Страница:
Особенно актуальным стремление к высшему почему-то всегда было и почиталось в нашей стране, где все ждут и бесконечно надеются на лучшее, пока «...В России зима заплетает морозным узором стекла жалких построек срединного царства. Кто на трон вознесён, кто навеки увенчан позором, кто в посмертном пространстве бессчётные терпит мытарства».
Может на этой земле людям свойственно использовать свои лучшие качества (хотя для этого нет никаких видимых причин) лишь потому, что ими выполняется какой-то долг перед высшей реальностью? На самом деле мы проявляем сострадание, честность, совестливость, деликатность, доброту и многое другое, хотя добрые поступки, например, абсолютно ничем внешним не вызваны, ведь в этом мире никто никогда никому ничего не должен. Но, с другой стороны, мало на свете людей, которые живут, хотя бы иногда не делая алогичных поступков, называемых добрыми, которые, правда, не помогают, а скорее мешают, становясь источником неприятностей, что отражено даже в пословицах типа «добро наказуемо».
Что же получается? Видимо, человек одновременно как бы является обитателем двух различных, взаимоисключающих миров, высшего — чьим законам мы иногда подчиняемся на этой земле, проявляя то, что является духовными человеческими ценностями и свойствами, и обычного, всем слишком хорошо известного, грубого и суетного, о котором писал Уильям Джей Смит, индеец-чероки: «Мир шуршит, как газета, пахнут кровью дешёвые роли, всё страшнее в кассете не проявленный ролик...»
И попадаем мы в состояния души, характерные для «второго», высшего мира, неуправляемо, случайно, вдруг — по «закону перебоя сердца» — «мы в воды медлительной Леты летим, как зерно в борозду...».
Старинное философское определение звучит так: у атрибута субстанции нет второго момента. Древние греки говорили более понятно: «Нельзя лечь спать на вчерашней добродетели». То, что человек сегодня, сейчас вдруг совестлив, добр, сострадателен — отнюдь не означает, что он автоматически будет таковым завтра. Тому факту, что вдруг в тебе проявилось что-то слишком человеческое, нелогичное, избыточное по этой жизни — нет причины! Ты добр только потому что сейчас добр. Ни «вчера», ни «завтра» не имеют к этому никакого отношения. Скорее всего завтра, втянутый в мясорубку беспощадной борьбы за денежные знаки, ты поднапряжёшься и сумеешь вынужденно соответствовать зверским законам этой борьбы, а значит — окажешься вне всяких моральных ограничений, как горько резюмировал устами Писателя в «Сталкере» Андрей Тарковский: «Я хотел переделать их, а переделали меня. У меня нет совести, у меня есть только нервы».
Как утверждал древнеиндийский фаталист Махакали Госала, современник и непримиримый оппонент Будды: «Нет причин... для высокой нравственности существ: они становятся чистыми без причин и без повода...».
«Но что же тогда присуще мне, как феномену?» — вопрошал с тоской Веня Ерофеев, и этот вопрос по-прежнему актуален для каждого, потому что любой сегодня мог бы с полным основанием повторить слова Даниила Андреева: «Как устал я от подмен и зол на российской сбивчивой тропе, от усобиц, казней, тюрем, крамол, от безумных выкриков в толпе!»
Видимо, при условии частичной сохранности определённой дозы иллюзий, без которых человек рано или поздно превращается в обыкновенный мусор, как феномену, подобно всем остальным, мне присуще вот так и жить одновременно в двух мирах. Я не в силах создать собственным произволением «высшую реальность», царство свободы и справедливости и пребывать исключительно в нём, мне необходимо постоянно удерживать от распада душу и тело в стандартных, хотя и сильно обостряющихся порой условиях, когда: «Зло рождается само по себе, а добро каждый раз надо делать заново».
Есть представления, которые исторически сложились у людей о высшем мире, например, он совершенен, в отличие от нашего. И во все времена у бессчётного количества канувших в Лету людей кроме яростной веры в настоящую справедливость было сумасшедшее, неиссякаемое желание хотя бы дотронуться до неё здесь, при жизни на этой грешной земле.
Но неизменно возникала одна и та же досадная и неустранимая проблема: для идеального мира нужен был идеальный человек. Утописты — Мор, Кампанелла, большевики — так и не смогли ответить на вопрос: откуда взять такого человека? Злобные русские революционеры, отвергнув религию, одновременно ограбили народ, финансируя мировую революцию распродажей культурного наследия предков. Они «до основания разрушили» Россию, а затем начали создавать бредовый мир «Котлована», где «всем» стал господин Никто, человек без лица с «новой революционной моралью», в свинцовом сознании которого только и могла родиться простая, как девять граммов, формулировка: «Чекисты решили переделать природу, а заодно переделать и людей» («Страна победителей. Книга для школьников», 1935).
В качестве основного принципа построения общества счастья и справедливости в коммунистической России был выдвинут лозунг «Свобода, равенство, братство», который, по наглому утверждению политических клоунов, автоматически вёл к невиданному процветанию. При этом была опущена маленькая деталь, о которой никак не могли догадаться те, кто был до революции ничем, но клюнул на обещания краснобаев: на самом деле присвоенный ими втихую лозунг Великой французской революции звучал так: «Свобода, равенство, братство или смерть». Уже в ходе судьбоносного наступления мировой революции, начатого в одной стране, и успешной победы пролетариата над моралью под руководством партии, выяснилось, что вместо «или» вполне можно поставить тире или знак тождества, так как равенство не совместимо со свободой и может быть успешно реализовано только на кладбище, потому что даже деревья в лесу и те разные.
Исследователи давно отметили, что главная идея социализма — «выковать нового человека» — есть не что иное, как продолжение и развитие средневековых алхимических устремлений. Издавна отмечались мучительные противоречия в человеке между идеальным и материальным, и потому одной из целей алхимии было создание чуда в пробирке, «гомункулуса», существа, в котором тело и есть дух — без присущего антагонизма.
