Страница:
— Нам сейчас совершенно ни к чему обсуждать что бы то ни было, касающееся Вероники, — терпеливо произнёс Вадим. — Поскольку это абсолютно несущественно. Вернёмся на исходные позиции. У тебя есть клад. У меня — все возможности его быстро и надёжно реализовать. Говорить и спорить имеет смысл только об одном — о процентах:
Он сделал хорошо рассчитанную паузу и молча ждал. Верзила придвинулся к нему вплотную, ухватил за воротник фуфайки:
— Слушай-ка ты, хитрый: Я с тобой связываться не хочу. Понятно? Кто бы ты
там ни был: Иди собирай вещички и в мои дела больше не лезь. Сам уж как-нибудь разберусь. Не пацан.
— Паша, если ты побежишь советоваться с этим: Только хуже сделаешь.
— Замолкни, говорю! — сверкнул глазами Паша, машинально опустив руку на застёгнутую кобуру. — И если кому-то пискнешь — не доедешь до Шантарска: Все! — Он отвернулся и зашагал прочь.
— Паша! — попытался перехватить его Вася. — Машину я заправил по самую пробку, можно:
— Паш-шёл ты! — взревел Паша, сажёнными шагами направляясь к своему дому.
— Что это с ним? — Вася недоумевающе таращился вслед.
— Плохое настроение у человека, — сказал Вадим. — Пойдём-ка, есть разговор, тебя тоже касается:
Он торопливо вошёл в кухоньку, волоча Васю за собой. Тройка сослуживцев безмятежно потягивала компот, жевала, выплёвывая фруктовые косточки в кулак. Вадим опустил руку в карман, собрал в пригоршню все монеты, сколько их там было, высыпал перед ними на стол. Ника ойкнула, замерла у плиты. Царский золотой покатился к краю стола, Худой брякнул стакан на стол, торопливо прихлопнул монету ладонью. С ошарашенной физиономией воскликнул:
— Ё-моё! Империальчики!
— Внимание, мужики, — сказал Вадим, ощущая пьянящий холодок азарта.-
Слушайте сюда:
:Они вошли в большую, почти пустую комнату гуськом, тихо и неторопливо рассредоточились по обе стороны двери. Худой присел на краешек старенького дивана, поставив ружьё меж колен. Постель была разобрана, недвусмысленно бугрились две подушки. Вадим поскорее отвернулся от неё, чтобы эмоции не мешали в столь серьёзном деле.
— Нехорошо, Паша, — сказал Мухомор, тщательно выбрав из мятой пачки поплотнее набитую папиросу. — Ой, нехорошо: На зоне это называлось «крысятничать»: Мы же все до единого пахали, как папа Карла и папа Марла, без нас ты бы ни черта не добился: А теперь, выходит, все рыжевье тебе? И этому? — он небрежно кивнул на замершего в уголке Витька. — Неаккуратно, Паша, за такие штучки на моих глазах этаких хитрецов пидарасили:
Он говорил спокойно, даже с ухмылочкой, но ухмылочка была волчья. За что конкретно сидел Мухомор до того, как прибиться к геологии, Вадим не знал, но теперь становилось ясно — не за кражу белья с верёвки.
— Ты что себе:— по инерции взвился Паша и замолчал, быстро сообразив, что сейчас все ссылки на авторитет начальника и подчинённое положение работяг будут выглядеть предельно глупо.
— Паша, не лепи бугра, — поморщился Мухомор. — Не та оперетта. Давай поумному. Все пахали, а значит, всем нужна доля.
Вадим внутренне наслаждался. Коли уж не удалось получить много — ничего страшного, если придётся удовольствоваться гораздо меньшим. Главное, единоличными владельцами клада этим двум ни за что не быть.
— Я, бля, с Людкой, с двумя короедами, с тёщей в двух комнатах! — весьма эмоционально взвился Вася. — А тут на новую хату хватит:
— Эк как тебя растащило! — Витек шагнул из своего угла, кривя губы в брезгливой усмешке. — Вы что это о себе вообразили, бичева этакая:
Он сразу взял неверный тон. Иисус, вроде бы стоявший поодаль совершенно расслабленно, индифферентно, ловким выпадом ноги зацепил его под колено, рванул на себя и как следует добавил кулаком. Витек приземлился на четыре точки, обрушился на пол. Когда он, постанывая, стал приподниматься, у самой его щеки блеснуло слегка сточенное лезвие Иисусовой финки:
— Слова выбирай, культуртрегер. Бичева сидит по теплотрассам, какает в штаны и лопает зубную пасту. А здесь, чтобы ты помнил, господа геологи:
— Обыщи его, — распорядился Вадим. — Что-то он в карман лазил этак многозначительно:
Не отводя нож, Иисус другой рукой проворно охлопал застывшего в нелепой позе Витька, пожал плечами:
— Ничего интересного: Гуляй в угол, да смотри у меня! Паша, и в самом деле получается неаккуратно. Все пахали, как пчёлки. Мухомор прав. А ты хотел один заграбастать: Я не говорю, что делить надо абсолютно поровну. Так и быть, сделаем, как старинные пираты. Скажем, нам всем по доле, а тебе ещё вторую — за то, что начальник, третью — за то, что знал место: Я, Мухомор, Вадик, Худой, Вася, ты, ещё две доли тебе — делим на восемь доль:
— А я?! — прямо-таки взвизгнул из угла Витек.
— А кто такой Козлевич? — картинно пожал плечами Иисус. — Знать не знаю никакого Козлевича:
— За козла ответишь, сука!
— Не козёл, а Козлевич, — безмятежно объяснил Иисус. — Это цитата. Классику читать надо. За что тебе доля, что ты такого сделал?
Витек выпрямился, являя собою презанятную смесь оскорблённой гордости, злости и своеобразной жажды справедливости:
— То есть как это? Я и раздобыл все документы! Хрена бы вы без меня нашли!
— Паш, не врёт?
— Не врёт, — мрачно подтвердил Паша. — У него мамаша в районной администрации, они там списывали какие-то архивы, кажется, губернского исполкома, ещё тринадцатых годов, а попутно искали, что бы из них можно продать. Вот она и притащила домой, как курьёз: Он про меня и вспомнил, мы же с ним десятый кончали:
— Вот именно, — торопливо сказал Витек. — В совершенно посторонние бумаги замешался протокол допроса какого-то калауровского хмыря, то ли приказчика, то ли кого-то вроде: Маман специалист по архивам, она объяснила, что ничего удивительного в этом нет — у нас не Германия, где порядок. Бумаги попадали в самые неожиданные места, почему-то гэпэушный протокол замешался в исполкомовские папки — и пылился с тех пор в подвале:
— Ну ладно, — великодушно сказал Иисус. — Не убивать же его, в самом деле?
