Страница:
Он даже повеселел — и припустил быстрее, провод ускользал теперь гораздо проворнее, Иисусу осталось намотать метров сто. Интересно, а Ника понимает, что её романтическому приключению очень скоро придёт конец? Никак нельзя подозревать, что одурела настолько, чтобы связать свою судьбу с этим: Вот уж кто в жизни не станет устраивать рай в шалаше:
Смешно, но он до сих пор так и не мог понять, чего хочет от будущего — разводиться с Никой или не стоит? Вообще-то, другая может оказаться стервой ещё почище, а Нику после всех приключений будет гораздо легче взять в ежовые рукавицы, почаще напоминать обо всех её выбрыках и мягко намекать, что не просто разведётся, а ещё и постарается, чтобы причина развода стала известна в определённых кругах всем и каждому. Тогда искать вторую столь же блестящую партию в Шантарске ей будет трудненько. Предположим, в том, что с ней творилось в концлагере, не виновата ничуть — эти скоты брали силком, только и всего. Но вот Эмиль с Пашей: В конце-то концов, Пашка её ничуть не принуждал, ручаться можно. Сама быстренько возжелала оказаться в роли фаворитки при здешнем корольке:
Вадим взглянул на небо — погода определённо портилась, из-за леса наползали темно-серые тучи. Время обеденное, но, не исключено, придётся возвращаться в деревню — электроразведка в дождь работу бросает, для подобных измерений нет врага хуже дождя. Смешно, но возможному отдыху ничуть не рад— ведь ещё на несколько дней отодвинется столь желанное возвращение в Шантарск:
Он перевалил через гребень пологого склона. Внизу, у пикета, уже стоял неожиданно рано появившийся «уазик», и людей было что-то больно много — ага, Вася привёз бакуринскую бригаду: И на приборе сидит как раз Бакурин, а Паша маячит метрах в ста правее, возле высокой треноги с каким-то маленьким, вовсе несоразмерным с треногой приборчиком:
Там уже разложили еду, Славик с Мухомором сноровисто вспарывали своими финками консервные банки. В темпе сделав последние замеры — даже Вадиму уже ясно, спустя рукава — Бакурин облегчённо вздохнул, выключил прибор и присоседился к импровизированному столу. Вадим последовал за ним. Наступило самое блаженное время — валяешься себе, жуёшь ломоть хлеба с тушёнкой, вокруг тишина, безлюдье, романтические пейзажи: Мухомор сложил небольшой костерчик и принялся обжаривать пару ломтей хлеба, насадив их на электрод. Кто-то вслух пожалел, что недостаёт «Стервецкой» — очень уж хорошо сидят:
— Вона-вона, вона! — заорал Иисус, тыча пальцем.
Все уставились туда. На опушке далёкого леска мелькнули два белых
пятнышка — какие-то неизвестные Вадиму животные пронеслись ошалелым галопом и пропали в глубине березняка.
— Козы. Дикие, — пояснил Худой. — Поохотиться бы: (он привёз с собой в поле старенькую одностволку, но её использовали главным образом для пальбы по деревенским печным трубам и воротам в минуты лихого алкогольного расслабления). — Помните, как под Кошурнико-во на марала вышли?
— Ещё бы, — мечтательно сказал Славик, повернулся к Вадиму. — Высоченный такой березняк, топали мы по нему с ВП, смотрим — здоровенный марал, метрах прямо-таки в двадцати. Стоит, тварь, травку пощипывает, нас не видит. Ну, потаращились мы на него, но делать нечего, не с ножиком же скрадывать: Рявкнули матом, он в секунду стартовал — и нету:
— Любишь ты скрадывать, — хмыкнул Мухомор. — Лучше расскажи, как рысь с колуном гонял.
— А, чего по пьянке не бывает, — отмахнулся Славик. — Вспомни, как ты по профилю ходил в строительной каске, боялся, что эта рыся-тина на тебя сверху прыгнет:
— Все ж тогда труса праздновали, когда приехали, в первые дни..
— Ну, а потом она к кухне шастала, повариха в неё пустыми бутылками пуляла:
— Все бы ничего, а я вспоминаю, как у Мак-симыча на Кизире вышло с медведем, — потянулся Мухомор. — Идёт Максимыч по профилю, ставит вешки, а потом видит — следом идёт медведь и каждую вешку аккуратно лапой сбрасывает:
— И что? — с любопытством спросил Вадим.
— А что делать с одним топором? Побежишь — догонит, полезешь на дерево — снимет. Плюнул Максимыч и пошёл дальше — двум смертям не бывать, одной не миновать. Медведь за ним тащился ещё с полкилометра, потом отстал. Нормальный медведь, сытый, чего ему на человека кидаться: Это Славка попервости трусил:
— Ладно тебе, — Славик шутливо прицелился в него электродом, повернулся к Бакурину. — Костя, как на твой взгляд — начальник, часом, не метит в герои труда? Мы этот участок прочёсываем так, будто бриллиант тут потеряли:
Все моментально оживились — тема, похоже, всерьёз интересовала каждого.
— Точно! — с чувством сказал Мухомор. — Первый раз вижу, чтобы так
носились с самым обыкновенным участком, чтобы после ВЭЗов по нему и вэпэшку гнали, и ВЭЗ-ВП:
— И кресты разматывали по всему профилю.
— И с магнитометром лазили, — добавил Ба-курин, кивнув на «уазик», заслонявший от обозрения бродившего по полю начальника. — Участок совершенно бесперспективный, с ходу ясно. Нет здесь никакой воды. Да и Магнитка при разведке на воду совершенно ни к чему.
— Вот то-то, — почесал в затылке Худой. — Помните Кошурниково? Оставалось
пройти ещё километров пять, уголок участка. Только ясно было, что это получится мартышкин труд:
— К тому времени ясно было, — кивнул Бакурин.
— Ну вот, тогда ведь Пашка самым спокойным образом записал промеры из
головы, от фонаря, собрались и рванули в Шантарск. И в управлении, зуб даю, все понимали, но глаза закрыли в лучшем виде — участок без всякой перспективы, а так хоть инженерам пару лишних нарядов закрыли:
— Да я сам не пойму, что на Пашку нашло, — признался Бакурин.
Вадим помалкивал, не ввязываясь в дискуссию — достаточно и того, что он прекрасно понимал: происходит нечто нетипичное, и все это подметили, от опытных работяг до Бакурина, хоть и запойного, но дипломированного. В конце концов, не его дело, хотя и бродят в подсознании некие смутные, не оформившиеся толком подозрения, чутьё бизнесмена, обострённое вдобавок нешуточной борьбой за жизнь и свободу, напоминает о себе:
— Что митингуем? — спросил Паша, неожиданно появившись из-за машины.
