Денисова Ольга. Придорожная трава

   – Никусь, не кричи. Я приеду и все улажу, подожди еще несколько дней.
   – Я не могу ждать несколько дней! – рявкнула она и швырнула мобильный в приоткрытое окно. Он шлепнулся на асфальт и разлетелся на две половинки. Ну и пусть!
   Большая комната? В центре? Это потрясающе! Приличные соседи? Да это просто… просто…
   Ника разрыдалась, упав лицом на руль. Глаза, и без того опухшие и разъеденные слезами, зажгло еще сильней. Нет. Это невозможно, это происходит не с ней! Даже если через неделю Алексей привезет деньги, они уйдут его кредиторам, которые по ошибке называют себя инвесторами! И что им останется? Этот кошмарный дом, который нельзя даже продать? И большая комната в центре, с хорошими соседями? И что будет с детьми? Алексей вообще представляет себе, как из роскошного особняка девочки переедут в коммуналку? И как после закрытой элитной школы в Англии придут в районную школу? Да они за один месяц получат такую психологическую травму, которая переломает им всю будущую жизнь!
   Ника случайно надавила на клаксон, «Рено» взвыл, и она в испуге отдернула руки от руля. Ну, нет! Хватит рыдать! Она достаточно сегодня наплакалась на плече у плотника. Спасибо ему, конечно, но больше она в его поддержке не нуждается. Надо немедленно уезжать отсюда, надо быть просто ненормальной, чтобы задержаться тут еще на одну ночь, а время явно близиться к вечеру.
   Ни в какую коммуналку она, разумеется, не поедет. Она еще не сошла с ума! Да и адрес ей неизвестен, и выяснять его она не станет. Ника вышла из машины и подобрала выброшенный со злости телефон – он ей может пригодиться. Интересно, до которого часа работает большой поселковый универмаг? Может быть, они успеют?
   Ника выехала из ворот и подрулила к рекламному щиту. Она еще вернется.
   – Марта, Майя! Садитесь в машину немедленно! Мы уезжаем! – крикнула она девчонкам, сидящим на крылечке избушки вместе с Сережкой.
   К машине подбежала Айша и преданно заглянула в глаза сквозь стекло. Ну вот, Ника чуть не забыла про собаку! Нет, она не оставит ее здесь. Ника вышла из машины и усадила зверюгу на переднее сидение. Им недолго ехать, пусть девочки едут вдвоем на заднем.
   Они прощались с Сережкой. Нет, Ника не сможет попрощаться с плотником. С Ильей. Это выше ее сил. Она посигналила, девчонки оторвались от своего товарища и бегом бросились к машине.
   Все. Прочь отсюда, прочь!
   Выезжая на дорогу, она увидела в зеркальце заднего вида, что Илья вышел на крыльцо, и машет ей рукой. И лицо у него печальное, как будто он не мечтал всю жизнь о ее отъезде!
   Когда они подъехали к универмагу, Ника едва успела схватиться за ручку двери, которую девушка в униформе собиралась захлопнуть у нее перед носом.
   – Я хочу купить у вас очень дорогую вещь, но она нужна мне срочно, – Ника с силой потянула дверь на себя. Она еще в воскресенье присмотрела серебряный столовый набор. Пятьсот долларов – не деньги, ни бедней, ни богаче они ее не сделают.
   – Мне без разницы, – равнодушно пожала плечами девица, – мы закрываемся.
   Ника порылась в кошельке и сунула ей сторублевую купюру. Девица снова пожала плечами и пропустила ее внутрь.
   Завладев набором из четырех серебряных предметов, Ника удовлетворенно вернулась к машине. Теперь спешить некуда.
   – Мам, мы едем в город?
   – Нет, мы едем в гости. На три дня.
   – А к кому?
   – К одной бабушке. Надеюсь, она не откажется нас принять.
   Ника завела мотор – ведунья единственный человек в поселке, с которым она знакома, кроме, конечно, секретарши из приемной администрации.
   Старуха открыла дверь, когда они всем табором только вышли на тропинку, ведущую к ее крыльцу.
   – Я постелю девочкам на веранде, ну а тебе поставлю раскладушку. Надеюсь, собака переночует на улице.
   – Вы ждали нас? – опешила Ника.
   – Разумеется, – хмыкнула ведунья, – но учти, я не стану выслушивать твои идеи, и тем более принимать участия в их осуществлении.
   Ника кивнула. С тех пор, как она выехала из долины, ее, не переставая, била нервная дрожь. Ее девочки будут счастливы. Они никогда не будут жить в коммунальной квартире, они никогда не узнают, что такое унижение, и голод, и страх перед завтрашним днем. Она отомстит тем, кто два месяца травил ее и пугал ее детей до обмороков, тем, кто убил Азата. Тем, кто собирался убить и их. Тем, кто заставил ее поверить в то, что смерть сладка и желанна.
   И если на одну чашу весов положить благополучие ее деток, а на другую – милого, доброго плотника, то, очевидно, она выберет своих детей. Она уничтожит избушку. Чего бы ей это не стоило. И пусть ей за это грозит тюрьма. Что случится потом – не имеет значения.
   На следующее утро Ника отправилась в поселковую администрацию. Она думала, что требующаяся ей бумага будет стоить больших денег, но секретарша напечатала ее под диктовку за пять минут и с радостью приняла в качестве оплаты двести долларов. Да еще и посчитала совершенную сделку чрезвычайно для себя выгодной. Разумеется, бумага ничего не стоила в глазах закона, но на это Ника и не рассчитывала.
   Гораздо трудней оказалось найти тех, кто согласится осуществить ее замысел. Строителей вокруг было множество, поселок разрастался на глазах, но в четырех местах ее послали довольно грубо, с присущей строителям прямотой. А в пятом покрутили пальцем у виска и молча отвернулись.
   Только на следующий день ей удалось найти бригаду, которая рубила просеку на другой стороне реки, километрах в восьми от долины. Мастер – мрачный бородатый мужик с папиросой в зубах – скептически глянул на фальшивое постановление поселковой администрации, хмыкнул в усы и сказал:
   – Это дорого стоит.
   – Сколько? – спросила Ника.
   – С вызовом трейлера?
   Она кивнула, и мастер назвал вполне приемлемую сумму. Правда, после оплаты наличности у нее совсем не оставалось, а есть ли деньги на банковской карточке, она не знала. Конечно, это были ее собственные деньги, но кто знает Алексея, он мог добраться и до них.
   – Только… – попыталась сказать она.
   – Да понял я, понял, что домик не ваш. И хозяева, я так полагаю, будут возражать.
   Она снова кивнула.
   – Стас! – крикнул он, – завтра поедешь деньги зарабатывать, хватит тут задарма горбатиться. Иди сюда, поговорим с дамочкой.
 
   Ника не спала всю ночь – ее не отпускало нервное напряжение. Неужели она и вправду осуществит то, что задумала? Конечно, она приняла решение, а обычно она от принятых решений не отступала, но ведь еще не поздно передумать. Чем ей это грозит? Тюрьмой? Она уже свыклась с этой мыслью. Лучше сразу рассчитывать на самый неблагоприятный исход, чем обнадеживать себя иллюзиями. В конце концов, тюрьма грозит ей, а не ее детям.
   За прошедшие два дня она успела вспомнить все, что знала о пребывании за решеткой, и страх время от времени сжимал ей грудь. Она слишком хороша, чтобы там оказаться, она слишком утонченная для того, чтобы очутиться в обществе уголовниц и прочего отребья. Но бросить из-за этого задуманное? Нет. Чересчур многое поставлено на карту. Будущее и… прошлое. Месть – не самый правильный мотив, на который стоит опираться в принятии решений, но Ника не могла справиться с непременным желанием отомстить. Два месяца кошмаров – кто-то должен за это ответить, расплатиться сполна. Никто никогда не смел безнаказанно издеваться над ней.
   А может, ей просто не хочется чувствовать себя проигравшей? Вся ее жизнь – цепочка больших и малых побед, Ника просто не привыкла быть неудачницей.
   Она должна снести избушку. Это вернет ей все – утраченное самолюбие, спокойную жизнь, достаток. И ради этого она пойдет на что угодно. Почему же тогда ей до сих пор хочется отказаться от этой идеи? Почему никак не успокоиться и не уснуть, преисполнившись твердой решимости?
   Неужели ей жалко плотника? Но что, собственно, он теряет? Ему только кажется, будто без своей избушки он не сможет жить, это его иллюзия, его идея-фикс, и ради этой идеи рисковать благополучием детей Ника не станет. И если он попробует встать у нее на пути, это ее не остановит.
   Нет, в ее сердце нет места жалости. Она стиснет зубы, она зажмурит глаза, но она не откажется от своего решения только потому, что плотник имел неосторожность спасти ей жизнь. Из-за этого перечеркнуть собственное будущее было бы несерьезно.
 
   Проснувшись, Илья выглянул в окно – впервые за последние три недели стояла пасмурная погода, накрапывал мелкий дождь. Серое небо висело низко, и в избушке было темно.
   – Уныло как, – сказал Мишка, натягивая штаны, – а сегодня, между прочим, самый длинный день в году. Так всегда и бывает, самый длинный день – самый плохой.
   Сережка сладко сопел и просыпаться не собирался. Под дождь всегда спится лучше, особенно утром.
   – Ерунда, – ответил Илья, – может, рассосется.
   – Не, не похоже, – Мишка глянул в окно, – все затянуто, нигде просвета не видно. Да и дождь мелкий, такой надолго зарядит. Не пойду работать. Мокро.
   – А и не ходи, – согласился Илья, поднимаясь, – я тоже не пойду.
   С того времени, как Вероника уехала и увезла детей, приближение Купальской ночи перестало его пугать, но он и не подозревал, что с таким нетерпением будет ждать ее, и на тебе – плохая погода. В прошлый раз, когда Мара позвала его в лес, днем погода тоже была отвратительной, а ночь полнолуния выдалась ясной и теплой. Может быть, и сегодня к ночи прояснится?
   Настроение все равно было прекрасным, никакой дождь его Илье испортить не смог.
   Чего он от этой ночи ждал? Ведь не только же Мару и цветок папоротника. Просто его не покидало ощущение волшебного праздника, ему непременно хотелось снова оказаться на лесной поляне, снова заглянуть в глаза Каменному лику, пить легкий хмельной напиток из лилии вместо стакана, сидеть в окружении странных существ, которые считают его не просто добрым знакомым – другом. Впрочем, и цветок папоротника он тоже хотел увидеть. Да и мысли о Маре кружили голову, как школьнику перед первым свиданием.
   Илья вышел в столовую, что-то фальшиво напевая себе под нос, включил свет и открыл холодильник в поисках съестного.
   – Что-то ты сегодня больно весел, – Мишка толкнул его кулаком в бок, оттесняя в сторону, – не иначе радуешься, что мы тут одни остались.
   – А почему нет? – Илья подвинул Мишку обратно, и покрепче взялся за дверцу, – я первый подошел, колбаса моя.
   – Да ладно, не жадничай, тут на четыре бутерброда хватит. И сыр остался.
   – Ты еще не умывался, – хохотнул Илья.
   – Ты тоже, – ответил Мишка.
   Они честно поделили колбасу и сыр, перед тем как начать толкаться у умывальника. Илья посмотрелся в зеркальце и решил, что побреется вечером, чтобы к ночи выглядеть прилично.
   Сережка проснулся, когда они уже позавтракали. Мишка завалился обратно на кровать в обнимку с книгой, а Илья разложил на столе свои спички. Он недели две как собирался клеить модель бани, которую они начали рубить.
   – Погода-то какая паршивая, – проворчал Сережка, выползая в столовую, – вообще вставать не хочется.
   – А жарища тебе не надоела? – спросил Илья.
   – Не-а, – ответил Сережка, – лучше уж жарища, чем дождь.
   – Да ладно, посидим денек дома, кино посмотрим.
   – Если денек – я согласен. Так ведь это, небось, на неделю.
   Сережка сделал вид, что умылся, и перед тем как сесть завтракать, прошерстил полку с дисками.
   – Чего-то у тебя старье одно осталось. Все нормальные фильмы я уже посмотрел.
   – Смотри старье, – посоветовал Илья, – вот «Белое солнце пустыни», например, очень классный фильм.
   Из спальни высунул голову Мишка:
   – Давай «Белое солнце», я тоже его хочу. Я его, Серый, раз двадцать смотрел, и еще раз посмотрю.
   – А про что? – поинтересовался ребенок.
   – Что-то вроде вестерна, – хмыкнул Илья.
   – Про ковбоев? – обрадовался было Сережка.
   – Ну, почти, – рассмеялся Илья.
   Сережка посмотрел на него скептически, но диск запустил, правда, без энтузиазма. Мишка выбрался в столовую, и уселся на лавку, поставив перед собой пакет с конфетами – с тех пор, как он подшился, шоколадные конфеты стали единственным его утешением.
   – Эх, до чего же хорошо! – крякнул Илья, потягиваясь.
   – Ага, – согласился Мишка, – а кто в магазин пойдет?
   – Ты, конечно, – засмеялся Илья.
   На экране Верещагин знакомился с Петрухой, когда на улице послышался шум мотора, а потом крики и возня. Илья вылез из-за стола, обойдя Мишку с Сережкой, и выглянул в окно: на повороте в Долину остановился огромный трейлер, вокруг которого суетилось четверо работяг, пытаясь спустить с него на землю здоровенный бульдозер.
   – Кто это там? – спросил Мишка, останавливая фильм.
   – Не знаю, – пожал плечами Илья, – бульдозер привезли зачем-то…
   – Выйди, спроси, – посоветовал Мишка, – вроде, ничего не планировалось больше. Может, еще участок решили прирезать?
   – Да ладно, пусть делают, что хотят… – проворчал Илья, как вдруг позади трейлера заметил маленькую зеленую машинку. Сердце ухнуло куда-то вниз живота, а потом застучало гулко и часто: Вероника. Она же уехала… Она же со всем согласилась… Что пришло ей в голову на этот раз?
   Илья вышел на крыльцо, осмотрелся и увидел, как Вероника выходит из машины и что-то пытается объяснить работягам. Он робко махнул ей рукой, когда заметил, что она смотрит в его сторону, но она ему не ответила.
   Он спустился со ступенек и остановился, приглядываясь. Бульдозер медленно сползал на дорогу по металлическим сходням, рычал и плевался дымом, и как минимум трое мужиков, размахивая руками, показывали ему, как это надо делать.
   Вероника тоже размахивала руками и что-то кричала, но в реве бульдозера ее никто не слышал. Похоже, ей не понравилось, что машину спускают на асфальт, потому что она тыкала пальцами на грунтовую дорогу и на щебенку, рассыпанную по обеим сторонам от асфальтированной подъездной дорожки. Ну-ну. Интересно, сколько продержаться мужики под ее началом? Илья бы дольше пятнадцати минут работать не стал.
   Бульдозер, качнувшись, остановился на асфальте и замолк, зато сразу стало слышно, как кричит Вероника.
   – Вы что, не понимаете? Вы другого места не нашли? – донеслось до Ильи.
   Кто-то из рабочих приобнял ее за плечо и что-то сказал. Вероника вырвалась с негодованием, но тут же умерила свой пыл, возмущенно шипя себе под нос.
   Илья шагнул им навстречу, Вероника, очевидно, заметила его, но никак не отреагировала. Он снова остановился, недоумевая и обмирая от нехорошего предчувствия. Наконец, в его сторону направился один из мужиков, видимо, бригадир. Илья выпрямился и поднял голову – похоже, предчувствия его не обманывали.
   – Вы – Максимов? – спросил бригадир, подходя поближе.
   Илья кивнул.
   – У меня постановление поселковой администрации о сносе этого строения, – бригадир показал на избушку.
   – Да ну? – Илья напрягся, но вида не показал, – а не могу ли я на него взглянуть?
   – Пожалуйста, – бригадир протянул Илье бумагу.
   Илья пробежал постановление глазами: на бланке поссовета, с гербовой печатью, с неразборчивой подписью… «В связи с пожароопасностью и перепланировкой», «до 22 июня», «Возместить владельцу по рыночной цене», «В соответствии с кадастровой стоимостью».
   – Так в связи с перепланировкой или пожароопасностью? – Илья скривился, – Это же филькина грамота.
   – Я не знаю, – недобро усмехнулся бригадир, – мне велели – я делаю.
   – А нельзя ли пригласить представителя поселкового совета? А то мне кажется, здесь что-то не так.
   – Щас! Разбежались! У меня рабочий день до пяти, а время – двенадцать. Я не собираюсь тут торчать и кого-то ждать. Не нравится – жалуйтесь. Можете начинать прямо сейчас.
   – А если я в милицию позвоню? – Илья сжал губы.
   – Звони, – пожал плечами бригадир.
   Илья вытащил из кармана мобильный, но понял, что 02 ему не поможет, звонить надо в местное отделение. Где-то в избушке валялся поселковый телефонный справочник.
   – Я позвоню. Не беспокойтесь, – он кивнул и поднялся на крыльцо.
   Нет, такого она сделать не посмеет. Это противозаконно, это называется – уголовное преступление. Вероника законопослушная гражданка, как она может на такое пойти? Он зашел в столовую – на экране Сухов прикуривал от бикфордова шнура.
   – Мишка, где телефонный справочник?
   – Что-то случилось? – Мишка протянул ему темно-зеленую брошюрку.
   Илья ничего не ответил, вырвал справочник у Мишки из рук и начал судорожно перелистывать страницы с рекламой. Ага, вот отделение милиции. Интересно, что им надо сказать? Мой дом незаконно собираются сносить? Илья вышел на крыльцо, чтобы ни Мишка, ни Сережка его не слышали, набрал номер и долго ждал ответа.
   – Милиция, – сонно ответил недовольный голос после пятнадцатого гудка.
   – Здравствуйте, – начал Илья, – ко мне сейчас подъехали какие-то люди на бульдозере…
   – Фамилия ваша, – перебил недовольный голос.
   – Максимов, – честно представился Илья.
   – Где прописаны?
   – Лодейное поле… – он не успел договорить.
   – Ба! Илья Анатольевич! – воскликнул голос на том конце, – как неожиданно! И что же вам от нас понадобилось?
   – Мой дом хотят снести… – пробормотал Илья, понимая, что говорит с ним приснопамятный лейтенант, который сломал руку, выходя однажды из избушки.
   – Да ну? Не может быть! Ну так пусть сносят!
   – Это уголовно наказуемо, – Илья пожал плечами.
   – А вы нам заявление напишите, мы разберемся, не беспокойтесь.
   – Но…
   – Все. До свидания. Не нравится – жалуйтесь.
   Лейтенант положил трубку.
   У крыльца тихонько похохатывал бригадир, глядя на растерянное лицо Ильи.
   – Ну? – спросил он сквозь смех, – приедет милиция?
   – Сейчас, – кивнул Илья и набрал 02.
   Там тоже долго не снимали трубку, а потом вежливая девушка подробно выспросила все его анкетные данные. Но как только он сказал, что дело происходит в области, она тут же объявила, что это не их территория и посоветовала позвонить в местное отделение. Дала номер телефона и тут же отсоединилась.
   – Короче, – бригадир дождался, пока Илья уберет трубку в карман, – собирай вещи. У тебя есть час на сборы.
   – Я не никуда не уйду, – сказал Илья, – и никаких вещей собирать не буду.
   – Твое дело. Через час я снесу этот сарай независимо от того, будут там твои вещи или нет.
   – Послушайте, – вздохнул Илья, – вы что, не понимаете? Это мой дом, у вас нет никаких оснований для его сноса, кроме этой фальшивой бумажки. Вы соображаете, что вы делаете?
   – Ничего не знаю, – отрезал бригадир, – с бумажками мое начальство разбирается, это не мое дело. Мне сказали сносить – я снесу. А ты жалуйся, в милицию звони – твое дело.
   – Я вам не позволю этого сделать, – глухо прорычал Илья.
   – Да ну? – усмехнулся бригадир, – посмотрим.
   Он развернулся и пошел к трейлеру, рядом с которым на траве расположились его товарищи. Илья стиснул кулаки: придется выяснить у Вероники, не боится ли она этого делать. Говорить с ней совершенно не хотелось. Что-то объяснять? Просить?
   Он вспомнил, как бежал через Долину с ней на плече, прислушиваясь к ее дыханию, и как боялся не успеть. Неужели было бы лучше, если б она умерла?
   – Вероника, – он подошел к зеленой машинке и нагнулся к опущенному стеклу, – послушай, что ты делаешь?
   Она окинула его холодным, равнодушным взглядом и ответила, подняв подбородок:
   – Я спасаю жизнь своих детей.
   – Твои дети в безопасности, о чем ты говоришь?
   – Мои дети остались бездомными, я верну им наш дом, – бесстрастно ответила она.
   – Ценой того, что разрушишь мой? – Илья поднял брови.
   – Я предлагала тебе деньги, ты отказался. Впрочем, я в любом случае возмещу тебе его стоимость.
   – Мне не нужны деньги! – рявкнул Илья.
   Она повела плечами:
   – Мне все равно. Отойди, нам не о чем разговаривать.
   – Как это «не о чем»? Ты понимаешь, что ты задумала? Это же… криминал.
   – Попробуй меня за это привлечь, – усмехнулась она.
   – Я… – Илья набрал в грудь побольше воздуха, но Вероника не дала ему договорить.
   – Иди, собирай вещи, – снисходительно улыбнулась она.
   От ее небрежного тона он задохнулся. Она хочет уничтожить избушку – понятно. Ей кажется, что она спасает жизнь своим детям. Но какого черта она позволяет себе глумиться над ним? Или он чем-то смертельно ее оскорбил? Не она ли третьего дня рыдала у него на руках и обещала уехать? И вот теперь она является сюда в сопровождении бригады рабочих и советует ему собрать вещи? Если бы на ее месте был Залесский, то получил бы по зубам. Илья стиснул кулаки, пытаясь посчитать до десяти, но не смог удержаться и со всей силы ударил кулаком по дверце машины.
   Вероника отшатнулась и на глазах побледнела – она испугалась его. Тряхануло машину изрядно, на ее гладком боку образовалась ощутимая вмятина, а Илья чуть не присел от боли и со злостью выплюнул несколько слов, которые не стоит употреблять в присутствии женщин. Она испугалась еще сильней, как будто слышала неприличные выражения первый раз в жизни, и подвинулась вглубь салона.
   – Ты разрушишь избушку только после того, как убьешь меня, – прошипел Илья, нагнувшись к окну, развернулся, и пошел прочь.
   – Значит, я сначала убью тебя, – крикнула она ему вслед, но он не оглянулся.
   Мишка с Сережкой вышли на крыльцо, они наверняка слышали, о чем он говорил с бригадиром.
   – Илюха, они что, с ума сошли? – пробормотал Мишка, – так же нельзя.
   Илья ничего не сказал, зашел в столовую, развалясь, плюхнулся на лавку и демонстративно щелкнул пультом.
   – Папка, надо милицию вызвать… – посоветовал Сережка, подсаживаясь к нему под бок.
   – Уже, – бросил ему Илья.
   – Что «уже»?
   – Уже вызывал.
   – Они приедут?
   – Нет! – рявкнул Илья.
   Мишка сел за стол напротив него:
   – Может, сходить к ним? Попросить…
   – Ага, – Илья скривился, – иди, попроси.
   – Но надо же что-то делать. Не будем же мы смотреть, как они сносят избушку.
   Илья застонал и уткнулся лбом в столешницу. А что он может сделать? Кого попросить? Только Веронику, которой наплевать на его просьбы.
   – Может, на всякий случай вещи вынести? – спросил Мишка и заранее втянул голову в плечи.
   – Убью, – прорычал Илья, вскидывая голову, – не смей.
   – Я просто так спросил, – Мишка вжался в стул, – вдруг…
   – Никаких «вдруг» не будет. Через мой труп они избушку сломают.
   – Их пятеро, Илюха, я посчитал. Да еще Вероника. А нас только двое.
   – Я и один с ними справлюсь, – Илья скрипнул зубами.
   – Смотри, и вправду убьют… – Мишка покачал головой.
   – Они наемные рабочие, им лишние разборки не нужны. Посмотрим еще, кто кого…
   Под окном послышались шаги и голоса. Илья выключил звук телевизора, подошел поближе и прислушался. Работяги обсуждали, с какой стороны подъезжать бульдозеру, и откуда начинать снос! Он скрипнул зубами и посмотрел на бульдозер. Да, машина была что надо. Вся избушка могла бы поместиться в его отвал. Ну, не совсем, конечно… Да и весил он наверняка больше, чем маленький домик. Груда металла в три метра высотой. А они еще думают, не сорвут ли отвал, если поедут со стороны крыльца… Не сорвут. Бревенчатые стены кажутся надежными, а на самом деле в избушке не больше двадцати кубов дерева. Столько же, сколько в бульдозере железа. И нет у нее ни мотора, ни отвала.
   Илья оттолкнулся руками от подоконника и прошел по столовой от умывальника до холодильника и обратно.
   – Ну что ты мечешься, как лев по клетке? – сочувственно спросил Мишка, – подумай, что можно сделать!
   Илья глянул на него свирепо. Ничего сделать нельзя. Ничего. Остается уповать на случай, на помощь Долины, в конце концов. Ведь пришла же гроза, когда избушку подожгли. Но всерьез рассчитывать на чудо было бы самонадеянно. И, помнится, как-то водяной говорил, что Долина бессильна против машин. Может быть, земля и в состоянии проглотить человека, но чтоб остановить бульдозер нужно настоящее землетрясение. Да и зачем тогда избушке хозяин, если Долина сама может защитить ее от любой опасности?
   Сережка насуплено молчал, уткнувшись глазами в стол. Наверное, боялся сказать что-нибудь не то.
   Илья еще раз глянул в окно – рабочие еще совещались, указывая друг другу руками на крышу избушки, и измеряя пальцами толщину бревен. Он опять пошатался по столовой из угла в угол, поймал Мишкин сострадающий взгляд, и вышел на крыльцо, хлопнув дверью.
   Очень хотелось сказать рабочим что-нибудь грубое, чтобы они убрались прочь, но Илья сдержался. Они всего лишь хотят выполнить поручение, которое им, наверняка, очень неплохо оплачивают. Они ничего не решают. Не сделают они – заплатят другим, менее принципиальным. Но оттого что их руки касаются отшлифованных бревен избушки, было неприятно, как будто чужой мужчина лапает его жену.
   Илья провел рукой по стене и прошептал одними губами:
   – Я тебя им не отдам.
   Никогда бы он не стал унижаться и просить кого-то о пощаде, даже если бы речь шла о его жизни, но сейчас его жизнь не стоила ничего по сравнению с тем, что могло случиться. Илья вспомнил змею-русалку и кота, кивающих ему на прощание в подвале Вероникиного дома. «Надеюсь, она не проснется», – сказал кот.
   Зачем Илья с таким упорством спасал ее жизнь? Почему не слушал, что ему говорит Леший? Потому что для них она – никто, они не качали ее на руках, не целовали на подстилке из опилок, не вытаскивали из воды, слабую и испуганную.
   На секунду он представил, как не смог бы вырваться из объятий змеиного хвоста, подождал бы всего несколько минут, что случилось бы тогда?