Девять долей:
— Интересные дела! — серьёзно, с неподдельным возмущением возопила Ника, про которую как-то успели и забыть. — А кто вам разносолы готовил, пока вы по тайге гуляли?! Кто:— она машинально оглянулась на предательски расхристанную постель, вспомнила про Вадима и прикусила язычок.
— Уговорила, — фыркнул Иисус. — Десять долей, из них три — Пашины. — Он торопливо оглянулся, словно опасался, что неведомо откуда вынырнет очередной претендент с нешуточными заслугами. — Все по справедливости, разве нет? Сейчас посчитаем, при всех, чтобы не было потом недовольных, поделим старательно и поедем в Шантарск проматывать злато: Впрочем, кто как хочет — его дело, проматывать или копить.
— Зубы вставлю, — мечтательно признался Худой.
— Кто за, кто против? — осведомился Иисус, постукивая лезвием по ладони.
Судя по лицу Витька, он был категорически против такой делёжки но протестовать не осмеливался ввиду явного численного перевеса противника. Паша, наоборот, выглядел вполне спокойным, словно бы даже сбросившим некую тяжесть с души. Он встал, широко разбросав руки, потянулся:
— Что вы вцепились, как энцефалитные клещи? Мужики, надо было сначала подумать, а потом налетать. Я даже не успел ещё вторую цинку распечатать, не знаю толком, что там:— Его голос звучал предельно естественно, а глаза лучились дружелюбием. — Честное слово, я бы я вами обязательно поделился. Собрали бы вещички, сели и потолковали:— Он небрежно указал на Вадима. — Я прекрасно понимаю, почему этот ишак вас взбаламутил. Он сначала подкатился ко мне и предложил поделить все пополам, а когда я его послал подальше, кинулся к вам, козёл. Одного только не взял в расчёт — он здесь человек чужой, а с вами мы пуд соли съели. Не вышло у него рэкетнуть — представился перед вами радетелем за справедливость: Мать вашу, ребята, неужели из-за какого-то пришлого мудака друг другу вцепимся в глотки? Как чужие?
Вадим с неудовольствием ответил, что эта не столь уж складная речь решительно переломила настроение. Работяги явственно расслабились и потеряли всю жёсткость. Он и в самом деле был для них чужим, а Паша — свой, старый знакомый, авторитетный бугор, которого они уважали и на свой манер любили:
— Брехня, — сказал он, сам прекрасно чувствуя, что его праведный гнев звучит довольно фальшиво. — Я ему сразу предложил делить по совести:
— Врёт, — проникновенно сказал Паша. — Настаивал, чтобы пополам поделили, а о вас и речи не было:
— Ты лучше про Женю вспомни! — в некотором отчаянии вскрикнул Вадим. — Как-то очень уж кстати он головушкой приложился: Не ты ли помог?
— Видите? — грустно сказал Паша. — Все в кучу собрал:
Вадим понял по их лицам, что его акции если и не обесценились до предела, то все же упали довольно низко.
— Вадик, ты, в самом деле, не туда куда-то загибаешь, — слегка поморщился
Худой. — Мы Пашку давно знаем:
— Вот только раньше он кладов не выкапывал, — сказал Вадим.
— Помолчал бы ты, — уже прежним, командным голосом распорядился Паша.-
Не знаешь, что и выдумать на скорую руку: По-моему, этого живчика следует вообще исключить из делёжки.
Надолго повисло молчание.
— Нет, это ты уж чересчур, — задумчиво произнёс Мухомор. — Он как-никак наравне со всеми пахал, получится несправедливо. Долю и ему выделим, хер с ним:
— Уговорили, — сказал Паша. — Ну, замяли? Между прочим, я в кухню ещё с утра отнёс «Абсолют». Хотел устроить банкет по-человечески, чтобы посидеть, выпить и за конец сезона, и за делёж, а вы налетели, как не знаю кто: Вероника вон старалась, картошку с курятиной тушила для банкета: Давайте собирайтесь, а я пока вскрою вторую цинку, посидим, вмажем, полюбуемся и поделим. Кастрюлю несите в кухню, курица ещё горячая:
— Пошли, мужики? — Мухомор решительно поднялся и забросил ружьё на плечо, как будто ничего и не было. — Паш, ты только отдай пока ключики от «газона» и японки. Не то чтобы мы тебе не доверяли — лично я вот этому как-то не особенно доверяю, как человеку вовсе уж постороннему:— Он бесцеремонно ткнул пальцем в сторону Витька. — Мало ли что ему в голову взбредёт, такому прыткому:
Вопреки ожиданиям Вадима, Витек сговорчиво протянул ключи, пожал плечами:
— Да пожалуйста: Куда ж я один денусь, если Паша прекрасно знает, где меня в Шантарске отыскать? Вы бы лучше вот этого типчика за ногу к забору привязали, — он показал на Вадима. — Вот от кого сюрпризы могут быть:
— Мы уж сами разберёмся, — отмахнулся Мухомор. — Пошли?
Все четверо направились к выходу. В последней попытке переломить ситуацию Вадим отчаянно вскрикнул:
— Мужики! Да погодите вы! Тут где-то ещё один:
Но они уже не слушали, грохоча сапогами в сенях. Мухомор нёс под мышкой огромную кастрюлю, распространявшую приятнейший аромат тушёной курицы, послышались радостные реплики насчёт скорого и тесного общения с «Абсолютом». Бесполезно. Давно сложившуюся систему отношений меж ними и Пашей Вадиму ии за что не удалось бы переломить, он был пришлым и не мог ничего дельного противопоставить их общим воспоминаниям. Они попросту не верили, что Паша способен обмануть. За годы патриархального житья на природе успели забыть коекакие волчьи законы городской цивилизации. А вот Витек, судя по его гнусной ухмылочке, законы эти прекрасно помнил:
Уставившись зло, хмуро, громко предложил:
— Паш, давай его попинаем как следует? Баламута такого?
— Да ну, руки пачкать, — отмахнулся Паша. — Что стоишь? Катись. Твоё счастье, что мужиков на полную справедливость потянуло, иначе огреб бы ты у меня:
— Ага, — усмехнулся Вадим, не ощущая ни капли страха. — Ты ещё скажи, что и в самом деле рассчитывал с ними честно поделиться. Свежо предание:
— Пошёл на хер! — взвизгнул Витек.
— Ребятки, моё предложение все ещё остаётся в силе, — сказал Вадим, привалившись к косяку. — Паша, ты ему успел пожаловаться на мою несусветную наглость? Успел, то-то он деталями вовсе не интересуется: Ну? Садимся в «уазик» — и ходу. Ключи от «ГАЗа» и «Хонды» они забрали, а вот про «уазик» Вася как-то не подумал, подсознательно решил, что если он сам на нем ездит, то и опасаться вроде бы нечего: Ключи он так и не вынул:
— Нет, ты точно по мозгам хочешь:— протянул Витек.