— Обсуждаем твой внезапный прилив трудового энтузиазма, — ответил за всех Бакурин. — Осталось на этом участке сейсмику провести — и будет по полной программе: Паша, родина все равно медаль не навесит, по-моему, нынче и нет медалей за трудовое отличие:
— Когда поставят начальником, Костик, будешь делать, как тебе угодно, — хмуро отозвался Паша. — Давайте в машину, кончаем. Чует моё сердце, сейчас дождик хлобыстнет:
Смешно, но он до сих пор так и не мог понять, чего хочет от будущего — разводиться с Никой или не стоит? Вообще-то, другая может оказаться стервой ещё почище, а Нику после всех приключений будет гораздо легче взять в ежовые рукавицы, почаще напоминать обо всех её выбрыках и мягко намекать, что не просто разведётся, а ещё и постарается, чтобы причина развода стала известна в определённых кругах всем и каждому. Тогда искать вторую столь же блестящую партию в Шантарске ей будет трудненько. Предположим, в том, что с ней творилось в концлагере, не виновата ничуть — эти скоты брали силком, только и всего. Но вот Эмиль с Пашей: В конце-то концов, Пашка её ничуть не принуждал, ручаться можно. Сама быстренько возжелала оказаться в роли фаворитки при здешнем корольке:
Вадим взглянул на небо — погода определённо портилась, из-за леса наползали темно-серые тучи. Время обеденное, но, не исключено, придётся возвращаться в деревню — электроразведка в дождь работу бросает, для подобных измерений нет врага хуже дождя. Смешно, но возможному отдыху ничуть не рад— ведь ещё на несколько дней отодвинется столь желанное возвращение в Шантарск:
Он перевалил через гребень пологого склона. Внизу, у пикета, уже стоял неожиданно рано появившийся «уазик», и людей было что-то больно много — ага, Вася привёз бакуринскую бригаду: И на приборе сидит как раз Бакурин, а Паша маячит метрах в ста правее, возле высокой треноги с каким-то маленьким, вовсе несоразмерным с треногой приборчиком:
Там уже разложили еду, Славик с Мухомором сноровисто вспарывали своими финками консервные банки. В темпе сделав последние замеры — даже Вадиму уже ясно, спустя рукава — Бакурин облегчённо вздохнул, выключил прибор и присоседился к импровизированному столу. Вадим последовал за ним. Наступило самое блаженное время — валяешься себе, жуёшь ломоть хлеба с тушёнкой, вокруг тишина, безлюдье, романтические пейзажи: Мухомор сложил небольшой костерчик и принялся обжаривать пару ломтей хлеба, насадив их на электрод. Кто-то вслух пожалел, что недостаёт «Стервецкой» — очень уж хорошо сидят:
— Вона-вона, вона! — заорал Иисус, тыча пальцем.
Все уставились туда. На опушке далёкого леска мелькнули два белых
пятнышка — какие-то неизвестные Вадиму животные пронеслись ошалелым галопом и пропали в глубине березняка.
— Козы. Дикие, — пояснил Худой. — Поохотиться бы: (он привёз с собой в поле старенькую одностволку, но её использовали главным образом для пальбы по деревенским печным трубам и воротам в минуты лихого алкогольного расслабления). — Помните, как под Кошурнико-во на марала вышли?
— Ещё бы, — мечтательно сказал Славик, повернулся к Вадиму. — Высоченный такой березняк, топали мы по нему с ВП, смотрим — здоровенный марал, метрах прямо-таки в двадцати. Стоит, тварь, травку пощипывает, нас не видит. Ну, потаращились мы на него, но делать нечего, не с ножиком же скрадывать: Рявкнули матом, он в секунду стартовал — и нету:
— Любишь ты скрадывать, — хмыкнул Мухомор. — Лучше расскажи, как рысь с колуном гонял.
— А, чего по пьянке не бывает, — отмахнулся Славик. — Вспомни, как ты по профилю ходил в строительной каске, боялся, что эта рыся-тина на тебя сверху прыгнет:
— Все ж тогда труса праздновали, когда приехали, в первые дни..
— Ну, а потом она к кухне шастала, повариха в неё пустыми бутылками пуляла:
— Все бы ничего, а я вспоминаю, как у Мак-симыча на Кизире вышло с медведем, — потянулся Мухомор. — Идёт Максимыч по профилю, ставит вешки, а потом видит — следом идёт медведь и каждую вешку аккуратно лапой сбрасывает:
— И что? — с любопытством спросил Вадим.
— А что делать с одним топором? Побежишь — догонит, полезешь на дерево — снимет. Плюнул Максимыч и пошёл дальше — двум смертям не бывать, одной не миновать. Медведь за ним тащился ещё с полкилометра, потом отстал. Нормальный медведь, сытый, чего ему на человека кидаться: Это Славка попервости трусил:
— Ладно тебе, — Славик шутливо прицелился в него электродом, повернулся к Бакурину. — Костя, как на твой взгляд — начальник, часом, не метит в герои труда? Мы этот участок прочёсываем так, будто бриллиант тут потеряли:
Все моментально оживились — тема, похоже, всерьёз интересовала каждого.
— Точно! — с чувством сказал Мухомор. — Первый раз вижу, чтобы так
носились с самым обыкновенным участком, чтобы после ВЭЗов по нему и вэпэшку гнали, и ВЭЗ-ВП:
— И кресты разматывали по всему профилю.
— И с магнитометром лазили, — добавил Ба-курин, кивнув на «уазик», заслонявший от обозрения бродившего по полю начальника. — Участок совершенно бесперспективный, с ходу ясно. Нет здесь никакой воды. Да и Магнитка при разведке на воду совершенно ни к чему.
— Вот то-то, — почесал в затылке Худой. — Помните Кошурниково? Оставалось
пройти ещё километров пять, уголок участка. Только ясно было, что это получится мартышкин труд:
— К тому времени ясно было, — кивнул Бакурин.
— Ну вот, тогда ведь Пашка самым спокойным образом записал промеры из
головы, от фонаря, собрались и рванули в Шантарск. И в управлении, зуб даю, все понимали, но глаза закрыли в лучшем виде — участок без всякой перспективы, а так хоть инженерам пару лишних нарядов закрыли:
— Да я сам не пойму, что на Пашку нашло, — признался Бакурин.
Вадим помалкивал, не ввязываясь в дискуссию — достаточно и того, что он прекрасно понимал: происходит нечто нетипичное, и все это подметили, от опытных работяг до Бакурина, хоть и запойного, но дипломированного. В конце концов, не его дело, хотя и бродят в подсознании некие смутные, не оформившиеся толком подозрения, чутьё бизнесмена, обострённое вдобавок нешуточной борьбой за жизнь и свободу, напоминает о себе:
— Что митингуем? — спросил Паша, неожиданно появившись из-за машины.