Итак, мы видим два исторически сложившихся пути решения проблемы несоответствия идеального и реального в человеке и обществе. Первый — создание на земле царства справедливости и счастья, которое предполагалось установить и держать силой, неясно было, правда, на основании каких законов оно сможет функционировать. Это «внешний» способ проиллюстрирован историей Мюнстеровской коммуны тысяча пятьсот тридцать четвёртого года, когда дьявольскую кашу переустройства общества и создания земного счастья по идеальным законам впервые заварили анабаптисты во главе с Иоганном Лейденским.
Второй путь — «внутренний»: воспитать соответствующего человека, а стало быть, впоследствии и породу людей, которая составит это самое общество идеального мира. Большевики попробовали сочетать оба пути — силой перекраивали общество и заодно, походя, и сознание советского труженика. Поскольку ограничения своих аморальных действий они не терпели, Церковь была разгромлена и упразднена до карманного масштаба.
Конечно, коммунизм, рьяно декларируемый радикальным крылом социалистов, был на самом деле чистой утопией. Обоснованием да и сутью попытки противостоять реальным законам развития, которая затянулась почти на век и охватила одну шестую часть суши, была одна только фраза вождя: «Надо ввязаться в драку, а там посмотрим». Восемьдесят лет спустя мы посмотрели на себя, весь мир — на нас, и всем стало ясно: эксперимент не дал положительного результата (правда, в том, что касается социальной справедливости, в мировом масштабе удовлетворительных результатов так до сих пор нигде и не было достигнуто). Коммунизм даже не сумел сделаться религией, он оставался лишь внушённой верой в обещание светлого будущего (что ярко отразилось, например, в песенном фольклоре эпохи: «Жить и верить — это замечательно...», — заметьте, именно не действовать, а верить), но действительность как всегда осталась неизменна, и царство счастья на земле в очередной раз не получилось.
Дело в том, что алхимия, как и социализм, явления околокультурные, они построены на вере и желаниях, а не на знании законов реальности. Если алхимики были фанатиками, честно, хотя и тщетно, пытавшимися создать новые законы, не затрагивая окружающее, то вожди большевистской революции оказались в большинстве своём предателями, фальсификаторами и палачами, отвергнувшими всякую мораль якобы во имя «светлого завтра» нищего народа, которое стало для них сытым «сегодня».
По-настоящему культурные люди всегда понимали и понимают исключительно символический смысл различия между двумя мирами — идеальным и реальным. Им понятно, что царство Божие на земле — это идеал, который в реальном обществе неосуществим.
«Царство Божие внутри вас есть», но в устройстве земной человеческой жизни его по определению быть не может. Посвящая какую-то часть ежедневных реальных усилий миру идеальному и недостижимому, который находится где-то там, соблюдая во имя его (по возможностям и силе души своей) как бы необязательные законы морали и добра здесь, каждый способен максимально приблизиться к человеку в себе, и тем самым сделать текущее бытие немного чище этими, казалось бы, нерациональными и глупыми (с точки зрения обывателя) поступками. Когда такая потенциальная возможность превращается в безусловную потребность, это и есть то, что называют «вторым рождением», потому что человек, как мы знаем, в полном смысле слова — это нечто не совпадающее с тем существом, которое родилось биологическим способом. Личная реализация потенции «дочеловечивания» (по выражению А. Маслоу) и есть не что иное, как духовная работа.
Иными словами, деятельность, содержащая в себе элементы духовного роста, избыточна, она не является необходимой в составе естественного течения нашей обычной жизни. Без неё вполне можно обойтись, если просто жить как все, либо следовать бредовым идеям. Избыточность — штука нелёгкая, что заметно даже по стандартной ситуации в американских ВДВ, когда сержант заставляет солдата отжаться энное количество раз, и последний, выполняя приказ, должен обязательно сделать лишнее отжимание в честь воздушных десантников.
В некотором смысле то, что называется духовной работой, и есть систематическое лишнее «отжимание» во имя своей души, избыточные движения ума и тела. Многие за всю свою жизнь не могут даже приступить к такой задаче, но упрекать их нельзя, они стали людьми ровно в той мере, насколько были в состоянии сделать это (либо хотели, но это уже совсем другая история). Недаром дон Хуан задал однажды Кастанеде странный вопрос: «Ты думаешь, в этой толпе все люди?»
Различия между двумя мирами чисто метафизическое, поскольку невозможно придать статус высшей реальности тому из них, в котором мы пребываем как физические существа, обладающие телом.
Нельзя захотеть — и поменять жизнь, ввести царство Божие на земле указом или декретом. Эта высшая реальность, о которой здесь идёт речь, физически нереальна. Если мы иногда, по закону «перебоя сердца», переживаем её и ей подчиняемся, это совсем не означает, что в то же самое время в аналогичном душевном состоянии находятся наши соседи по квартире, дому, городу, стране, планете. Всегда действовать по законам добра, красоты, совести, сострадания, одновременно пребывая в нашей печальной действительности, могут лишь единицы, мы называем их святыми. Но они зачастую и сами понимают, что мир людей остаётся обычным, просто у святых есть сила и веские причины оставаться в своих поступках не похожими на большинство, они не желают существовать в договорной реальности и располагают определёнными данными для этого.
Тем же, кто не осознаёт разницы и не представляет величины своих ресурсов, действуя в земной реальности по законам высшей, долго не протянуть. Один из самых печальных героев Хемингуэя вынужден признать: «Мир убивает самых добрых, самых нежных, самых сильных без разбора, а если ты ни то, ни другое, ни третье, — то будь уверен, что и тебя убьют, только без особой спешки».