— Ничуточки, — отмахнулся Вадим. — Если ты, оказывается, сынок мамочки из районной администрации, то кое в чем должен, я думаю, разбираться? Слышал что-нибудь про Шункова? А про Анзора Тараблиева? Про Красильникова? Если тебе придёт в голову такая фантазия — добраться до моей физиономии — как раз с этими господами и будешь иметь дело:
Вот тут в глазах Витька появилась должная насторожённость, соображалка заработала: Но, увы, должных выводов он все же не сделал, пожал плечами:
— Языком каждый может болтать:
— Да, а что это он нёс про какого-то «ещё одного»? — вспомнил Паша.
— А, так ты не знаешь:— протянул Вадим. — Вот оно что: Тут у Томкиной бабки его дружок обитает. Смотри, Паша, чтобы они не начали собственную партию:
— Ерунда, — пожал плечами Витек. — Свалишь ты отсюда, в конце концов? — он достал из-под стола бутылочку «пепси», ловко сорвал пробку об угол. — Иди, жри водку с корешами, дожидайся, пока позовём:
— Вот именно, — поддержал Паша. — Когда позовём, тогда и будешь зыркать, чтобы мы лишнюю монетку в сапог не смахнули:
— Моё дело было — тебя предупредить, — сказал Вадим и вышел.
Оказавшись рядом с «уазиком», по-воровски оглянулся — машина стояла так, что из окон её не видно — бесшумно приоткрыл дверцу и выдернул ключи. Он ещё не знал, что собирается теперь предпринять, но следовало на всякий случай оставить Пашу вовсе без колёс:
Он сделал хорошо рассчитанную паузу и молча ждал. Верзила придвинулся к нему вплотную, ухватил за воротник фуфайки:
— Слушай-ка ты, хитрый: Я с тобой связываться не хочу. Понятно? Кто бы ты
там ни был: Иди собирай вещички и в мои дела больше не лезь. Сам уж как-нибудь разберусь. Не пацан.
— Паша, если ты побежишь советоваться с этим: Только хуже сделаешь.
— Замолкни, говорю! — сверкнул глазами Паша, машинально опустив руку на застёгнутую кобуру. — И если кому-то пискнешь — не доедешь до Шантарска: Все! — Он отвернулся и зашагал прочь.
— Паша! — попытался перехватить его Вася. — Машину я заправил по самую пробку, можно:
— Паш-шёл ты! — взревел Паша, сажёнными шагами направляясь к своему дому.
— Что это с ним? — Вася недоумевающе таращился вслед.
— Плохое настроение у человека, — сказал Вадим. — Пойдём-ка, есть разговор, тебя тоже касается:
Он торопливо вошёл в кухоньку, волоча Васю за собой. Тройка сослуживцев безмятежно потягивала компот, жевала, выплёвывая фруктовые косточки в кулак. Вадим опустил руку в карман, собрал в пригоршню все монеты, сколько их там было, высыпал перед ними на стол. Ника ойкнула, замерла у плиты. Царский золотой покатился к краю стола, Худой брякнул стакан на стол, торопливо прихлопнул монету ладонью. С ошарашенной физиономией воскликнул:
— Ё-моё! Империальчики!
— Внимание, мужики, — сказал Вадим, ощущая пьянящий холодок азарта.-
Слушайте сюда:
:Они вошли в большую, почти пустую комнату гуськом, тихо и неторопливо рассредоточились по обе стороны двери. Худой присел на краешек старенького дивана, поставив ружьё меж колен. Постель была разобрана, недвусмысленно бугрились две подушки. Вадим поскорее отвернулся от неё, чтобы эмоции не мешали в столь серьёзном деле.
— Нехорошо, Паша, — сказал Мухомор, тщательно выбрав из мятой пачки поплотнее набитую папиросу. — Ой, нехорошо: На зоне это называлось «крысятничать»: Мы же все до единого пахали, как папа Карла и папа Марла, без нас ты бы ни черта не добился: А теперь, выходит, все рыжевье тебе? И этому? — он небрежно кивнул на замершего в уголке Витька. — Неаккуратно, Паша, за такие штучки на моих глазах этаких хитрецов пидарасили:
Он говорил спокойно, даже с ухмылочкой, но ухмылочка была волчья. За что конкретно сидел Мухомор до того, как прибиться к геологии, Вадим не знал, но теперь становилось ясно — не за кражу белья с верёвки.
— Ты что себе:— по инерции взвился Паша и замолчал, быстро сообразив, что сейчас все ссылки на авторитет начальника и подчинённое положение работяг будут выглядеть предельно глупо.
— Паша, не лепи бугра, — поморщился Мухомор. — Не та оперетта. Давай поумному. Все пахали, а значит, всем нужна доля.
Вадим внутренне наслаждался. Коли уж не удалось получить много — ничего страшного, если придётся удовольствоваться гораздо меньшим. Главное, единоличными владельцами клада этим двум ни за что не быть.
— Я, бля, с Людкой, с двумя короедами, с тёщей в двух комнатах! — весьма эмоционально взвился Вася. — А тут на новую хату хватит:
— Эк как тебя растащило! — Витек шагнул из своего угла, кривя губы в брезгливой усмешке. — Вы что это о себе вообразили, бичева этакая:
Он сразу взял неверный тон. Иисус, вроде бы стоявший поодаль совершенно расслабленно, индифферентно, ловким выпадом ноги зацепил его под колено, рванул на себя и как следует добавил кулаком. Витек приземлился на четыре точки, обрушился на пол. Когда он, постанывая, стал приподниматься, у самой его щеки блеснуло слегка сточенное лезвие Иисусовой финки:
— Слова выбирай, культуртрегер. Бичева сидит по теплотрассам, какает в штаны и лопает зубную пасту. А здесь, чтобы ты помнил, господа геологи:
— Обыщи его, — распорядился Вадим. — Что-то он в карман лазил этак многозначительно:
Не отводя нож, Иисус другой рукой проворно охлопал застывшего в нелепой позе Витька, пожал плечами:
— Ничего интересного: Гуляй в угол, да смотри у меня! Паша, и в самом деле получается неаккуратно. Все пахали, как пчёлки. Мухомор прав. А ты хотел один заграбастать: Я не говорю, что делить надо абсолютно поровну. Так и быть, сделаем, как старинные пираты. Скажем, нам всем по доле, а тебе ещё вторую — за то, что начальник, третью — за то, что знал место: Я, Мухомор, Вадик, Худой, Вася, ты, ещё две доли тебе — делим на восемь доль:
— А я?! — прямо-таки взвизгнул из угла Витек.
— А кто такой Козлевич? — картинно пожал плечами Иисус. — Знать не знаю никакого Козлевича:
— За козла ответишь, сука!
— Не козёл, а Козлевич, — безмятежно объяснил Иисус. — Это цитата. Классику читать надо. За что тебе доля, что ты такого сделал?
Витек выпрямился, являя собою презанятную смесь оскорблённой гордости, злости и своеобразной жажды справедливости:
— То есть как это? Я и раздобыл все документы! Хрена бы вы без меня нашли!