— Обсуждаем твой внезапный прилив трудового энтузиазма, — ответил за всех Бакурин. — Осталось на этом участке сейсмику провести — и будет по полной программе: Паша, родина все равно медаль не навесит, по-моему, нынче и нет медалей за трудовое отличие:
— Когда поставят начальником, Костик, будешь делать, как тебе угодно, — хмуро отозвался Паша. — Давайте в машину, кончаем. Чует моё сердце, сейчас дождик хлобыстнет:
Глава четвёртая
Сюрпризы и загадки
Он оказался плохим метеорологом — когда минут через двадцать приехали в
деревню, стало ясно, что никакого дождя не будет, грозно выглядевшие тучи довольно быстро уползли за горизонт, небо очистилось. Никто, правда, не проявил желания .возвращаться на профиль — и совершенно неожиданно образовался свободный день: всего третий час пополудни, а заняться нечем.
Подворачивалось самое простое, но идеальное решение — идти на разведку в рассуждении, чего бы выпить. Правда, идея эта с самого начала была обречена на провал: деньги кончились, продавать с себя было больше нечего, и после короткой вялой дискуссии стали разбредаться кто куда. Худой отправился к вытекавшему из озера ручейку проверять поставленную накануне на карасей вершу, Иисус завалился спать, Вася остался в избе и пытался, сам не веря в успех предприятия, уговорить Вадима с Мухомором отправиться за удачей. Они лениво отнекивались, упирая на полную обречённость задуманного: Томка без денег спиртного не даст в страхе перед ревизией, а больше расстараться и негде. В конце концов Мухомор безнадёжно махнул рукой и ушёл из избы — в дверях чуть не налетев на Пашу.
— Ага! — обрадованно рявкнул тот. — Я всю деревню обыскал, кот Базилио, а ты вон где окопался:
— Чего такое? — насторожился Вася.
— Поднимайся на крыло. Повезёшь Бакурина с бригадой в Бужур. На вечерний поезд как раз успеют.
— А завтра никак?
— Шевелись давай! Не на Луну лететь, ещё засветло обернёшься. Мужики уже собрались.
— Новые дела:— проворчал Вася. — Ты что, участок закрываешь?
— Посмотрим. В любом случае двум бригадам тут делать больше нечего. Пошевеливайся, да смотри у меня, если вздумаешь в Бужуре заночевать у той прошмандовки, я тебе выпишу по первое число. Чтобы вернулся к вечеру, как штык! — закончил он безапелляционным тоном, повернулся и быстро вышел, хлопнув дверью.
— Оборзел Пабло:— ворчал Вася, неторопливо докуривая. — Пока в Бужур,
пока обратно — часов восемь вечера будет. Бужурский поезд на Шантарск раз в сутки, значит, вашу бригаду сегодня туда уж точно не повезу — хотел бы Пашка и вас отправить, сразу бы посадил с бакурин-цами. Не собирается ж он на ночь глядя гнать машину прямо в Шантарск? А, Вадик?
— Начальство есть начальство, — равнодушно пожал плечами Вадим, сам ничего не понимавший.
— То-то. А шофёр есть шофёр, машина есть машина:— он с хитрейшим видом ухмыльнулся. — Ежели «уазик», которому сто лет в обед, в Бужуре сломается, хотел бы я знать, как Пабло мне докажет, что я не чинился честно до утра, а груши околачивал? Вадик, ты меня не закладывай, а я тебе пузырь привезу:
— Да зачем мне тебя закладывать?
— Ну, лады. Я поехал, и чует душенька, что в Бужуре крякнет мой самоход:
— Слушай! — торопливо удержал его Вадим. — Не надо мне пузыря:
Телеграмму отправить можешь из Бужура?
— Да запросто. У Лизки денег возьму: Вадим огляделся, взял со стола карандаш, нацарапал адрес на клочке серой обёрточной бумаги — больше ничего подходящего не нашлось. Подумал над текстом, чтобы было и коротко, и предельно информативно, дописал: «Жив-здоров, скоро ждите. Баскаков».
На душе моментально стало веселее.
— Отправлю, — заверил Вася, тщательно свернув бумажку. — Святое дело: Ну, пока.
Не успел он выйти, как ворвался Мухомор, бодрый и энергичный, словно обрыдший всем телевизионный заяц с батарейкой «Дюрасел» в заднице:
— Иисус дрыхнет? И хер с ним: Пошли!
— Что стряслось? — опомнился Вадим только на улице.
— С бабкой договорился. Ей как раз дрова привезли, распилим пару сушин,
потом поколем все — а бабка ставит вёдрышко «какавы»! Остальных на хвост сажать не будем — самим мало:
— Ну, пошли, — сказал Вадим без особой охоты. Пить не особенно и хотелось, но неудобно было отказывать неплохому мужику Мухомору, да и делать совершенно нечего. Представив уже знакомое похмелье от «какавы», он содрогнулся, но зашагал следом.
— Топор бабка даёт, а пилы у неё нету, — в приятном предвкушении общения с ведром «какавы» тараторил Мухомор. — Я договорился с Томкиной бабкой, у неё пила есть, сейчас заберём: А допивать можно и к Томке пойти, чтобы как бы и со своим, она потом обязательно ещё поставит, ежели ты её в благодарность трахнешь:
— А ты? — ухмыльнулся Вадим.
— Я не стебарь-перехватчик, я алкаш-заливалыцик. Сам трись, пока молодой, я уж своё оттёр:
— Эй, комбайнёры!
Они повернулись в ту сторону. У палисадника стояла потасканная белая «Хонда» года рождения этак девяностого, а её хозяин небрежно манил их пальцем:
— Эй, комбайнёры! Где здесь геологи живут?
Стоявший рядом с машиной субъект был определённо из тех, кто в Шантарске вызывал у Вадима явный комплекс превосходства: мелкая шелупонь, обычный «вентилятор» — и одет вроде бы в фирму, но фирма на опытный взгляд третьесортная, и машина вроде бы импортная, но преклонных годов. Типичный «вентилятор» — крутится по мелочам, пышно именуя себя перед дешёвыми девочками «тоже бизнесменом», но больше пары штук баксов в руках не держал: Не надо и этикетку приклеивать, сразу видно.
— Да тут везде геологи живут, — набычился Мухомор.
— Где Пашку Соколова найти?
— Во-он: Крышу видишь? — показал Вадим. Не удержался от шпильки.-
Тачка у тебя знатная: Это, поди, и есть мерс шестисотый?
— Восьмисотый, — буркнул незнакомец, определённо что-то такое прочитав в глазах Вадима, громко стукнул разболтанной дверцей и покатил в указанном направлении.