Высшая реальность — это только символы нашей подлинной жизни, которая с их помощью организуется к лучшему — насколько вообще это возможно. Редкие из людей достигают ощутимых и видимых удач на этом поприще, но пытаться, наверное, должны все. Я не имею в виду бессмысленное стремление к полному уничтожению зла, его нельзя искоренить уже только потому, что причина — в самой животной природе человеке. Сделать его идеальным — значит, лишить тела, то есть уничтожить как материальный объект, что является абсурдом. Можно лишь попытаться своей личной работой изменить к лучшему пропорцию добра и зла в этом мире, и эти усилия должны быть приложены в первую очередь к себе самому.
Безусловно, идеальный мир может быть вполне достоверен, например для людей искусства, которые вообще могут пребывать в нём определённую или даже большую часть своей жизни, являющейся творческим процессом. Но и таким людям волей-неволей приходится участвовать в обыденности и строить своё реальное существование, в котором физическое выживание тела также должно быть как-то обеспечено. Но даже для них смешение реальностей порой не проходит даром, можно вспомнить Блока, который упорно пытался и в поэзии, и в повседневности относиться к своей жене, словно к Прекрасной Даме, чем сломал и её жизнь, и свою собственную, уничтожив при этом любовь.
Идеология коммунизма испаряется, как весенний снег, сладкий запах тления «процветающего» Запада кружит российские головы, и сегодня большинство людей утратили смысловые ориентиры, это знакомое и привычное, унифицированное, комфортное состояние, когда один за всех и всё — как один. Когда, как писал Борис Слуцкий: «Выраженьем лица всеобщим было наших лиц выраженье», песенные рельсы «упрямо резали тайгу», на пути к «голубым городам» «разбивались машины, семьи и черепа, а мы шли на вершины, наши гимны хрипя».
Всё это закончилось ещё вчера, и для тех, кто раньше привычно адаптировался к социуму через коллективизм, наступил душевный крах, каждый остался наедине с пустотой самого себя. Произошло то, о чём мечталось ещё в семидесятых: «Пусть вспыхнет боль, безжалостно остра, пусть крик и страх забьются в душах сонных, и жизнь, — страшна, прекрасна и пестра, — прервёт покой впервые потрясённых». Это, наконец, случилось, и до обыденного человеческого сознания, ужаснувшегося от всеобщей бессмыслицы, начала медленно доходить банальная истина: «...Впервые за многие сроки я понял далёкий намек: мы так же с тобой одиноки, как каждый из нас одинок».
Сегодня роль водителя духовного ритма пытается взять на себя Русская православная церковь, но по ряду причин её воздействие охватывает незначительную часть населения. Поскольку западное общество в силу издержек собственного развития переполнено адептами «истинных» и «единственных» способов и путей «спасения», то многие из них с восторгом ринулись на бескрайние российские просторы, где ошалело мечутся не охваченные пока «духовностью» стада российских аборигенов.
По данным Л. Гримака, сегодня в России орудует около двухсот религиозных сект, хотя считается, что на самом деле их гораздо больше.
Что же сулят все эти «просветлённые» и «продвинутые» (включая и неойогу, то есть «Живую этику» Рерихов), присвоившие себе право быть выразителями «всеобщего блага» и вещать от имени всех других и якобы в их интересах?
Как ни странно они предлагают всё тот же пропахший нафталином «товар», что и утописты всех времён, включая большевиков, заново суля всем сирым и убогим, одиноким, брошенным и несчастным то, чего никогда и никто не получал — царство Божие на земле! А также попутное и немедленное обретение абсолютной истины, которая часто ассоциируется с понятием абстрактной духовности.
Если раньше сулили рай или коммунизм, то сегодня предлагается Абсолют, Брахман, Кришна, медитация самадхи и т.д. и т.п. Опять почему-то нужно верить словам тех, кто говорит, что он знает истину или обрёл её. Но самое интересное заключается в том, что никто из обещающих не действует честно. Казалось бы, к чему болтовня, построй лично у себя коммунизм или Город Солнца, призови людей и скажи: «Поглядите, вот мы реализовали истину, реально воплотили её высшее понимание здесь, в своём быту. И вот как теперь чудесно мы живём, насколько у нас всё красиво, душевно и спокойно. Побудьте с нами, сколько хотите, наблюдайте и оценивайте, если понравится — оставайтесь, если нет — никто вас не держит, спасибо, что зашли в гости».
Однако все проводники «лучшего и истинного» заранее требуют безоговорочного признания именно их веры — это первое. Второе: прежде всего главари «истины» добиваются от каждого примкнувшего к «правому делу» полного отказа от предыдущего образа жизни и безоговорочной передачи себя, а также своей личной собственности в их распоряжение, лишая человека возможности к отступлению. И третий момент: стремление к «высшему» и образ жизни, предлагаемый проповедниками, почему-то всегда отрицает уже существующее, клеймит и отвергает его, как ложь и наваждение. Гарантий свободного выхода из подобных рассадников «духовности» не существует, поскольку любой угодивший туда приобретает статус живого имущества секты.
Поражаясь неимоверной изворотливости и цинизму «обладающих истиной», можно только повторить: царство Божие на земле недостижимо, и те, кто зовёт людей под своё «крыло» обещая именно это, — мошенники и людоеды, продавцы миражей. Нет места на земле, где возможно осуществить идеальные законы, это несовместимо с действительностью и разумом человеческим.
Для многих «идеалистов», в первую очередь большевиков, верящие массы были сырьём для извлечения личной выгоды и поддержания такого положения вещей, которое закрепляло бы это на вечные времена. То же относится к сегодняшним руководителям бесчисленных «школ», «обществ», «систем», «традиций», в общем таких структур, где людскую глупость, доверчивость, веру и саму жизнь кто-то перерабатывает в звонкую монету.
Шквал эзотерической литературы, который обрушился сейчас на разобщённую массу российского народа, в подавляющем большинстве случаев является самой дешёвой имитацией духовности. Люди давно разучились думать, а многие привычно и не хотят, поскольку привыкли десятилетиями пользоваться кем-то препарированной и отфильтрованной заранее информацией. Это суррогатное блюдо весьма часто подаётся в яркой йогической упаковке, не подразумевающей труда по личному усилию понимания. Безграничная вера печатному слову есть не что иное, как симптом интеллектуальной несостоятельности.
