Денисова Ольга. Придорожная трава

   Залесский недолго размышлял о своем отношении к плотнику – утром, как это обычно и бывает, все его беспочвенные подозрения рассеялись. Зато появилась очень важная и продуктивная мысль: если с плотником поссориться, кто будет рубить дома, которые являются главным козырем при продаже участков?
   Стоило посмотреть правде в глаза – никакой плотник, будь он семи пядей во лбу, не может повлиять на продажу участков. Здесь произошла какая-то странная ошибка, и произошла, скорей всего, еще на стадии проектирования и привлечения инвестиций. Что он мог сделать не так? Чего не предусмотрел? Никто из клиентов не назвал по-настоящему веской причины отказа от покупки, но эта причина была, наверняка была. Ее не могло не быть. Может, он просчитался, и элитная застройка в такой близости от дачного поселка не вызывает у состоятельных людей интереса? Или их волнует удаленность от города?
   Ведь все остальное сделано безупречно. Чудесное место, с первого взгляда вызывающее восхищение, густой лес, широкая глубокая река – гораздо лучше, чем мелкий и грязный залив и ничуть не хуже озер на севере области. И всего в двух шагах от участков.
   Залесскому казалось, что лучшего проекта он еще ни разу не создавал, он возился с ним, как с любимым детищем, два года остальные дела спихивал на подчиненных, самостоятельно контролируя проблемы долины. Он был уверен в успехе, он ни секунды не сомневался в том, что продаст все участки за месяц, максимум – за полтора. Но прошло уже два месяца с начала первых просмотров, а ни одной сделки еще не состоялось. В начале апреля, когда вокруг лежал снег, это можно было объяснить, но в мае, когда долина имеет наиболее «товарный» вид?
   Детская обида мучила Залесского, он пока не размышлял всерьез о том, как будет объясняться с инвесторами (хотя подумать об этом стоило, и немедленно), ему было жаль, что его великолепно осуществленный замысел никто не оценил по достоинству. Никто не хочет жить здесь, в то время как ни в один проект он не вкладывал столько фантазии, труда и любви. И денег.
 
   Алексей два дня был мрачнее тучи, и Ника, как бы спокойно рядом с ним себя не чувствовала, еле дождалась вечера вторника, когда он, наконец, уехал.
   На ее подозрения в адрес плотника он только посмеялся, чем задел ее глубоко и больно. Он сказал, что плотник просто слегка не в себе, он проверил его прошлое и не обнаружил там никаких темных пятен. Обычный неудачник, которого уволили с завода турбинных лопаток по сокращению штатов, после чего он и начал шабашить. Квартиру при разводе оставил жене, поэтому угла своего не имеет, прописан у родителей в Лодейном поле. Зарабатывает хорошо, но кормит бывшую жену с ребенком и родителей-пенсионеров. Никаких крупных трат, кроме покупки избушки, за последние пару лет он не совершал. И вообще, не похоже, что он тратит больше, чем зарабатывает. Так что подозрения в его адрес – это несерьезно. Чудак, неудачник, упрямец, но никак не преступник. Конечно, надо будет проверить все самым тщательным образом, но, по всей видимости, он действительно не имеет отношения к несчастным случаям, избушку не хочет продавать из упрямства, а советы покупателям дает, потому что на полном серьезе верит в то, что здесь нельзя жить.
   – Но он ведет себя по-хамски, – возразила Ника, – неужели я должна терпеть его отвратительные выходки, и ты ничего не можешь с этим сделать?
   – Милая моя, у него есть одно достоинство, с которым я вынужден считаться. У него золотые руки, и к этим рукам приставлена золотая голова. Ты видела, как покупатели реагируют на наш дом? Да каждый второй тут же начинает мечтать о таком же! И если я выгоню его, никто мне таких домов рубить не будет, уверяю тебя. Он может себе позволить некоторую… фамильярность, потому что знает себе цену, только и всего.
   – Но он не хочет продавать свою отвратительную избушку, которая торчит тут, как бельмо на глазу! – поморщилась Ника.
   – Я думаю, он, в конце концов, согласится. Поломается, и согласится. В случае чего, можно его слегка пугнуть. Но, надеюсь, до этого не дойдет. Он-то работу себе найдет, а вот где я найду такого плотника?
   – Можно подумать, он один такой, – фыркнула Ника.
   – Наверное, не один, но ты попробуй, поищи такого же. Так что обострять с ним отношения без нужды нам не стоит, поверь мне.
   – Да? Если он и дальше будет соваться к нашим покупателям со своими советами, тебе плотники просто не понадобятся! Неужели тебе не очевидно, он же срывает нам сделки!
   – Ну, не надо утрировать. Я, если честно, не понимаю, почему никто не покупает участков, и меня это сильно беспокоит, но не думаешь же ты, что слова какого-то плотника наши клиенты могут принимать всерьез?
   – А почему нет?
   – Потому что это в большинстве своем неглупые люди, которые не верят в ту чушь, которую он городит. И оставь эту тему, я не хочу это обсуждать. То, что ты говоришь – несерьезно.
   Ника была просто в бешенстве. Ну почему Алексей не замечает очевидных вещей? Ведь все же один к одному указывает на то, что именно плотник – причина их несчастий. Конечно, она не стала рассказывать мужу о своих ночных видениях, чего доброго, он примет ее за сумасшедшую и отправит лечиться. И доказать ему, что кто-то нарочно разыгрывает ее, устраивая инсценировки, ей не удастся. Тем более сам он спит совершенно спокойно, и призраки с зелеными фонариками его не посещают. Ну еще бы! Если бы призраки были настоящими, они бы не выбирали, к кому являться по ночам. А вот если это задумал человек, то он никогда не придет к сильному уравновешенному мужчине, он будет пугать ее, слабую женщину!
   Мрачное же настроение мужа объяснялось тем, что он никак не мог понять причин, по которым ни одного участка до сих пор не было продано. И почему-то советы плотника он в качестве объяснения принимать отказывался!
   Не успел Алексей избавить Нику от своего присутствия, как на нее свалилось новое несчастье – вечером в воскресенье Надежда Васильевна решила излить ей соображения по поводу жизни в долине. И это накануне приезда детей!
   Ника, не ожидая ничего плохого, села пить кофе в кухне, не дождавшись, пока домработница закончит прибираться и мыть посуду.
   – Верочка, ты не подумай ничего про меня, но я должна тебе рассказать. Не спится мне здесь, ни одной ночи еще спокойно не спала. Сначала Коля мой, покойник, приходил. Сядет в ногах, сидит и смотрит. Жалостно так смотрит, и молчит. Я уж думала – за мной пришел, да рано вроде. Не болею, своими ногами хожу, с чего это мне помирать-то? А он три ночи молчал, а на четвертую и говорит, тихо так: уезжай, говорит, отсюда, Надюша, не место здесь для нормальных людей.
   Ника скривилась еще в начале ее тирады, под конец же еле сдержалась, чтобы не оборвать домработницу. Она совершенно не собиралась выслушивать эту чушь, тем более давно дала понять Надежде Васильевне, что ей не нравятся разговоры об этом. Видите ли, убитый на пороге кот – очень нехорошая примета, и жизни теперь в доме не будет.
   – Но это еще полбеды, – продолжала та, воодушевленная тем, что ее не перебивают, – сны мне снятся – просто жуть, но и это я бы пережила. А тут, только я в постель укладываюсь и свет гашу, приходит ко мне девка, синяя, худущая, как скелет, в саван одетая, и шипит: убирайся отсюда, убирайся, а то задушу. Три раза приходила. Я как вижу ее – у меня душа в пятки. Руки трясутся, перекреститься сил не хватает. Я уж и «отче наш» на ночь читала, и в церковь сходила, Коле свечку заупокойную поставила, а она все равно приходит. Руки тянет длиннющие, и зубом клацает. Надо бы лампадку к моей иконочке купить, может, ее лампадка испугает?
   Ника, с каждым словом, мрачнела все сильней, но Надежда Васильевна как будто и не замечала ее реакции, слово за слово продолжая свое повествование. И Ника, в итоге, не выдержала:
   – Надежда Васильевна! Что вы такое несете? Вы в своем уме? Какая лампадка, какая девка? Если у вас видения – вам не в церковь надо ходить, а лечиться у психиатра. А если вам плохие сны сняться – пейте снотворное.
   Но домработница не растерялась:
   – Ты не думай, что я с ума сошла, я пока в своем уме. Я бы тебе никогда этого рассказывать не стала, если бы девочки завтра не должны были приехать. Не нужно деток сюда привозить, не место им здесь. Я старая, мне-то хуже не будет. А детишкам такое явится? На всю жизнь заиками останутся.
   Ника вскочила, нечаянно толкнув стол и расплескав кофе:
   – Что вы чушь городите? Еще не хватало, чтобы я слушала бред выжившей из ума старухи! Кто мне говорил, что детям надо жить на воздухе? Что вы такое придумали? Мало мне слухов, которые в городе об участках ходят, мало этого ненормального, который клиентам лапшу на уши вешает, так и вы туда же? Может и вы этого сумасшедшего плотника наслушались, а?
   – Какого плотника? Илюшу? Так вовсе он не сумасшедший, а очень порядочный молодой человек. И мальчик у него такой хороший, вежливый и умненький. И он все правильно говорит, разве нет?
   Этого Ника вытерпеть не могла, срываясь на отвратительный крик и топая ногами:
   – Чтобы я никогда больше ничего об этом не слышала! Ни про плотника, ни про привидений, ни про плохое место! Вы слышали? Никогда!
   Надежда Васильевна испугалась и попятилась назад, пока не уперлась спиной в холодильник.
   – Только попробуйте кому-нибудь об этом рассказать! – продолжила орать Ника, – не смейте распускать эти гнусные сплетни!
   Она еще раз топнула ногой и вылетела из кухни, дрожа от негодования, но пока бежала по лестнице к себе в спальню, гнев ее сменился отчаяньем, и она упала на кровать, сотрясаясь от рыданий и размазывая слезы по лицу. Кто-то поставил своей целью выжить ее отсюда, кто-то запугал ее до истерик и нервных срывов, да еще и травит глупую суеверную домработницу! И Алексей ничего не пытается предпринять и не верит ни одному ее слову!
   Ника плакала долго и горько, выливая в подушку накопившееся напряжение последних дней. Когда же сил для слез не осталось, она сама не заметила, как задремала, прикрыв плечи мохнатым пледом.
   Разбудил ее странный звук за дверью – ей показалось, будто собака гложет кость на пороге ее комнаты. Свет в комнате не горел, хотя она отлично помнила, что не гасила его перед тем, как заснуть. Может быть, Надежда Васильевна, напуганная ночными кошмарами, впустила азиатов в дом? Верилось в это с трудом, домработница боялась собак, похоже, куда как сильней, чем привидений. Или она не заперла входную дверь, и собаки пробрались в дом сами?
   Но тут Ника вспомнила, что перед сном не выпускала их из вольера. Она не собиралась ложиться спать, и если бы не дурацкие рассказы Надежды Васильевны, то еще как минимум пару часов оставалась бы на ногах.
   А вдруг это не собака?
   Эта мысль заставила ее похолодеть и вцепиться пальцами в край пледа. Что это? Сон? Она ущипнула себя за руку как можно сильней и чуть не застонала от боли. А если не сон, то что делать? Может быть, надо встать и посмотреть, что это за звук? Право, ведь не верит же она всерьез в то, что за дверью прячется кровожадное чудовище! И если снова кто-то ее разыгрывает, это отличный способ поймать его с поличным.
   Почему-то эта идея не показалась ей интересной. Она повернулась на спину, немного приподнялась, опираясь головой на спинку кровати, и подтянула плед к подбородку. Только в фильмах ужасов глупые герои отправляются проверить, что прячется от них в темноте. Конечно, здравый смысл не отказал Нике, но страх, сковавший тело страх, не дал ей двинуться с места.
   Звук никуда не исчез, а стал только громче и отчетливей. Скрежет зубов и стук кости о паркет сопровождался чавканьем и довольным утробным ворчанием. Кто это может быть, если не Азат? Айша не ворчит, когда гложет кости. Но кто выпустил их из вольера? Надежда Васильевна ни за что не сделает этого.
   Ника хотела позвать собаку, но горло перехватил спазм, и она так и не решилась выдавить из себя ни звука. Что ж, если кто-то хотел ее напугать, ему это удалось. Как же она устала бояться! Как ей все это надоело! Ну почему, почему! За что? Из глаз потекли беззвучные слезы. Кто-то обязательно ответит за это. Она найдет способ защитить себя и свой дом от маньяка, затеявшего выжить их из дому. Конечно, пока в доме ночевал Алексей, никто ее не тревожил. Он дождался, пока она останется одна, чтобы она не смогла позвать на помощь. Неужели так и сидеть до утра, плакать от страха и ничего не предпринять? Ведь должен же быть какой-то выход из этой ситуации.
   Надо набраться смелости, встать и посмотреть, что там происходит. Ничего страшного там быть не может. Ника представила, как она встает и решительно направляется к двери. Распахивает ее и видит…
   Нет, лучше не думать о том, что она может там увидеть. Иначе ей никогда не хватит духу подняться и выйти за дверь. Или наоборот? Лучше представить себе что-нибудь очень страшное, самое страшное, что только можно себе вообразить, и тогда реальность – даже если кто-то задумал напугать ее кошмарным маскарадом – не покажется такой ужасной. И вот тогда она посмотрит, кто это и спросит у него напрямую, зачем ему это надо.
   Она еще раз сосредоточилась на том, как поднимется с постели и распахнет дверь. Но вместо человека в маске фантазия подсунула ей образ отвратительной горгульи с человеческими руками и собачьим телом и головой. Нет… Она никогда не решится…
   Оттого, что ей не хватает сил перебороть свой страх, слезы потекли еще сильней, но она боялась настолько, что не посмела всхлипнуть.
   Горгулий в природе не существует! Это глупые выдумки.
   Ника попробовала собраться с силами еще раз. А потом еще. Она мысленно проделала этот короткий путь в темноте раз двадцать, но как только наставал момент для решительных действий, тело отказывалось подчиняться ей. Ну не сидеть же так до рассвета!
   Надо сосчитать до десяти, перестать плакать и идти.
   Она сосчитала до десяти. Потом до двадцати, а на тридцати расплакалась снова. Надо взять себя в руки! Неужели это так трудно? Неужели она настолько беспомощна? Хватит считать, надо просто вставать и идти. Ника решительно откинула плед, но тут же замерла и натянула его обратно на подбородок. Это невозможно страшно! Это настолько страшно, что у нее стучат зубы.
   Ну нет, она не позволит запугать себя до потери здравого смысла! Она сейчас же встанет, и поймает за руку того, кто устроил это представление! И тогда ему мало не покажется, он увидит, что такое разъяренная тигрица. Тигрица, а не кролик, трясущийся в своей норе.
   Ника села на постели, опустив ноги на пол, нащупала мягкие меховые тапочки, встала и на цыпочках двинулась к двери – теперь главное не спугнуть того, кто притаился в коридоре. И надо бы взять в руки что-нибудь тяжелое. Хоть бы и фен, лежащий на зеркале. Она подхватила его за провод, который накрутила на руку. Если такую штуку обрушить кому-нибудь на голову, не так уж получится слабо. Только бы не остановится! Только бы не испугаться снова!
   Она замерла у выхода из комнаты и прислушалась, придвинув ухо к косяку. Да это наверняка Азат! Кто еще может глодать кость с таким упоением и аппетитом? Ника на всякий случай покрепче сжала в руке провод от фена и рывком распахнула дверь.
   За дверью было пусто и тихо…
   Ни собак, ни горгулий. Никто не глодал костей у нее на пороге. Ника обмерла и попятилась. Тишина, звенящая, надменная и неподвижная, обложила ее со всех сторон, заталкивая обратно в комнату. Она поспешно захлопнула дверь и закрыла ее на задвижку. И придвинула к ней массивную тумбочку, стоящую перед зеркалом. Ей не пришло в голову, что можно зажечь свет, Ника бросилась на кровать, забилась под одеяло, зажав уши подушкой, и замерла, боясь шевельнуться. Сколько времени она пролежала так, не двигаясь и еле дыша, сказать ей было трудно. И только когда солнце поднялось над лесом и пение птиц разогнало обволакивающую тишину, она, наконец, забылась тревожным и зыбким сном.
 
   Ника едва не опоздала к прибытию самолета и гнала машину с непозволительной скоростью. Конечно, девочки бы не растерялись, они были приучены к самостоятельности, но все равно, заставлять их ждать ее в аэропорту не стоило. Она вбежала в зал для встречающих в ту секунду, когда ее близняшки показались на его пороге с противоположной стороны.
   – Мама! – хором крикнули они, оглядевшись, сияя радостными улыбками.
   Ника старалась воспитывать их сдержанными в проявлении чувств, как подобает женщинам высокого социального положения, девчонки же, напротив, росли шумными, эмоциональными и искренними. Но на этот раз она и сама не удержалась, кинувшись им навстречу – за пять месяцев разлуки она столько раз представляла эту встречу, которая оказалась куда как более волнующей и счастливой.
   – Марта! Майя! – Ника прижала к себе дочерей, целуя их белые головки.
   Девочки вытянулись с зимы, но в них еще не появилась подростковая угловатость, и сохранилось детское очарование. Длинными чуть нескладными ножками и широко распахнутыми глазами они напоминали оленят, с любопытством глядящих на мир. Они унаследовали от Ники то, что она называла «породой» – в них уже проглядывали будущие совершенные пропорции, правильные черты лица, оленья грация движений. И от отца им досталось самое лучшее, что в нем для этого нашлось – легкие светлые волосы, которые вились, впрочем, так же как у матери.
   Ника прекрасно знала, что никто не может различить ее девочек, окружающим они всегда казались абсолютно одинаковыми. Она же с самого их рождения знала, кто из них кто. Это было трудно объяснить, сколько у нее не спрашивали, по каким приметам она их различает. У Марты слегка другой взгляд, быстрый и короткий. Она смелей и напористей Майи, наверное, потому что старше ее на несколько минут. И губы Майи сложены совсем не так, мягче и круглей. Неуловимая для посторонних разница всегда бросалась Нике в глаза. Алексей же научился различать детей не сразу, но и он имел свои особые приметы, более простые и понятные мужскому глазу.
   Алексей обожал дочерей. Отношение его к Нике всегда было ровным и спокойным, он, скорей, ценил ее как дорогую и красивую вещь, украшение его жизни, что, впрочем, нисколько не мешало ему уважать ее и прислушиваться к ее мнению. Дети же превращали довольно равнодушного и эгоистичного Алексея в пылкого и трепетного папашу, готового исполнять любые прихоти своих очаровательных дочурок. Ника скучала, играя с детьми, и делала это, скорей, в воспитательных целях, Алексей же готов был возиться с ними до бесконечности. Может, поэтому среди их игрушек чаще обнаруживались радиоуправляемые машинки, железная дорога, роботы-трансформеры и конструкторы, чем куклы.
   Ника прикладывала множество усилий к тому, чтобы дети не выросли избалованными и капризными, Алексей же не видел в этом ничего дурного, чем невероятно ее раздражал. Однако, жаловаться ей было не на что – девочки росли мягкими и покладистыми, несмотря на проказы и природную живость. И воспитатели из частной школы обычно хвалили их и восхищались их способностями, о чем регулярно писали родителям. Алексея эти письма приводили в восторг, Ника же рассматривала их скептически – безусловно, в хороших школах принято радовать родителей успехами детей и своими силами справляться с возникающими проблемами.
   Всю дорогу до долины близняшки наперебой рассказывали ей о школе, учителях и одноклассниках, и Ника слушала их вполуха, тем более ее комментариев они не требовали, а ей это было не слишком интересно. Вот вечером приедет Алексей и выслушает их внимательно и с интересом. Ника же просто радовалась их щебету, солнечной дороге и чувствовала, как приподнятое настроение детей передается ей самой. Ночные кошмары показались ей наваждением, странной фантазией, не заслуживающей серьезного внимания.
 
   Десять дней пролетели незаметно. Илья закончил сруб большого дома, а на баню леса не подвезли, поэтому у них с Мишкой образовалась масса свободного времени.
   На второй день после приезда Сережки ему позвонила Лара. Они завтракали, а она так кричала в трубку, что Илье все было слышно.
   – Сережа, ты где? Почему ты не у бабушки?
   – Я у папы. Мы решили, что я могу и здесь пожить.
   – Как? Почему? Немедленно дай трубку отцу!
   Илья втянул голову в плечи – этого следовало ожидать. Сережка протянул ему мобильный и он нехотя ответил:
   – Да.
   – Тебе не стыдно? Ты же обещал! Зачем ты потащил ребенка в свою ужасную бытовку? Где он там спит? Как он будет питаться?
   – Лара, все будет хорошо. У меня не бытовка, а избушка. У нас чисто, воздух свежий, речка через дорогу. И готовлю я каждый день.
   – Что ты там готовишь? Бутерброды и макароны с сосисками? Ты испортишь ребенку желудок! Детям каждый день надо есть суп, ты готовишь ему супы?
   – Клянусь, я каждый день буду готовить супы… – Илья был готов пообещать все, что угодно.
   – Да? Из пакетика? Или из бульонных кубиков?
   – А из чего надо?
   Лара шумно вздохнула.
   – Немедленно вези его к бабушке! Там за ним будут нормально присматривать.
   – Не повезу. Когда вернешься, можешь попробовать лишить меня родительских прав. А сейчас – не повезу.
   – С тобой бесполезно разговаривать!
   Она отсоединилась, но через минуту позвонила снова, уже на телефон Ильи.
   – Илья, я очень тебя прошу – не надо мотать мне нервы, мне и так тяжело. Пожалуйста, отвези Сережку к родителям. Ну зачем тебе такая обуза? Ты же работаешь, ты не можешь много времени с ним проводить, ребенок будет предоставлен сам себе. А если он утонет в твоей речке? А если его в лесу змея укусит? Если речка через дорогу, значит, там машины ходят?
   – Да, ходят. Два раза в день – одна утром, другая вечером. Лара, не выдумывай. Мальчику тут хорошо, и я никуда его не повезу, пока он сам не попросит.
   – Я все поняла. Ты всегда думаешь только о себе, на остальных тебе наплевать. Если бы я могла, я бы немедленно вернулась.
   – Лара, успокойся. Не надо делать трагедии из того, что ребенок немного поживет с отцом, а не с бабушкой и дедушкой. Ну какая тебе разница?
   – Разница очень большая. Ты безответственно относишься к ребенку, ты…
   – И в чем заключается моя безответственность? – устало спросил Илья.
   – Как будто ты не знаешь. Все. Я не могу больше говорить, очень дорого.
   – Я положу тебе денег на счет. Лучше скажи, как мама?
   – Плохо, очень плохо! Все, пока, я буду звонить Сережке. Теперь мне придется звонить каждый день, потому что я буду волноваться!
   – Звони.
   Она нажала на отбой, не попрощавшись.
   Илья пожал плечами и подмигнул Сережке.
   – Мама разрешила? – спросил парень.
   – Не-а, – хмыкнул Илья, – но можем же мы иногда ее не слушаться?
   По крайней мере, больше она Илье не звонила, а Сережка болтал с матерью спокойно – наверное, ей пришлось смириться с их выходкой.
   Вероника не вняла предупреждениям – через три дня после приезда Сережки привезла в Долину детей. Это были совершенно одинаковые очаровательные девочки лет девяти-десяти – беленькие, шаловливые хохотушки. Больше всего Илью поразило то, что они говорили хором. Не всегда, конечно, но очень часто, задавая вопрос, он получал неодносложный хоровой ответ. Однажды он спросил, умеют ли они ездить на велосипеде, и услышал сказанное в один голос:
   – Мы умеем, но велосипеды нам папа привезет только в субботу.
   Сережка немедленно взял их под свое покровительство. Во-первых, дети поблизости не жили, а ему хотелось с кем-то играть, а во-вторых, девчонки по части проказ дали бы фору любому мальчишке. Сережка был, конечно, старше, поэтому посматривал на них сверху вниз, а кроме того считал себя мужчиной, что давало ему дополнительные преимущества.
   До поры до времени в избушку они не входили – боялись. И считали Сережку отважным только потому, что он там живет. Но однажды ливень застал их играющими на дороге – Сережка увлеченно что-то рисовал девчонкам на асфальте углем. Он вообще отлично рисовал, хотя никогда этому не учился. Спасаясь от сплошной стены дождя, все трое с визгом ввалились в столовую, где Илья сидел у окна с книжкой.
   – Ой, – в один голос сказали девчонки и попятились к выходу.
   – Да не бойтесь, – успокоил их Сережка, – ничего же страшного нет. Садитесь, сейчас я чаю сделаю. У нас конфеты есть и торт вафельный.
   С тех пор, как Мишка бросил пить, шоколадные конфеты водились в избушке в изобилии и составляли единственное счастье в его трезвой жизни.
   Девчонки помялись у входа, но любопытство пересилило страх и они потихоньку, по стеночке, пробрались к столу и синхронно сели на краешек лавки. Сережка как заправский хозяин включил чайник и сполоснул три железные кружки.
   – Ой, какие домики! – закричали близняшки, и обе показали пальцем на полку, где стояли модели домов.
   – Это мой папа делает. Красиво, правда?
   Они кивнули одновременно.
   – А можно посмотреть? – спросила та, которая сидела ближе к Илье.
   – Сломаете, – фыркнул Сережка.
   – Не жадничай, – вмешался Илья, – конечно, можно. Сейчас, я сниму. Вам все сразу или по одному?
   Девочки переглянулись, но так и не решили этого вопроса. Илья поставил на стол с десяток домиков и подумал, что им пока хватит. Вначале они не рискнули потрогать их руками, только рассматривали открыв рот, пока та, что была посмелей, не ткнула пальцем в одну из моделей:
   – Смотри, а тут гараж, и еще маленький домик. Это для гостей? – она подняла большущие глаза на Илью.