— «Комбайнёры»:— ворчал задетый за живое Мухомор. — Ни хрена в людях не разбирается, а туда же:
Они быстренько забрали у Томкиной бабки двуручную пилу, пообещали вернуть в целости-сохранности и направились на другой конец деревеньки.
Давешняя «Хонда» стояла у дома, где Паша квартировал вместе с Никой. Багажник открыт, Паша с «вентилятором» как раз доставали какой-то мешок. Они ускорили шаг, пытаясь незамеченными миновать грозное начальство, но Паша выпрямился не вовремя, узрел:
— Куда двигаем, орлы?
— Да бабке тут дрова попилить:— насторожённо откликнулся Мухомор.
— Ага, Тимур и его команда: Ладно, пилите. — И без особой необходимости поторопился добавить: — Я тут занят, прислали нового шофёра на «газон» вместо Женьки:
Ничуть не выразив интереса к столь эпохальному событию, Вадим с Мухомором быстренько прошмыгнули мимо.
— Пронесло:— облегчённо вздохнул Мухомор. — В другой раз обязательно прицепился бы, ведь прекрасно понимает, что мы тимуровцами подрядились исключительно «какавы» ради. Может, и в самом деле участок закрывать собрался? Хорошо бы домой. За семь месяцев денег подкопилось, месяц пить можно: Шофёр, тоже мне: Что это за шофёр на собственном драндулете? И с первого взгляда форменные фраки господ геофизиков опознать не может, комбайнёрами обозвал? А в багажнике, между прочим, я намётанным глазом засёк коробку с водярой: Вдруг да на прощальный банкет?
Они вернулись в бабкин двор и принялись за дело — правда, сначала Мухомор в качестве стимулирующего аванса выпросил у бабки по стакану «какавы». Сухие сушины легко поддавались пиле — Вадим уже научился здесь и пилить дрова, и колоть, что оказалось довольно нехитрым делом.
Серый бушлат мелькнул в поле зрения, когда им оставалось с полдюжины
чурбаков, не больше. Вадима моментально прошиб холодный пот, он едва не стукнул
чурбаком, насаженным на топор, мимо колоды. Над ухом явственно щёлкнули челюсти
мощного капкана:
Однако милиционер — немолодой стар-лей — направился мимо них в избу, лишь
мимоходом кивнув, а выскочившая во двор бабка тут же внесла ясность:
— Вот и зять приехал, я думала, и его попрошу, а вы уж сами почти справились:
Складете поленницу, идите «какаву» кушать, честно заработали:
— Ты чего встал? — недоуменно воззрился Мухомор.
— А:— неопределённо промычал Вадим и с удвоенным энтузиазмом накинулся на очередной чурбак.
Вскоре с чувством исполненного долга направились в избу, заранее покрикивая:
— Хозяйка, принимай работу!
Быстренько проинспектировав поленницу, бабка усадила их за стол в летней кухоньке, где уже вольготно расположился зять-милиционер. Сняв бушлат и китель, распоясавшись, он попивал «какаву» и нисколько не собирался чваниться перед гостями. Быстренько познакомились, выпили по первой, бабка плюхнула на стол огромную сковороду жареных карасей — по здешним меркам закуска незамысловатейшая, как в Шантарске пакетик чипсов. В озере карасей было видимоневидимо, Вадим успел их отпробовать и жареными, и в ухе столько, что хватит на три года вперёд.
После второго стакана зять на короткое время вспомнил о своей социальной функции, нахмурился с грозным видом:
— Ну что, все спокойно? Никаких правонарушений?
— Сам видишь, тишь да гладь, — откликнулась престарелая тёща, тоже наливая
себе до краёв «какавки». — Наши в поле работают, ребята воду ищут: У нас, слава
богу, таких ужасов, как ты привёз, не водится: Страх божий, как подумаешь: Денис,
ты покажи ребятам газету, пусть посмотрят:
Милиционер охотно полез из-за стола, приговаривая:
— Щас, щас: Пусть почитают, что в мире творится: Хорошо ещё, не в нашем районе:
Вот в чем дело — не столько его заботил правопорядок, сколько захотелось похвастать перед свежими людьми сенсационными новостями и своим в них участием: Развернув перед ними свежий номер шантарского «Скандалиста», старлей ткнул пальцем куда-то в самый низ полосы:
— Вон. «Для дополнительной проверки были подняты на ноги наличные милицейские силы прилегающих районов: Старший лейтенант Пименов заявил нашему корреспонденту, что шокирован происшедшим и заверяет: в его районе подобное было бы невозможно». Как говорится, мелочь, а приятно. Двадцать два года в органах, а в областную газету ни разу не попадал, только пару раз районка писала. И не говорил я им «шокирован», я и слова-то такого не знаю. Сказал, что у нас такие штучки не прошли бы — это да, говорил:
Вадим прямо-таки выхватил у него газету, вчитался, перепрыгивая
ошеломлённым взглядом со строчки на строчку. Мухомор заглядывал ему через плечо,
выражая свои впечатления громко и матерно — он-то узнал обо всем этом впервые в
жизни:
Статья занимала всю немаленькую полосу и, как издавна велось в «Скандалисте»,
была украшена огромным хлёстким заголовком: «Преисподняя в кедровом раю».
Это писали о них — о концлагере:
Оказалось, вся история довольно быстро выплыла-таки на свет божий и с ходу получила самую шумную огласку. Оказалось, та пухлая искусственная блондинка — и в самом деле трудившаяся на ниве частного бизнеса, Вадим смутно помнил упоминавшуюся в статье её фирмочку «Хризантема» — то ли регулярно молилась своему ангелу-хранителю, то ли просто подтверждала своим примером старую житейскую истину: русская баба выносливостью и везучестью частенько превосходит любого мужика:
Ей удалось-таки в ту ночь благополучно укрыться в тайге — надо понимать, подстрелили как раз незадачливого Братка, поскольку о нем не упоминалось вовсе. Не особенно и потерявши присутствие духа, она проплутала по чащобе около суток, а потом вышла прямёхонько на одну из трелевок местного леспромхоза и очень быстро оказалась в Шантарске, в чрезвычайно расстроенных чувствах, но отнюдь не рехнувшаяся от переживаний.