«Пророки» и «учителя» безбожно лгут, но спрос рождает предложение. Чем меньше мозгов, тем сильнее вера. Посулы лёгкого приобщения к тому, что является дефицитом сегодняшней жизни — истине, доброте, состраданию, обеспеченности, наконец — смыслу существования, наряду с обещаниями всяческих чудес неудержимо влекут обывателя.
Из мерзости сегодняшней жизни, требующей постоянных усилий выживания, из распада межличностных отношений, разброда и одичания так хочется к свету. И вам предлагают этот свет, а вы верите, потому что приучены верить. А уже потом наступает ситуация типа «Ну что с ними делать, если они всё терпят!?».
Недостаток культуры, незнание истории и неспособность к систематическому мышлению сделали постсоветского человека восприимчивым к любому бреду, в состав которого непременными атрибутами входят рассуждения о духовности, обещание решения насущных проблем и постижения истины.
Люди не знают либо забыли, что итог деятельности врачей, родителей и любых учителей, включая духовных, должен быть совершенно определённым. Он един, этот итог: люди, получив то, что им нужно, должны в дальнейшей своей жизни обходиться без поводырей.
Усилия подлинного наставника йоги всегда направлены на то, чтобы ученики, взяв всё, что он может им дать, сумели успешно развиваться дальше, быстрее и лучше без него, самостоятельным образом. Если же действия гуру (и любого учителя жизни) построены так, чтобы люди попадали в максимальную вневременную зависимость от его особы, тогда родители, доверяющие ему своих детей — идиоты, «врачи» либо «учителя» похожие на него, такие же мошенники, как и он сам, а те, кто доверился ему — глупцы.
Можно пережить высшее, и не один раз, но в нём невозможно остаться. Как поёт Алла Борисовна: «Ты оставил берег свой родной, а к другому так и не пристал». Тот, кто во имя высшего отказывается от реальности, как правило, теряет себя и не в состоянии вернуться. Это не что иное, как утрата адаптационной способности в результате целенаправленного промывания мозгов.
М.К. Мамардашвили считал, что со словами «высокая духовность» следует обращаться с большой опаской, поскольку она может быть очень низко расположена. Он особенно подчёркивал, что локализовать духовность практически невозможно. Людям всегда приятно оперировать красивыми и высокими словами и понятиями — это очень большое искушение. Кажется, что сам факт обращения к таким понятиям возвышает тебя самого.
Вот мы собрались в тесном кругу и хорошо сидим, скажем, за чашечкой чая, толкуя о махатмах, духовности, медитации, торсионных полях, — и ведь это всё как бы очень значимо и приятно разнеживает душу. Хотя, как известно, при произнесении слова «халва» не происходит ничего существенного кроме бесцельного выделения слюны. Никакие понятия, в том числе и предельно высокие — пусть мы выговариваем их с торжественным придыханием и пишем только с большой буквы — аналитически не содержат в себе состояний мысли!
«...Я... враг всем пророкам, насилующим душу истинами. Наш путь лежит через вещество и через формы его. Те, кто зовут к духу, зовут назад, а не вперёд» (М. Волошин, «История моей души», с.202).
Науке третьего тысячелетия известно, что единое понятие истинности не может быть критерием, поскольку истинность чего-либо является справедливой для определённого круга ситуаций реальности, которая может быть описана в рамках множества различных информационных моделей. Проблема в том, что каждый должен мыслить самостоятельно и эффективно, тогда в любой конкретной ситуации будут найдены самые оптимальные ответы, в том числе и морально-этического плана.
Откуда вообще берётся мысль? Это вначале личный, искренний интерес к определённому предмету, затем сбор информации и её переработка, сопоставление между собой источников и того, что уже известно. Затем необходимо свести разноречивые данные вместе и какое-то время удерживать в поле осознания весь этот информационный конгломерат, иногда посредством очень большого напряжения ума. И только тогда может случиться мысль, новое понимание. Это очень тяжёлая работа — думать, которая не может быть отсоединена от духовного развития, акт продуктивного мышления может случиться во мне вместе с постижением значения понятий, в том числе и высоких. А сам простой факт их переживания отнюдь не делает душу возвышенной, также как стигматы, возникающие на теле фанатика, не превращают его в Иисуса Христа.
Состояние, когда человек пережил нечто, и даже не один раз, отнюдь совсем не обязательно подразумевает, что он это ещё и понял, более того, переживание и последующее понимание высокого, к сожалению, неотличимо от пустых слов об этом. Высокие и красивые слова похожи на правду, но они есть лишь название состояний, одни только озвученные понятия, состояниями не являющиеся. Можно сколько угодно болтать о медитации, но действительное текущее пребывание человека в ней доподлинно устанавливается либо по энцефалограмме (если есть устойчивый альфа-ритм при открытых глазах), либо по выраженному изменению его жизненной «траектории» в сравнении с предыдущим.
Но кто, кого и когда будет проверять? На самом деле никакое «высшее» никогда не войдёт в сознание человека через слова, пусть он даже выучит наизусть все тринадцать томов «Живой этики». Духовное — триединая среда усилий тела, мысли, души.
Ницше когда-то создал трёхчастную формулу совершенствования: сверхчеловек, человек, последний человек. Философ и поэт заявил, что цель духовного развития — стремление именно к сверхчеловеку, за что и был поднят нацистами на щит, а большевиками предан анафеме, хотя был по сути своей равно далёк от обоих. В чём же суть концепции Ницше? Он утверждал, что, стараясь выйти за собственные пределы, превзойти себя самого, стремясь к сверхчеловеку, ты только и можешь достичь истинно человеческого. Личностью, имеющей реальный потенциал духовного роста, можно становиться, лишь постоянно превозмогая инерцию повседневного бытия, присущие ему негативные качества и тенденции — вот подлинная мысль Ницше.