— Паш, не врёт?
— Не врёт, — мрачно подтвердил Паша. — У него мамаша в районной администрации, они там списывали какие-то архивы, кажется, губернского исполкома, ещё тринадцатых годов, а попутно искали, что бы из них можно продать. Вот она и притащила домой, как курьёз: Он про меня и вспомнил, мы же с ним десятый кончали:
— Вот именно, — торопливо сказал Витек. — В совершенно посторонние бумаги замешался протокол допроса какого-то калауровского хмыря, то ли приказчика, то ли кого-то вроде: Маман специалист по архивам, она объяснила, что ничего удивительного в этом нет — у нас не Германия, где порядок. Бумаги попадали в самые неожиданные места, почему-то гэпэушный протокол замешался в исполкомовские папки — и пылился с тех пор в подвале:
— Ну ладно, — великодушно сказал Иисус. — Не убивать же его, в самом деле?
Девять долей:
— Интересные дела! — серьёзно, с неподдельным возмущением возопила Ника, про которую как-то успели и забыть. — А кто вам разносолы готовил, пока вы по тайге гуляли?! Кто:— она машинально оглянулась на предательски расхристанную постель, вспомнила про Вадима и прикусила язычок.
— Уговорила, — фыркнул Иисус. — Десять долей, из них три — Пашины. — Он торопливо оглянулся, словно опасался, что неведомо откуда вынырнет очередной претендент с нешуточными заслугами. — Все по справедливости, разве нет? Сейчас посчитаем, при всех, чтобы не было потом недовольных, поделим старательно и поедем в Шантарск проматывать злато: Впрочем, кто как хочет — его дело, проматывать или копить.
— Зубы вставлю, — мечтательно признался Худой.
— Кто за, кто против? — осведомился Иисус, постукивая лезвием по ладони.
Судя по лицу Витька, он был категорически против такой делёжки но протестовать не осмеливался ввиду явного численного перевеса противника. Паша, наоборот, выглядел вполне спокойным, словно бы даже сбросившим некую тяжесть с души. Он встал, широко разбросав руки, потянулся:
— Что вы вцепились, как энцефалитные клещи? Мужики, надо было сначала подумать, а потом налетать. Я даже не успел ещё вторую цинку распечатать, не знаю толком, что там:— Его голос звучал предельно естественно, а глаза лучились дружелюбием. — Честное слово, я бы я вами обязательно поделился. Собрали бы вещички, сели и потолковали:— Он небрежно указал на Вадима. — Я прекрасно понимаю, почему этот ишак вас взбаламутил. Он сначала подкатился ко мне и предложил поделить все пополам, а когда я его послал подальше, кинулся к вам, козёл. Одного только не взял в расчёт — он здесь человек чужой, а с вами мы пуд соли съели. Не вышло у него рэкетнуть — представился перед вами радетелем за справедливость: Мать вашу, ребята, неужели из-за какого-то пришлого мудака друг другу вцепимся в глотки? Как чужие?
Вадим с неудовольствием ответил, что эта не столь уж складная речь решительно переломила настроение. Работяги явственно расслабились и потеряли всю жёсткость. Он и в самом деле был для них чужим, а Паша — свой, старый знакомый, авторитетный бугор, которого они уважали и на свой манер любили:
— Брехня, — сказал он, сам прекрасно чувствуя, что его праведный гнев звучит довольно фальшиво. — Я ему сразу предложил делить по совести:
— Врёт, — проникновенно сказал Паша. — Настаивал, чтобы пополам поделили, а о вас и речи не было:
— Ты лучше про Женю вспомни! — в некотором отчаянии вскрикнул Вадим. — Как-то очень уж кстати он головушкой приложился: Не ты ли помог?
— Видите? — грустно сказал Паша. — Все в кучу собрал:
Вадим понял по их лицам, что его акции если и не обесценились до предела, то все же упали довольно низко.
— Вадик, ты, в самом деле, не туда куда-то загибаешь, — слегка поморщился
Худой. — Мы Пашку давно знаем:
— Вот только раньше он кладов не выкапывал, — сказал Вадим.
— Помолчал бы ты, — уже прежним, командным голосом распорядился Паша.-
Не знаешь, что и выдумать на скорую руку: По-моему, этого живчика следует вообще исключить из делёжки.
Надолго повисло молчание.
— Нет, это ты уж чересчур, — задумчиво произнёс Мухомор. — Он как-никак наравне со всеми пахал, получится несправедливо. Долю и ему выделим, хер с ним:
— Уговорили, — сказал Паша. — Ну, замяли? Между прочим, я в кухню ещё с утра отнёс «Абсолют». Хотел устроить банкет по-человечески, чтобы посидеть, выпить и за конец сезона, и за делёж, а вы налетели, как не знаю кто: Вероника вон старалась, картошку с курятиной тушила для банкета: Давайте собирайтесь, а я пока вскрою вторую цинку, посидим, вмажем, полюбуемся и поделим. Кастрюлю несите в кухню, курица ещё горячая:
— Пошли, мужики? — Мухомор решительно поднялся и забросил ружьё на плечо, как будто ничего и не было. — Паш, ты только отдай пока ключики от «газона» и японки. Не то чтобы мы тебе не доверяли — лично я вот этому как-то не особенно доверяю, как человеку вовсе уж постороннему:— Он бесцеремонно ткнул пальцем в сторону Витька. — Мало ли что ему в голову взбредёт, такому прыткому:
Вопреки ожиданиям Вадима, Витек сговорчиво протянул ключи, пожал плечами:
— Да пожалуйста: Куда ж я один денусь, если Паша прекрасно знает, где меня в Шантарске отыскать? Вы бы лучше вот этого типчика за ногу к забору привязали, — он показал на Вадима. — Вот от кого сюрпризы могут быть:
— Мы уж сами разберёмся, — отмахнулся Мухомор. — Пошли?
Все четверо направились к выходу. В последней попытке переломить ситуацию Вадим отчаянно вскрикнул:
— Мужики! Да погодите вы! Тут где-то ещё один:
Но они уже не слушали, грохоча сапогами в сенях. Мухомор нёс под мышкой огромную кастрюлю, распространявшую приятнейший аромат тушёной курицы, послышались радостные реплики насчёт скорого и тесного общения с «Абсолютом». Бесполезно. Давно сложившуюся систему отношений меж ними и Пашей Вадиму ии за что не удалось бы переломить, он был пришлым и не мог ничего дельного противопоставить их общим воспоминаниям. Они попросту не верили, что Паша способен обмануть. За годы патриархального житья на природе успели забыть коекакие волчьи законы городской цивилизации. А вот Витек, судя по его гнусной ухмылочке, законы эти прекрасно помнил:
Уставившись зло, хмуро, громко предложил:
— Паш, давай его попинаем как следует? Баламута такого?
