Страница:
— Нету.
— Звездишь.
— Не веришь — обыщи. Дело нехитрое: Юный дезертир огляделся — и очень быстро, судя по лицу, пришёл к выводу, что в столь спартански меблированном помещении и в самом деле никаких бутылок не спрячешь. Доброго расположения духа это ему не прибавило, отнюдь.
Эмиль это тоже заметил, начал, взвешивая каждое слово:
— Слушай, давай сядем спокойно и обговорим все. У тебя свои проблемы, у нас свои, но есть у меня впечатление, что их можно поре-шать сообща, потому что:
— На херу я видел твои проблемы! — взвился солдатик. — А ты в мои не лезь. За мной, бля, как за волком, комендатура шпарит:
— А ты как ушёл-то? По-хорошему или с выкрутасами?
— Не твоё собачье дело.
Он сцапал очередную сигарету, жадно затягивался, держа их под дулом автомата. Сморчок был — соплей перешибить, но автомат есть автомат, успеет изрешетить всех троих, прежде чем его достанешь в прыжке, грязный палец на спусковом крючке так и дрыгается:
— Может, разойдёмся? — нарочито безразличным тоном предложил Эмиль.-
Мы тебя ловить не собираемся, у самих забот выше крыши.
— Ага, а потом вы им меня заложите? — осклабился солдатик. — С потрохами?
— Кому ты нужен, закладывать тебя:
— Нет уж! — заявил беглец с чрезвычайно хитрым видом. — Один вот позавчера
тоже расстилался мелким бесом — мол, и пожрать дам, и на мотоцикле довезу, а потом как начал автомат вырывать: Ну и пришлось:— Он спохватился, ерзнул на лавке.-
Кончай мне лапшу на уши вешать!
«Скверно», — подумал Вадим. Очень похоже, что уходил не просто так, а с харрошими выкрутасами вроде расстрелянного караула. Даже отсюда чувствуется, что автомат шибает пороховой гарью так, словно потрудился на совесть:
Ситуация создалась нелепейшая — и выходов из неё что-то не видно. Незваный
гость напряжён и агрессивен до предела, и терять ему, такое впечатление, нечего: Дезертир заёрзал на жёсткой лавке. Вадим видел его вполоборота и сразу определил по маслености взгляда, что мысли беглеца приняли несколько иное направление.
Он с толком, с расстановкой оглядел Нику, старательно прикрывавшуюся бушлатом, распорядился:
— Иди сюда! Кому говорю? Сюда иди, коза! Она отчаянно замотала головой.
— Иди сюда, хуже будет:— Беглец всецело поглощён был новой идеей и отступать не собирался. — Я тебя не съем, Красная Шапочка, только потрахаю малость: Отсосёшь — и свободна. Да ты не бери в голову, я мужик захолустный, у нас СПИДа пока что нету:
Ника отползала в угол. Дезертир, рассердившись, рявкнул:
— Сюда иди, тварь!
И навёл на неё автомат в целях дальнейшего устрашения.
Кое-что из армейской жизни Вадим помнил хорошо, поневоле въелось. Чтобы
автомат выстрелил, надо снять с предохранителя, чего дезертир делать не собирался. Они с Эмилем, так получилось, бросились одновременно. Солдатик ещё успел пискнуть, дёрнуть стволом, до железного хруста нажимая спусковой крючок, но автомат не выстрелил.
Трое рухнули на пол, беспорядочно молотя друг друга. То есть, это Эмиль лупил, а Вадим озаботился в первую очередь автоматом, вырвал-таки из грязных рук, выкрутил. Отскочил к стене.
В два удара приведя дезертира в бесчувственное состояние, Эмиль упруго выпрямился. Перехватив его взгляд, Вадим вновь убедился, что был прав и у бывшего друга намерения на его счёт насквозь нехорошие: Эмиль смотрел так, словно заранее ждал подвоха от врага. Одними воспоминаниями о несостоявшемся повешении такого взгляда не объяснишь:
Подмывало нажать на курок самому, длинной очередью угостить всех троих.
Благо неожиданно объявился субъект, на которого можно все и свалить: напал дезертир, завязалась беспорядочная схватка, после которой в живых остался один из четырех, прикончивший беглеца после того, как тот успел-таки, сволочь, застрелить двух мирных странников:
Его остановило, если честно, чувство страха и малодушия.
И Вадим по мгновенному наитию поступил иначе: перехватил автомат за ствол, размахнулся хорошенько и грохнул им об стол так, что приклад мгновенно отлетел, с лязгом вылетела крышка затворной коробки, за ней — ударник с пружиной:
— Ты что, идиот? — рявкнул Эмиль. — Что наделал?
— Да не сообразил как-то:— виновато ответил Вадим, всем видом выражая раскаяние.
Только автомата в руках Эмиля не хватало. Особенно когда на полу валяется бесчувственный беглец, на которого многое можно списать:
Эмиль замахнулся, но не ударил, отвернулся и занялся тощим рюкзачком.
Отстегнул клапан, взял за углы и вывалил содержимое на пол. Невольно отпрянул — как и Вадим. По полу, глухо стуча, раскатились три гранаты со вставленными запалами. Опомнившись, Эмиль быстро собрал их, сноровисто выкрутил запалы и бросил в угол. Солдат постанывал, не открывая глаз.
Кроме гранат, ничего особенно интересного в рюкзаке не оказалось -
новёхонький комплект полевой формы, пара пачек манской «Примы», неведомо зачем прихваченная беглецом офицерская фуражка и два автоматных рожка. Судя по содержимому, дезертир-то ли не планировал бегство заранее, то ли, пока блуждал по лесу, прикончил скудные запасы съестного.
— Держи, — Эмиль бросил форму Нике. — Одевайся в темпе. И уходим. Этот придурок подкинул дельную мысль — нас и в самом деле могут принять за зэков, нужно искать нормальную одежонку:
Дезертир застонал, пошевелился. Эмиль нагнулся, точным ударом вновь отключил его, выпрямился:
—Живее!
Отошёл к Нике, уже переодевшейся, старательно подвернул штанины — брюки
ей, конечно, оказались длинноваты, как и рукава рубашки, пытливо оглядел лежащего, словно снимая взглядом мерку, с сожалением пожал плечами:
— На меня не налезет:— Оглянулся на Вадима: — Да и на этого козла тоже:
Собирай, что осталось, и пошли.
— Интересно, мне идёт? — Ника повертелась, оглядывая себя.
— Идёт-идёт, — нетерпеливо бросил Эмиль, мимоходом поцеловал её в щеку, нагнулся и сгрёб в горсть запалы. — Поживее!
Запалы он выкинул в ручей.
Они перебежали на тот берег по влажному бревну и углубились в лес. Вадим уже привычно занял место замыкающего, поглядывая на торчавшие из кармана Эмиля ножны, — кухонные ножи тот оставил в избушке, прихватив взамен штык. Ну конечно, им не в пример удобнее и легче списать бывшего босса: Учтём.