Может на этой земле людям свойственно использовать свои лучшие качества (хотя для этого нет никаких видимых причин) лишь потому, что ими выполняется какой-то долг перед высшей реальностью? На самом деле мы проявляем сострадание, честность, совестливость, деликатность, доброту и многое другое, хотя добрые поступки, например, абсолютно ничем внешним не вызваны, ведь в этом мире никто никогда никому ничего не должен. Но, с другой стороны, мало на свете людей, которые живут, хотя бы иногда не делая алогичных поступков, называемых добрыми, которые, правда, не помогают, а скорее мешают, становясь источником неприятностей, что отражено даже в пословицах типа «добро наказуемо».
Что же получается? Видимо, человек одновременно как бы является обитателем двух различных, взаимоисключающих миров, высшего — чьим законам мы иногда подчиняемся на этой земле, проявляя то, что является духовными человеческими ценностями и свойствами, и обычного, всем слишком хорошо известного, грубого и суетного, о котором писал Уильям Джей Смит, индеец-чероки: «Мир шуршит, как газета, пахнут кровью дешёвые роли, всё страшнее в кассете не проявленный ролик...»
И попадаем мы в состояния души, характерные для «второго», высшего мира, неуправляемо, случайно, вдруг — по «закону перебоя сердца» — «мы в воды медлительной Леты летим, как зерно в борозду...».
Старинное философское определение звучит так: у атрибута субстанции нет второго момента. Древние греки говорили более понятно: «Нельзя лечь спать на вчерашней добродетели». То, что человек сегодня, сейчас вдруг совестлив, добр, сострадателен — отнюдь не означает, что он автоматически будет таковым завтра. Тому факту, что вдруг в тебе проявилось что-то слишком человеческое, нелогичное, избыточное по этой жизни — нет причины! Ты добр только потому что сейчас добр. Ни «вчера», ни «завтра» не имеют к этому никакого отношения. Скорее всего завтра, втянутый в мясорубку беспощадной борьбы за денежные знаки, ты поднапряжёшься и сумеешь вынужденно соответствовать зверским законам этой борьбы, а значит — окажешься вне всяких моральных ограничений, как горько резюмировал устами Писателя в «Сталкере» Андрей Тарковский: «Я хотел переделать их, а переделали меня. У меня нет совести, у меня есть только нервы».
Как утверждал древнеиндийский фаталист Махакали Госала, современник и непримиримый оппонент Будды: «Нет причин... для высокой нравственности существ: они становятся чистыми без причин и без повода...».
«Но что же тогда присуще мне, как феномену?» — вопрошал с тоской Веня Ерофеев, и этот вопрос по-прежнему актуален для каждого, потому что любой сегодня мог бы с полным основанием повторить слова Даниила Андреева: «Как устал я от подмен и зол на российской сбивчивой тропе, от усобиц, казней, тюрем, крамол, от безумных выкриков в толпе!»
Видимо, при условии частичной сохранности определённой дозы иллюзий, без которых человек рано или поздно превращается в обыкновенный мусор, как феномену, подобно всем остальным, мне присуще вот так и жить одновременно в двух мирах. Я не в силах создать собственным произволением «высшую реальность», царство свободы и справедливости и пребывать исключительно в нём, мне необходимо постоянно удерживать от распада душу и тело в стандартных, хотя и сильно обостряющихся порой условиях, когда: «Зло рождается само по себе, а добро каждый раз надо делать заново».
Есть представления, которые исторически сложились у людей о высшем мире, например, он совершенен, в отличие от нашего. И во все времена у бессчётного количества канувших в Лету людей кроме яростной веры в настоящую справедливость было сумасшедшее, неиссякаемое желание хотя бы дотронуться до неё здесь, при жизни на этой грешной земле.
Но неизменно возникала одна и та же досадная и неустранимая проблема: для идеального мира нужен был идеальный человек. Утописты — Мор, Кампанелла, большевики — так и не смогли ответить на вопрос: откуда взять такого человека? Злобные русские революционеры, отвергнув религию, одновременно ограбили народ, финансируя мировую революцию распродажей культурного наследия предков. Они «до основания разрушили» Россию, а затем начали создавать бредовый мир «Котлована», где «всем» стал господин Никто, человек без лица с «новой революционной моралью», в свинцовом сознании которого только и могла родиться простая, как девять граммов, формулировка: «Чекисты решили переделать природу, а заодно переделать и людей» («Страна победителей. Книга для школьников», 1935).
В качестве основного принципа построения общества счастья и справедливости в коммунистической России был выдвинут лозунг «Свобода, равенство, братство», который, по наглому утверждению политических клоунов, автоматически вёл к невиданному процветанию. При этом была опущена маленькая деталь, о которой никак не могли догадаться те, кто был до революции ничем, но клюнул на обещания краснобаев: на самом деле присвоенный ими втихую лозунг Великой французской революции звучал так: «Свобода, равенство, братство или смерть». Уже в ходе судьбоносного наступления мировой революции, начатого в одной стране, и успешной победы пролетариата над моралью под руководством партии, выяснилось, что вместо «или» вполне можно поставить тире или знак тождества, так как равенство не совместимо со свободой и может быть успешно реализовано только на кладбище, потому что даже деревья в лесу и те разные.
Исследователи давно отметили, что главная идея социализма — «выковать нового человека» — есть не что иное, как продолжение и развитие средневековых алхимических устремлений. Издавна отмечались мучительные противоречия в человеке между идеальным и материальным, и потому одной из целей алхимии было создание чуда в пробирке, «гомункулуса», существа, в котором тело и есть дух — без присущего антагонизма.
