Страница:
-- Сказать тебе, что сделал Сокол? -- спрашивал Альдо.
-- Нет, -- молил я, -- нет...
-- Он распростер руки и полетел. Он стал птицей. И его руки были
крыльями. Он парил над крышами своего города, и люди как зачарованные не
сводили с него глаз.
-- Это неправда! -- крикнул я. -- Он не мог полететь. Он не был птицей,
не был соколом. Он был человеком и упал. Мне папа говорил.
-- Он был соколом, -- настаивал Альдо. -- Он был соколом и полетел.
Во сне запомнившаяся мне страшная сцена повторялась вновь и вновь. Я
цеплялся за балюстраду, Альдо стоял за мной. Затем с силой, несравненно
большей, чем та, какой я обладал в детстве, я отпрянул назад, вырвался из
его рук и побежал вниз по винтовой лестнице туда, где меня ждала Марта. Она
звала меня: <Бео... Бео...> Ее руки были раскрыты, и она крепко обняла меня,
даря ласку и утешение. Но откуда в мой сон вошел запах старой, изношенной
одежды? Дешевого вина?
На этот раз, проснувшись, я почувствовал, что сердце бешено колотится у
меня в груди и что я весь покрыт потом. Кошмар был слишком реален, слишком
ярок, чтобы рисковать третьей с ним встречей. Я зажег свет, сел в кровати,
вынул записную книжку и занимался подсчетами, пока меня не сморило от
усталости. Я задремал и спал без сновидений до семи утра, когда меня
разбудил стук в дверь, возвестивший о приходе официанта с булочками и кофе.
День начался по обычному распорядку. Ночь со всеми ее ужасами осталась
где-то позади. Как всегда, начал звонить телефон, и через какие-то десять
минут я с головой ушел в организационные мелочи предстоящих часов: планы
тех, кто желал провести утро в магазинах и присоединиться к остальным за
ленчем; планы тех, кто жаждал увидеть собор Св. Петра, но не хотел бродить
взад-вперед по длинным галереям Ватикана.
Вниз, к автобусу и ожидавшему нас Беппо, который, в отличие от меня,
провел вечер в тепле и уюте своей любимой траттории.
-- А знаете, -- сказал он, -- нам стоит поменяться местами. Вы поведете
автобус, а я буду крутить шашни с клиентами.
Это был намек на мой вид, на мое измученное бессонной ночью лицо. Я
сказал, что согласен на его предложение.
Когда наше отдохнувшее стадо разместилось в автобусе, с нетерпением
ожидая <Дневного Рима>, готового показать им все свои красоты, я заметил,
что одинокий варвар, ночной соискатель моего сочувствия, демонстративно меня
не замечает.
Наша колесница свернула налево и проехала мимо той самой церкви,
которая, непостижимым образом слившись с Сан Чиприано, превратила мой ночной
сон в кошмар. Паперть была пуста, крестьянка исчезла. Я надеялся, что она
уже потворствует своим слабостям и вновь разжигает внутренний огонь теми
десятью тысячами лир, что я ей дал. Бывшие учительницы к этому времени
успели забыть о ее существовании. Они листали путеводитель и перечисляли
соседям, что из содержимого виллы Боргезе (первая остановка) нельзя обойти
вниманием. Я нисколько не удивился, когда через двадцать минут увидел, как
они торопятся мимо совершенно пристойных статуй, чтобы жадно впиться глазами
в нагло развалившегося гермафродита.
Все дальше и дальше, вниз к пьяцца дель Пополо, через Тибр к Замку Св.
Ангела, оттуда к собору Св. Петра и Ватикану. Затем, слава Богу, ленч.
Беппо, умный малый, съедал свой ленч в автобусе, там же читал газеты,
спал. Ну а я, как всегда, играл роль дирижера, и в ресторане неподалеку от
собора Св. Петра мне было не до отдыха. Миссис Тейлор уже потеряла зонтик,
оставила, как ей казалось, в гардеробе Ватикана. Не буду ли я любезен как
можно скорее им заняться? В два часа мы должны были выехать на осмотр терм
Каракаллы, затем вернуться к Форуму и несколько часов провести в его
развалинах. Здесь я обычно отпускал вожжи и предоставлял своих подопечных
самим себе.
В тот день все вышло иначе. Я разыскал потерянный зонт и переходил виа
делла Кончилацьоне, когда заметил, что несколько человек меня опередили и
обступили Беппо, который вслух читал какую-то газетную заметку. Он подмигнул
мне, наслаждаясь ролью переводчика. У его слушателей был потрясенный вид. В
автобусе я увидел двух учительниц, и во мне проснулись дурные предчувствия.
-- Чем вы так взволнованы? -- спросил я Беппо.
-- Убийство на виа Сицилиа, -- сказал Беппо, -- в сотне ярдов от отеля
<Сплендидо>. Эти дамы заявляют, что видели жертву.
Более голосистая из них с негодующим видом повернулась ко мне.
-- Та бедная старая женщина, должно быть, это она. Водитель говорит,
что ее нашли заколотой на паперти в пять часов утра. Мы могли бы ее спасти.
Это ужасно, я просто слов не нахожу.
Я был так потрясен, что не мог вымолвить ни слова. Мой апломб как рукой
сняло. Я вырвал газету из рук Беппо и стал читать. Заметка была короткой.
\textit{<В пять часов утра не паперти церкви на виа Сицилиа было
найдено тело убитой женщины. Она была заколота ножом. По внешности
потерпевшая походила на бродягу с явными следами опьянения. При ней
обнаружено насколько мелких монет, в связи с чем случившееся, скорее всего,
следует рассматривать как немотивированное убийство. Полиция разыскивает
всех, кто видел эту женщину или заметил вблизи церкви что- либо необычное и
может оказать помощь в расследовании преступлениям}.
Я вернул газету Беппо. Группа ждала моей реакции.
-- Это очень прискорбно, -- сказал я, -- но боюсь, не столь уж
необычно. Убийства случаются в любом городе. Остается надеяться, что
преступника скоро схватят.
-- Но мы ее видели, -- возмущалась учительница. -- В десять часов
вечера Хильда и я пытались поговорить с ней. Тогда она не была мертва. Она
спала и тяжело дышала. Вы видели ее из автобуса, когда мы проезжали мимо.
Все ее видели. Я хотела, чтобы вы что-нибудь тогда сделали.
Беппо поймал мой взгляд и пожал плечами. Затем послушно направился к
автобусу и забрался на свое сиденье. Разбираться -- мое, а не его дело.
-- Мадам, -- сказал я, -- я не хочу показаться бессердечным, но нас это
не касается. Мы и тогда мало что могли сделать для этой женщины. А сейчас и
того меньше. Этим займется полиция. А теперь... мы уже и так выбились из
расписания...
Мнения разделились. Остальные члены группы успели присоединиться к нам
и спрашивали, что случилось. Прохожие останавливались и глазели на нас.
-- В автобус, -- твердо сказал я. -- Прошу всех в автобус. Мы
задерживаем движение.
Даже когда все заняли свои места, возбуждение не улеглось. Варвары,
избравшие своим спикером мистера Хайрэма Блума, придерживались мнения, что
вмешательство в чужие дела до добра не доводит. Того и гляди, нарвешься на
оскорбления. Англосаксы, и прежде всего две учительницы из Южного Лондона,
пылали праведным гневом. Умерла женщина, умерла на церковной паперти в
нескольких сотнях ярдов от папского города Ватикана, в пределах слышимости
британских туристов, спавших в отеле <Сплендидо>, и если римская полиция не
умеет работать, самое время, чтобы лондонский бобби преподал им урок.
-- Так что? -- шепнул Беппо мне на ухо. -- Полицейский участок или
термы Каракаллы?
Беппо повезло, он не был в этом замешан. Иное дело я. Немотивированное
убийство, писала газета, не располагавшая подлинными фактами. Женщину убили
не из-за нескольких мелких монет, а из-за десяти тысяч лир, которые я вложил
ей в руку. Все крайне просто. Такой же, как и она, бродяга с пустым желудком
наткнулся на нее ночью, прикарманил деньги, возможно, разбудил ее и,
испугавшись, заставил умолкнуть навсегда. Наши мелкие преступники не питают
особого уважения к человеческой жизни. Кто прольет слезу над бродягой, да к
тому же и пьяницей? Рукой зажать рот, быстрый удар и прочь.
-- Я настаиваю, -- с истерическими нотками в голосе заявила
учительница, -- что надо заявить в полицию. Мой долг рассказать все, что мне
известно. Возможно, для них будет небесполезно узнать, что мы видели ее на
паперти в девять часов. Если мистер Фаббио отказывается идти со мной, я
пойду одна.
Мистер Блум дотронулся до моего плеча.
-- Что за этим последует? -- спросил он вполголоса. -- Какие-нибудь
неприятности для остальных членов группы? Или вы сделаете обычное формальное
заявление от имени одной из этих дам и этим все ограничится?
-- Не знаю, -- ответил я. -- Когда полицейские начинают задавать
вопросы, ни в чем нельзя быть уверенным.
Я велел Беппо ехать дальше. Голоса тех, кто придерживался иного мнения,
всколыхнулись и замерли у меня за спиной. Надо было принимать какое-то
решение. Одно неосторожное движение -- и гармония моего стада нарушится, ее
сменит дух недоброжелательства и озлобленности, губительный для всякого
тура.
Я достал блокнот и протянул мистеру Блуму пачку билетов.
-- Будьте добры, возьмите на себя руководство группой в термах
Каракаллы и на Форуме. И там, и там есть гиды, говорящие по-английски. Если
возникнут трудности, Беппо сможет перевести. В половине пятого мы должны
быть в английской чайной на пьяцца ди Спанья. Там я с вами встречусь.
Учительница наклонилась вперед.
-- Что вы намерены делать? -- требовательным тоном осведомилась она.
Отступать было некуда. Я попросил Беппо высадить нас у первой же
стоянки такси. Две самаритянки и я проводили взглядом автобус,
отправлявшийся в термы Каракаллы. Редко я так сожалел о расставании со своей
паствой. По дороге в Главное полицейское управление мои спутницы были на
удивление молчаливы. Они не ожидали столь быстрого осуществления своих
планов.
-- Полицейские будут говорить по-английски? -- спросила более нервная
из двух женщин.
-- Сомневаюсь, мадам, -- ответил я. -- Неужели вы полагаете, что ваши
полицейские говорят по-итальянски?
Они переглянулись. Я почувствовал холодную враждебность, приковавшую
обеих женщин к их местам. А также откровенное недоверие к римскому праву. В
любом городе Главное полицейское управление не вызывает приятных чувств, но
мне наша миссия была куда более не по душе, чем моим спутницам, которые
могли рассматривать ее как лишнюю возможность обогатить свой туристический
опыт. При виде формы мне всегда хочется убежать. Топот ног, краткие слова
команды, холодный, изучающий взгляд вызывают у меня тяжелые ассоциации. Они
напоминают мне юность.
Доехав до места, мы вышли из машины, и я попросил шофера подождать,
предупредив, что мы можем отсутствовать довольно долго. При этом я говорил
нарочито громко и четко, чтобы мои спутницы поняли смысл моих слов.
Наши шаги глухо раздавались во дворе Главного полицейского управления.
Из справочного бюро нас провели в приемную, из приемной -- в кабинет.
Дежурный офицер спросил наши имена, адреса и осведомился о характере нашего
дела. Когда я сообщил ему, что две англичанки желают предоставить информацию
относительно женщины, убитой прошлой ночью на паперти церкви на виа Сицилиа,
он пристально посмотрел на нас. В атмосфере комнаты повисла напряженность.
Затем он позвонил и отдал короткое распоряжение человеку, явившемуся на его
зов. Через мгновение в комнату вошли еще два офицера. Появились блокноты.
Теперь все трое внимательно разглядывали поникших учительниц. Я объяснил
сидевшему за столом полицейскому, что ни одна из них не говорит
по-итальянски, что они -- английские туристки, а я -- гид от <Саншайн Турз>.
-- Если вы располагаете какой-нибудь информацией, относящейся ко
вчерашнему убийству, то я вас слушаю. Мы не можем тратить время по пустякам.
Старшая по возрасту англичанка начала говорить, делая паузы между
предложениями, чтобы я успевал переводить. В несколько бессвязном рассказе
англичанки я по своему усмотрению делал купюры. Замечание о том, что, по ее
мнению, равно как и по мнению ее подруги, просто возмутительно, что в наше
время в Риме нет больницы или приюта, куда могла бы обратиться умирающая от
голода женщина, едва ли представляло интерес для полиции.
-- Вы прикасались к этой женщине? -- спросил полицейский.
-- Да, -- ответила школьная учительница. -- Я до нее дотронулась и
обратилась к ней. Она что-то пробормотала в ответ. Я и моя подруга
чувствовали, что она, должно быть, больна. Мы поспешили в автобус и
попросили мистера Фаббио что-нибудь сделать. Он сказал, что это не наше дело
и что мы задерживаем автобус.
Полицейский вопросительно посмотрел на меня. Я ответил, что это правда.
И что на часах было начало десятого.
-- Возвращаясь после экскурсии, вы не заметили, была ли женщина по-
прежнему на паперти или нет?
-- Боюсь, что не заметили. Автобус возвращался по другой дороге, и мы
все очень устали.
-- И вы больше не возвращались к этой теме?
-- Нет. Правда, мы вспомнили о ней, когда раздевались перед сном. Мы
говорили, что со стороны мистера Фаббио просто возмутительно, что он не
вызвал <скорую помощь> и даже не сообщил в полицию.
Полицейский снова посмотрел в мою сторону. Мне показалось, что в его
взгляде мелькнуло сочувствие.
-- Пожалуйста, поблагодарите этих дам за то, что они пришли к нам, --
сказал он. -- Их показания весьма полезны. Для отчетности я должен их
побеспокоить и, если они могут это сделать, попросить подтвердить
принадлежность одежды убитой женщине.
Этого я не ожидал. Не ожидали и учительницы. Они побледнели.
-- Это необходимо? -- запинаясь, спросила младшая.
-- Похоже, что да, -- ответил я.
В сопровождении одного из полицейских мы прошли по коридору в небольшое
помещение. К нам подошел служитель в белом халате. После немногословного
объяснения он зашел в соседнюю комнату и вынес оттуда узел с одеждой и две
корзины. Мои англичанки побледнели еще больше.
-- Да, -- поспешно проговорила старшая и отвернулась. -- Да, я уверена,
что это те самые вещи. Как все это ужасно...
Служитель, проявляя в своем служебном рвении ненасытность вампира,
спросил, не желают ли дамы увидеть тело.
-- Нет, -- ответил я. -- Этого от них не требуется. Однако для пользы
расследования я могу сделать это за них.
Сопровождавший нас полицейский пожал плечами. Мне решать. Учительницы
не догадывались, о чем идет речь. Следом за служителем я вошел в морг.
Влекомый каким-то болезненно волнующим чувством, я словно завороженный
подошел к столу, на котором лежало тело. Служитель откинул простыню, и я
увидел лицо. Оно было благородно в своем мертвенном покое и моложе, чем
казалось ночью. Я отвернулся.
-- Благодарю вас, -- сказал я служителю.
Вернувшись в комнату для собеседования, я сообщил старшему офицеру, что
женщины опознали одежду. Он еще раз поблагодарил меня.
-- Надеюсь, -- сказал я, -- что эти дамы больше не понадобятся. Завтра
днем мы выезжаем в Неаполь.
Полицейский с серьезным видом занес мои слова в отчет.
-- Не думаю, -- сказал он, -- что нам снова понадобится их присутствие.
У нас есть их фамилии и адреса. Желаю вам и им приятного продолжения тура.
Я мог бы поклясться, что, поклонившись учительницам, он подмигнул, но
не им, а мне.
-- У вас есть какой-нибудь ключ к установлению личности убитой?
Он пожал плечами:
-- Вы же знаете, в город приходят сотни таких, как она. При ней не
найдено ничего ценного. Убийцей мог быть такой же бродяга. Мотивом -- месть.
Или вор. Мы его поймаем.
Нас отпустили. Миновав двор, мы подошли к такси. Я помог моим дамам
сесть в машину.
-- Английские чайные, -- сказал я водителю.
Я взглянул на часы. Время было рассчитано правильно. До подхода
остальной группы мои учительницы могли спокойно посидеть за чашкой чаю.
Когда мы прибыли на место, я расплатился с шофером, проводил женщин в
английскую чайную и усадил за столик в углу.
-- А теперь, -- сказал я, -- вы можете расслабиться.
Единственным ответом на мою дежурную улыбку послужили натянутые кивки.
Я вышел из чайной и направился по виа Кондотти в сторону бара. Мне было
необходимо выпить. Перед моими глазами стояли заостренные смертью орлиные
черты убитой женщины. Убитой из-за того, что я вложил ей в руку десять тысяч
лир.
Теперь я был уверен, что не ошибся. Прошлой ночью она узнала меня и
назвала Бео, когда я бежал через улицу. Я не видел ее больше двадцати лет,
но это была Марта.
Когда полицейские расспрашивали учительниц, я мог бы заговорить. Мне
давали такую возможность. Они спросили, была ли женщина на церковной
паперти, когда мы возвращались в отель. Момент был самый подходящий.
-- Да, -- мог бы сказать я. -- Да, я дошел до конца улицы и она была
там. Я подошел и вложил ей в руку десятитысячную ассигнацию.
Я представил себе удивление, мелькнувшее в глазах полицейского.
-- Десятитысячную ассигнацию?
-- Да.
-- Который был час?
-- Вскоре после полуночи.
-- Вас видел кто-нибудь из вашей группы?
-- Нет.
-- Деньги принадлежали вам или <Саншайн Турз>?
-- Я их только что получил. В знак признательности.
-- Вы имеете в виду чаевые?
-- Да.
-- От одного из ваших клиентов?
-- Да. Но если вы его спросите, он откажется.
Здесь полицейский попросил бы дам удалиться, и дальнейший допрос
продолжался бы в более жестком тоне. Я не только не мог представить
свидетеля, видевшего, как одинокий варвар дает мне деньги, но не мог даже
привести убедительный в глазах полиции мотив такого подарка. Получалась
какая-то бессмыслица.
-- Вы говорите, что вспомнили алтарный образ, который напугал вас в
детстве?
-- Да.
-- И поэтому вложили десять тысяч лир в руку незнакомой женщины?
-- Это произошло очень быстро. У меня не было времени подумать.
-- Полагаю, у вас никогда не было ассигнации достоинством в десять
тысяч лир. Вы выдумали всю эту историю, так как считаете, что она обеспечит
вам алиби.
-- Какое еще алиби?
-- Алиби на момент убийства.
Я расплатился за выпивку и вышел на улицу. Начался дождь. Справа и
слева от меня, словно грибы, раскрылись зонты. На меня натыкались девушки с
забрызганными ногами. Застигнутые врасплох туристы толпились в дверях
зданий. Мои учительницы уютно расположились в английской чайной. Погода
нарушила все дневные планы, и мистеру Хайрэму Блуму придется собрать свою
группу на Форуме и препроводить ее к Беппо и автобусу.
Я поднял воротник пальто, надвинул шляпу на глаза и, петляя по боковым
улочкам, направился на виа дель Тритоне в римскую контору <Саншайн Турз>.
Было около четырех часов, и, если повезет, я мог застать своего приятеля
Джованни за рабочим столом, хоть он и любитель продлить обеденный перерыв.
Мне повезло. Джованни оказался на своем рабочем месте в дальнем углу комнаты
и, как всегда, разговаривал по телефону. Увидев меня, он в знак приветствия
поднял руку и указал на стул. Контора была почти пуста, если не считать
нескольких туристов, которые нетерпеливо напирали на барьер в центре
комнаты, требуя переноса заказа, замены номера в отеле и так далее.
Джованни положил телефонную трубку, пожал мне руку и улыбнулся.
-- Разве ты не в Неаполе? -- спросил он. -- Хотя нет, что я говорю.
Неаполь -- завтра, к счастью для тебя и твоей маленькой компании. Рим с
каждым днем становится все невыносимее. Удачная поездка?
-- Так себе. Но жаловаться не приходится. Варвары и говяжьи туши. Народ
довольно славный.
-- Хорошенькие девушки?
-- Кровяное давление не поднимут. Кроме того, где взять время?
Поработай, как я, групповодом.
Он рассмеялся и покачал головой:
-- Так чем я могу быть тебе полезен?
-- Джованни... Мне нужна твоя помощь. У меня неприятности.
На его лице появилось сочувственное выражение.
-- Я хочу, чтобы ты нашел мне замену для поездки в Неаполь.
-- Абсолютно невозможно, -- взорвался Джованни. -- Здесь у меня никого
нет. К тому же центральная контора...
-- Центральной конторе знать необязательно. Во всяком случае, не сразу.
Джованни, ты уверен, что никого нельзя раскопать? А если бы у меня случился
аппендицит?
-- У тебя аппендицит?
-- Нет, но если это поможет, я могу его придумать.
-- Не поможет. Говорю тебе, Армино, я ничего не могу сделать. У нас нет
замены, никто в конторе не слоняется без дела только потому, что тебе
понадобился отпуск.
-- Джованни, послушай. Отпуск мне не нужен. Я хочу, чтобы ты поставил
меня на северное направление. Разумеется, временно.
-- Ты имеешь в виду Милан?
-- Нет... Подойдет любой тур в сторону Адриатики.
-- Для Адриатики слишком рано, и тебе это известно. Раньше мая на
Адриатику никто не ездит.
-- Ну, тогда не обязательно автобус, сойдет индивидуальный клиент,
желающий посетить Равенну, Венецию.
-- Для Венеции тоже слишком рано.
-- Для Венеции никогда не рано. Джованни, прошу тебя.
Он стал рыться в бумагах, которые лежали перед ним на столе.
-- Ничего не обещаю. Может, завтра что-нибудь и подвернется, но времени
почти не осталось. Завтра в два часа дня ты уезжаешь в Неаполь, и если мне
не удастся сделать двойной ход, ничего не выйдет.
-- Знаю-знаю, но постарайся.
-- Наверняка женщина?
-- Конечно, женщина.
-- А подождать она не может?
-- Скажем так -- я не могу ждать.
Он вздохнул и снял телефонную трубку.
-- Если будут новости, я сообщу в <Сплендидо>, чтобы ты мне позвонил.
Чего не сделаешь для друзей...
Я вышел от Джованни и направился в английскую чайную. Дождь перестал, и
запоздалое солнце изливало лучи на головы прохожих. Если Джованни не найдет
мне замену, все равно придется что-то предпринять. Я сделал шаг. Но куда?
Этого я не знал. К умиротворению усопшей или к собственной совести? Все же я
мог ошибиться и убитая женщина -- не Марта. Если это так, то, хоть я и
считал себя невольным соучастником убийства из-за того, что вложил ей в руку
десять тысяч лир, я неповинен в другом, более тяжком грехе. Если же это
Марта, то нет, повинен. Возглас <Бео> делал и меня убийцей, таким же
убийцей, как сам преступник -- вор, пустивший в дело нож.
Придя на пьяцца ди Спанья, я увидел, что мое стадо уже покончило с чаем
и садится в автобус. Я подошел к ним. По возбужденным лицам учительниц я
понял, что они уже успели рассказать всю историю. Они переживали свой
краткий звездный час.
В тот вечер Джованни не дал о себе знать, и после обеда -- точной копии
предыдущего, правда, на сей раз с речами -- мы отправились на прогулочном
автобусе на другой берег Тибра, где мое небольшое стадо примерно около часа
имело возможность наблюдать жизнь кафе, в котором, дабы доставить себе
удовольствие, они были склонны усматривать яркий местный колорит.
-- Это подлинный Рим, -- вздохнула миссис Хайрэм Блум, сидя на боковой
улочке за столиком, вынесенным из таверны, которую, к ее наивному
удовольствию, освещали искусственные факелы.
Вдруг, словно по волшебству, появились шесть музыкантов в коротких
штанах, чулках, неаполитанских шляпах, с лентами на гитарах, и моя маленькая
компания принялась раскачиваться в такт ритмичному аккомпанементу струн.
Было что-то трогательное в их наивной радости. При мысли, что завтра они
отправятся в Неаполь без меня, мне стало немного грустно. И у пастыря бывают
минуты слабости...
Когда мы вернулись в отель, от Джованни по-прежнему не было никаких
вестей. Тем не менее я сразу заснул и спал, благодарение Богу, без
сновидений. Джованни позвонил в самом начале десятого.
-- Армино, -- торопливо заговорил он, -- послушай, кажется, я все
устроил. Двое немцев на <фольксвагене> едут на север. Им нужен переводчик.
Ты ведь говоришь по-немецки?
-- Говорю.
-- Тогда хватайся за это. Герр Туртман и его фрау. Страшны, как
смертный грех, оба цепляются за карты и путеводители. Им все равно, куда
ехать, лишь бы на север. Помешаны на осмотре достопримечательностей.
-- А как насчет моей замены?
-- Все улажено. Ты знаешь моего шурина?
-- У тебя их несколько.
-- Тот, который работает в <Америкэн Экспресс>. Он знает ответы на все
вопросы и просто рвется в Неаполь. Парень что надо. Мы можем на него
положиться.
На какое-то мгновение меня охватили сомнения. Что, если шурин Джованни
испортит поездку? Умеет ли он ладить с людьми? Но даже если все будет в
порядке, не потеряю ли я работу, когда в Генуе узнают о подмене?
-- Постой, Джованни, ты уверен?
-- Послушай, либо бери, либо отказывайся. -- В голосе Джованни звучало
нетерпение. -- Я ведь оказываю тебе услугу, не так ли? По-другому не выйдет,
да я и не стану больше этим заниматься. Шурин уже собрался, сейчас он будет
у тебя, так что сам ему все и объяснишь. А мне еще надо дать знать герру
Туртману. Он хочет выехать в половине одиннадцатого.
У меня оставалось около полутора часов на то, чтобы передать дела,
добраться до конторы и встретить новых клиентов. Положение не из легких.
-- Договорились, -- сказал я и положил трубку.
Я допил вторую чашку кофе и бросил то немногое, что было со мной, в
саквояж. В девять двадцать шурин Джованни постучал в дверь. Я сразу его
вспомнил. Энергичный, бойкий, острый на язык... но я усомнился в том, что он
прихватил с собой таблетки от несварения желудка для подверженных этому
недугу англосаксов, равно как и в том, что он проявит хоть какой-то интерес
к внуку Блумов. Впрочем, неважно. Групповод не может быть кладезем всех
достоинств. Мы уселись рядом на мою измятую постель, и я показал ему все
маршруты тура плюс список туристов, к которому добавил краткое, но точное
описание, у кого какая идиосинкразия.
Мы вместе вышли из номера, и я отправил его к портье, где ему
предстояло заявить о своем статусе. Я пожал ему руку и пожелал удачного
путешествия. Выходя через вращающиеся двери отеля на улицу, я чувствовал
себя нянькой, бросающей своих питомцев. Совершенно особое ощущение, ведь мне
еще никогда не доводилось бросать тур, как крыса бросает тонущий корабль.
Такси высадило меня на виа дель Тритоне, и не успел я войти в контору,
-- Нет, -- молил я, -- нет...
-- Он распростер руки и полетел. Он стал птицей. И его руки были
крыльями. Он парил над крышами своего города, и люди как зачарованные не
сводили с него глаз.
-- Это неправда! -- крикнул я. -- Он не мог полететь. Он не был птицей,
не был соколом. Он был человеком и упал. Мне папа говорил.
-- Он был соколом, -- настаивал Альдо. -- Он был соколом и полетел.
Во сне запомнившаяся мне страшная сцена повторялась вновь и вновь. Я
цеплялся за балюстраду, Альдо стоял за мной. Затем с силой, несравненно
большей, чем та, какой я обладал в детстве, я отпрянул назад, вырвался из
его рук и побежал вниз по винтовой лестнице туда, где меня ждала Марта. Она
звала меня: <Бео... Бео...> Ее руки были раскрыты, и она крепко обняла меня,
даря ласку и утешение. Но откуда в мой сон вошел запах старой, изношенной
одежды? Дешевого вина?
На этот раз, проснувшись, я почувствовал, что сердце бешено колотится у
меня в груди и что я весь покрыт потом. Кошмар был слишком реален, слишком
ярок, чтобы рисковать третьей с ним встречей. Я зажег свет, сел в кровати,
вынул записную книжку и занимался подсчетами, пока меня не сморило от
усталости. Я задремал и спал без сновидений до семи утра, когда меня
разбудил стук в дверь, возвестивший о приходе официанта с булочками и кофе.
День начался по обычному распорядку. Ночь со всеми ее ужасами осталась
где-то позади. Как всегда, начал звонить телефон, и через какие-то десять
минут я с головой ушел в организационные мелочи предстоящих часов: планы
тех, кто желал провести утро в магазинах и присоединиться к остальным за
ленчем; планы тех, кто жаждал увидеть собор Св. Петра, но не хотел бродить
взад-вперед по длинным галереям Ватикана.
Вниз, к автобусу и ожидавшему нас Беппо, который, в отличие от меня,
провел вечер в тепле и уюте своей любимой траттории.
-- А знаете, -- сказал он, -- нам стоит поменяться местами. Вы поведете
автобус, а я буду крутить шашни с клиентами.
Это был намек на мой вид, на мое измученное бессонной ночью лицо. Я
сказал, что согласен на его предложение.
Когда наше отдохнувшее стадо разместилось в автобусе, с нетерпением
ожидая <Дневного Рима>, готового показать им все свои красоты, я заметил,
что одинокий варвар, ночной соискатель моего сочувствия, демонстративно меня
не замечает.
Наша колесница свернула налево и проехала мимо той самой церкви,
которая, непостижимым образом слившись с Сан Чиприано, превратила мой ночной
сон в кошмар. Паперть была пуста, крестьянка исчезла. Я надеялся, что она
уже потворствует своим слабостям и вновь разжигает внутренний огонь теми
десятью тысячами лир, что я ей дал. Бывшие учительницы к этому времени
успели забыть о ее существовании. Они листали путеводитель и перечисляли
соседям, что из содержимого виллы Боргезе (первая остановка) нельзя обойти
вниманием. Я нисколько не удивился, когда через двадцать минут увидел, как
они торопятся мимо совершенно пристойных статуй, чтобы жадно впиться глазами
в нагло развалившегося гермафродита.
Все дальше и дальше, вниз к пьяцца дель Пополо, через Тибр к Замку Св.
Ангела, оттуда к собору Св. Петра и Ватикану. Затем, слава Богу, ленч.
Беппо, умный малый, съедал свой ленч в автобусе, там же читал газеты,
спал. Ну а я, как всегда, играл роль дирижера, и в ресторане неподалеку от
собора Св. Петра мне было не до отдыха. Миссис Тейлор уже потеряла зонтик,
оставила, как ей казалось, в гардеробе Ватикана. Не буду ли я любезен как
можно скорее им заняться? В два часа мы должны были выехать на осмотр терм
Каракаллы, затем вернуться к Форуму и несколько часов провести в его
развалинах. Здесь я обычно отпускал вожжи и предоставлял своих подопечных
самим себе.
В тот день все вышло иначе. Я разыскал потерянный зонт и переходил виа
делла Кончилацьоне, когда заметил, что несколько человек меня опередили и
обступили Беппо, который вслух читал какую-то газетную заметку. Он подмигнул
мне, наслаждаясь ролью переводчика. У его слушателей был потрясенный вид. В
автобусе я увидел двух учительниц, и во мне проснулись дурные предчувствия.
-- Чем вы так взволнованы? -- спросил я Беппо.
-- Убийство на виа Сицилиа, -- сказал Беппо, -- в сотне ярдов от отеля
<Сплендидо>. Эти дамы заявляют, что видели жертву.
Более голосистая из них с негодующим видом повернулась ко мне.
-- Та бедная старая женщина, должно быть, это она. Водитель говорит,
что ее нашли заколотой на паперти в пять часов утра. Мы могли бы ее спасти.
Это ужасно, я просто слов не нахожу.
Я был так потрясен, что не мог вымолвить ни слова. Мой апломб как рукой
сняло. Я вырвал газету из рук Беппо и стал читать. Заметка была короткой.
\textit{<В пять часов утра не паперти церкви на виа Сицилиа было
найдено тело убитой женщины. Она была заколота ножом. По внешности
потерпевшая походила на бродягу с явными следами опьянения. При ней
обнаружено насколько мелких монет, в связи с чем случившееся, скорее всего,
следует рассматривать как немотивированное убийство. Полиция разыскивает
всех, кто видел эту женщину или заметил вблизи церкви что- либо необычное и
может оказать помощь в расследовании преступлениям}.
Я вернул газету Беппо. Группа ждала моей реакции.
-- Это очень прискорбно, -- сказал я, -- но боюсь, не столь уж
необычно. Убийства случаются в любом городе. Остается надеяться, что
преступника скоро схватят.
-- Но мы ее видели, -- возмущалась учительница. -- В десять часов
вечера Хильда и я пытались поговорить с ней. Тогда она не была мертва. Она
спала и тяжело дышала. Вы видели ее из автобуса, когда мы проезжали мимо.
Все ее видели. Я хотела, чтобы вы что-нибудь тогда сделали.
Беппо поймал мой взгляд и пожал плечами. Затем послушно направился к
автобусу и забрался на свое сиденье. Разбираться -- мое, а не его дело.
-- Мадам, -- сказал я, -- я не хочу показаться бессердечным, но нас это
не касается. Мы и тогда мало что могли сделать для этой женщины. А сейчас и
того меньше. Этим займется полиция. А теперь... мы уже и так выбились из
расписания...
Мнения разделились. Остальные члены группы успели присоединиться к нам
и спрашивали, что случилось. Прохожие останавливались и глазели на нас.
-- В автобус, -- твердо сказал я. -- Прошу всех в автобус. Мы
задерживаем движение.
Даже когда все заняли свои места, возбуждение не улеглось. Варвары,
избравшие своим спикером мистера Хайрэма Блума, придерживались мнения, что
вмешательство в чужие дела до добра не доводит. Того и гляди, нарвешься на
оскорбления. Англосаксы, и прежде всего две учительницы из Южного Лондона,
пылали праведным гневом. Умерла женщина, умерла на церковной паперти в
нескольких сотнях ярдов от папского города Ватикана, в пределах слышимости
британских туристов, спавших в отеле <Сплендидо>, и если римская полиция не
умеет работать, самое время, чтобы лондонский бобби преподал им урок.
-- Так что? -- шепнул Беппо мне на ухо. -- Полицейский участок или
термы Каракаллы?
Беппо повезло, он не был в этом замешан. Иное дело я. Немотивированное
убийство, писала газета, не располагавшая подлинными фактами. Женщину убили
не из-за нескольких мелких монет, а из-за десяти тысяч лир, которые я вложил
ей в руку. Все крайне просто. Такой же, как и она, бродяга с пустым желудком
наткнулся на нее ночью, прикарманил деньги, возможно, разбудил ее и,
испугавшись, заставил умолкнуть навсегда. Наши мелкие преступники не питают
особого уважения к человеческой жизни. Кто прольет слезу над бродягой, да к
тому же и пьяницей? Рукой зажать рот, быстрый удар и прочь.
-- Я настаиваю, -- с истерическими нотками в голосе заявила
учительница, -- что надо заявить в полицию. Мой долг рассказать все, что мне
известно. Возможно, для них будет небесполезно узнать, что мы видели ее на
паперти в девять часов. Если мистер Фаббио отказывается идти со мной, я
пойду одна.
Мистер Блум дотронулся до моего плеча.
-- Что за этим последует? -- спросил он вполголоса. -- Какие-нибудь
неприятности для остальных членов группы? Или вы сделаете обычное формальное
заявление от имени одной из этих дам и этим все ограничится?
-- Не знаю, -- ответил я. -- Когда полицейские начинают задавать
вопросы, ни в чем нельзя быть уверенным.
Я велел Беппо ехать дальше. Голоса тех, кто придерживался иного мнения,
всколыхнулись и замерли у меня за спиной. Надо было принимать какое-то
решение. Одно неосторожное движение -- и гармония моего стада нарушится, ее
сменит дух недоброжелательства и озлобленности, губительный для всякого
тура.
Я достал блокнот и протянул мистеру Блуму пачку билетов.
-- Будьте добры, возьмите на себя руководство группой в термах
Каракаллы и на Форуме. И там, и там есть гиды, говорящие по-английски. Если
возникнут трудности, Беппо сможет перевести. В половине пятого мы должны
быть в английской чайной на пьяцца ди Спанья. Там я с вами встречусь.
Учительница наклонилась вперед.
-- Что вы намерены делать? -- требовательным тоном осведомилась она.
Отступать было некуда. Я попросил Беппо высадить нас у первой же
стоянки такси. Две самаритянки и я проводили взглядом автобус,
отправлявшийся в термы Каракаллы. Редко я так сожалел о расставании со своей
паствой. По дороге в Главное полицейское управление мои спутницы были на
удивление молчаливы. Они не ожидали столь быстрого осуществления своих
планов.
-- Полицейские будут говорить по-английски? -- спросила более нервная
из двух женщин.
-- Сомневаюсь, мадам, -- ответил я. -- Неужели вы полагаете, что ваши
полицейские говорят по-итальянски?
Они переглянулись. Я почувствовал холодную враждебность, приковавшую
обеих женщин к их местам. А также откровенное недоверие к римскому праву. В
любом городе Главное полицейское управление не вызывает приятных чувств, но
мне наша миссия была куда более не по душе, чем моим спутницам, которые
могли рассматривать ее как лишнюю возможность обогатить свой туристический
опыт. При виде формы мне всегда хочется убежать. Топот ног, краткие слова
команды, холодный, изучающий взгляд вызывают у меня тяжелые ассоциации. Они
напоминают мне юность.
Доехав до места, мы вышли из машины, и я попросил шофера подождать,
предупредив, что мы можем отсутствовать довольно долго. При этом я говорил
нарочито громко и четко, чтобы мои спутницы поняли смысл моих слов.
Наши шаги глухо раздавались во дворе Главного полицейского управления.
Из справочного бюро нас провели в приемную, из приемной -- в кабинет.
Дежурный офицер спросил наши имена, адреса и осведомился о характере нашего
дела. Когда я сообщил ему, что две англичанки желают предоставить информацию
относительно женщины, убитой прошлой ночью на паперти церкви на виа Сицилиа,
он пристально посмотрел на нас. В атмосфере комнаты повисла напряженность.
Затем он позвонил и отдал короткое распоряжение человеку, явившемуся на его
зов. Через мгновение в комнату вошли еще два офицера. Появились блокноты.
Теперь все трое внимательно разглядывали поникших учительниц. Я объяснил
сидевшему за столом полицейскому, что ни одна из них не говорит
по-итальянски, что они -- английские туристки, а я -- гид от <Саншайн Турз>.
-- Если вы располагаете какой-нибудь информацией, относящейся ко
вчерашнему убийству, то я вас слушаю. Мы не можем тратить время по пустякам.
Старшая по возрасту англичанка начала говорить, делая паузы между
предложениями, чтобы я успевал переводить. В несколько бессвязном рассказе
англичанки я по своему усмотрению делал купюры. Замечание о том, что, по ее
мнению, равно как и по мнению ее подруги, просто возмутительно, что в наше
время в Риме нет больницы или приюта, куда могла бы обратиться умирающая от
голода женщина, едва ли представляло интерес для полиции.
-- Вы прикасались к этой женщине? -- спросил полицейский.
-- Да, -- ответила школьная учительница. -- Я до нее дотронулась и
обратилась к ней. Она что-то пробормотала в ответ. Я и моя подруга
чувствовали, что она, должно быть, больна. Мы поспешили в автобус и
попросили мистера Фаббио что-нибудь сделать. Он сказал, что это не наше дело
и что мы задерживаем автобус.
Полицейский вопросительно посмотрел на меня. Я ответил, что это правда.
И что на часах было начало десятого.
-- Возвращаясь после экскурсии, вы не заметили, была ли женщина по-
прежнему на паперти или нет?
-- Боюсь, что не заметили. Автобус возвращался по другой дороге, и мы
все очень устали.
-- И вы больше не возвращались к этой теме?
-- Нет. Правда, мы вспомнили о ней, когда раздевались перед сном. Мы
говорили, что со стороны мистера Фаббио просто возмутительно, что он не
вызвал <скорую помощь> и даже не сообщил в полицию.
Полицейский снова посмотрел в мою сторону. Мне показалось, что в его
взгляде мелькнуло сочувствие.
-- Пожалуйста, поблагодарите этих дам за то, что они пришли к нам, --
сказал он. -- Их показания весьма полезны. Для отчетности я должен их
побеспокоить и, если они могут это сделать, попросить подтвердить
принадлежность одежды убитой женщине.
Этого я не ожидал. Не ожидали и учительницы. Они побледнели.
-- Это необходимо? -- запинаясь, спросила младшая.
-- Похоже, что да, -- ответил я.
В сопровождении одного из полицейских мы прошли по коридору в небольшое
помещение. К нам подошел служитель в белом халате. После немногословного
объяснения он зашел в соседнюю комнату и вынес оттуда узел с одеждой и две
корзины. Мои англичанки побледнели еще больше.
-- Да, -- поспешно проговорила старшая и отвернулась. -- Да, я уверена,
что это те самые вещи. Как все это ужасно...
Служитель, проявляя в своем служебном рвении ненасытность вампира,
спросил, не желают ли дамы увидеть тело.
-- Нет, -- ответил я. -- Этого от них не требуется. Однако для пользы
расследования я могу сделать это за них.
Сопровождавший нас полицейский пожал плечами. Мне решать. Учительницы
не догадывались, о чем идет речь. Следом за служителем я вошел в морг.
Влекомый каким-то болезненно волнующим чувством, я словно завороженный
подошел к столу, на котором лежало тело. Служитель откинул простыню, и я
увидел лицо. Оно было благородно в своем мертвенном покое и моложе, чем
казалось ночью. Я отвернулся.
-- Благодарю вас, -- сказал я служителю.
Вернувшись в комнату для собеседования, я сообщил старшему офицеру, что
женщины опознали одежду. Он еще раз поблагодарил меня.
-- Надеюсь, -- сказал я, -- что эти дамы больше не понадобятся. Завтра
днем мы выезжаем в Неаполь.
Полицейский с серьезным видом занес мои слова в отчет.
-- Не думаю, -- сказал он, -- что нам снова понадобится их присутствие.
У нас есть их фамилии и адреса. Желаю вам и им приятного продолжения тура.
Я мог бы поклясться, что, поклонившись учительницам, он подмигнул, но
не им, а мне.
-- У вас есть какой-нибудь ключ к установлению личности убитой?
Он пожал плечами:
-- Вы же знаете, в город приходят сотни таких, как она. При ней не
найдено ничего ценного. Убийцей мог быть такой же бродяга. Мотивом -- месть.
Или вор. Мы его поймаем.
Нас отпустили. Миновав двор, мы подошли к такси. Я помог моим дамам
сесть в машину.
-- Английские чайные, -- сказал я водителю.
Я взглянул на часы. Время было рассчитано правильно. До подхода
остальной группы мои учительницы могли спокойно посидеть за чашкой чаю.
Когда мы прибыли на место, я расплатился с шофером, проводил женщин в
английскую чайную и усадил за столик в углу.
-- А теперь, -- сказал я, -- вы можете расслабиться.
Единственным ответом на мою дежурную улыбку послужили натянутые кивки.
Я вышел из чайной и направился по виа Кондотти в сторону бара. Мне было
необходимо выпить. Перед моими глазами стояли заостренные смертью орлиные
черты убитой женщины. Убитой из-за того, что я вложил ей в руку десять тысяч
лир.
Теперь я был уверен, что не ошибся. Прошлой ночью она узнала меня и
назвала Бео, когда я бежал через улицу. Я не видел ее больше двадцати лет,
но это была Марта.
Когда полицейские расспрашивали учительниц, я мог бы заговорить. Мне
давали такую возможность. Они спросили, была ли женщина на церковной
паперти, когда мы возвращались в отель. Момент был самый подходящий.
-- Да, -- мог бы сказать я. -- Да, я дошел до конца улицы и она была
там. Я подошел и вложил ей в руку десятитысячную ассигнацию.
Я представил себе удивление, мелькнувшее в глазах полицейского.
-- Десятитысячную ассигнацию?
-- Да.
-- Который был час?
-- Вскоре после полуночи.
-- Вас видел кто-нибудь из вашей группы?
-- Нет.
-- Деньги принадлежали вам или <Саншайн Турз>?
-- Я их только что получил. В знак признательности.
-- Вы имеете в виду чаевые?
-- Да.
-- От одного из ваших клиентов?
-- Да. Но если вы его спросите, он откажется.
Здесь полицейский попросил бы дам удалиться, и дальнейший допрос
продолжался бы в более жестком тоне. Я не только не мог представить
свидетеля, видевшего, как одинокий варвар дает мне деньги, но не мог даже
привести убедительный в глазах полиции мотив такого подарка. Получалась
какая-то бессмыслица.
-- Вы говорите, что вспомнили алтарный образ, который напугал вас в
детстве?
-- Да.
-- И поэтому вложили десять тысяч лир в руку незнакомой женщины?
-- Это произошло очень быстро. У меня не было времени подумать.
-- Полагаю, у вас никогда не было ассигнации достоинством в десять
тысяч лир. Вы выдумали всю эту историю, так как считаете, что она обеспечит
вам алиби.
-- Какое еще алиби?
-- Алиби на момент убийства.
Я расплатился за выпивку и вышел на улицу. Начался дождь. Справа и
слева от меня, словно грибы, раскрылись зонты. На меня натыкались девушки с
забрызганными ногами. Застигнутые врасплох туристы толпились в дверях
зданий. Мои учительницы уютно расположились в английской чайной. Погода
нарушила все дневные планы, и мистеру Хайрэму Блуму придется собрать свою
группу на Форуме и препроводить ее к Беппо и автобусу.
Я поднял воротник пальто, надвинул шляпу на глаза и, петляя по боковым
улочкам, направился на виа дель Тритоне в римскую контору <Саншайн Турз>.
Было около четырех часов, и, если повезет, я мог застать своего приятеля
Джованни за рабочим столом, хоть он и любитель продлить обеденный перерыв.
Мне повезло. Джованни оказался на своем рабочем месте в дальнем углу комнаты
и, как всегда, разговаривал по телефону. Увидев меня, он в знак приветствия
поднял руку и указал на стул. Контора была почти пуста, если не считать
нескольких туристов, которые нетерпеливо напирали на барьер в центре
комнаты, требуя переноса заказа, замены номера в отеле и так далее.
Джованни положил телефонную трубку, пожал мне руку и улыбнулся.
-- Разве ты не в Неаполе? -- спросил он. -- Хотя нет, что я говорю.
Неаполь -- завтра, к счастью для тебя и твоей маленькой компании. Рим с
каждым днем становится все невыносимее. Удачная поездка?
-- Так себе. Но жаловаться не приходится. Варвары и говяжьи туши. Народ
довольно славный.
-- Хорошенькие девушки?
-- Кровяное давление не поднимут. Кроме того, где взять время?
Поработай, как я, групповодом.
Он рассмеялся и покачал головой:
-- Так чем я могу быть тебе полезен?
-- Джованни... Мне нужна твоя помощь. У меня неприятности.
На его лице появилось сочувственное выражение.
-- Я хочу, чтобы ты нашел мне замену для поездки в Неаполь.
-- Абсолютно невозможно, -- взорвался Джованни. -- Здесь у меня никого
нет. К тому же центральная контора...
-- Центральной конторе знать необязательно. Во всяком случае, не сразу.
Джованни, ты уверен, что никого нельзя раскопать? А если бы у меня случился
аппендицит?
-- У тебя аппендицит?
-- Нет, но если это поможет, я могу его придумать.
-- Не поможет. Говорю тебе, Армино, я ничего не могу сделать. У нас нет
замены, никто в конторе не слоняется без дела только потому, что тебе
понадобился отпуск.
-- Джованни, послушай. Отпуск мне не нужен. Я хочу, чтобы ты поставил
меня на северное направление. Разумеется, временно.
-- Ты имеешь в виду Милан?
-- Нет... Подойдет любой тур в сторону Адриатики.
-- Для Адриатики слишком рано, и тебе это известно. Раньше мая на
Адриатику никто не ездит.
-- Ну, тогда не обязательно автобус, сойдет индивидуальный клиент,
желающий посетить Равенну, Венецию.
-- Для Венеции тоже слишком рано.
-- Для Венеции никогда не рано. Джованни, прошу тебя.
Он стал рыться в бумагах, которые лежали перед ним на столе.
-- Ничего не обещаю. Может, завтра что-нибудь и подвернется, но времени
почти не осталось. Завтра в два часа дня ты уезжаешь в Неаполь, и если мне
не удастся сделать двойной ход, ничего не выйдет.
-- Знаю-знаю, но постарайся.
-- Наверняка женщина?
-- Конечно, женщина.
-- А подождать она не может?
-- Скажем так -- я не могу ждать.
Он вздохнул и снял телефонную трубку.
-- Если будут новости, я сообщу в <Сплендидо>, чтобы ты мне позвонил.
Чего не сделаешь для друзей...
Я вышел от Джованни и направился в английскую чайную. Дождь перестал, и
запоздалое солнце изливало лучи на головы прохожих. Если Джованни не найдет
мне замену, все равно придется что-то предпринять. Я сделал шаг. Но куда?
Этого я не знал. К умиротворению усопшей или к собственной совести? Все же я
мог ошибиться и убитая женщина -- не Марта. Если это так, то, хоть я и
считал себя невольным соучастником убийства из-за того, что вложил ей в руку
десять тысяч лир, я неповинен в другом, более тяжком грехе. Если же это
Марта, то нет, повинен. Возглас <Бео> делал и меня убийцей, таким же
убийцей, как сам преступник -- вор, пустивший в дело нож.
Придя на пьяцца ди Спанья, я увидел, что мое стадо уже покончило с чаем
и садится в автобус. Я подошел к ним. По возбужденным лицам учительниц я
понял, что они уже успели рассказать всю историю. Они переживали свой
краткий звездный час.
В тот вечер Джованни не дал о себе знать, и после обеда -- точной копии
предыдущего, правда, на сей раз с речами -- мы отправились на прогулочном
автобусе на другой берег Тибра, где мое небольшое стадо примерно около часа
имело возможность наблюдать жизнь кафе, в котором, дабы доставить себе
удовольствие, они были склонны усматривать яркий местный колорит.
-- Это подлинный Рим, -- вздохнула миссис Хайрэм Блум, сидя на боковой
улочке за столиком, вынесенным из таверны, которую, к ее наивному
удовольствию, освещали искусственные факелы.
Вдруг, словно по волшебству, появились шесть музыкантов в коротких
штанах, чулках, неаполитанских шляпах, с лентами на гитарах, и моя маленькая
компания принялась раскачиваться в такт ритмичному аккомпанементу струн.
Было что-то трогательное в их наивной радости. При мысли, что завтра они
отправятся в Неаполь без меня, мне стало немного грустно. И у пастыря бывают
минуты слабости...
Когда мы вернулись в отель, от Джованни по-прежнему не было никаких
вестей. Тем не менее я сразу заснул и спал, благодарение Богу, без
сновидений. Джованни позвонил в самом начале десятого.
-- Армино, -- торопливо заговорил он, -- послушай, кажется, я все
устроил. Двое немцев на <фольксвагене> едут на север. Им нужен переводчик.
Ты ведь говоришь по-немецки?
-- Говорю.
-- Тогда хватайся за это. Герр Туртман и его фрау. Страшны, как
смертный грех, оба цепляются за карты и путеводители. Им все равно, куда
ехать, лишь бы на север. Помешаны на осмотре достопримечательностей.
-- А как насчет моей замены?
-- Все улажено. Ты знаешь моего шурина?
-- У тебя их несколько.
-- Тот, который работает в <Америкэн Экспресс>. Он знает ответы на все
вопросы и просто рвется в Неаполь. Парень что надо. Мы можем на него
положиться.
На какое-то мгновение меня охватили сомнения. Что, если шурин Джованни
испортит поездку? Умеет ли он ладить с людьми? Но даже если все будет в
порядке, не потеряю ли я работу, когда в Генуе узнают о подмене?
-- Постой, Джованни, ты уверен?
-- Послушай, либо бери, либо отказывайся. -- В голосе Джованни звучало
нетерпение. -- Я ведь оказываю тебе услугу, не так ли? По-другому не выйдет,
да я и не стану больше этим заниматься. Шурин уже собрался, сейчас он будет
у тебя, так что сам ему все и объяснишь. А мне еще надо дать знать герру
Туртману. Он хочет выехать в половине одиннадцатого.
У меня оставалось около полутора часов на то, чтобы передать дела,
добраться до конторы и встретить новых клиентов. Положение не из легких.
-- Договорились, -- сказал я и положил трубку.
Я допил вторую чашку кофе и бросил то немногое, что было со мной, в
саквояж. В девять двадцать шурин Джованни постучал в дверь. Я сразу его
вспомнил. Энергичный, бойкий, острый на язык... но я усомнился в том, что он
прихватил с собой таблетки от несварения желудка для подверженных этому
недугу англосаксов, равно как и в том, что он проявит хоть какой-то интерес
к внуку Блумов. Впрочем, неважно. Групповод не может быть кладезем всех
достоинств. Мы уселись рядом на мою измятую постель, и я показал ему все
маршруты тура плюс список туристов, к которому добавил краткое, но точное
описание, у кого какая идиосинкразия.
Мы вместе вышли из номера, и я отправил его к портье, где ему
предстояло заявить о своем статусе. Я пожал ему руку и пожелал удачного
путешествия. Выходя через вращающиеся двери отеля на улицу, я чувствовал
себя нянькой, бросающей своих питомцев. Совершенно особое ощущение, ведь мне
еще никогда не доводилось бросать тур, как крыса бросает тонущий корабль.
Такси высадило меня на виа дель Тритоне, и не успел я войти в контору,