— То ли Каразинский район, то ли Мотылинский:— задумчиво сказал Эмиль,
обращаясь, естественно, к Нике. — Мог и напутать, конечно, но все равно привязочка:
— Ты эти места знаешь?
— Немного. Поточнее бы привязаться: И не выдержал, скот, — снова оглянулся
на Вадима с нехорошим прищуром, поторопился побыстрее отвести глаза. Вадим же притворился, что ничего не заметил. Наган увесисто и обнадёживающе постукивал его по бедру. В конце концов, против нагана никакой штык-нож не пляшет:
— Слушай, — сказала Ника. — Его же ищут:
— И наверняка старательно. Тут в старые времена была раскидана куча точек:
—Кого?
— Точка — это такая военная микробаза, — терпеливо пояснил ей Эмиль.-
Ракетная установка, где-нибудь на высотке, локатор, склад го-рючки: Потом их здорово подсократили, но все равно осталось немало. Ну, и зольдатики временами бегут: А искать его, наверняка, будут старательно. Но нам-то какой толк?
— Самый прямой, — сказала Ника. — Если они на нас наткнутся, все моментально образуется. Солдаты там или милиция, какая нам разница? Главное, будем в Шантарске:
— Умница ты у меня, — Эмиль наклонился, чмокнул её в щеку.
И, Вадим мог поклясться, в самый последний момент подавил в себе желание оглянуться. Ну конечно, в его наполеоновские планы ничуть не входит столь быстрая встреча с милицией или поднятыми на поимку дизика солдатами. Сначала надо избавиться от босса, да и Нику подготовить.
Отсюда следует незатейливый вывод: едва покажутся те, кто ищет беглеца, нужно к ним бежать что было мочи. Не осмелится, гад, при таких свидетелях: А уж в Шантарске придумаем, как с бывшим коммерческим директором разобраться:
:Очень скоро этот незамысловатый, однако суливший спасение план полетел к чёртовой матери.
Охотничков они увидели первыми, выйдя на опушку густого сосняка: перед ними раскинулась широкая прогалина, в дальнем её конце стояли два армейских «ГАЗ-66» с брезентовыми тентами, возле кучками стояли вооружённые солдаты, виднелись офицерские фуражки, колышущиеся антенны заплечных раций. До машин было метров сто, все видно, как на ладони, — похоже, отцы-командиры дают детальные инструкции, все напряжены и злы:
Вадим приготовился сорваться с места.
И остался стоять: от крайней справа кучки, не так уж и далеко от него, вдруг отделились двое солдат, резжо развернулись к лесу и начали лупить длинными очередями по какой-то им одной видимой цели, чуть ли не в том направлении, где стояли беглецы из концлагеря.
— Назад! — Эмиль подтолкнул Нику и первым кинулся в лес, свернул влево, по широкой дуге обходя прогалину с грузовиками.
Ника кинулась следом, не рассуждая. Пришлось и Вадиму рысью припустить следом. Когда отбежали метров на триста, Ника на бегу удивлённо спросила:
— А почему бежим?
— Ты же видела, — пропыхтел Эмиль, подхватывая её, чтобы не запнулась о корневище. — Лупят на малейшее шевеление. А мы все в армейском. Может, и успеют рассмотреть, что взяли на мушку вовсе не того салажонка, но что-то меня не тянет экспериментировать. Продырявят сгоряча без всякой пользы для бизнеса и всего прогрессивного человечества, потом с того света уже ничего не объяснишь. Ну, может, и объяснишь через спиритическое блюдечко, только какой толк?
— Нет, серьёзно?
— Малыш, тут не красивый город Шантарск. И ты не в импортном платьице
плывёшь по проспекту. Жизнь вокруг незамысловатая и суровая: Очень похоже, этот сопляк успел натворить дел. И есть уже командочка — хоть живым, хоть мёртвым: А живым его брать никому не интересно, благо закон за охотников.
— Подожди-подожди: Это, значит, и нас могут принять черт знает за кого: Не только эти, но и другие:
— Умница, — вяло усмехнулся Эмиль. — «Принца и нищего» помнишь? Вот и мы примерно в таком положении — то ли бичи, то ли вообще непонятно кто. На положении, пардон, быдла. Ты это учитывай и не спеши первому встречному бросаться на шею с радостным визгом. И уж тем более великосветские ухватки оставь на потом. Нам ещё долго доказывать, что мы — это мы:
— Ужас какой, — искренне сказала Ника.
— Звездишь.
— Не веришь — обыщи. Дело нехитрое: Юный дезертир огляделся — и очень быстро, судя по лицу, пришёл к выводу, что в столь спартански меблированном помещении и в самом деле никаких бутылок не спрячешь. Доброго расположения духа это ему не прибавило, отнюдь.
Эмиль это тоже заметил, начал, взвешивая каждое слово:
— Слушай, давай сядем спокойно и обговорим все. У тебя свои проблемы, у нас свои, но есть у меня впечатление, что их можно поре-шать сообща, потому что:
— На херу я видел твои проблемы! — взвился солдатик. — А ты в мои не лезь. За мной, бля, как за волком, комендатура шпарит:
— А ты как ушёл-то? По-хорошему или с выкрутасами?
— Не твоё собачье дело.
Он сцапал очередную сигарету, жадно затягивался, держа их под дулом автомата. Сморчок был — соплей перешибить, но автомат есть автомат, успеет изрешетить всех троих, прежде чем его достанешь в прыжке, грязный палец на спусковом крючке так и дрыгается:
— Может, разойдёмся? — нарочито безразличным тоном предложил Эмиль.-
Мы тебя ловить не собираемся, у самих забот выше крыши.
— Ага, а потом вы им меня заложите? — осклабился солдатик. — С потрохами?
— Кому ты нужен, закладывать тебя:
— Нет уж! — заявил беглец с чрезвычайно хитрым видом. — Один вот позавчера
тоже расстилался мелким бесом — мол, и пожрать дам, и на мотоцикле довезу, а потом как начал автомат вырывать: Ну и пришлось:— Он спохватился, ерзнул на лавке.-
Кончай мне лапшу на уши вешать!
«Скверно», — подумал Вадим. Очень похоже, что уходил не просто так, а с харрошими выкрутасами вроде расстрелянного караула. Даже отсюда чувствуется, что автомат шибает пороховой гарью так, словно потрудился на совесть:
Ситуация создалась нелепейшая — и выходов из неё что-то не видно. Незваный
гость напряжён и агрессивен до предела, и терять ему, такое впечатление, нечего: Дезертир заёрзал на жёсткой лавке. Вадим видел его вполоборота и сразу определил по маслености взгляда, что мысли беглеца приняли несколько иное направление.
Он с толком, с расстановкой оглядел Нику, старательно прикрывавшуюся бушлатом, распорядился:
— Иди сюда! Кому говорю? Сюда иди, коза! Она отчаянно замотала головой.
