Эл Райс. Час ведьмовства

старая и знаменитая из гильдий -- организаторов Марди-Гра. Основана в 1857
году.]
Какое красивое название, думал, продолжая грезить, Майкл. Впрочем, он и
в то время считал его удивительным... Впереди, на Сент-Чарльз-авеню, он
видел факелы марширующих и слышал звуки барабанов, всегда пугавшие его.
-- Идем же, Майкл, -- торопила его мать, почти таща за собой.
До чего же темно на улице, и как холодно. Поистине океанский холод.
-- Но посмотри туда, мама, -- Майкл еще крепче вцепился в руку матери и
указал на сад за чугунной решеткой. -- Там, за деревьями, человек.
Их старая игра. Сейчас мать скажет, что там нет никакого человека, и
они вместе посмеются. Но человек там действительно был, как всегда. Он стоял
у края большой лужайки, под голыми белыми ветвями ползучего мирта. Видел ли
он Майкла? Почти наверняка -- да. Они смотрели друг другу прямо в глаза.
-- Майкл, у нас нет времени разглядывать незнакомцев.
-- Но он там, мама. Он там стоит...
Шествие тайной гильдии Комуса... Под неистовую негритянскую музыку
маршировали духовые оркестры, освещенные ярко пылающими факелами. Улицу
заполнили толпы гуляющих. С шатких помостов из папье-маше люди в блестящих
атласных костюмах и масках разбрасывали ожерелья из стекляшек и деревянные
бусы. Зрители, отпихивая друг друга, пытались их поймать. Майкл вцепился в
материнскую юбку. Стук барабанов был ему ненавистен. В канаву у его ног
летели какие-то безделушки.
Но вот Марди-Гра отшумел, оставив заваленные мусором улицы. Стало еще
холоднее, воздух был таким ледяным, что изо рта шел пар. На обратном пути
Майкл снова увидел незнакомца. Мужчина стоял на прежнем месте, но в этот раз
Майкл предпочел не говорить об этом матери.
-- Мне надо вернуться домой, -- шептал во сне Майкл. -- Вернуться...
Он видел длинную ажурную чугунную решетку того дома на Первой улице,
боковую террасу с ржавой сеткой от насекомых. И человека в саду. Как
странно, что тот не менялся. А во время последней прогулки по улицам
Садового квартала, тогда, в мае, незадолго до отъезда из Нового Орлеана,
Майкл вдруг почему-то кивнул ему. В ответ мужчина поднял руку и помахал.
-- Да, надо ехать, -- прошептал Майкл.
Но неужели они так и не дадут о себе знать? Те, которые приходили к
нему в смерти? Ведь им, конечно же, известно, что он не в силах вспомнить.
Они просто обязаны помочь. Барьер между живущими и умершими падает. Так
пройдите же сквозь него! Но черноволосая женщина сказала:
-- Помни, у тебя есть выбор.
-- Нет, я не передумал. Просто никак не могу вспомнить.
Майкл сел на постели. Как черно вокруг... Женщина с темными волосами...
Что-то висело у нее на шее... Надо собрать вещи... И ехать в аэропорт...
Вход... Тринадцатый... Я понимаю...
Тетя Вив шила в гостиной при свете единственной лампы.
Майкл глотнул еще пива. Потом медленно осушил всю банку.
-- Пожалуйста, помогите мне, -- шептал он, обращаясь неизвестно к кому.
-- Помогите мне, прошу вас.
Он снова оказался во сне... Дул ветер. Барабаны, сопровождавшие шествие
тайной гильдии Комуса, рождали в душе непреодолимый страх. Что это --
предупреждение? На телеэкране озлобленная домоправительница предлагала
растерянной и испуганной женщине выпрыгнуть из окна... Ведь это же
"Ребекка"! И Мандерли! Когда он успел поменять кассету? Майкл мог
поклясться, что на экране -- мисс Хэвишем. Он отчетливо услышал, как она
шепчет на ухо Эстелле: "Ты можешь разбить его сердце". Пип тоже слышал ее
слова, но по-прежнему любил Эстеллу.
-- Я приведу этот дом в порядок, -- шептал Майкл, -- впущу в него свет.
Эстелла, мы будем счастливы навеки...
Это не школьный двор. И не длинный пустой коридор, ведущий в
столовую... И здесь на его пути не вырастет сестра Клементина: "Встань в
строй, мальчик!"
"Если она ударит меня так, как ударила Тони Ведроса, я ее убью..."
В темноте у кровати стоит тетя Вив...
-- Я пьян, -- пробормотал Майкл.
Она подала ему новую банку холодного пива -- ну что за ангел!
-- Боже, как вкусно!
-- Тебя хотят видеть.
-- Кто? Женщина?
-- Какой-то весьма респектабельный джентльмен из Англии.
-- Нет, тетя Вив.
-- Но он не репортер. По крайней мере, он так сказал. Очень приятный
джентльмен. Его фамилия Лайтнер. Говорит, что из Лондона. Он прилетел в
Сан-Франциско нью-йоркским рейсом и сразу же направился сюда.
-- Не сейчас. Придется тебе попросить его уйти. Тетя Вив, мне
необходимо срочно вернуться в Новый Орлеан. Надо позвонить доктору Моррису.
Где телефон?
Майкл вскочил и тут же почувствовал, как в голове все завертелось.
Пришлось какое-то время постоять неподвижно, пока головокружение не прошло.
Но состояние было не из приятных. Руки и ноги словно налились свинцом. Майкл
снова рухнул в постель и мгновенно провалился в сон... Он шел по дому мисс
Хэвишем... Человек в саду снова кивнул ему...
Кто-то выключил телевизор.
-- Спи, -- словно издалека донесся голос тети Вив. Он слышал ее
удаляющиеся шаги... Кажется, звонит телефон?..
-- Помогите мне... хоть кто-нибудь... -- прошептал Майкл.

3

Просто прогуляться неподалеку... Пересечь Мэгазин-стрит и двинуться по
Первой улице, чтобы пройти мимо того громадного обветшалого старого дома --
посмотреть, целы ли стекла в окнах фасада, своими глазами увидеть, сидит ли
по-прежнему Дейрдре Мэйфейр на боковой террасе. Но ни в коем случае не
переступать порог дома и не задавать никаких вопросов.
Почему, черт побери, ему кажется, будто что-то должно произойти?
Отец Мэттингли злился на самого себя. Но ведь это действительно его
обязанность -- навестить ту семью, прежде чем он вернется к себе на север.
Когда-то он был здесь приходским священником и знал всех членов этой семьи.
Последняя его встреча с мисс Карл состоялась на похоронах мисс Нэнси -- с
того дня прошло уже больше года.
А несколько месяцев назад отец Мэттингли получил письмо от одного из
молодых священников -- тот сообщал, что состояние Дейрдре Мэйфейр заметно
ухудшается, что руки ее окончательно утратили чувствительность и словно
намертво приросли к груди. Что ж, при подобном заболевании такое не
редкость.
Чеки от мисс Карл в адрес прихода продолжали поступать с обычной
регулярностью -- раз в месяц она добровольно жертвовала приходу по тысяче
долларов. За годы ее пожертвования составили целое состояние.
По правде говоря, отцу Мэттингли следовало бы к ним зайти, дабы
выразить таким образом свое уважение к семейству и лично поблагодарить за
помощь приходу, как он обычно делал в прошлом.
Нынешние священники не были знакомы с Мэйфейрами и ничего не знали о их
прошлом. Их никогда не приглашали в тот дом. Все они совсем недавно служат в
этом запущенном приходе. Число прихожан заметно уменьшилось, прекрасные
здания двух церквей почти все время заперты из-за участившихся случаев
вандализма, а старые постройки и вовсе превратились в руины.
Отец Мэттингли помнил, те давние времена, когда к утренней мессе
собирались толпы прихожан, а в церквах Святой Марии и Святого Альфонса едва
ли не ежедневно венчали новобрачных и отпевали покойников. Он помнил майские
шествия и многолюдные девятины, всенощные на Рождество, когда в церквах было
не протолкнуться. Но все представители старых ирландских и немецких родов
давно перешли в мир иной. А здание закрытой средней школы зияет пустотой
оконных рам, в которых не осталось ни единого стекла.
Старый священник был рад, что приехал сюда совсем ненадолго, ибо каждый
раз глазам его представало все более печальное зрелище. Такое впечатление,
будто здесь миссионерский аванпост. В душе он надеялся, что это последнее
его возвращение на юг.
Однако отец Мэттингли не мог уехать, не повидав ту семью.
"Да, сходи туда. Ты должен это сделать, -- убеждал он себя. -- Ты
просто обязан посмотреть на Дейрдре Мэйфейр. В конце концов, разве когда-то
она не была твоей прихожанкой?"
Нет ничего предосудительного в его желании проверить достоверность
сплетен, будто Дейрдре пытались поместить в лечебницу, а она вдруг словно
взбесилась и перебила все стекла в окнах, прежде чем снова впасть в
кататонию. Говорят, это случилось всего лишь два дня назад, тринадцатого
августа.
Кто знает, возможно, мисс Карл благосклонно воспримет его визит.
Но все эти рассуждения отца Мэттингли были не более чем самообманом.
Едва ли мисс Карл отнесется к его появлению с меньшей неприязнью, чем в
прежние времена. С тех пор как его приглашали в этот дом, минула целая
вечность. А Дейрдре Мэйфейр теперь превратилась в "милый пучок морковки",
как однажды изволила выразиться ее сиделка.
Нет, он все-таки пойдет туда -- хотя бы из любопытства.
Как же это "милый пучок морковки" смог встать на ноги и расколотить
стекла в окнах высотою в двенадцать футов? Если поразмыслить, история
представляется совершенно неправдоподобной. И почему санитары из лечебницы
не забрали Дейрдре туда? Что им стоило надеть на нее смирительную рубашку?
Разве не случалось подобного в прошлом?
Однако сиделка Дейрдре почему-то не пустила санитаров на порог и велела
им немедленно убираться, заявив, что Дейрдре останется дома и она вместе с
мисс Карл позаботится о несчастной.
О том, что тогда произошло, во всех подробностях рассказал старому
священнику Джерри Лониган. Водитель санитарной машины, принадлежащей
лечебнице, дополнительно подрабатывал за рулем катафалков похоронного
заведения "Лониган и сыновья". Этот человек видел все своими глазами...
Осколки летели из окна прямо на крышу террасы, что находится со стороны
фасада. Судя по звукам, в большой комнате Дейрдре устроила настоящий погром,
и при этом подняла дикий вой. Жутко вообразить себе такое -- словно видишь
воскрешение мертвецов.
Ладно, отца Мэттингли это не касалось. Или касалось?
Боже милостивый, да ведь мисс Карл уже за восемьдесят, хотя она
по-прежнему ежедневно отправляется на работу. И теперь она живет в этом
громадном доме лишь с Дейрдре и приходящей прислугой.
Чем больше отец Мэттингли думал об этом, тем яснее понимал, что просто
обязан туда пойти. Даже если и сам дом, и мисс Карл, и все, что он знал об
этом семействе, не вызывало в душе ничего, кроме отвращения. Да, надо идти.
В былые времена его отношение к дому на Первой улице было совсем
иным... Сорок два года назад, когда отец Мэттингли впервые прибыл из
Сент-Луиса в этот приход на берегу реки, он находил женщин семейства Мэйфейр
обаятельными -- даже грузную и ворчливую мисс Нэнси, не говоря уже о милой
мисс Белл и прелестной мисс Милли. Дом заворожил его бронзовыми часами и
бархатными портьерами. Молодому священнику понравились большие мутноватые
зеркала и закрытые темными стеклами портреты предков, выходцев с Карибских
островов.
Отцу Мэттингли импонировали ум и целеустремленность Карлотты Мэйфейр,
угощавшей его кофе с молоком. Они сидели в беседке, в белых плетеных
креслах, за белым плетеным столом, а вокруг стояли вазы с орхидеями и
папоротниками. Отец Мэттингли провел в доме Мэйфейров много приятных дней,
беседуя с его обитательницами на самые разные темы, будь то политика, погода
или история прихода, которую тогда он столь усердно старался узнать и
понять. Да, ему нравились эти люди.
Ему нравилась и маленькая Дейрдре -- очаровательная шестилетняя
девочка, которую всего через двенадцать лет постигла столь трагическая
участь. Он не успел узнать ее как следует -- слишком короткими были их
встречи. Интересно, написано ли теперь в учебниках по медицине, что
электрошок способен начисто уничтожить память взрослой женщины и превратить
ее в жалкое подобие себя прежней, в бессловесную куклу, тупо глядящую на
падающий дождь, пока сиделка кормит ее с серебряной ложки?
Почему они это сделали? Отец Мэттингли так и не осмелился спросить. Но
они сами упорно внушали ему, что единственной их целью было излечить Дейрдре
от "галлюцинаций". По их словам, стоило ей остаться одной в комнате, она тут
же начинала кричать, обращаясь неизвестно к кому: "Ты это сделал!" Дейрдре
без конца проклинала кого-то за смерть человека, удочерившего ее незаконного
ребенка.
Дейрдре... Плач по Дейрдре... Да, отец Мэттингли плакал по ней, и
никому, кроме Бога, не дано знать, сколько слез он пролил и почему. Но сам
он никогда не забудет -- все эти годы он помнил и будет помнить исповедь
маленькой Дейрдре, услышанную в душной деревянной кабинке. Откровенный
рассказ девочки, обреченной впоследствии заживо гнить в увитом плющом доме,
в то время как мир за его стенами стремительно несся навстречу своему
проклятию.
Просто пойти туда... Нанести визит... Возможно, это будет своего рода
безмолвная дань памяти маленькой Дейрдре. Нет, не стоит стараться связать
все эти события воедино. Но ведь упоминание о дьяволе, сорвавшееся с уст
ребенка, все эти годы эхом отдавалось в ушах священника: "Стоит вам увидеть
того человека, и вы пропали!"
Отец Мэттингли решился. Он надел черный плащ, черную рубашку,
пасторский воротничок и вышел из прохладной благодаря кондиционеру комнаты
дома приходского пастора на раскаленную зноем узкую мостовую Констанс-стрит,
стараясь не обращать внимания на траву, пробивавшуюся сквозь каменные
ступени церкви Святого Альфонса, и на разрисованные стены старой школы.
Не глядя по сторонам, старый священник быстрым шагом прошел по
Джозефин-стрит и завернул за угол. Перед его мысленным взором одна за другой
мелькали картины прошлого. Миновав всего лишь пару кварталов, отец Мэттингли
очутился как будто совсем в другом мире: палящее солнце исчезло вместе с
пылью и уличным шумом.
Окна, закрытые ставнями, тенистые террасы... Негромкий шелест воды,
струящейся из разбрызгивателей на газонах, раскинувшихся за узорчатыми
оградами. Густой запах суглинка, на котором растут тщательно ухоженные кусты
роз.
Все это замечательно, но что он скажет, когда придет туда?
Жара сегодня не столь уж и изнурительная для здешнего августа. И все же
молодой священник из Чикаго был прав: выходя из дома, чувствуешь себя очень
легко, но постепенно твоя одежда все тяжелеет и тяжелеет...
Знать бы, что думает эта молодежь о царящем вокруг запустении. Что
толку рассказывать им о том, как все здесь когда-то было. Но сам город и
этот старый квартал -- они остались такими же прекрасными, как и прежде.
Наконец над кронами деревьев показалась стена дома Мэйфейров, вся в
ржавых потеках, с облупившейся краской, двойные трубы на крыше словно
упираются в плывущие облака. Такое впечатление, что плети растений,
обвивающие старое здание тащат его в глубь земли. Со времени его последнего
визита прибавилось ржавчины на розетках ограды. А сад превратился в
настоящие джунгли.
Священник замедлил шаги -- ему действительно не хотелось переступать
порог этого дома. Едва ли порадует глаз и заросший сорняками сад, где
олеандры и китайские ягоды безуспешно борются с травой, выросшей едва ли не
в человеческий рост. Отцу Мэттингли неприятен был вид гниющего во влажном
климате Луизианы дерева террас, вся краска с которых облезла.
По правде говоря, ему неприятно было даже находиться в этом тихом,
пустынном квартале, где единственными живыми существами, казалось,
оставались лишь насекомые и птицы, а деревья и кусты почти полностью
заслоняли собой солнечный свет и голубизну неба. Скорее всего, когда-то
здесь было болото. Рассадник зла.
Нет, он не должен так думать. Что общего у зла с Божьим творением --
землей -- и всем, что произрастает на ней, даже если это джунгли запущенного
сада Мэйфейров?
И все же священнику постоянно вспоминались весьма странные рассказы о
женщинах этого рода, которые ему довелось неоднократно слышать в течение
многих лет. Как еще называть колдовство, если не поклонением дьяволу? И что
считать худшим грехом: убийство или самоубийство? Да, зло прочно
обосновалось здесь. Отец Мэттингли вновь слышал шепот маленькой Дейрдре.
Прислонившись к чугунной ограде, он пристально всматривался в нависавшие над
головой черные ветви дубов и как будто кожей ощущал окутывающую это место
атмосферу зла.
Священник отер платком лоб... В те давние времена маленькая Дейрдре
призналась на исповеди, что видела дьявола. Отец Мэттингли слышал сейчас ее
голос столь же ясно, как несколько десятков лет назад. Он слышал звук ее
шагов, когда малышка выбегала из церкви -- прочь от него, от того, кто
оказался не в силах ей помочь.
Но все это началось раньше -- в один из неторопливо тянувшихся дней...
Точнее, в одну из пятниц. Сестра Бриджет-Мэри позвонила и попросила
кого-нибудь из священников поскорее прийти на школьный двор. Опять из-за
Дейрдре Мэйфейр.
Отец Мэттингли тогда только что приехал на юг после окончания семинарии
в Керквуде, штат Миссури, и еще ничего не знал о Дейрдре.
Он довольно быстро нашел сестру Бриджет-Мэри. Монахиня стояла на
асфальтированном дворе позади старого здания приходской школы. Каким
европейским показалось тогда ему это место, печальным и по-странному
привлекательным: потрескавшиеся стены, чахлое деревце и деревянные скамейки
вокруг него.
В тени здания дышалось легко. И тут молодой священник увидел плачущих
маленьких девочек, которые сидели на скамейке. Сестра Бриджет-Мэри держала
за запястье одну из них -- бледную, буквально белую от страха и дрожащую. Но
даже в испуге она была красива: пропорционально сложенная хрупкая фигурка,
огромные голубые глаза на худеньком личике и черные волосы, длинными
завитками спускающиеся вниз и подрагивающие у щек.
Весь пол вокруг скамейки был завален цветами: крупными гладиолусами,
белыми лилиями, листьями зеленого папоротника и даже большими, удивительной
красоты красными розами -- словно из дорогого цветочного магазина. Но такое
количество...
-- Вы видите это, отец? -- воскликнула сестра Бриджет-Мэри. -- И у них
еще хватает наглости утверждать, будто это ее невидимый друг -- должно быть,
сам дьявол -- прямо у них на глазах рассыпал цветы по земле и даже вложил ей
прямо в руки! Маленькие воровки! Да они просто украли цветы прямо из алтаря
церкви Святого Альфонса!
Девочки подняли страшный крик. Одна даже затопала ногами. И все хором с
какой-то непонятной злостью не переставали повторять:
-- Мы видели, видели, видели!!!
Они хором всхлипывали и буквально задыхались от слез.
Сестра Бриджет-Мэри прикрикнула на девочек и велела им немедленно
замолчать. Потом встряхнула ту, которую держала за руку, и потребовала от
нее чистосердечного признания. Но девочка молчала и словно бы пребывала в
шоке. Обратив умоляющий взгляд на отца Мэттингли, она стояла с широко
открытым ртом, но при этом не издала ни звука.
-- Подождите, сестра, прошу вас, -- с этими словами священник осторожно
высвободил руку девочки из цепких пальцев монахини. Малышка изумленно
глядела на него и почти не сопротивлялась. Отцу Мэттингли хотелось взять ее
на руки и стереть с личика грязные потеки от слез. Но он сдержал свой порыв.
-- Ее невидимый друг! -- продолжала клокотать монахиня. -- Знаете,
отец, он находит все потерянные вещи. Представляете, этот дружок даже сует
ей в карман мелочь на конфеты! И они все набивают себе рты всякими сластями.
уж будьте уверены, деньги тоже ворованные.
Девочки зарыдали еще громче. Только тут отец Мэттингли заметил, что
невольно топчет цветы, а маленькое бледнолицее создание молча и внимательно
наблюдает, как его ботинки давят белые лепестки.
-- Отпустите детей, пусть они идут в школу, -- велел он монахине.
Главное сейчас -- взять инициативу в свои руки. Только тогда он сможет
вникнуть в смысл того, о чем говорит сестра Бриджет-Мэри.
Когда взрослые остались одни, монахиня продолжила свой рассказ,
показавшийся отцу Мэттингли совершенно фантастическим. Дети упорно твердили,
что видели, как цветы плыли в воздухе, и уверенно заявляли, что видели цветы
в руках Дейрдре. При этом они не переставая хихикали и говорили, что
волшебный Друг Дейрдре всегда их смешит. А еще этот Друг умел найти
пропавшую тетрадку или карандаш. Стоило лишь попросить Дейрдре, и он
приносил ей потерю. Так обстояли дела. Эти девчонки даже утверждали, что
видели его своими глазами -- такой симпатичный молодой человек,
темноволосый, с карими глазами. Обычно он появлялся возле Дейрдре, но не
более чем на секунду.
-- Придется отослать ее домой, -- сказала сестра Бриджет-Мэри. -- Она
постоянно выкидывает такие штучки. Мы вынуждены звонить ее старшей тете,
Карл, или другой тете, Нэнси. На какое-то время это прекращается. Но потом
все начинается снова.
-- Но вы-то сами не верите...
-- Тут, отец, как говорят, поди разбери. Либо в девчонку вселился
дьявол, либо она дьявольски врет и заставляет других верить в свои россказни
-- она как будто околдовывает окружающих. Ее нельзя оставлять в нашей школе.
Отец Мэттингли сам отвел Дейрдре домой. Они неторопливо шли по этим же
улицам и за всю дорогу не произнесли ни слова. Мисс Карл уже успели
позвонить на работу, и она стояла рядом с мисс Нэнси на ступенях своего
огромного дома, поджидая девочку.
Как привлекательно выглядел тогда этот дом, окрашенный в
темно-фиолетовый цвет: зеленые ставни с белыми филенками, чугунные решетки,
покрытые блестящей черной краской, позволявшей яснее видеть изящную розетку
узора. Плющ и другие вьющиеся растения радовали глаз яркостью и
разнообразием цветков и зеленью листьев... Теперь они превратились в
отвратительного вида дебри.
-- Все дело в ее слишком богатом воображении, святой отец, -- в голосе
мисс Карл не слышалось и следа тревоги. -- Милли, нашей Дейрдре сейчас не
помешает теплая ванна.
Девочка молча скрылась внутри дома, а мисс Карл пригласила отца
Мэттингли в стеклянную беседку, чтобы за плетеным столом угостить кофе с
молоком. Мисс Нэнси, простоватая и угрюмая, поставила перед ними чашки и
подала серебряные ложечки. Это был первый его визит в дом Мэйфейров.
Веджвудский фарфор с золотой каймой. Льняные салфетки с вышитой на них
буквой "М". Какой остроумной женщиной показалась ему Карлотта. В шелковом,
явно сшитом на заказ костюме и гофрированной блузке она выглядела
безупречно. Волосы с проседью аккуратно убраны назад, а губы слегка тронуты
бледно-розовой помадой. Своей понимающей улыбкой она сразу же расположила к
себе священника.
-- Избыток воображения, святой отец, это, можно сказать, проклятие
нашей семьи, -- говорила она, наливая из двух небольших серебряных кувшинов
горячий кофе и горячее молоко.
-- Мы видим странные сны, нас посещают видения. Наверное, нам следовало
бы заниматься поэзией или живописью. А я вот, видите, корплю над бумагами в
адвокатской конторе. -- Мисс Карл негромко, без напряжения рассмеялась. --
Как только Дейрдре научится отличать фантазии от реальности, у нее все будет
хорошо, -- добавила она.
После кофе мисс Карл показала отцу Мэттингли комнаты первого этажа. Их
сопровождала мисс Милли -- удивительно женственная, с рыжими волосами,
крупными старомодными локонами окаймлявшими лицо. Подойдя к одному из окон,
мисс Милли приветственно помахала старой мисс Белл, срезавшей розы большими
садовыми ножницами с деревянными рукоятками. Священнику бросились в глаза
украшавшие ее пальцы кольца с драгоценными камнями.
Карлотта сообщила, что дальнейшее воспитание и обучение Дейрдре доверят
сестрам монастыря Святого Сердца, как только в их школе появится свободное
место. Она искренне сожалела о том, что произошло, и заверила святого отца,
что пока Дейрдре, разумеется, останется дома, коль скоро на этом настаивает
сестра Бриджет-Мэри.
Священник попробовал возразить, но вопрос был уже решен. Разве сложно
будет подыскать для Дейрдре гувернантку, умеющую ладить с детьми?
-- Наш род очень древний, -- рассказывала мисс Карл, пока они, минуя
густую тень террас, возвращались в двухсветный зал. -- Мы даже не знаем
точно, сколько веков он существует, и теперь никто не может назвать имена
всех предков, изображенных на этих портретах.
Голос Карлотты звучал жизнерадостно и в то же время утомленно.
-- Достоверно известно лишь то, что семья переселилась сюда с островов,
с плантации на Сан-Доминго. А в далеком прошлом наши предки жили где-то в
Европе, но никаких конкретных сведений об этом не сохранилось. Наш дом полон
реликвий, но с чем или с кем они связаны, нам не известно. Иногда все это
представляется мне огромной тяжелой раковиной, которую я, словно улитка,
вынуждена таскать на спине.
Слегка коснувшись рукой клавиш рояля и струн арфы, мисс Карл
призналась, что не испытывает особого интереса к такого рода вещам, однако
по иронии судьбы ей приходится быть хранительницей всех этих "фамильных
ценностей". Словно в подтверждение слов сестры мисс Милли с улыбкой кивнула.
А теперь, с позволения святого отца, продолжала тем временем мисс Карл,
она должна вернуться на работу -- клиенты ждут. Проводив священника до
ворот, она еще раз поблагодарила его за заботу.
Таким образом, странный инцидент был исчерпан, и маленькая девочка с
бледным лицом и черными кудряшками покинула приходскую школу при церкви
Святого Альфонса.
Но отцу Мэттингли по-прежнему не давало покоя необъяснимое появление
цветов на школьном дворе, да и вся эта непонятная история в целом.
Разве можно вообразить, чтобы маленькие девочки перелезли через перила
алтаря в столь огромном и величественном храме, как церковь Святого