— Да ну, руки пачкать, — отмахнулся Паша. — Что стоишь? Катись. Твоё счастье, что мужиков на полную справедливость потянуло, иначе огреб бы ты у меня:
— Ага, — усмехнулся Вадим, не ощущая ни капли страха. — Ты ещё скажи, что и в самом деле рассчитывал с ними честно поделиться. Свежо предание:
— Пошёл на хер! — взвизгнул Витек.
— Ребятки, моё предложение все ещё остаётся в силе, — сказал Вадим, привалившись к косяку. — Паша, ты ему успел пожаловаться на мою несусветную наглость? Успел, то-то он деталями вовсе не интересуется: Ну? Садимся в «уазик» — и ходу. Ключи от «ГАЗа» и «Хонды» они забрали, а вот про «уазик» Вася как-то не подумал, подсознательно решил, что если он сам на нем ездит, то и опасаться вроде бы нечего: Ключи он так и не вынул:
— Нет, ты точно по мозгам хочешь:— протянул Витек.
— Ничуточки, — отмахнулся Вадим. — Если ты, оказывается, сынок мамочки из районной администрации, то кое в чем должен, я думаю, разбираться? Слышал что-нибудь про Шункова? А про Анзора Тараблиева? Про Красильникова? Если тебе придёт в голову такая фантазия — добраться до моей физиономии — как раз с этими господами и будешь иметь дело:
Вот тут в глазах Витька появилась должная насторожённость, соображалка заработала: Но, увы, должных выводов он все же не сделал, пожал плечами:
— Языком каждый может болтать:
— Да, а что это он нёс про какого-то «ещё одного»? — вспомнил Паша.
— А, так ты не знаешь:— протянул Вадим. — Вот оно что: Тут у Томкиной бабки его дружок обитает. Смотри, Паша, чтобы они не начали собственную партию:
— Ерунда, — пожал плечами Витек. — Свалишь ты отсюда, в конце концов? — он достал из-под стола бутылочку «пепси», ловко сорвал пробку об угол. — Иди, жри водку с корешами, дожидайся, пока позовём:
— Вот именно, — поддержал Паша. — Когда позовём, тогда и будешь зыркать, чтобы мы лишнюю монетку в сапог не смахнули:
— Моё дело было — тебя предупредить, — сказал Вадим и вышел.
Оказавшись рядом с «уазиком», по-воровски оглянулся — машина стояла так, что из окон её не видно — бесшумно приоткрыл дверцу и выдернул ключи. Он ещё не знал, что собирается теперь предпринять, но следовало на всякий случай оставить Пашу вовсе без колёс:
Глава седьмая
Большие разборки в крохотной деревне
В избе, где они квартировали, никого не было, там наведён идеальный порядок — спальники засунуты в чехлы, скудные пожитки уложены в рюкзаки, все сложено на нарах, так, что осталось лишь забросать вещички в машину. Со стола торопливо плюхнулась здешняя крыса, исчезла за печкой.
Вадим почти побежал в кухоньку. Там уже разложили курицу по тарелкам.
Мухомор, взявший на себя обязанности тамады, как раз скручивал пробку с бутылки «Абсолюта», восторгаясь вслух:
— Что ни говори, а Пабло — мужик правильный. Всегда к концу сезона банкет устраивает. Это вам не «какава» — слеза:
— Если только не палёная, — заметил Иисус, держа наготове стакан.
— Даже если и палёная, нипочём. Не такое жрали: А, Вадик, ты где болтался? Сейчас вмажем:
— Говорю вам, Томка сказала, что есть ещё один:
— Томке соврать — что два пальца:— беззаботно отмахнулся Мухомор. — Сам видел, все обошлось в лучшем виде: Вадик, а скажи честно — ты, в самом деле, никаких несправедливых разделов не предлагал?
— Чепуха! Брешет ваш Пабло:
— Чего ты вскинулся? Я ж шутя: Садись, подставляй аршин. Вмажем сейчас за все хорошее:
— Мужики! — возбуждённо ёрзал Вася. — Как думаете, на квартиру наберётся?
— Кто ж знает? — резонно ответил Худой. — Вообще интересно, что там, во второй цинке? Давайте особо не нажираться, врежем по кружечке и пойдёт к Пабло. Держи, Вадик.
Вадим медлил. Его не покидало ощущение, что где-то таится прокол. Чего-то он недоучел. Слишком легко сдались те двое, чересчур покладисто держались. Будь там один Паша, ничего удивительного — как-никак и он несёт на себе груз общего прошлого, не сможет моментально перестроиться и видеть в своих старых работягах опасных конкурентов, но подозрительно, что Витек очень уж мирно согласился на общую делёжку, самую малость повыступал и сник, непохоже на дешёвого городского шакаленка. В чем тогда прокол? Даже если Томка не наврала и там есть второй, что в нем такого, вселяющего в Витька уверенность? Не станут же они устраивать бойню, иначе Пашу непременно спросят в самом скором времени, куда девалась целая бригада, почему она не вернулась в Шантарск:
А КТО СКАЗАЛ, ЧТО САМ ПАША НЕПРЕМЕННО ВЕРНЁТСЯ В ШАНТАРСК?
Вадим не успел отклониться — Худой рухнул на него всем своим немаленьким весом, едва не свалив на пол. Звонко покатилась по полу кружка. Оторопев, Вадим подхватил его под мышки, уложил на пол, выпрямился и открыл рот:
Слова застряли в глотке.
Мухомор медленно-медленно уползал под стол, вот уже скрылась голова, а там и руки: Иисус в неудобной позе полулежал меж печкой и стеной, широко открыв рот, то ли всхлипывая, то ли постанывая, на подбородок поползла слюна:
Вадим бросился к нему, в полной растерянности встряхнул. Бесполезно. Глаза уже закатились, дыхание стало прерывистым, неглубоким. Вот он, прокол, неожиданный ход, основанный на неплохом знании психологии определённого народа: вряд ли даже атомная война, не говоря уж о скором дележе купеческого клада, смогла бы заставить этих троих удержаться от выпивки, когда красивая бутылка уже стоит на столе, когда начальство не препятствует, наоборот, поощряет. Хоть по кружке, но махнули наскоро: Блядь, пульс почти и не прощупывается! Клофелин? Что-то ещё? В деревне нет телефона, а ближайшая «Скорая помощь» дислоцируется за девяносто вёрст:
Вадим выскочил из кухоньки, побежал в избу. Замотанное в кусок брезента ружьё оказалось без патронов и некогда искать, в котором они рюкзаке. Перед глазами стояла недавняя картина, вспомнившаяся с нереальной чёткостью: Паша машинально берет из протянутой Витьком руки распечатанную бутылочку пепси-колы: которую Витек мог привезти только с собой, в здешнем магазине, чрезвычайно скудном на ассортимент, есть только баночки с прошлогодним спрайтом:
Шарахнулся за печку, услышав чьи-то шаги в сенях. Дверь на миг приоткрыли, потом тут же захлопнули, заглядывавший в избу удалился. Вадим видел в окно, как он прошагал в сторону кухни: незнакомый малый, ничуть не похожий на Витька лицом, но тем не менее всем обликом, одеждой, повадками, выражением морды напоминавший брата-близнеца. Тот самый, второй. Пошёл проверить. Получается, времени совсем нет:
И страха нет. Впереди была ставка — две под крышку набитые купецкими сбережениями цинки — и большая половина претендентов выбыла из игры, оставшаяся меньшая половина, правда, была не в пример опаснее, но какое это имело значение, если впереди сверкало золотое сияние, а соперников поубавилось?
Некогда искать патроны, да и глупо было бы лезть с паршивой одностволкой, заряженной всего лишь крупной дробью, против пистолетов. У Витька уж точно есть пушка, вчера ночью, в поле, он ею баловался, у Паши — «ТТ»: а может, уже и не у Паши:
Однако делать нечего, нужно вступать в игру, пока на его стороне кое-какой элемент внезапности. Как только тот обнаружит, что отравленными оказались лишь четверо из пятерых, начнётся кадриль: И никакой больше внезапности.
Оглядевшись, Вадим выхватил из-под клапана застёгнутого рюкзака один из электродов — полуметровой длины медный прут, толщиной с мужской мизинец, один конец выгнут так, что образовал удобную треугольную ручку, второй заострён, при хорошем ударе вылезет из спины, Мухомор говорил, ими, случалось, дрались, но используя исключительно на манер дубинки, иначе вышло бы форменное смертоубийство:
Сапоги бухали, казалось, так, что слышно было на километр окрест. Вадим побежал на цыпочках, остановился перед сараем, выглянул из-за угла, хорошо рассчитав перебежку, очутился у приотворённого окна. Пригибаясь, прокрался под ним, слыша злой голос Витька:
— Я же с тобой не шучу, сука такая: Кишки на забор намотаю! Кто он такой, твой стебарь? Откуда знает таких людей?
Лишь бы ступеньки не скрипнули: Вадим бесшумно поднялся в сени, заглянул в приотворённую дверь. Последний акт:
Паша нелепо вытянулся во весь свой немаленький рост посреди комнаты, наискосок; поблизости валялась пустая бутылка из-под «пепси», верзила оказался крепок на отраву: он ещё пытался то ли ползти, то ли приподняться, но, судя по спокойствию Витька, ничего из этого не вышло бы — так, последние конвульсии, пока окончательно не отключился одурманенный неизвестной дрянью мозг:
— Кто он такой, тварь?
Судя по занятой Витьком позиции, он нимало не опасался внешнего вторжения — удобно устроился на стуле спиной к двери, левой рукой держа за волосы стоявшую перед ним на коленях Нику, прижимая дуло «Макарова» к её виску. Не похоже было по голосу, чтобы спешил — эта парочка, похоже, уже чувствовала себя полными и окончательными хозяевами ситуации, в чем-то они и были правы, все деревенские в поле, кроме двух бабок да Томки в магазине, мирное население не всполошится, заслышав вопли, выстрелы, шум, — успели привыкнуть, что господа геофизики развлекаются крайне бурно, носясь на машинах по единственной улочке, паля из ружья по воротам, оглашая округу тарзаньими криками:
Медлить не годится. Вадим был налит весёлой яростью до краёв, словно воздушный шарик — гелием. Он хорошенько примерился, поудобнее перехватил электрод обеими руками, прыгнул через порог и обрушил толстенный медный прут на макушку Витька — словно со всего маху опускал колун на сучковатый чурбак, стремясь расколоть его с одного удара:
Звук был, словно врезали по туго надутому футбольному мячу, набитому вдобавок чем-то мелким и хрустким, типа колотого льда. Витька прямо-таки снесло со стула, он без малейшего крика грохнулся на пол, выронил пистолет и остался валяться, нелепо вывернув левую руку.
Вадим проворно наклонился, подобрал пистолет, выщелкнул обойму, передёрнул затвор. Поймал на лету выскочивший патрон и вновь зарядил «Макаров», дослал патрон в ствол. Лишь теперь он сообразил, что Витек мог бы, падая, давануть на курок — чисто рефлекторное сокращение мускулов — и жёнушка непременно получила бы пулю в башку. Однако в момент удара это почему-то и в голову не пришло:
Ника растерянно воззрилась на него, оглянулась на бесчувственного Пашу, понемногу принялась закатывать глаза — только истерики тут не хватало:
— Тихо! — рявкнул он шёпотом. — Ползи в угол!
— Т-там ещё од-дин:
— В угол ползи!
Она на четвереньках отбежала в дальний угол. Вадим, держа пистолет стволом вверх, уже отчётливо слыша, как бухают торопливые шаги, как бегущий с маху налетел на приоткрытую дверцу «уазика» и сдавленно матернулся в сердцах, на цыпочках вышел в сени. Та же весёлая ярость, боевая злость, заставившая превратиться в нерассуждающую машину перед уничтожением последнего препятствия на пути к ставке, налили тело нелюдской ловкостью и хватким проворством, он превосходно ощущал, что не совершает ни единого лишнего движения, что время для него словно замедлилось:
Приоткрыв дверь кладовушки, спиной вперёд, медленно-медленно вошёл туда, в темноту, держа пистолет обеими руками, навёл его на входную дверь, за которой виднелась залитая солнечным светом стена сарая, а ещё дальше — серая крыша соседней избы.
Тёмная фигура чётко обрисовалась на фоне стены и крыши. Вадим дал незнакомцу сделать лишь один шаг — и дважды нажал на курок, целясь в левую сторону груди. Пистолетные выстрелы вовсе не показались громкими — только уши словно бы залепило на несколько секунд чем-то вязким, в нос шибанула тухлая гарь. Вошедший рухнул лицом вперёд, и тут же Вадим, переступив невысокий порожек, послал ему в голову третью пулю — с тем же поразительным проворством. Стоя в пропитанной пороховой гарью тишине, он услышал, как в комнате охнула Ника, очевидно, до сих пор пребывавшая в сомнении относительно исхода схватки. Он выждал несколько секунд, ухмыляясь под нос, — пусть чуточку помучается неизвестностью, стервочка, не все блудливой кошке масленица: Схватив убитого под мышки, затащил его в кладовушку, потом вернулся в комнату и сообщил негромко:
— Можете выползать, мадамочка. Кончилась канонада и более не предвидится. Ника выпрямилась. Лицо у неё оказалось не столь уж искажено ужасом, как ему представлялось. Зябко передёрнулась, спросила:
— Как по-твоему, у них не было: ещё кого-то?
— Третьего? Сильно сомневаюсь. Где цинки?