— Иди сюда, хуже будет:— Беглец всецело поглощён был новой идеей и отступать не собирался. — Я тебя не съем, Красная Шапочка, только потрахаю малость: Отсосёшь — и свободна. Да ты не бери в голову, я мужик захолустный, у нас СПИДа пока что нету:
Ника отползала в угол. Дезертир, рассердившись, рявкнул:
— Сюда иди, тварь!
И навёл на неё автомат в целях дальнейшего устрашения.
Кое-что из армейской жизни Вадим помнил хорошо, поневоле въелось. Чтобы
автомат выстрелил, надо снять с предохранителя, чего дезертир делать не собирался. Они с Эмилем, так получилось, бросились одновременно. Солдатик ещё успел пискнуть, дёрнуть стволом, до железного хруста нажимая спусковой крючок, но автомат не выстрелил.
Трое рухнули на пол, беспорядочно молотя друг друга. То есть, это Эмиль лупил, а Вадим озаботился в первую очередь автоматом, вырвал-таки из грязных рук, выкрутил. Отскочил к стене.
В два удара приведя дезертира в бесчувственное состояние, Эмиль упруго выпрямился. Перехватив его взгляд, Вадим вновь убедился, что был прав и у бывшего друга намерения на его счёт насквозь нехорошие: Эмиль смотрел так, словно заранее ждал подвоха от врага. Одними воспоминаниями о несостоявшемся повешении такого взгляда не объяснишь:
Подмывало нажать на курок самому, длинной очередью угостить всех троих.
Благо неожиданно объявился субъект, на которого можно все и свалить: напал дезертир, завязалась беспорядочная схватка, после которой в живых остался один из четырех, прикончивший беглеца после того, как тот успел-таки, сволочь, застрелить двух мирных странников:
Его остановило, если честно, чувство страха и малодушия.
И Вадим по мгновенному наитию поступил иначе: перехватил автомат за ствол, размахнулся хорошенько и грохнул им об стол так, что приклад мгновенно отлетел, с лязгом вылетела крышка затворной коробки, за ней — ударник с пружиной:
— Ты что, идиот? — рявкнул Эмиль. — Что наделал?
— Да не сообразил как-то:— виновато ответил Вадим, всем видом выражая раскаяние.
Только автомата в руках Эмиля не хватало. Особенно когда на полу валяется бесчувственный беглец, на которого многое можно списать:
Эмиль замахнулся, но не ударил, отвернулся и занялся тощим рюкзачком.
Отстегнул клапан, взял за углы и вывалил содержимое на пол. Невольно отпрянул — как и Вадим. По полу, глухо стуча, раскатились три гранаты со вставленными запалами. Опомнившись, Эмиль быстро собрал их, сноровисто выкрутил запалы и бросил в угол. Солдат постанывал, не открывая глаз.
Кроме гранат, ничего особенно интересного в рюкзаке не оказалось -
новёхонький комплект полевой формы, пара пачек манской «Примы», неведомо зачем прихваченная беглецом офицерская фуражка и два автоматных рожка. Судя по содержимому, дезертир-то ли не планировал бегство заранее, то ли, пока блуждал по лесу, прикончил скудные запасы съестного.
— Держи, — Эмиль бросил форму Нике. — Одевайся в темпе. И уходим. Этот придурок подкинул дельную мысль — нас и в самом деле могут принять за зэков, нужно искать нормальную одежонку:
Дезертир застонал, пошевелился. Эмиль нагнулся, точным ударом вновь отключил его, выпрямился:
—Живее!
Отошёл к Нике, уже переодевшейся, старательно подвернул штанины — брюки
ей, конечно, оказались длинноваты, как и рукава рубашки, пытливо оглядел лежащего, словно снимая взглядом мерку, с сожалением пожал плечами:
— На меня не налезет:— Оглянулся на Вадима: — Да и на этого козла тоже:
Собирай, что осталось, и пошли.
— Интересно, мне идёт? — Ника повертелась, оглядывая себя.
— Идёт-идёт, — нетерпеливо бросил Эмиль, мимоходом поцеловал её в щеку, нагнулся и сгрёб в горсть запалы. — Поживее!
Запалы он выкинул в ручей.
Они перебежали на тот берег по влажному бревну и углубились в лес. Вадим уже привычно занял место замыкающего, поглядывая на торчавшие из кармана Эмиля ножны, — кухонные ножи тот оставил в избушке, прихватив взамен штык. Ну конечно, им не в пример удобнее и легче списать бывшего босса: Учтём.
— То ли Каразинский район, то ли Мотылинский:— задумчиво сказал Эмиль,
обращаясь, естественно, к Нике. — Мог и напутать, конечно, но все равно привязочка:
— Ты эти места знаешь?
— Немного. Поточнее бы привязаться: И не выдержал, скот, — снова оглянулся
на Вадима с нехорошим прищуром, поторопился побыстрее отвести глаза. Вадим же притворился, что ничего не заметил. Наган увесисто и обнадёживающе постукивал его по бедру. В конце концов, против нагана никакой штык-нож не пляшет:
— Слушай, — сказала Ника. — Его же ищут:
— И наверняка старательно. Тут в старые времена была раскидана куча точек:
—Кого?
— Точка — это такая военная микробаза, — терпеливо пояснил ей Эмиль.-
Ракетная установка, где-нибудь на высотке, локатор, склад го-рючки: Потом их здорово подсократили, но все равно осталось немало. Ну, и зольдатики временами бегут: А искать его, наверняка, будут старательно. Но нам-то какой толк?
— Самый прямой, — сказала Ника. — Если они на нас наткнутся, все моментально образуется. Солдаты там или милиция, какая нам разница? Главное, будем в Шантарске:
— Умница ты у меня, — Эмиль наклонился, чмокнул её в щеку.
И, Вадим мог поклясться, в самый последний момент подавил в себе желание оглянуться. Ну конечно, в его наполеоновские планы ничуть не входит столь быстрая встреча с милицией или поднятыми на поимку дизика солдатами. Сначала надо избавиться от босса, да и Нику подготовить.
Отсюда следует незатейливый вывод: едва покажутся те, кто ищет беглеца, нужно к ним бежать что было мочи. Не осмелится, гад, при таких свидетелях: А уж в Шантарске придумаем, как с бывшим коммерческим директором разобраться:
:Очень скоро этот незамысловатый, однако суливший спасение план полетел к чёртовой матери.
Охотничков они увидели первыми, выйдя на опушку густого сосняка: перед ними раскинулась широкая прогалина, в дальнем её конце стояли два армейских «ГАЗ-66» с брезентовыми тентами, возле кучками стояли вооружённые солдаты, виднелись офицерские фуражки, колышущиеся антенны заплечных раций. До машин было метров сто, все видно, как на ладони, — похоже, отцы-командиры дают детальные инструкции, все напряжены и злы:
Вадим приготовился сорваться с места.