Итак, мы видим два исторически сложившихся пути решения проблемы несоответствия идеального и реального в человеке и обществе. Первый — создание на земле царства справедливости и счастья, которое предполагалось установить и держать силой, неясно было, правда, на основании каких законов оно сможет функционировать. Это «внешний» способ проиллюстрирован историей Мюнстеровской коммуны тысяча пятьсот тридцать четвёртого года, когда дьявольскую кашу переустройства общества и создания земного счастья по идеальным законам впервые заварили анабаптисты во главе с Иоганном Лейденским.
Второй путь — «внутренний»: воспитать соответствующего человека, а стало быть, впоследствии и породу людей, которая составит это самое общество идеального мира. Большевики попробовали сочетать оба пути — силой перекраивали общество и заодно, походя, и сознание советского труженика. Поскольку ограничения своих аморальных действий они не терпели, Церковь была разгромлена и упразднена до карманного масштаба.
Конечно, коммунизм, рьяно декларируемый радикальным крылом социалистов, был на самом деле чистой утопией. Обоснованием да и сутью попытки противостоять реальным законам развития, которая затянулась почти на век и охватила одну шестую часть суши, была одна только фраза вождя: «Надо ввязаться в драку, а там посмотрим». Восемьдесят лет спустя мы посмотрели на себя, весь мир — на нас, и всем стало ясно: эксперимент не дал положительного результата (правда, в том, что касается социальной справедливости, в мировом масштабе удовлетворительных результатов так до сих пор нигде и не было достигнуто). Коммунизм даже не сумел сделаться религией, он оставался лишь внушённой верой в обещание светлого будущего (что ярко отразилось, например, в песенном фольклоре эпохи: «Жить и верить — это замечательно...», — заметьте, именно не действовать, а верить), но действительность как всегда осталась неизменна, и царство счастья на земле в очередной раз не получилось.
Дело в том, что алхимия, как и социализм, явления околокультурные, они построены на вере и желаниях, а не на знании законов реальности. Если алхимики были фанатиками, честно, хотя и тщетно, пытавшимися создать новые законы, не затрагивая окружающее, то вожди большевистской революции оказались в большинстве своём предателями, фальсификаторами и палачами, отвергнувшими всякую мораль якобы во имя «светлого завтра» нищего народа, которое стало для них сытым «сегодня».
По-настоящему культурные люди всегда понимали и понимают исключительно символический смысл различия между двумя мирами — идеальным и реальным. Им понятно, что царство Божие на земле — это идеал, который в реальном обществе неосуществим.
«Царство Божие внутри вас есть», но в устройстве земной человеческой жизни его по определению быть не может. Посвящая какую-то часть ежедневных реальных усилий миру идеальному и недостижимому, который находится где-то там, соблюдая во имя его (по возможностям и силе души своей) как бы необязательные законы морали и добра здесь, каждый способен максимально приблизиться к человеку в себе, и тем самым сделать текущее бытие немного чище этими, казалось бы, нерациональными и глупыми (с точки зрения обывателя) поступками. Когда такая потенциальная возможность превращается в безусловную потребность, это и есть то, что называют «вторым рождением», потому что человек, как мы знаем, в полном смысле слова — это нечто не совпадающее с тем существом, которое родилось биологическим способом. Личная реализация потенции «дочеловечивания» (по выражению А. Маслоу) и есть не что иное, как духовная работа.
Иными словами, деятельность, содержащая в себе элементы духовного роста, избыточна, она не является необходимой в составе естественного течения нашей обычной жизни. Без неё вполне можно обойтись, если просто жить как все, либо следовать бредовым идеям. Избыточность — штука нелёгкая, что заметно даже по стандартной ситуации в американских ВДВ, когда сержант заставляет солдата отжаться энное количество раз, и последний, выполняя приказ, должен обязательно сделать лишнее отжимание в честь воздушных десантников.
В некотором смысле то, что называется духовной работой, и есть систематическое лишнее «отжимание» во имя своей души, избыточные движения ума и тела. Многие за всю свою жизнь не могут даже приступить к такой задаче, но упрекать их нельзя, они стали людьми ровно в той мере, насколько были в состоянии сделать это (либо хотели, но это уже совсем другая история). Недаром дон Хуан задал однажды Кастанеде странный вопрос: «Ты думаешь, в этой толпе все люди?»
Различия между двумя мирами чисто метафизическое, поскольку невозможно придать статус высшей реальности тому из них, в котором мы пребываем как физические существа, обладающие телом.
Нельзя захотеть — и поменять жизнь, ввести царство Божие на земле указом или декретом. Эта высшая реальность, о которой здесь идёт речь, физически нереальна. Если мы иногда, по закону «перебоя сердца», переживаем её и ей подчиняемся, это совсем не означает, что в то же самое время в аналогичном душевном состоянии находятся наши соседи по квартире, дому, городу, стране, планете. Всегда действовать по законам добра, красоты, совести, сострадания, одновременно пребывая в нашей печальной действительности, могут лишь единицы, мы называем их святыми. Но они зачастую и сами понимают, что мир людей остаётся обычным, просто у святых есть сила и веские причины оставаться в своих поступках не похожими на большинство, они не желают существовать в договорной реальности и располагают определёнными данными для этого.
Тем же, кто не осознаёт разницы и не представляет величины своих ресурсов, действуя в земной реальности по законам высшей, долго не протянуть. Один из самых печальных героев Хемингуэя вынужден признать: «Мир убивает самых добрых, самых нежных, самых сильных без разбора, а если ты ни то, ни другое, ни третье, — то будь уверен, что и тебя убьют, только без особой спешки».
Высшая реальность — это только символы нашей подлинной жизни, которая с их помощью организуется к лучшему — насколько вообще это возможно. Редкие из людей достигают ощутимых и видимых удач на этом поприще, но пытаться, наверное, должны все. Я не имею в виду бессмысленное стремление к полному уничтожению зла, его нельзя искоренить уже только потому, что причина — в самой животной природе человеке. Сделать его идеальным — значит, лишить тела, то есть уничтожить как материальный объект, что является абсурдом. Можно лишь попытаться своей личной работой изменить к лучшему пропорцию добра и зла в этом мире, и эти усилия должны быть приложены в первую очередь к себе самому.