И, чуть-чуть придя в себя, подняла шум до небес, до глубины души уязвлённая тем, что ей за кровно нажитые, немаленькие денежки вместо полноценного отдыха обеспечили стойкое нервное расстройство и немалое число седых волос. Сначала, как легко догадаться, ей не особенно-то и поверили замотанные шантарские сыскари, но вскоре задумались всерьёз. Прямо об этом не говорилось, о Бормане не писали вовсе, но Вадим быстро сообразил, что именно упоминание о нем скрывалось за обтекаемой фразой: «Описав некоторых своих товарищей по несчастью, хорошо известных в Шантарске, в том числе и следственным органам, г-жа Пыжова наконец заставила сыщиков призадуматься:»
Короче говоря, в концлагерь вылетел вертолёт с хорошо вооружёнными сыскарями. И обнаружилось, что от лагеря остались одни головешки, а посреди пожарища торчит обгоревшая цистерна со слитой наземь кислотой:
Ещё раньше, чем во взятых на анализ пробах пропитанной кислотой земли обнаружили органические остатки, в офис «Экзотик-тура» с кучей автоматчиков ворвалась знаменитая Даша Шевчук — и понеслось, скандал, моментально просочившийся в прессу, стал раскручиваться, грохоча и пыля до небес:
Из первых допросов, правда, почерпнуть удалось немногое — очумевшие от
страха руководители «Экзотик-тура» клялись и божились, что понятия ни о чем не имеют, что с их стороны было бы безумием затевать подобное предприятие, и во всем виноват бесследно исчезнувший г-н Оловянников, в своё время нанятый для исполнения роли коменданта концлагеря фон Мерзенбурга. Скорее всего, это была чистейшая правда, но мытарили несчастных бизнесменов, надо полагать, по полной программе, что у Вадима не вызвало ни капли сочувствия. Дело раскручивалось, допросы продолжались, сыщики скупо цедили сквозь зубы, что надеются все же изловить вскоре объявленного во всероссийский розыск гада Оловянникова, бульварная пресса содрогалась в оргазме, красная печатала проникнутые злорадством письма читателей, видевших в постигшем клятых буржуев несчастье знамение грядущего коммунистического реванша и кару небесную на головы зажравшихся толстосумов, телеоператоры всех городских студий торчали на пожарище, из столицы нагрянула следственная бригада и толпа репортёров, Шантарск в очередной раз печально прославился на всю Россию в качестве не только географического, но и криминального центра таковой:
И завершал все список погибших, составленный по конфискованным документам «Экзотик-тура». Естественно, Вадим обнаружил там и себя, и Эмиля, и Нику. А заключалась статья выступлением российского министра юстиции с костоломной фамилией — как и с дюжину раз до того, он заверял, что берет дело на личный контроль, бросит свои лучшие силы и в самом скором времени изловит злодеев, всыпав им так, что мало не покажется. Вспоминая его прежние заявления, верилось в это плохо:
Вадим осушил кружку «какавы», не почувствовав вкуса. Чувства были
неописуемыми: ему ещё никогда не приходилось ходить в официально признанных
покойниках, всякое случалось, но такого не бывало. Мозг моментально принялся с
трезвой ясностью просчитывать все возможные варианты будущего. Если рассудить
логически, он ничего не терял, не мог понести ни малейшего ущерба: фирма, естественно, не прекратит существования в считанные дни. Пока будут ломать голову, кому принадлежит теперь его и Эмилева доли, пока будет крутиться бюрократическая карусель, будет достаточно времени, чтобы явиться в Шантарск живёхоньким и восстановить статус-кво в сжатые сроки и ко всеобщему потрясению: И все равно нужно поспешать в Шантарск. Впрочем, Вася ведь даст телеграмму, совсем забыл про неё с этими дровами: Даже если Шунков и посчитает её каким-то идиотским розыгрышем, все равно пошлёт кого-нибудь в эти края, чтобы посмотреть, кто это вздумал шутить, кто в этой глуши знает адрес фирмы и фамилию Вадима: Что же, ждать людей Шункова? А что ему ещё остаётся?
— Ничего себе дела? — спросил старлей с некоторой даже гордостью, словно это
он все выволок на свет божий. — Слышь, тёща? Если так и дальше пойдёт, меня скоро по центральному телевидению покажут, успеть бы рядом с камерой оказаться: Представляешь? Участковый Пименов комментирует:
— Лучше бы тебе вместо телевидения звёздочку прицепили, — с извечным крестьянским прагматизмом заключила тёща. — А то который год обещают:
— Ох, тёща: Я тебе про имидж, а ты мне про звёздочки:
— Миджем сыт не будешь, — отмахнулась тёща, тоже успевшая как следует пригубить «какавы». — А за звёздочку доплата полагается, сам говорил. У Стюры пальто совсем вытерлось:
«Интересно, а если торжественно объявиться? — пришло вдруг Вадиму в
голову. — Назвать себя, уговорить, чтобы немедленно отвёз в Шантарск или в крайнем случае созвонился с областным УВД? Пообещать златые горы? А если не поверит? Только опозоришься без всякой пользы:»
Во-первых, может и не поверить. Во-вторых, не следует лишний раз светиться в этих местах перед властями — кто его знает, как там идёт следствие в Шкарытово, иногда в таких случаях всплывают самые неожиданные свидетели. В-третьих: В— третьих, неким наработанным чутьём улавливаешь некоторые странности Паши-ного поведения, которые подметили, но не придали им большого значения сослуживцы. И проснулось неприкрытое любопытство:
— Да, тёща, а Ваньку Усанина помнишь?
— Кто ж его не помнит, несчастненького:
— Доигрался. Влетел-таки в аварию. — Он допил свою «какаву», объяснил
Вадиму с Мухомором: — Живёт у нас в Поклонной один дурачок — то ли лошадь в детстве лягнула, то ли родители пили сверх меры, только мозги у него и в сорок лет пятилетние. Все любил себя за милиционера выдавать, даже форму старого образца у кого-то раздобыл. Сядет на мотоцикл, гоняется по дорогам за грузовиками, останавливает и несёт чушь — вы, дескать, беглые преступники, я вас насквозь вижу: Ну, все его давно знают, ответишь ему: «Сдаюсь, товарищ начальник!», сигаретку дашь — он и отстанет. Правда, заезжие пару раз пугались, даже жалоба была в райцентр: А что я с ним сделаю? Один раз форму конфисковал — он новую раздобыл. В дурдом везти — сто порогов обобьёшь, да он и безобидный, вреда от него ровным счётом никакого. Доразвлекался:
— И что? — живо заинтересовалась тёща.
Вадим навострил уши, едва не расхохотавшись на всю кухоньку от избытка чувств.
— Доигрался, говорю. Мужики его нашли на обочине. Сотрясение мозга. Отвезли
в больницу, объяснить ничего не может, память отшибло напрочь, да и сколько там у
него было этой памяти: Скорее всего, выходит такая версия: опять погнался за кем-то, не справился с управлением и приложился башкой оземь — он же без шлема ездил, кто у нас шлемы надевает: Да вдобавок кто-то его мотоцикл отогнал километров за десять — явно пацаны шкодили, так ведь не признаются:
— Несчастье какое:— вздохнула тёща.
— Врачи говорят, оклемается. Отлежится. Другой бы от такого сотрясения, дураком стал — а Ванька и так дурак, с этой стороны беспокоиться нечего.
