Страница:
напомнила она, обращаясь уже к интернам, и, увидев, что они поднимаются со
своих мест, чтобы попрощаться с ней, добавила: -- Нет-нет, вставать не надо.
Доктор Ларкин поймал ее за рукав, а в ответ на ее попытку вырваться
лишь крепче сжал пальцы.
-- Не ходила бы ты в одиночку на своей яхте, Роуан.
-- Оставьте, шеф. -- Она еще раз попробовала высвободиться. Не
получилось. -- Я хожу на этой яхте с шестнадцати лет.
-- Все равно, Роуан, нельзя рисковать. А вдруг ты обо что-нибудь
ударишься головой или свалишься за борт?
Она ответила на эти слова негромким вежливым смешком (хотя такие
разговоры не вызывали ничего, кроме раздражения) и, выйдя наконец из кафе,
направилась мимо лифтов (ползут еле-еле) к бетонной лестнице.
И все таки, прежде чем уходить, стоит еще разок заглянуть на отделение
интенсивной терапии, где лежат три сегодняшних пациента. Неожиданно Роуан
почувствовала, что ей не хочется покидать клинику, а мысль о том, что она не
вернется сюда до понедельника, показалась ей тем более тягостной.
Засунув руки в карманы, Роуан быстро пробежала два марша вверх.
Ярко освещенные коридоры четвертого этажа в противоположность
неизбежной суете отделения экстренной помощи были на удивление тихими. В
приемной, устланной темным ковром, на кушетке спала какая-то женщина.
Пожилая медсестра на посту в коридоре успела лишь кивнуть стремительно
прошедшей мимо нее Роуан. В те суматошные дни, когда Роуан была интерном и
дежурила, ожидая очередного вызова, она, вместо того чтобы попытаться
уснуть, ночи напролет бродила по бесконечным коридорам многоэтажной
"подводной лодки", прислушиваясь к тихому, убаюкивающему гудению множества
приборов и агрегатов.
Скверно, что шеф знает о существовании "Красотки Кристины", подумала
Роуан. Скверно, что тогда, в день похорон ее приемной матери, вне себя от
страха и отчаяния, она пригласила шефа домой, а потом они вместе вышли в
море и пили вино, сидя на палубе под голубым небом Тайбурона. И тем более
скверно, что под влиянием момента, когда все вокруг казалось пустым и
холодным, она призналась Ларку, что не хочет больше жить в этом доме и
практически переселилась на яхту. Мало того, Роуан добавила, что порой яхта
для нее олицетворяет весь мир и она выводит "Красотку" в море после каждого
дежурства, сколь бы длинным оно ни было и какую бы усталость она ни ощущала.
Какой смысл делиться с другими своими переживаниями? Разве от этого ей
стало хоть чуточку легче? Пытаясь утешить ее, Ларк городил одну затертую
фразу на другую. А потом вся клиника узнала о "Красотке Кристине". Сама же
Роуан теперь уже не была прежней "молчаливой Роуан", а превратилась в
приемную дочь Роуан, в считанные месяцы одного за другим потерявшую своих
воспитателей и с тех пор находящую утешение в одиноких странствиях по морю
на огромной яхте. А еще она стала Роуан, "не принимающей приглашений Ларка
на обед", тогда как любая одинокая женщина-врач могла об этом только мечтать
и, конечно же, моментально бы согласилась.
Беда в том, что зачастую Роуан и сама себя не понимала. А что бы
сказали ее коллеги о мужчинах, которым она отдавала предпочтение, о всех
этих мужественных защитниках закона и героях борьбы с огнем -- полицейских и
пожарных? Как правило, Роуан находила себе партнеров в шумных, но не
пользующихся дурной репутацией окрестных барах -- мужчин крепких, с
грубоватым голосом, мощным торсом и сильными руками... Да... знали бы ее
коллеги о том, какие любовные сцены разыгрываются подчас в нижней каюте
"Красотки Кристины"... И зачастую свидетелем их оказывается свисающий с
крюка на стене полицейский револьвер тридцать восьмого калибра в черной
кожаной кобуре.
А беседы, которые они вели... Нет, правильнее назвать их монологами,
ибо эти мужчины, как и нейрохирурги, отчаянно нуждались в человеке, готовом
внимательно выслушать их исповедь, повествование об опасностях и геройских
поступках, о мастерстве и сноровке. Форменные рубашки этих людей пахли
мужеством. А их рассказы звучали как: песни о жизни и смерти.
Почему она выбирала именно таких мужчин? Именно этот вопрос задал ей
однажды Грэм и довольно резко добавил:
-- Неужели они нравятся тебе своей тупостью, невежеством и бычьими
шеями? А что будет, если один из них когда-нибудь съездит своим мясистым
кулаком тебе по физиономии?
-- Что будет, то и будет, -- холодно ответила Роуан, даже не
потрудившись обернуться и взглянуть Грэму в глаза. -- Между прочим, они не
позволяют себе ничего подобного. Они спасают жизни, и этим мне нравятся. Я
люблю героев.
-- Такая болтовня пристала разве что глупой четырнадцатилетней
девчонке, -- язвительно бросил Грэм.
-- Ошибаешься, -- ответила Роуан. -- Когда мне было четырнадцать, я
считала героями адвокатов вроде тебя.
В глазах Грэма мелькнула горечь, и он отвернулся... Теперь, более чем
через год после его смерти, перед Роуан вновь на мгновение возникло его
лицо, подняв в душе волну такой же горечи. Вкус Грэма, запах Грэма и,
наконец, Грэм в ее постели... Ведь если бы Роуан так и не уступила ему, он
ушел бы из дома еще до смерти Элли.
-- Только не говори, что ты никогда этого не хотела, -- сказал он ей
тогда, лежа на мягкой пуховой перине в каюте "Красотки Кристины". -- Пошли
они ко всем чертям, эти твои борцы с огнем и копы.
Нет, давно пора прекратить вести с ним мысленный спор... "Перестань
думать о нем, -- в который уже раз приказала себе Роуан. -- Элли даже не
подозревала, что ты ему отдалась, и не знала причин, побудивших тебя это
сделать. Главное, что Элли так и осталась в неведении. А сейчас ты не в доме
Элли. И даже не на борту подаренной тебе Грэмом яхты. Вокруг тебя
безопасный, спокойный стерильный мир. А Грэм мертв и похоронен на маленьком
кладбище в Северной Калифорнии. И не важно, как он умер, потому что правду
об этом тоже не знает никто. Не впускай его дух в машину, когда садишься в
нее и поворачиваешь ключ зажигания, -- ее вообще следовало бы давным-давно
продать. Не позволяй его духу присутствовать, в сырых и холодных комнатах
еще недавно вашего общего дома..."
Тем не менее Роуан упорно собирала все новые и новые доказательства в
свою защиту и мысленно продолжала бесконечный спор с Грэмом, смерть которого
навсегда лишила ее реальной возможности высказаться. Ненависть и ярость
породили в воображении девушки некий призрак приемного отца -- с ним она и
вела беседы. Постепенно призрак слабел и таял, однако по-прежнему
подстерегал ее в самых неожиданных местах и даже здесь, в тихих коридорах ее
уютного мира.
Ах, как бы ей хотелось заявить Грэму прямо в лицо: "Я в любой день могу
снова найти таких мужчин. Я приму их вместе с их эго и вспыльчивостью, с их
невежеством и бесшабашным чувством юмора. Я приму их грубость, их
бесхитростную и страстную любовь к женщинам и их страх перед
представительницами противоположного пола. Я готова терпеливо слушать их
нескончаемые рассказы. Слава Богу, в отличие от нейрохирургов они не ждут от
меня никаких ответных слов. Этих мужчин вообще не интересует, даже кто я
такая. Я могу назваться специалисткой по ракетам, шпионкой высокого ранга,
колдуньей с тем же успехом, что и нейрохирургом". Роуан представила
удивленный взгляд и вопрос: "Ты чего, в самом деле оперируешь человеческие
мозги?"
Зачем ей самой нужно все это?
Надо признаться, сейчас Роуан понимала "мужской вопрос" лучше, чем в
момент их разговора с Грэмом. Она осознала взаимосвязь между собой и героями
в форме. Когда она входила в операционную, надевала перчатки и брала в руки
микрокоагулятор и микроскальпель, это напоминало проникновение в горящий дом
или появление в разгар семейного скандала, чтобы выбить оружие из рук
обезумевшего главы семейства и спасти его жену и ребенка.
Сколько раз Роуан слышала, как нейрохирургов сравнивали с пожарными,
хотя зачастую в таком сравнении таилась замаскированная критика. Различие
заключалось только в том, что за операционным столом твоя жизнь не
поставлена на карту. Да, черт побери, не поставлена. Но все равно, если ты
будешь допускать один промах за другим, если серьезные ошибки будут
повторяться часто, ты непременно погибнешь, как если бы на тебя обрушилась
горящая крыша. Ты выживаешь, лишь будучи блестящим специалистом,
мужественным и совершенным, поскольку другого способа выжить попросту нет, и
каждое мгновение в операционной -- это смертельное испытание.
Да, именно мужество, потребность в стрессовых ситуациях и любовь к
оправданной обстоятельствами опасности сближали Роуан с ее избранниками.
Наверное, поэтому ей так нравилось ощущать на себе тяжесть тел этих грубых
мужчин, целовать и ласкать их самым беззастенчивым образом. Немаловажно и
то, что не было необходимости вести с ними умные беседы.
Но что толку б понимании, если вот уже несколько месяцев -- да почти
полгода! -- она никого не звала к себе в постель? Иногда Роуан вдруг
приходила в голову мысль: а что об этом думает "Красотка Кристина"? Может,
шепчет ей в темноте: "Роуан, где же наши мужчины?"
Чейз, светловолосый полицейский с оливкового цвета кожей, сильный, как
жеребец, до сих пор оставлял ей сообщения на автоответчике. Но у Роуан не
было времени ему позвонить. А он, надо признаться, очень приятный парень, да
к тому же и книги любит читать. Однажды у них с Роуан даже состоялся
настоящий разговор, когда она мимоходом упомянула о том, что в отделение
экстренной помощи поступила женщина, в которую стрелял собственный муж. Чейз
тут же зацепился за эту тему и рассказал столько всевозможных случаев,
связанных со стрельбой и ударами ножом, что вскоре Роуан была сыта ими по
горло. Может, поэтому она и не звонила ему? Скорее всего.
Но факт есть факт: в последнее время нейрохирург одержал в ней верх над
женщиной, причем победа оказалась столь бесспорной, что Роуан недоумевала, с
чего это она вдруг вспомнила сегодня о своих прежних партнерах по сексу.
Возможно, в этот раз она не так сильно устала, как обычно. Или причиной тому
утонувший красавец, которого ей удалось вытащить с того света? Даже тогда,
на палубе яхты, мокрый, бледный, со слипшимися на голове темными волосами,
этот Майкл Карри был совершенно неотразим. Вот почему вспыхнувшее внутри
Роуан страстное желание было на удивление сильным.
Да, если вспомнить их девчоночий школьный жаргон, этот Майкл -- парень
"просто помереть", поистине восхитительный и полностью соответствует ее типу
мужчины. Он был не из тех завсегдатаев калифорнийских гимнастических залов,
обладателей чрезмерно накачанных мускулов, неестественного загара и крашеных
волос. Нет, этот сильный человек явно вышел из рабочей среды. А голубые
глаза и веснушки на щеках делали его еще более очаровательным. Роуан
буквально сгорала от желания поцеловать каждую веснушку.
Ну что за ирония судьбы: выловить из моря превосходный экземпляр
мужчины, о котором всегда мечтала, и только лишь затем, чтобы тут же
обнаружить, что он абсолютно беспомощен...
Роуан остановилась перед входом в отделение интенсивной терапии,
осторожно открыла дверь и, войдя внутрь, ненадолго замерла, оглядывая
странный, застывший в ледяной неподвижности мир палат, похожих на огромные
аквариумы. Здесь под пластиковыми кислородными колпаками в сонном забытьи
лежали изнуренные страданиями пациенты, опутанные бесконечной сетью трубок и
кабелей, тянущихся к попискивающим мониторам.
Мозг Роуан сразу же переключился на цель ее прихода сюда. Мир за
пределами отделения перестал существовать, как он переставал существовать за
стенами операционной.
Она подошла к освещенному люминесцентной лампой письменному столу и
слегка коснулась рукой плеча медсестры, склонившейся над кипой бумаг.
-- Добрый вечер, Лорел, -- прошептала Роуан. Женщина подняла на нее
удивленный взгляд, но, узнав Роуан, улыбнулась:
-- Доктор Мэйфейр, надо же, вы до сих пор здесь.
-- Просто зашла взглянуть.
К среднему медперсоналу Роуан относилась намного мягче, чем к докторам.
С самого начала своей интернатуры она проявляла максимальное уважение к
медсестрам и сиделкам, делая все возможное, чтобы хоть в какой-то мере
заглушить в них известное презрение к женщинам-врачам. Надо отметить, что в
данном случае ею руководили не только эмоции, но и трезво выверенный,
безжалостный расчет: все те, от кого так или иначе зависели жизнь и здоровье
пациентов, должны работать с максимальной отдачей, столь же самоотверженно,
как и сама Роуан.
Войдя в первую палату, Роуан остановилась возле высокой блестящей
металлической кровати -- этакого чудовища на колесах, -- на которой лежала
последняя прооперированная в тот день Роуан пациентка. Женщина попала в
автокатастрофу. Бледная, с громадным белым тюрбаном из бинтов на голове, она
походила на мумию -- единственными признаками жизни были лишь негромкое
монотонное попискивание приборов и перемигивание неоновых лампочек. К ее
носу тянулась тонкая прозрачная трубочка, а через иглу, плотно закрепленную
на запястье пациентки, в вену капала глюкоза.
Лорел потянулась, чтобы снять график состояния больной, висевший в
изножий кровати. Роуан покачала головой: не надо.
Словно возвращаясь из другой жизни, женщина медленно открыла глаза.
-- Доктор Мэйфейр, -- прошептала она.
По телу Роуан пробежала приятная волна облегчения. Она снова
переглянулась с медсестрой и с улыбкой тихо произнесла:
-- Я здесь, миссис Трент. Вы очень хорошо держитесь. -- Потом осторожно
обхватила пальцами правую руку пациентки. -- Да, очень хорошо.
Глаза женщины медленно закрылись, словно лепестки цветов. Приборы
вокруг кровати продолжали петь все ту же песню.
Роуан удалилась так же беззвучно, как и вошла.
Бросив взгляд в окно второй палаты, она увидела фигуру другого пациента
-- смуглокожего мальчишки, тощего, как тростинка. Стоя на платформе, он
пошатнулся, потерял равновесие и упал под колеса пригородного поезда.
Последствием черепно-мозговой травмы стала полная слепота.
Этого парня Роуан оперировала в течение четырех часов, сшивая тончайшей
иглой кровоточащий сосуд, а затем устраняя другие повреждения черепа. В
отделении для послеоперационных больных парнишка еще находил в себе силы
шутить со стоящими вокруг него врачами.
Сейчас Роуан, сощурившись, внимательно следила за едва заметными
движениями спящего пациента: вот дернулось под простынями его правое колено,
а вот приподнялась ладонь правой руки, когда он поворачивался на бок...
Слегка высунув язык и едва шевеля сухими губами, мальчик что-то шептал во
сне.
-- Идет на поправку, доктор, -- прошептала сзади медсестра Роуан
кивнула. Однако она знала, что через несколько недель у парня начнутся
припадки. С помощью лекарств их можно будет ослабить, но эпилептиком он
останется до конца своих дней. Впрочем, это явно лучше, чем смерть или
слепота. Прежде чем что-либо предсказывать или объяснять, она будет ждать и
наблюдать. В конце концов, всегда есть вероятность, что она ошибается в
своих прогнозах.
-- А как миссис Келли? -- спросила Роуан, повернувшись лицом к
медсестре и глядя ей в глаза. Лорел была добросовестной и внимательной, и
Роуан относилась к ней с большой симпатией.
-- Миссис Келли находит забавным, что у нее в голове по-прежнему сидят
две пули, и говорит, что чувствует себя заряженным револьвером. Она не
хочет, чтобы ее дочь уходила. К тому же миссис Келли желает знать, что
случилось с тем "уличным подонком", который стрелял в нее. Еще ей нужна
дополнительная подушка, а также телевизор и телефон в палате.
Роуан негромко одобрительно рассмеялась.
-- Хорошо. Быть может, завтра, -- сказала она.
Оттуда, где стояла Роуан, ей была хорошо видна миссис Келли,
разговаривавшая с дочерью. Не в состоянии оторвать голову от подушки, она
возбужденно жестикулировала правой рукой, а дочь, худощавая усталая женщина,
опустив веки, кивала в такт каждому ее слову.
-- Она очень заботливо относится к матери, -- прошептала Роуан. --
Пусть остается в палате столько, сколько захочет.
Медсестра кивнула.
-- Ну что ж, Лорел, я прощаюсь с вами до понедельника, -- сказала
Роуан. -- Не знаю, понравится ли мне этот новый график.
-- Вы заслужили отдых, доктор Мэйфейр, -- улыбнулась в ответ медсестра.
-- Вы так думаете? -- пробормотала Роуан. -- И все же, если возникнет
какая-нибудь проблема, Лорел, вы можете попросить доктора Симмонса позвонить
мне. В любое время. Договорились?
Двойные двери с мягким звуком закрылись за спиной Роуан. Да, хороший
был денек.
Теперь, кажется, больше нет причин оставаться в клинике, разве что
сделать несколько заметок в личном дневнике и прослушать по автоответчику у
себя в кабинете поступившие звонки. Возможно, она немного отдохнет на
кожаной кушетке. Кабинет штатного врача выглядел намного роскошнее тесных и
неуютных дежурок, в которых она не один год спала урывками.
Но нет, нужно ехать домой. Следует позволить теням Грэма и Элли
приходить и уходить, когда они пожелают.
Ну вот, опять забыла о Майле Карри, а ведь сейчас уже почти десять
вечера! Она должна как можно скорее позвонить доктору Моррису, говорила себе
Роуан, медленно проходя по коридору мимо лифтов к бетонной лестнице, а потом
и дальше, двигаясь зигзагами по громадной спящей клинике, лишь совсем
недавно взявшей ее под свое крыло. И тут же пыталась успокоить собственную
совесть: нечего пороть горячку, ничего срочного нет.
И все же Роуан не терпелось услышать, что скажет Моррис, узнать новости
о единственном на данный момент мужчине в ее жизни. О человеке, которого она
совсем не знала и не видела почти четыре месяца, с того самого дня, когда ее
отчаянные, неистовые усилия, завершились поистине невероятным, необъяснимым
и случайным спасением Майкла Карри из бурлящих морских вод.
В тот вечер она пребывала в состоянии почти полного отупения от
усталости. Обычное в последний месяц ее стажировки дежурство растянулось на
тридцать шесть часов, и за все это время ей удалось выкроить для сна не
больше часа. Но все шло замечательно до тех пор, пока Роуан не заметила в
воде тело утопленника "Красотка Кристина" медленно плыла, едва заметно
покачиваясь на вздымающихся океанских волнах. Над головой набрякло тяжелое
свинцовое небо. За окнами рулевой рубки завывал ветер. Но для сорокафутовой
двухмоторной яхты, построенной в Голландии специально для океанского
плавания, штормовые. предупреждения, адресованные мелким судам, не имели
значения. Ее мощный стальной корпус, рассчитанный на любые превратности
стихии, плавно скользил по бурлящей поверхности воды. Откровенно говоря,
управлять в одиночку такой яхтой было непросто, но Роуан плавала на
"Красотке" с шестнадцатилетнего возраста и отлично знала все ее повадки.
Вывести такую махину со стоянки или поставить на якорь без посторонней
помощи, казалось, невозможно, однако в распоряжении Роуан был достаточно
широкий и глубокий канал, прорытый неподалеку от ее дома в Тайбуроне, а
также собственный причал и собственная, тщательно разработанная система
управления яхтой. Когда нос "Красотки Кристины" разворачивался в сторону
Сан-Франциско и она ложилась на обратный курс, одной женщины на мостике,
знавшей и понимавшей все разнообразие сигналов судовой электроники, было
вполне достаточно.
"Красотка Кристина" строилась в расчете не на скорость, а на
надежность. И в тот день яхта, как всегда, была экипирована так, что хоть
сейчас отправляйся в кругосветное плавание.
В тот майский день сумрачное небо скрадывало дневной свет еще тогда,
когда Роуан проходила под Голден-Гейт. Когда же очертания города исчезли,
яхту окутали плотные сумерки.
Темнота опускалась с какой-то механической монотонностью. Цвет океана
сливался с цветом неба. Было очень холодно, и Роуан даже внутри рубки не
снимала шерстяных перчаток и шапочки. Чашку за чашкой она пила дымящийся
кофе, который, однако, ни на йоту не прибавлял ей бодрости. Взгляд Роуан,
как всегда, был сосредоточен на водном пространстве.
Вот тогда-то она и заметила Майкла Карри, а точнее, обратила внимание
на крохотное пятнышко впереди. Неужели человек?
Он качался на волнах лицом вниз. Согнутые в локтях кистями к голове
неподвижные руки, спутавшиеся черные волосы, выделявшиеся на фоне серых
волн... Слегка вздутый ветром плащ с поясом, коричневые каблуки ботинок... И
никаких признаков жизни...
В самые первые секунды Роуан могла определенно сказать лишь одно: перед
нею -- не труп, уже успевший разложиться. Как бы ни были бледны руки этого
мужчины, они еще не распухли от долгого пребывания в воде. Он мог упасть за
борт с какого-нибудь судна -- но как давно это случилось? Быть может, прошли
считанные минуты, а может -- несколько часов. Следовало без промедления
связаться с береговой охраной, дать им координаты и попытаться поднять
утопленника на борт.
Как всегда в таких случаях, корабли береговой охраны находились в
нескольких милях от яхты, а все спасательные вертолеты были заняты. По
причине штормового предупреждения в море не вышло ни одно мелкое суденышко.
Туман становился все гуще. Помощь прибудет, как: только появится
возможность, но никто не знал, когда именно она появится.
-- Я постараюсь вытащить его из воды, -- сообщила Роуан, связавшись с
береговой охраной. -- Я одна на борту, так что поторопитесь.
Не было необходимости объяснять, что она -- врач и потому хорошо знает,
что здешних водах люди, упавшие или смытые волной за борт, могли еще долго
оставаться живыми. Низкая температура замедляла обменные процессы в
организме, отчего мозг засыпал, требуя лишь незначительного количества
кислорода и крови. Сейчас самым важным было поднять человека на палубу и как
можно скорее оказать ему помощь.
Роуан еще не приходилось в одиночку заниматься спасением утопающих.
Правда, на яхте имелось необходимое снаряжение: специальные жилеты,
прикрепленные к толстому нейлоновому канату. Канат наматывался на барабан
механической лебедки, установленной на крыше рулевой рубки. Иными словами,
спасательных средств хватало. Но достанет ли у Роуан сил, чтобы его поднять?
Вот здесь она как раз могла потерпеть неудачу.
Роуан быстро натянула резиновые перчатки и спасательный жилет, затем
пристегнула свой жилет и приготовила второй для утопленника. Она проверила
все снаряжение, вплоть до каната, соединенного с надувной спасательной
лодкой, и убедилась в его надежности. После этого Роуан опустила лодку за
борт "Красотки Кристины" и начала спускаться, не обращая внимания не
бушующее море, бешено раскачивающуюся веревочную лестницу и холодные брызги,
летящие в лицо.
Человека несло в ее направлении. Изо всех сил налегая на весла, Роуан
постепенно приближалась к нему, однако волны почти накрывали лодку. На
какое-то мгновение мелькнула мысль: бесполезно. Но Роуан не собиралась
сдаваться. Наконец, едва не выпав из маленькой лодки, Роуан дотянулась до
руки утопленника, ухватилась за нее и подтащила тело поближе. Только бы
правильно нацепить на него этот дурацкий жилет!
Вода снова чуть не захлестнула лодку, и она резко дернулась, отчего
Роуан выпустила руку утопленника и тут же потеряла его из виду. Волна
отнесла лодку в сторону. Вскоре мужчина вновь всплыл на поверхность. На этот
раз Роуан ухватила его левую руку и натянула на нее жилет, перебросив его
через голову и левое плечо. Но таким же образом нужно было надеть его и на
правую руку, а потом надежно закрепить, если она хочет поднять мужчину на
борт. Намокшая одежда заметно увеличивала и без того, судя по всему, немалый
вес тела.
Все это время Роуан отчаянно пыталась рассмотреть наполовину скрытое
под водой лицо, но пока безуспешно. Тем не менее при каждом прикосновении к
холодной руке мужчины срабатывало присущее доктору Мэйфейр диагностическое
чутье, и внутренний голос говорил: "Да, он жив, его можно вернуть. Поднимай
его на палубу".
Сильное волнение долго не позволяло что-либо сделать. И вот наконец
Роуан удалось поймать правый рукав плаща, схватить руку и натянуть на нее
жилет. Она быстро защелкнула зажимы.
Лодка опрокинулась, сбросив и ее в море. Роуан хлебнула воды, потом ее
вынесло на поверхность, и холодный ветер мгновенно проник сквозь мокрую
одежду. У Роуан перехватило дыхание. Сколько ей удастся продержаться в такой
воде? Главное сейчас не потерять сознание! Теперь утопленник был столь же
надежно привязан к лодке, как и она сама. Если посчастливится добраться до
веревочной лестницы и не лишиться чувств, его можно будет втащить на борт.
Крепко вцепившись в канат, она стала подтягиваться к борту яхты, которая
маячила перед ней белым пятном. Вздымавшиеся вокруг волны то и дело
накрывали Роуан с головой, но она отказывалась верить, что может потерпеть
неудачу. Вперед, к правому борту "Красотки Кристины"!
Наконец-то! Ударившись о борт судна, Роуан ухватилась за нижнюю
ступеньку веревочной лестницы, но закоченевшие в мокрых перчатках пальцы
отказывались сгибаться. "Ну же, черт вас побери, хватайтесь за веревку!
Ближе, еще ближе!" -- шептала она непослушными губами. Онемевшая правая рука
повиновалась, однако левая соскользнула в сторону... Роуан снова и снова
отдавала приказы собственному телу и постепенно, с величайшим трудом
своих мест, чтобы попрощаться с ней, добавила: -- Нет-нет, вставать не надо.
Доктор Ларкин поймал ее за рукав, а в ответ на ее попытку вырваться
лишь крепче сжал пальцы.
-- Не ходила бы ты в одиночку на своей яхте, Роуан.
-- Оставьте, шеф. -- Она еще раз попробовала высвободиться. Не
получилось. -- Я хожу на этой яхте с шестнадцати лет.
-- Все равно, Роуан, нельзя рисковать. А вдруг ты обо что-нибудь
ударишься головой или свалишься за борт?
Она ответила на эти слова негромким вежливым смешком (хотя такие
разговоры не вызывали ничего, кроме раздражения) и, выйдя наконец из кафе,
направилась мимо лифтов (ползут еле-еле) к бетонной лестнице.
И все таки, прежде чем уходить, стоит еще разок заглянуть на отделение
интенсивной терапии, где лежат три сегодняшних пациента. Неожиданно Роуан
почувствовала, что ей не хочется покидать клинику, а мысль о том, что она не
вернется сюда до понедельника, показалась ей тем более тягостной.
Засунув руки в карманы, Роуан быстро пробежала два марша вверх.
Ярко освещенные коридоры четвертого этажа в противоположность
неизбежной суете отделения экстренной помощи были на удивление тихими. В
приемной, устланной темным ковром, на кушетке спала какая-то женщина.
Пожилая медсестра на посту в коридоре успела лишь кивнуть стремительно
прошедшей мимо нее Роуан. В те суматошные дни, когда Роуан была интерном и
дежурила, ожидая очередного вызова, она, вместо того чтобы попытаться
уснуть, ночи напролет бродила по бесконечным коридорам многоэтажной
"подводной лодки", прислушиваясь к тихому, убаюкивающему гудению множества
приборов и агрегатов.
Скверно, что шеф знает о существовании "Красотки Кристины", подумала
Роуан. Скверно, что тогда, в день похорон ее приемной матери, вне себя от
страха и отчаяния, она пригласила шефа домой, а потом они вместе вышли в
море и пили вино, сидя на палубе под голубым небом Тайбурона. И тем более
скверно, что под влиянием момента, когда все вокруг казалось пустым и
холодным, она призналась Ларку, что не хочет больше жить в этом доме и
практически переселилась на яхту. Мало того, Роуан добавила, что порой яхта
для нее олицетворяет весь мир и она выводит "Красотку" в море после каждого
дежурства, сколь бы длинным оно ни было и какую бы усталость она ни ощущала.
Какой смысл делиться с другими своими переживаниями? Разве от этого ей
стало хоть чуточку легче? Пытаясь утешить ее, Ларк городил одну затертую
фразу на другую. А потом вся клиника узнала о "Красотке Кристине". Сама же
Роуан теперь уже не была прежней "молчаливой Роуан", а превратилась в
приемную дочь Роуан, в считанные месяцы одного за другим потерявшую своих
воспитателей и с тех пор находящую утешение в одиноких странствиях по морю
на огромной яхте. А еще она стала Роуан, "не принимающей приглашений Ларка
на обед", тогда как любая одинокая женщина-врач могла об этом только мечтать
и, конечно же, моментально бы согласилась.
Беда в том, что зачастую Роуан и сама себя не понимала. А что бы
сказали ее коллеги о мужчинах, которым она отдавала предпочтение, о всех
этих мужественных защитниках закона и героях борьбы с огнем -- полицейских и
пожарных? Как правило, Роуан находила себе партнеров в шумных, но не
пользующихся дурной репутацией окрестных барах -- мужчин крепких, с
грубоватым голосом, мощным торсом и сильными руками... Да... знали бы ее
коллеги о том, какие любовные сцены разыгрываются подчас в нижней каюте
"Красотки Кристины"... И зачастую свидетелем их оказывается свисающий с
крюка на стене полицейский револьвер тридцать восьмого калибра в черной
кожаной кобуре.
А беседы, которые они вели... Нет, правильнее назвать их монологами,
ибо эти мужчины, как и нейрохирурги, отчаянно нуждались в человеке, готовом
внимательно выслушать их исповедь, повествование об опасностях и геройских
поступках, о мастерстве и сноровке. Форменные рубашки этих людей пахли
мужеством. А их рассказы звучали как: песни о жизни и смерти.
Почему она выбирала именно таких мужчин? Именно этот вопрос задал ей
однажды Грэм и довольно резко добавил:
-- Неужели они нравятся тебе своей тупостью, невежеством и бычьими
шеями? А что будет, если один из них когда-нибудь съездит своим мясистым
кулаком тебе по физиономии?
-- Что будет, то и будет, -- холодно ответила Роуан, даже не
потрудившись обернуться и взглянуть Грэму в глаза. -- Между прочим, они не
позволяют себе ничего подобного. Они спасают жизни, и этим мне нравятся. Я
люблю героев.
-- Такая болтовня пристала разве что глупой четырнадцатилетней
девчонке, -- язвительно бросил Грэм.
-- Ошибаешься, -- ответила Роуан. -- Когда мне было четырнадцать, я
считала героями адвокатов вроде тебя.
В глазах Грэма мелькнула горечь, и он отвернулся... Теперь, более чем
через год после его смерти, перед Роуан вновь на мгновение возникло его
лицо, подняв в душе волну такой же горечи. Вкус Грэма, запах Грэма и,
наконец, Грэм в ее постели... Ведь если бы Роуан так и не уступила ему, он
ушел бы из дома еще до смерти Элли.
-- Только не говори, что ты никогда этого не хотела, -- сказал он ей
тогда, лежа на мягкой пуховой перине в каюте "Красотки Кристины". -- Пошли
они ко всем чертям, эти твои борцы с огнем и копы.
Нет, давно пора прекратить вести с ним мысленный спор... "Перестань
думать о нем, -- в который уже раз приказала себе Роуан. -- Элли даже не
подозревала, что ты ему отдалась, и не знала причин, побудивших тебя это
сделать. Главное, что Элли так и осталась в неведении. А сейчас ты не в доме
Элли. И даже не на борту подаренной тебе Грэмом яхты. Вокруг тебя
безопасный, спокойный стерильный мир. А Грэм мертв и похоронен на маленьком
кладбище в Северной Калифорнии. И не важно, как он умер, потому что правду
об этом тоже не знает никто. Не впускай его дух в машину, когда садишься в
нее и поворачиваешь ключ зажигания, -- ее вообще следовало бы давным-давно
продать. Не позволяй его духу присутствовать, в сырых и холодных комнатах
еще недавно вашего общего дома..."
Тем не менее Роуан упорно собирала все новые и новые доказательства в
свою защиту и мысленно продолжала бесконечный спор с Грэмом, смерть которого
навсегда лишила ее реальной возможности высказаться. Ненависть и ярость
породили в воображении девушки некий призрак приемного отца -- с ним она и
вела беседы. Постепенно призрак слабел и таял, однако по-прежнему
подстерегал ее в самых неожиданных местах и даже здесь, в тихих коридорах ее
уютного мира.
Ах, как бы ей хотелось заявить Грэму прямо в лицо: "Я в любой день могу
снова найти таких мужчин. Я приму их вместе с их эго и вспыльчивостью, с их
невежеством и бесшабашным чувством юмора. Я приму их грубость, их
бесхитростную и страстную любовь к женщинам и их страх перед
представительницами противоположного пола. Я готова терпеливо слушать их
нескончаемые рассказы. Слава Богу, в отличие от нейрохирургов они не ждут от
меня никаких ответных слов. Этих мужчин вообще не интересует, даже кто я
такая. Я могу назваться специалисткой по ракетам, шпионкой высокого ранга,
колдуньей с тем же успехом, что и нейрохирургом". Роуан представила
удивленный взгляд и вопрос: "Ты чего, в самом деле оперируешь человеческие
мозги?"
Зачем ей самой нужно все это?
Надо признаться, сейчас Роуан понимала "мужской вопрос" лучше, чем в
момент их разговора с Грэмом. Она осознала взаимосвязь между собой и героями
в форме. Когда она входила в операционную, надевала перчатки и брала в руки
микрокоагулятор и микроскальпель, это напоминало проникновение в горящий дом
или появление в разгар семейного скандала, чтобы выбить оружие из рук
обезумевшего главы семейства и спасти его жену и ребенка.
Сколько раз Роуан слышала, как нейрохирургов сравнивали с пожарными,
хотя зачастую в таком сравнении таилась замаскированная критика. Различие
заключалось только в том, что за операционным столом твоя жизнь не
поставлена на карту. Да, черт побери, не поставлена. Но все равно, если ты
будешь допускать один промах за другим, если серьезные ошибки будут
повторяться часто, ты непременно погибнешь, как если бы на тебя обрушилась
горящая крыша. Ты выживаешь, лишь будучи блестящим специалистом,
мужественным и совершенным, поскольку другого способа выжить попросту нет, и
каждое мгновение в операционной -- это смертельное испытание.
Да, именно мужество, потребность в стрессовых ситуациях и любовь к
оправданной обстоятельствами опасности сближали Роуан с ее избранниками.
Наверное, поэтому ей так нравилось ощущать на себе тяжесть тел этих грубых
мужчин, целовать и ласкать их самым беззастенчивым образом. Немаловажно и
то, что не было необходимости вести с ними умные беседы.
Но что толку б понимании, если вот уже несколько месяцев -- да почти
полгода! -- она никого не звала к себе в постель? Иногда Роуан вдруг
приходила в голову мысль: а что об этом думает "Красотка Кристина"? Может,
шепчет ей в темноте: "Роуан, где же наши мужчины?"
Чейз, светловолосый полицейский с оливкового цвета кожей, сильный, как
жеребец, до сих пор оставлял ей сообщения на автоответчике. Но у Роуан не
было времени ему позвонить. А он, надо признаться, очень приятный парень, да
к тому же и книги любит читать. Однажды у них с Роуан даже состоялся
настоящий разговор, когда она мимоходом упомянула о том, что в отделение
экстренной помощи поступила женщина, в которую стрелял собственный муж. Чейз
тут же зацепился за эту тему и рассказал столько всевозможных случаев,
связанных со стрельбой и ударами ножом, что вскоре Роуан была сыта ими по
горло. Может, поэтому она и не звонила ему? Скорее всего.
Но факт есть факт: в последнее время нейрохирург одержал в ней верх над
женщиной, причем победа оказалась столь бесспорной, что Роуан недоумевала, с
чего это она вдруг вспомнила сегодня о своих прежних партнерах по сексу.
Возможно, в этот раз она не так сильно устала, как обычно. Или причиной тому
утонувший красавец, которого ей удалось вытащить с того света? Даже тогда,
на палубе яхты, мокрый, бледный, со слипшимися на голове темными волосами,
этот Майкл Карри был совершенно неотразим. Вот почему вспыхнувшее внутри
Роуан страстное желание было на удивление сильным.
Да, если вспомнить их девчоночий школьный жаргон, этот Майкл -- парень
"просто помереть", поистине восхитительный и полностью соответствует ее типу
мужчины. Он был не из тех завсегдатаев калифорнийских гимнастических залов,
обладателей чрезмерно накачанных мускулов, неестественного загара и крашеных
волос. Нет, этот сильный человек явно вышел из рабочей среды. А голубые
глаза и веснушки на щеках делали его еще более очаровательным. Роуан
буквально сгорала от желания поцеловать каждую веснушку.
Ну что за ирония судьбы: выловить из моря превосходный экземпляр
мужчины, о котором всегда мечтала, и только лишь затем, чтобы тут же
обнаружить, что он абсолютно беспомощен...
Роуан остановилась перед входом в отделение интенсивной терапии,
осторожно открыла дверь и, войдя внутрь, ненадолго замерла, оглядывая
странный, застывший в ледяной неподвижности мир палат, похожих на огромные
аквариумы. Здесь под пластиковыми кислородными колпаками в сонном забытьи
лежали изнуренные страданиями пациенты, опутанные бесконечной сетью трубок и
кабелей, тянущихся к попискивающим мониторам.
Мозг Роуан сразу же переключился на цель ее прихода сюда. Мир за
пределами отделения перестал существовать, как он переставал существовать за
стенами операционной.
Она подошла к освещенному люминесцентной лампой письменному столу и
слегка коснулась рукой плеча медсестры, склонившейся над кипой бумаг.
-- Добрый вечер, Лорел, -- прошептала Роуан. Женщина подняла на нее
удивленный взгляд, но, узнав Роуан, улыбнулась:
-- Доктор Мэйфейр, надо же, вы до сих пор здесь.
-- Просто зашла взглянуть.
К среднему медперсоналу Роуан относилась намного мягче, чем к докторам.
С самого начала своей интернатуры она проявляла максимальное уважение к
медсестрам и сиделкам, делая все возможное, чтобы хоть в какой-то мере
заглушить в них известное презрение к женщинам-врачам. Надо отметить, что в
данном случае ею руководили не только эмоции, но и трезво выверенный,
безжалостный расчет: все те, от кого так или иначе зависели жизнь и здоровье
пациентов, должны работать с максимальной отдачей, столь же самоотверженно,
как и сама Роуан.
Войдя в первую палату, Роуан остановилась возле высокой блестящей
металлической кровати -- этакого чудовища на колесах, -- на которой лежала
последняя прооперированная в тот день Роуан пациентка. Женщина попала в
автокатастрофу. Бледная, с громадным белым тюрбаном из бинтов на голове, она
походила на мумию -- единственными признаками жизни были лишь негромкое
монотонное попискивание приборов и перемигивание неоновых лампочек. К ее
носу тянулась тонкая прозрачная трубочка, а через иглу, плотно закрепленную
на запястье пациентки, в вену капала глюкоза.
Лорел потянулась, чтобы снять график состояния больной, висевший в
изножий кровати. Роуан покачала головой: не надо.
Словно возвращаясь из другой жизни, женщина медленно открыла глаза.
-- Доктор Мэйфейр, -- прошептала она.
По телу Роуан пробежала приятная волна облегчения. Она снова
переглянулась с медсестрой и с улыбкой тихо произнесла:
-- Я здесь, миссис Трент. Вы очень хорошо держитесь. -- Потом осторожно
обхватила пальцами правую руку пациентки. -- Да, очень хорошо.
Глаза женщины медленно закрылись, словно лепестки цветов. Приборы
вокруг кровати продолжали петь все ту же песню.
Роуан удалилась так же беззвучно, как и вошла.
Бросив взгляд в окно второй палаты, она увидела фигуру другого пациента
-- смуглокожего мальчишки, тощего, как тростинка. Стоя на платформе, он
пошатнулся, потерял равновесие и упал под колеса пригородного поезда.
Последствием черепно-мозговой травмы стала полная слепота.
Этого парня Роуан оперировала в течение четырех часов, сшивая тончайшей
иглой кровоточащий сосуд, а затем устраняя другие повреждения черепа. В
отделении для послеоперационных больных парнишка еще находил в себе силы
шутить со стоящими вокруг него врачами.
Сейчас Роуан, сощурившись, внимательно следила за едва заметными
движениями спящего пациента: вот дернулось под простынями его правое колено,
а вот приподнялась ладонь правой руки, когда он поворачивался на бок...
Слегка высунув язык и едва шевеля сухими губами, мальчик что-то шептал во
сне.
-- Идет на поправку, доктор, -- прошептала сзади медсестра Роуан
кивнула. Однако она знала, что через несколько недель у парня начнутся
припадки. С помощью лекарств их можно будет ослабить, но эпилептиком он
останется до конца своих дней. Впрочем, это явно лучше, чем смерть или
слепота. Прежде чем что-либо предсказывать или объяснять, она будет ждать и
наблюдать. В конце концов, всегда есть вероятность, что она ошибается в
своих прогнозах.
-- А как миссис Келли? -- спросила Роуан, повернувшись лицом к
медсестре и глядя ей в глаза. Лорел была добросовестной и внимательной, и
Роуан относилась к ней с большой симпатией.
-- Миссис Келли находит забавным, что у нее в голове по-прежнему сидят
две пули, и говорит, что чувствует себя заряженным револьвером. Она не
хочет, чтобы ее дочь уходила. К тому же миссис Келли желает знать, что
случилось с тем "уличным подонком", который стрелял в нее. Еще ей нужна
дополнительная подушка, а также телевизор и телефон в палате.
Роуан негромко одобрительно рассмеялась.
-- Хорошо. Быть может, завтра, -- сказала она.
Оттуда, где стояла Роуан, ей была хорошо видна миссис Келли,
разговаривавшая с дочерью. Не в состоянии оторвать голову от подушки, она
возбужденно жестикулировала правой рукой, а дочь, худощавая усталая женщина,
опустив веки, кивала в такт каждому ее слову.
-- Она очень заботливо относится к матери, -- прошептала Роуан. --
Пусть остается в палате столько, сколько захочет.
Медсестра кивнула.
-- Ну что ж, Лорел, я прощаюсь с вами до понедельника, -- сказала
Роуан. -- Не знаю, понравится ли мне этот новый график.
-- Вы заслужили отдых, доктор Мэйфейр, -- улыбнулась в ответ медсестра.
-- Вы так думаете? -- пробормотала Роуан. -- И все же, если возникнет
какая-нибудь проблема, Лорел, вы можете попросить доктора Симмонса позвонить
мне. В любое время. Договорились?
Двойные двери с мягким звуком закрылись за спиной Роуан. Да, хороший
был денек.
Теперь, кажется, больше нет причин оставаться в клинике, разве что
сделать несколько заметок в личном дневнике и прослушать по автоответчику у
себя в кабинете поступившие звонки. Возможно, она немного отдохнет на
кожаной кушетке. Кабинет штатного врача выглядел намного роскошнее тесных и
неуютных дежурок, в которых она не один год спала урывками.
Но нет, нужно ехать домой. Следует позволить теням Грэма и Элли
приходить и уходить, когда они пожелают.
Ну вот, опять забыла о Майле Карри, а ведь сейчас уже почти десять
вечера! Она должна как можно скорее позвонить доктору Моррису, говорила себе
Роуан, медленно проходя по коридору мимо лифтов к бетонной лестнице, а потом
и дальше, двигаясь зигзагами по громадной спящей клинике, лишь совсем
недавно взявшей ее под свое крыло. И тут же пыталась успокоить собственную
совесть: нечего пороть горячку, ничего срочного нет.
И все же Роуан не терпелось услышать, что скажет Моррис, узнать новости
о единственном на данный момент мужчине в ее жизни. О человеке, которого она
совсем не знала и не видела почти четыре месяца, с того самого дня, когда ее
отчаянные, неистовые усилия, завершились поистине невероятным, необъяснимым
и случайным спасением Майкла Карри из бурлящих морских вод.
В тот вечер она пребывала в состоянии почти полного отупения от
усталости. Обычное в последний месяц ее стажировки дежурство растянулось на
тридцать шесть часов, и за все это время ей удалось выкроить для сна не
больше часа. Но все шло замечательно до тех пор, пока Роуан не заметила в
воде тело утопленника "Красотка Кристина" медленно плыла, едва заметно
покачиваясь на вздымающихся океанских волнах. Над головой набрякло тяжелое
свинцовое небо. За окнами рулевой рубки завывал ветер. Но для сорокафутовой
двухмоторной яхты, построенной в Голландии специально для океанского
плавания, штормовые. предупреждения, адресованные мелким судам, не имели
значения. Ее мощный стальной корпус, рассчитанный на любые превратности
стихии, плавно скользил по бурлящей поверхности воды. Откровенно говоря,
управлять в одиночку такой яхтой было непросто, но Роуан плавала на
"Красотке" с шестнадцатилетнего возраста и отлично знала все ее повадки.
Вывести такую махину со стоянки или поставить на якорь без посторонней
помощи, казалось, невозможно, однако в распоряжении Роуан был достаточно
широкий и глубокий канал, прорытый неподалеку от ее дома в Тайбуроне, а
также собственный причал и собственная, тщательно разработанная система
управления яхтой. Когда нос "Красотки Кристины" разворачивался в сторону
Сан-Франциско и она ложилась на обратный курс, одной женщины на мостике,
знавшей и понимавшей все разнообразие сигналов судовой электроники, было
вполне достаточно.
"Красотка Кристина" строилась в расчете не на скорость, а на
надежность. И в тот день яхта, как всегда, была экипирована так, что хоть
сейчас отправляйся в кругосветное плавание.
В тот майский день сумрачное небо скрадывало дневной свет еще тогда,
когда Роуан проходила под Голден-Гейт. Когда же очертания города исчезли,
яхту окутали плотные сумерки.
Темнота опускалась с какой-то механической монотонностью. Цвет океана
сливался с цветом неба. Было очень холодно, и Роуан даже внутри рубки не
снимала шерстяных перчаток и шапочки. Чашку за чашкой она пила дымящийся
кофе, который, однако, ни на йоту не прибавлял ей бодрости. Взгляд Роуан,
как всегда, был сосредоточен на водном пространстве.
Вот тогда-то она и заметила Майкла Карри, а точнее, обратила внимание
на крохотное пятнышко впереди. Неужели человек?
Он качался на волнах лицом вниз. Согнутые в локтях кистями к голове
неподвижные руки, спутавшиеся черные волосы, выделявшиеся на фоне серых
волн... Слегка вздутый ветром плащ с поясом, коричневые каблуки ботинок... И
никаких признаков жизни...
В самые первые секунды Роуан могла определенно сказать лишь одно: перед
нею -- не труп, уже успевший разложиться. Как бы ни были бледны руки этого
мужчины, они еще не распухли от долгого пребывания в воде. Он мог упасть за
борт с какого-нибудь судна -- но как давно это случилось? Быть может, прошли
считанные минуты, а может -- несколько часов. Следовало без промедления
связаться с береговой охраной, дать им координаты и попытаться поднять
утопленника на борт.
Как всегда в таких случаях, корабли береговой охраны находились в
нескольких милях от яхты, а все спасательные вертолеты были заняты. По
причине штормового предупреждения в море не вышло ни одно мелкое суденышко.
Туман становился все гуще. Помощь прибудет, как: только появится
возможность, но никто не знал, когда именно она появится.
-- Я постараюсь вытащить его из воды, -- сообщила Роуан, связавшись с
береговой охраной. -- Я одна на борту, так что поторопитесь.
Не было необходимости объяснять, что она -- врач и потому хорошо знает,
что здешних водах люди, упавшие или смытые волной за борт, могли еще долго
оставаться живыми. Низкая температура замедляла обменные процессы в
организме, отчего мозг засыпал, требуя лишь незначительного количества
кислорода и крови. Сейчас самым важным было поднять человека на палубу и как
можно скорее оказать ему помощь.
Роуан еще не приходилось в одиночку заниматься спасением утопающих.
Правда, на яхте имелось необходимое снаряжение: специальные жилеты,
прикрепленные к толстому нейлоновому канату. Канат наматывался на барабан
механической лебедки, установленной на крыше рулевой рубки. Иными словами,
спасательных средств хватало. Но достанет ли у Роуан сил, чтобы его поднять?
Вот здесь она как раз могла потерпеть неудачу.
Роуан быстро натянула резиновые перчатки и спасательный жилет, затем
пристегнула свой жилет и приготовила второй для утопленника. Она проверила
все снаряжение, вплоть до каната, соединенного с надувной спасательной
лодкой, и убедилась в его надежности. После этого Роуан опустила лодку за
борт "Красотки Кристины" и начала спускаться, не обращая внимания не
бушующее море, бешено раскачивающуюся веревочную лестницу и холодные брызги,
летящие в лицо.
Человека несло в ее направлении. Изо всех сил налегая на весла, Роуан
постепенно приближалась к нему, однако волны почти накрывали лодку. На
какое-то мгновение мелькнула мысль: бесполезно. Но Роуан не собиралась
сдаваться. Наконец, едва не выпав из маленькой лодки, Роуан дотянулась до
руки утопленника, ухватилась за нее и подтащила тело поближе. Только бы
правильно нацепить на него этот дурацкий жилет!
Вода снова чуть не захлестнула лодку, и она резко дернулась, отчего
Роуан выпустила руку утопленника и тут же потеряла его из виду. Волна
отнесла лодку в сторону. Вскоре мужчина вновь всплыл на поверхность. На этот
раз Роуан ухватила его левую руку и натянула на нее жилет, перебросив его
через голову и левое плечо. Но таким же образом нужно было надеть его и на
правую руку, а потом надежно закрепить, если она хочет поднять мужчину на
борт. Намокшая одежда заметно увеличивала и без того, судя по всему, немалый
вес тела.
Все это время Роуан отчаянно пыталась рассмотреть наполовину скрытое
под водой лицо, но пока безуспешно. Тем не менее при каждом прикосновении к
холодной руке мужчины срабатывало присущее доктору Мэйфейр диагностическое
чутье, и внутренний голос говорил: "Да, он жив, его можно вернуть. Поднимай
его на палубу".
Сильное волнение долго не позволяло что-либо сделать. И вот наконец
Роуан удалось поймать правый рукав плаща, схватить руку и натянуть на нее
жилет. Она быстро защелкнула зажимы.
Лодка опрокинулась, сбросив и ее в море. Роуан хлебнула воды, потом ее
вынесло на поверхность, и холодный ветер мгновенно проник сквозь мокрую
одежду. У Роуан перехватило дыхание. Сколько ей удастся продержаться в такой
воде? Главное сейчас не потерять сознание! Теперь утопленник был столь же
надежно привязан к лодке, как и она сама. Если посчастливится добраться до
веревочной лестницы и не лишиться чувств, его можно будет втащить на борт.
Крепко вцепившись в канат, она стала подтягиваться к борту яхты, которая
маячила перед ней белым пятном. Вздымавшиеся вокруг волны то и дело
накрывали Роуан с головой, но она отказывалась верить, что может потерпеть
неудачу. Вперед, к правому борту "Красотки Кристины"!
Наконец-то! Ударившись о борт судна, Роуан ухватилась за нижнюю
ступеньку веревочной лестницы, но закоченевшие в мокрых перчатках пальцы
отказывались сгибаться. "Ну же, черт вас побери, хватайтесь за веревку!
Ближе, еще ближе!" -- шептала она непослушными губами. Онемевшая правая рука
повиновалась, однако левая соскользнула в сторону... Роуан снова и снова
отдавала приказы собственному телу и постепенно, с величайшим трудом