания.
Правда, изыскания Н.Е. Сьомана показали, что динамические практики в современной йоге вообще не являются традицией, просто не сумевшие проникнуть в суть её классического учения представители Востока и Запада постоянно модифицируют тысячелетнее искусство для привлечения большего количества адептов. Поскольку каноническую форму телесных поз йоги затрагивать опасно (подобное вмешательство в традицию было бы очень заметным), «реформаторы» открыли большие возможности для экспериментов в регулировке дыхания. Всё это основано на произвольном толковании одной из нечётких формулировок «Сутры», а также постепенном сползании практики асан в чисто акробатическую, силовую плоскость исполнения.
Поскольку реклама — двигатель прогресса, сегодня в пособии одного из киевских авторов мы находим вполне серьёзные рекомендации по «классической йоге на бегу», в простом и подводном плавании, «танце Шивы» и т.д. Обыкновенные переходы из позы в позу, простые связующие движения между асанами приобрели в этих писаниях основной и великий смысл, неизвестный ранее никаким сформировавшимся за века видам йоги. К великому изумлению Патанджали, будь он жив, вдруг оказалось что: «...из Хатха-йоги (очевидно, исторически известной) выпал огромный корпус динамических практик...» Подразумевается, что автор книг «Йога: традиция единения» и «Динамические практики в классической йоге» вновь открыл и предоставил тем, кто жаждет совершенства, некие «забытые аспекты» традиционного учения. Воздушные акробатические пируэты «вновь открытой» йоги экзотически именуются «вихревыми винъясами», и не исключено, что скоро мы увидим в каком-нибудь очередном «труде» тщательно разработанный алгоритм йогического украинского гопака.
Суть книги, претендующей на «единение» на основе «нового открытия» «древних динамических практик», можно охарактеризовать словами Марселя Пруста, это: «Литература, удовлетворяющаяся тем, чтобы описать вещи, чтобы давать от них только жалкую сводку линий и поверхностей, которая является как раз той, которая, при всём том, что она называет себя реалистической, наиболее удалена от реальности...».
К сегодняшнему дню по классическим текстам, серьёзным современным трудам и собственной многолетней практике мной накоплен огромный сравнительный материал, из которого однозначно следует, что произвольное вмешательство в естественный дыхательный процесс при выполнении поз йоги — нонсенс, это исключает дальнейшее развитие событий в русле реализации йогической цели как таковой. Более того, такая практика вредна для здоровья и нервно-психического благополучия человека. Нет таких техник и методов, восьми или какого угодно количества «кругов», посредством которых человек обычных физических данных и возрастом старше двадцати пяти лет мог бы стать по уровню сложности выполняемых асан ещё одним Сидом (аналог — Гудини, Поддубным, Бимоном, Брумелем, Джонсоном и т.д.). И если молодёжь достигает посредством подобных занятий каких-то, как ей кажется, позитивных результатов, используя (и вырабатывая раньше времени) естественные неприкосновенные резервы, то для людей от среднего возраста и выше это чревато полной потерей оставшихся запасов жизненной энергии и здоровья.