Безусловно, идеальный мир может быть вполне достоверен, например для людей искусства, которые вообще могут пребывать в нём определённую или даже большую часть своей жизни, являющейся творческим процессом. Но и таким людям волей-неволей приходится участвовать в обыденности и строить своё реальное существование, в котором физическое выживание тела также должно быть как-то обеспечено. Но даже для них смешение реальностей порой не проходит даром, можно вспомнить Блока, который упорно пытался и в поэзии, и в повседневности относиться к своей жене, словно к Прекрасной Даме, чем сломал и её жизнь, и свою собственную, уничтожив при этом любовь.
Идеология коммунизма испаряется, как весенний снег, сладкий запах тления «процветающего» Запада кружит российские головы, и сегодня большинство людей утратили смысловые ориентиры, это знакомое и привычное, унифицированное, комфортное состояние, когда один за всех и всё — как один. Когда, как писал Борис Слуцкий: «Выраженьем лица всеобщим было наших лиц выраженье», песенные рельсы «упрямо резали тайгу», на пути к «голубым городам» «разбивались машины, семьи и черепа, а мы шли на вершины, наши гимны хрипя».
Всё это закончилось ещё вчера, и для тех, кто раньше привычно адаптировался к социуму через коллективизм, наступил душевный крах, каждый остался наедине с пустотой самого себя. Произошло то, о чём мечталось ещё в семидесятых: «Пусть вспыхнет боль, безжалостно остра, пусть крик и страх забьются в душах сонных, и жизнь, — страшна, прекрасна и пестра, — прервёт покой впервые потрясённых». Это, наконец, случилось, и до обыденного человеческого сознания, ужаснувшегося от всеобщей бессмыслицы, начала медленно доходить банальная истина: «...Впервые за многие сроки я понял далёкий намек: мы так же с тобой одиноки, как каждый из нас одинок».
Сегодня роль водителя духовного ритма пытается взять на себя Русская православная церковь, но по ряду причин её воздействие охватывает незначительную часть населения. Поскольку западное общество в силу издержек собственного развития переполнено адептами «истинных» и «единственных» способов и путей «спасения», то многие из них с восторгом ринулись на бескрайние российские просторы, где ошалело мечутся не охваченные пока «духовностью» стада российских аборигенов.
По данным Л. Гримака, сегодня в России орудует около двухсот религиозных сект, хотя считается, что на самом деле их гораздо больше.
Что же сулят все эти «просветлённые» и «продвинутые» (включая и неойогу, то есть «Живую этику» Рерихов), присвоившие себе право быть выразителями «всеобщего блага» и вещать от имени всех других и якобы в их интересах?
Как ни странно они предлагают всё тот же пропахший нафталином «товар», что и утописты всех времён, включая большевиков, заново суля всем сирым и убогим, одиноким, брошенным и несчастным то, чего никогда и никто не получал — царство Божие на земле! А также попутное и немедленное обретение абсолютной истины, которая часто ассоциируется с понятием абстрактной духовности.
Если раньше сулили рай или коммунизм, то сегодня предлагается Абсолют, Брахман, Кришна, медитация самадхи и т.д. и т.п. Опять почему-то нужно верить словам тех, кто говорит, что он знает истину или обрёл её. Но самое интересное заключается в том, что никто из обещающих не действует честно. Казалось бы, к чему болтовня, построй лично у себя коммунизм или Город Солнца, призови людей и скажи: «Поглядите, вот мы реализовали истину, реально воплотили её высшее понимание здесь, в своём быту. И вот как теперь чудесно мы живём, насколько у нас всё красиво, душевно и спокойно. Побудьте с нами, сколько хотите, наблюдайте и оценивайте, если понравится — оставайтесь, если нет — никто вас не держит, спасибо, что зашли в гости».
Однако все проводники «лучшего и истинного» заранее требуют безоговорочного признания именно их веры — это первое. Второе: прежде всего главари «истины» добиваются от каждого примкнувшего к «правому делу» полного отказа от предыдущего образа жизни и безоговорочной передачи себя, а также своей личной собственности в их распоряжение, лишая человека возможности к отступлению. И третий момент: стремление к «высшему» и образ жизни, предлагаемый проповедниками, почему-то всегда отрицает уже существующее, клеймит и отвергает его, как ложь и наваждение. Гарантий свободного выхода из подобных рассадников «духовности» не существует, поскольку любой угодивший туда приобретает статус живого имущества секты.
Поражаясь неимоверной изворотливости и цинизму «обладающих истиной», можно только повторить: царство Божие на земле недостижимо, и те, кто зовёт людей под своё «крыло» обещая именно это, — мошенники и людоеды, продавцы миражей. Нет места на земле, где возможно осуществить идеальные законы, это несовместимо с действительностью и разумом человеческим.
Для многих «идеалистов», в первую очередь большевиков, верящие массы были сырьём для извлечения личной выгоды и поддержания такого положения вещей, которое закрепляло бы это на вечные времена. То же относится к сегодняшним руководителям бесчисленных «школ», «обществ», «систем», «традиций», в общем таких структур, где людскую глупость, доверчивость, веру и саму жизнь кто-то перерабатывает в звонкую монету.
Шквал эзотерической литературы, который обрушился сейчас на разобщённую массу российского народа, в подавляющем большинстве случаев является самой дешёвой имитацией духовности. Люди давно разучились думать, а многие привычно и не хотят, поскольку привыкли десятилетиями пользоваться кем-то препарированной и отфильтрованной заранее информацией. Это суррогатное блюдо весьма часто подаётся в яркой йогической упаковке, не подразумевающей труда по личному усилию понимания. Безграничная вера печатному слову есть не что иное, как симптом интеллектуальной несостоятельности.