— Тоню жалко, мать как-никак:
— Пила бы меньше, — сурово отрезал зять. — Глядишь, и Ванька бы нормальным родился. Ведь жрут с Михой по-чёрному, а ЛТП нынче отменили: Наливай, тёща! За успешную рубку дров! Вон и у геологов пусто:
деревню, стало ясно, что никакого дождя не будет, грозно выглядевшие тучи довольно быстро уползли за горизонт, небо очистилось. Никто, правда, не проявил желания .возвращаться на профиль — и совершенно неожиданно образовался свободный день: всего третий час пополудни, а заняться нечем.
Подворачивалось самое простое, но идеальное решение — идти на разведку в рассуждении, чего бы выпить. Правда, идея эта с самого начала была обречена на провал: деньги кончились, продавать с себя было больше нечего, и после короткой вялой дискуссии стали разбредаться кто куда. Худой отправился к вытекавшему из озера ручейку проверять поставленную накануне на карасей вершу, Иисус завалился спать, Вася остался в избе и пытался, сам не веря в успех предприятия, уговорить Вадима с Мухомором отправиться за удачей. Они лениво отнекивались, упирая на полную обречённость задуманного: Томка без денег спиртного не даст в страхе перед ревизией, а больше расстараться и негде. В конце концов Мухомор безнадёжно махнул рукой и ушёл из избы — в дверях чуть не налетев на Пашу.
— Ага! — обрадованно рявкнул тот. — Я всю деревню обыскал, кот Базилио, а ты вон где окопался:
— Чего такое? — насторожился Вася.
— Поднимайся на крыло. Повезёшь Бакурина с бригадой в Бужур. На вечерний поезд как раз успеют.
— А завтра никак?
— Шевелись давай! Не на Луну лететь, ещё засветло обернёшься. Мужики уже собрались.
— Новые дела:— проворчал Вася. — Ты что, участок закрываешь?
— Посмотрим. В любом случае двум бригадам тут делать больше нечего. Пошевеливайся, да смотри у меня, если вздумаешь в Бужуре заночевать у той прошмандовки, я тебе выпишу по первое число. Чтобы вернулся к вечеру, как штык! — закончил он безапелляционным тоном, повернулся и быстро вышел, хлопнув дверью.
— Оборзел Пабло:— ворчал Вася, неторопливо докуривая. — Пока в Бужур,
пока обратно — часов восемь вечера будет. Бужурский поезд на Шантарск раз в сутки, значит, вашу бригаду сегодня туда уж точно не повезу — хотел бы Пашка и вас отправить, сразу бы посадил с бакурин-цами. Не собирается ж он на ночь глядя гнать машину прямо в Шантарск? А, Вадик?
— Начальство есть начальство, — равнодушно пожал плечами Вадим, сам ничего не понимавший.
— То-то. А шофёр есть шофёр, машина есть машина:— он с хитрейшим видом ухмыльнулся. — Ежели «уазик», которому сто лет в обед, в Бужуре сломается, хотел бы я знать, как Пабло мне докажет, что я не чинился честно до утра, а груши околачивал? Вадик, ты меня не закладывай, а я тебе пузырь привезу:
— Да зачем мне тебя закладывать?
— Ну, лады. Я поехал, и чует душенька, что в Бужуре крякнет мой самоход:
— Слушай! — торопливо удержал его Вадим. — Не надо мне пузыря:
Телеграмму отправить можешь из Бужура?
— Да запросто. У Лизки денег возьму: Вадим огляделся, взял со стола карандаш, нацарапал адрес на клочке серой обёрточной бумаги — больше ничего подходящего не нашлось. Подумал над текстом, чтобы было и коротко, и предельно информативно, дописал: «Жив-здоров, скоро ждите. Баскаков».
На душе моментально стало веселее.
— Отправлю, — заверил Вася, тщательно свернув бумажку. — Святое дело: Ну, пока.
Не успел он выйти, как ворвался Мухомор, бодрый и энергичный, словно обрыдший всем телевизионный заяц с батарейкой «Дюрасел» в заднице:
— Иисус дрыхнет? И хер с ним: Пошли!
— Что стряслось? — опомнился Вадим только на улице.
— С бабкой договорился. Ей как раз дрова привезли, распилим пару сушин,
потом поколем все — а бабка ставит вёдрышко «какавы»! Остальных на хвост сажать не будем — самим мало:
— Ну, пошли, — сказал Вадим без особой охоты. Пить не особенно и хотелось, но неудобно было отказывать неплохому мужику Мухомору, да и делать совершенно нечего. Представив уже знакомое похмелье от «какавы», он содрогнулся, но зашагал следом.
— Топор бабка даёт, а пилы у неё нету, — в приятном предвкушении общения с ведром «какавы» тараторил Мухомор. — Я договорился с Томкиной бабкой, у неё пила есть, сейчас заберём: А допивать можно и к Томке пойти, чтобы как бы и со своим, она потом обязательно ещё поставит, ежели ты её в благодарность трахнешь:
— А ты? — ухмыльнулся Вадим.
— Я не стебарь-перехватчик, я алкаш-заливалыцик. Сам трись, пока молодой, я уж своё оттёр:
— Эй, комбайнёры!
Они повернулись в ту сторону. У палисадника стояла потасканная белая «Хонда» года рождения этак девяностого, а её хозяин небрежно манил их пальцем:
— Эй, комбайнёры! Где здесь геологи живут?
Стоявший рядом с машиной субъект был определённо из тех, кто в Шантарске вызывал у Вадима явный комплекс превосходства: мелкая шелупонь, обычный «вентилятор» — и одет вроде бы в фирму, но фирма на опытный взгляд третьесортная, и машина вроде бы импортная, но преклонных годов. Типичный «вентилятор» — крутится по мелочам, пышно именуя себя перед дешёвыми девочками «тоже бизнесменом», но больше пары штук баксов в руках не держал: Не надо и этикетку приклеивать, сразу видно.
— Да тут везде геологи живут, — набычился Мухомор.
— Где Пашку Соколова найти?
— Во-он: Крышу видишь? — показал Вадим. Не удержался от шпильки.-
Тачка у тебя знатная: Это, поди, и есть мерс шестисотый?
— Восьмисотый, — буркнул незнакомец, определённо что-то такое прочитав в глазах Вадима, громко стукнул разболтанной дверцей и покатил в указанном направлении.
— «Комбайнёры»:— ворчал задетый за живое Мухомор. — Ни хрена в людях не разбирается, а туда же:
Они быстренько забрали у Томкиной бабки двуручную пилу, пообещали вернуть в целости-сохранности и направились на другой конец деревеньки.