И остался стоять: от крайней справа кучки, не так уж и далеко от него, вдруг отделились двое солдат, резжо развернулись к лесу и начали лупить длинными очередями по какой-то им одной видимой цели, чуть ли не в том направлении, где стояли беглецы из концлагеря.
— Назад! — Эмиль подтолкнул Нику и первым кинулся в лес, свернул влево, по широкой дуге обходя прогалину с грузовиками.
Ника кинулась следом, не рассуждая. Пришлось и Вадиму рысью припустить следом. Когда отбежали метров на триста, Ника на бегу удивлённо спросила:
— А почему бежим?
— Ты же видела, — пропыхтел Эмиль, подхватывая её, чтобы не запнулась о корневище. — Лупят на малейшее шевеление. А мы все в армейском. Может, и успеют рассмотреть, что взяли на мушку вовсе не того салажонка, но что-то меня не тянет экспериментировать. Продырявят сгоряча без всякой пользы для бизнеса и всего прогрессивного человечества, потом с того света уже ничего не объяснишь. Ну, может, и объяснишь через спиритическое блюдечко, только какой толк?
— Нет, серьёзно?
— Малыш, тут не красивый город Шантарск. И ты не в импортном платьице
плывёшь по проспекту. Жизнь вокруг незамысловатая и суровая: Очень похоже, этот сопляк успел натворить дел. И есть уже командочка — хоть живым, хоть мёртвым: А живым его брать никому не интересно, благо закон за охотников.
— Подожди-подожди: Это, значит, и нас могут принять черт знает за кого: Не только эти, но и другие:
— Умница, — вяло усмехнулся Эмиль. — «Принца и нищего» помнишь? Вот и мы примерно в таком положении — то ли бичи, то ли вообще непонятно кто. На положении, пардон, быдла. Ты это учитывай и не спеши первому встречному бросаться на шею с радостным визгом. И уж тем более великосветские ухватки оставь на потом. Нам ещё долго доказывать, что мы — это мы:
— Ужас какой, — искренне сказала Ника.
Глава третья
Цивилизация
Шагавший впереди Эмиль вдруг остановился, внимательно, сторожко огляделся. Шумно, с облегчением выдохнул, вытащил из нагрудного кармана сигареты и обернулся к Нике, улыбаясь во весь рот:
— Поздравляю, малыш. Цивилизация замаячила.
На взгляд Вадима, признаков цивилизации вокруг было самую малость поменьше, чем на поверхности Луны — там как-никак попадаются всевозможное посадочные ступени, отслужившие своё луноходы и всякие спутники, да вдобавок отпечатки американских космических ботинок. Здесь же в пределах видимости не имелось и ржавой гаечки — сплошная первозданная природа, успевшая уже осточертеть: Точно так же и Ника удивлённо завертела головой:
— Какая цивилизация?
Хмыкнув с видом нескрываемого превосходства, Эмиль сделал пару шагов, вошёл в невысокие заросли какой-то светло-жёлтой травы, пошевелил ладонью верхушки:
— А вот, малыш. Сие называется — пшеница.
Ника с сомнением оглядела заросли травы. Вадим полностью разделял её недоумение: по его смутным впечатлениям, основанным на случайно увиденной кинохронике, полотнам Левитана и Шишкина, а также кадрам из кинофильмов о тружениках села, настоящая пшеница должна была золотиться, расти густо, колосок к колоску, и колоски повинны быть большущие, однотипные, толстые. Здесь же не было ничего даже отдалённо похожего: чахлые стебельки росли вразнобой, ничего похожего на пресловутую золотую ниву, вовсе они не золотистые, бледные какие-то, смахивающие цветом на выцветшую под дождём пачку «Кэмела», враскосяк стоят, одни гнутся к земле, другие вовсе полегли, колосья при вдумчивом рассмотрении удаётся узреть, но они какие-то хилые, меленькие:
— Самая настоящая пшеница, — сказал Нике Эмиль, сорвал один колосок, потёр в ладонях. — Такая она в наших широтах и бывает. Настоящая. Не штат Айдахо, вообщето. И не Кубань: Вот из этого и делают булочки, малыш.
— Надо же:— Ника, глядя по сторонам с неподдельным интересом, пригнула несколько колосьев. — Интересно как: Я и не знала.
— Корова — это животное с четырьмя ногами по углам, — хмыкнул Эмиль. — Из коровы делают котлеты, а картошка растёт отдельно:
— Нет, ну картошку-то я знаю, её из земли копают: Значит, деревня где-то близко?
— Вот именно, — сказал Эмиль, но что-то в его голосе Вадим не услышал
надлежащей весёлости. — Только погоди визжать от счастья, малыш. Про дезертира не забыла? Наверняка тут о нем уже наслышаны — а то и наследил:
— Но по нам же сразу видно, что никакие мы не солдаты:
— Классику надо читать, милая. Крестьянин, знаешь ли, во все времена одинаков
и меняется с течением веков не так уж сильно. Подденут сгоряча на вилы — и будьте здоровы. Говорю тебе авторитетно, как бывший крестьянин, — тут следует с оглядочкой: Крайне дипломатично. Власть а таких местах — понятие абстрактное, она где-то далеконько, и никто её толком не видел.
— Ты серьёзно?
— Я серьёзно, — кивнул Эмиль. — В общем, к деревеньке будем подбираться осторожненько, как диверсанты к немецкому гарнизону. Повторять подвиг Зои Космодемьянской и поджигать колхозную конюшню не рекомендую:— он ласково взъерошил Нике волосы. — Я тебя обязан доставить к цивилизации в целости и сохранности:
И снова, скоты, слились в нежном поцелуе, ничуть не смущаясь присутствием
Вадима. И не подозревали, их счастье, что он решает в уме простой вопрос: а не достать ли наган, не положить ли обоих, таких красивых, в эту хилую пшеницу?
То ли осторожность пересилила, то ли не смог: Стоял на краю пшеничного поля, гадая, чем же можно разжечь в себе столько ненависти и злобы, чтобы решиться наконец?
:Вскоре признаки пасторальной цивилизации стали попадаться чаще, не в
пример более наглядные: сначала они увидели какой-то странный агрегат, два огромных железных колёса, а между ними вал с длиннющими кривыми зубьями, нечто вроде великанских грабель, снабжённых колёсами. Эмиль объяснил Нике мимоходом, что марсианский агрегат именуется бороной, но она не выразила особенного желания узнать подробнее, для чего эта штука предназначена. Потом обнаружилась узкая, разбитая колея с довольно высоким земляным валом посередине.
— Совсем хорошо и понятно, — прокомментировал Эмиль для Ники. — Поздешнему это именуется «автострада».