«Пророки» и «учителя» безбожно лгут, но спрос рождает предложение. Чем меньше мозгов, тем сильнее вера. Посулы лёгкого приобщения к тому, что является дефицитом сегодняшней жизни — истине, доброте, состраданию, обеспеченности, наконец — смыслу существования, наряду с обещаниями всяческих чудес неудержимо влекут обывателя.
Из мерзости сегодняшней жизни, требующей постоянных усилий выживания, из распада межличностных отношений, разброда и одичания так хочется к свету. И вам предлагают этот свет, а вы верите, потому что приучены верить. А уже потом наступает ситуация типа «Ну что с ними делать, если они всё терпят!?».
Недостаток культуры, незнание истории и неспособность к систематическому мышлению сделали постсоветского человека восприимчивым к любому бреду, в состав которого непременными атрибутами входят рассуждения о духовности, обещание решения насущных проблем и постижения истины.
Люди не знают либо забыли, что итог деятельности врачей, родителей и любых учителей, включая духовных, должен быть совершенно определённым. Он един, этот итог: люди, получив то, что им нужно, должны в дальнейшей своей жизни обходиться без поводырей.
Усилия подлинного наставника йоги всегда направлены на то, чтобы ученики, взяв всё, что он может им дать, сумели успешно развиваться дальше, быстрее и лучше без него, самостоятельным образом. Если же действия гуру (и любого учителя жизни) построены так, чтобы люди попадали в максимальную вневременную зависимость от его особы, тогда родители, доверяющие ему своих детей — идиоты, «врачи» либо «учителя» похожие на него, такие же мошенники, как и он сам, а те, кто доверился ему — глупцы.
Можно пережить высшее, и не один раз, но в нём невозможно остаться. Как поёт Алла Борисовна: «Ты оставил берег свой родной, а к другому так и не пристал». Тот, кто во имя высшего отказывается от реальности, как правило, теряет себя и не в состоянии вернуться. Это не что иное, как утрата адаптационной способности в результате целенаправленного промывания мозгов.
М.К. Мамардашвили считал, что со словами «высокая духовность» следует обращаться с большой опаской, поскольку она может быть очень низко расположена. Он особенно подчёркивал, что локализовать духовность практически невозможно. Людям всегда приятно оперировать красивыми и высокими словами и понятиями — это очень большое искушение. Кажется, что сам факт обращения к таким понятиям возвышает тебя самого.
Вот мы собрались в тесном кругу и хорошо сидим, скажем, за чашечкой чая, толкуя о махатмах, духовности, медитации, торсионных полях, — и ведь это всё как бы очень значимо и приятно разнеживает душу. Хотя, как известно, при произнесении слова «халва» не происходит ничего существенного кроме бесцельного выделения слюны. Никакие понятия, в том числе и предельно высокие — пусть мы выговариваем их с торжественным придыханием и пишем только с большой буквы — аналитически не содержат в себе состояний мысли!
«...Я... враг всем пророкам, насилующим душу истинами. Наш путь лежит через вещество и через формы его. Те, кто зовут к духу, зовут назад, а не вперёд» (М. Волошин, «История моей души», с.202).
Науке третьего тысячелетия известно, что единое понятие истинности не может быть критерием, поскольку истинность чего-либо является справедливой для определённого круга ситуаций реальности, которая может быть описана в рамках множества различных информационных моделей. Проблема в том, что каждый должен мыслить самостоятельно и эффективно, тогда в любой конкретной ситуации будут найдены самые оптимальные ответы, в том числе и морально-этического плана.
Откуда вообще берётся мысль? Это вначале личный, искренний интерес к определённому предмету, затем сбор информации и её переработка, сопоставление между собой источников и того, что уже известно. Затем необходимо свести разноречивые данные вместе и какое-то время удерживать в поле осознания весь этот информационный конгломерат, иногда посредством очень большого напряжения ума. И только тогда может случиться мысль, новое понимание. Это очень тяжёлая работа — думать, которая не может быть отсоединена от духовного развития, акт продуктивного мышления может случиться во мне вместе с постижением значения понятий, в том числе и высоких. А сам простой факт их переживания отнюдь не делает душу возвышенной, также как стигматы, возникающие на теле фанатика, не превращают его в Иисуса Христа.
Состояние, когда человек пережил нечто, и даже не один раз, отнюдь совсем не обязательно подразумевает, что он это ещё и понял, более того, переживание и последующее понимание высокого, к сожалению, неотличимо от пустых слов об этом. Высокие и красивые слова похожи на правду, но они есть лишь название состояний, одни только озвученные понятия, состояниями не являющиеся. Можно сколько угодно болтать о медитации, но действительное текущее пребывание человека в ней доподлинно устанавливается либо по энцефалограмме (если есть устойчивый альфа-ритм при открытых глазах), либо по выраженному изменению его жизненной «траектории» в сравнении с предыдущим.
Но кто, кого и когда будет проверять? На самом деле никакое «высшее» никогда не войдёт в сознание человека через слова, пусть он даже выучит наизусть все тринадцать томов «Живой этики». Духовное — триединая среда усилий тела, мысли, души.
Ницше когда-то создал трёхчастную формулу совершенствования: сверхчеловек, человек, последний человек. Философ и поэт заявил, что цель духовного развития — стремление именно к сверхчеловеку, за что и был поднят нацистами на щит, а большевиками предан анафеме, хотя был по сути своей равно далёк от обоих. В чём же суть концепции Ницше? Он утверждал, что, стараясь выйти за собственные пределы, превзойти себя самого, стремясь к сверхчеловеку, ты только и можешь достичь истинно человеческого. Личностью, имеющей реальный потенциал духовного роста, можно становиться, лишь постоянно превозмогая инерцию повседневного бытия, присущие ему негативные качества и тенденции — вот подлинная мысль Ницше.