— Вон там:— она показала на вьючник. — Ключи на столе:— Пика испуганно оглянулась на Пашу, присела рядом с ним на корточки, осторожно потрогала. — Слушай, он, по-моему, дышать перестаёт:
— Возьми сотовик со стола, вызови реанимацию, — фыркнул он, поставил пистолет на предохранитель и сунул в карман. — Что, ни того, ни другого поблизости нет? Какая жалость:
Он не чувствовал ни страха, ни особого возбуждения, ни малейшего неудобства не испытывал. На полу лежали два человека, один вроде бы ещё дышал, другой, очень похоже, перестал — какое отношение все это, по большому счёту, могло иметь к его обычным заботам? В конце-то концов, обычная самозащита, только и всего. Но убираться отсюда надо побыстрее:
За окном возник, усилился, приблизился и смолк самый обычный звук — стрекот мотоцикла.
— Геологи! Есть кто?
Вадим неторопливо подошёл к окну. Рядом с «газиком» восседал на старомодном зеленом мотоцикле участковый, бабкин зять. Таращился на окна, заглушив мотор и уезжать определённо не собирался. Ника тихонько ойкнула. Вадим, не испытывая никаких особенных чувств, погрозил ей кулаком и вышел на улицу. Бабкин зять никак не походил на охваченного служебным рвением сыскаря — он прямо-таки расцвёл:
— Ага, а то я смотрю — все машины на месте, а людей нет: Вадик, бензинчиком не богат? Я тут спохватился, что до Шкарытово не дотяну, думал, плесну у Семена, а он уехал: Автолу-то у меня есть крошка, а вот бак сухой:
Вадим почти побежал в кухоньку. Там уже разложили курицу по тарелкам.
Мухомор, взявший на себя обязанности тамады, как раз скручивал пробку с бутылки «Абсолюта», восторгаясь вслух:
— Что ни говори, а Пабло — мужик правильный. Всегда к концу сезона банкет устраивает. Это вам не «какава» — слеза:
— Если только не палёная, — заметил Иисус, держа наготове стакан.
— Даже если и палёная, нипочём. Не такое жрали: А, Вадик, ты где болтался? Сейчас вмажем:
— Говорю вам, Томка сказала, что есть ещё один:
— Томке соврать — что два пальца:— беззаботно отмахнулся Мухомор. — Сам видел, все обошлось в лучшем виде: Вадик, а скажи честно — ты, в самом деле, никаких несправедливых разделов не предлагал?
— Чепуха! Брешет ваш Пабло:
— Чего ты вскинулся? Я ж шутя: Садись, подставляй аршин. Вмажем сейчас за все хорошее:
— Мужики! — возбуждённо ёрзал Вася. — Как думаете, на квартиру наберётся?
— Кто ж знает? — резонно ответил Худой. — Вообще интересно, что там, во второй цинке? Давайте особо не нажираться, врежем по кружечке и пойдёт к Пабло. Держи, Вадик.
Вадим медлил. Его не покидало ощущение, что где-то таится прокол. Чего-то он недоучел. Слишком легко сдались те двое, чересчур покладисто держались. Будь там один Паша, ничего удивительного — как-никак и он несёт на себе груз общего прошлого, не сможет моментально перестроиться и видеть в своих старых работягах опасных конкурентов, но подозрительно, что Витек очень уж мирно согласился на общую делёжку, самую малость повыступал и сник, непохоже на дешёвого городского шакаленка. В чем тогда прокол? Даже если Томка не наврала и там есть второй, что в нем такого, вселяющего в Витька уверенность? Не станут же они устраивать бойню, иначе Пашу непременно спросят в самом скором времени, куда девалась целая бригада, почему она не вернулась в Шантарск:
А КТО СКАЗАЛ, ЧТО САМ ПАША НЕПРЕМЕННО ВЕРНЁТСЯ В ШАНТАРСК?
Вадим не успел отклониться — Худой рухнул на него всем своим немаленьким весом, едва не свалив на пол. Звонко покатилась по полу кружка. Оторопев, Вадим подхватил его под мышки, уложил на пол, выпрямился и открыл рот:
Слова застряли в глотке.
Мухомор медленно-медленно уползал под стол, вот уже скрылась голова, а там и руки: Иисус в неудобной позе полулежал меж печкой и стеной, широко открыв рот, то ли всхлипывая, то ли постанывая, на подбородок поползла слюна:
Вадим бросился к нему, в полной растерянности встряхнул. Бесполезно. Глаза уже закатились, дыхание стало прерывистым, неглубоким. Вот он, прокол, неожиданный ход, основанный на неплохом знании психологии определённого народа: вряд ли даже атомная война, не говоря уж о скором дележе купеческого клада, смогла бы заставить этих троих удержаться от выпивки, когда красивая бутылка уже стоит на столе, когда начальство не препятствует, наоборот, поощряет. Хоть по кружке, но махнули наскоро: Блядь, пульс почти и не прощупывается! Клофелин? Что-то ещё? В деревне нет телефона, а ближайшая «Скорая помощь» дислоцируется за девяносто вёрст:
Вадим выскочил из кухоньки, побежал в избу. Замотанное в кусок брезента ружьё оказалось без патронов и некогда искать, в котором они рюкзаке. Перед глазами стояла недавняя картина, вспомнившаяся с нереальной чёткостью: Паша машинально берет из протянутой Витьком руки распечатанную бутылочку пепси-колы: которую Витек мог привезти только с собой, в здешнем магазине, чрезвычайно скудном на ассортимент, есть только баночки с прошлогодним спрайтом:
Шарахнулся за печку, услышав чьи-то шаги в сенях. Дверь на миг приоткрыли, потом тут же захлопнули, заглядывавший в избу удалился. Вадим видел в окно, как он прошагал в сторону кухни: незнакомый малый, ничуть не похожий на Витька лицом, но тем не менее всем обликом, одеждой, повадками, выражением морды напоминавший брата-близнеца. Тот самый, второй. Пошёл проверить. Получается, времени совсем нет:
И страха нет. Впереди была ставка — две под крышку набитые купецкими сбережениями цинки — и большая половина претендентов выбыла из игры, оставшаяся меньшая половина, правда, была не в пример опаснее, но какое это имело значение, если впереди сверкало золотое сияние, а соперников поубавилось?
Некогда искать патроны, да и глупо было бы лезть с паршивой одностволкой, заряженной всего лишь крупной дробью, против пистолетов. У Витька уж точно есть пушка, вчера ночью, в поле, он ею баловался, у Паши — «ТТ»: а может, уже и не у Паши:
Однако делать нечего, нужно вступать в игру, пока на его стороне кое-какой элемент внезапности. Как только тот обнаружит, что отравленными оказались лишь четверо из пятерых, начнётся кадриль: И никакой больше внезапности.