Давешняя «Хонда» стояла у дома, где Паша квартировал вместе с Никой. Багажник открыт, Паша с «вентилятором» как раз доставали какой-то мешок. Они ускорили шаг, пытаясь незамеченными миновать грозное начальство, но Паша выпрямился не вовремя, узрел:
— Куда двигаем, орлы?
— Да бабке тут дрова попилить:— насторожённо откликнулся Мухомор.
— Ага, Тимур и его команда: Ладно, пилите. — И без особой необходимости поторопился добавить: — Я тут занят, прислали нового шофёра на «газон» вместо Женьки:
Ничуть не выразив интереса к столь эпохальному событию, Вадим с Мухомором быстренько прошмыгнули мимо.
— Пронесло:— облегчённо вздохнул Мухомор. — В другой раз обязательно прицепился бы, ведь прекрасно понимает, что мы тимуровцами подрядились исключительно «какавы» ради. Может, и в самом деле участок закрывать собрался? Хорошо бы домой. За семь месяцев денег подкопилось, месяц пить можно: Шофёр, тоже мне: Что это за шофёр на собственном драндулете? И с первого взгляда форменные фраки господ геофизиков опознать не может, комбайнёрами обозвал? А в багажнике, между прочим, я намётанным глазом засёк коробку с водярой: Вдруг да на прощальный банкет?
Они вернулись в бабкин двор и принялись за дело — правда, сначала Мухомор в качестве стимулирующего аванса выпросил у бабки по стакану «какавы». Сухие сушины легко поддавались пиле — Вадим уже научился здесь и пилить дрова, и колоть, что оказалось довольно нехитрым делом.
Серый бушлат мелькнул в поле зрения, когда им оставалось с полдюжины
чурбаков, не больше. Вадима моментально прошиб холодный пот, он едва не стукнул
чурбаком, насаженным на топор, мимо колоды. Над ухом явственно щёлкнули челюсти
мощного капкана:
Однако милиционер — немолодой стар-лей — направился мимо них в избу, лишь
мимоходом кивнув, а выскочившая во двор бабка тут же внесла ясность:
— Вот и зять приехал, я думала, и его попрошу, а вы уж сами почти справились:
Складете поленницу, идите «какаву» кушать, честно заработали:
— Ты чего встал? — недоуменно воззрился Мухомор.
— А:— неопределённо промычал Вадим и с удвоенным энтузиазмом накинулся на очередной чурбак.
Вскоре с чувством исполненного долга направились в избу, заранее покрикивая:
— Хозяйка, принимай работу!
Быстренько проинспектировав поленницу, бабка усадила их за стол в летней кухоньке, где уже вольготно расположился зять-милиционер. Сняв бушлат и китель, распоясавшись, он попивал «какаву» и нисколько не собирался чваниться перед гостями. Быстренько познакомились, выпили по первой, бабка плюхнула на стол огромную сковороду жареных карасей — по здешним меркам закуска незамысловатейшая, как в Шантарске пакетик чипсов. В озере карасей было видимоневидимо, Вадим успел их отпробовать и жареными, и в ухе столько, что хватит на три года вперёд.
После второго стакана зять на короткое время вспомнил о своей социальной функции, нахмурился с грозным видом:
— Ну что, все спокойно? Никаких правонарушений?
— Сам видишь, тишь да гладь, — откликнулась престарелая тёща, тоже наливая
себе до краёв «какавки». — Наши в поле работают, ребята воду ищут: У нас, слава
богу, таких ужасов, как ты привёз, не водится: Страх божий, как подумаешь: Денис,
ты покажи ребятам газету, пусть посмотрят:
Милиционер охотно полез из-за стола, приговаривая:
— Щас, щас: Пусть почитают, что в мире творится: Хорошо ещё, не в нашем районе:
Вот в чем дело — не столько его заботил правопорядок, сколько захотелось похвастать перед свежими людьми сенсационными новостями и своим в них участием: Развернув перед ними свежий номер шантарского «Скандалиста», старлей ткнул пальцем куда-то в самый низ полосы:
— Вон. «Для дополнительной проверки были подняты на ноги наличные милицейские силы прилегающих районов: Старший лейтенант Пименов заявил нашему корреспонденту, что шокирован происшедшим и заверяет: в его районе подобное было бы невозможно». Как говорится, мелочь, а приятно. Двадцать два года в органах, а в областную газету ни разу не попадал, только пару раз районка писала. И не говорил я им «шокирован», я и слова-то такого не знаю. Сказал, что у нас такие штучки не прошли бы — это да, говорил:
Вадим прямо-таки выхватил у него газету, вчитался, перепрыгивая
ошеломлённым взглядом со строчки на строчку. Мухомор заглядывал ему через плечо,
выражая свои впечатления громко и матерно — он-то узнал обо всем этом впервые в
жизни:
Статья занимала всю немаленькую полосу и, как издавна велось в «Скандалисте»,
была украшена огромным хлёстким заголовком: «Преисподняя в кедровом раю».
Это писали о них — о концлагере:
Оказалось, вся история довольно быстро выплыла-таки на свет божий и с ходу получила самую шумную огласку. Оказалось, та пухлая искусственная блондинка — и в самом деле трудившаяся на ниве частного бизнеса, Вадим смутно помнил упоминавшуюся в статье её фирмочку «Хризантема» — то ли регулярно молилась своему ангелу-хранителю, то ли просто подтверждала своим примером старую житейскую истину: русская баба выносливостью и везучестью частенько превосходит любого мужика:
Ей удалось-таки в ту ночь благополучно укрыться в тайге — надо понимать, подстрелили как раз незадачливого Братка, поскольку о нем не упоминалось вовсе. Не особенно и потерявши присутствие духа, она проплутала по чащобе около суток, а потом вышла прямёхонько на одну из трелевок местного леспромхоза и очень быстро оказалась в Шантарске, в чрезвычайно расстроенных чувствах, но отнюдь не рехнувшаяся от переживаний.