— Тут же ни одна машина не пройдёт, на пузо сядет:
— Зато трактор пройдёт. Как раз для «Беларуся». Близится цивилизация, вон пустые бутылки валяются, это уж самый что ни на есть классический признак: Местность вновь стала повышаться, колея вела вверх. Они так и шагали по широкому земляному валу посреди колеи — было довольно удобно. Понемногу колея становилась все более неглубокой, а там и вовсе пропала. Эмиль чертыхнулся:
— Забрели: Какая-то старая дорога:
— И что делать?
— Вперёд идти, малыш, — бодро ответил Эмиль. — Хоть дорожка и подвела, ясно
теперь, что деревня близко. Будем искать: Откровенно говоря, это не иголка в стоге сена, деревня, как ни крути, штука заметная:.
Вообще-то, деревня оказалась не такой уж и заметной — зато искать её не пришлось, прямо на неё и вышли, перевалив гребень очередной сопки. Впереди тянулся отлогий склон, поросший густыми кучками сосен, он спускался прямо к деревушке.
Больше всего она напоминала очертаниями горизонтальную половинку свастики — десятка три домов, соприкасавшихся огородами, и ещё несколько помещались наособицу. Огороды были огромные, выделяясь на фоне окружающей зелени тёмными прямоугольниками взрыхлённой земли. Вокруг — лес, и сосны, и ещё какие-то неизвестные Вадиму деревья с сероватыми стволами, не берёзы и не хвойные — вот и все, что он мог о них сказать. Там и сям — горушки с полосами голого камня по бокам, словно злой сказочный великан ободрал с них шкуру. Из деревни выходила светло-жёлтая укатанная дорога, почти сразу же разделялась на три, выгнувшиеся в разные стороны, скрывавшиеся где-то меж сопками, за горизонтом. Они сидели на самом гребне и смотрели вниз. В деревне стояла совершеннейшая тишина, только порой для порядка побрехивала какая-нибудь особо бдительная собака. Из труб не шёл дым, на единственной кривой улочке не было ни души.
— Может, тут и нет никого? — зачем-то шёпотом спросила Ника.
— Глупости, — сказал Эмиль. — Вон, картошку только что выкопали, ботва
кучами валяется. Собаки гавкают. Во-он курица прошла. Просто все при деле, тут не город, фланёров не бывает:
— А вон тот дом совсем на жилой не похож.
— Молодец, Зоркий Глаз, — вгляделся Эмиль. — Сельсовет или какая контора:
А может, почта, в чем я лично сильно сомневаюсь, — при нынешних порядках из таких вот деревушек и почты убрали, и больнички, и все, что было:
— Интересно, а телефон там может оказаться?
— Вряд ли, малыш. Вообще-то, раньше и телефоны в таких аулах водились, но теперь сомневаюсь: Да и денег у нас нет ни копейки, забыла?
— Подожди! — Ника торопливо вытащила из нагрудного кармана мятую зеленую бумажку. — У меня же сто баксов остались. Те, которые: Когда переодевалась, вспомнила и переложила.
— Хозяйственная ты у меня: Увы! Боюсь, если попробуешь расплатиться этой денежкой, получишь за доллар, как в известном присловье, в морду. Не видели тут баксов:
— Как же можно так жить? Ни телефона, ни баксов:
— Вот так и живут, милая. Мир, знаешь ли, Шантарском и столицей не исчерпывается.
— Я бы здесь повесилась, — искренне призналась Ника. — Тут ночь переночевать — и то ужас берет:
— Обходятся как-то, не вешаются, разве что по пьянке:— Он повернулся к Вадиму. — Эй, парашник! Видишь во-он там, левее загона, бельё на верёвке? -Ну.
— Хрен гну. Если мне зрение не изменяет, там среди простынь и прочего барахла сушатся вполне приличные портки. И рубашки есть.
—Вижу:
— А если видишь, отправляйся туда. Огородами-огородами — и к Котовскому:
— Зачем?
— Тупеешь на глазах. Потому что пора менять полосатку на что-нибудь более элегантное. И в самом деле, примет какая-нибудь дубовая голова за зэков — не отмоешься потом.
Это в старые времена для беглых каторжан выставляли на приступочку молоко с хлебушком, а нынче и хлебушек едят недосыта, и нравы стали далеки от прежней идиллии. — Эмиль мечтательно прищурился. — Самый лучший вариант — забраться в какой-нибудь домишко, там отыщется и одежда, и пара скудных рубликов. Вот только поди угадай, где точно не осталось ни старого, ни малого. А то поднимут хай, мы вдобавок местности совершенно не знаем, влетим, как кур в ощип: Что стоишь? Пошёл!
— А он, часом, не сбежит? — серьёзно спросила Ника.
— Куда ему бежать, — пожал плечами Эмиль, — коли уж я и сам не знаю, как эта деревушка называется и где расположена. Кишка тонка в одиночку и без копейки Робинзона изображать: Ну, шагай!
Вадим, не пререкаясь, направился вниз по склону. Он и в самом деле не собирался бежать, справедливо предвидя при этом обороте лишь новые сложности. Вряд ли пейзане, столь милые и услужливые в другое время и при других обстоятельствах, снабдят деньгами на дорогу до Шантарска. Властей здесь, надо полагать, нет никаких — какие там государственные чиновники, милиция, госбезопасность. Как марсианин на планете Земля, честное слово. Вот уж поистине — принц в роли нищего:
Миновав последние деревья, он двигался так, чтобы меж ним и крайними домами деревушки оставался большой сарай из потемневших брёвен. Добравшись до этого сарая, постоял, чутко вслушиваясь.
Лениво побрехивали собаки — но в отдалении. Ещё дальше, на самом краю деревни, послышался человеческий голос и тут же умолк. Кажется, кого-то звали обедать. А в том дворе, где висело бельё, собаки, очень похоже, не имелось: Он осторожно выглянул из-за угла сарая. Что-то шумно и незнакомо выдохнуло, завозилось. С колотящимся сердцем Вадим отпрянул. Вновь выглянул — и облегчённо вздохнул, выругался шёпотом. В загородке из толстых жердей стоял маленький чернобелый бычок размером с крупного дога. Тьфу, это ведь телёнок, видел их пару раз в жизни, но последний раз был чертовски давно:
В доме не слышно ни шагов, ни разговоров. Оглянулся. Высоко, у самого гребня, различил два пятнышка — если бы не знал заранее, что они там остались, ни за что бы не догадался, что это люди. Пятнышки вдруг исчезли за гребнем — есть такое подозрение, не ради вульгарного секса уединились:
Решился. В четыре прыжка достиг верёвки, принялся сбрасывать деревянные прищепки, содрал с верёвки широкие штаны из тёмного материала, обе рубашки, скатал в ком — и припустил назад за сарай мимо удивлённо взмыкнувшего телёнка. Постоял там. Никто за ним не гнался, никто не кричал — похоже, обошлось. Направляясь назад к лесу, он гордился этой мизерной, но удачной кражей так, как в своё время не гордился контрактом с «Бастер инджиниринг», где впервые его подпись стояла под документом, сулившим фирме прибыль в миллион баксов. Оказывается, и голыми руками, в непривычной среде кое на что способны. Ещё бы ухитриться выжить:
Он все продумал заранее — ещё спускаясь красть бельё. Круто взял вправо, чтобы
выйти в стороне от того места, где оставил клятых спутничков. Достигнув гребня,
разулся, положил грубые ботинки рядом с бельём, хорошенько заметил место и
бесшумно, прямо-таки на цыпочках стал красться меж стволов.
Другого столь удобного случая, чтобы без помех и свидетеля посоветоваться об
э_т_о_м, у Эмиля с Никой долго не будет. Если его подозрения верны, начался совет в
Филях.
Он все-таки взял левее, не приучен был ориентироваться в тайге. Хорошо ещё,
издали заметил нечто шевельнувшееся зелено-пятнистое — один из камуфляжных
бушлатов. И услышал тихие голоса. Остановился, пригнулся, стал подкрадываться,
ставя босые подошвы в мох с превеликим тщанием. Похоже, банальная фраза,
встречавшаяся во множестве романов, сейчас как нельзя более удачно отражала
положение дел — оттого, останется ли он незамеченным, и впрямь зависела его
жизнь:
— : не по себе.
— Милая, а мне — по себе? Ты лучше вспомни, с каким кайфом он нас вешал. Он ведь не знал, что комендант всего-навсего решил повеселиться:
В голосе Ники сразу зазвучало искреннее отвращение:
— Бог ты мой, какая скотина:
— Ведь все пойдёт прахом, если доберётся до Шантарска. Оба мы огребем по первое число. Всему конец. Или сомневаешься?
— Господи, ничуть не сомневаюсь, — вздохнула Ника. — Ох, Эмиль: Я его знаю даже лучше, чем ты думаешь. Подленькая, злобная скотина: Но ведь нужно все обставить так, чтобы комар носа не подточил? Я, конечно, чисто теоретически рассуждаю.
— Пора рассуждать не теоретически, а:
Дальше Вадим не собирался слушать. Хватило и услышанного. Никакой мании преследования, никакой шизофрении, пустых страхов. Страхи оказались вовсе не беспочвенными. Отточенный интеллект опытного бизнесмена просчитал все безошибочно. Ну ладно, мы ещё посмотрим, кто выйдет в Шантарск, а кто останется, у них все равно не хватит времени придумать точный план:
Он отыскал приметную сосну, где оставил добычу, обулся, подхватил одежду и
быстро, ощущая странную смесь страха и злой отваги, пошёл к тому месту, где сидели заговорщики.
Они увидели его первым, замолчали. Эмиль оглядел штаны, держа перед собой на вытянутых руках, одобрительно хмыкнул:
— Благодарю за службу: Великоваты, но сойдут. И рубашка тоже. — Не теряя времени, он сбросил полосатку, стал переодеваться.
— А я? — искренне возмутился Вадим. Оставшаяся рубаха — чего он второпях не заметил — годилась разве что на десятилетнего ребёнка.
— А ты, получается, перебьёшься, — безмятежно фыркнул Эмиль. — Сам
подумай: если отдать тебе рубашку или штаны — оба мы сохраним в гардеробе элементы полосатости, что выглядеть будет нелепо. При моем же варианте полосатым остаётся только один, что где-то и гармонично:
— Я вот подумал: а что, если и вправду идти дальше одному? — сказал Вадим, добросовестно изображая святое неведение. — И я вам в тягость, и вы мне глаза не будете мозолить. Уж как-нибудь доберусь, не в Антарктиде и не на Таймыре даже: Пока я там крал бельишко, мелькнула гениальная идея: пойду к крестьянам и признаюсь, что сбежал из шантарской тюряги. Бить, может, и не будут, зато непременно найдут в округе какую-нибудь власть. Или милицию. Повезут в Шантарск, скорее всего. Конечно, чревато определёнными неудобствами, но не такими уж:
Ага! Можно поаплодировать себе мысленно. У Эмиля мгновенно проявились на
физиономии и разочарование, и даже растерянность. Уж такого оборота он, безусловно, не ожидал:
— Не дури, — наконец сказал Эмиль, овладев собой. — Идти, так вместе. Добудем мы тебе одежду, в самом-то деле:
— Ладно:— пробурчал Вадим, делая вид, что одержим раздумьями. — А что там с «козлом» и «парашником»?
— Ну, погорячился, погорячился! — блеснул зубами Эмиль. — А ты на моем месте марципанами угощал бы? После известных событий? Пошли, не дури!
— Поздравляю, малыш. Цивилизация замаячила.
На взгляд Вадима, признаков цивилизации вокруг было самую малость поменьше, чем на поверхности Луны — там как-никак попадаются всевозможное посадочные ступени, отслужившие своё луноходы и всякие спутники, да вдобавок отпечатки американских космических ботинок. Здесь же в пределах видимости не имелось и ржавой гаечки — сплошная первозданная природа, успевшая уже осточертеть: Точно так же и Ника удивлённо завертела головой:
— Какая цивилизация?
Хмыкнув с видом нескрываемого превосходства, Эмиль сделал пару шагов, вошёл в невысокие заросли какой-то светло-жёлтой травы, пошевелил ладонью верхушки:
— А вот, малыш. Сие называется — пшеница.
Ника с сомнением оглядела заросли травы. Вадим полностью разделял её недоумение: по его смутным впечатлениям, основанным на случайно увиденной кинохронике, полотнам Левитана и Шишкина, а также кадрам из кинофильмов о тружениках села, настоящая пшеница должна была золотиться, расти густо, колосок к колоску, и колоски повинны быть большущие, однотипные, толстые. Здесь же не было ничего даже отдалённо похожего: чахлые стебельки росли вразнобой, ничего похожего на пресловутую золотую ниву, вовсе они не золотистые, бледные какие-то, смахивающие цветом на выцветшую под дождём пачку «Кэмела», враскосяк стоят, одни гнутся к земле, другие вовсе полегли, колосья при вдумчивом рассмотрении удаётся узреть, но они какие-то хилые, меленькие:
— Самая настоящая пшеница, — сказал Нике Эмиль, сорвал один колосок, потёр в ладонях. — Такая она в наших широтах и бывает. Настоящая. Не штат Айдахо, вообщето. И не Кубань: Вот из этого и делают булочки, малыш.
— Надо же:— Ника, глядя по сторонам с неподдельным интересом, пригнула несколько колосьев. — Интересно как: Я и не знала.
— Корова — это животное с четырьмя ногами по углам, — хмыкнул Эмиль. — Из коровы делают котлеты, а картошка растёт отдельно:
— Нет, ну картошку-то я знаю, её из земли копают: Значит, деревня где-то близко?
— Вот именно, — сказал Эмиль, но что-то в его голосе Вадим не услышал
надлежащей весёлости. — Только погоди визжать от счастья, малыш. Про дезертира не забыла? Наверняка тут о нем уже наслышаны — а то и наследил:
— Но по нам же сразу видно, что никакие мы не солдаты:
— Классику надо читать, милая. Крестьянин, знаешь ли, во все времена одинаков
и меняется с течением веков не так уж сильно. Подденут сгоряча на вилы — и будьте здоровы. Говорю тебе авторитетно, как бывший крестьянин, — тут следует с оглядочкой: Крайне дипломатично. Власть а таких местах — понятие абстрактное, она где-то далеконько, и никто её толком не видел.
— Ты серьёзно?
— Я серьёзно, — кивнул Эмиль. — В общем, к деревеньке будем подбираться осторожненько, как диверсанты к немецкому гарнизону. Повторять подвиг Зои Космодемьянской и поджигать колхозную конюшню не рекомендую:— он ласково взъерошил Нике волосы. — Я тебя обязан доставить к цивилизации в целости и сохранности:
И снова, скоты, слились в нежном поцелуе, ничуть не смущаясь присутствием
Вадима. И не подозревали, их счастье, что он решает в уме простой вопрос: а не достать ли наган, не положить ли обоих, таких красивых, в эту хилую пшеницу?
То ли осторожность пересилила, то ли не смог: Стоял на краю пшеничного поля, гадая, чем же можно разжечь в себе столько ненависти и злобы, чтобы решиться наконец?
:Вскоре признаки пасторальной цивилизации стали попадаться чаще, не в
пример более наглядные: сначала они увидели какой-то странный агрегат, два огромных железных колёса, а между ними вал с длиннющими кривыми зубьями, нечто вроде великанских грабель, снабжённых колёсами. Эмиль объяснил Нике мимоходом, что марсианский агрегат именуется бороной, но она не выразила особенного желания узнать подробнее, для чего эта штука предназначена. Потом обнаружилась узкая, разбитая колея с довольно высоким земляным валом посередине.
— Совсем хорошо и понятно, — прокомментировал Эмиль для Ники. — Поздешнему это именуется «автострада».
— Тут же ни одна машина не пройдёт, на пузо сядет:
— Зато трактор пройдёт. Как раз для «Беларуся». Близится цивилизация, вон пустые бутылки валяются, это уж самый что ни на есть классический признак: Местность вновь стала повышаться, колея вела вверх. Они так и шагали по широкому земляному валу посреди колеи — было довольно удобно. Понемногу колея становилась все более неглубокой, а там и вовсе пропала. Эмиль чертыхнулся:
— Забрели: Какая-то старая дорога:
— И что делать?
— Вперёд идти, малыш, — бодро ответил Эмиль. — Хоть дорожка и подвела, ясно
теперь, что деревня близко. Будем искать: Откровенно говоря, это не иголка в стоге сена, деревня, как ни крути, штука заметная:.
Вообще-то, деревня оказалась не такой уж и заметной — зато искать её не пришлось, прямо на неё и вышли, перевалив гребень очередной сопки. Впереди тянулся отлогий склон, поросший густыми кучками сосен, он спускался прямо к деревушке.
Больше всего она напоминала очертаниями горизонтальную половинку свастики — десятка три домов, соприкасавшихся огородами, и ещё несколько помещались наособицу. Огороды были огромные, выделяясь на фоне окружающей зелени тёмными прямоугольниками взрыхлённой земли. Вокруг — лес, и сосны, и ещё какие-то неизвестные Вадиму деревья с сероватыми стволами, не берёзы и не хвойные — вот и все, что он мог о них сказать. Там и сям — горушки с полосами голого камня по бокам, словно злой сказочный великан ободрал с них шкуру. Из деревни выходила светло-жёлтая укатанная дорога, почти сразу же разделялась на три, выгнувшиеся в разные стороны, скрывавшиеся где-то меж сопками, за горизонтом. Они сидели на самом гребне и смотрели вниз. В деревне стояла совершеннейшая тишина, только порой для порядка побрехивала какая-нибудь особо бдительная собака. Из труб не шёл дым, на единственной кривой улочке не было ни души.
— Может, тут и нет никого? — зачем-то шёпотом спросила Ника.
— Глупости, — сказал Эмиль. — Вон, картошку только что выкопали, ботва
кучами валяется. Собаки гавкают. Во-он курица прошла. Просто все при деле, тут не город, фланёров не бывает:
— А вон тот дом совсем на жилой не похож.
— Молодец, Зоркий Глаз, — вгляделся Эмиль. — Сельсовет или какая контора:
А может, почта, в чем я лично сильно сомневаюсь, — при нынешних порядках из таких вот деревушек и почты убрали, и больнички, и все, что было:
— Интересно, а телефон там может оказаться?
— Вряд ли, малыш. Вообще-то, раньше и телефоны в таких аулах водились, но теперь сомневаюсь: Да и денег у нас нет ни копейки, забыла?
— Подожди! — Ника торопливо вытащила из нагрудного кармана мятую зеленую бумажку. — У меня же сто баксов остались. Те, которые: Когда переодевалась, вспомнила и переложила.
— Хозяйственная ты у меня: Увы! Боюсь, если попробуешь расплатиться этой денежкой, получишь за доллар, как в известном присловье, в морду. Не видели тут баксов:
— Как же можно так жить? Ни телефона, ни баксов:
— Вот так и живут, милая. Мир, знаешь ли, Шантарском и столицей не исчерпывается.
— Я бы здесь повесилась, — искренне призналась Ника. — Тут ночь переночевать — и то ужас берет:
— Обходятся как-то, не вешаются, разве что по пьянке:— Он повернулся к Вадиму. — Эй, парашник! Видишь во-он там, левее загона, бельё на верёвке? -Ну.
— Хрен гну. Если мне зрение не изменяет, там среди простынь и прочего барахла сушатся вполне приличные портки. И рубашки есть.
—Вижу:
— А если видишь, отправляйся туда. Огородами-огородами — и к Котовскому:
— Зачем?
— Тупеешь на глазах. Потому что пора менять полосатку на что-нибудь более элегантное. И в самом деле, примет какая-нибудь дубовая голова за зэков — не отмоешься потом.
Это в старые времена для беглых каторжан выставляли на приступочку молоко с хлебушком, а нынче и хлебушек едят недосыта, и нравы стали далеки от прежней идиллии. — Эмиль мечтательно прищурился. — Самый лучший вариант — забраться в какой-нибудь домишко, там отыщется и одежда, и пара скудных рубликов. Вот только поди угадай, где точно не осталось ни старого, ни малого. А то поднимут хай, мы вдобавок местности совершенно не знаем, влетим, как кур в ощип: Что стоишь? Пошёл!
— А он, часом, не сбежит? — серьёзно спросила Ника.
— Куда ему бежать, — пожал плечами Эмиль, — коли уж я и сам не знаю, как эта деревушка называется и где расположена. Кишка тонка в одиночку и без копейки Робинзона изображать: Ну, шагай!
Вадим, не пререкаясь, направился вниз по склону. Он и в самом деле не собирался бежать, справедливо предвидя при этом обороте лишь новые сложности. Вряд ли пейзане, столь милые и услужливые в другое время и при других обстоятельствах, снабдят деньгами на дорогу до Шантарска. Властей здесь, надо полагать, нет никаких — какие там государственные чиновники, милиция, госбезопасность. Как марсианин на планете Земля, честное слово. Вот уж поистине — принц в роли нищего:
Миновав последние деревья, он двигался так, чтобы меж ним и крайними домами деревушки оставался большой сарай из потемневших брёвен. Добравшись до этого сарая, постоял, чутко вслушиваясь.
Лениво побрехивали собаки — но в отдалении. Ещё дальше, на самом краю деревни, послышался человеческий голос и тут же умолк. Кажется, кого-то звали обедать. А в том дворе, где висело бельё, собаки, очень похоже, не имелось: Он осторожно выглянул из-за угла сарая. Что-то шумно и незнакомо выдохнуло, завозилось. С колотящимся сердцем Вадим отпрянул. Вновь выглянул — и облегчённо вздохнул, выругался шёпотом. В загородке из толстых жердей стоял маленький чернобелый бычок размером с крупного дога. Тьфу, это ведь телёнок, видел их пару раз в жизни, но последний раз был чертовски давно:
В доме не слышно ни шагов, ни разговоров. Оглянулся. Высоко, у самого гребня, различил два пятнышка — если бы не знал заранее, что они там остались, ни за что бы не догадался, что это люди. Пятнышки вдруг исчезли за гребнем — есть такое подозрение, не ради вульгарного секса уединились:
Решился. В четыре прыжка достиг верёвки, принялся сбрасывать деревянные прищепки, содрал с верёвки широкие штаны из тёмного материала, обе рубашки, скатал в ком — и припустил назад за сарай мимо удивлённо взмыкнувшего телёнка. Постоял там. Никто за ним не гнался, никто не кричал — похоже, обошлось. Направляясь назад к лесу, он гордился этой мизерной, но удачной кражей так, как в своё время не гордился контрактом с «Бастер инджиниринг», где впервые его подпись стояла под документом, сулившим фирме прибыль в миллион баксов. Оказывается, и голыми руками, в непривычной среде кое на что способны. Ещё бы ухитриться выжить:
Он все продумал заранее — ещё спускаясь красть бельё. Круто взял вправо, чтобы
выйти в стороне от того места, где оставил клятых спутничков. Достигнув гребня,
разулся, положил грубые ботинки рядом с бельём, хорошенько заметил место и
бесшумно, прямо-таки на цыпочках стал красться меж стволов.
Другого столь удобного случая, чтобы без помех и свидетеля посоветоваться об
э_т_о_м, у Эмиля с Никой долго не будет. Если его подозрения верны, начался совет в
Филях.
Он все-таки взял левее, не приучен был ориентироваться в тайге. Хорошо ещё,
издали заметил нечто шевельнувшееся зелено-пятнистое — один из камуфляжных
бушлатов. И услышал тихие голоса. Остановился, пригнулся, стал подкрадываться,
ставя босые подошвы в мох с превеликим тщанием. Похоже, банальная фраза,
встречавшаяся во множестве романов, сейчас как нельзя более удачно отражала
положение дел — оттого, останется ли он незамеченным, и впрямь зависела его
жизнь:
— : не по себе.
— Милая, а мне — по себе? Ты лучше вспомни, с каким кайфом он нас вешал. Он ведь не знал, что комендант всего-навсего решил повеселиться:
В голосе Ники сразу зазвучало искреннее отвращение:
— Бог ты мой, какая скотина:
— Ведь все пойдёт прахом, если доберётся до Шантарска. Оба мы огребем по первое число. Всему конец. Или сомневаешься?
— Господи, ничуть не сомневаюсь, — вздохнула Ника. — Ох, Эмиль: Я его знаю даже лучше, чем ты думаешь. Подленькая, злобная скотина: Но ведь нужно все обставить так, чтобы комар носа не подточил? Я, конечно, чисто теоретически рассуждаю.
— Пора рассуждать не теоретически, а:
Дальше Вадим не собирался слушать. Хватило и услышанного. Никакой мании преследования, никакой шизофрении, пустых страхов. Страхи оказались вовсе не беспочвенными. Отточенный интеллект опытного бизнесмена просчитал все безошибочно. Ну ладно, мы ещё посмотрим, кто выйдет в Шантарск, а кто останется, у них все равно не хватит времени придумать точный план:
Он отыскал приметную сосну, где оставил добычу, обулся, подхватил одежду и
быстро, ощущая странную смесь страха и злой отваги, пошёл к тому месту, где сидели заговорщики.
Они увидели его первым, замолчали. Эмиль оглядел штаны, держа перед собой на вытянутых руках, одобрительно хмыкнул:
— Благодарю за службу: Великоваты, но сойдут. И рубашка тоже. — Не теряя времени, он сбросил полосатку, стал переодеваться.
— А я? — искренне возмутился Вадим. Оставшаяся рубаха — чего он второпях не заметил — годилась разве что на десятилетнего ребёнка.
— А ты, получается, перебьёшься, — безмятежно фыркнул Эмиль. — Сам
подумай: если отдать тебе рубашку или штаны — оба мы сохраним в гардеробе элементы полосатости, что выглядеть будет нелепо. При моем же варианте полосатым остаётся только один, что где-то и гармонично:
— Я вот подумал: а что, если и вправду идти дальше одному? — сказал Вадим, добросовестно изображая святое неведение. — И я вам в тягость, и вы мне глаза не будете мозолить. Уж как-нибудь доберусь, не в Антарктиде и не на Таймыре даже: Пока я там крал бельишко, мелькнула гениальная идея: пойду к крестьянам и признаюсь, что сбежал из шантарской тюряги. Бить, может, и не будут, зато непременно найдут в округе какую-нибудь власть. Или милицию. Повезут в Шантарск, скорее всего. Конечно, чревато определёнными неудобствами, но не такими уж:
Ага! Можно поаплодировать себе мысленно. У Эмиля мгновенно проявились на
физиономии и разочарование, и даже растерянность. Уж такого оборота он, безусловно, не ожидал:
— Не дури, — наконец сказал Эмиль, овладев собой. — Идти, так вместе. Добудем мы тебе одежду, в самом-то деле:
— Ладно:— пробурчал Вадим, делая вид, что одержим раздумьями. — А что там с «козлом» и «парашником»?
— Ну, погорячился, погорячился! — блеснул зубами Эмиль. — А ты на моем месте марципанами угощал бы? После известных событий? Пошли, не дури!