Страница:
невозможно замалчивать. С минуты на минуту комиссар будет здесь, чтобы все
обсудить.
Синьора Бутали подвинула к столу кресло. Ректор сел. Казалось,
сероватая бледность его лица еще более усилилась.
-- Я должен созвать собрание университетского совета, -- сказал он. --
Извини, Ливия. Тебе придется сделать много звонков. -- Он погладил жену по
руке, которую та положила ему на плечо.
-- Конечно, -- сказала она, делая мне безнадежный жест рукой.
-- Не могу поверить, что в комендантском часе была такая необходимость,
-- сказал ректор. -- Боюсь, совет действовал, поддавшись панике: как
неизбежное следствие, некоторые студенты взбунтовались, что и привело к
фатальному результату. Разве были крупные беспорядки?
Он взглянул на меня. Я не знал, как лучше ему ответить.
-- Несколько групп проявили, излишнюю активность, -- сказал я. --
Похоже, они не очень ладят друг с другом, особенно студенты Э. К. и студенты
гуманитарных факультетов. Объявление комендантского часа вызвало всеобщее
недовольство. Вчера вечером в университетском кафе только о нем и говорили.
-- Естественно, -- сказал ректор, -- и самые горячие головы решили
послать руководство ко всем чертям. Если бы я сам был студентом, то именно
так и поступил бы. -- Он повернулся к жене. -- Умер мальчик Марелли. Ты
должна помнить Марелли, года два назад мы останавливались в одном из его
отелей. О мальчике я знаю лишь то, что он учился на третьем курсе. Какая
трагедия для родителей. Единственный сын.
Во рту у меня пересохло. Синьора Бутали уже не так хотела, чтобы я
ушел. Возможно, мое присутствие доставило ее мужу некоторое развлечение.
-- Когда придет врач? -- спросил он.
-- Обещал в половине одиннадцатого, -- ответила она. -- Он может прийти
с минуты на минуту.
-- Если комиссар полиции придет раньше, доктору придется подождать, --
сказал муж. -- Попробуй позвонить ему домой, дорогая. Если его нет дома, то
он, скорее всего, в больнице и может прийти пешком. Здесь пара минут ходьбы.
Прежде чем выйти из комнаты, она немного помедлила. Возможно, хотела
дать мне понять, чтобы я не слишком его утомлял. Или чтобы я не говорил с
ним про Альдо. Мне же хотелось одного -- покинуть этот дом до прихода
комиссара. Но прежде я должен был высказаться.
-- Этот несчастный случай, профессор, -- сказал я, -- не повлечет он за
собой отмену фестиваля?
Он взял маленькую сигару и раскуривал ее. Поэтому ответил не сразу.
-- Едва ли, -- наконец, сказал он. -- В нашем университете около пяти
тысяч студентов, и отмена праздника, которого они ждут весь год, может
привести к прискорбным последствиям. Такой шаг был бы ошибочным. -- Он
затянулся сигарой и нахмурился. -- Нет, -- повторил он. -- Не беспокойтесь,
отменять фестиваль мы не станем. Но почему это вас интересует, вы в нем тоже
участвуете?
Вопрос застал меня врасплох. Ректор остановил на мне пронзительный
взгляд.
-- Еще не знаю, -- сказал я. -- Не исключено, что профессор Донати
захочет поручить мне какую-нибудь небольшую роль.
-- Хорошо, -- заметил он. -- Чем больше участников, тем лучше. Он
вскоре сюда придет. Я все от него узнаю. Меня удивила тема, которую он
выбрал в этом году, но он, без сомнения, отлично с ней справится. Как
всегда. Вы откуда?
-- Откуда я?
-- Ваш дом, ваш университет. Насколько я понимаю, вы только временно
работаете у нас?
-- Да, -- ответил я, чувствуя спазмы в горле. -- Я из Турина. Работа
была мне нужна лишь на время. У меня диплом по современным языкам.
-- Хорошо. И что вы думаете о нашей новой библиотеке?
-- Она произвела на меня большое впечатление.
-- И как давно вы здесь работаете?
-- Неделю.
-- Только неделю?
Он вынул изо рта сигару и с удивлением посмотрел на меня.
-- Извините, -- сказал он. -- Я случайно слышал, как горничная говорила
моей жене, что ее хочет видеть господин, который обедал здесь в воскресенье.
Я не знал, что она устраивала большой прием для сотрудников университета.
Я сглотнул.
-- Совсем небольшой, -- сказал я. -- Мне посчастливилось принести
синьоре Бутали несколько книг из библиотеки, и она была настолько любезна,
что сыграла для меня. Приглашение на обед я получил несколько позже.
-- Понятно, -- сказал ректор.
Он снова посмотрел на меня. Но взгляд был несколько иной. Оценивающий.
Взгляд мужа, который вдруг задается вопросом, с какой стати его красавице
жене пришло в голову играть на рояле совершенно постороннему человеку, а
затем приглашать его на обед. Было очевидно, что прежде с ней такого не
случалось.
-- Вы любите музыку? -- спросил он.
-- Страстно, -- ответил я, надеясь, что наконец-то он утолит свой
интерес.
-- Хорошо, -- снова повторил он. И внезапно выпалил следующий вопрос:
-- Сколько всего было гостей?
Я почувствовал, что попал в ловушку. Ответив, что гостей было шестеро,
я бы солгал, в чем он мог убедиться, задав тот же вопрос жене и тем самым
поймав в ловушку и ее.
-- Вы меня неправильно поняли, профессор, -- поспешно проговорил я. --
Прием был в воскресенье утром.
-- Значит, на обеде вас не было?
-- Я был и на обеде, -- сказал я. -- Меня привел профессор Донати.
-- О!
Я покрылся испариной. Ничего другого я не мог сказать. Всегда можно
спросить если не жену, то горничную.
-- Это был музыкальный вечер, -- объяснил я. -- Мы пришли главным
образом затем, чтобы послушать игру синьоры Бутали. Она играла до самого
нашего ухода. Этот был незабываемый вечер.
-- Я в этом уверен, -- ответил он.
Так или иначе, я совершил оплошность. Приехав на следующий день в Рим,
синьора Бутали могла рассказать ему совершенно другую историю. Например, что
в воскресенье вечером обедала одна, а потом, почувствовав внезапное
беспокойство, рано утром отправилась в Рим, чтобы быть рядом с ним.
-- В Риме, -- сказал он, следуя ходу своих мыслей, -- я почти потерял
связь с Руффано.
-- Да, -- сказал я. -- Это вполне понятно.
-- Хотя друзья-доброжелатели сделали все, от них зависящее, чтобы меня
как следует информировать. Правда, некоторые руководствовались отнюдь не
доброжелательностью.
Я улыбнулся. Точнее, заставил себя улыбнуться. Ректор снова буравил
меня взглядом.
-- Вы сказали, что всего неделю в Руффано? -- снова спросил он.
-- Сегодня ровно неделя, -- сказал я. -- Правильно. Я приехал в прошлый
четверг.
-- Из Турина?
-- Нет, из Рима. -- Я чувствовал, как на лбу у меня выступает пот.
-- Вы работали в одной из римских библиотек?
-- Нет, профессор. Я был там проездом. Мне вдруг захотелось посетить
Руффано. Я нуждался в отдыхе.
Даже для меня самого рассказ мой звучал лживо. Ему он, наверное,
казался ложью вдвойне. Я слишком нервничал, и он наверняка это заметил.
Некоторое время он молчал, прислушиваясь к голосу синьоры Бутали, которая
наверху разговаривала по телефону, как несколько минут назад мы
прислушивались к его голосу.
-- Прошу меня извинить, синьор Фаббио, -- сказал он после затянувшейся
паузы, -- за то, что задаю вам столько вопросов. Видите ли, в Риме мне
досаждали телефонными звонками с некими намеками по поводу профессора
Донати. Я пытался проследить, откуда звонят, но узнал лишь то, что звонят по
местному телефону. И самое странное, что звонившая -- это была женщина,
поскольку я слышал, как она шепотом давала инструкции, - - говорила не сама,
а через третье лицо -- мужчину. Я вдруг подумал -- и простите мне, если я
ошибаюсь, -- что вы могли бы быть тем человеком, который сумеет кое-что
рассказать мне про эти звонки.
Должно быть, мой изумленный вид убедил ректора в ошибочности его
предположения.
-- Я ничего не знаю ни про какие звонки, профессор, -- сказал я. --
Пожалуй, лучше всего сразу сказать вам, что я работаю в Генуе, в
туристической фирме и сопровождал автобус с туристами из Генуи в Неаполь
через Рим. Разумеется, я вам не звонил. До приезда в Руффано я никогда не
слышал вашего имени.
Ректор протянул мне руку.
-- Достаточно, -- сказал он. -- Прошу вас, больше не думайте об этом.
Выбросьте из головы. И никому об этом не говорите, прежде всего моей жене.
Эти звонки так же неприятны, как анонимные письма, но уже больше недели
назад они прекратились.
Над входной дверью раздался тревожный звонок.
-- Это комиссар полиции, -- сказал ректор. -- Или врач. Еще раз приношу
свои извинения, синьор Фаббио.
-- Не за что, профессор, -- пробормотал я.
Я поклонился и пошел к двери. Я слышал, как девушка идет встречать
посетителя, а синьора Бутали спускается по лестнице. Я вышел в холл и, когда
открылась парадная дверь, отступил в сторону. Вид комиссара в форме заставил
меня ретироваться еще дальше, к кухне. Синьора Бутали, провожая комиссара к
кабинету, скрыла меня от его глаз. Затем она вернулась попрощаться со мной.
Горничная все еще была поблизости и могла нас услышать, поэтому я был лишен
возможности предупредить синьору Бутали о разговоре, который я имел с ее
мужем.
-- Надеюсь, мы скоро вас увидим, -- сказала она, возвращаясь к манере
хозяйки, которая спешит выпроводить уходящего гостя.
-- Я тоже надеюсь, синьора, -- сказал я, и тут муж позвал ее в кабинет.
Она махнула мне рукой и исчезла.
По мощеной дорожке сада я вышел на улицу, где комиссара ждала машина,
за рулем которой сидел водитель в полицейской форме. Чтобы не проходить мимо
него, я свернул налево и стал быстро спускаться с холма. Неважно, куда идти,
лишь бы оказаться подальше от полицейской машины. Я решил немного побыть в
своей комнате и затем возвратиться к дому моего брата. Известие о смерти
Стефано Марелли глубоко потрясло меня, но, пожалуй, не меньше расстроило и
то, что ректор рассказал про анонимные телефонные звонки.
Дойдя до виа Сан Микеле и направляясь к пансионату Сильвани, я увидел,
что у двери стоит какой-то мужчина и разговаривает с синьорой. Я сразу узнал
фигуру, обнаженную голову и профиль. Это был полицейский агент из Рима, тот
самый агент в штатском, которого во вторник я видел в церкви.
Я находился около дома номер 5 и, инстинктивно нырнув в открытую дверь,
поднялся на второй этаж. Постучал в дверь квартиры Карлы Распа. Никто не
ответил. Я взялся за ручку, дверь подалась. Я вошел и закрыл за собой дверь.
Я думал, что квартира пуста, но звук закрывшейся двери потревожил
кого-то в ванной. Из нее вышла женщина в фартуке и с половой тряпкой в
руках. Она остановила на мне подозрительный взгляд.
-- Что вам нужно? -- спросила она.
-- У меня назначена встреча с синьориной Распа, -- солгал я. -- Она
сказала, что может задержаться, и просила ее подождать.
-- Очень хорошо, -- сказала женщина. -- Эта комната готова, но я еще не
прибралась в ванной и на кухне. Устраивайтесь поудобнее.
Она вернулась в ванную, и я вскоре услышал шум льющейся воды. Я подошел
к окну и, выглянув на улицу, посмотрел в сторону дома 24. Мужчина все еще
стоял там. Говорила в основном синьора Сильвани, сопровождая свою речь
энергичными жестами. Говорила она, должно быть, обо мне. Рассказывала
агенту, что я каждый день работаю в библиотеке, что и сейчас, наверное, там,
что я живу под ее крышей ровно неделю, что в Руффано я приезжий. Если он
объяснил ей, кто он такой и предъявил удостоверение, то обязательно попросит
ее показать мою комнату. Конечно, он поднимется наверх, осмотрит шкафы,
ящики, мой саквояж. Он не найдет ничего полезного для себя. Документы при
мне. Пока что синьора Сильвани не делала никаких попыток пригласить его в
дом. Оба были поглощены беседой. Но вот женщина, прибиравшая в квартире,
вернулась в комнату, и я отошел от окна.
-- Хотите кофе? -- спросила она.
-- Пожалуйста, не беспокойтесь, -- ответил я.
-- Никакого беспокойства, -- сказала она. -- Иначе что скажет
синьорина.
В ее лице было что-то знакомое. Она была молода, далеко не уродлива, но
ее растрепанные волосы говорили о неудачной попытке походить на кинозвезду с
афиши.
-- Кажется, я вас где-то видела? -- спросила она.
-- Я тоже об этом подумал, -- ответил я. -- Но Руффано не такой большой
город. Возможно, на улице.
-- Возможно. -- Она пожала плечами и улыбнулась.
Женщина пошла на кухню, а я вернулся к окну. За то время, что мы
разговаривали, мужчина исчез: либо вошел в дом, либо прошел дальше по улице.
Я взял в руки журнал и устроился у окна, краем глаза посматривая на дом
синьоры Сильвани. Вскоре женщина вернулась, неся кофе.
-- Прошу вас, синьор, -- сказала она. -- Я вспомнила, где вас видела.
Вы разглядывали толпу около Оньиссанти. Вы еще спросили у меня, что
случилось и почему приехала полицейская машина. На руках у меня была
маленькая девочка. Она плакала. Помните?
Я помнил. Руффано и впрямь невелик. Никуда не денешься.
-- Вы правы, -- сказал я. -- Теперь я действительно вспомнил. В машину
садились два человека.
-- Джиджи, -- сказала она. -- Все было так, как я вам сказала, им надо
было опознать одежду бедной Марты Зампини. Полицейские отвезли их аж в Рим.
Подумать только, проделать такой путь в полицейской машине! Не будь этого
жуткого дела, путешествие могло бы им понравиться. Потом ее тело привезли
сюда и вчера похоронили. Но какое преступление! И все из-за десяти тысяч
лир. Проходимец, который это сделал, никак не признается. Воровство, да, в
этом он признается, мой муж прочитал в газете, но не убийство. По-моему,
прибегая ко лжи, он надеется спасти свою шкуру.
-- Вероятно, -- сказал я.
Я пил кофе, не сводя глаз с противоположной стороны улицы.
-- Они вынудят его сознаться, -- продолжала она. -- У полиции свои
приемы, нам это известно. -- Она стояла, глядя, как я пью кофе; разговор был
для нее приятным перерывом в утренней работе.
-- Вы знали убитую? -- спросил я.
-- Знала ли я Марту Зампини? -- переспросила она. -- Все, кто живет
около Оньиссанти, знали Марту. В старину она и Мария Джиджи работали у отца
профессора Донати. Вы знаете профессора Донати из художественного совета?
-- Да, я его знаю.
-- Вчера говорили, что это он договорился с полицией привезти тело и
заплатил за похороны. Это замечательный человек, он многое сделал для
Руффано, как и его отец до него. Если бы бедная Марта продолжала работать у
него, то и по сей день была бы жива.
-- Почему она ушла от него?
Женщина пожала плечами.
-- Слишком много этого. -- Она щелкнула себя по шее. -- Джиджи
говорили, что за последние месяцы она совсем опустилась. Все время грустила.
Но о чем ей было грустить, о ней хорошо заботились. Мария Джиджи говорила,
что после войны, с тех пор как Марта рассталась с семейством Донати, она так
и не оправилась. Ей очень недоставало малыша. Она все время говорила о нем,
о маленьком мальчике, брате профессора Донати, который пропал с немецкими
войсками. Но ведь это жизнь, разве нет? В жизни всегда что-то не ладится.
Я допил кофе и отодвинул поднос.
-- Благодарю вас, -- сказал я.
-- Будем надеяться, что синьорина Распа не слишком задержится, --
сказала она и, остановив на мне хитрый взгляд, добавила: -- Она красивая,
правда?
-- Очень красивая, -- согласился я.
-- У синьорины много поклонников, -- сказала она. -- Уж я-то знаю, мне
часто приходится прибирать после того, как они здесь обедают.
Я улыбнулся, но от комментариев воздержался.
-- Ну что ж, -- сказала она, -- мне пора уходить. Надо еще кое-что
купить, до того как муж придет на перерыв. Слава Богу, моя мать
присматривает за малышкой, пока я работаю здесь у синьорины.
Перед домом 24 по-прежнему не было признаков жизни. У агента уже было
достаточно времени, чтобы осмотреть мою комнату и спуститься. Возможно, он
тоже пьет кофе с синьорой Сильвани. Я сделал вид, будто увлекся журналом.
Минут через пять женщина вернулась из кухни. На ней был длинный джемпер, в
руках она держала нитяную сумку.
-- Я ухожу, -- сказала она. -- Надеюсь, вы проведете приятный день с
синьориной.
-- Благодарю, -- сказал я.
Она попрощалась и вышла из квартиры. Я слышал, как она спускается по
лестнице, затем увидел, как она идет по виа Сан Микеле. Я стоял у окна, не
сводя глаз с дома 24, но из него никто не выходил. Должно быть, агент уже
ушел. Должно быть, ушел, когда женщина предложила мне кофе. Теперь он,
видимо, где-то в университете, наводит справки в регистрационном бюро или в
библиотеке. И значит, в библиотеку вход мне заказан. В пансионат Сильвани
тоже. Укрытием для меня могли служить только квартира, в которой я сидел, и
дом брата на виа деи Соньи. Но если я покину эту квартиру, то по пути к дому
Альдо могу повстречаться с агентом. Не исключено, что он дожидается, когда я
вернусь в пансионат синьоры Сильвани.
Я вынул из кармана сигареты и закурил. Мне пришел на ум бедный студент
Марелли, сломавший шею у подножия театральной лестницы. Той самой лестницы,
на которой в прошлую пятницу я встретил испуганного юношу. Очевидно,
студента. В тот день не было комендантского часа, но, видимо, стражники
Альдо допрашивали и его, следуя правилам их фантастической средневековой
игры. На сей раз игра завершилась смертью. Уравновесились ли весы небесной
справедливости? Закончена ли игра?
В качестве директора художественного совета Альдо был членом правления
университета. Значит, он будет присутствовать на собрании, которое созвал у
себя ректор. И, как все остальные, примет объяснение, выдвинутое в качестве
причины смерти Марелли, -- студент испугался и бросился бежать от патруля,
-- но в глубине души он не может не знать истинной причины.
Я посмотрел на часы. Двадцать пять минут двенадцатого. Я принялся
мерить шагами комнату. Затем выглянул в окно. Перед домом 24 ни души. Когда
Карла Распа вернется, чем я объясню ей свое присутствие в ее квартире? Я не
видел ее с четверга, с того самого вечера, когда столь нелюбезно с ней
обошелся. Для извинений момент не совсем подходящий.
Я пошел в ванную. На полках стояли разные флаконы и бутылки, на
табурете лежал халат. Над ванной на распялке висела торопливо простиранная
ночная рубашка. В биде почти до самых краев стояла покрытая мыльной пеной
вода, и в ней мокли несколько пар чулок. От их вида меня затошнило. Едва
сдерживая рвоту, я вернулся на кухню. Весь этот интимный беспорядок напомнил
мне гостиничные номера далекого прошлого: во Франкфурте, в других городах
рядом с так же замоченным нижним бельем моей матери валялись мужские носки,
носовые платки, зубные щетки, флаконы с лосьоном для волос. К ванне прилипли
волосы. От этого у меня, двенадцатилетнего мальчика, выворачивало живот. По
всей Германии и до самого Турина меня преследовал смрад похоти. Я и теперь
не забыл его.
Я снова подошел к открытому окну, сел и закурил еще одну сигарету.
Интересно, подумал я, что представляет собой женщина, которая в порыве
ревности преследовала анонимными телефонными звонками лежащего в римской
больнице ректора. Возможно, отвергнутая любовница моего брата или
претендентка, чьи претензии на эту роль не увенчались успехом? Кто бы ни
была эта женщина, она, должно быть, догадывалась об отношениях между Альдо и
женой ректора. Хоть звонки и прекратились, Альдо необходимо предупредить о
них до того, как он увидится с ректором. Пожалуй, надо позвонить Джакопо и
попросить его передать Альдо, чтобы тот, как только вернется домой, позвонил
мне сюда, на квартиру Карлы Распа.
Я перелистал телефонный справочник и нашел номер. Попросил телефонистку
соединить меня и стал ждать. Никто не ответил. Либо Джакопо нет дома, либо
он в своей комнате. Я положил трубку и снова подошел к окну. Вверх по улице
с криками и свистом шла стайка студентов, одетых в маскарадные костюмы и
шляпы. Один из них нес в руке палку с привязанным на конце пакетом и совал
ее прямо в лица прохожих.
-- Помогите бедным школярам, -- взывал он. -- Любое, даже самое
ничтожное даяние есть благо. Каждый дарованный грош поможет какому- нибудь
бедному школяру завершить образование. Благодарю, синьор. Благодарю,
синьорина.
Проходивший мимо мужчина пожал плечами и что-то бросил в мешок.
Подбадриваемая свистом и улюлюканьем девушка поступила так же и, смеясь,
скрылась. Студенты веером растянулись во всю ширину улицы. Они остановили
спускавшуюся по холму машину, и палка оказалась перед самым носом водителя.
Студент раскланялся в знак благодарности и широким жестом сорвал с головы
шляпу.
-- Благодарю, синьор. Желаю здравия и счастья.
С пением и криком они прошли вверх по улице и свернули в направлении
пьяцца делла Вита. На колокольне рядом с собором пробило двенадцать, и не
успели последние удары замереть в воздухе, как их подхватили колокола Сан
Чиприано. Во всех уголках Руффано колокола возвестили о наступлении полудня,
и я подумал о тех беглецах, которые много столетий назад искали убежища под
сенью церковных алтарей. Интересно, если я поступлю так же, найду я защиту
или ризничий Сан Чиприано бросит на меня испуганный взгляд и побежит
доносить в полицию?
Затем я услышал шаги на лестнице. Открылась дверь. Это была Карла
Распа. Она уставилась на меня с немым изумлением.
-- Я как раз решал, -- откровенно признался я, -- остаться мне здесь, в
вашей квартире, или искать убежища в церкви.
-- Это зависит от вашего преступления, -- сказала она, закрывая за
собой дверь. -- Возможно, вам надо сперва исповедаться.
Она положила на стол сумку и пакет с книгами. Затем смерила меня
взглядом.
-- На наше свидание вы опоздали ровно на тридцать шесть часов, --
сказала она. -- Час, от силы два, я, куда ни шло, подожду, но потом
предпочту найти замену.
Она достала из сумки сигареты и закурила. Затем прошла на кухню и
вернулась с подносом, на котором стояли два стакана и бутылка чинзано.
-- Полагаю, вы смылись из опасения потерпеть фиаско. Такое случалось и
с молодцами покрупнее. Но я обычно с этим справляюсь. Всегда есть средства и
возможности. -- Она разлила чинзано. -- Мужайтесь! -- сказала она. -- Пока
не попробуешь, не узнаешь, как это здорово.
Она подняла свой стакан и улыбнулась мне. Большего великодушия мне не
доводилось встречать. Я тоже взял стакан и, пока пил чинзано, принял
решение.
-- Я здесь не затем, чтобы извиняться за четверг, -- сказал я, -- и
восстанавливать утраченную репутацию. Просто я думаю, что меня разыскивает
полиция.
-- Полиция? -- переспросила она, опуская стакан. -- Вы что,
действительно совершили преступление или только шутите?
-- Я не совершал никакого преступления, -- сказал я. -- Десять дней
назад я случайно оказался на месте убийства и подозреваю, что полиция хочет
меня допросить.
По моему лицу Карла Распа поняла, что я не шучу. Она протянула мне
сигарету.
-- Вы имеете в виду убийство этой старухи в Риме? -- спросила она.
-- Да, -- ответил я. -- В ту ночь, когда ее убили, я дал ей десять
тысяч лир. Неважно, почему я это сделал. Утром я узнал про убийство. Нет
нужды говорить вам, что я не имею к нему никакого отношения, но я дал ей
деньги за несколько минут до этого. Отсюда ясно, что полиция может мною
интересоваться.
-- Почему? -- спросила она. -- Разве преступника не поймали? Об этом
сообщалось в газетах.
-- Да, поймали. Но он сознается в краже десяти тысяч лир и отрицает
убийство.
Она пожала плечами.
-- На его месте я поступила бы точно так же, -- сказала она. -- Это
дело полиции. Вам-то что беспокоиться?
Я понял, что надо все объяснить. Я рассказал ей про английских
туристок, о том, как водил их в полицию, но не упомянул о своем подарке и на
следующий день уехал в Руффано.
-- Зачем вы это сделали? -- спросила она.
-- Потому что я узнал эту женщину, -- ответил я. -- И чтобы
окончательно убедиться, приехал сюда.
Она допила вино и, видя, что мой стакан пуст, налила мне еще. В ее
манерах почувствовалась некоторая сдержанность.
-- В газетах я читала, что убитая приехала из Руффано, -- сказала она.
-- Откуда вы ее знаете?
-- Я здесь родился, -- сказал я. -- И до одиннадцати лет жил в Руффано.
Она через стол метнула на меня взгляд, затем наполнила свой стакан и
села на диван, положив под спину подушку.
-- Значит, вы всю неделю лгали, не так ли? -- спросила она.
-- Можно сказать и так.
-- И теперь ваша ложь обернулась против вас?
-- Не столько ложь, сколько то, что я не сказал всю правду римской
полиции, -- сказал я. -- И то обстоятельство, что, по-моему, один агент в
штатском узнал меня во время панихиды по Марте. Это было во вторник. Едва ли
он увидел в этом обычное совпадение. Час назад тот же агент наводил справки
в доме 24. Я видел его у двери с синьорой Сильвани.
Она откинулась на подушки и выпустила несколько колец табачного дыма.
-- Совпадение или нет, -- сказала она, -- это наверняка покажется ему
подозрительным. Но если в Риме задержали того человека, зачем им
беспокоиться здесь на ваш счет?
-- Я уже сказал вам. Он отрицает убийство. Вполне возможно, что ему
поверили и поиски убийцы продолжаются.
Она ненадолго задумалась, затем посмотрела на меня:
-- А что, если я тоже ему верю?
Я пожал плечами и двинулся к двери.
-- В таком случае вы можете сообщить обо мне полиции по телефону.
В этот момент зазвонил телефон. Мне показалось, что это сама судьба, -
- игра закончена. Она знаком попросила меня не уходить и сняла трубку.
-- Да? Да, Джузеппе... Завтрак? -- Она помедлила, взглянула на меня и
покачала головой. -- Нет, нет... это невозможно. Ко мне должны прийти. Один
студент с матерью, с минуты на минуту. Не знаю, Джузеппе, не могу строить
планы... Если можно, я позвоню тебе днем в библиотеку. Всего. -- Она
положила трубку и улыбнулась. -- Это его угомонит на несколько часов. Ваше
счастье, что он позвонил, а не сразу пришел. У нас была предварительная
договоренность, которую, как вы видели и, надеюсь, оценили, я ради вас
отменила. Ах, не беспокойтесь. Нам не придется выходить. Я приготовлю омлет.
обсудить.
Синьора Бутали подвинула к столу кресло. Ректор сел. Казалось,
сероватая бледность его лица еще более усилилась.
-- Я должен созвать собрание университетского совета, -- сказал он. --
Извини, Ливия. Тебе придется сделать много звонков. -- Он погладил жену по
руке, которую та положила ему на плечо.
-- Конечно, -- сказала она, делая мне безнадежный жест рукой.
-- Не могу поверить, что в комендантском часе была такая необходимость,
-- сказал ректор. -- Боюсь, совет действовал, поддавшись панике: как
неизбежное следствие, некоторые студенты взбунтовались, что и привело к
фатальному результату. Разве были крупные беспорядки?
Он взглянул на меня. Я не знал, как лучше ему ответить.
-- Несколько групп проявили, излишнюю активность, -- сказал я. --
Похоже, они не очень ладят друг с другом, особенно студенты Э. К. и студенты
гуманитарных факультетов. Объявление комендантского часа вызвало всеобщее
недовольство. Вчера вечером в университетском кафе только о нем и говорили.
-- Естественно, -- сказал ректор, -- и самые горячие головы решили
послать руководство ко всем чертям. Если бы я сам был студентом, то именно
так и поступил бы. -- Он повернулся к жене. -- Умер мальчик Марелли. Ты
должна помнить Марелли, года два назад мы останавливались в одном из его
отелей. О мальчике я знаю лишь то, что он учился на третьем курсе. Какая
трагедия для родителей. Единственный сын.
Во рту у меня пересохло. Синьора Бутали уже не так хотела, чтобы я
ушел. Возможно, мое присутствие доставило ее мужу некоторое развлечение.
-- Когда придет врач? -- спросил он.
-- Обещал в половине одиннадцатого, -- ответила она. -- Он может прийти
с минуты на минуту.
-- Если комиссар полиции придет раньше, доктору придется подождать, --
сказал муж. -- Попробуй позвонить ему домой, дорогая. Если его нет дома, то
он, скорее всего, в больнице и может прийти пешком. Здесь пара минут ходьбы.
Прежде чем выйти из комнаты, она немного помедлила. Возможно, хотела
дать мне понять, чтобы я не слишком его утомлял. Или чтобы я не говорил с
ним про Альдо. Мне же хотелось одного -- покинуть этот дом до прихода
комиссара. Но прежде я должен был высказаться.
-- Этот несчастный случай, профессор, -- сказал я, -- не повлечет он за
собой отмену фестиваля?
Он взял маленькую сигару и раскуривал ее. Поэтому ответил не сразу.
-- Едва ли, -- наконец, сказал он. -- В нашем университете около пяти
тысяч студентов, и отмена праздника, которого они ждут весь год, может
привести к прискорбным последствиям. Такой шаг был бы ошибочным. -- Он
затянулся сигарой и нахмурился. -- Нет, -- повторил он. -- Не беспокойтесь,
отменять фестиваль мы не станем. Но почему это вас интересует, вы в нем тоже
участвуете?
Вопрос застал меня врасплох. Ректор остановил на мне пронзительный
взгляд.
-- Еще не знаю, -- сказал я. -- Не исключено, что профессор Донати
захочет поручить мне какую-нибудь небольшую роль.
-- Хорошо, -- заметил он. -- Чем больше участников, тем лучше. Он
вскоре сюда придет. Я все от него узнаю. Меня удивила тема, которую он
выбрал в этом году, но он, без сомнения, отлично с ней справится. Как
всегда. Вы откуда?
-- Откуда я?
-- Ваш дом, ваш университет. Насколько я понимаю, вы только временно
работаете у нас?
-- Да, -- ответил я, чувствуя спазмы в горле. -- Я из Турина. Работа
была мне нужна лишь на время. У меня диплом по современным языкам.
-- Хорошо. И что вы думаете о нашей новой библиотеке?
-- Она произвела на меня большое впечатление.
-- И как давно вы здесь работаете?
-- Неделю.
-- Только неделю?
Он вынул изо рта сигару и с удивлением посмотрел на меня.
-- Извините, -- сказал он. -- Я случайно слышал, как горничная говорила
моей жене, что ее хочет видеть господин, который обедал здесь в воскресенье.
Я не знал, что она устраивала большой прием для сотрудников университета.
Я сглотнул.
-- Совсем небольшой, -- сказал я. -- Мне посчастливилось принести
синьоре Бутали несколько книг из библиотеки, и она была настолько любезна,
что сыграла для меня. Приглашение на обед я получил несколько позже.
-- Понятно, -- сказал ректор.
Он снова посмотрел на меня. Но взгляд был несколько иной. Оценивающий.
Взгляд мужа, который вдруг задается вопросом, с какой стати его красавице
жене пришло в голову играть на рояле совершенно постороннему человеку, а
затем приглашать его на обед. Было очевидно, что прежде с ней такого не
случалось.
-- Вы любите музыку? -- спросил он.
-- Страстно, -- ответил я, надеясь, что наконец-то он утолит свой
интерес.
-- Хорошо, -- снова повторил он. И внезапно выпалил следующий вопрос:
-- Сколько всего было гостей?
Я почувствовал, что попал в ловушку. Ответив, что гостей было шестеро,
я бы солгал, в чем он мог убедиться, задав тот же вопрос жене и тем самым
поймав в ловушку и ее.
-- Вы меня неправильно поняли, профессор, -- поспешно проговорил я. --
Прием был в воскресенье утром.
-- Значит, на обеде вас не было?
-- Я был и на обеде, -- сказал я. -- Меня привел профессор Донати.
-- О!
Я покрылся испариной. Ничего другого я не мог сказать. Всегда можно
спросить если не жену, то горничную.
-- Это был музыкальный вечер, -- объяснил я. -- Мы пришли главным
образом затем, чтобы послушать игру синьоры Бутали. Она играла до самого
нашего ухода. Этот был незабываемый вечер.
-- Я в этом уверен, -- ответил он.
Так или иначе, я совершил оплошность. Приехав на следующий день в Рим,
синьора Бутали могла рассказать ему совершенно другую историю. Например, что
в воскресенье вечером обедала одна, а потом, почувствовав внезапное
беспокойство, рано утром отправилась в Рим, чтобы быть рядом с ним.
-- В Риме, -- сказал он, следуя ходу своих мыслей, -- я почти потерял
связь с Руффано.
-- Да, -- сказал я. -- Это вполне понятно.
-- Хотя друзья-доброжелатели сделали все, от них зависящее, чтобы меня
как следует информировать. Правда, некоторые руководствовались отнюдь не
доброжелательностью.
Я улыбнулся. Точнее, заставил себя улыбнуться. Ректор снова буравил
меня взглядом.
-- Вы сказали, что всего неделю в Руффано? -- снова спросил он.
-- Сегодня ровно неделя, -- сказал я. -- Правильно. Я приехал в прошлый
четверг.
-- Из Турина?
-- Нет, из Рима. -- Я чувствовал, как на лбу у меня выступает пот.
-- Вы работали в одной из римских библиотек?
-- Нет, профессор. Я был там проездом. Мне вдруг захотелось посетить
Руффано. Я нуждался в отдыхе.
Даже для меня самого рассказ мой звучал лживо. Ему он, наверное,
казался ложью вдвойне. Я слишком нервничал, и он наверняка это заметил.
Некоторое время он молчал, прислушиваясь к голосу синьоры Бутали, которая
наверху разговаривала по телефону, как несколько минут назад мы
прислушивались к его голосу.
-- Прошу меня извинить, синьор Фаббио, -- сказал он после затянувшейся
паузы, -- за то, что задаю вам столько вопросов. Видите ли, в Риме мне
досаждали телефонными звонками с некими намеками по поводу профессора
Донати. Я пытался проследить, откуда звонят, но узнал лишь то, что звонят по
местному телефону. И самое странное, что звонившая -- это была женщина,
поскольку я слышал, как она шепотом давала инструкции, - - говорила не сама,
а через третье лицо -- мужчину. Я вдруг подумал -- и простите мне, если я
ошибаюсь, -- что вы могли бы быть тем человеком, который сумеет кое-что
рассказать мне про эти звонки.
Должно быть, мой изумленный вид убедил ректора в ошибочности его
предположения.
-- Я ничего не знаю ни про какие звонки, профессор, -- сказал я. --
Пожалуй, лучше всего сразу сказать вам, что я работаю в Генуе, в
туристической фирме и сопровождал автобус с туристами из Генуи в Неаполь
через Рим. Разумеется, я вам не звонил. До приезда в Руффано я никогда не
слышал вашего имени.
Ректор протянул мне руку.
-- Достаточно, -- сказал он. -- Прошу вас, больше не думайте об этом.
Выбросьте из головы. И никому об этом не говорите, прежде всего моей жене.
Эти звонки так же неприятны, как анонимные письма, но уже больше недели
назад они прекратились.
Над входной дверью раздался тревожный звонок.
-- Это комиссар полиции, -- сказал ректор. -- Или врач. Еще раз приношу
свои извинения, синьор Фаббио.
-- Не за что, профессор, -- пробормотал я.
Я поклонился и пошел к двери. Я слышал, как девушка идет встречать
посетителя, а синьора Бутали спускается по лестнице. Я вышел в холл и, когда
открылась парадная дверь, отступил в сторону. Вид комиссара в форме заставил
меня ретироваться еще дальше, к кухне. Синьора Бутали, провожая комиссара к
кабинету, скрыла меня от его глаз. Затем она вернулась попрощаться со мной.
Горничная все еще была поблизости и могла нас услышать, поэтому я был лишен
возможности предупредить синьору Бутали о разговоре, который я имел с ее
мужем.
-- Надеюсь, мы скоро вас увидим, -- сказала она, возвращаясь к манере
хозяйки, которая спешит выпроводить уходящего гостя.
-- Я тоже надеюсь, синьора, -- сказал я, и тут муж позвал ее в кабинет.
Она махнула мне рукой и исчезла.
По мощеной дорожке сада я вышел на улицу, где комиссара ждала машина,
за рулем которой сидел водитель в полицейской форме. Чтобы не проходить мимо
него, я свернул налево и стал быстро спускаться с холма. Неважно, куда идти,
лишь бы оказаться подальше от полицейской машины. Я решил немного побыть в
своей комнате и затем возвратиться к дому моего брата. Известие о смерти
Стефано Марелли глубоко потрясло меня, но, пожалуй, не меньше расстроило и
то, что ректор рассказал про анонимные телефонные звонки.
Дойдя до виа Сан Микеле и направляясь к пансионату Сильвани, я увидел,
что у двери стоит какой-то мужчина и разговаривает с синьорой. Я сразу узнал
фигуру, обнаженную голову и профиль. Это был полицейский агент из Рима, тот
самый агент в штатском, которого во вторник я видел в церкви.
Я находился около дома номер 5 и, инстинктивно нырнув в открытую дверь,
поднялся на второй этаж. Постучал в дверь квартиры Карлы Распа. Никто не
ответил. Я взялся за ручку, дверь подалась. Я вошел и закрыл за собой дверь.
Я думал, что квартира пуста, но звук закрывшейся двери потревожил
кого-то в ванной. Из нее вышла женщина в фартуке и с половой тряпкой в
руках. Она остановила на мне подозрительный взгляд.
-- Что вам нужно? -- спросила она.
-- У меня назначена встреча с синьориной Распа, -- солгал я. -- Она
сказала, что может задержаться, и просила ее подождать.
-- Очень хорошо, -- сказала женщина. -- Эта комната готова, но я еще не
прибралась в ванной и на кухне. Устраивайтесь поудобнее.
Она вернулась в ванную, и я вскоре услышал шум льющейся воды. Я подошел
к окну и, выглянув на улицу, посмотрел в сторону дома 24. Мужчина все еще
стоял там. Говорила в основном синьора Сильвани, сопровождая свою речь
энергичными жестами. Говорила она, должно быть, обо мне. Рассказывала
агенту, что я каждый день работаю в библиотеке, что и сейчас, наверное, там,
что я живу под ее крышей ровно неделю, что в Руффано я приезжий. Если он
объяснил ей, кто он такой и предъявил удостоверение, то обязательно попросит
ее показать мою комнату. Конечно, он поднимется наверх, осмотрит шкафы,
ящики, мой саквояж. Он не найдет ничего полезного для себя. Документы при
мне. Пока что синьора Сильвани не делала никаких попыток пригласить его в
дом. Оба были поглощены беседой. Но вот женщина, прибиравшая в квартире,
вернулась в комнату, и я отошел от окна.
-- Хотите кофе? -- спросила она.
-- Пожалуйста, не беспокойтесь, -- ответил я.
-- Никакого беспокойства, -- сказала она. -- Иначе что скажет
синьорина.
В ее лице было что-то знакомое. Она была молода, далеко не уродлива, но
ее растрепанные волосы говорили о неудачной попытке походить на кинозвезду с
афиши.
-- Кажется, я вас где-то видела? -- спросила она.
-- Я тоже об этом подумал, -- ответил я. -- Но Руффано не такой большой
город. Возможно, на улице.
-- Возможно. -- Она пожала плечами и улыбнулась.
Женщина пошла на кухню, а я вернулся к окну. За то время, что мы
разговаривали, мужчина исчез: либо вошел в дом, либо прошел дальше по улице.
Я взял в руки журнал и устроился у окна, краем глаза посматривая на дом
синьоры Сильвани. Вскоре женщина вернулась, неся кофе.
-- Прошу вас, синьор, -- сказала она. -- Я вспомнила, где вас видела.
Вы разглядывали толпу около Оньиссанти. Вы еще спросили у меня, что
случилось и почему приехала полицейская машина. На руках у меня была
маленькая девочка. Она плакала. Помните?
Я помнил. Руффано и впрямь невелик. Никуда не денешься.
-- Вы правы, -- сказал я. -- Теперь я действительно вспомнил. В машину
садились два человека.
-- Джиджи, -- сказала она. -- Все было так, как я вам сказала, им надо
было опознать одежду бедной Марты Зампини. Полицейские отвезли их аж в Рим.
Подумать только, проделать такой путь в полицейской машине! Не будь этого
жуткого дела, путешествие могло бы им понравиться. Потом ее тело привезли
сюда и вчера похоронили. Но какое преступление! И все из-за десяти тысяч
лир. Проходимец, который это сделал, никак не признается. Воровство, да, в
этом он признается, мой муж прочитал в газете, но не убийство. По-моему,
прибегая ко лжи, он надеется спасти свою шкуру.
-- Вероятно, -- сказал я.
Я пил кофе, не сводя глаз с противоположной стороны улицы.
-- Они вынудят его сознаться, -- продолжала она. -- У полиции свои
приемы, нам это известно. -- Она стояла, глядя, как я пью кофе; разговор был
для нее приятным перерывом в утренней работе.
-- Вы знали убитую? -- спросил я.
-- Знала ли я Марту Зампини? -- переспросила она. -- Все, кто живет
около Оньиссанти, знали Марту. В старину она и Мария Джиджи работали у отца
профессора Донати. Вы знаете профессора Донати из художественного совета?
-- Да, я его знаю.
-- Вчера говорили, что это он договорился с полицией привезти тело и
заплатил за похороны. Это замечательный человек, он многое сделал для
Руффано, как и его отец до него. Если бы бедная Марта продолжала работать у
него, то и по сей день была бы жива.
-- Почему она ушла от него?
Женщина пожала плечами.
-- Слишком много этого. -- Она щелкнула себя по шее. -- Джиджи
говорили, что за последние месяцы она совсем опустилась. Все время грустила.
Но о чем ей было грустить, о ней хорошо заботились. Мария Джиджи говорила,
что после войны, с тех пор как Марта рассталась с семейством Донати, она так
и не оправилась. Ей очень недоставало малыша. Она все время говорила о нем,
о маленьком мальчике, брате профессора Донати, который пропал с немецкими
войсками. Но ведь это жизнь, разве нет? В жизни всегда что-то не ладится.
Я допил кофе и отодвинул поднос.
-- Благодарю вас, -- сказал я.
-- Будем надеяться, что синьорина Распа не слишком задержится, --
сказала она и, остановив на мне хитрый взгляд, добавила: -- Она красивая,
правда?
-- Очень красивая, -- согласился я.
-- У синьорины много поклонников, -- сказала она. -- Уж я-то знаю, мне
часто приходится прибирать после того, как они здесь обедают.
Я улыбнулся, но от комментариев воздержался.
-- Ну что ж, -- сказала она, -- мне пора уходить. Надо еще кое-что
купить, до того как муж придет на перерыв. Слава Богу, моя мать
присматривает за малышкой, пока я работаю здесь у синьорины.
Перед домом 24 по-прежнему не было признаков жизни. У агента уже было
достаточно времени, чтобы осмотреть мою комнату и спуститься. Возможно, он
тоже пьет кофе с синьорой Сильвани. Я сделал вид, будто увлекся журналом.
Минут через пять женщина вернулась из кухни. На ней был длинный джемпер, в
руках она держала нитяную сумку.
-- Я ухожу, -- сказала она. -- Надеюсь, вы проведете приятный день с
синьориной.
-- Благодарю, -- сказал я.
Она попрощалась и вышла из квартиры. Я слышал, как она спускается по
лестнице, затем увидел, как она идет по виа Сан Микеле. Я стоял у окна, не
сводя глаз с дома 24, но из него никто не выходил. Должно быть, агент уже
ушел. Должно быть, ушел, когда женщина предложила мне кофе. Теперь он,
видимо, где-то в университете, наводит справки в регистрационном бюро или в
библиотеке. И значит, в библиотеку вход мне заказан. В пансионат Сильвани
тоже. Укрытием для меня могли служить только квартира, в которой я сидел, и
дом брата на виа деи Соньи. Но если я покину эту квартиру, то по пути к дому
Альдо могу повстречаться с агентом. Не исключено, что он дожидается, когда я
вернусь в пансионат синьоры Сильвани.
Я вынул из кармана сигареты и закурил. Мне пришел на ум бедный студент
Марелли, сломавший шею у подножия театральной лестницы. Той самой лестницы,
на которой в прошлую пятницу я встретил испуганного юношу. Очевидно,
студента. В тот день не было комендантского часа, но, видимо, стражники
Альдо допрашивали и его, следуя правилам их фантастической средневековой
игры. На сей раз игра завершилась смертью. Уравновесились ли весы небесной
справедливости? Закончена ли игра?
В качестве директора художественного совета Альдо был членом правления
университета. Значит, он будет присутствовать на собрании, которое созвал у
себя ректор. И, как все остальные, примет объяснение, выдвинутое в качестве
причины смерти Марелли, -- студент испугался и бросился бежать от патруля,
-- но в глубине души он не может не знать истинной причины.
Я посмотрел на часы. Двадцать пять минут двенадцатого. Я принялся
мерить шагами комнату. Затем выглянул в окно. Перед домом 24 ни души. Когда
Карла Распа вернется, чем я объясню ей свое присутствие в ее квартире? Я не
видел ее с четверга, с того самого вечера, когда столь нелюбезно с ней
обошелся. Для извинений момент не совсем подходящий.
Я пошел в ванную. На полках стояли разные флаконы и бутылки, на
табурете лежал халат. Над ванной на распялке висела торопливо простиранная
ночная рубашка. В биде почти до самых краев стояла покрытая мыльной пеной
вода, и в ней мокли несколько пар чулок. От их вида меня затошнило. Едва
сдерживая рвоту, я вернулся на кухню. Весь этот интимный беспорядок напомнил
мне гостиничные номера далекого прошлого: во Франкфурте, в других городах
рядом с так же замоченным нижним бельем моей матери валялись мужские носки,
носовые платки, зубные щетки, флаконы с лосьоном для волос. К ванне прилипли
волосы. От этого у меня, двенадцатилетнего мальчика, выворачивало живот. По
всей Германии и до самого Турина меня преследовал смрад похоти. Я и теперь
не забыл его.
Я снова подошел к открытому окну, сел и закурил еще одну сигарету.
Интересно, подумал я, что представляет собой женщина, которая в порыве
ревности преследовала анонимными телефонными звонками лежащего в римской
больнице ректора. Возможно, отвергнутая любовница моего брата или
претендентка, чьи претензии на эту роль не увенчались успехом? Кто бы ни
была эта женщина, она, должно быть, догадывалась об отношениях между Альдо и
женой ректора. Хоть звонки и прекратились, Альдо необходимо предупредить о
них до того, как он увидится с ректором. Пожалуй, надо позвонить Джакопо и
попросить его передать Альдо, чтобы тот, как только вернется домой, позвонил
мне сюда, на квартиру Карлы Распа.
Я перелистал телефонный справочник и нашел номер. Попросил телефонистку
соединить меня и стал ждать. Никто не ответил. Либо Джакопо нет дома, либо
он в своей комнате. Я положил трубку и снова подошел к окну. Вверх по улице
с криками и свистом шла стайка студентов, одетых в маскарадные костюмы и
шляпы. Один из них нес в руке палку с привязанным на конце пакетом и совал
ее прямо в лица прохожих.
-- Помогите бедным школярам, -- взывал он. -- Любое, даже самое
ничтожное даяние есть благо. Каждый дарованный грош поможет какому- нибудь
бедному школяру завершить образование. Благодарю, синьор. Благодарю,
синьорина.
Проходивший мимо мужчина пожал плечами и что-то бросил в мешок.
Подбадриваемая свистом и улюлюканьем девушка поступила так же и, смеясь,
скрылась. Студенты веером растянулись во всю ширину улицы. Они остановили
спускавшуюся по холму машину, и палка оказалась перед самым носом водителя.
Студент раскланялся в знак благодарности и широким жестом сорвал с головы
шляпу.
-- Благодарю, синьор. Желаю здравия и счастья.
С пением и криком они прошли вверх по улице и свернули в направлении
пьяцца делла Вита. На колокольне рядом с собором пробило двенадцать, и не
успели последние удары замереть в воздухе, как их подхватили колокола Сан
Чиприано. Во всех уголках Руффано колокола возвестили о наступлении полудня,
и я подумал о тех беглецах, которые много столетий назад искали убежища под
сенью церковных алтарей. Интересно, если я поступлю так же, найду я защиту
или ризничий Сан Чиприано бросит на меня испуганный взгляд и побежит
доносить в полицию?
Затем я услышал шаги на лестнице. Открылась дверь. Это была Карла
Распа. Она уставилась на меня с немым изумлением.
-- Я как раз решал, -- откровенно признался я, -- остаться мне здесь, в
вашей квартире, или искать убежища в церкви.
-- Это зависит от вашего преступления, -- сказала она, закрывая за
собой дверь. -- Возможно, вам надо сперва исповедаться.
Она положила на стол сумку и пакет с книгами. Затем смерила меня
взглядом.
-- На наше свидание вы опоздали ровно на тридцать шесть часов, --
сказала она. -- Час, от силы два, я, куда ни шло, подожду, но потом
предпочту найти замену.
Она достала из сумки сигареты и закурила. Затем прошла на кухню и
вернулась с подносом, на котором стояли два стакана и бутылка чинзано.
-- Полагаю, вы смылись из опасения потерпеть фиаско. Такое случалось и
с молодцами покрупнее. Но я обычно с этим справляюсь. Всегда есть средства и
возможности. -- Она разлила чинзано. -- Мужайтесь! -- сказала она. -- Пока
не попробуешь, не узнаешь, как это здорово.
Она подняла свой стакан и улыбнулась мне. Большего великодушия мне не
доводилось встречать. Я тоже взял стакан и, пока пил чинзано, принял
решение.
-- Я здесь не затем, чтобы извиняться за четверг, -- сказал я, -- и
восстанавливать утраченную репутацию. Просто я думаю, что меня разыскивает
полиция.
-- Полиция? -- переспросила она, опуская стакан. -- Вы что,
действительно совершили преступление или только шутите?
-- Я не совершал никакого преступления, -- сказал я. -- Десять дней
назад я случайно оказался на месте убийства и подозреваю, что полиция хочет
меня допросить.
По моему лицу Карла Распа поняла, что я не шучу. Она протянула мне
сигарету.
-- Вы имеете в виду убийство этой старухи в Риме? -- спросила она.
-- Да, -- ответил я. -- В ту ночь, когда ее убили, я дал ей десять
тысяч лир. Неважно, почему я это сделал. Утром я узнал про убийство. Нет
нужды говорить вам, что я не имею к нему никакого отношения, но я дал ей
деньги за несколько минут до этого. Отсюда ясно, что полиция может мною
интересоваться.
-- Почему? -- спросила она. -- Разве преступника не поймали? Об этом
сообщалось в газетах.
-- Да, поймали. Но он сознается в краже десяти тысяч лир и отрицает
убийство.
Она пожала плечами.
-- На его месте я поступила бы точно так же, -- сказала она. -- Это
дело полиции. Вам-то что беспокоиться?
Я понял, что надо все объяснить. Я рассказал ей про английских
туристок, о том, как водил их в полицию, но не упомянул о своем подарке и на
следующий день уехал в Руффано.
-- Зачем вы это сделали? -- спросила она.
-- Потому что я узнал эту женщину, -- ответил я. -- И чтобы
окончательно убедиться, приехал сюда.
Она допила вино и, видя, что мой стакан пуст, налила мне еще. В ее
манерах почувствовалась некоторая сдержанность.
-- В газетах я читала, что убитая приехала из Руффано, -- сказала она.
-- Откуда вы ее знаете?
-- Я здесь родился, -- сказал я. -- И до одиннадцати лет жил в Руффано.
Она через стол метнула на меня взгляд, затем наполнила свой стакан и
села на диван, положив под спину подушку.
-- Значит, вы всю неделю лгали, не так ли? -- спросила она.
-- Можно сказать и так.
-- И теперь ваша ложь обернулась против вас?
-- Не столько ложь, сколько то, что я не сказал всю правду римской
полиции, -- сказал я. -- И то обстоятельство, что, по-моему, один агент в
штатском узнал меня во время панихиды по Марте. Это было во вторник. Едва ли
он увидел в этом обычное совпадение. Час назад тот же агент наводил справки
в доме 24. Я видел его у двери с синьорой Сильвани.
Она откинулась на подушки и выпустила несколько колец табачного дыма.
-- Совпадение или нет, -- сказала она, -- это наверняка покажется ему
подозрительным. Но если в Риме задержали того человека, зачем им
беспокоиться здесь на ваш счет?
-- Я уже сказал вам. Он отрицает убийство. Вполне возможно, что ему
поверили и поиски убийцы продолжаются.
Она ненадолго задумалась, затем посмотрела на меня:
-- А что, если я тоже ему верю?
Я пожал плечами и двинулся к двери.
-- В таком случае вы можете сообщить обо мне полиции по телефону.
В этот момент зазвонил телефон. Мне показалось, что это сама судьба, -
- игра закончена. Она знаком попросила меня не уходить и сняла трубку.
-- Да? Да, Джузеппе... Завтрак? -- Она помедлила, взглянула на меня и
покачала головой. -- Нет, нет... это невозможно. Ко мне должны прийти. Один
студент с матерью, с минуты на минуту. Не знаю, Джузеппе, не могу строить
планы... Если можно, я позвоню тебе днем в библиотеку. Всего. -- Она
положила трубку и улыбнулась. -- Это его угомонит на несколько часов. Ваше
счастье, что он позвонил, а не сразу пришел. У нас была предварительная
договоренность, которую, как вы видели и, надеюсь, оценили, я ради вас
отменила. Ах, не беспокойтесь. Нам не придется выходить. Я приготовлю омлет.