Оглядевшись, Вадим выхватил из-под клапана застёгнутого рюкзака один из электродов — полуметровой длины медный прут, толщиной с мужской мизинец, один конец выгнут так, что образовал удобную треугольную ручку, второй заострён, при хорошем ударе вылезет из спины, Мухомор говорил, ими, случалось, дрались, но используя исключительно на манер дубинки, иначе вышло бы форменное смертоубийство:
Сапоги бухали, казалось, так, что слышно было на километр окрест. Вадим побежал на цыпочках, остановился перед сараем, выглянул из-за угла, хорошо рассчитав перебежку, очутился у приотворённого окна. Пригибаясь, прокрался под ним, слыша злой голос Витька:
— Я же с тобой не шучу, сука такая: Кишки на забор намотаю! Кто он такой, твой стебарь? Откуда знает таких людей?
Лишь бы ступеньки не скрипнули: Вадим бесшумно поднялся в сени, заглянул в приотворённую дверь. Последний акт:
Паша нелепо вытянулся во весь свой немаленький рост посреди комнаты, наискосок; поблизости валялась пустая бутылка из-под «пепси», верзила оказался крепок на отраву: он ещё пытался то ли ползти, то ли приподняться, но, судя по спокойствию Витька, ничего из этого не вышло бы — так, последние конвульсии, пока окончательно не отключился одурманенный неизвестной дрянью мозг:
— Кто он такой, тварь?
Судя по занятой Витьком позиции, он нимало не опасался внешнего вторжения — удобно устроился на стуле спиной к двери, левой рукой держа за волосы стоявшую перед ним на коленях Нику, прижимая дуло «Макарова» к её виску. Не похоже было по голосу, чтобы спешил — эта парочка, похоже, уже чувствовала себя полными и окончательными хозяевами ситуации, в чем-то они и были правы, все деревенские в поле, кроме двух бабок да Томки в магазине, мирное население не всполошится, заслышав вопли, выстрелы, шум, — успели привыкнуть, что господа геофизики развлекаются крайне бурно, носясь на машинах по единственной улочке, паля из ружья по воротам, оглашая округу тарзаньими криками:
Медлить не годится. Вадим был налит весёлой яростью до краёв, словно воздушный шарик — гелием. Он хорошенько примерился, поудобнее перехватил электрод обеими руками, прыгнул через порог и обрушил толстенный медный прут на макушку Витька — словно со всего маху опускал колун на сучковатый чурбак, стремясь расколоть его с одного удара:
Звук был, словно врезали по туго надутому футбольному мячу, набитому вдобавок чем-то мелким и хрустким, типа колотого льда. Витька прямо-таки снесло со стула, он без малейшего крика грохнулся на пол, выронил пистолет и остался валяться, нелепо вывернув левую руку.
Вадим проворно наклонился, подобрал пистолет, выщелкнул обойму, передёрнул затвор. Поймал на лету выскочивший патрон и вновь зарядил «Макаров», дослал патрон в ствол. Лишь теперь он сообразил, что Витек мог бы, падая, давануть на курок — чисто рефлекторное сокращение мускулов — и жёнушка непременно получила бы пулю в башку. Однако в момент удара это почему-то и в голову не пришло:
Ника растерянно воззрилась на него, оглянулась на бесчувственного Пашу, понемногу принялась закатывать глаза — только истерики тут не хватало:
— Тихо! — рявкнул он шёпотом. — Ползи в угол!
— Т-там ещё од-дин:
— В угол ползи!
Она на четвереньках отбежала в дальний угол. Вадим, держа пистолет стволом вверх, уже отчётливо слыша, как бухают торопливые шаги, как бегущий с маху налетел на приоткрытую дверцу «уазика» и сдавленно матернулся в сердцах, на цыпочках вышел в сени. Та же весёлая ярость, боевая злость, заставившая превратиться в нерассуждающую машину перед уничтожением последнего препятствия на пути к ставке, налили тело нелюдской ловкостью и хватким проворством, он превосходно ощущал, что не совершает ни единого лишнего движения, что время для него словно замедлилось:
Приоткрыв дверь кладовушки, спиной вперёд, медленно-медленно вошёл туда, в темноту, держа пистолет обеими руками, навёл его на входную дверь, за которой виднелась залитая солнечным светом стена сарая, а ещё дальше — серая крыша соседней избы.
Тёмная фигура чётко обрисовалась на фоне стены и крыши. Вадим дал незнакомцу сделать лишь один шаг — и дважды нажал на курок, целясь в левую сторону груди. Пистолетные выстрелы вовсе не показались громкими — только уши словно бы залепило на несколько секунд чем-то вязким, в нос шибанула тухлая гарь. Вошедший рухнул лицом вперёд, и тут же Вадим, переступив невысокий порожек, послал ему в голову третью пулю — с тем же поразительным проворством. Стоя в пропитанной пороховой гарью тишине, он услышал, как в комнате охнула Ника, очевидно, до сих пор пребывавшая в сомнении относительно исхода схватки. Он выждал несколько секунд, ухмыляясь под нос, — пусть чуточку помучается неизвестностью, стервочка, не все блудливой кошке масленица: Схватив убитого под мышки, затащил его в кладовушку, потом вернулся в комнату и сообщил негромко:
— Можете выползать, мадамочка. Кончилась канонада и более не предвидится. Ника выпрямилась. Лицо у неё оказалось не столь уж искажено ужасом, как ему представлялось. Зябко передёрнулась, спросила:
— Как по-твоему, у них не было: ещё кого-то?
— Третьего? Сильно сомневаюсь. Где цинки?
— Вон там:— она показала на вьючник. — Ключи на столе:— Пика испуганно оглянулась на Пашу, присела рядом с ним на корточки, осторожно потрогала. — Слушай, он, по-моему, дышать перестаёт:
— Возьми сотовик со стола, вызови реанимацию, — фыркнул он, поставил пистолет на предохранитель и сунул в карман. — Что, ни того, ни другого поблизости нет? Какая жалость:
Он не чувствовал ни страха, ни особого возбуждения, ни малейшего неудобства не испытывал. На полу лежали два человека, один вроде бы ещё дышал, другой, очень похоже, перестал — какое отношение все это, по большому счёту, могло иметь к его обычным заботам? В конце-то концов, обычная самозащита, только и всего. Но убираться отсюда надо побыстрее:
За окном возник, усилился, приблизился и смолк самый обычный звук — стрекот мотоцикла.
— Геологи! Есть кто?
Вадим неторопливо подошёл к окну. Рядом с «газиком» восседал на старомодном зеленом мотоцикле участковый, бабкин зять. Таращился на окна, заглушив мотор и уезжать определённо не собирался. Ника тихонько ойкнула. Вадим, не испытывая никаких особенных чувств, погрозил ей кулаком и вышел на улицу. Бабкин зять никак не походил на охваченного служебным рвением сыскаря — он прямо-таки расцвёл:
— Ага, а то я смотрю — все машины на месте, а людей нет: Вадик, бензинчиком не богат? Я тут спохватился, что до Шкарытово не дотяну, думал, плесну у Семена, а он уехал: Автолу-то у меня есть крошка, а вот бак сухой: