Страница:
церкви?
-- Да, синьор, -- ответил ризничий, -- записи в ризнице. Приблизительно
с начала века. Что до более ранних, то они хранятся в пресвитерии.
-- Нельзя ли мне посмотреть записи за 1933 год?
Ризничий нерешительно пробормотал что-то о том, что священника нет в
церкви. Я сунул ему в руку банкноту и объяснил, что в Руффано я проездом,
едва ли вернусь снова и хочу посмотреть запись о крещении одного
родственника. Он уже не возражал и предложил мне пройти с ним в ризницу.
Я молча ждал, пока он искал нужную книгу. Меня окружала атмосфера
святости. На крючках висели стихари и епитрахили. Все было пропитано слабым
запахом ладана и мастики. Наконец, ризничий подошел ко мне с книгой в руках.
-- Здесь у нас записи с 1931 по 1935 год, -- сказал он. -- Если вашего
родственника крестили в Сан Чиприано, то его имя должно быть здесь.
Я взял книгу и раскрыл ее. Это было похоже на перелистывание страниц
прошлого. Сколько же здесь моих родственников, родившихся и крестившихся в
Руффано; теперь они выросли и рассеялись по свету, а может быть, по-прежнему
живут здесь, в городе, -- владельцы магазинов, мелкие чиновники, но в этой
книге они -- младенцы нескольких дней от роду...
Я нашел тринадцатое июля, день моего рождения. А вот и запись о моем
крещении, через две недели, в воскресенье. \textit{<Армино. Сын Алъдо Донати
и Франчески Росси. Крестные родители: Альдо Донати -- брат, Федерико
Поненти, Эда Поненти>}. Я совсем забыл, что Альдо, которому в то время еще
не исполнилось девяти лет, был моим восприемником. Он написал свое имя
круглым детским почерком, но в нем уже чувствовалась гораздо больше
индивидуальности, чем в безликих росчерках моих кузенов. Если не ошибаюсь,
они жили в Анконе. Я зримо представил себе всю картину. Первое причастие. В
устремленном на меня взгляде Альдо угроза вечной кары, если я по неуклюжести
выроню гостию из раскрытого рта.
-- Вы нашли нужную запись? -- спросил ризничий.
-- Да, -- ответил я. -- Она здесь.
Я закрыл книгу и отдал ее ему в руки. Он взял ее у меня и поставил в
шкаф, в длинный ряд таких же томов.
-- Подождите, -- попросил я. -- У вас есть записи за двадцатые годы?
-- Двадцатые, синьор? За какой именно?
-- Дайте подумать. Пожалуй, за двадцать пятый.
Он снял с полки другой том:
-- Здесь с двадцать первого по двадцать пятый.
Я взял книгу и раскрыл ее на ноябре. Семнадцатое ноября. День рождения
Альдо. Эта дата всегда имела для меня особое значение. Даже в Генуе, когда я
осенним утром смотрел на календарь, висевший в нашей конторе, ноябрь
семнадцатого дня был для меня едва ли не чем-то священным.
Странно... Наверное, Альдо был болезненным младенцем -- его крестили в
самый день его появления на свет. \textit{<Альдо. Сын Альдо Донати и
Франчески Росси. Крестные родители: Альдо Донати -- отец, Луиджи Спека,
Франческа Росси>}.
Кто такой Луиджи Спека? Я ничего о нем не знал. Что-то подсказывало
мне, что не знал и Альдо. И почему двойная запись?
-- Скажите, -- обратился я к ризничему, -- вы когда-нибудь слышали,
чтобы ребенка крестили дважды?
Он покачал головой:
-- Нет, синьор. Правда, если ребенок был болен и родители опасались,
что он умрет, то могло случиться, что его крестили в день рождения, а потом,
когда он окреп, церемонию повторили. Синьору еще нужна книга?
-- Нет, -- ответил я, -- возьмите.
Я подождал, пока ризничий поставит книгу в шкаф и повернет ключ, потом
вышел на солнечный свет, перешел пьяцца делла Вита и зашагал по виа Россини.
Странно, что Альдо крестили два раза. Если бы мы знали эту историю, Альдо
непременно извлек бы из нее пользу. Я живо представил себе, как он говорит
мне: <Я получил двойное благословение>. Конечно, Марта знала все про это
крещение... Размышляя об этом, я снова вспомнил косого сапожника и
оглянулся, ища глазами его мастерскую, которая находилась где-то поблизости,
на левой стороне улицы. А вот и она... Но больше, наряднее, с рядами
выставленной на продажу обуви. Нет и в помине перевернутых вверх подошвами
туфель -- знака того, что здесь занимаются починкой. Над дверью другое имя.
Должно быть, мой утренний знакомец, косоглазый Джиджи отошел от дел и
поселился по соседству с часовней. Только он да его сестра, если она еще
жива, могли что-нибудь знать о Марте, но я не имел ни малейшего
представления, как к нему подойти, не назвав себя.
Так же обстояло дело и с супругами Лонги из <Отеля деи Дучи>. Проще
всего вернуться и сказать: <Вчера вечером я хотел вам сказать, что я младший
сын Альдо Донати. Помните моего отца, хранителя герцогского дворца?> Даже
дряблое лицо синьоры после первого потрясения расплылось бы в улыбке. И
затем: <Вы не помните Марту? Что с Мартой?>
Но всякий, кто, как я, возвращается из прошлого, должен оставаться
безымянным. Одному и втайне мне, возможно, и удастся разобраться в его
хитросплетениях, но только одному и втайне.
Второй раз за этот день я прошел мимо герцогского дворца и, свернув
налево, вскоре оказался на виа деи Соньи. Мне хотелось взглянуть на наш
старый дом при свете дня. Снег здесь, как и везде в Руффано, растаял, и
солнце, наверное, все утро заливало дом -- окна второго этажа были
распахнуты. Когда-то там была спальня наших родителей: в раннем детстве --
мое святилище, позднее -- комната, которую надо избегать.
Кто-то играл на рояле. В наше время рояля в доме не было. Казалось,
играет профессионал. Из окна лился стремительный каскад звуков. В нем было
что-то знакомое, возможно, услышанное мною по радио или, скорее, из
музыкальных классов Туринского университета, когда я спешил мимо них на
лекции. Мои губы подхватили немного веселую, немного грустную мелодию --
мелодию вне возраста, вне времени. Дебюсси. Да, Дебюсси. Порядком заигранная
<Арабеска>, но в мастерском исполнении.
Я стоял под стеной и слушал. Мелодия лилась, ширилась, затем перешла в
другую тональность, звучание стало более торжественным; но вот вновь
повторился полетный каскад, все выше, выше, уверенно, радостно и, наконец,
нисходящая гамма, замирающая, тающая. Казалось, она говорит: все кончено,
больше никогда. Невинность юности, радость детства, прыжок из кровати
навстречу новому дню... все прошло, пыл остыл, рвение угасло. Повторение
этой фразы -- не более чем напоминание, эхо былого -- того, что так быстро
проходит, того, что невозможно ни удержать, ни вернуть...
Музыка оборвалась на последних тактах. Я услышал звонок телефона.
Наверное, игравший, кто бы он ни был, пошел снять трубку. Окно закрылось,
все стихло.
Телефон стоял в холле, и если моя мать была наверху, то, подбежав к
нему, она снимала трубку, едва переводя дух. Возможно, человек, игравший на
рояле, тоже бегом спустился в холл. Мой взгляд остановился на дереве, ветви
которого шатром раскинулись над маленьким садом. Где- то в их гуще до сих
пор прячется резиновый мячик; я очень им дорожил, но однажды закинул на
дерево, да так и не отыскал. Там ли он сейчас? При этой мысли мне стало
немного обидно, и я почувствовал острую антипатию к нынешнему владельцу
моего дома. Он вправе бродить по комнатам, открывать и закрывать окна,
отвечать на телефонные звонки. А я всего лишь посторонний, разглядывающий
чужие стены.
Вновь зазвучал рояль. Теперь это был <Прелюд> Шопена, скорбный,
страстный. После телефонного звонка настроение игравшего изменилось, нервы
дали волю мрачной меланхолии. Но все это не имело ко мне никакого отношения.
Пройдя до конца виа деи Соньи, я вышел на виа 8 Сеттембре и остановился
перед университетом. Казалось, я вступил в иное время. Повсюду бурлила
молодость: юноши и девушки группами выходили из аудиторий; они
разговаривали, смеялись, рассаживались по мотороллерам. К старым зданиям,
издавна известным под названием <Учебный дом>, были пристроены новые
флигели, окна сияли не только свежей краской, но и несвойственной им прежде
жизнью. На противоположной стороне улицы тоже высились новые постройки, и,
наконец, здания, венчавшие вершину холма -- возможно, новая библиотека, --
еще только подводились под крышу. Университет был уже не тем осыпающимся,
полинявшим гнездом учености, каким я его запомнил с детских лет. Суровая
аскетичность была изгнана. Теперь в нем правила бал молодость с ее
великолепным презрением ко всему обветшалому и потрепанному. Во всю мощь
ревели транзисторы.
Сжимая пальцами ручку саквояжа, я стоял, как путник на границе двух
миров. Один -- виа деи Соньи моего прошлого, полная воспоминаний, но уже не
моя; другой -- мир деятельный, шумный, но столь же равнодушный ко мне.
Мертвецы не должны возвращаться. Лазарь был прав, испытывая дурные
предчувствия. Застигнутый между прошлым и будущим, страшась того и другого,
он искал небытия могилы -- но тщетно.
-- Привет, -- раздалось над моим ухом. -- Вы уже приняли какое-нибудь
решение?
Я обернулся и увидел Карлу Распа. Она была холодна, сдержанна, но во
всем ее облике чувствовалась уверенность. Без сомнения, в себе самой.
<Да, синьорина. Благодарю за беспокойство, но я решил уехать из
Руффано>. Именно так я намеревался ответить. Но слова эти произнесены не
были. Мимо нас промчался на мотороллере какой-то парень. Он громко смеялся.
На руле его мотороллера развевался маленький флажок, совсем как в годы войны
на капоте штабной машины коменданта, приятеля моей матери, развевалась его
ненавистная эмблема. Флажок студента был обычной туристической дешевкой,
наверное, купленной за несколько сотен лир на пьяцца Маджоре, но на нем был
изображен сокол Мальбранче, и я в моем ностальгическом настроении усмотрел в
этом символ.
Вновь войдя в привычную для меня роль групповода, я поклонился
синьорине, при этом скользнув по ее лицу, туловищу и ногам ласкающим
взглядом, который -- и нам обоим это было прекрасно известно -- ровно ничего
не значил.
-- Я как раз шел во дворец, -- сказал я ей. -- Если вы свободны, то,
возможно, мы могли бы пойти вместе?
Итак, отступление было отрезано.
Университетская библиотека размещалась на первом этаже герцогского
дворца, в бывшем банкетном зале. При моем отце здесь хранились рукописи и
документы, они и теперь лежали на отдельных полках, в стороне от тех, что
временно были предоставлены университету. Моя новая знакомая чувствовала
себя здесь, как дома. Я шел за ней, делая вид, будто впервые оказался в этих
стенах.
Просторная комната была гораздо больших размеров, чем мне запомнилось.
В ней витал аромат, неотделимый от книг; многие из них были сложены стопками
прямо на полу. Кругом царила полная неразбериха. Один служащий, стоя на
коленях, вкладывал в книги регистрационные карточки. Другой, застыв на
стремянке, разбирал верхние полки. Изможденная особа женского пола что-то
записывала под диктовку личности, в которой я сразу признал библиотекаря
Джузеппе Фосси. Это был невысокий крепыш с оливково-зеленым цветом лица и
бегающими глазками навыкате, каковые для меня всегда ассоциируются с тайными
свиданиями. Увидев мою спутницу, он прервался на полуслове, бросил свою
фаворитку и поспешил нам навстречу.
-- Джузеппе, я нашла тебе помощника, -- сказала Карла Распа. -- У
синьора Фаббио диплом по современным языкам, и он с благодарностью
согласится на временную работу.
Синьор Фосси смерил меня оценивающим взглядом, и в его выпученных
глазах мелькнула затаенная враждебность -- уж не появился ли соперник? Затем
он, не теряя времени, повернулся к предмету своего обожания.
-- Синьор Фаббио -- твой знакомый?
-- Знакомый знакомого, -- поспешно ответила она. -- Синьор Фаббио
работал в туристическом агентстве в Генуе. Я знакома с управляющим.
Эта ложь, при всей ее неожиданности, сделала свое дело.
-- Мне действительно нужен помощник, -- признался библиотекарь. --
Человек со знанием языков -- бесценная находка для составления каталога
иностранных книг. Видите, какой здесь беспорядок. -- Он с извиняющимся видом
показал на комнату и продолжил: -- Но предупреждаю, оплата невелика и, если
я вас приму, мне придется улаживать это дело с университетским начальством.
Я жестом дал понять, что приму любое предложение, и он снова перевел
взгляд на Карлу Распа. Она ответила ему тем же взглядом, что и мне в
ресторане на виа Сан Чиприано, но куда более неотразимым. Библиотекарь
разволновался.
-- Ну, тогда... я придумаю, как все уладить. С вашей помощью я вздохну
свободнее. А так все вечера...
Они снова обменялись заговорщическими взглядами. Теперь я понял, что
имела в виду моя спутница, говоря, что по ночам Руффано вымирает; тем не
менее угодить ей, должно быть, нетрудно.
Пока Джузеппе Фосси разговаривал по телефону, мы притворялись глухими.
Но вот трубка легла на рычаг.
-- Все улажено, -- объявил он. -- Везде одно и то же. Если дело не
касается лично их, во всем университете ни у кого нет времени и все
приходится решать самому.
Я поблагодарил, выразив некоторое удивление, что вопрос о временном
увеличении штата решился так быстро.
-- Ректор болен, -- объяснил Джузеппе Фосси. -- Без него нет и власти.
Университет -- это \textit{он}.
-- Увы, наш возлюбленный ректор, -- шепотом проговорила синьорина, и
мне показалось, что в ее голосе прозвучала ирония, -- перенес тромбоз,
побывав в Риме на совещании, и с тех пор лежит в больнице. Без него мы
просто пропадаем. Вот уже несколько недель, как он болен.
-- И никто не исполняет его обязанности?
-- Заместитель ректора, профессор Риццио, -- ответила она. -- Он же
заведует учебным отделом и все время проводит в спорах с профессором Элиа,
деканом факультета экономики и коммерции.
-- Ну-ну, Карла, -- укоризненно заметил библиотекарь, -- курить и
сплетничать в библиотеке запрещено. Тебе следовало бы это знать.
Он снисходительно похлопал ее по руке и, покачав головой, взглянул на
меня. Покачивание головой означало несогласие с ее словами, похлопывание по
руке -- заявление права собственности. Я молча улыбнулся.
-- Я должна вас покинуть, -- сказала она, оставив нас в сомнении
относительно того, к кому обращены эти слова. -- В пять у меня еще одна
лекция. -- Она протянула мне руку: -- Увидимся. -- И быстрым шагом
направилась к двери.
-- Карла, минуту... -- Синьор Фосси поспешил за ней.
Пока я ждал указаний, один из сотрудников украдкой подмигнул мне. О
чем-то пошептавшись с синьориной, синьор Фосси вернулся и коротко бросил:
-- Если не возражаете, можете сегодня же приступить к работе. Этим вы
всем нам очень поможете.
В течение двух следующих часов он знакомил меня с моими обязанностями.
Особое внимание следовало обратить на то, что некоторые тома из
университетской библиотеки смешались с книгами, принадлежащими дворцу,
которыми ведал художественный совет Руффано.
-- Огромное упущение, -- заметил синьор Фосси. -- Это случилось еще до
меня. Но всем неприятностям придет конец, когда мы переведем свои книги в
новую университетскую библиотеку. Вы видели здание? Оно почти закончено. И
все благодаря ректору профессору Бутали. Для университета он творит чудеса.
-- Библиотекарь понизил голос и бросил взгляд в сторону ближайшего к нам
сотрудника. -- Хотя многие ему и мешают. Обычное дело в небольших центрах
вроде нашего. Соперничество между факультетами да взаимная ревность
университета и художественного совета. Одни хотят одного, другие другого. На
ректоре лежит неблагодарная задача всех примирять.
-- Это и стало причиной сердечного приступа? -- спросил я.
-- Думаю, да, -- ответил библиотекарь, и в его выпуклых глазах
загорелся понимающий огонек. -- К тому же у него жена-красавица. Синьора
Бутали на несколько лет моложе мужа.
Я продолжал разбирать книги. Где-то в начале седьмого Джузеппе Фосси
посмотрел на часы.
-- В семь у меня свидание, -- сказал он. -- Вы не побудете здесь еще
час? А перед уходом зайдите, пожалуйста, в регистрационное бюро и
запишитесь. Если желаете, можете получить там список адресов, по которым
можно найти квартиру. Университет имеет предпочтительное право на ряд комнат
с небольшим пансионом. Если вам что-нибудь понадобится, синьорина Катти
поможет.
Когда Джузеппе Фосси, пожелав нам всего доброго, торопливо вышел из
комнаты, служащая лет пятидесяти угрюмо посмотрела на меня сквозь стекла
очков, после чего с тем же кислым выражением лица вернулась к своим записям.
Младший сотрудник, которого, как я слышал, звали Тони, подошел ко мне.
-- Сегодня вечером он сбавит вес, -- шепотом проговорил Тони.
-- С синьорой, которая вышла отсюда пару часов назад?
-- Говорят, она неутомима. Правда, сам я не пробовал попытать счастья.
Синьорина Катти резким голосом велела ему снять несколько книг с ее
стола. Я спрятал лицо в огромный гроссбух. Прошел час. Ровно в семь я
подошел к столу синьорины Катти и, выслушав сухое уведомление о том, что на
сегодня моя работа закончена, отправился в регистрационное бюро. Тони
последовал моему примеру, и мы вместе направились через притихший двор к
выходу из дворца.
Перед парадной лестницей, ведущей к герцогским покоям на втором этаже,
я задержался. Везде ярко горел свет, и откуда-то сверху до меня долетал звук
голосов.
-- Что там такое? Разве дворец не закрывается в четыре часа?
-- Да, для посетителей, -- ответил Тони, -- но председатель
художественного совета может приходить и уходить, когда пожелает. К тому же
сейчас он занимается подготовкой фестиваля.
У боковой двери сидел дежурный смотритель. Мы попрощались с ним и вышли
на пьяцца Маджоре.
-- Фестиваля? -- переспросил я.
-- Ну да, неужели вы о нем ничего не знаете? Это наш великий день.
Фестиваль учредил ректор профессор Бутали, чтобы сделать наш университет
более известным, но сейчас это гордость всего Руффано, люди приезжают
издалека. Студенты дают замечательное представление. В прошлом году оно
состоялось здесь, во дворце. -- Тони обмотал вокруг шеи шарф и свернул к
прислоненному к стене мотороллеру. -- Идете на свидание? Если нет, моя Диди
вас пристроит. Она работает в керамических мастерских, но знает многих
студенток с Э. К., там есть прехорошенькие.
-- Э. К.?
-- Факультет экономики и коммерции. Три года, как открылся, но по числу
студентов скоро обгонит все остальные факультеты. Большинство из его
студентов живут в городе или приезжают на занятия из других мест - - в
том-то и штука! Они не ютятся в студенческих общежитиях, как остальные.
Он улыбнулся и завел свою машину. Сквозь рев мотора я крикнул, что мне
надо зайти в управление, чтобы записаться и найти место для ночлега. Он
махнул мне рукой и рванул с места. Я смотрел ему вслед с таким чувством,
будто мне, по крайней мере, лет сто. Всякий, кому за тридцать, молодым
кажется дряхлым стариком.
Я направился к зданию университета. Войдя в вестибюль, увидел дверь с
надписью <Регистрационное бюро> и рядом с ней окно, за которым сидел
дежурный.
-- Моя фамилия Фаббио. -- Я протянул удостоверение личности. --
Библиотекарь синьор Фосси просил меня зайти к вам.
-- Да, да...
Казалось, он уже знал обо мне и без дальнейших вопросов что-то вписал в
свою книгу. Затем протянул мне пропуск и анкету для подписи. И список
адресов.
-- Ищите комнату по этому списку, -- сказал он. -- С тех, кого мы
посылаем, берут меньшую плату.
Я поблагодарил и уже собирался уйти, но немного помедлил.
-- Между прочим, вы не скажете, кто живет в доме номер восемь по виа
деи Соньи?
-- Восемь? -- переспросил дежурный.
-- Да, -- сказал я, -- дом за высокой стеной и с одним-единственным
деревом в маленьком саду.
-- Это дом ректора, -- ответил он, пристально глядя на меня. --
Профессора Бутали. Но сейчас он болен и его нет в городе. Он в Риме, в
больнице.
-- Да, мне это известно, но я не знал, что он живет на виа деи Соньи.
-- Там он и живет. Ректор и синьора Бутали уже несколько лет как туда
переехали.
-- А кто там играет на рояле?
-- Синьора. Она преподает музыку. Но сомневаюсь, что она сейчас дома.
Она в Риме вместе с профессором.
-- Днем я проходил мимо этого дома, и мне показалось, что там кто-то
играет на рояле, -- сказал я.
-- Значит, она вернулась, -- сказал он. -- Я могу и не знать.
Я попрощался и вышел. Итак... сам ректор оказал честь моему дому,
избрав его своей резиденцией. В прежние времена глава университета жил рядом
со студенческим общежитием. Очевидно, продавец открыток и флажков был прав,
сказав, что в городе многое изменилось и что с нашествием мальчиков и
девочек, изучающих экономику и коммерцию, мой родной Руффано скоро станет
соперником Перуджи и Турина.
Спускаясь с холма, я снова прошел мимо герцогского дворца и остановился
под уличным фонарем посмотреть список адресов. Виа Россини, виа 8 Сеттембре,
виа Ламбетта... нет, слишком близко к студентам. Виа Сан Чиприано... да,
возможно. Виа Сан Микеле... я улыбнулся. Не там ли свила гнездышко синьорина
Карла Распа? Я достал ее визитную карточку. Дом номер 5. В списке указан дом
номер 24. Стоит заглянуть. Я поднял саквояж и пошел вниз по виа деи Соньи.
Должно быть, вчера снегопад разогнал по домам все население города.
Сегодня вечером тоже было холодно, но звезды ярко сияли, и площадь была
полна народа, однако, в отличие от дневной толпы, которую, по давнему
обычаю, в основном составляли мужчины средних лет, теперь повсюду виднелись
молодые лица. Девушки, без устали щебеча и смеясь, парами прохаживались
перед колоннадой; юноши, засунув руки в карманы, смеясь и насвистывая,
держались группами, некоторые сидели на мотороллерах. Через несколько минут
в кинотеатре должен был начаться сеанс, и сверкающая огнями реклама обещала
страсти под карибскими небесами. <Отель деи Дучи> на противоположной стороне
выглядел заброшенным и до крайности несовременным.
Я перешел через площадь, оставив без внимания взгляд невысокой
рыжеволосой красотки -- факультет экономики и коммерции? -- и, свернув
направо, оказался на виа Сан Микеле. Я отыскал глазами табличку с номером 5.
Перед домом стояла малолитражка. Джузеппе Фосси? Сквозь ставни второго этажа
пробивался свет. Ну что ж... удачи ему. Я пошел дальше, на сей раз в поисках
дома номер 24. Он находился на противоположной стороне улицы, но из его окон
дом номер 5 был отлично виден. Мне вдруг стало весело, и я, словно
школьник-проказник, решил обследовать дом. Дверь была не заперта, в
вестибюле горел свет. Я заглянул в свой список... Синьора Сильвани. Я вошел
и осмотрелся. Везде было чисто -- следствие недавнего ремонта, -- и из
невидимой мне кухни доносился соблазнительный запах. Кто-то бежал вниз по
лестнице. Оказалось, девушка лет двадцати с мелкими чертами лица и огромными
глазами сказочной феи.
-- Вы ищете синьору Сильвани? -- спросила девушка. -- Она на кухне, я
ей скажу.
-- Нет, подождите минутку. -- Мне нравилась атмосфера дома, нравилась
девушка. -- Этот адрес мне дали в университете. Я временно работаю
помощником библиотекаря, и мне нужна комната на неделю, на две. Здесь есть
свободные?
-- Есть одна свободная комната на верхнем этаже, -- ответила девушка.
-- Но, может быть, она уже заказана. Вам надо спросить у синьоры Сильвани. Я
просто студентка.
-- Экономика и коммерция? -- спросил я.
-- Да, как вы догадались?
-- Мне говорили, что туда принимают только самых хорошеньких девушек.
Она рассмеялась и, спустившись в вестибюль, остановилась рядом со мной.
Мне всегда доставляет удовольствие, когда девушка ниже меня ростом. Эту
можно было принять за ребенка.
-- А я и не знала, -- заметила она. -- Во всяком случае, мы живые и
всем даем это понять. Так ведь, Паоло? -- По лестнице спустился юноша, такой
же красивый, как и она. -- Это мой брат. Мы оба студенты факультета
экономики и коммерции. Мы приехали из Сан-Марино.
Я пожал руку им обоим.
-- Армино Фаббио из Турина, хотя работаю обычно в Генуе.
-- Катерина и Паоло Паскуале, -- в один голос ответили они.
-- Послушайте, -- сказал я, -- как, по-вашему, стоит мне снять здесь
комнату?
-- Конечно, -- сказал юноша. -- Здесь чисто, удобно и хорошо кормят. -
- Он тряхнул головой в сторону кухни. -- И не связывают во времени. Мы
приходим и уходим, когда хотим.
-- К тому же мы компания покладистая, -- добавила девушка. -- Кто хочет
заниматься -- занимается, кто хочет развлекаться -- развлекается. Паоло и я
делаем понемножку и то и другое. Обязательно узнайте про комнату.
У нее была дружелюбная, приветливая улыбка, у него тоже. Не дожидаясь
моего ответа, она громко позвала синьору. Дверь кухни отворилась, и
появилась синьора. Это была плотная женщина средних лет с высокой грудью и
огромными бедрами, привлекательная и с первого взгляда располагающая к себе.
-- Вам нужна комната? -- спросила она. -- Пойдемте посмотрим.
Синьора протиснулась между мной и Паоло и стала подниматься по
лестнице.
-- Вот видите, -- рассмеялась Катерина. -- Как все просто. Надеюсь, вам
понравится. А мы с Паоло идем в кино. До встречи.
Переговариваясь и смеясь, они вышли из дома, а я следом за синьорой
Сильвани стал подниматься по лестнице.
Мы поднялись на последний этаж, и она распахнула дверь комнаты. Окна
выходили на улицу. Синьора Сильвани включила свет, я подошел к окну и открыл
ставни: люблю знать, где я нахожусь и что могу увидеть. Я посмотрел на улицу
и увидел: малолитражка по-прежнему стоит перед домом номер 5. Затем я
оглядел комнату. Она была невелика, но в ней имелось все необходимое.
-- Она мне подходит, -- сказал я.
-- Хорошо. Тогда располагайтесь. Стол по желанию. Когда надумаете
обедать в городе, предупредите меня, но если и забудете, я не обижусь.
-- Да, синьор, -- ответил ризничий, -- записи в ризнице. Приблизительно
с начала века. Что до более ранних, то они хранятся в пресвитерии.
-- Нельзя ли мне посмотреть записи за 1933 год?
Ризничий нерешительно пробормотал что-то о том, что священника нет в
церкви. Я сунул ему в руку банкноту и объяснил, что в Руффано я проездом,
едва ли вернусь снова и хочу посмотреть запись о крещении одного
родственника. Он уже не возражал и предложил мне пройти с ним в ризницу.
Я молча ждал, пока он искал нужную книгу. Меня окружала атмосфера
святости. На крючках висели стихари и епитрахили. Все было пропитано слабым
запахом ладана и мастики. Наконец, ризничий подошел ко мне с книгой в руках.
-- Здесь у нас записи с 1931 по 1935 год, -- сказал он. -- Если вашего
родственника крестили в Сан Чиприано, то его имя должно быть здесь.
Я взял книгу и раскрыл ее. Это было похоже на перелистывание страниц
прошлого. Сколько же здесь моих родственников, родившихся и крестившихся в
Руффано; теперь они выросли и рассеялись по свету, а может быть, по-прежнему
живут здесь, в городе, -- владельцы магазинов, мелкие чиновники, но в этой
книге они -- младенцы нескольких дней от роду...
Я нашел тринадцатое июля, день моего рождения. А вот и запись о моем
крещении, через две недели, в воскресенье. \textit{<Армино. Сын Алъдо Донати
и Франчески Росси. Крестные родители: Альдо Донати -- брат, Федерико
Поненти, Эда Поненти>}. Я совсем забыл, что Альдо, которому в то время еще
не исполнилось девяти лет, был моим восприемником. Он написал свое имя
круглым детским почерком, но в нем уже чувствовалась гораздо больше
индивидуальности, чем в безликих росчерках моих кузенов. Если не ошибаюсь,
они жили в Анконе. Я зримо представил себе всю картину. Первое причастие. В
устремленном на меня взгляде Альдо угроза вечной кары, если я по неуклюжести
выроню гостию из раскрытого рта.
-- Вы нашли нужную запись? -- спросил ризничий.
-- Да, -- ответил я. -- Она здесь.
Я закрыл книгу и отдал ее ему в руки. Он взял ее у меня и поставил в
шкаф, в длинный ряд таких же томов.
-- Подождите, -- попросил я. -- У вас есть записи за двадцатые годы?
-- Двадцатые, синьор? За какой именно?
-- Дайте подумать. Пожалуй, за двадцать пятый.
Он снял с полки другой том:
-- Здесь с двадцать первого по двадцать пятый.
Я взял книгу и раскрыл ее на ноябре. Семнадцатое ноября. День рождения
Альдо. Эта дата всегда имела для меня особое значение. Даже в Генуе, когда я
осенним утром смотрел на календарь, висевший в нашей конторе, ноябрь
семнадцатого дня был для меня едва ли не чем-то священным.
Странно... Наверное, Альдо был болезненным младенцем -- его крестили в
самый день его появления на свет. \textit{<Альдо. Сын Альдо Донати и
Франчески Росси. Крестные родители: Альдо Донати -- отец, Луиджи Спека,
Франческа Росси>}.
Кто такой Луиджи Спека? Я ничего о нем не знал. Что-то подсказывало
мне, что не знал и Альдо. И почему двойная запись?
-- Скажите, -- обратился я к ризничему, -- вы когда-нибудь слышали,
чтобы ребенка крестили дважды?
Он покачал головой:
-- Нет, синьор. Правда, если ребенок был болен и родители опасались,
что он умрет, то могло случиться, что его крестили в день рождения, а потом,
когда он окреп, церемонию повторили. Синьору еще нужна книга?
-- Нет, -- ответил я, -- возьмите.
Я подождал, пока ризничий поставит книгу в шкаф и повернет ключ, потом
вышел на солнечный свет, перешел пьяцца делла Вита и зашагал по виа Россини.
Странно, что Альдо крестили два раза. Если бы мы знали эту историю, Альдо
непременно извлек бы из нее пользу. Я живо представил себе, как он говорит
мне: <Я получил двойное благословение>. Конечно, Марта знала все про это
крещение... Размышляя об этом, я снова вспомнил косого сапожника и
оглянулся, ища глазами его мастерскую, которая находилась где-то поблизости,
на левой стороне улицы. А вот и она... Но больше, наряднее, с рядами
выставленной на продажу обуви. Нет и в помине перевернутых вверх подошвами
туфель -- знака того, что здесь занимаются починкой. Над дверью другое имя.
Должно быть, мой утренний знакомец, косоглазый Джиджи отошел от дел и
поселился по соседству с часовней. Только он да его сестра, если она еще
жива, могли что-нибудь знать о Марте, но я не имел ни малейшего
представления, как к нему подойти, не назвав себя.
Так же обстояло дело и с супругами Лонги из <Отеля деи Дучи>. Проще
всего вернуться и сказать: <Вчера вечером я хотел вам сказать, что я младший
сын Альдо Донати. Помните моего отца, хранителя герцогского дворца?> Даже
дряблое лицо синьоры после первого потрясения расплылось бы в улыбке. И
затем: <Вы не помните Марту? Что с Мартой?>
Но всякий, кто, как я, возвращается из прошлого, должен оставаться
безымянным. Одному и втайне мне, возможно, и удастся разобраться в его
хитросплетениях, но только одному и втайне.
Второй раз за этот день я прошел мимо герцогского дворца и, свернув
налево, вскоре оказался на виа деи Соньи. Мне хотелось взглянуть на наш
старый дом при свете дня. Снег здесь, как и везде в Руффано, растаял, и
солнце, наверное, все утро заливало дом -- окна второго этажа были
распахнуты. Когда-то там была спальня наших родителей: в раннем детстве --
мое святилище, позднее -- комната, которую надо избегать.
Кто-то играл на рояле. В наше время рояля в доме не было. Казалось,
играет профессионал. Из окна лился стремительный каскад звуков. В нем было
что-то знакомое, возможно, услышанное мною по радио или, скорее, из
музыкальных классов Туринского университета, когда я спешил мимо них на
лекции. Мои губы подхватили немного веселую, немного грустную мелодию --
мелодию вне возраста, вне времени. Дебюсси. Да, Дебюсси. Порядком заигранная
<Арабеска>, но в мастерском исполнении.
Я стоял под стеной и слушал. Мелодия лилась, ширилась, затем перешла в
другую тональность, звучание стало более торжественным; но вот вновь
повторился полетный каскад, все выше, выше, уверенно, радостно и, наконец,
нисходящая гамма, замирающая, тающая. Казалось, она говорит: все кончено,
больше никогда. Невинность юности, радость детства, прыжок из кровати
навстречу новому дню... все прошло, пыл остыл, рвение угасло. Повторение
этой фразы -- не более чем напоминание, эхо былого -- того, что так быстро
проходит, того, что невозможно ни удержать, ни вернуть...
Музыка оборвалась на последних тактах. Я услышал звонок телефона.
Наверное, игравший, кто бы он ни был, пошел снять трубку. Окно закрылось,
все стихло.
Телефон стоял в холле, и если моя мать была наверху, то, подбежав к
нему, она снимала трубку, едва переводя дух. Возможно, человек, игравший на
рояле, тоже бегом спустился в холл. Мой взгляд остановился на дереве, ветви
которого шатром раскинулись над маленьким садом. Где- то в их гуще до сих
пор прячется резиновый мячик; я очень им дорожил, но однажды закинул на
дерево, да так и не отыскал. Там ли он сейчас? При этой мысли мне стало
немного обидно, и я почувствовал острую антипатию к нынешнему владельцу
моего дома. Он вправе бродить по комнатам, открывать и закрывать окна,
отвечать на телефонные звонки. А я всего лишь посторонний, разглядывающий
чужие стены.
Вновь зазвучал рояль. Теперь это был <Прелюд> Шопена, скорбный,
страстный. После телефонного звонка настроение игравшего изменилось, нервы
дали волю мрачной меланхолии. Но все это не имело ко мне никакого отношения.
Пройдя до конца виа деи Соньи, я вышел на виа 8 Сеттембре и остановился
перед университетом. Казалось, я вступил в иное время. Повсюду бурлила
молодость: юноши и девушки группами выходили из аудиторий; они
разговаривали, смеялись, рассаживались по мотороллерам. К старым зданиям,
издавна известным под названием <Учебный дом>, были пристроены новые
флигели, окна сияли не только свежей краской, но и несвойственной им прежде
жизнью. На противоположной стороне улицы тоже высились новые постройки, и,
наконец, здания, венчавшие вершину холма -- возможно, новая библиотека, --
еще только подводились под крышу. Университет был уже не тем осыпающимся,
полинявшим гнездом учености, каким я его запомнил с детских лет. Суровая
аскетичность была изгнана. Теперь в нем правила бал молодость с ее
великолепным презрением ко всему обветшалому и потрепанному. Во всю мощь
ревели транзисторы.
Сжимая пальцами ручку саквояжа, я стоял, как путник на границе двух
миров. Один -- виа деи Соньи моего прошлого, полная воспоминаний, но уже не
моя; другой -- мир деятельный, шумный, но столь же равнодушный ко мне.
Мертвецы не должны возвращаться. Лазарь был прав, испытывая дурные
предчувствия. Застигнутый между прошлым и будущим, страшась того и другого,
он искал небытия могилы -- но тщетно.
-- Привет, -- раздалось над моим ухом. -- Вы уже приняли какое-нибудь
решение?
Я обернулся и увидел Карлу Распа. Она была холодна, сдержанна, но во
всем ее облике чувствовалась уверенность. Без сомнения, в себе самой.
<Да, синьорина. Благодарю за беспокойство, но я решил уехать из
Руффано>. Именно так я намеревался ответить. Но слова эти произнесены не
были. Мимо нас промчался на мотороллере какой-то парень. Он громко смеялся.
На руле его мотороллера развевался маленький флажок, совсем как в годы войны
на капоте штабной машины коменданта, приятеля моей матери, развевалась его
ненавистная эмблема. Флажок студента был обычной туристической дешевкой,
наверное, купленной за несколько сотен лир на пьяцца Маджоре, но на нем был
изображен сокол Мальбранче, и я в моем ностальгическом настроении усмотрел в
этом символ.
Вновь войдя в привычную для меня роль групповода, я поклонился
синьорине, при этом скользнув по ее лицу, туловищу и ногам ласкающим
взглядом, который -- и нам обоим это было прекрасно известно -- ровно ничего
не значил.
-- Я как раз шел во дворец, -- сказал я ей. -- Если вы свободны, то,
возможно, мы могли бы пойти вместе?
Итак, отступление было отрезано.
Университетская библиотека размещалась на первом этаже герцогского
дворца, в бывшем банкетном зале. При моем отце здесь хранились рукописи и
документы, они и теперь лежали на отдельных полках, в стороне от тех, что
временно были предоставлены университету. Моя новая знакомая чувствовала
себя здесь, как дома. Я шел за ней, делая вид, будто впервые оказался в этих
стенах.
Просторная комната была гораздо больших размеров, чем мне запомнилось.
В ней витал аромат, неотделимый от книг; многие из них были сложены стопками
прямо на полу. Кругом царила полная неразбериха. Один служащий, стоя на
коленях, вкладывал в книги регистрационные карточки. Другой, застыв на
стремянке, разбирал верхние полки. Изможденная особа женского пола что-то
записывала под диктовку личности, в которой я сразу признал библиотекаря
Джузеппе Фосси. Это был невысокий крепыш с оливково-зеленым цветом лица и
бегающими глазками навыкате, каковые для меня всегда ассоциируются с тайными
свиданиями. Увидев мою спутницу, он прервался на полуслове, бросил свою
фаворитку и поспешил нам навстречу.
-- Джузеппе, я нашла тебе помощника, -- сказала Карла Распа. -- У
синьора Фаббио диплом по современным языкам, и он с благодарностью
согласится на временную работу.
Синьор Фосси смерил меня оценивающим взглядом, и в его выпученных
глазах мелькнула затаенная враждебность -- уж не появился ли соперник? Затем
он, не теряя времени, повернулся к предмету своего обожания.
-- Синьор Фаббио -- твой знакомый?
-- Знакомый знакомого, -- поспешно ответила она. -- Синьор Фаббио
работал в туристическом агентстве в Генуе. Я знакома с управляющим.
Эта ложь, при всей ее неожиданности, сделала свое дело.
-- Мне действительно нужен помощник, -- признался библиотекарь. --
Человек со знанием языков -- бесценная находка для составления каталога
иностранных книг. Видите, какой здесь беспорядок. -- Он с извиняющимся видом
показал на комнату и продолжил: -- Но предупреждаю, оплата невелика и, если
я вас приму, мне придется улаживать это дело с университетским начальством.
Я жестом дал понять, что приму любое предложение, и он снова перевел
взгляд на Карлу Распа. Она ответила ему тем же взглядом, что и мне в
ресторане на виа Сан Чиприано, но куда более неотразимым. Библиотекарь
разволновался.
-- Ну, тогда... я придумаю, как все уладить. С вашей помощью я вздохну
свободнее. А так все вечера...
Они снова обменялись заговорщическими взглядами. Теперь я понял, что
имела в виду моя спутница, говоря, что по ночам Руффано вымирает; тем не
менее угодить ей, должно быть, нетрудно.
Пока Джузеппе Фосси разговаривал по телефону, мы притворялись глухими.
Но вот трубка легла на рычаг.
-- Все улажено, -- объявил он. -- Везде одно и то же. Если дело не
касается лично их, во всем университете ни у кого нет времени и все
приходится решать самому.
Я поблагодарил, выразив некоторое удивление, что вопрос о временном
увеличении штата решился так быстро.
-- Ректор болен, -- объяснил Джузеппе Фосси. -- Без него нет и власти.
Университет -- это \textit{он}.
-- Увы, наш возлюбленный ректор, -- шепотом проговорила синьорина, и
мне показалось, что в ее голосе прозвучала ирония, -- перенес тромбоз,
побывав в Риме на совещании, и с тех пор лежит в больнице. Без него мы
просто пропадаем. Вот уже несколько недель, как он болен.
-- И никто не исполняет его обязанности?
-- Заместитель ректора, профессор Риццио, -- ответила она. -- Он же
заведует учебным отделом и все время проводит в спорах с профессором Элиа,
деканом факультета экономики и коммерции.
-- Ну-ну, Карла, -- укоризненно заметил библиотекарь, -- курить и
сплетничать в библиотеке запрещено. Тебе следовало бы это знать.
Он снисходительно похлопал ее по руке и, покачав головой, взглянул на
меня. Покачивание головой означало несогласие с ее словами, похлопывание по
руке -- заявление права собственности. Я молча улыбнулся.
-- Я должна вас покинуть, -- сказала она, оставив нас в сомнении
относительно того, к кому обращены эти слова. -- В пять у меня еще одна
лекция. -- Она протянула мне руку: -- Увидимся. -- И быстрым шагом
направилась к двери.
-- Карла, минуту... -- Синьор Фосси поспешил за ней.
Пока я ждал указаний, один из сотрудников украдкой подмигнул мне. О
чем-то пошептавшись с синьориной, синьор Фосси вернулся и коротко бросил:
-- Если не возражаете, можете сегодня же приступить к работе. Этим вы
всем нам очень поможете.
В течение двух следующих часов он знакомил меня с моими обязанностями.
Особое внимание следовало обратить на то, что некоторые тома из
университетской библиотеки смешались с книгами, принадлежащими дворцу,
которыми ведал художественный совет Руффано.
-- Огромное упущение, -- заметил синьор Фосси. -- Это случилось еще до
меня. Но всем неприятностям придет конец, когда мы переведем свои книги в
новую университетскую библиотеку. Вы видели здание? Оно почти закончено. И
все благодаря ректору профессору Бутали. Для университета он творит чудеса.
-- Библиотекарь понизил голос и бросил взгляд в сторону ближайшего к нам
сотрудника. -- Хотя многие ему и мешают. Обычное дело в небольших центрах
вроде нашего. Соперничество между факультетами да взаимная ревность
университета и художественного совета. Одни хотят одного, другие другого. На
ректоре лежит неблагодарная задача всех примирять.
-- Это и стало причиной сердечного приступа? -- спросил я.
-- Думаю, да, -- ответил библиотекарь, и в его выпуклых глазах
загорелся понимающий огонек. -- К тому же у него жена-красавица. Синьора
Бутали на несколько лет моложе мужа.
Я продолжал разбирать книги. Где-то в начале седьмого Джузеппе Фосси
посмотрел на часы.
-- В семь у меня свидание, -- сказал он. -- Вы не побудете здесь еще
час? А перед уходом зайдите, пожалуйста, в регистрационное бюро и
запишитесь. Если желаете, можете получить там список адресов, по которым
можно найти квартиру. Университет имеет предпочтительное право на ряд комнат
с небольшим пансионом. Если вам что-нибудь понадобится, синьорина Катти
поможет.
Когда Джузеппе Фосси, пожелав нам всего доброго, торопливо вышел из
комнаты, служащая лет пятидесяти угрюмо посмотрела на меня сквозь стекла
очков, после чего с тем же кислым выражением лица вернулась к своим записям.
Младший сотрудник, которого, как я слышал, звали Тони, подошел ко мне.
-- Сегодня вечером он сбавит вес, -- шепотом проговорил Тони.
-- С синьорой, которая вышла отсюда пару часов назад?
-- Говорят, она неутомима. Правда, сам я не пробовал попытать счастья.
Синьорина Катти резким голосом велела ему снять несколько книг с ее
стола. Я спрятал лицо в огромный гроссбух. Прошел час. Ровно в семь я
подошел к столу синьорины Катти и, выслушав сухое уведомление о том, что на
сегодня моя работа закончена, отправился в регистрационное бюро. Тони
последовал моему примеру, и мы вместе направились через притихший двор к
выходу из дворца.
Перед парадной лестницей, ведущей к герцогским покоям на втором этаже,
я задержался. Везде ярко горел свет, и откуда-то сверху до меня долетал звук
голосов.
-- Что там такое? Разве дворец не закрывается в четыре часа?
-- Да, для посетителей, -- ответил Тони, -- но председатель
художественного совета может приходить и уходить, когда пожелает. К тому же
сейчас он занимается подготовкой фестиваля.
У боковой двери сидел дежурный смотритель. Мы попрощались с ним и вышли
на пьяцца Маджоре.
-- Фестиваля? -- переспросил я.
-- Ну да, неужели вы о нем ничего не знаете? Это наш великий день.
Фестиваль учредил ректор профессор Бутали, чтобы сделать наш университет
более известным, но сейчас это гордость всего Руффано, люди приезжают
издалека. Студенты дают замечательное представление. В прошлом году оно
состоялось здесь, во дворце. -- Тони обмотал вокруг шеи шарф и свернул к
прислоненному к стене мотороллеру. -- Идете на свидание? Если нет, моя Диди
вас пристроит. Она работает в керамических мастерских, но знает многих
студенток с Э. К., там есть прехорошенькие.
-- Э. К.?
-- Факультет экономики и коммерции. Три года, как открылся, но по числу
студентов скоро обгонит все остальные факультеты. Большинство из его
студентов живут в городе или приезжают на занятия из других мест - - в
том-то и штука! Они не ютятся в студенческих общежитиях, как остальные.
Он улыбнулся и завел свою машину. Сквозь рев мотора я крикнул, что мне
надо зайти в управление, чтобы записаться и найти место для ночлега. Он
махнул мне рукой и рванул с места. Я смотрел ему вслед с таким чувством,
будто мне, по крайней мере, лет сто. Всякий, кому за тридцать, молодым
кажется дряхлым стариком.
Я направился к зданию университета. Войдя в вестибюль, увидел дверь с
надписью <Регистрационное бюро> и рядом с ней окно, за которым сидел
дежурный.
-- Моя фамилия Фаббио. -- Я протянул удостоверение личности. --
Библиотекарь синьор Фосси просил меня зайти к вам.
-- Да, да...
Казалось, он уже знал обо мне и без дальнейших вопросов что-то вписал в
свою книгу. Затем протянул мне пропуск и анкету для подписи. И список
адресов.
-- Ищите комнату по этому списку, -- сказал он. -- С тех, кого мы
посылаем, берут меньшую плату.
Я поблагодарил и уже собирался уйти, но немного помедлил.
-- Между прочим, вы не скажете, кто живет в доме номер восемь по виа
деи Соньи?
-- Восемь? -- переспросил дежурный.
-- Да, -- сказал я, -- дом за высокой стеной и с одним-единственным
деревом в маленьком саду.
-- Это дом ректора, -- ответил он, пристально глядя на меня. --
Профессора Бутали. Но сейчас он болен и его нет в городе. Он в Риме, в
больнице.
-- Да, мне это известно, но я не знал, что он живет на виа деи Соньи.
-- Там он и живет. Ректор и синьора Бутали уже несколько лет как туда
переехали.
-- А кто там играет на рояле?
-- Синьора. Она преподает музыку. Но сомневаюсь, что она сейчас дома.
Она в Риме вместе с профессором.
-- Днем я проходил мимо этого дома, и мне показалось, что там кто-то
играет на рояле, -- сказал я.
-- Значит, она вернулась, -- сказал он. -- Я могу и не знать.
Я попрощался и вышел. Итак... сам ректор оказал честь моему дому,
избрав его своей резиденцией. В прежние времена глава университета жил рядом
со студенческим общежитием. Очевидно, продавец открыток и флажков был прав,
сказав, что в городе многое изменилось и что с нашествием мальчиков и
девочек, изучающих экономику и коммерцию, мой родной Руффано скоро станет
соперником Перуджи и Турина.
Спускаясь с холма, я снова прошел мимо герцогского дворца и остановился
под уличным фонарем посмотреть список адресов. Виа Россини, виа 8 Сеттембре,
виа Ламбетта... нет, слишком близко к студентам. Виа Сан Чиприано... да,
возможно. Виа Сан Микеле... я улыбнулся. Не там ли свила гнездышко синьорина
Карла Распа? Я достал ее визитную карточку. Дом номер 5. В списке указан дом
номер 24. Стоит заглянуть. Я поднял саквояж и пошел вниз по виа деи Соньи.
Должно быть, вчера снегопад разогнал по домам все население города.
Сегодня вечером тоже было холодно, но звезды ярко сияли, и площадь была
полна народа, однако, в отличие от дневной толпы, которую, по давнему
обычаю, в основном составляли мужчины средних лет, теперь повсюду виднелись
молодые лица. Девушки, без устали щебеча и смеясь, парами прохаживались
перед колоннадой; юноши, засунув руки в карманы, смеясь и насвистывая,
держались группами, некоторые сидели на мотороллерах. Через несколько минут
в кинотеатре должен был начаться сеанс, и сверкающая огнями реклама обещала
страсти под карибскими небесами. <Отель деи Дучи> на противоположной стороне
выглядел заброшенным и до крайности несовременным.
Я перешел через площадь, оставив без внимания взгляд невысокой
рыжеволосой красотки -- факультет экономики и коммерции? -- и, свернув
направо, оказался на виа Сан Микеле. Я отыскал глазами табличку с номером 5.
Перед домом стояла малолитражка. Джузеппе Фосси? Сквозь ставни второго этажа
пробивался свет. Ну что ж... удачи ему. Я пошел дальше, на сей раз в поисках
дома номер 24. Он находился на противоположной стороне улицы, но из его окон
дом номер 5 был отлично виден. Мне вдруг стало весело, и я, словно
школьник-проказник, решил обследовать дом. Дверь была не заперта, в
вестибюле горел свет. Я заглянул в свой список... Синьора Сильвани. Я вошел
и осмотрелся. Везде было чисто -- следствие недавнего ремонта, -- и из
невидимой мне кухни доносился соблазнительный запах. Кто-то бежал вниз по
лестнице. Оказалось, девушка лет двадцати с мелкими чертами лица и огромными
глазами сказочной феи.
-- Вы ищете синьору Сильвани? -- спросила девушка. -- Она на кухне, я
ей скажу.
-- Нет, подождите минутку. -- Мне нравилась атмосфера дома, нравилась
девушка. -- Этот адрес мне дали в университете. Я временно работаю
помощником библиотекаря, и мне нужна комната на неделю, на две. Здесь есть
свободные?
-- Есть одна свободная комната на верхнем этаже, -- ответила девушка.
-- Но, может быть, она уже заказана. Вам надо спросить у синьоры Сильвани. Я
просто студентка.
-- Экономика и коммерция? -- спросил я.
-- Да, как вы догадались?
-- Мне говорили, что туда принимают только самых хорошеньких девушек.
Она рассмеялась и, спустившись в вестибюль, остановилась рядом со мной.
Мне всегда доставляет удовольствие, когда девушка ниже меня ростом. Эту
можно было принять за ребенка.
-- А я и не знала, -- заметила она. -- Во всяком случае, мы живые и
всем даем это понять. Так ведь, Паоло? -- По лестнице спустился юноша, такой
же красивый, как и она. -- Это мой брат. Мы оба студенты факультета
экономики и коммерции. Мы приехали из Сан-Марино.
Я пожал руку им обоим.
-- Армино Фаббио из Турина, хотя работаю обычно в Генуе.
-- Катерина и Паоло Паскуале, -- в один голос ответили они.
-- Послушайте, -- сказал я, -- как, по-вашему, стоит мне снять здесь
комнату?
-- Конечно, -- сказал юноша. -- Здесь чисто, удобно и хорошо кормят. -
- Он тряхнул головой в сторону кухни. -- И не связывают во времени. Мы
приходим и уходим, когда хотим.
-- К тому же мы компания покладистая, -- добавила девушка. -- Кто хочет
заниматься -- занимается, кто хочет развлекаться -- развлекается. Паоло и я
делаем понемножку и то и другое. Обязательно узнайте про комнату.
У нее была дружелюбная, приветливая улыбка, у него тоже. Не дожидаясь
моего ответа, она громко позвала синьору. Дверь кухни отворилась, и
появилась синьора. Это была плотная женщина средних лет с высокой грудью и
огромными бедрами, привлекательная и с первого взгляда располагающая к себе.
-- Вам нужна комната? -- спросила она. -- Пойдемте посмотрим.
Синьора протиснулась между мной и Паоло и стала подниматься по
лестнице.
-- Вот видите, -- рассмеялась Катерина. -- Как все просто. Надеюсь, вам
понравится. А мы с Паоло идем в кино. До встречи.
Переговариваясь и смеясь, они вышли из дома, а я следом за синьорой
Сильвани стал подниматься по лестнице.
Мы поднялись на последний этаж, и она распахнула дверь комнаты. Окна
выходили на улицу. Синьора Сильвани включила свет, я подошел к окну и открыл
ставни: люблю знать, где я нахожусь и что могу увидеть. Я посмотрел на улицу
и увидел: малолитражка по-прежнему стоит перед домом номер 5. Затем я
оглядел комнату. Она была невелика, но в ней имелось все необходимое.
-- Она мне подходит, -- сказал я.
-- Хорошо. Тогда располагайтесь. Стол по желанию. Когда надумаете
обедать в городе, предупредите меня, но если и забудете, я не обижусь.