Страница:
— Уговорили, — Вадим притворился, что покончил с колебаниями. — Только
кончайте эти штучки, я имею в виду и хамство, и все прочее. Можете хотя бы на глазах не обжиматься? Насчёт развода в Шантарске поговорим: Черт с вами.
— Конечно, поговорим, — облегчённо вздохнул Эмиль. — Обо всем поговорим, как цивилизованные люди, в Шантарске: Стоп! Вон, видите?
кончайте эти штучки, я имею в виду и хамство, и все прочее. Можете хотя бы на глазах не обжиматься? Насчёт развода в Шантарске поговорим: Черт с вами.
— Конечно, поговорим, — облегчённо вздохнул Эмиль. — Обо всем поговорим, как цивилизованные люди, в Шантарске: Стоп! Вон, видите?
Глава четвёртая
Триллер а-ля пейзан рюсс
Он резко развернулся в сторону чащобы, выхватил нож. Теперь Вадим тоже услышал резкое железное бряканье.
— Тьфу ты, черт:— Эмиль вымученно улыбнулся, спрятал нож и смахнул явственно видневшиеся на лбу капли пота. — Совсем одичали, я и забыл: Там, неподалёку, из леса вышла очень спокойная корова с болтавшимся на шее ржавым колокольчиком размером с кулак — он и гремел. Мимоходом покосилась на них и потащилась. дальше по своим немудрёным делам.
— Сто лет уже ботала не слышал:— Эмиль протянул Вадиму сигарету, демонстрируя полнейшее дружелюбие и отсутствие отныне всякой конфронтации. Покурили, сидя под деревом. Взглянуть со стороны — царило полное согласие и единение, прежние конфликты списаны на истрёпанные нервы и забыты. Вот только Вадим временами украдкой перехватывал смятенный взгляд Ники: без особого протеста согласилась, стервочка, со светлой идеей насчёт отправки мужа на тот свет, но долгое промедление с реализацией идеи её нервировало страшно: Гуманистка сраная.
— А поглядите-ка:— сказал вдруг Эмиль. Они поднялись на ноги. Внизу,
откуда-то справа, появился темно-синий «зилок» с обшарпанным кузовом, почтённый годами ветеран, каких давно уже не выпускают. Он медленно ехал по единственной неширокой улочке, выписывая зигзаги, — из-под колёс едва успела выскочить с отчаянным визгом маленькая лохматая собачонка. Грузовик, наконец, остановился почти напротив того дома, где Вадим крал одежду, встал косо, едва не вломившись углом кузова в ворота.
Распахнулась дверца, наружу вывалился шофёр — даже на таком расстоянии
видно было, как его шатает, болезного. Со двора тут же выскочила женщина. Слова сюда не долетали, но хватало энергичной недвусмысленной жестикуляции, чтобы понять очень быстро: имеет место втык. Мужичонка лениво отмахивался, дражайшая половина, на голову его повыше и гораздо шире, уже перешла к рукоприкладству. В конце концов сгребла за шиворот и молодецким толчком — есть женщины в русских селеньях! — прямо-таки закинула в калитку, откуда он больше не появился. Видно было сверху, как, далеко не сразу встав с карачек, поплёлся в дом. Супруга погрозила вслед и направилась куда-то в дальний конец деревни.
— Пошли, — распорядился Эмиль. — Сомневаюсь я, что здесь ключи с собой забирают. А ГАИ обычно и близко нет:
Они прошли той же дорогой, что давеча Вадим, миновали мычащего телёнка -
Ника на скорую руку умилилась и посюсюкала, — прислушались. Тишина и безлюдье.
Эмиль первым распахнул калитку, вышел на улицу и, словно бросаясь в
холодную воду, одним прыжком оказался у грузовика. Распахнул дверцу, заглянул,
махнул рукой. Вадим с Никой бросились туда, обежали машину со стороны кабины.
Надсадно проскрежетал стартер, мотор заработал. В окне мелькнула физиономия шофёра — кажется, он так до конца и не сообразил, что происходит на его глазах. Вадим пропустил Нику вперёд — чтобы был барьер меж ним и Эмилем, — на всякий случай, запрыгнул последним, захлопнул разболтанную дверцу.
Грузовик сорвался с места, свернул направо, деревня осталась позади. Навстречу протарахтел обшарпанный синий «Беларусь», тащивший большой металлический прицеп, но тракторист не обратил на встречных ни малейшего внимания. Оказавшись на росстани, Эмиль, не колеблясь, помчался по средней дороге — видимо, оттого, что она была самой широкой из трех. По здешним меркам — магистраль.
Вадим высунул локоть в окно и закурил, довольный краткой передышкой, когда не нужно ежесекундно ожидать удара ножа под ребро.
— Хреново, — сквозь зубы процедил Эмиль.
— Что такое? — встревожилась Ника.
— Бензин почти на нуле, вот что:
— А заправка?
— Какие тут заправки. Где-нибудь на центральной усадьбе, но поди найди её. В кузове канистры нет, я смотрел:
Через пару километров на пути попалась столь же крохотная деревушка, Эмиль сбросил скорость, проехал её медленно, крутя головой. Пояснил вскользь:
— Хоть название бы спросить, вдруг и сможем привязаться:
Но ни единого аборигена они так и не увидели. И ничего, хотя бы отдалённо напоминавшего заправку, не встретилось. Впрочем, неизвестно ещё, как бы на заправке отнеслись к их единственной кредитке, сотне баксов:
Эмиль все чаще косился на приборную доску — Вадим по привычке подумал, что бензина ещё достаточно, коли не вспыхивает лампочка, но потом сообразил, что никакой лампочки в этой «Антилопе-Гну» оказаться не может, это вам не иномарка с кучей удобных мелочей:
— Ну-ка, назад посмотри, — бросил Эмиль. Вадим высунулся в окно. Зеленое пятно нагоняло с нехорошей быстротой.
— Есть там что?
— Ага, — сказал он удручённо. — Мотоцикл. Чешет, как бешеный:
— Неужели так быстро спохватились? Что-то не похоже не нашу глубинку: Сколько там народу?
Вадим снова высунулся:
— Вроде: Точно, один.
— Ну, это не столь уж печально:— оскалился Эмиль. — Я-то думал — полдюжины с дрекольем.
И прибавил газу. Мотор пару раз чихнул, но пока что тянул исправно. Тяжёлый грузовик мотало на поворотах, временами колёса вылетали с раскатанной колеи. Мотоцикл не отставал. Его стрекот слышался все ближе.
— Эмиль! — вскрикнул Вадим, втягивая голову в кабину. — Он в форме, точно!
— Военный?
— Милиционер, похоже.
— Тьфу ты, — фыркнул Эмиль, но скорости не сбавил, наоборот, притоптал газ.-
Оказался поблизости на нашу голову:
Мотоцикл сблизился с ними настолько, что теперь не было нужды
высовываться — в зеркальце заднего вида с отколотым верхним краем прекрасно
видно, что на старомодном зеленом мотоцикле восседает милиционер с непокрытой головой, отчаянно машет рукой и что-то кричит. Гонка продолжалась. Мент не отставал.
— Эмиль:— сказал Вадим потерянно. — У него кобура на поясе, ещё стрелять начнёт:
— Замучается стрелять в такой позиции:— Эмиль пытался наддать, но машина,
похоже, выдавала все, на что оказалась способна. Тогда он начал петлять, загораживая мотоциклу дорогу. И на какое-то время в этом преуспел — зелёный мотоцикл возникал то справа, то слева, шарахался, седок что-то остервенело орал, но потом настал момент, когда двигатель принялся чихать уже беспрерывно, машину сотрясло пару раз, словно на глубоких рытвинах. Мотор безнадёжно заглох.
Хорошо ещё, милиционер не стрелял — трудновато было бы, правую руку с газа не снимешь, а левой вряд ли попадёшь по колёсам: Эмиль вывернул катившую по инерции машину на обочину, затормозил. Вполголоса распорядился:
— Не дёргайтесь, не лезьте с речами. Посмотрим, чем обернётся, авось: Первым выпрыгнул на дорогу. Мотоцикл пронёсся мимо, метрах в трех затормозил. Милиционер шустро соскочил, извлёк из коляски фуражку и нахлобучил, тщательно поправив, чтобы сидела лихо, как у царских казаков. Одёрнул китель, загоняя складки под ремень, похлопал по кобуре и бодренько прикрикнул:
— Па-апрашу документики!
Вадим тоже вылез, уставился на служивого. Тот был постарше их с Эмилем, лет сорока, — самая простецкая белобрысая физиономия, расплывшаяся в довольной улыбке загнавшего дичь охотника. Стандартный, классический мент.
Только помятая форма старого образца, советского, да и фуражка без орла, с отменённым гербом СССР. Впрочем, и в Шантарске в последнее время милиционеры помоложе, рядовые и сержанты, взяли моду цеплять на фуражки бог весть где раздобытые кокарды старого образца, полагая их более красивыми и внушительными, нежели новые, триколорные:
Зато кобура многозначительно распухла — был там пистолет, никаких сомнений: Форма хоть и помята, но пуговицы со старым гербом сияют, словно очередная теледурочка, открывшая для себя «Олвейз-классик».
— Ай-яй-яй:— протянул старшина (лычки тоже сияли, как ясно солнышко),
оглядел их так, что стало ясно: беседа надолго затянется и ничего хорошего не сулит. — Вы зачем это Васькин грузовик угнали? Это уже статья, господа хорошие, уголовная статеечка:
С совершенно неуместным в данную минуту злорадством Вадим отметил, что
Эмиль пребывает в полной растерянности, не в силах соврать что-нибудь подходящее.
И, неизвестно чем побуждаемый, решил вступить В игру:
— Да разве это Васькин грузовик?
— Васькин, Васькин:— с ласковой укоризной заверил мент, похлопывая по
кобуре. — Натурально, Васькин. Ну что, мне в воздух стрелять или сами пойдёте до камеры?
— Подождите, — опомнился Эмиль. — Давайте я вам все объясню подробно:
— Да я сам все вижу подробно. Попались, граждане хорошие, от рабочекрестьянской милиции не уйдёшь:
Ника вдруг шагнула к нему и протянула зеленую бумажку:
— Давайте как-нибудь договоримся? — предложила она, изобразив обаятельную улыбку.
У самой, как-никак, был изрядный опыт общения с шантарскими гаишниками. Но зелёный Франклин, моментально превративший бы в умилительного агнца самого злобного дорожного волка, здесь, похоже, всегдашнего магического действия не оказал. Городская была магия, незнакомая местным слугам правопорядка:
— Вы мне, гражданочка, всяку дрянь не суйте, — неподкупно отмахнулся старшина. — А то ещё одну статеечку к вам пришпилю. — Он опять похлопал по кобуре. — Тут ваши штучки не проходят:— И внезапно расплылся в вовсе уж масленой улыбке. — А я ведь знаю, хорошие мои, откеда вы сбежали, Зна-аю доподлинно! Думали, мы тут лаптем щи хлебаем? И не удалось вам смыться, граждане хорошие, как ни крутились!
Сердце у Вадима не то что упало, согласно известному выражению, — шумно
провалилось куда-то вниз, затихло, совершенно не чувствовалось. Ника непроизвольно ойкнула. Старшина же, оглядев их с неприкрытым злорадством, протянул:
— Что, голуби, загрустили? Назад вас определим, в два счета и в лучшем виде, уж я вам обещаю. А поднимайте-ка ручки:
Х-хэк! Эмиль крутнулся, ударил, ушёл в сторону с невероятной быстротой, ударил вновь: Старшина отлетел, как сбитая кегля, звучно ударился затылком о коляску, сполз по ней на землю и упал лицом вниз, разбросав руки. Все произошло в считанные секунды. Ника так и стояла с баксами в руке, не успев руку опустить: Зато Эмиль не терял времени даром. Моментально присел на корточки, полез в кобуру. Выпрямился, затейливо выругавшись, швырнул в сторону чёрный пистолет, отлетевший неожиданно далеко, упавший как-то очень уж медленно. Ощерился:
— Игрушка. Анискин долбаный, на понт взять пытался: В такой глуши, поди, им и табельного не полагается: Или потерял по пьянке, как в том кино:
— Но откуда он знал? — спросила Ника дрожащим голосом. — Он же так прямо и сказал:
— От верблюда, — огрызнулся Эмиль. — Некогда голову ломать. Сматываться
надо — статейка получается и впрямь серьёзная: Нападение при исполнении. С таким
и в Шантарске не сразу справишься, а уж здесь, где мы на положении последних бичей, беспаспортных и бесправных:
— Нет, откуда он узнал? — повторила Ника. — Значит, у н_и_х есть люди в округе?
— У него спроси:— Эмиль присел на корточки, порылся в карманах бесчувственного милиционера. — Ни денег, ни корочек, ничего полезного. С-сука: Вадим, возьми какую-нибудь ветошку, протри все в кабине, чтобы не осталось пальчиков. Живо!
На сей раз Вадим бегом бросился выполнять приказ — не тот случай, чтобы обижаться на тон и дискутировать.
— Тщательней! — прикрикнул Эмиль. — Руль, рычаги, дверцу — все!
И принялся осматривать мотоцикл. Вадим вытащил из-под сиденья большую
тряпку, вонявшую бензином и чёрную от масла, старательно взялся за работу, оставляя тёмные разводы на дверцах.
Когда он закончил, Ника присела на корточки над старшиной, все ещё лежавшим в прежнем положении, осторожно потрогала, выпрямилась с помертвевшим лицом:
— Эмиль: По-моему он — того:
— Сейчас заплачу, — бросил Эмиль, не оглядываясь на неё. — И салют устрою: Черт, и у этого бензина — хрен да маленько: Как они так ездят, козлы? Ладно, сколько сможем, столько и проедем. Садитесь, живо! — Он ударил ногой по рычагу, мотоцикл мгновенно завёлся.
Вновь наступил критический момент: Вадим держал ушки на макушке, но
Эмиль, не глядя на него, прыгнул за руль, Ника уже сидела в коляске. Тогда и он забрался на второе сиденье, обеими руками уцепился за большую чёрную петлю, мысленно ругая себя за очередной приступ малодушия: тут бы голубков и оставить, с мотоциклом худо-бедно управился бы:
— Тьфу ты, черт:— Эмиль вымученно улыбнулся, спрятал нож и смахнул явственно видневшиеся на лбу капли пота. — Совсем одичали, я и забыл: Там, неподалёку, из леса вышла очень спокойная корова с болтавшимся на шее ржавым колокольчиком размером с кулак — он и гремел. Мимоходом покосилась на них и потащилась. дальше по своим немудрёным делам.
— Сто лет уже ботала не слышал:— Эмиль протянул Вадиму сигарету, демонстрируя полнейшее дружелюбие и отсутствие отныне всякой конфронтации. Покурили, сидя под деревом. Взглянуть со стороны — царило полное согласие и единение, прежние конфликты списаны на истрёпанные нервы и забыты. Вот только Вадим временами украдкой перехватывал смятенный взгляд Ники: без особого протеста согласилась, стервочка, со светлой идеей насчёт отправки мужа на тот свет, но долгое промедление с реализацией идеи её нервировало страшно: Гуманистка сраная.
— А поглядите-ка:— сказал вдруг Эмиль. Они поднялись на ноги. Внизу,
откуда-то справа, появился темно-синий «зилок» с обшарпанным кузовом, почтённый годами ветеран, каких давно уже не выпускают. Он медленно ехал по единственной неширокой улочке, выписывая зигзаги, — из-под колёс едва успела выскочить с отчаянным визгом маленькая лохматая собачонка. Грузовик, наконец, остановился почти напротив того дома, где Вадим крал одежду, встал косо, едва не вломившись углом кузова в ворота.
Распахнулась дверца, наружу вывалился шофёр — даже на таком расстоянии
видно было, как его шатает, болезного. Со двора тут же выскочила женщина. Слова сюда не долетали, но хватало энергичной недвусмысленной жестикуляции, чтобы понять очень быстро: имеет место втык. Мужичонка лениво отмахивался, дражайшая половина, на голову его повыше и гораздо шире, уже перешла к рукоприкладству. В конце концов сгребла за шиворот и молодецким толчком — есть женщины в русских селеньях! — прямо-таки закинула в калитку, откуда он больше не появился. Видно было сверху, как, далеко не сразу встав с карачек, поплёлся в дом. Супруга погрозила вслед и направилась куда-то в дальний конец деревни.
— Пошли, — распорядился Эмиль. — Сомневаюсь я, что здесь ключи с собой забирают. А ГАИ обычно и близко нет:
Они прошли той же дорогой, что давеча Вадим, миновали мычащего телёнка -
Ника на скорую руку умилилась и посюсюкала, — прислушались. Тишина и безлюдье.
Эмиль первым распахнул калитку, вышел на улицу и, словно бросаясь в
холодную воду, одним прыжком оказался у грузовика. Распахнул дверцу, заглянул,
махнул рукой. Вадим с Никой бросились туда, обежали машину со стороны кабины.
Надсадно проскрежетал стартер, мотор заработал. В окне мелькнула физиономия шофёра — кажется, он так до конца и не сообразил, что происходит на его глазах. Вадим пропустил Нику вперёд — чтобы был барьер меж ним и Эмилем, — на всякий случай, запрыгнул последним, захлопнул разболтанную дверцу.
Грузовик сорвался с места, свернул направо, деревня осталась позади. Навстречу протарахтел обшарпанный синий «Беларусь», тащивший большой металлический прицеп, но тракторист не обратил на встречных ни малейшего внимания. Оказавшись на росстани, Эмиль, не колеблясь, помчался по средней дороге — видимо, оттого, что она была самой широкой из трех. По здешним меркам — магистраль.
Вадим высунул локоть в окно и закурил, довольный краткой передышкой, когда не нужно ежесекундно ожидать удара ножа под ребро.
— Хреново, — сквозь зубы процедил Эмиль.
— Что такое? — встревожилась Ника.
— Бензин почти на нуле, вот что:
— А заправка?
— Какие тут заправки. Где-нибудь на центральной усадьбе, но поди найди её. В кузове канистры нет, я смотрел:
Через пару километров на пути попалась столь же крохотная деревушка, Эмиль сбросил скорость, проехал её медленно, крутя головой. Пояснил вскользь:
— Хоть название бы спросить, вдруг и сможем привязаться:
Но ни единого аборигена они так и не увидели. И ничего, хотя бы отдалённо напоминавшего заправку, не встретилось. Впрочем, неизвестно ещё, как бы на заправке отнеслись к их единственной кредитке, сотне баксов:
Эмиль все чаще косился на приборную доску — Вадим по привычке подумал, что бензина ещё достаточно, коли не вспыхивает лампочка, но потом сообразил, что никакой лампочки в этой «Антилопе-Гну» оказаться не может, это вам не иномарка с кучей удобных мелочей:
— Ну-ка, назад посмотри, — бросил Эмиль. Вадим высунулся в окно. Зеленое пятно нагоняло с нехорошей быстротой.
— Есть там что?
— Ага, — сказал он удручённо. — Мотоцикл. Чешет, как бешеный:
— Неужели так быстро спохватились? Что-то не похоже не нашу глубинку: Сколько там народу?
Вадим снова высунулся:
— Вроде: Точно, один.
— Ну, это не столь уж печально:— оскалился Эмиль. — Я-то думал — полдюжины с дрекольем.
И прибавил газу. Мотор пару раз чихнул, но пока что тянул исправно. Тяжёлый грузовик мотало на поворотах, временами колёса вылетали с раскатанной колеи. Мотоцикл не отставал. Его стрекот слышался все ближе.
— Эмиль! — вскрикнул Вадим, втягивая голову в кабину. — Он в форме, точно!
— Военный?
— Милиционер, похоже.
— Тьфу ты, — фыркнул Эмиль, но скорости не сбавил, наоборот, притоптал газ.-
Оказался поблизости на нашу голову:
Мотоцикл сблизился с ними настолько, что теперь не было нужды
высовываться — в зеркальце заднего вида с отколотым верхним краем прекрасно
видно, что на старомодном зеленом мотоцикле восседает милиционер с непокрытой головой, отчаянно машет рукой и что-то кричит. Гонка продолжалась. Мент не отставал.
— Эмиль:— сказал Вадим потерянно. — У него кобура на поясе, ещё стрелять начнёт:
— Замучается стрелять в такой позиции:— Эмиль пытался наддать, но машина,
похоже, выдавала все, на что оказалась способна. Тогда он начал петлять, загораживая мотоциклу дорогу. И на какое-то время в этом преуспел — зелёный мотоцикл возникал то справа, то слева, шарахался, седок что-то остервенело орал, но потом настал момент, когда двигатель принялся чихать уже беспрерывно, машину сотрясло пару раз, словно на глубоких рытвинах. Мотор безнадёжно заглох.
Хорошо ещё, милиционер не стрелял — трудновато было бы, правую руку с газа не снимешь, а левой вряд ли попадёшь по колёсам: Эмиль вывернул катившую по инерции машину на обочину, затормозил. Вполголоса распорядился:
— Не дёргайтесь, не лезьте с речами. Посмотрим, чем обернётся, авось: Первым выпрыгнул на дорогу. Мотоцикл пронёсся мимо, метрах в трех затормозил. Милиционер шустро соскочил, извлёк из коляски фуражку и нахлобучил, тщательно поправив, чтобы сидела лихо, как у царских казаков. Одёрнул китель, загоняя складки под ремень, похлопал по кобуре и бодренько прикрикнул:
— Па-апрашу документики!
Вадим тоже вылез, уставился на служивого. Тот был постарше их с Эмилем, лет сорока, — самая простецкая белобрысая физиономия, расплывшаяся в довольной улыбке загнавшего дичь охотника. Стандартный, классический мент.
Только помятая форма старого образца, советского, да и фуражка без орла, с отменённым гербом СССР. Впрочем, и в Шантарске в последнее время милиционеры помоложе, рядовые и сержанты, взяли моду цеплять на фуражки бог весть где раздобытые кокарды старого образца, полагая их более красивыми и внушительными, нежели новые, триколорные:
Зато кобура многозначительно распухла — был там пистолет, никаких сомнений: Форма хоть и помята, но пуговицы со старым гербом сияют, словно очередная теледурочка, открывшая для себя «Олвейз-классик».
— Ай-яй-яй:— протянул старшина (лычки тоже сияли, как ясно солнышко),
оглядел их так, что стало ясно: беседа надолго затянется и ничего хорошего не сулит. — Вы зачем это Васькин грузовик угнали? Это уже статья, господа хорошие, уголовная статеечка:
С совершенно неуместным в данную минуту злорадством Вадим отметил, что
Эмиль пребывает в полной растерянности, не в силах соврать что-нибудь подходящее.
И, неизвестно чем побуждаемый, решил вступить В игру:
— Да разве это Васькин грузовик?
— Васькин, Васькин:— с ласковой укоризной заверил мент, похлопывая по
кобуре. — Натурально, Васькин. Ну что, мне в воздух стрелять или сами пойдёте до камеры?
— Подождите, — опомнился Эмиль. — Давайте я вам все объясню подробно:
— Да я сам все вижу подробно. Попались, граждане хорошие, от рабочекрестьянской милиции не уйдёшь:
Ника вдруг шагнула к нему и протянула зеленую бумажку:
— Давайте как-нибудь договоримся? — предложила она, изобразив обаятельную улыбку.
У самой, как-никак, был изрядный опыт общения с шантарскими гаишниками. Но зелёный Франклин, моментально превративший бы в умилительного агнца самого злобного дорожного волка, здесь, похоже, всегдашнего магического действия не оказал. Городская была магия, незнакомая местным слугам правопорядка:
— Вы мне, гражданочка, всяку дрянь не суйте, — неподкупно отмахнулся старшина. — А то ещё одну статеечку к вам пришпилю. — Он опять похлопал по кобуре. — Тут ваши штучки не проходят:— И внезапно расплылся в вовсе уж масленой улыбке. — А я ведь знаю, хорошие мои, откеда вы сбежали, Зна-аю доподлинно! Думали, мы тут лаптем щи хлебаем? И не удалось вам смыться, граждане хорошие, как ни крутились!
Сердце у Вадима не то что упало, согласно известному выражению, — шумно
провалилось куда-то вниз, затихло, совершенно не чувствовалось. Ника непроизвольно ойкнула. Старшина же, оглядев их с неприкрытым злорадством, протянул:
— Что, голуби, загрустили? Назад вас определим, в два счета и в лучшем виде, уж я вам обещаю. А поднимайте-ка ручки:
Х-хэк! Эмиль крутнулся, ударил, ушёл в сторону с невероятной быстротой, ударил вновь: Старшина отлетел, как сбитая кегля, звучно ударился затылком о коляску, сполз по ней на землю и упал лицом вниз, разбросав руки. Все произошло в считанные секунды. Ника так и стояла с баксами в руке, не успев руку опустить: Зато Эмиль не терял времени даром. Моментально присел на корточки, полез в кобуру. Выпрямился, затейливо выругавшись, швырнул в сторону чёрный пистолет, отлетевший неожиданно далеко, упавший как-то очень уж медленно. Ощерился:
— Игрушка. Анискин долбаный, на понт взять пытался: В такой глуши, поди, им и табельного не полагается: Или потерял по пьянке, как в том кино:
— Но откуда он знал? — спросила Ника дрожащим голосом. — Он же так прямо и сказал:
— От верблюда, — огрызнулся Эмиль. — Некогда голову ломать. Сматываться
надо — статейка получается и впрямь серьёзная: Нападение при исполнении. С таким
и в Шантарске не сразу справишься, а уж здесь, где мы на положении последних бичей, беспаспортных и бесправных:
— Нет, откуда он узнал? — повторила Ника. — Значит, у н_и_х есть люди в округе?
— У него спроси:— Эмиль присел на корточки, порылся в карманах бесчувственного милиционера. — Ни денег, ни корочек, ничего полезного. С-сука: Вадим, возьми какую-нибудь ветошку, протри все в кабине, чтобы не осталось пальчиков. Живо!
На сей раз Вадим бегом бросился выполнять приказ — не тот случай, чтобы обижаться на тон и дискутировать.
— Тщательней! — прикрикнул Эмиль. — Руль, рычаги, дверцу — все!
И принялся осматривать мотоцикл. Вадим вытащил из-под сиденья большую
тряпку, вонявшую бензином и чёрную от масла, старательно взялся за работу, оставляя тёмные разводы на дверцах.
Когда он закончил, Ника присела на корточки над старшиной, все ещё лежавшим в прежнем положении, осторожно потрогала, выпрямилась с помертвевшим лицом:
— Эмиль: По-моему он — того:
— Сейчас заплачу, — бросил Эмиль, не оглядываясь на неё. — И салют устрою: Черт, и у этого бензина — хрен да маленько: Как они так ездят, козлы? Ладно, сколько сможем, столько и проедем. Садитесь, живо! — Он ударил ногой по рычагу, мотоцикл мгновенно завёлся.
Вновь наступил критический момент: Вадим держал ушки на макушке, но
Эмиль, не глядя на него, прыгнул за руль, Ника уже сидела в коляске. Тогда и он забрался на второе сиденье, обеими руками уцепился за большую чёрную петлю, мысленно ругая себя за очередной приступ малодушия: тут бы голубков и оставить, с мотоциклом худо-бедно управился бы:
Глава пятая
«Язык»
Бензина хватило, как скупо пояснил потом Эмиль, километров на двадцать. За это время они разминулись со встречным грузовичком — стареньким «газиком», — обогнали, не останавливаясь, куда-то шагавших по своим примитивным делам двух мужичков, видели слева ещё одну деревню, побольше, куда, конечно же, не стали заворачивать, миновали небольшое озеро — вокруг него виднелось с полдюжины ярких легковушек, сидели рыбаки с удочками, посередине озера кто-то плавал в чёрной резиновой лодке.
Мотоцикл заглох, когда озеро осталось далеко позади, на узенькой лесной дороге. Сняв крышку и заглянув в бак, Эмиль печально покривил губы и ничего не сказал, все было ясно и так. Все места, где могли остаться отпечатки пальцев, протёрли полами бушлатов, зашагали прочь.
Довольно скоро Ника робко спросила:
— А что теперь?
Эмиль едва не взорвался, но опомнился в последний момент, с наигранной бодростью пожал плечами:
— Дальше бредём, Марковна: Места пошли населённые, ну, относительно населённые, однако это внушает: Между прочим, помнит кто-нибудь, какой сегодня день? Нет? Я тоже не помню. Очень может быть, что и выходной — то-то рыбаки к озеру стянулись.
— А какая нам выгода от выходного? — угрюмо бросил Вадим.
— Некоторая: В выходной всегда легче убегать от властей — чем мы в данный момент и занимаемся. Ничего, найдут этого козла, может, и скоро, но с нами его связать будет трудновато. В этом захолустье на выходные казённая жизнь замирает вовсе, вряд ли станут поднимать хай вселенский: — Он широко улыбнулся. — А то и спишут моментально на того сопляка, отчего лично я плакать не буду, не тянет чтото: Но самое печальное — я до сих пор не могу определиться на местности. Что Каразинский район, что Мотылинский — если только дизик не напутал — отнюдь не Монако, хоть и Франции не равняется:
«Не так уж он спокоен, — отметил Вадим. — Разболтался, значит, нервничает.
Хорошо бы свернуть за поворот, а там — город: Есть же тут какие-то города, хоть и маленькие. В городе вряд ли посмеет».
— Стоп! — Эмиль остановился, поднял руку. — А ну-ка, в лес!
Они торопливо свернули с дороги, укрылись за толстой сосной. Звуки, приближавшиеся с той стороны, куда они направлялись, в конце концов смог опознать даже Вадим — стук копыт и грохот телеги, доводилось их видеть раньше, не такой уж он урбанист, чтобы не распознать телегу:
Она показалась на дороге — серо-белая невидная лошадка трусила не спеша, не обращая внимания на громкие матерные понукания. Бразды правления находились в руках столь же невидного мужичонки, словно сошедшего с экрана: сапоги, ватник, простецкая хмельная физиономия. Свесив ноги на левую сторону, он покрикивал скорее по обязанности, а за спиной у него в телеге помещались два ящика с тёмными бутылками, звеневшими и погромыхивавшими. Одна, початая, пребывала у мужика в левой руке, он как раз к ней приложился. На телеге он был один:
Эмиль мотнул головой Вадиму — и первым вышел на дорогу, махнул рукой, крикнул:
— Эй, притормози!
В общем, ничего пугающего в его облике не было. — штык-нож он заранее спрятал в обширный боковой карман и застегнул его на пуговицу. Мужичонка, кажется, ничуть не удивившись, натянул вожжи:
— Стый, холера!
Лошадёнка флегматично остановилась, повесила голову.
— Здорово, — сказал Эмиль.
— Коли не шутишь:— охотно отозвался мужичонка. — Стой-стой, где-то я тебя видел: Семёнов свояк?
— Да нет, — сказал Эмиль терпеливо. — Раньше вроде бы не встречались: Мы геологи, заблудились немного.
— А чего тут блудить? — на конопатой физиономии мужика изобразилось крайнее удивление. — Не джунгли. Вон там — Парнуха, там — Чебаки: Вы где стоите?
— В Чебаках, — сказал Эмиль.
— Так вам что, туда надо?
— Не совсем. Нам бы до города добраться.
— До какого?
— Ну:— Эмиль неопределённым жестом показал в пространство. — Как он называется-то: Совсем забыл, мы тут третий день:
Вадим впервые в жизни осознал, каково приходилось шпионам и диверсантам, про которых любил иногда почитывать в отроческие годы. Вот так, наверное, и выглядело, когда по ошибке сбрасывали с парашютом черт-те где, в незнакомом месте:
— Который день, говоришь?
— Третий.
В хмельных глазах, смотревших вразброс, вдруг мелькнуло совершенно трезвое подозрение:
— Чё-то ты мне буровишь:— протянул он. — Откуда в Чебаках геологи? Их там второй месяц нету:
— Ну, может, и не Чебаки:— отчаянно импровизируя на ходу, усмехнулся
Эмиль. — Говорю тебе, мы тут люди новые, все названия в голове перемешались. Вмазали вчера крепко, знаешь ли: Мозги до сих пор кувыркаются. Есть же город поблизости, как там его:
— И врёшь ты все! — громогласно объявил мужичонка, тыча в Эмиля худым грязноватым пальцем. — Как проститутка Троцкий. Что я, геологов не видел? Насмотрелся. Сам месяц провод таскал у Пашки Соколова. Вот где не попьёшь: Вы откуда сбежали? А? Для зэков что-то больно обросшие, да и зон поблизости нету: Это что за полосатик? — он ткнул пальцем в Вадима. — Ох, не простые вы ребяткидевочки:
Судя по всему, он был в том дурманно-упёртом состоянии, когда голова маломальски работает и способна даже подметить в окружающем логические несообразности, но вот всякое чувство опасности отшиблено напрочь. Иначе держался бы совершенно по-другому:
Он продолжал столь же триумфально, целясь пальцем во всех трех поочерёдно:
— Непростые вы ребятки, сразу видно, и не надо мне вкручивать мозги:
Никакие вы не геологи, а непонятно кто, и вот что я вам скажу: надо вас, таких подозрительных, отправить парадным шагом, куда следует быть:
— Бдительный ты, я смотрю, мужик, — усмехнулся Эмиль одними губами.-
Прямо-таки Карацупа и собака Ингус, хоть границ на тысячу вёрст в округе и не имеется: Шпионы мы, шпионы, и послали нас выведывать рецепты самогона:
Слушай, кончай дуру гнать. Мне в самом деле нужно в город:
— К участковому тебе нужно! — огрызнулся мужичонка, явно не собиравшийся шутить.. — А то недавно такие же болтались по деревням, потом у Михалыча телка пропала, сволокли в тайгу, дали по рогам, грудину вырубили и уволокли, а остальное бросили: А может, это и вы, голуби? С ними вроде девка была:— Как порой с поддавшими случается, он вмиг перепрыгнул к крайнему озверению. — Шагай, блядь, в деревню, там разберёмся!
Возможно, пронеслось во взбудораженном сознании Вадима, тут были скрыты своего рода комплексы — допустим, неполноценности. И мужичонка, вряд ли почитавшийся в родной деревне справным хозяином, впервые получил шанс себя таковым ощутить, пригнав к односельчанам на судный спрос непонятных бродяг. В любом случае — миром не разойдёмся:
К тому же выводу секундой раньше пришёл Эмиль. Когда мужичонка, отбросив бутылку, для пущей убедительности потянулся к лежавшему в задке телеги топору, прыгнул на него, вмиг сдёрнул с телеги и свалил наземь, заломив руку. Бросил Вадиму:
— Лошадь держи!
Вадим с опаской приблизился — Аллах ведает, как её следовало держать. От кого-то он слышал, что лошади кусаются почище любого бультерьера. Однако лошадёнка стояла столь же отрешённо, повесив длинную голову, пофыркивая.
— Эй, а как её:
— Вожжи к дереву привяжи! — крикнул Эмиль. — Вожжи!
Сторонясь, стараясь держаться подальше от задних ног животины, Вадим
подобрал с телеги вожжи и накрепко привязал их к ближайшей сосенке. Эмиль уже волок мужика подальше в лес. Ника с Вадимом заторопились следом.
Отойдя от дороги метров на пятьдесят, Эмиль толкнул «языка» в мох, встал над ним со штык-ножом наголо:
— Сиди, пейзан, и молчи в тряпочку:
— Сам ты пейзан, бля, — плаксиво отозвался мужичонка. От прежнего боевого задора не осталось и следа. — Мужики, вы чего? Убить, что ли, хотите? Я сватье портвешок везу, свадьба завтра, надо на стол и магазинного поставить для культуры, как у людей: Вы че, мужики? Не надо!
— Что, жить хочешь? — жёстко ухмыльнулся Эмиль.
— А кто не хочет? — Он жалобно сморщился: — Мужики, не убивайте, заберите, чего хотите:
— Раздевайся! — рявкнул Эмиль. — А то приткну, как Марата!
— Да Марат живой, вчера приезжал:— машинально возразил мужичонка, так и не поняв, что его сравнивают с исторической персоной.
Увидев клинок у горла, замолчал, трясущимися руками стянул сапоги, фуфайку, пропотевшую голубую рубаху и дешёвенькие серые штаны. Эмиль бросил Вадиму рубаху со штанами:
— Вот и разжился, а ты плакался: Эй, ты куда?
— Как в анекдоте, — вымученно улыбнулся Вадим.-И покакаю заодно..
— Ладно, побыстрее. И полосатку назад принеси: Не сидеть же мужику голышом.
Вадим побыстрее направился в лес, благословляя собственную сообразительность, — ведь едва не стал переодеваться при них, в последний миг вспомнил о нагане:
Вернулся он быстро. Эмиль кинул мужичку полосатые, крепко припахивавшие дерьмом тряпки:
— Обряжайся. Вот, красивый получился: И не трясись, не убью — не стал бы я тебе давать такой красивый костюмчик, если б собрался резать:
— Да я, конечно:— приговаривал пленник, торопливо натягивая вонючие лохмотья. — Да я понимаю:
Эмиль присел на корточки, приказал Вадиму:
— Возьми-ка во-он тот сук. Встань сзади. Если попробует дурить, шарахни по кумполу.
Вадим повиновался. Новая одежда пришлась ему почти что впору, но вот припрятанный наган теперь доставлял гораздо больше хлопот — в кармане портков был бы заметён, пришлось, туго затянув узенький ремешок из паршивого кожзаменителя и тщательно запихав в штаны рубаху, сунуть револьвер сзади за ворот, так, чтобы провалился к поясу. Лучшего тут ничего не придумаешь. Под бушлатом незаметно, только нужно следить в оба, чтобы не выпал в самый неподходящий момент:
Он встал на страже, старательно сжимая здоровенный сук. Тем временем Эмиль очистил ножом от травы изрядный клочок земли, огляделся, сунул в руку мужичонке толстый сучок:
— Это какой район, Каразинский или Мотылинский?
— И вовсе даже Шкарытовский, — отозвался пленник, то и дело опасливо косясь
через плечо на Вадима. — Мотылинский во-он в той стороне, вы его давно прошли и к
нам в Шкарытовский вышли:
Эмиль улыбнулся с неподдельной радостью. У Вадима тоже отлегло от сердца -
в Шкарытово он не бывал, но примерно представлял, где это, в какой стороне
Шантарск. Километров двести до родного города: или двести пятьдесят? В
Шкарытово, кажется, есть вокзал, железная дорога тянется до Шантарска:
— Рисуй, — распорядился Эмиль. — Карту рисуй, говорю! Шкарытово, эти ваши улусы:
— Я тебе что, Церетели — карты рисовать?
— А ты у нас в искусстве подкованный: Рисуй, как умеешь. Можно приблизительно. Но чтобы было наглядно, чтоб у тебя Шкарытово не залезло к Полярному кругу:
— Мне бы:
— Вероника! — обернулся Эмиль. — Бутылку принеси!
Как следует отхлебнув из горлышка, пленник стал самую чуточку веселее, принялся корябать сучком по чёрной, пахнущей сыростью земле, приговаривая:
— Вот тут получается Парнуха, тут Усть-Лихино, тут: тут у нас Чебаки:
— Эй, эй! — прикрикнул Эмиль. — Ты мне тут не вырисовывай каждый пень!
Говорю тебе — мы не шпионы, нам такая точность ни к чему. Изобрази подробнее, где Шкарытово, как туда проще добраться.
Откровенно говоря, из корявого рисунка на влажной земле, больше всего напоминавшего первобытные писаницы на скалах близ Шантарска, Вадим ничего толком не разобрал. Да и Эмиль, по лицу видно, должен был всерьёз поломать голову над каракулями. И все же после долгого допроса кое-какая картина начала вырисовываться: Даже Вадим кое-что уяснил.
— Ну, вроде бы соображаю:— протянул Эмиль.
Выпрямился, глядя сверху вниз на съёжившегося «языка». В глазах у него было нехорошее раздумье. Какой-то миг Вадиму казалось, что широкий, поблёскивающий штык-нож сейчас воткнётся мужичонке под ребро. Что-то такое почуял и «язык» — таращился снизу вверх испуганно, льстиво, умоляюще, не в силах вымолвить хоть слово.
Махнув рукой, Эмиль отошёл, на ходу пряча нож в карман. Судьба пленника, похоже, решилась — другими словами, ему ещё предстояло пожить на нашей грешной земле. «Не исключено, — ехидно подумал Вадим, — у нашего супермена рука не поднялась на собрата-пейзанина, вспомнил детство золотое в такой же глуши, расчувствовался: Мою судьбу, скот, решил без всяких там сантиментов».
Эмиль вернулся с двумя откупоренными бутылками сквернейшего портвейна.
Весело спросил:
— Тебя как зовут?
— Степаном, — насторожённо ответил пленник. — Макарычем.
— Вот и держи сосуд. Как писал который-то там столичный пиит по другому,
Мотоцикл заглох, когда озеро осталось далеко позади, на узенькой лесной дороге. Сняв крышку и заглянув в бак, Эмиль печально покривил губы и ничего не сказал, все было ясно и так. Все места, где могли остаться отпечатки пальцев, протёрли полами бушлатов, зашагали прочь.
Довольно скоро Ника робко спросила:
— А что теперь?
Эмиль едва не взорвался, но опомнился в последний момент, с наигранной бодростью пожал плечами:
— Дальше бредём, Марковна: Места пошли населённые, ну, относительно населённые, однако это внушает: Между прочим, помнит кто-нибудь, какой сегодня день? Нет? Я тоже не помню. Очень может быть, что и выходной — то-то рыбаки к озеру стянулись.
— А какая нам выгода от выходного? — угрюмо бросил Вадим.
— Некоторая: В выходной всегда легче убегать от властей — чем мы в данный момент и занимаемся. Ничего, найдут этого козла, может, и скоро, но с нами его связать будет трудновато. В этом захолустье на выходные казённая жизнь замирает вовсе, вряд ли станут поднимать хай вселенский: — Он широко улыбнулся. — А то и спишут моментально на того сопляка, отчего лично я плакать не буду, не тянет чтото: Но самое печальное — я до сих пор не могу определиться на местности. Что Каразинский район, что Мотылинский — если только дизик не напутал — отнюдь не Монако, хоть и Франции не равняется:
«Не так уж он спокоен, — отметил Вадим. — Разболтался, значит, нервничает.
Хорошо бы свернуть за поворот, а там — город: Есть же тут какие-то города, хоть и маленькие. В городе вряд ли посмеет».
— Стоп! — Эмиль остановился, поднял руку. — А ну-ка, в лес!
Они торопливо свернули с дороги, укрылись за толстой сосной. Звуки, приближавшиеся с той стороны, куда они направлялись, в конце концов смог опознать даже Вадим — стук копыт и грохот телеги, доводилось их видеть раньше, не такой уж он урбанист, чтобы не распознать телегу:
Она показалась на дороге — серо-белая невидная лошадка трусила не спеша, не обращая внимания на громкие матерные понукания. Бразды правления находились в руках столь же невидного мужичонки, словно сошедшего с экрана: сапоги, ватник, простецкая хмельная физиономия. Свесив ноги на левую сторону, он покрикивал скорее по обязанности, а за спиной у него в телеге помещались два ящика с тёмными бутылками, звеневшими и погромыхивавшими. Одна, початая, пребывала у мужика в левой руке, он как раз к ней приложился. На телеге он был один:
Эмиль мотнул головой Вадиму — и первым вышел на дорогу, махнул рукой, крикнул:
— Эй, притормози!
В общем, ничего пугающего в его облике не было. — штык-нож он заранее спрятал в обширный боковой карман и застегнул его на пуговицу. Мужичонка, кажется, ничуть не удивившись, натянул вожжи:
— Стый, холера!
Лошадёнка флегматично остановилась, повесила голову.
— Здорово, — сказал Эмиль.
— Коли не шутишь:— охотно отозвался мужичонка. — Стой-стой, где-то я тебя видел: Семёнов свояк?
— Да нет, — сказал Эмиль терпеливо. — Раньше вроде бы не встречались: Мы геологи, заблудились немного.
— А чего тут блудить? — на конопатой физиономии мужика изобразилось крайнее удивление. — Не джунгли. Вон там — Парнуха, там — Чебаки: Вы где стоите?
— В Чебаках, — сказал Эмиль.
— Так вам что, туда надо?
— Не совсем. Нам бы до города добраться.
— До какого?
— Ну:— Эмиль неопределённым жестом показал в пространство. — Как он называется-то: Совсем забыл, мы тут третий день:
Вадим впервые в жизни осознал, каково приходилось шпионам и диверсантам, про которых любил иногда почитывать в отроческие годы. Вот так, наверное, и выглядело, когда по ошибке сбрасывали с парашютом черт-те где, в незнакомом месте:
— Который день, говоришь?
— Третий.
В хмельных глазах, смотревших вразброс, вдруг мелькнуло совершенно трезвое подозрение:
— Чё-то ты мне буровишь:— протянул он. — Откуда в Чебаках геологи? Их там второй месяц нету:
— Ну, может, и не Чебаки:— отчаянно импровизируя на ходу, усмехнулся
Эмиль. — Говорю тебе, мы тут люди новые, все названия в голове перемешались. Вмазали вчера крепко, знаешь ли: Мозги до сих пор кувыркаются. Есть же город поблизости, как там его:
— И врёшь ты все! — громогласно объявил мужичонка, тыча в Эмиля худым грязноватым пальцем. — Как проститутка Троцкий. Что я, геологов не видел? Насмотрелся. Сам месяц провод таскал у Пашки Соколова. Вот где не попьёшь: Вы откуда сбежали? А? Для зэков что-то больно обросшие, да и зон поблизости нету: Это что за полосатик? — он ткнул пальцем в Вадима. — Ох, не простые вы ребяткидевочки:
Судя по всему, он был в том дурманно-упёртом состоянии, когда голова маломальски работает и способна даже подметить в окружающем логические несообразности, но вот всякое чувство опасности отшиблено напрочь. Иначе держался бы совершенно по-другому:
Он продолжал столь же триумфально, целясь пальцем во всех трех поочерёдно:
— Непростые вы ребятки, сразу видно, и не надо мне вкручивать мозги:
Никакие вы не геологи, а непонятно кто, и вот что я вам скажу: надо вас, таких подозрительных, отправить парадным шагом, куда следует быть:
— Бдительный ты, я смотрю, мужик, — усмехнулся Эмиль одними губами.-
Прямо-таки Карацупа и собака Ингус, хоть границ на тысячу вёрст в округе и не имеется: Шпионы мы, шпионы, и послали нас выведывать рецепты самогона:
Слушай, кончай дуру гнать. Мне в самом деле нужно в город:
— К участковому тебе нужно! — огрызнулся мужичонка, явно не собиравшийся шутить.. — А то недавно такие же болтались по деревням, потом у Михалыча телка пропала, сволокли в тайгу, дали по рогам, грудину вырубили и уволокли, а остальное бросили: А может, это и вы, голуби? С ними вроде девка была:— Как порой с поддавшими случается, он вмиг перепрыгнул к крайнему озверению. — Шагай, блядь, в деревню, там разберёмся!
Возможно, пронеслось во взбудораженном сознании Вадима, тут были скрыты своего рода комплексы — допустим, неполноценности. И мужичонка, вряд ли почитавшийся в родной деревне справным хозяином, впервые получил шанс себя таковым ощутить, пригнав к односельчанам на судный спрос непонятных бродяг. В любом случае — миром не разойдёмся:
К тому же выводу секундой раньше пришёл Эмиль. Когда мужичонка, отбросив бутылку, для пущей убедительности потянулся к лежавшему в задке телеги топору, прыгнул на него, вмиг сдёрнул с телеги и свалил наземь, заломив руку. Бросил Вадиму:
— Лошадь держи!
Вадим с опаской приблизился — Аллах ведает, как её следовало держать. От кого-то он слышал, что лошади кусаются почище любого бультерьера. Однако лошадёнка стояла столь же отрешённо, повесив длинную голову, пофыркивая.
— Эй, а как её:
— Вожжи к дереву привяжи! — крикнул Эмиль. — Вожжи!
Сторонясь, стараясь держаться подальше от задних ног животины, Вадим
подобрал с телеги вожжи и накрепко привязал их к ближайшей сосенке. Эмиль уже волок мужика подальше в лес. Ника с Вадимом заторопились следом.
Отойдя от дороги метров на пятьдесят, Эмиль толкнул «языка» в мох, встал над ним со штык-ножом наголо:
— Сиди, пейзан, и молчи в тряпочку:
— Сам ты пейзан, бля, — плаксиво отозвался мужичонка. От прежнего боевого задора не осталось и следа. — Мужики, вы чего? Убить, что ли, хотите? Я сватье портвешок везу, свадьба завтра, надо на стол и магазинного поставить для культуры, как у людей: Вы че, мужики? Не надо!
— Что, жить хочешь? — жёстко ухмыльнулся Эмиль.
— А кто не хочет? — Он жалобно сморщился: — Мужики, не убивайте, заберите, чего хотите:
— Раздевайся! — рявкнул Эмиль. — А то приткну, как Марата!
— Да Марат живой, вчера приезжал:— машинально возразил мужичонка, так и не поняв, что его сравнивают с исторической персоной.
Увидев клинок у горла, замолчал, трясущимися руками стянул сапоги, фуфайку, пропотевшую голубую рубаху и дешёвенькие серые штаны. Эмиль бросил Вадиму рубаху со штанами:
— Вот и разжился, а ты плакался: Эй, ты куда?
— Как в анекдоте, — вымученно улыбнулся Вадим.-И покакаю заодно..
— Ладно, побыстрее. И полосатку назад принеси: Не сидеть же мужику голышом.
Вадим побыстрее направился в лес, благословляя собственную сообразительность, — ведь едва не стал переодеваться при них, в последний миг вспомнил о нагане:
Вернулся он быстро. Эмиль кинул мужичку полосатые, крепко припахивавшие дерьмом тряпки:
— Обряжайся. Вот, красивый получился: И не трясись, не убью — не стал бы я тебе давать такой красивый костюмчик, если б собрался резать:
— Да я, конечно:— приговаривал пленник, торопливо натягивая вонючие лохмотья. — Да я понимаю:
Эмиль присел на корточки, приказал Вадиму:
— Возьми-ка во-он тот сук. Встань сзади. Если попробует дурить, шарахни по кумполу.
Вадим повиновался. Новая одежда пришлась ему почти что впору, но вот припрятанный наган теперь доставлял гораздо больше хлопот — в кармане портков был бы заметён, пришлось, туго затянув узенький ремешок из паршивого кожзаменителя и тщательно запихав в штаны рубаху, сунуть револьвер сзади за ворот, так, чтобы провалился к поясу. Лучшего тут ничего не придумаешь. Под бушлатом незаметно, только нужно следить в оба, чтобы не выпал в самый неподходящий момент:
Он встал на страже, старательно сжимая здоровенный сук. Тем временем Эмиль очистил ножом от травы изрядный клочок земли, огляделся, сунул в руку мужичонке толстый сучок:
— Это какой район, Каразинский или Мотылинский?
— И вовсе даже Шкарытовский, — отозвался пленник, то и дело опасливо косясь
через плечо на Вадима. — Мотылинский во-он в той стороне, вы его давно прошли и к
нам в Шкарытовский вышли:
Эмиль улыбнулся с неподдельной радостью. У Вадима тоже отлегло от сердца -
в Шкарытово он не бывал, но примерно представлял, где это, в какой стороне
Шантарск. Километров двести до родного города: или двести пятьдесят? В
Шкарытово, кажется, есть вокзал, железная дорога тянется до Шантарска:
— Рисуй, — распорядился Эмиль. — Карту рисуй, говорю! Шкарытово, эти ваши улусы:
— Я тебе что, Церетели — карты рисовать?
— А ты у нас в искусстве подкованный: Рисуй, как умеешь. Можно приблизительно. Но чтобы было наглядно, чтоб у тебя Шкарытово не залезло к Полярному кругу:
— Мне бы:
— Вероника! — обернулся Эмиль. — Бутылку принеси!
Как следует отхлебнув из горлышка, пленник стал самую чуточку веселее, принялся корябать сучком по чёрной, пахнущей сыростью земле, приговаривая:
— Вот тут получается Парнуха, тут Усть-Лихино, тут: тут у нас Чебаки:
— Эй, эй! — прикрикнул Эмиль. — Ты мне тут не вырисовывай каждый пень!
Говорю тебе — мы не шпионы, нам такая точность ни к чему. Изобрази подробнее, где Шкарытово, как туда проще добраться.
Откровенно говоря, из корявого рисунка на влажной земле, больше всего напоминавшего первобытные писаницы на скалах близ Шантарска, Вадим ничего толком не разобрал. Да и Эмиль, по лицу видно, должен был всерьёз поломать голову над каракулями. И все же после долгого допроса кое-какая картина начала вырисовываться: Даже Вадим кое-что уяснил.
— Ну, вроде бы соображаю:— протянул Эмиль.
Выпрямился, глядя сверху вниз на съёжившегося «языка». В глазах у него было нехорошее раздумье. Какой-то миг Вадиму казалось, что широкий, поблёскивающий штык-нож сейчас воткнётся мужичонке под ребро. Что-то такое почуял и «язык» — таращился снизу вверх испуганно, льстиво, умоляюще, не в силах вымолвить хоть слово.
Махнув рукой, Эмиль отошёл, на ходу пряча нож в карман. Судьба пленника, похоже, решилась — другими словами, ему ещё предстояло пожить на нашей грешной земле. «Не исключено, — ехидно подумал Вадим, — у нашего супермена рука не поднялась на собрата-пейзанина, вспомнил детство золотое в такой же глуши, расчувствовался: Мою судьбу, скот, решил без всяких там сантиментов».
Эмиль вернулся с двумя откупоренными бутылками сквернейшего портвейна.
Весело спросил:
— Тебя как зовут?
— Степаном, — насторожённо ответил пленник. — Макарычем.
— Вот и держи сосуд. Как писал который-то там столичный пиит по другому,