Страница:
— А это кто-то на оправку спешит:— плюнул Эмиль.
В самом деле, мимо их барака проследовал незнакомый «полосатик», вопя истошно и безостановочно:
— Номер пятьдесят пять дробь семь следует на оправку! Номер пятьдесят пять дробь семь следует на оправку! :
— Господа, а ведь и нам так придётся. У меня, признаться, уже подкатывает:
— Ну и покричим, — сумрачно сказал Синий. — Куда деваться. Одно плохо: эти слабиночки-уступочки обычно идут чередой, начнёшь уступать и не заметишь, как вляпаешься по уши в дерьмо:
— Так ведь нет пока другой тактики.
—Сам знаю. Но на душе погано:
— Попала собака в колесо — пищи, да бежи:
— Я вот только что хочу сказать, — бросил Синий. — Если эта гнида пребывает среди нас, лучше ей побыстрее заканчивать. Редко пугаю в_с_е_р_ь_е_з, но если так дальше пойдёт, данную гадюку я приговорю, независимо от прочих, что бы они там ни решили. И если что-то из здесь сказанного наружу выпорхнет, лично я сделаю выводы и искать буду сам, народными методами: Не для того выползал из дерьма, цепляясь всеми когтями, чтобы со мной теперь такие шутки играли: Порву: И ты так не пялься, господин генерал, ваше степенство, — если твои фокусы, если ты эту чучу дрючишь, найду способ:
— Испугал, — с видом гордым и несгибаемым сказал Борман. — Стану я унижаться, тебе что-то доказывать: Если не совсем дурак, перестанешь на меня клыком цыкать. Это не я. Понятно тебе? Со своей стороны, весёлую жизнь гниде гарантирую: За одно удостоверение кровью срать будет.
— А если ты до него дотянуться не сможешь, превосходительство? — Синий уже успокоился, попросту не желал сейчас оставлять за извечным антагонистом последнее слово.
— Найду способ.
— Ты вот до Фрола сначала дотянись.
— Слушайте! — Вадим едва ли не взвыл. — Ну мы с вами и лопухи! Телефон!
— Какой ещё телефон?
— Да вашу мать! Столоначальников сотовик! Не менее полминуты царило молчание, в котором удивительным образом смешались самые разнообразнейшие чувства. Потом Браток в приливе чувств замахнулся на Вадима всерьёз, охнул от резкого движения, схватился за распухшую скулу, зашипел.
— Действительно, — выдохнул Визирь. — Забыли, идиоты! Шэни дада, как же могли забыть?
— Не сочетается с утрешним сотовая связь:— печально покривил губы
Доцент. — Совсем из памяти вылетело, что кроме примитивных ужасов есть на свете сложная техника:
— Где трубка?
— Где-то в чулане, — сказал Вадим. — Где же ещё?
— Слушайте, там же немеряно хлама. Начнём все ворочать — можем привлечь внимание. Лучше подождать, пока вернётся. Скажет, где:
— А если Машка первым вернётся?
— Нет, начнём все ворочать — наделаем шуму:
— Ладно, подождём, — с напряжённым, решительным лицом распорядился Синий. — Ради такого случая можно Машку и взять за кадык. Плевать, что побежит жаловаться. Когда вернётся чиновничек, даванем Машку и позвоним. И ни черта они с нами не сделают — в Шантарске-то будут знать, боком выйдет. И придётся им закрывать лавочку. — Он хищно усмехнулся: — Но все равно кое с кем я разберусь:
— Подождите, а кому звонить? Батарейки садятся, я точно знаю, — заторопился Вадим. — Слышимость паршивейшая, времени у нас будет мало: Давайте в «Экзотиктур»? У меня там хороший приятель, наведёт порядок.
— Не пойдёт, — отрезал Синий. — Что-то я этому «Экзотику» после сегодняшнего больше не доверяю. Кто его знает, сколько себе в карман твой дружок положил капустки. Мог ведь тебя и предупредить заранее по старой дружбе, не ходил бы ты весь в фингалах:
— Тогда в мою службу безопасности, — предложил Вадим. — Вмиг нагрянет бригада:
— Можно и в нашу, — сказал Доцент. — Имеется, знаете ли: Тоже весьма эффективна.
— На телевидение? — несмело предложил Красавчик, впервые за все время вклинившись в разговор. — На наш канал?
— Ах, вот где я тебя видел:— обронил Визирь. — У Каратаева: Нет, телевидение сейчас не авторитет:
— Поручите мне, — попросил Борман с нехорошей, кривой улыбкой. — Подкатит рота внутренних войск на броне, положит всех этих рожами в дерьмо, смотришь, коекто и перестанет меня подозревать во всяких идиотствах: Я с ними сам поговорю со всем галантерейным обхождением:
— Да ладно, — сказал Синий. — Что-то я тебя, превосходительство, перестаю подозревать. Злишься ты по-настоящему, чем дальше, тем больше. И начинаю припоминать, что и в самом деле полыхала там твоя ксивочка:
За окном вновь раздался протяжный, испуганный вопль:
— Номер пятьдесят пять дробь семь следует с оправки! Номер пятьдесят пять дробь семь следует с оправки!
С другой стороны послышалось:
— Номер сорок девять дробь семь следует на оправку! Номер сорок девять дробь семь следует на оправку!
Синий сплюнул:
— Приспособился народец: Ладно. Так вот, господа буржуи, в нашей новой идее есть поганенькая прореха. Как мне ни грустно, а прореха зияет: Хорошо. Хай будет рота на броне. Ради такого случая готов поаплодировать ментам, в чем сознаюсь, наступая себе на горло: Генерал, а куда ты роту-то пошлёшь?
— Как — куда? Сюда. Ускоренным маршем. Вообще-то, не обязательно возиться с бэтээрами, это долго, проще поднять пару вертушек:
— Да не о том я, не о том, — досадливо отмахнулся Синий. — Не о деталях.
Куда — сюда? Где это самое «сюда» располагается? Я сюда ехал в автобусике с наглухо закрашенными окошками, на этот автобусик «экзотический» сел в Манске, как и договаривались с фирмой. Но после этого ехали мы куда-то ещё часа два. Часы у меня забрали сразу, когда в автобусе выдали полосатку, но примерно определить можно было. Или кто-то сюда прибыл в нормальных условиях, смотрел в окно, наслаждался пейзажами и помнит дорогу? Нет? Что молчите? — впервые прорвалась в голосе у него надрывная нотка. — Молчите? Значит, все на этом сучьём автобусе прибывали? И ехали долго? Блядь, судьба играет человеком, а человек играет на трубе:
Вадим впервые слышал от него матерное слово, и от этого стало ещё тоскливее — уж если этот битый и жёванный жизнью элемент на миг запаниковал и перестал владеть собой:
— Похоже, так и получается, если никто до сих пор ни словом не возразил, — подвёл печальный итог Доцент. — Автобусик со старательно закрашенными окнами, дверь заперта снаружи, помню, я немного побаивался какой-нибудь аварии — в запертом-то снаружи салоне: Значит: Этакий круг, где радиус — два часа езды на автомобиле от Манска. Большая часть пути — то ли по асфальту, то ли по хорошей, убитой просёлочной дороге, вроде бы была и парочка подъёмов, очень уж мотор надсаживался, и спуски были:
— Иногда по стёклам снаружи словно бы еловыми лапами стегало, — добавил Вадим. — Узкая лесная дорога. Ничего себе получается кружочек:
— Одно можно с уверенностью сказать, — перебил Борман. — Мы все ещё в Шантарской губернии. Чтобы добраться до восточной губернской границы, двух часов не хватит — я имею в виду, двух часов езды на таком вот автобусике. Телефон, хоть и с грехом пополам, но работал в зоне приёма: Мы ещё в родной губернии.
— Много нам эта теорема поможет:— протянул Синий. — Вадик прав — круг получается приличный.
— Подожди, — оборвал Борман. — С .этими двумя часами ещё толком и неизвестно. Не знаю, как у тебя насчёт культурного багажа-Есть один рассказик о Шерлоке Холмсе:
— Ну-ка, ну-ка:— подхватил Синий. — Что-то вертится: Благо этот финт был полезен не только в шерлоковские времена, но и в нашей весёлой жизни: Ты про тот, где фальшивомонетчики?
— Ага. Особнячок у них располагался совсем неподалёку от вокзала, но непосвящённого человека они возили в зашторенной карете часа два, чтобы решил, будто уехал от вокзала к черту на рога: С нами могли преспокойно выкинуть тот же номер.
— Ну, и что это нам даёт? В любом случае наш санаторий — не в самом Манске, а километрах в нескольких от него, причём точное направление неизвестно. С какой стороны Манск ни бери, ближе километров пяти от него тайги не имеется. Нет, возле самого города никто не стал бы устраивать такое хозяйство. Ни к чему случайные зеваки, при всей законности бизнеса. Знаете ли, пионерлагеря могут располагаться весьма даже далеко от ближайших населённых пунктов. Был кто-нибудь на Баранкуле? Тамошний лагерь верстах в двадцати от ближайшей деревни:
— Это, в принципе, детали, — махнул рукой Борман. — Попрошу ребят взять за задницу весь «Экзотик» — в три минуты установят, где мы есть:
— Давайте попробуем другой вариант? — мягко предложил Визирь. — Даёте трубочку мне. Я звоню господину Гордееву, он сейчас в Шантарске, точно знаю — и наши дела уладят быстро, эффективно, без малейшей огласки: Гарантирую.
— Фрол? — задумчиво сказал Доцент. — А ведь неплохо, господа, ежели Фрол: Им будет грустно.
— Я все же предлагаю:— набычился Борман.
— А огласка? — не без ласковой вкрадчивости спросил Доцент. — Неизбежная? Насчёт утраченного удостоверения ещё можно что-то придумать — на охоте оставили в кармане, разложили костёр до небес, ватник и вспыхнул вместе с красной корочкой: Дело житейское, бывает. А вот в случае с вертолётами, десантом на броне и налётом на «Экзотик-тур» выйдет неприятная огласка. Мне она тоже, откровенно говоря, не нужна. Вы, я думаю, никому не будете обязаны:
— Чтобы Гордеев знал? — огрызнулся генерал.
— Все равно при вашем варианте слишком многие будут знать. Тут уж утечки неизбежны.
— Ладно. Посмотрим, что у вас выйдет, но я за собой оставляю право на звонок.
— Бога ради, — великодушно сказал Визирь. — Давайте без всяких междоусобиц, нам нужно играть командой. В случае:
Он замолчал, повернулся к двери, сделал недвусмысленный жест. Все моментально притихли, застыли в напряжённых позах, уставившись на видимый в дверном проёме кусочек веранды.
Шаги приближались — неуверенные, шаркающие, словно двигался пьяный или слепой. Потом, когда они раздались совсем близко, послышались тоненькие звуки — то ли поскуливание, то ли плач.
В лишённом створок проёме появился Столоначальник, прижимая к животу правую руку, толсто замотанную чем-то белым. Тихо постанывая, охая, он стоял, привалившись плечом к косяку, ни на кого не глядя. Сытая физиономия была белее извёстки. Нелепо дёрнувшись, нырнув всем телом в сторону, он шагнул вперёд, завалился, прежде чем к нему успели броситься и подхватить, растянулся во весь рост на грязном полу.
Только теперь стало видно, что белая повязка в нескольких местах покрыта бурыми пятнами.
В самом деле, мимо их барака проследовал незнакомый «полосатик», вопя истошно и безостановочно:
— Номер пятьдесят пять дробь семь следует на оправку! Номер пятьдесят пять дробь семь следует на оправку! :
— Господа, а ведь и нам так придётся. У меня, признаться, уже подкатывает:
— Ну и покричим, — сумрачно сказал Синий. — Куда деваться. Одно плохо: эти слабиночки-уступочки обычно идут чередой, начнёшь уступать и не заметишь, как вляпаешься по уши в дерьмо:
— Так ведь нет пока другой тактики.
—Сам знаю. Но на душе погано:
— Попала собака в колесо — пищи, да бежи:
— Я вот только что хочу сказать, — бросил Синий. — Если эта гнида пребывает среди нас, лучше ей побыстрее заканчивать. Редко пугаю в_с_е_р_ь_е_з, но если так дальше пойдёт, данную гадюку я приговорю, независимо от прочих, что бы они там ни решили. И если что-то из здесь сказанного наружу выпорхнет, лично я сделаю выводы и искать буду сам, народными методами: Не для того выползал из дерьма, цепляясь всеми когтями, чтобы со мной теперь такие шутки играли: Порву: И ты так не пялься, господин генерал, ваше степенство, — если твои фокусы, если ты эту чучу дрючишь, найду способ:
— Испугал, — с видом гордым и несгибаемым сказал Борман. — Стану я унижаться, тебе что-то доказывать: Если не совсем дурак, перестанешь на меня клыком цыкать. Это не я. Понятно тебе? Со своей стороны, весёлую жизнь гниде гарантирую: За одно удостоверение кровью срать будет.
— А если ты до него дотянуться не сможешь, превосходительство? — Синий уже успокоился, попросту не желал сейчас оставлять за извечным антагонистом последнее слово.
— Найду способ.
— Ты вот до Фрола сначала дотянись.
— Слушайте! — Вадим едва ли не взвыл. — Ну мы с вами и лопухи! Телефон!
— Какой ещё телефон?
— Да вашу мать! Столоначальников сотовик! Не менее полминуты царило молчание, в котором удивительным образом смешались самые разнообразнейшие чувства. Потом Браток в приливе чувств замахнулся на Вадима всерьёз, охнул от резкого движения, схватился за распухшую скулу, зашипел.
— Действительно, — выдохнул Визирь. — Забыли, идиоты! Шэни дада, как же могли забыть?
— Не сочетается с утрешним сотовая связь:— печально покривил губы
Доцент. — Совсем из памяти вылетело, что кроме примитивных ужасов есть на свете сложная техника:
— Где трубка?
— Где-то в чулане, — сказал Вадим. — Где же ещё?
— Слушайте, там же немеряно хлама. Начнём все ворочать — можем привлечь внимание. Лучше подождать, пока вернётся. Скажет, где:
— А если Машка первым вернётся?
— Нет, начнём все ворочать — наделаем шуму:
— Ладно, подождём, — с напряжённым, решительным лицом распорядился Синий. — Ради такого случая можно Машку и взять за кадык. Плевать, что побежит жаловаться. Когда вернётся чиновничек, даванем Машку и позвоним. И ни черта они с нами не сделают — в Шантарске-то будут знать, боком выйдет. И придётся им закрывать лавочку. — Он хищно усмехнулся: — Но все равно кое с кем я разберусь:
— Подождите, а кому звонить? Батарейки садятся, я точно знаю, — заторопился Вадим. — Слышимость паршивейшая, времени у нас будет мало: Давайте в «Экзотиктур»? У меня там хороший приятель, наведёт порядок.
— Не пойдёт, — отрезал Синий. — Что-то я этому «Экзотику» после сегодняшнего больше не доверяю. Кто его знает, сколько себе в карман твой дружок положил капустки. Мог ведь тебя и предупредить заранее по старой дружбе, не ходил бы ты весь в фингалах:
— Тогда в мою службу безопасности, — предложил Вадим. — Вмиг нагрянет бригада:
— Можно и в нашу, — сказал Доцент. — Имеется, знаете ли: Тоже весьма эффективна.
— На телевидение? — несмело предложил Красавчик, впервые за все время вклинившись в разговор. — На наш канал?
— Ах, вот где я тебя видел:— обронил Визирь. — У Каратаева: Нет, телевидение сейчас не авторитет:
— Поручите мне, — попросил Борман с нехорошей, кривой улыбкой. — Подкатит рота внутренних войск на броне, положит всех этих рожами в дерьмо, смотришь, коекто и перестанет меня подозревать во всяких идиотствах: Я с ними сам поговорю со всем галантерейным обхождением:
— Да ладно, — сказал Синий. — Что-то я тебя, превосходительство, перестаю подозревать. Злишься ты по-настоящему, чем дальше, тем больше. И начинаю припоминать, что и в самом деле полыхала там твоя ксивочка:
За окном вновь раздался протяжный, испуганный вопль:
— Номер пятьдесят пять дробь семь следует с оправки! Номер пятьдесят пять дробь семь следует с оправки!
С другой стороны послышалось:
— Номер сорок девять дробь семь следует на оправку! Номер сорок девять дробь семь следует на оправку!
Синий сплюнул:
— Приспособился народец: Ладно. Так вот, господа буржуи, в нашей новой идее есть поганенькая прореха. Как мне ни грустно, а прореха зияет: Хорошо. Хай будет рота на броне. Ради такого случая готов поаплодировать ментам, в чем сознаюсь, наступая себе на горло: Генерал, а куда ты роту-то пошлёшь?
— Как — куда? Сюда. Ускоренным маршем. Вообще-то, не обязательно возиться с бэтээрами, это долго, проще поднять пару вертушек:
— Да не о том я, не о том, — досадливо отмахнулся Синий. — Не о деталях.
Куда — сюда? Где это самое «сюда» располагается? Я сюда ехал в автобусике с наглухо закрашенными окошками, на этот автобусик «экзотический» сел в Манске, как и договаривались с фирмой. Но после этого ехали мы куда-то ещё часа два. Часы у меня забрали сразу, когда в автобусе выдали полосатку, но примерно определить можно было. Или кто-то сюда прибыл в нормальных условиях, смотрел в окно, наслаждался пейзажами и помнит дорогу? Нет? Что молчите? — впервые прорвалась в голосе у него надрывная нотка. — Молчите? Значит, все на этом сучьём автобусе прибывали? И ехали долго? Блядь, судьба играет человеком, а человек играет на трубе:
Вадим впервые слышал от него матерное слово, и от этого стало ещё тоскливее — уж если этот битый и жёванный жизнью элемент на миг запаниковал и перестал владеть собой:
— Похоже, так и получается, если никто до сих пор ни словом не возразил, — подвёл печальный итог Доцент. — Автобусик со старательно закрашенными окнами, дверь заперта снаружи, помню, я немного побаивался какой-нибудь аварии — в запертом-то снаружи салоне: Значит: Этакий круг, где радиус — два часа езды на автомобиле от Манска. Большая часть пути — то ли по асфальту, то ли по хорошей, убитой просёлочной дороге, вроде бы была и парочка подъёмов, очень уж мотор надсаживался, и спуски были:
— Иногда по стёклам снаружи словно бы еловыми лапами стегало, — добавил Вадим. — Узкая лесная дорога. Ничего себе получается кружочек:
— Одно можно с уверенностью сказать, — перебил Борман. — Мы все ещё в Шантарской губернии. Чтобы добраться до восточной губернской границы, двух часов не хватит — я имею в виду, двух часов езды на таком вот автобусике. Телефон, хоть и с грехом пополам, но работал в зоне приёма: Мы ещё в родной губернии.
— Много нам эта теорема поможет:— протянул Синий. — Вадик прав — круг получается приличный.
— Подожди, — оборвал Борман. — С .этими двумя часами ещё толком и неизвестно. Не знаю, как у тебя насчёт культурного багажа-Есть один рассказик о Шерлоке Холмсе:
— Ну-ка, ну-ка:— подхватил Синий. — Что-то вертится: Благо этот финт был полезен не только в шерлоковские времена, но и в нашей весёлой жизни: Ты про тот, где фальшивомонетчики?
— Ага. Особнячок у них располагался совсем неподалёку от вокзала, но непосвящённого человека они возили в зашторенной карете часа два, чтобы решил, будто уехал от вокзала к черту на рога: С нами могли преспокойно выкинуть тот же номер.
— Ну, и что это нам даёт? В любом случае наш санаторий — не в самом Манске, а километрах в нескольких от него, причём точное направление неизвестно. С какой стороны Манск ни бери, ближе километров пяти от него тайги не имеется. Нет, возле самого города никто не стал бы устраивать такое хозяйство. Ни к чему случайные зеваки, при всей законности бизнеса. Знаете ли, пионерлагеря могут располагаться весьма даже далеко от ближайших населённых пунктов. Был кто-нибудь на Баранкуле? Тамошний лагерь верстах в двадцати от ближайшей деревни:
— Это, в принципе, детали, — махнул рукой Борман. — Попрошу ребят взять за задницу весь «Экзотик» — в три минуты установят, где мы есть:
— Давайте попробуем другой вариант? — мягко предложил Визирь. — Даёте трубочку мне. Я звоню господину Гордееву, он сейчас в Шантарске, точно знаю — и наши дела уладят быстро, эффективно, без малейшей огласки: Гарантирую.
— Фрол? — задумчиво сказал Доцент. — А ведь неплохо, господа, ежели Фрол: Им будет грустно.
— Я все же предлагаю:— набычился Борман.
— А огласка? — не без ласковой вкрадчивости спросил Доцент. — Неизбежная? Насчёт утраченного удостоверения ещё можно что-то придумать — на охоте оставили в кармане, разложили костёр до небес, ватник и вспыхнул вместе с красной корочкой: Дело житейское, бывает. А вот в случае с вертолётами, десантом на броне и налётом на «Экзотик-тур» выйдет неприятная огласка. Мне она тоже, откровенно говоря, не нужна. Вы, я думаю, никому не будете обязаны:
— Чтобы Гордеев знал? — огрызнулся генерал.
— Все равно при вашем варианте слишком многие будут знать. Тут уж утечки неизбежны.
— Ладно. Посмотрим, что у вас выйдет, но я за собой оставляю право на звонок.
— Бога ради, — великодушно сказал Визирь. — Давайте без всяких междоусобиц, нам нужно играть командой. В случае:
Он замолчал, повернулся к двери, сделал недвусмысленный жест. Все моментально притихли, застыли в напряжённых позах, уставившись на видимый в дверном проёме кусочек веранды.
Шаги приближались — неуверенные, шаркающие, словно двигался пьяный или слепой. Потом, когда они раздались совсем близко, послышались тоненькие звуки — то ли поскуливание, то ли плач.
В лишённом створок проёме появился Столоначальник, прижимая к животу правую руку, толсто замотанную чем-то белым. Тихо постанывая, охая, он стоял, привалившись плечом к косяку, ни на кого не глядя. Сытая физиономия была белее извёстки. Нелепо дёрнувшись, нырнув всем телом в сторону, он шагнул вперёд, завалился, прежде чем к нему успели броситься и подхватить, растянулся во весь рост на грязном полу.
Только теперь стало видно, что белая повязка в нескольких местах покрыта бурыми пятнами.
Глава шестая
Ответы хуже вопросов
Всеобщее оцепенение длилось недолго — к упавшему сразу же бросились, толкаясь и мешая друг другу, подняли, перетащили на нары. Столоначальник страдальчески охал, не открывая глаз.
— Кто-то там говорил про допрос, который все прояснит? — оскалившись, бросил Синий.
И принялся разматывать белую материю, смахивавшую на небрежно отхваченный кусок дешёвой хлопчатобумажной простыни. Столоначальник дёргался, отчаянно вскрикивал и охал, но Синий безжалостно отстранял его здоровую руку, ворча сквозь зубы:
— Не вой, не вой, и совсем ещё не присохло:
Остальные толпились вокруг, в нетерпении сталкиваясь головами.
Столоначальник взвыл — все же кое-где успело присохнуть, — закатил глаза, откинулся на смятые лагерные одеяла. Кажется, окончательно вырубился. Лицо у него было прямо-таки мокрым от пота, на толстой щеке парочка ссадин.
— Твою мать:— выдохнул Синий, бросив повязку на одеяло и брезгливо вытирая ладони о собственные бока.
Вадим задохнулся. Торопливо пощупал ладонью промежность — вдруг показалось, что обмочился. Сухо, слава богу:
Только большой палец остался прежним. Остальные, посиневшие и чудовищно распухшие, вызывали тошноту и тоскливый ужас. Вдобавок на мизинце и безымянном ногти оказались вырваны, пальцы оканчивались вовсе уж жуткими окровавленными вздутиями. Осторожно опустив покалеченную руку на живот постанывавшего с закрытыми глазами Столоначальника — тот никак не отреагировал, грудь вздымалась, как кузнечные мехи, тело то и дело сотрясалось крупной дрожью, — Синий протянул:
— Ну, братва, я такого и на допросах с пристрастием не видал, менты до такого не докатывались:
— Попрошу не клеветать:— по инерции взвился Борман и тут же голос оборвался откровенно жалким писком.
— Слушайте:— сказал Вадим, стыдясь дрожащего голоса. — Это уже ни в какие ворота: Все-таки губернский чиновник, не с самых верхов, но и не пешка: Есть же границы:
— М-да, — сказал Синий. — Удивительно точно подмечено: Я, вообще-то, самого поганого мнения о человечестве, надо вам признаться. И все же: Даже если примем версию о кутящем миллионере, напрочь свихнувшемся, — получаются нескладушки. Такие забавы самый законченный шизофреник на публику не выносит. Есть же у него подручные, шестёрки с нормальными мозгами: У вашего шизанутого миллионщика: А здесь — три десятка свидетелей, если считать по всем баракам. И свидетели сплошь богатенькие и респектабельные. Должен же кто-то такие вещи понимать и учитывать.
— Ты куда гнёшь? — одними губами прошелестел Борман.
— А ты не понял, генерал? — усмехнулся Синий. — Нет, серьёзно? Гну я туда, что на свидетелей, их количество и респектабельность кому-то абсолютно наплевать. Насрать. Начихать. Последнее умозаключение, вытекающее из этой гениальной теоремы, тебе по буквам разжевать или сам поймёшь?
— Но не может же быть в таком масштабе:
— А кто сказал, что не может? Это вы в Жмеринке были фигура, Моисей
Маркович, а в Одессе вы дерьмо:
— Да какая Одесса? — заорал Борман, видимо, уже совершенно не владея собой. — Какая Одесса?
— Одесская Одесса, — отмахнулся Синий. — Не скули, генерал, тоску наводишь. Что бы приспособить:
Он огляделся, поднял с одеяла протащенный сюда Братком тамагочи, кинул на пол и старательно раздавил подошвой грубого ботинка. Выбрал подходящий кусочек пластмассы, со второй спички (пальцы у него тоже заметно подрагивали) зажёг и аккуратненько принялся пускать вонючий дым в ноздрю Столоначальнику. Никто его не попрекнул ни словом — все остальные стояли, как заворожённые, Вадим заметил, что физиономия стоявшего рядом Визиря кривится так, словно он пытается мимикой помочь бедолаге скорее очнуться.
Столоначальник отчаянно зачихал, поднял голову.
— Посадите его, — распорядился Синий. — Живо!
Запрыгнув с ногами на нары, Борман с Доцентом принялись усаживать покалеченного, подсунув ему под спину одеяло. Тем временем Синий разорвал окровавленную тряпку, превратив в некое подобие бинтов, стал перевязывать руку. Столоначальник охал и закатывал глаза, но обмирать вроде бы больше не собирался. Синий, торопливо раскуривши сигарету, сунул ему в рот, присел рядом:
— Ну, оклемался малость? Покури, покури, способствует:
По щекам Столоначальника текли слезы, он курил отчаянными затяжками, пачкая сигарету слюной.
— Ну что ж ты мусолишь, — почти ласково сказал Синий. — Погоди, дай сюда, я тебе конец оторву: Или нет, держи лучше новую, аккуратненько, вот так: Кто допрашивал, комендант?
Столоначальник кивнул, морщась и тихонько похныкивая.
— Ну тихо, тихо, что ты за мужик такой: Все уже, все: Кругом свои: Что, сам комендант старался?
— Нет, те двое: Новые:
— А что хотели? Ну? Давай, рассказывай, скоро мы все отсюда сбежим, жизнь восстановится:
— Правда?
— Сукой буду, — сказал Синий. — Так что они хотели?
— Допытывались, где деньги.
— Домашняя заначка или как?
Столоначальник слабо помотал головой:
— Пятьдесят тысяч долларов: Наличкой: В «дипломате»:
— А они у тебя были? — ласково спросил Синий.
— Ага. У Леры дома, на неё никто не мог подумать:— Он дёрнулся, обвёл всех безумным взглядом: — Должен был заложить кто-то осведомлённый:
— А денежки откуда?
— Торги по «Шантарскому кладезю»:
— Это ещё что? — оглянулся на остальных Синий.
— Ах, вот оно что, — сказал Вадим. — Вот, значит, кто хапнул портфельчик с зелёными: А многие думали на Горкина:
— Горкину хватило два процента, невелика птица:— тихонько прохныкал Столоначальник.
— Тендер по золотодобыче, — пояснил Синему Вадим с большим знанием дела. — Каралинский прииск, богатая яма: Когда в мае было решено:
— Да ладно, я понял, — отмахнулся Синий. — Ничего сложного. Они ему «дипломатию), а он им содействие, что тут непонятного? И что, голуба, сказал, где зеленые?
Столоначальник, кивнул, слезы потекли пуще. Он выпустил из губ сигарету, стал растирать грудь здоровой рукой, словно бы извиняясь, прокряхтел:
— Сердце: Совсем проваливается: Пришлось сказать: Бог ты мой, они же и Леру: Только откуда он узнал?
— «Дипломаты» с зелёными — вещь чреватая и приметная:— сказал Синий. — Что они тебе обещали, если отдашь?
— Что больше мучить не будут: Валидолу: дайте: у меня аритмия:
— Есть у кого-нибудь валидол? Нету, брат, извиняй: Ты полежи вот так, только больше не кури, раз сердце:— Синий одним прыжком соскочил с нар: — Орлы, давайте звонить в темпе, мне такие дела категорически не нравятся: Где телефон прячешь? Где, говорю, телефон?
— Слева, под коробками: Скорую:
— Будет и скорая, все будет: Пошли! Синий первым выскочил на веранду, быстро распорядился:
— Генерал, стой на стрёме. Приёмы знаешь?
— Да так, немного:
— Появится капо, вырубай и зови меня, я с ним поговорю: Где коробки-то, он про которые?
— Эти, наверно:
— Разбрасывай:
В несколько рук расшвыряли штабель картонных коробок из-под болгарских консервированных огурцов. С радостным воплем Синий схватил телефон, зачем-то смахнув несуществующую пыль ладонью, передал Визирю:
— Ну давай, Элизбарчик, родной, поспеши:
Визирь нажал кнопку и горестно, громко цокнул языком.
— Что?
— Двойка. Батарейки сдыхают:
— Жми кнопки, не стой!
Визирь отчаянно заколотил по кнопкам указательным пальцем. Поднёс трубку к уху:
— Алло! Алло! Кто-нибудь слышит? Алло, алло! Алло! Это Семён Степанович? Алло! Слышит меня кто-нибудь?
Он тряс трубку, вновь прикладывал к уху, кричал, умолкал, прислушивался. Перевернул телефон, поддел ногтем крышечку, лихорадочно вытащил батарейки, поставил их в другом порядке, закричал:
— Алло! Алло! Слышит меня кто-нибудь? Алло!
Вадим вдруг вспомнил, кинулся в другой угол, пинком повалил испачканную извёсткой флягу. Схватил с пола свой фонарик, принялся откручивать колпачок. Гладкий колпачок скользил в потной ладони. Синий, сообразивший все на лету, вырвал у него фонарик, захватил колпачок полой полосатого бушлата, вмиг открутил. Вытряс батарейки — и безнадёжно опустил руку, длинно выругался.
Вадим понял. Это были не те батарейки. Гораздо длиннее требуемых. Нечего и пытаться:
— Алло, алло! — все ещё надрывался Визирь. — Алло, слышит кто? Ответьте, алло!
— Хана, — сказал Синий с мёртвым лицом. — И телефону хана, и вообще: Не дрочись, бесполезно:
Однако Визирь не хотел сдаваться — тряс трубку, снова и снова менял батарейки, кричал: Прошло довольно много времени, прежде чем он угомонился, но, напряжённо уставившись на телефон, пытался, такое впечатление, придумать какой-то магический фокус, вмиг наладивший бы связь. Бросил он это занятие, лишь услышав крик Бормана:
—Мужики!
Они кинулись в барак — Визирь так и бежал с зажатой в ладони трубкой, Вадим — с фонариком.
— Вот:— показал Борман. — По-моему, кранты:
Столоначальник замер, нелепо уронив голову на плечо, таращась неподвижным взглядом в стену. Слева на подбородке прилипла раздавленная сигарета.
Синий подошёл первым, пощупал пульс:
— Точно. И сердце не бьётся: Доцент, охнув, бросился к выходу.
— Куда? — заорал Синий. — Держите идиота, шлёпнут!
Но они уже неслись следом. Спрыгнув с крыльца и едва не растянувшись. Доцент побежал прямо к воротам, крича:
— Позовите врача! Человек умирает! Примерно в метре перед ним взлетели фонтанчики земли — одновременно с коротким перестуком автомата. Он шарахнулся, остановился, закричал, махая рукой:
—Врача позовите!
Вторая очередь, подлиннее, взрыхлила землю гораздо ближе к нему. Он вновь открыл рот, но Синий налетел, ухватил его за ворот и бегом поволок к бараку, крича:
— Что, не понимаешь? Какие врачи?
— По пещерам, скоты! — рявкнул с вышки мегафон. — Врач только для рожениц, рожать будете, тогда и зовите! А по пустякам не беспокоить!
И третья очередь, совсем короткая, окончательно устранила все недомолвки — Доцент вдруг нелепо, высоко подпрыгнул на месте, припал на ногу. Синий безжалостно волок его бегом, не обращая внимания на крик.
Они влетели на веранду так, словно за ними гнались.
— Дай-ка гляну, — сказал Синий. — Ерунда, академик, только кожу сорвало, покровянит чуток и засохнет. Но лупил он, пидер, на поражение, повезло тебе: Стой спокойно, я тебе на царапину поссу. Стой, говорю, помогает, зелёнки-то нету:
Ногу замотали оторванной от казённой простыни полоской. Царапина и в самом деле оказалась пустяковой — Доцент особо не дёргался, едва Синий затянул узел, жадно выхватил из протянутой Вадимом пачки сигарету, затянулся и спросил:
— Иллюзии у кого-нибудь остались? Вместо ответа — общее молчание.
— Что-то не вижу я: иллюзионистов, — констатировал Синий. — Или как их там ещё обозвать:
— Но это же фантасмагория чистейшая:— прямо-таки заорал Борман. — Быть такого не может!
— Не должно, — поправил Синий. — Сечёшь разницу, генерал? Если не должно, это ещё не означает, что не может. У нас, по-моему, все может быть: Вот уж не ведал, что в вашей ментовке прекрасные душой идеалисты водятся. Не может ему быть, видите ли:
— Думаете, это только первая ласточка? — дрогнувшим голосом спросил Доцент.
— А вы не думаете? — осклабился Синий. — Ну-ка, ребятишки, в темпе брейка напрягите мозги и припомните, у кого найдётся, что взять.
— Ох, найдётся:— вздохнул Визирь.
— Послушайте! — взвился Красавчик. — У меня же и нет ничего! Сплошные пустяки! — глаза у него лихорадочно горели. — Как вы думаете, если я им объясню:
— Дурак, — беззлобно сказал Синий. — И они тебя моментом отпустят с цветами и оркестром, чтобы ты в Шантарске пошёл и рассказал про ихние забавы? — Он показал большим пальцем за спину, где в прежней позе сидел мёртвый Столоначальник, к которому старались не поворачиваться: — Может, ещё и приз зрительских симпатий напоследок выдадут? Нет, ребятки, давайте для ясности сразу предполагать, что живым отсюда никто не выйдет:
— Ну, а если отдадим? — не унялся Красавчик.
— Сам же говоришь, отдавать нечего.
— Я вообще, теоретически, если все отдадут все, что от них потребуют: Можно же им пообещать, что будем молчать:
Синий громко сплюнул на пол:
— Это ты за соломинку хватаешься от сильного перепугу: иллюзионист. Что же у нас получается?
— Что Вадик попал пальцем в небо, — сказал Эмиль. — Никакого переворота нет. Нам, правда, от этого не лучше. Взяли на банальный беспредел.
— Но такие фокусы проходят только раз, — сказал Визирь. — Их рано или поздно найдут, и мало им не покажется:
— Во-первых, нам от этого пользы не будет никакой, — криво усмехнулся Доцент. — А во-вторых, могут и не найти.
— Точно, — кивнул Синий. — Самого главного, допускаю, тут вообще нет.
Приедет напоследок, от щедрот напоит персонал коньячком с ударной дозой клофелина — и слиняет к тёплому морю. А жмуриков ни о чем не расспросишь. Единожды такой фокус как раз проскакивает, будто хрен навазелиненный:
— Может, комендант? — предположил генерал.
— Сомневаюсь, — сказал Доцент. — Во что бы я поверил в самую последнюю очередь, так это в тайное общество обнищавших интеллигентов. Интеллигент наш, временем проверено, полнейший трепач и бездельник:
— А вы, простите, себя к ним не относите? — подпустил шпильку Борман.
— Не отношу, — отрезал Доцент. — И учёная степень тут ни при чем. Я не интеллигент, у меня профессия есть:
— Бездельники? — с сомнением покачал головой Борман. — Ну, не знаю: Дело Раскатникова, часом, не помните?
— Раскатников действовал один: ну, не один, с какой-то шлюхой, но все равно: Я имею в виду, интеллигенты никак не способны объединиться в серьёзную банду и устроить вот такое. Кто-то за комендантом стоит — хотя комендант, охотно допускаю, может искренне верить, что он тут и есть пружина всего дела. Именно так с ними и случается последнюю сотню лет, используют в качестве презерватива, особенно в том, что касалось перестройки: Честно вам говорю, мне от того, что комендантом оказался Мерзенбург, ещё тяжелее на душе. С любым другим всегда остаётся зыбконький шанс как-то договориться, а вот интеллигент — тупой фанатик, нацеленный в глубине души на уничтожение оппонента, он идти на компромисс попросту не способен:
— А эти жлобы — тоже интеллигенты? — хмыкнул Вадим.
— Кто-то там говорил про допрос, который все прояснит? — оскалившись, бросил Синий.
И принялся разматывать белую материю, смахивавшую на небрежно отхваченный кусок дешёвой хлопчатобумажной простыни. Столоначальник дёргался, отчаянно вскрикивал и охал, но Синий безжалостно отстранял его здоровую руку, ворча сквозь зубы:
— Не вой, не вой, и совсем ещё не присохло:
Остальные толпились вокруг, в нетерпении сталкиваясь головами.
Столоначальник взвыл — все же кое-где успело присохнуть, — закатил глаза, откинулся на смятые лагерные одеяла. Кажется, окончательно вырубился. Лицо у него было прямо-таки мокрым от пота, на толстой щеке парочка ссадин.
— Твою мать:— выдохнул Синий, бросив повязку на одеяло и брезгливо вытирая ладони о собственные бока.
Вадим задохнулся. Торопливо пощупал ладонью промежность — вдруг показалось, что обмочился. Сухо, слава богу:
Только большой палец остался прежним. Остальные, посиневшие и чудовищно распухшие, вызывали тошноту и тоскливый ужас. Вдобавок на мизинце и безымянном ногти оказались вырваны, пальцы оканчивались вовсе уж жуткими окровавленными вздутиями. Осторожно опустив покалеченную руку на живот постанывавшего с закрытыми глазами Столоначальника — тот никак не отреагировал, грудь вздымалась, как кузнечные мехи, тело то и дело сотрясалось крупной дрожью, — Синий протянул:
— Ну, братва, я такого и на допросах с пристрастием не видал, менты до такого не докатывались:
— Попрошу не клеветать:— по инерции взвился Борман и тут же голос оборвался откровенно жалким писком.
— Слушайте:— сказал Вадим, стыдясь дрожащего голоса. — Это уже ни в какие ворота: Все-таки губернский чиновник, не с самых верхов, но и не пешка: Есть же границы:
— М-да, — сказал Синий. — Удивительно точно подмечено: Я, вообще-то, самого поганого мнения о человечестве, надо вам признаться. И все же: Даже если примем версию о кутящем миллионере, напрочь свихнувшемся, — получаются нескладушки. Такие забавы самый законченный шизофреник на публику не выносит. Есть же у него подручные, шестёрки с нормальными мозгами: У вашего шизанутого миллионщика: А здесь — три десятка свидетелей, если считать по всем баракам. И свидетели сплошь богатенькие и респектабельные. Должен же кто-то такие вещи понимать и учитывать.
— Ты куда гнёшь? — одними губами прошелестел Борман.
— А ты не понял, генерал? — усмехнулся Синий. — Нет, серьёзно? Гну я туда, что на свидетелей, их количество и респектабельность кому-то абсолютно наплевать. Насрать. Начихать. Последнее умозаключение, вытекающее из этой гениальной теоремы, тебе по буквам разжевать или сам поймёшь?
— Но не может же быть в таком масштабе:
— А кто сказал, что не может? Это вы в Жмеринке были фигура, Моисей
Маркович, а в Одессе вы дерьмо:
— Да какая Одесса? — заорал Борман, видимо, уже совершенно не владея собой. — Какая Одесса?
— Одесская Одесса, — отмахнулся Синий. — Не скули, генерал, тоску наводишь. Что бы приспособить:
Он огляделся, поднял с одеяла протащенный сюда Братком тамагочи, кинул на пол и старательно раздавил подошвой грубого ботинка. Выбрал подходящий кусочек пластмассы, со второй спички (пальцы у него тоже заметно подрагивали) зажёг и аккуратненько принялся пускать вонючий дым в ноздрю Столоначальнику. Никто его не попрекнул ни словом — все остальные стояли, как заворожённые, Вадим заметил, что физиономия стоявшего рядом Визиря кривится так, словно он пытается мимикой помочь бедолаге скорее очнуться.
Столоначальник отчаянно зачихал, поднял голову.
— Посадите его, — распорядился Синий. — Живо!
Запрыгнув с ногами на нары, Борман с Доцентом принялись усаживать покалеченного, подсунув ему под спину одеяло. Тем временем Синий разорвал окровавленную тряпку, превратив в некое подобие бинтов, стал перевязывать руку. Столоначальник охал и закатывал глаза, но обмирать вроде бы больше не собирался. Синий, торопливо раскуривши сигарету, сунул ему в рот, присел рядом:
— Ну, оклемался малость? Покури, покури, способствует:
По щекам Столоначальника текли слезы, он курил отчаянными затяжками, пачкая сигарету слюной.
— Ну что ж ты мусолишь, — почти ласково сказал Синий. — Погоди, дай сюда, я тебе конец оторву: Или нет, держи лучше новую, аккуратненько, вот так: Кто допрашивал, комендант?
Столоначальник кивнул, морщась и тихонько похныкивая.
— Ну тихо, тихо, что ты за мужик такой: Все уже, все: Кругом свои: Что, сам комендант старался?
— Нет, те двое: Новые:
— А что хотели? Ну? Давай, рассказывай, скоро мы все отсюда сбежим, жизнь восстановится:
— Правда?
— Сукой буду, — сказал Синий. — Так что они хотели?
— Допытывались, где деньги.
— Домашняя заначка или как?
Столоначальник слабо помотал головой:
— Пятьдесят тысяч долларов: Наличкой: В «дипломате»:
— А они у тебя были? — ласково спросил Синий.
— Ага. У Леры дома, на неё никто не мог подумать:— Он дёрнулся, обвёл всех безумным взглядом: — Должен был заложить кто-то осведомлённый:
— А денежки откуда?
— Торги по «Шантарскому кладезю»:
— Это ещё что? — оглянулся на остальных Синий.
— Ах, вот оно что, — сказал Вадим. — Вот, значит, кто хапнул портфельчик с зелёными: А многие думали на Горкина:
— Горкину хватило два процента, невелика птица:— тихонько прохныкал Столоначальник.
— Тендер по золотодобыче, — пояснил Синему Вадим с большим знанием дела. — Каралинский прииск, богатая яма: Когда в мае было решено:
— Да ладно, я понял, — отмахнулся Синий. — Ничего сложного. Они ему «дипломатию), а он им содействие, что тут непонятного? И что, голуба, сказал, где зеленые?
Столоначальник, кивнул, слезы потекли пуще. Он выпустил из губ сигарету, стал растирать грудь здоровой рукой, словно бы извиняясь, прокряхтел:
— Сердце: Совсем проваливается: Пришлось сказать: Бог ты мой, они же и Леру: Только откуда он узнал?
— «Дипломаты» с зелёными — вещь чреватая и приметная:— сказал Синий. — Что они тебе обещали, если отдашь?
— Что больше мучить не будут: Валидолу: дайте: у меня аритмия:
— Есть у кого-нибудь валидол? Нету, брат, извиняй: Ты полежи вот так, только больше не кури, раз сердце:— Синий одним прыжком соскочил с нар: — Орлы, давайте звонить в темпе, мне такие дела категорически не нравятся: Где телефон прячешь? Где, говорю, телефон?
— Слева, под коробками: Скорую:
— Будет и скорая, все будет: Пошли! Синий первым выскочил на веранду, быстро распорядился:
— Генерал, стой на стрёме. Приёмы знаешь?
— Да так, немного:
— Появится капо, вырубай и зови меня, я с ним поговорю: Где коробки-то, он про которые?
— Эти, наверно:
— Разбрасывай:
В несколько рук расшвыряли штабель картонных коробок из-под болгарских консервированных огурцов. С радостным воплем Синий схватил телефон, зачем-то смахнув несуществующую пыль ладонью, передал Визирю:
— Ну давай, Элизбарчик, родной, поспеши:
Визирь нажал кнопку и горестно, громко цокнул языком.
— Что?
— Двойка. Батарейки сдыхают:
— Жми кнопки, не стой!
Визирь отчаянно заколотил по кнопкам указательным пальцем. Поднёс трубку к уху:
— Алло! Алло! Кто-нибудь слышит? Алло, алло! Алло! Это Семён Степанович? Алло! Слышит меня кто-нибудь?
Он тряс трубку, вновь прикладывал к уху, кричал, умолкал, прислушивался. Перевернул телефон, поддел ногтем крышечку, лихорадочно вытащил батарейки, поставил их в другом порядке, закричал:
— Алло! Алло! Слышит меня кто-нибудь? Алло!
Вадим вдруг вспомнил, кинулся в другой угол, пинком повалил испачканную извёсткой флягу. Схватил с пола свой фонарик, принялся откручивать колпачок. Гладкий колпачок скользил в потной ладони. Синий, сообразивший все на лету, вырвал у него фонарик, захватил колпачок полой полосатого бушлата, вмиг открутил. Вытряс батарейки — и безнадёжно опустил руку, длинно выругался.
Вадим понял. Это были не те батарейки. Гораздо длиннее требуемых. Нечего и пытаться:
— Алло, алло! — все ещё надрывался Визирь. — Алло, слышит кто? Ответьте, алло!
— Хана, — сказал Синий с мёртвым лицом. — И телефону хана, и вообще: Не дрочись, бесполезно:
Однако Визирь не хотел сдаваться — тряс трубку, снова и снова менял батарейки, кричал: Прошло довольно много времени, прежде чем он угомонился, но, напряжённо уставившись на телефон, пытался, такое впечатление, придумать какой-то магический фокус, вмиг наладивший бы связь. Бросил он это занятие, лишь услышав крик Бормана:
—Мужики!
Они кинулись в барак — Визирь так и бежал с зажатой в ладони трубкой, Вадим — с фонариком.
— Вот:— показал Борман. — По-моему, кранты:
Столоначальник замер, нелепо уронив голову на плечо, таращась неподвижным взглядом в стену. Слева на подбородке прилипла раздавленная сигарета.
Синий подошёл первым, пощупал пульс:
— Точно. И сердце не бьётся: Доцент, охнув, бросился к выходу.
— Куда? — заорал Синий. — Держите идиота, шлёпнут!
Но они уже неслись следом. Спрыгнув с крыльца и едва не растянувшись. Доцент побежал прямо к воротам, крича:
— Позовите врача! Человек умирает! Примерно в метре перед ним взлетели фонтанчики земли — одновременно с коротким перестуком автомата. Он шарахнулся, остановился, закричал, махая рукой:
—Врача позовите!
Вторая очередь, подлиннее, взрыхлила землю гораздо ближе к нему. Он вновь открыл рот, но Синий налетел, ухватил его за ворот и бегом поволок к бараку, крича:
— Что, не понимаешь? Какие врачи?
— По пещерам, скоты! — рявкнул с вышки мегафон. — Врач только для рожениц, рожать будете, тогда и зовите! А по пустякам не беспокоить!
И третья очередь, совсем короткая, окончательно устранила все недомолвки — Доцент вдруг нелепо, высоко подпрыгнул на месте, припал на ногу. Синий безжалостно волок его бегом, не обращая внимания на крик.
Они влетели на веранду так, словно за ними гнались.
— Дай-ка гляну, — сказал Синий. — Ерунда, академик, только кожу сорвало, покровянит чуток и засохнет. Но лупил он, пидер, на поражение, повезло тебе: Стой спокойно, я тебе на царапину поссу. Стой, говорю, помогает, зелёнки-то нету:
Ногу замотали оторванной от казённой простыни полоской. Царапина и в самом деле оказалась пустяковой — Доцент особо не дёргался, едва Синий затянул узел, жадно выхватил из протянутой Вадимом пачки сигарету, затянулся и спросил:
— Иллюзии у кого-нибудь остались? Вместо ответа — общее молчание.
— Что-то не вижу я: иллюзионистов, — констатировал Синий. — Или как их там ещё обозвать:
— Но это же фантасмагория чистейшая:— прямо-таки заорал Борман. — Быть такого не может!
— Не должно, — поправил Синий. — Сечёшь разницу, генерал? Если не должно, это ещё не означает, что не может. У нас, по-моему, все может быть: Вот уж не ведал, что в вашей ментовке прекрасные душой идеалисты водятся. Не может ему быть, видите ли:
— Думаете, это только первая ласточка? — дрогнувшим голосом спросил Доцент.
— А вы не думаете? — осклабился Синий. — Ну-ка, ребятишки, в темпе брейка напрягите мозги и припомните, у кого найдётся, что взять.
— Ох, найдётся:— вздохнул Визирь.
— Послушайте! — взвился Красавчик. — У меня же и нет ничего! Сплошные пустяки! — глаза у него лихорадочно горели. — Как вы думаете, если я им объясню:
— Дурак, — беззлобно сказал Синий. — И они тебя моментом отпустят с цветами и оркестром, чтобы ты в Шантарске пошёл и рассказал про ихние забавы? — Он показал большим пальцем за спину, где в прежней позе сидел мёртвый Столоначальник, к которому старались не поворачиваться: — Может, ещё и приз зрительских симпатий напоследок выдадут? Нет, ребятки, давайте для ясности сразу предполагать, что живым отсюда никто не выйдет:
— Ну, а если отдадим? — не унялся Красавчик.
— Сам же говоришь, отдавать нечего.
— Я вообще, теоретически, если все отдадут все, что от них потребуют: Можно же им пообещать, что будем молчать:
Синий громко сплюнул на пол:
— Это ты за соломинку хватаешься от сильного перепугу: иллюзионист. Что же у нас получается?
— Что Вадик попал пальцем в небо, — сказал Эмиль. — Никакого переворота нет. Нам, правда, от этого не лучше. Взяли на банальный беспредел.
— Но такие фокусы проходят только раз, — сказал Визирь. — Их рано или поздно найдут, и мало им не покажется:
— Во-первых, нам от этого пользы не будет никакой, — криво усмехнулся Доцент. — А во-вторых, могут и не найти.
— Точно, — кивнул Синий. — Самого главного, допускаю, тут вообще нет.
Приедет напоследок, от щедрот напоит персонал коньячком с ударной дозой клофелина — и слиняет к тёплому морю. А жмуриков ни о чем не расспросишь. Единожды такой фокус как раз проскакивает, будто хрен навазелиненный:
— Может, комендант? — предположил генерал.
— Сомневаюсь, — сказал Доцент. — Во что бы я поверил в самую последнюю очередь, так это в тайное общество обнищавших интеллигентов. Интеллигент наш, временем проверено, полнейший трепач и бездельник:
— А вы, простите, себя к ним не относите? — подпустил шпильку Борман.
— Не отношу, — отрезал Доцент. — И учёная степень тут ни при чем. Я не интеллигент, у меня профессия есть:
— Бездельники? — с сомнением покачал головой Борман. — Ну, не знаю: Дело Раскатникова, часом, не помните?
— Раскатников действовал один: ну, не один, с какой-то шлюхой, но все равно: Я имею в виду, интеллигенты никак не способны объединиться в серьёзную банду и устроить вот такое. Кто-то за комендантом стоит — хотя комендант, охотно допускаю, может искренне верить, что он тут и есть пружина всего дела. Именно так с ними и случается последнюю сотню лет, используют в качестве презерватива, особенно в том, что касалось перестройки: Честно вам говорю, мне от того, что комендантом оказался Мерзенбург, ещё тяжелее на душе. С любым другим всегда остаётся зыбконький шанс как-то договориться, а вот интеллигент — тупой фанатик, нацеленный в глубине души на уничтожение оппонента, он идти на компромисс попросту не способен:
— А эти жлобы — тоже интеллигенты? — хмыкнул Вадим.