И, чуть-чуть придя в себя, подняла шум до небес, до глубины души уязвлённая тем, что ей за кровно нажитые, немаленькие денежки вместо полноценного отдыха обеспечили стойкое нервное расстройство и немалое число седых волос. Сначала, как легко догадаться, ей не особенно-то и поверили замотанные шантарские сыскари, но вскоре задумались всерьёз. Прямо об этом не говорилось, о Бормане не писали вовсе, но Вадим быстро сообразил, что именно упоминание о нем скрывалось за обтекаемой фразой: «Описав некоторых своих товарищей по несчастью, хорошо известных в Шантарске, в том числе и следственным органам, г-жа Пыжова наконец заставила сыщиков призадуматься:»
Короче говоря, в концлагерь вылетел вертолёт с хорошо вооружёнными сыскарями. И обнаружилось, что от лагеря остались одни головешки, а посреди пожарища торчит обгоревшая цистерна со слитой наземь кислотой:
Ещё раньше, чем во взятых на анализ пробах пропитанной кислотой земли обнаружили органические остатки, в офис «Экзотик-тура» с кучей автоматчиков ворвалась знаменитая Даша Шевчук — и понеслось, скандал, моментально просочившийся в прессу, стал раскручиваться, грохоча и пыля до небес:
Из первых допросов, правда, почерпнуть удалось немногое — очумевшие от
страха руководители «Экзотик-тура» клялись и божились, что понятия ни о чем не имеют, что с их стороны было бы безумием затевать подобное предприятие, и во всем виноват бесследно исчезнувший г-н Оловянников, в своё время нанятый для исполнения роли коменданта концлагеря фон Мерзенбурга. Скорее всего, это была чистейшая правда, но мытарили несчастных бизнесменов, надо полагать, по полной программе, что у Вадима не вызвало ни капли сочувствия. Дело раскручивалось, допросы продолжались, сыщики скупо цедили сквозь зубы, что надеются все же изловить вскоре объявленного во всероссийский розыск гада Оловянникова, бульварная пресса содрогалась в оргазме, красная печатала проникнутые злорадством письма читателей, видевших в постигшем клятых буржуев несчастье знамение грядущего коммунистического реванша и кару небесную на головы зажравшихся толстосумов, телеоператоры всех городских студий торчали на пожарище, из столицы нагрянула следственная бригада и толпа репортёров, Шантарск в очередной раз печально прославился на всю Россию в качестве не только географического, но и криминального центра таковой:
И завершал все список погибших, составленный по конфискованным документам «Экзотик-тура». Естественно, Вадим обнаружил там и себя, и Эмиля, и Нику. А заключалась статья выступлением российского министра юстиции с костоломной фамилией — как и с дюжину раз до того, он заверял, что берет дело на личный контроль, бросит свои лучшие силы и в самом скором времени изловит злодеев, всыпав им так, что мало не покажется. Вспоминая его прежние заявления, верилось в это плохо:
Вадим осушил кружку «какавы», не почувствовав вкуса. Чувства были
неописуемыми: ему ещё никогда не приходилось ходить в официально признанных
покойниках, всякое случалось, но такого не бывало. Мозг моментально принялся с
трезвой ясностью просчитывать все возможные варианты будущего. Если рассудить
логически, он ничего не терял, не мог понести ни малейшего ущерба: фирма, естественно, не прекратит существования в считанные дни. Пока будут ломать голову, кому принадлежит теперь его и Эмилева доли, пока будет крутиться бюрократическая карусель, будет достаточно времени, чтобы явиться в Шантарск живёхоньким и восстановить статус-кво в сжатые сроки и ко всеобщему потрясению: И все равно нужно поспешать в Шантарск. Впрочем, Вася ведь даст телеграмму, совсем забыл про неё с этими дровами: Даже если Шунков и посчитает её каким-то идиотским розыгрышем, все равно пошлёт кого-нибудь в эти края, чтобы посмотреть, кто это вздумал шутить, кто в этой глуши знает адрес фирмы и фамилию Вадима: Что же, ждать людей Шункова? А что ему ещё остаётся?
— Ничего себе дела? — спросил старлей с некоторой даже гордостью, словно это
он все выволок на свет божий. — Слышь, тёща? Если так и дальше пойдёт, меня скоро по центральному телевидению покажут, успеть бы рядом с камерой оказаться: Представляешь? Участковый Пименов комментирует:
— Лучше бы тебе вместо телевидения звёздочку прицепили, — с извечным крестьянским прагматизмом заключила тёща. — А то который год обещают:
— Ох, тёща: Я тебе про имидж, а ты мне про звёздочки:
— Миджем сыт не будешь, — отмахнулась тёща, тоже успевшая как следует пригубить «какавы». — А за звёздочку доплата полагается, сам говорил. У Стюры пальто совсем вытерлось:
«Интересно, а если торжественно объявиться? — пришло вдруг Вадиму в
голову. — Назвать себя, уговорить, чтобы немедленно отвёз в Шантарск или в крайнем случае созвонился с областным УВД? Пообещать златые горы? А если не поверит? Только опозоришься без всякой пользы:»
Во-первых, может и не поверить. Во-вторых, не следует лишний раз светиться в этих местах перед властями — кто его знает, как там идёт следствие в Шкарытово, иногда в таких случаях всплывают самые неожиданные свидетели. В-третьих: В— третьих, неким наработанным чутьём улавливаешь некоторые странности Паши-ного поведения, которые подметили, но не придали им большого значения сослуживцы. И проснулось неприкрытое любопытство:
— Да, тёща, а Ваньку Усанина помнишь?
— Кто ж его не помнит, несчастненького:
— Доигрался. Влетел-таки в аварию. — Он допил свою «какаву», объяснил
Вадиму с Мухомором: — Живёт у нас в Поклонной один дурачок — то ли лошадь в детстве лягнула, то ли родители пили сверх меры, только мозги у него и в сорок лет пятилетние. Все любил себя за милиционера выдавать, даже форму старого образца у кого-то раздобыл. Сядет на мотоцикл, гоняется по дорогам за грузовиками, останавливает и несёт чушь — вы, дескать, беглые преступники, я вас насквозь вижу: Ну, все его давно знают, ответишь ему: «Сдаюсь, товарищ начальник!», сигаретку дашь — он и отстанет. Правда, заезжие пару раз пугались, даже жалоба была в райцентр: А что я с ним сделаю? Один раз форму конфисковал — он новую раздобыл. В дурдом везти — сто порогов обобьёшь, да он и безобидный, вреда от него ровным счётом никакого. Доразвлекался:
— И что? — живо заинтересовалась тёща.
Вадим навострил уши, едва не расхохотавшись на всю кухоньку от избытка чувств.
— Доигрался, говорю. Мужики его нашли на обочине. Сотрясение мозга. Отвезли
в больницу, объяснить ничего не может, память отшибло напрочь, да и сколько там у
него было этой памяти: Скорее всего, выходит такая версия: опять погнался за кем-то, не справился с управлением и приложился башкой оземь — он же без шлема ездил, кто у нас шлемы надевает: Да вдобавок кто-то его мотоцикл отогнал километров за десять — явно пацаны шкодили, так ведь не признаются:
— Несчастье какое:— вздохнула тёща.
— Врачи говорят, оклемается. Отлежится. Другой бы от такого сотрясения, дураком стал — а Ванька и так дурак, с этой стороны беспокоиться нечего.
— Тоню жалко, мать как-никак:
— Пила бы меньше, — сурово отрезал зять. — Глядишь, и Ванька бы нормальным родился. Ведь жрут с Михой по-чёрному, а ЛТП нынче отменили: Наливай, тёща! За успешную рубку дров! Вон и у геологов пусто: