Страница:
«Вот черт!» — мысленно выругался Вадим. Нехороший прецедент. Если
ухитришься как-то оторваться от клятых спутничков, побежишь в милицию и станешь доказывать, что ты — видный шантарский бизнесмен, волею рока оказавшийся в облике бомжа, первым делом в Пинскую и отправят, доказывай потом:
Он встал, прихватил из валявшейся тут же кучи бумаги обрывок газеты побольше
и направился к разместившемуся неподалёку побелённому сортиру на четыре двери.
Остальные даже не отвлеклись от разговора — мельком глянули, ничего не
заподозрили.
А зря, хорошие мои, зря: Старательно закрывшись на огромный ржавый
крючок, он конспирации ради спустил штаны, устроился на грязной доске над очком и
вытащил наган. Высыпал на ладонь длинные патроны, стал осматривать. Самое время. Если Эмиль решится — а судя по его пустым глазам с лёгким отблеском безумия, после двух убийств не особенно много осталось моральных препонов, — финальный акт развернётся либо здесь, либо в Бужуре. «Он от нас отбился, пошёл куда-то, понятия не имеем, куда и подевался. Убили, говорите? Бог ты мой, какое горе:»
Не зря беспокоился — наган, весь день пролежавший под рубашкой, в непосредственной близости от обильно потевшего немытого тела, был скользким, липким. Как и патроны. Зубами и ногтями оторвав изрядный кусок подкладки бушлата, Вадим тщательнейшим образом протёр оружие, особенное внимание уделив патронам. Это был его единственный шанс. Если решающий момент все же наступит, и отсыревшие капсюли не сработают: Даже думать не хочется.
Подумав, спрятал наган в боковой карман бушлата и тщательно застегнул его на пуговицу. Ничего, если до сих пор не поняли, сейчас тем более не заподозрят: Услышав снаружи крики, он заторопился. Выскочил, застёгивая на ходу мелкие пуговички портков. Из двери котельной выглядывал перемазанный угольной пылью субъект, грозно помахивал лопатой и орал:
— Пошли на хер, бичева! Примостились тут!
Однако наружу не выходил — видимо, он был там один и справедливо опасался,
что в случае открытия им военных действий превосходящий числом противник может накласть по сусалам.
— Эй, часы не купишь? — миролюбиво спросил Эмиль. — А бушлат?
— Я те по мозгам сейчас куплю! Вали отсюда!
Троица уныло побрела по улице, без всякого сожаления расставшись со здешним Вергилием.
— Воскресенье, — сказал Эмиль задумчиво. — Значит, сберкасса закрыта, да и не сунешься туда с баксами без всяких документов: Если только у них тут вообще можно в сберкассе баксы поменять:
— Дважды сорок — восемьдесят рублей:— тоскливо сказала Ника.
Эмиль ожёг её взглядом, она смутилась, пробормотала:
— Сто двадцать, нас же трое:
Шагавший сзади Вадим холодно констатировал, что любимая жёнушка невольно допустила грубейший ляп — подсознательно уже считает, что уедут отсюда только двое. С-сучка:
— За этакие часики нам и рубля не дадут, — сказал Эмиль. — За бушлаты сунут бутылку самогонки, не более того:
Ника ощетинилась:
— Прикажешь и в самом деле с шофёром натурой рассчитываться?!
— Рассчитываться, конечно, не следует, — сказал Эмиль. — А вот пообещать — большого греха не будет. Перед Бужуром аккуратно дам водителю по башке, заберём машину, на нас уже столько висит, что церемониться даже и нелепо:
— А потом? — поморщилась Ника. — В Бу-журе? На поезд без денег тоже не пускают. Что, прикинемся бедными студентами? А если не сработает? Будем и по Бужуру бродить печальными тенями?
— Резонно, малыш:— печально усмехнулся Эмиль. — Проблем впереди масса.
Зато есть шанс — завтра в восемь утра пойдёт автобус на Бужур. Необходимо:— он сделал-таки коротенькую паузу, — сто двадцать рублей. Астрономическая сумма, я вам скажу. Продавать нечего. Выпускать тебя, милая, на порочную тропку проституции у меня не хватит совести: Ну? Ломайте головы, друзья, старательно ломайте, до хруста:
Вечерело, солнце уже скрылось за домами, и стало гораздо прохладнее. По грязной улочке тоскливо брели трое, владевшие четырьмя неплохими иномарками, приличными зарубежными счетами, роскошными квартирами, акциями и прочими благами. Пожалуй, все их достояние, вместе взятое, стоило в несколько раз больше, чем вся движимость и недвижимость в этом захолустном, пыльном городишке.
Вот только практической пользы оставшиеся в недосягаемой дали богатства принести не могли:
— А что, если машину угнать? — пришло в голову Вадиму. Они как раз
проходили мимо бежевой «шестёрки», судя по толстому слою пыли, стоявшей тут не один день.
— Очень уж рискованно, — протянул Эмиль. — Во-первых, нет у меня навыков запускать мотор без ключа: у тебя, думаю, тоже? Во-вторых, легко запороться.
— А может, и следует демонстративно запороться? — сказал Вадим. — Нас хватают. Ладно. Называем настоящие фамилии, все данные. Из Шантарска придёт подтверждение — тут-то и закрутится карусель. Когда выяснится, что мы — это мы, встанет вопрос — отчего это столь богатые и уважаемые люди оказались в роли мелких воришек? И, что главное, моментально становится известно, где мы. Выходим на связь с фирмой, нас отмажут в два счета. Самое большее, что нам грозит — несколько дней на здешних нарах.
— Черт его знает:— вполне серьёзно ответил Эмиль. — Опасаюсь я что-то откалывать такие номера в этом медвежьем углу. Боязно. Могут возникнуть непредвиденные сложности: Погоди!
Он быстрыми шагами направился к стеклянно-бетонному магазину, с минуту поговорил о чем-то с водителем подержанной «Ауди», как раз собравшемуся было отъехать. Назад вернулся гораздо медленнее, пожал плечами:
— Предлагал ему баксы за сто пятьдесят рубчиков. Спросил, козёл, нет ли у меня настоящих бриллиантов по рублю. Цивилизовалась провинция, научилась с опаской относиться к таким вот:
— Может, в магазине попробуем сдать? — спросила Ника.
— Сходи, попробуй, — сказал Эмиль. — Авось к тебе будет больше доверия у этих бабищ: Подожди, дай я тебя хоть пальцами расчешу, а то торчат патлы:
ухитришься как-то оторваться от клятых спутничков, побежишь в милицию и станешь доказывать, что ты — видный шантарский бизнесмен, волею рока оказавшийся в облике бомжа, первым делом в Пинскую и отправят, доказывай потом:
Он встал, прихватил из валявшейся тут же кучи бумаги обрывок газеты побольше
и направился к разместившемуся неподалёку побелённому сортиру на четыре двери.
Остальные даже не отвлеклись от разговора — мельком глянули, ничего не
заподозрили.
А зря, хорошие мои, зря: Старательно закрывшись на огромный ржавый
крючок, он конспирации ради спустил штаны, устроился на грязной доске над очком и
вытащил наган. Высыпал на ладонь длинные патроны, стал осматривать. Самое время. Если Эмиль решится — а судя по его пустым глазам с лёгким отблеском безумия, после двух убийств не особенно много осталось моральных препонов, — финальный акт развернётся либо здесь, либо в Бужуре. «Он от нас отбился, пошёл куда-то, понятия не имеем, куда и подевался. Убили, говорите? Бог ты мой, какое горе:»
Не зря беспокоился — наган, весь день пролежавший под рубашкой, в непосредственной близости от обильно потевшего немытого тела, был скользким, липким. Как и патроны. Зубами и ногтями оторвав изрядный кусок подкладки бушлата, Вадим тщательнейшим образом протёр оружие, особенное внимание уделив патронам. Это был его единственный шанс. Если решающий момент все же наступит, и отсыревшие капсюли не сработают: Даже думать не хочется.
Подумав, спрятал наган в боковой карман бушлата и тщательно застегнул его на пуговицу. Ничего, если до сих пор не поняли, сейчас тем более не заподозрят: Услышав снаружи крики, он заторопился. Выскочил, застёгивая на ходу мелкие пуговички портков. Из двери котельной выглядывал перемазанный угольной пылью субъект, грозно помахивал лопатой и орал:
— Пошли на хер, бичева! Примостились тут!
Однако наружу не выходил — видимо, он был там один и справедливо опасался,
что в случае открытия им военных действий превосходящий числом противник может накласть по сусалам.
— Эй, часы не купишь? — миролюбиво спросил Эмиль. — А бушлат?
— Я те по мозгам сейчас куплю! Вали отсюда!
Троица уныло побрела по улице, без всякого сожаления расставшись со здешним Вергилием.
— Воскресенье, — сказал Эмиль задумчиво. — Значит, сберкасса закрыта, да и не сунешься туда с баксами без всяких документов: Если только у них тут вообще можно в сберкассе баксы поменять:
— Дважды сорок — восемьдесят рублей:— тоскливо сказала Ника.
Эмиль ожёг её взглядом, она смутилась, пробормотала:
— Сто двадцать, нас же трое:
Шагавший сзади Вадим холодно констатировал, что любимая жёнушка невольно допустила грубейший ляп — подсознательно уже считает, что уедут отсюда только двое. С-сучка:
— За этакие часики нам и рубля не дадут, — сказал Эмиль. — За бушлаты сунут бутылку самогонки, не более того:
Ника ощетинилась:
— Прикажешь и в самом деле с шофёром натурой рассчитываться?!
— Рассчитываться, конечно, не следует, — сказал Эмиль. — А вот пообещать — большого греха не будет. Перед Бужуром аккуратно дам водителю по башке, заберём машину, на нас уже столько висит, что церемониться даже и нелепо:
— А потом? — поморщилась Ника. — В Бу-журе? На поезд без денег тоже не пускают. Что, прикинемся бедными студентами? А если не сработает? Будем и по Бужуру бродить печальными тенями?
— Резонно, малыш:— печально усмехнулся Эмиль. — Проблем впереди масса.
Зато есть шанс — завтра в восемь утра пойдёт автобус на Бужур. Необходимо:— он сделал-таки коротенькую паузу, — сто двадцать рублей. Астрономическая сумма, я вам скажу. Продавать нечего. Выпускать тебя, милая, на порочную тропку проституции у меня не хватит совести: Ну? Ломайте головы, друзья, старательно ломайте, до хруста:
Вечерело, солнце уже скрылось за домами, и стало гораздо прохладнее. По грязной улочке тоскливо брели трое, владевшие четырьмя неплохими иномарками, приличными зарубежными счетами, роскошными квартирами, акциями и прочими благами. Пожалуй, все их достояние, вместе взятое, стоило в несколько раз больше, чем вся движимость и недвижимость в этом захолустном, пыльном городишке.
Вот только практической пользы оставшиеся в недосягаемой дали богатства принести не могли:
— А что, если машину угнать? — пришло в голову Вадиму. Они как раз
проходили мимо бежевой «шестёрки», судя по толстому слою пыли, стоявшей тут не один день.
— Очень уж рискованно, — протянул Эмиль. — Во-первых, нет у меня навыков запускать мотор без ключа: у тебя, думаю, тоже? Во-вторых, легко запороться.
— А может, и следует демонстративно запороться? — сказал Вадим. — Нас хватают. Ладно. Называем настоящие фамилии, все данные. Из Шантарска придёт подтверждение — тут-то и закрутится карусель. Когда выяснится, что мы — это мы, встанет вопрос — отчего это столь богатые и уважаемые люди оказались в роли мелких воришек? И, что главное, моментально становится известно, где мы. Выходим на связь с фирмой, нас отмажут в два счета. Самое большее, что нам грозит — несколько дней на здешних нарах.
— Черт его знает:— вполне серьёзно ответил Эмиль. — Опасаюсь я что-то откалывать такие номера в этом медвежьем углу. Боязно. Могут возникнуть непредвиденные сложности: Погоди!
Он быстрыми шагами направился к стеклянно-бетонному магазину, с минуту поговорил о чем-то с водителем подержанной «Ауди», как раз собравшемуся было отъехать. Назад вернулся гораздо медленнее, пожал плечами:
— Предлагал ему баксы за сто пятьдесят рубчиков. Спросил, козёл, нет ли у меня настоящих бриллиантов по рублю. Цивилизовалась провинция, научилась с опаской относиться к таким вот:
— Может, в магазине попробуем сдать? — спросила Ника.
— Сходи, попробуй, — сказал Эмиль. — Авось к тебе будет больше доверия у этих бабищ: Подожди, дай я тебя хоть пальцами расчешу, а то торчат патлы:
Глава девятая
Были мы домушники
Они долго торчали возле магазина, беспрестанно дымя — благо хоть сигарет было навалом, не меньше блока распихано по карманам у каждого. Прохожие, торопившиеся успеть в магазин перед скорым его закрытием, не обращали особенного внимания на столь привычную деталь пейзажа — двух бичей. Проехал милицейский «уазик», недвусмысленно притормозил неподалёку. И вскоре двинулся дальше, должно быть, сидевшие там стражи порядка намётанным глазом определили отсутствие внешних признаков алкогольного опьянения.
Наконец появилась печальная Ника, пожала плечами:
— Полный провал. Одна толстенная выдра, вся в золоте, совсем было заинтересовалась, да напарница её отговорила, проблядь худая, хер ей в жопу: Матерки уже слетали у неё с розового язычка удивительно легко, без малейшего затруднения. Оказавшись в сточной канаве, принцессы, надо полагать, дичают ещё быстрее принцев, поскольку твеновский принц как-никак получил воспитание при королевском дворе — а шантарские принцессы все поголовно произошли из гущи народной, если по большому счёту:
— Говорит, фальшивые, — пожаловалась Ника. — Эксперт, тоже мне, вобла засраная:
— Послушайте, — сказал Вадим. — А может, у коменданта и впрямь баксы были фальшивые?
— Ерунда, — отмахнулся Эмиль. — Мало мы с тобой баксов в руках держали? Если и подделка, из той категории, которую на глаз не просечёшь и дешёвым детектором не выявишь.
— Откуда у них там детектор? — фыркнула Ника. — Эта вобла долго таращилась
на президента, потом посмотрела на свет, подумала и заявила: мол, сердце ей вещует, что денежки фальшивые. Вот и вся экспертиза. — Она с ненавистью оглянулась на огромное стеклянное окно, за которым виднелись сытые продавщицы. — Эмиль, а что, если проследить эту толстую стерву до подъезда, дать по голове и снять золотишко? Там на ней столько навешано: Уж полторы сотни нам кто-нибудь даст.
— Поздравляю, малыш. Криминализируешь-ся на глазах.
— Нет, серьёзно? Нужно же что-то делать. Скоро стемнеет, будем болтаться по улицам, как тень отца Гамлета:
— Погоди, — сказал Эмиль после некоторого раздумья. — Последняя попытка. Пойдём поищем киоски, про которые говорил бичик. Обиталище местных буржуев. Буржуины, конечно, с соломой в волосах, как выразился бы О. Генри, но в баксах должны понимать хоть чуточку:
Пока они болтались по близлежащим улочкам, почти совсем стемнело. Уличных фонарей здесь почти что и не было, парочка в самом центре, и все, а потому коммерческий киоск они отыскали как раз по иллюминации, на шантарский стандарт выглядевшей вовсе уж убого, но здесь, скорее всего, считавшейся последним достижением рынка: гирлянда цветных лампочек по периметру и подсвеченная стосвечовкой вывеска с надписью «Принцесса». Надпись была окружена изображениями героев диснеевских мультфильмов, вырезанными, скорее всего, из детских книжек. Вообще-то, и на окраинах Шантарска попадались схожие по убогости дизайнерские изыски. А представленный на витрине ассортимент и вовсе ничем особенным не отличался от классического набора, свойственного губернской столице: китайское печенье, неизвестно чья жвачка, малайзийские презервативы, «Баунти», «Марс», чипсы, шеренга дешёвого спиртного, несомненно, разливавшегося из одной бочки, несмотря на пестроту этикеток.
Эмиль пригладил волосы, насколько удалось, чуть подумав, застегнул бушлат доверху. Верхняя половина выглядела, в общем, удовлетворительно — армейский камуфляж нынче таскают все, кому не лень, а многодневная щетина давно превратилась в зачаточную бородку.
Он нагнулся к крохотному окошечку, единственному в киоске месту, свободному
от решёток. Деликатно постучал согнутым пальцем. Окошечко распахнулось изнутри, появилась молодая, насторожённая физиономия, не отмеченная особой сытостью, — то ли наёмный продавец, то ли начинающий бизнесмен, ещё не успевший отожрать ряшку.
— Понимаешь, браток, тут такое дело:— начал Эмиль вежливо. — Немного поиздержались, деньги нужны. Сто долларов возьмёшь за полцены? Двести рублей — и по рукам?
— Сам рисовал?
— Обижаешь. Настоящая сотня.
— Покажь.
Эмиль поднёс бумажку к окошечку. Оттуда показалась рука:
— Давай сюда.
После короткого колебания Эмиль все же расстался с помятым Беней
Франклином. Окошечко тут же захлопнулось. Они стояли, как на иголках. Наконец окошечко приоткрылось — именно чуточку приоткрылось, а не распахнулось — в щель донышком вперёд пролезла литровая бутылка какой-то светло-жёлтой гадости:
— Держи, бичара. Свободен.
— Эй, принцесса, что за шутки? — тихо, недобро поинтересовался Эмиль, ладонью затолкнул бутылку назад. — Мне твоя бормотуха не нужна, давай деньги.
— Какие тебе деньги?! — завопил изнутри нагло-испуганный голос. — За что тебе деньги? Нарисовал черт знает что — и суёшь?! Ладно, ещё пузырь добавлю и уматывай, пока менты не нагрянули. А то загребут тебя с этой липой, не отмоешься!
— Прекрасно, — сказал Эмиль, сдерживаясь из последних сил. — Если баксы фальшивые, отдавай обратно.
— Какие баксы? Какие баксы? Ты мне разве давал что-нибудь? Вали отсюда похорошему!
Оскалясь, Эмиль налёг было ладонью на узкое окошечко, попытался распахнуть, но изнутри, похоже, задвинули какой-то шпингалет. Раздался вопль:
— У меня тут кнопка, будешь ломиться, в три минуты приедет патруль! Ох, наплачешься:
— Деньги отдай, сука! — гаркнул Эмиль.
— Какие?
— Сто баксов!
— Откуда у тебя, бичева, баксы?! Вали отсюда по-хорошему, кому говорю! Бля буду, нажму кнопочку! Почки отобьют качественно!
Вадим ожидал взрыва, но Эмиль, яростно пнув металлическую боковину киоска, отошёл, не глядя на них, бросил:
— Пошли отсюда.
И зашагал прочь размашистыми шагами, ни на кого не глядя — болезненно переживал поражение, супермен: Отойдя к соседнему дому, плюхнулся на лавочку, зло закурил. Не поворачивая головы, сказал подсевшим Вадиму с Никой:
— Бесполезно. Из киоска его не выковыряешь голыми руками, а кнопка там и в самом деле могла оказаться. Отметелят сгоряча демократи-заторами, и слушать не станут:
— Что же теперь делать? — убито спросила Ника без всякой надежды на ответ, по тону чувствовалось.
— Надо же, как примитивно кинул, подонок:— поморщился Эмиль.-
Простенько и беспроигрышно: Ладно, слезами горю не поможешь. Я, признаться, окончательно озверел от полной нашей безысходности. Как ни крути, и в самом деле нет другого выхода. Выбрать квартирку, быстренько взять штурмом, хозяина повязать и пошарить по ящикам. Вот только как угадать, где тут проживает одиночка: Он вытащил из бокового кармана штык-нож и прицепил его на ремень, так, чтобы незаметно было под полой бушлата.
— Господи:— тихо ужаснулась Ника. — Ну не будем же мы:
— Не хотелось бы, конечно, — кивнул Эмиль. — Лучше без мокрого. Вот только альтернативы попадаются какие-то ублюдочные — тебе, я так понимаю, отнюдь не хочется натурой с шофёром расплачиваться?
— Да уж, — с чувством сказала Ника.
— Ну вот. Будем надеяться, обойдётся. Давайте-ка осмотримся:
Он перешёл улицу, встал в темноте, на пустыре, глядя на две панельных пятиэтажки. Вадим с Никой присоединились к нему. В домах горело больше половины окон, но большинство тщательно задёрнуты занавесками и дешёвенькими шторами. На втором этаже, справа, занавеска отдёрнута и кухня открыта для нескромных глаз — но там, превосходно видно, расположилось для позднего ужина немаленькое семейство, папаша с мамашею, дите раннего школьного возраста, да и девчонка-подросток временами появляется в поле зрения: Ещё одна незакрытая занавеска — мужик стоит спиной к окну и с кем-то энергично разговаривает, значит, он там не один.
— Смотри, — показала Ника. — Вон там только на кухне свет горит. И вон там.
— Это ещё не значит, что квартирки однокомнатные. Может и оказаться вторая комната, с окнами на ту сторону: Ну да ничего не поделаешь. Придётся эти два варианта отработать:
Они вошли в подъезд, поднялись на третий этаж. Эмиль что-то шептал Нике на ухо, она досадливо кивнула:
— Справлюсь как-нибудь:
Позвонила в дверь. И тут же Эмиль отдёрнул её за локоть, показал на лестницу, все трое тихонько побежали вниз — из квартиры моментально раздался столь мощный собачий лай, что сразу стало ясно: нечего и пытаться, зверюга там серьёзная: Наверху щёлкнул замок, дверь, судя по звуку, приоткрыли — но они уже вышли из подъезда, успев услышать:
— Опять хулиганите, шпана? Я вам:
— Пошли по второму адресочку, — распорядился Эмиль. — Надо же, и в такой глуши — баскервильские собаки:
Дверь второй облюбованной квартиры оказалась с глазком. Эмиль велел им
жестом встать на лестнице, пригладил волосы и позвонил, чуть отодвинувшись на середину площадки.
Дверь распахнулась почти сразу же. Вадим, естественно, не мог видеть хозяина, но тут же понял: снова что-то не сладилось. Эмиль не двинулся с места, вежливо спросил:
— Простите, Звягин Степан Николаевич здесь живёт?
— Нет такого, — пробасил невидимый Вадиму хозяин. — И не было сроду, дом-то какой нужен?
Судя по голосу, лишённому очень уж явных враждебности и хамства, Эмиль все же производил впечатление относительно приличного для этих мест субъекта.
— Пятьдесят пятый.
— А, так это пятьдесят третий. Пятьдесят пятый — следующий.
— Извините:
— Ничего, бывает:
Дверь захлопнулась. Эмиль зашагал вниз, и они заторопились следом. На улице он тихо объяснил:
— Облом. Здоровенный лоб в панталонах с милицейским кантиком, на вешалке сразу три форменных куртки, и голоса слышны. У них там мальчишник, надо полагать:
— И что теперь? — без подначки спросил Вадим.
Эмиль раздумывал. Решительно тряхнул головой:
— Откровенно говоря, очень уж ненадёжная лотерея — этак вот рыскать по
квартирам. Несерьёзно и чревато. У меня в запасе осталась одна-единственная светлая идея: садимся на лавочку и открываем охоту на алкашей. Согласно теории вероятности, шансы есть. Две пятиэтажки по шесть подъездов, воскресенье: Где-то да гулеванят, рано или поздно непременно кто-нибудь побежит к киоску догоняться. Закон природы. Не зря киоск здесь окопался.
— А если в квартире — человек несколько?
— Ну, несколько обычных алкашей — трудность преодолимая. Опять-таки, по
теории вероятности, не может в одном доме оказаться сразу две компании веселящихся ментов: Сядем на хвост и атакуем. Вероника, звезда моя, сможешь качественно изобразить дешёвую блядь, готовую отдаться за пару стаканов?
— Постараюсь, — серьёзно пообещала Ника. — Косметики бы и расчёску:
— Ничего, — Эмиль хозяйским жестом потрепал её по голове. — Ты и так выглядишь получше любой потасканной бичевки: Ага!
Но тревога оказалась ложной — поддавший мужичок, свернувший к киоску, взять бутылку взял, но тут же удалился с нею куда-то в темноту. Явно не абориген. Минут через десять остановился разбитый грузовичок, сидевший рядом с шофёром вылез, затарился парой бутылок, и грузовик укатил в темень.
Прошла компания хлипких тинейджеров, числом четверо. Один брякал на
невероятно расстроенной гитаре, и все они старательно орали, изображая предельную крутизну:
— Жульё Ванюшу знало, с почётом принимало, где только наш Ванюша не бывал:
Оглядели сидящую на лавочке троицу, особое внимание уделив Нике, но, сразу видно, нашли соотношение сил для себя невыгодным и убрались. Поблизости громыхнула дверь подъезда, но компания, целеустремлённо державшая курс на ларёк, состояла из двух мужчин и двух женщин. Многовато. Они минут пять торчали у слабо освещённой витринки, громко дискутируя, считая деньги, матерясь. Набрав охапку бутылок, вновь скрылись в подъезде.
— Вадик, проследи, куда пойдут, — быстро распорядился Эмиль. — Оставим, как запасной вариант — через пару часиков перепьются, поредеют ряды:
Вадим припустил в подъезд, отставая на один пролёт, поднялся на цыпочках
следом за шумной четвёркой. Запомнил дверь. Когда он вернулся, то, руководимый тем же звериным чутьём, страхом за свою шкуру, сделал вывод: очень похоже, меж спутниками только что произошёл обмен репликами. Очень уж деланно изображают безразличие, очень уж многозначительно умолкли при его приближении. А что они могли обсуждать, кроме как?
— Ника! — шёпотом бросил Эмиль. Очередной жаждущий, показавшийся из подъезда, был один-одинёшенек — нетвёрдая походка, тренировочные штаны и тапочки на босу ногу, грязная тельняшка под распахнутой курткой, лет сорока: Света из окон было достаточно, чтобы рассмотреть: как писали в старинных романах, физиономия отражает следы бурной неправедной жизни и предосудительных страстей, коим данный господин никогда не имел сил должным образом сопротивляться. Никак не похож на запившего милиционера, вообще человека, в трезвые периоды хоть что-то из себя представляющего, — плебей, совок, пробы негде ставить:
Ника встала со скамейки, пригладила волосы, вздохнула и направилась к «Принцессе». Мужичонка уже совал в окошко ворох мелких купюр. Ему тут же подали две бутылки.
До ларька было метров двадцать, и слышно прекрасно.
— Счастливые люди, — громко сказала Ника. — Винцо себе попивают:
Мужичонка остановился, уставился на неё. Очень похоже, мыслительный процесс пошёл, хоть и через пень-колоду:
— Что, подруга, выпить охота? — в конце концов сделал мужичок довольно логичное умозаключение.
— Ага, — сказала Ника. — С сожителем, понимаешь, поссорилась, морду ему
расцарапала, теперь и домой идти не хочется. Пошёл он на-хер, пьянь такая, — в морду лезет, что ни день, зато ночью толку ни на грош:
— А тебе что, нравится, чтоб ночью было весело? — уже с явной заинтересованностью спросил поддавший.
— Мне ж не сто лет, — сказала Ника. Она стояла спиной, но тут же стало ясно,
что эта реплика сопровождалась обольстительной улыбкой: мужичонка тут же выпятил грудь, как павлин:
— Эт-точно. Я б даже сказал, все при тебе: А ежели ко мне в гости? Я человек спокойный, не Чикатило какой-то:
— Ой, заманчиво:— протянула Ника тем самым блядским голосочком, от
которого у нормального мужика начинает потрескивать «молния» на брюках. — А твоя
как посмотрит?
— Я со свой два года как в разводе, — уже исполненный нешуточной надежды, сообщил мужичонка. — Дома никого нет и не будет, хата пустая, как районный бюджет. Решил вот расслабиться в одиночку, пока кран на ремонте, все равно к послезавтрему только починят. Без всяких собутыльничков, ну их нахер — на пол наблюют, без копейки потом останешься: Пойдём?
— Пойдём, — кивнула Ника.
— Но чтоб точно — покуролесить? Без балды?
— Не сомневайся, — ободрила Ника. — Природа требует, хоть волком вой, а ты вон какой видный, ну настоящий полковник:
Наконец появилась печальная Ника, пожала плечами:
— Полный провал. Одна толстенная выдра, вся в золоте, совсем было заинтересовалась, да напарница её отговорила, проблядь худая, хер ей в жопу: Матерки уже слетали у неё с розового язычка удивительно легко, без малейшего затруднения. Оказавшись в сточной канаве, принцессы, надо полагать, дичают ещё быстрее принцев, поскольку твеновский принц как-никак получил воспитание при королевском дворе — а шантарские принцессы все поголовно произошли из гущи народной, если по большому счёту:
— Говорит, фальшивые, — пожаловалась Ника. — Эксперт, тоже мне, вобла засраная:
— Послушайте, — сказал Вадим. — А может, у коменданта и впрямь баксы были фальшивые?
— Ерунда, — отмахнулся Эмиль. — Мало мы с тобой баксов в руках держали? Если и подделка, из той категории, которую на глаз не просечёшь и дешёвым детектором не выявишь.
— Откуда у них там детектор? — фыркнула Ника. — Эта вобла долго таращилась
на президента, потом посмотрела на свет, подумала и заявила: мол, сердце ей вещует, что денежки фальшивые. Вот и вся экспертиза. — Она с ненавистью оглянулась на огромное стеклянное окно, за которым виднелись сытые продавщицы. — Эмиль, а что, если проследить эту толстую стерву до подъезда, дать по голове и снять золотишко? Там на ней столько навешано: Уж полторы сотни нам кто-нибудь даст.
— Поздравляю, малыш. Криминализируешь-ся на глазах.
— Нет, серьёзно? Нужно же что-то делать. Скоро стемнеет, будем болтаться по улицам, как тень отца Гамлета:
— Погоди, — сказал Эмиль после некоторого раздумья. — Последняя попытка. Пойдём поищем киоски, про которые говорил бичик. Обиталище местных буржуев. Буржуины, конечно, с соломой в волосах, как выразился бы О. Генри, но в баксах должны понимать хоть чуточку:
Пока они болтались по близлежащим улочкам, почти совсем стемнело. Уличных фонарей здесь почти что и не было, парочка в самом центре, и все, а потому коммерческий киоск они отыскали как раз по иллюминации, на шантарский стандарт выглядевшей вовсе уж убого, но здесь, скорее всего, считавшейся последним достижением рынка: гирлянда цветных лампочек по периметру и подсвеченная стосвечовкой вывеска с надписью «Принцесса». Надпись была окружена изображениями героев диснеевских мультфильмов, вырезанными, скорее всего, из детских книжек. Вообще-то, и на окраинах Шантарска попадались схожие по убогости дизайнерские изыски. А представленный на витрине ассортимент и вовсе ничем особенным не отличался от классического набора, свойственного губернской столице: китайское печенье, неизвестно чья жвачка, малайзийские презервативы, «Баунти», «Марс», чипсы, шеренга дешёвого спиртного, несомненно, разливавшегося из одной бочки, несмотря на пестроту этикеток.
Эмиль пригладил волосы, насколько удалось, чуть подумав, застегнул бушлат доверху. Верхняя половина выглядела, в общем, удовлетворительно — армейский камуфляж нынче таскают все, кому не лень, а многодневная щетина давно превратилась в зачаточную бородку.
Он нагнулся к крохотному окошечку, единственному в киоске месту, свободному
от решёток. Деликатно постучал согнутым пальцем. Окошечко распахнулось изнутри, появилась молодая, насторожённая физиономия, не отмеченная особой сытостью, — то ли наёмный продавец, то ли начинающий бизнесмен, ещё не успевший отожрать ряшку.
— Понимаешь, браток, тут такое дело:— начал Эмиль вежливо. — Немного поиздержались, деньги нужны. Сто долларов возьмёшь за полцены? Двести рублей — и по рукам?
— Сам рисовал?
— Обижаешь. Настоящая сотня.
— Покажь.
Эмиль поднёс бумажку к окошечку. Оттуда показалась рука:
— Давай сюда.
После короткого колебания Эмиль все же расстался с помятым Беней
Франклином. Окошечко тут же захлопнулось. Они стояли, как на иголках. Наконец окошечко приоткрылось — именно чуточку приоткрылось, а не распахнулось — в щель донышком вперёд пролезла литровая бутылка какой-то светло-жёлтой гадости:
— Держи, бичара. Свободен.
— Эй, принцесса, что за шутки? — тихо, недобро поинтересовался Эмиль, ладонью затолкнул бутылку назад. — Мне твоя бормотуха не нужна, давай деньги.
— Какие тебе деньги?! — завопил изнутри нагло-испуганный голос. — За что тебе деньги? Нарисовал черт знает что — и суёшь?! Ладно, ещё пузырь добавлю и уматывай, пока менты не нагрянули. А то загребут тебя с этой липой, не отмоешься!
— Прекрасно, — сказал Эмиль, сдерживаясь из последних сил. — Если баксы фальшивые, отдавай обратно.
— Какие баксы? Какие баксы? Ты мне разве давал что-нибудь? Вали отсюда похорошему!
Оскалясь, Эмиль налёг было ладонью на узкое окошечко, попытался распахнуть, но изнутри, похоже, задвинули какой-то шпингалет. Раздался вопль:
— У меня тут кнопка, будешь ломиться, в три минуты приедет патруль! Ох, наплачешься:
— Деньги отдай, сука! — гаркнул Эмиль.
— Какие?
— Сто баксов!
— Откуда у тебя, бичева, баксы?! Вали отсюда по-хорошему, кому говорю! Бля буду, нажму кнопочку! Почки отобьют качественно!
Вадим ожидал взрыва, но Эмиль, яростно пнув металлическую боковину киоска, отошёл, не глядя на них, бросил:
— Пошли отсюда.
И зашагал прочь размашистыми шагами, ни на кого не глядя — болезненно переживал поражение, супермен: Отойдя к соседнему дому, плюхнулся на лавочку, зло закурил. Не поворачивая головы, сказал подсевшим Вадиму с Никой:
— Бесполезно. Из киоска его не выковыряешь голыми руками, а кнопка там и в самом деле могла оказаться. Отметелят сгоряча демократи-заторами, и слушать не станут:
— Что же теперь делать? — убито спросила Ника без всякой надежды на ответ, по тону чувствовалось.
— Надо же, как примитивно кинул, подонок:— поморщился Эмиль.-
Простенько и беспроигрышно: Ладно, слезами горю не поможешь. Я, признаться, окончательно озверел от полной нашей безысходности. Как ни крути, и в самом деле нет другого выхода. Выбрать квартирку, быстренько взять штурмом, хозяина повязать и пошарить по ящикам. Вот только как угадать, где тут проживает одиночка: Он вытащил из бокового кармана штык-нож и прицепил его на ремень, так, чтобы незаметно было под полой бушлата.
— Господи:— тихо ужаснулась Ника. — Ну не будем же мы:
— Не хотелось бы, конечно, — кивнул Эмиль. — Лучше без мокрого. Вот только альтернативы попадаются какие-то ублюдочные — тебе, я так понимаю, отнюдь не хочется натурой с шофёром расплачиваться?
— Да уж, — с чувством сказала Ника.
— Ну вот. Будем надеяться, обойдётся. Давайте-ка осмотримся:
Он перешёл улицу, встал в темноте, на пустыре, глядя на две панельных пятиэтажки. Вадим с Никой присоединились к нему. В домах горело больше половины окон, но большинство тщательно задёрнуты занавесками и дешёвенькими шторами. На втором этаже, справа, занавеска отдёрнута и кухня открыта для нескромных глаз — но там, превосходно видно, расположилось для позднего ужина немаленькое семейство, папаша с мамашею, дите раннего школьного возраста, да и девчонка-подросток временами появляется в поле зрения: Ещё одна незакрытая занавеска — мужик стоит спиной к окну и с кем-то энергично разговаривает, значит, он там не один.
— Смотри, — показала Ника. — Вон там только на кухне свет горит. И вон там.
— Это ещё не значит, что квартирки однокомнатные. Может и оказаться вторая комната, с окнами на ту сторону: Ну да ничего не поделаешь. Придётся эти два варианта отработать:
Они вошли в подъезд, поднялись на третий этаж. Эмиль что-то шептал Нике на ухо, она досадливо кивнула:
— Справлюсь как-нибудь:
Позвонила в дверь. И тут же Эмиль отдёрнул её за локоть, показал на лестницу, все трое тихонько побежали вниз — из квартиры моментально раздался столь мощный собачий лай, что сразу стало ясно: нечего и пытаться, зверюга там серьёзная: Наверху щёлкнул замок, дверь, судя по звуку, приоткрыли — но они уже вышли из подъезда, успев услышать:
— Опять хулиганите, шпана? Я вам:
— Пошли по второму адресочку, — распорядился Эмиль. — Надо же, и в такой глуши — баскервильские собаки:
Дверь второй облюбованной квартиры оказалась с глазком. Эмиль велел им
жестом встать на лестнице, пригладил волосы и позвонил, чуть отодвинувшись на середину площадки.
Дверь распахнулась почти сразу же. Вадим, естественно, не мог видеть хозяина, но тут же понял: снова что-то не сладилось. Эмиль не двинулся с места, вежливо спросил:
— Простите, Звягин Степан Николаевич здесь живёт?
— Нет такого, — пробасил невидимый Вадиму хозяин. — И не было сроду, дом-то какой нужен?
Судя по голосу, лишённому очень уж явных враждебности и хамства, Эмиль все же производил впечатление относительно приличного для этих мест субъекта.
— Пятьдесят пятый.
— А, так это пятьдесят третий. Пятьдесят пятый — следующий.
— Извините:
— Ничего, бывает:
Дверь захлопнулась. Эмиль зашагал вниз, и они заторопились следом. На улице он тихо объяснил:
— Облом. Здоровенный лоб в панталонах с милицейским кантиком, на вешалке сразу три форменных куртки, и голоса слышны. У них там мальчишник, надо полагать:
— И что теперь? — без подначки спросил Вадим.
Эмиль раздумывал. Решительно тряхнул головой:
— Откровенно говоря, очень уж ненадёжная лотерея — этак вот рыскать по
квартирам. Несерьёзно и чревато. У меня в запасе осталась одна-единственная светлая идея: садимся на лавочку и открываем охоту на алкашей. Согласно теории вероятности, шансы есть. Две пятиэтажки по шесть подъездов, воскресенье: Где-то да гулеванят, рано или поздно непременно кто-нибудь побежит к киоску догоняться. Закон природы. Не зря киоск здесь окопался.
— А если в квартире — человек несколько?
— Ну, несколько обычных алкашей — трудность преодолимая. Опять-таки, по
теории вероятности, не может в одном доме оказаться сразу две компании веселящихся ментов: Сядем на хвост и атакуем. Вероника, звезда моя, сможешь качественно изобразить дешёвую блядь, готовую отдаться за пару стаканов?
— Постараюсь, — серьёзно пообещала Ника. — Косметики бы и расчёску:
— Ничего, — Эмиль хозяйским жестом потрепал её по голове. — Ты и так выглядишь получше любой потасканной бичевки: Ага!
Но тревога оказалась ложной — поддавший мужичок, свернувший к киоску, взять бутылку взял, но тут же удалился с нею куда-то в темноту. Явно не абориген. Минут через десять остановился разбитый грузовичок, сидевший рядом с шофёром вылез, затарился парой бутылок, и грузовик укатил в темень.
Прошла компания хлипких тинейджеров, числом четверо. Один брякал на
невероятно расстроенной гитаре, и все они старательно орали, изображая предельную крутизну:
— Жульё Ванюшу знало, с почётом принимало, где только наш Ванюша не бывал:
Оглядели сидящую на лавочке троицу, особое внимание уделив Нике, но, сразу видно, нашли соотношение сил для себя невыгодным и убрались. Поблизости громыхнула дверь подъезда, но компания, целеустремлённо державшая курс на ларёк, состояла из двух мужчин и двух женщин. Многовато. Они минут пять торчали у слабо освещённой витринки, громко дискутируя, считая деньги, матерясь. Набрав охапку бутылок, вновь скрылись в подъезде.
— Вадик, проследи, куда пойдут, — быстро распорядился Эмиль. — Оставим, как запасной вариант — через пару часиков перепьются, поредеют ряды:
Вадим припустил в подъезд, отставая на один пролёт, поднялся на цыпочках
следом за шумной четвёркой. Запомнил дверь. Когда он вернулся, то, руководимый тем же звериным чутьём, страхом за свою шкуру, сделал вывод: очень похоже, меж спутниками только что произошёл обмен репликами. Очень уж деланно изображают безразличие, очень уж многозначительно умолкли при его приближении. А что они могли обсуждать, кроме как?
— Ника! — шёпотом бросил Эмиль. Очередной жаждущий, показавшийся из подъезда, был один-одинёшенек — нетвёрдая походка, тренировочные штаны и тапочки на босу ногу, грязная тельняшка под распахнутой курткой, лет сорока: Света из окон было достаточно, чтобы рассмотреть: как писали в старинных романах, физиономия отражает следы бурной неправедной жизни и предосудительных страстей, коим данный господин никогда не имел сил должным образом сопротивляться. Никак не похож на запившего милиционера, вообще человека, в трезвые периоды хоть что-то из себя представляющего, — плебей, совок, пробы негде ставить:
Ника встала со скамейки, пригладила волосы, вздохнула и направилась к «Принцессе». Мужичонка уже совал в окошко ворох мелких купюр. Ему тут же подали две бутылки.
До ларька было метров двадцать, и слышно прекрасно.
— Счастливые люди, — громко сказала Ника. — Винцо себе попивают:
Мужичонка остановился, уставился на неё. Очень похоже, мыслительный процесс пошёл, хоть и через пень-колоду:
— Что, подруга, выпить охота? — в конце концов сделал мужичок довольно логичное умозаключение.
— Ага, — сказала Ника. — С сожителем, понимаешь, поссорилась, морду ему
расцарапала, теперь и домой идти не хочется. Пошёл он на-хер, пьянь такая, — в морду лезет, что ни день, зато ночью толку ни на грош:
— А тебе что, нравится, чтоб ночью было весело? — уже с явной заинтересованностью спросил поддавший.
— Мне ж не сто лет, — сказала Ника. Она стояла спиной, но тут же стало ясно,
что эта реплика сопровождалась обольстительной улыбкой: мужичонка тут же выпятил грудь, как павлин:
— Эт-точно. Я б даже сказал, все при тебе: А ежели ко мне в гости? Я человек спокойный, не Чикатило какой-то:
— Ой, заманчиво:— протянула Ника тем самым блядским голосочком, от
которого у нормального мужика начинает потрескивать «молния» на брюках. — А твоя
как посмотрит?
— Я со свой два года как в разводе, — уже исполненный нешуточной надежды, сообщил мужичонка. — Дома никого нет и не будет, хата пустая, как районный бюджет. Решил вот расслабиться в одиночку, пока кран на ремонте, все равно к послезавтрему только починят. Без всяких собутыльничков, ну их нахер — на пол наблюют, без копейки потом останешься: Пойдём?
— Пойдём, — кивнула Ника.
— Но чтоб точно — покуролесить? Без балды?
— Не сомневайся, — ободрила Ника. — Природа требует, хоть волком вой, а ты вон какой видный, ну настоящий полковник:
Глава десятая
Апогей
Дав им отойти достаточно далеко, Эмиль сорвался с лавочки. Понёсся следом длинными, почти бесшумными шагами. Вадим едва поспевал за ним, охваченный мучительным возбуждением.
Вбежали в подъезд, тихонько притворив дверь, прислушались. Мужичонка, быстро поднимаясь по лестнице, бубнил:
— Ты не сомневайся, я человек приличный, да и ты, я смотрю, на вокзальную рвань не похожа:
— Я баба честная, хоть временами и находит:— кокетливо согласилась Ника.
— Стой, пришли:
Эмиль двинулся наверх, уже не скрываясь. Вадим кинулся следом. Ника стояла у двери слева, держа обе бутылки, а мужичонка прицеливался ключом в замочную скважину. Он ещё успел повернуть голову, равнодушно покоситься на них:
Эмиль ударил молниеносно и жестоко. Мужичонка без крика посунулся вперёд, вмазавшись физиономией в собственную дверь, стал сползать по ней. На лету выхватив у него ключи, Эмиль бросил через плечо:
— Поддержи!
Вадим подхватил бесчувственного человека под мышки. Дверь распахнулась, внутри было темно и тихо. В два счета нашарив выключатель, Эмиль бросился в квартиру, шёпотом приказав:
— Заноси! Дверь запри!
Двигаясь спиной вперёд, Вадим затащил хозяина в прихожую, положил на
грязный пол, старательно повернул ключ в замке. Ника прислонилась с закрытыми глазами к стене, обитой драными обоями, помотала головой.
Повсюду вспыхнул свет.
— Не соврал, никого, — сказал Эмиль, стоя посреди комнаты и оглядываясь. — И в той комнате тоже: Волоки его в дальнюю, осмотримся.
Ника вошла первой, устало опустилась в рассохшееся кресло, произведённое на свет ещё при Хрущёве. С третьей попытки сорвала пластмассовый колпачок и отхлебнула из горлышка, даже не поморщившись. Привычки светской дамы, судя по всему, оказались оттеснёнными в сторону новым житейским опытом. Вадим, пыхтя от натуги, проволок мимо неё мужика в дальнюю комнату. Оставшись там один, отстегнул клапан кармана и примерился, как в случае чего будет выхватывать наган. Вернулся в большую комнату. Эмиль перетряхивал содержимое старенького, облупившегося шкафа. Квартирка, в общем, была обставлена предельно убого — должно быть, бывшая жёнушка постаралась вывезти все мало-мальски ценное, но и не походила на притон, где регулярно веселится низкопробная пьянь. Этакая опрятная бедность нищего пролетария.
Включив мимоходом черно-белый старенький «Рекорд», Эмиль стал рыться в
серванте. Вадим уставился на экран, как на восьмое чудо света — отвык в последнее время от подобных достижений цивилизации. Изображение двоилось и троилось. Но все же можно было разобрать, что это суетится великий сыщик Коломбо, с видом полнейшего идиота и шута старательно загоняя кого-то в тщательно подготовленную ловушку.
Эмиль ненадолго вышел в дальнюю комнату, вскоре вернулся. Присел у накрытого клеёнкой стола, где красовался нехитрый натюрморт из пары пустых бутылок и скудной закуски. С усталым и отрешённым видом выпил из горлышка скверного портвейна, выбрал нетронутый кусочек селёдки,съел.
Странный у него был взгляд — незнакомый, ушедший в себя, определённо пугающий. Вадиму стало не по себе, он прямо-таки физически ощущал в воздухе напряжение, как перед грозой, — неуловимая, душная тяжесть воздуха, неописуемый словами гнёт:
Он ощутил себя словно бы отгороженным от окружающего мира. Он был
отдельно, весь мир — отдельно. Реакция организма на все пережитое или пресловутое предчувствие смерти?
Телевизор орал — зачем Эмиль сделал так громко? Почему у Ники откровенно испуганные глаза?
Не вынеся напряжения, Вадим вышел в другую комнату. Что-то тут было не так, что-то изменилось: Бог ты мой!
Голова лежащего была уже вывернута и_н_а_ч_е, совершенно не так, как это выглядело бы, окажись он просто бесчувственным, потерявшим сознание от мастерского удара. Когда Вадим его здесь оставил пару минут назад, все выглядело не так:
Без тени брезгливости он присел на корточки, потрогал голову лежащего.
Она послушно повернулась под подрагивавшими пальцами, так, словно
принадлежала кукле, словно никакого позвоночника и не было, а вместо него оказался тряпичный жгут.
Несчастный алкаш был мёртв. Ему сломали шейные позвонки, и сделать это мог один-единственный человек:
Вбежали в подъезд, тихонько притворив дверь, прислушались. Мужичонка, быстро поднимаясь по лестнице, бубнил:
— Ты не сомневайся, я человек приличный, да и ты, я смотрю, на вокзальную рвань не похожа:
— Я баба честная, хоть временами и находит:— кокетливо согласилась Ника.
— Стой, пришли:
Эмиль двинулся наверх, уже не скрываясь. Вадим кинулся следом. Ника стояла у двери слева, держа обе бутылки, а мужичонка прицеливался ключом в замочную скважину. Он ещё успел повернуть голову, равнодушно покоситься на них:
Эмиль ударил молниеносно и жестоко. Мужичонка без крика посунулся вперёд, вмазавшись физиономией в собственную дверь, стал сползать по ней. На лету выхватив у него ключи, Эмиль бросил через плечо:
— Поддержи!
Вадим подхватил бесчувственного человека под мышки. Дверь распахнулась, внутри было темно и тихо. В два счета нашарив выключатель, Эмиль бросился в квартиру, шёпотом приказав:
— Заноси! Дверь запри!
Двигаясь спиной вперёд, Вадим затащил хозяина в прихожую, положил на
грязный пол, старательно повернул ключ в замке. Ника прислонилась с закрытыми глазами к стене, обитой драными обоями, помотала головой.
Повсюду вспыхнул свет.
— Не соврал, никого, — сказал Эмиль, стоя посреди комнаты и оглядываясь. — И в той комнате тоже: Волоки его в дальнюю, осмотримся.
Ника вошла первой, устало опустилась в рассохшееся кресло, произведённое на свет ещё при Хрущёве. С третьей попытки сорвала пластмассовый колпачок и отхлебнула из горлышка, даже не поморщившись. Привычки светской дамы, судя по всему, оказались оттеснёнными в сторону новым житейским опытом. Вадим, пыхтя от натуги, проволок мимо неё мужика в дальнюю комнату. Оставшись там один, отстегнул клапан кармана и примерился, как в случае чего будет выхватывать наган. Вернулся в большую комнату. Эмиль перетряхивал содержимое старенького, облупившегося шкафа. Квартирка, в общем, была обставлена предельно убого — должно быть, бывшая жёнушка постаралась вывезти все мало-мальски ценное, но и не походила на притон, где регулярно веселится низкопробная пьянь. Этакая опрятная бедность нищего пролетария.
Включив мимоходом черно-белый старенький «Рекорд», Эмиль стал рыться в
серванте. Вадим уставился на экран, как на восьмое чудо света — отвык в последнее время от подобных достижений цивилизации. Изображение двоилось и троилось. Но все же можно было разобрать, что это суетится великий сыщик Коломбо, с видом полнейшего идиота и шута старательно загоняя кого-то в тщательно подготовленную ловушку.
Эмиль ненадолго вышел в дальнюю комнату, вскоре вернулся. Присел у накрытого клеёнкой стола, где красовался нехитрый натюрморт из пары пустых бутылок и скудной закуски. С усталым и отрешённым видом выпил из горлышка скверного портвейна, выбрал нетронутый кусочек селёдки,съел.
Странный у него был взгляд — незнакомый, ушедший в себя, определённо пугающий. Вадиму стало не по себе, он прямо-таки физически ощущал в воздухе напряжение, как перед грозой, — неуловимая, душная тяжесть воздуха, неописуемый словами гнёт:
Он ощутил себя словно бы отгороженным от окружающего мира. Он был
отдельно, весь мир — отдельно. Реакция организма на все пережитое или пресловутое предчувствие смерти?
Телевизор орал — зачем Эмиль сделал так громко? Почему у Ники откровенно испуганные глаза?
Не вынеся напряжения, Вадим вышел в другую комнату. Что-то тут было не так, что-то изменилось: Бог ты мой!
Голова лежащего была уже вывернута и_н_а_ч_е, совершенно не так, как это выглядело бы, окажись он просто бесчувственным, потерявшим сознание от мастерского удара. Когда Вадим его здесь оставил пару минут назад, все выглядело не так:
Без тени брезгливости он присел на корточки, потрогал голову лежащего.
Она послушно повернулась под подрагивавшими пальцами, так, словно
принадлежала кукле, словно никакого позвоночника и не было, а вместо него оказался тряпичный жгут.
Несчастный алкаш был мёртв. Ему сломали шейные позвонки, и сделать это мог один-единственный человек: