Эл Райс. Час ведьмовства

они похожи на старинные флаги...
Старуха умолкла, указывая рукой в направлении длинной стены дома, туда,
где находился дальний дворик, ныне буйно заросший травами. Она словно была
не в состоянии говорить дальше. Потом мисс Милли медленно подняла голову и
посмотрела на видневшееся под крышей чердачное окно.
"Но кто такая Стелла?" -- хотелось спросить доктору.
-- Милая бедняжка Стелла.
Доктор мысленно видел бумажные фонарики, свисавшие с деревьев.
Возможно, эти женщины просто слишком стары. А та, молодая, -- интерн
или кто она там еще? -- находится за две тысячи миль отсюда..
Мисс Нэнси часто задирала безгласную Дейрдре. Обычно она наблюдала, как
сиделка ведет больную, а затем, кричала несчастной прямо в ухо:
-- Ну же, возьми ноги в руки! Ты же великолепно знаешь, что можешь
ходить сама, когда захочешь!
-- У мисс Дейрдре все в порядке со слухом, -- прерывала ее выпад
сиделка. -- Доктор говорит, что она прекрасно слышит и видит.
Однажды, когда мисс Нэнси подметала лестницу, ведущую в зал, доктор
попытался задать ей вопрос. Быть может, думал он, в состоянии гнева она
прольет хоть немного света на эту историю.
-- Вы когда-либо замечали хоть малейшие перемены в ее состоянии? Она
когда-нибудь разговаривает... произносит хотя бы слово?
Женщина, сощурившись, долго глядела на доктора. Пот струился по ее
круглому лицу. Переносица болезненно покраснела от тяжести сидевших на ней
очков.
-- Я скажу вам, что интересует меня! -- ответила мисс Нэнси. -- Кто
будет ухаживать за ней, когда нас не станет? Думаете, ее избалованная
доченька, что сидит себе в Калифорнии, вернется и возьмет на себя все
заботы? Эта девчонка даже имени своей матери не знает. Снимки сюда присылает
Элли Мэйфейр. -- Мисс Нэнси презрительно фыркнула -- Нога Элли Мэйфейр не
ступала в этот дом с того самого дня, когда девчонка появилась на свет. Она
и приходила лишь затем, чтобы забрать ребенка. Все, что она хотела, это
взять новорожденную девчонку, ибо она не могла иметь детей и до смерти
боялась, что муж ее бросит. Там, где они живут, он -- большая юридическая
шишка. Вам известно, что Карл заплатила Элли? Заплатила за то, чтобы
девчонка никогда не возвращалась домой. Точнее, чтобы убрать ее из дома, --
таков был замысел. Она заставила Элли подписать бумагу.
Толстуха горько усмехнулась и вытерла руки о передник.
-- Ее отвезли в Калифорнию, к Элли и Грэму, чтобы она жила в шикарном
доме на берегу залива Сан-Франциско и каталась на большой яхте. Вот что
случилось с дочерью Дейрдре.
Значит, девушка ничего не знает, подумал доктор, но вслух не произнес
ни слова.
-- Пусть Карл и Нэнси остаются здесь и обо всем заботятся! --
продолжала толстуха. -- Знакомая семейная песенка. Пусть Карл подписывает
чеки, а Нэнси стряпает и драит дом. Интересно знать, какого черта здесь
ошивается Милли и чем она занимается? Милли всего-навсего ходит в церковь и
молится за всех нас. Ну разве не великое занятие? Тетушка Милли еще более
бесполезна, чем была когда-то тетушка Белл. Я вам скажу, что лучше всего
умеет тетушка Милли. Срезать цветы. Тетушка Милли без конца срезает розы, а
потом кусты дичают. -- Мисс Нэнси громко засмеялась -- и смех ее едва ли
можно было назвать приятным, -- а затем прошествовала мимо доктора в спальню
пациентки, вцепившись в засаленную ручку швабры. -- Нельзя попросить сиделку
подмести пол! Нет, как же, они теперь не унижаются до этого! Скажите на
милость, почему какая-то там сиделка не может подмести пол?
В спальне Дейрдре царили чистота и порядок. Скорее всего, эта большая,
полная воздуха комната, выходящая на северную сторону, была хозяйской
спальней. В мраморном камине лежал пепел. А такие массивные кровати, как та,
на которой спала Дейрдре, -- с высоким балдахином из орехового дерева и
стеганого шелка, -- делали в конце прошлого века.
Доктору понравился запах мастики и свежего белья. Однако расставленные
по всей комнате религиозные предметы производили весьма устрашающее
впечатление. На мраморном туалетном столике он увидел статую Святой Девы с
обнаженным красным сердцем в груди -- зрелище зловещее и отталкивающее. Чуть
поодаль -- распятие с фигуркой истерзанного, скорчившегося Христа,
натуралистично раскрашенной, вплоть до темных струек крови, вытекавших
из-под пронзивших руки гвоздей. В красных бокалах, возле которых лежал
кусочек высохшей пальмы, горели свечи.
-- Она уделяет внимание всем этим религиозным штучкам? -- спросил
доктор.
-- Черта с два, -- ответила мисс Нэнси, наводя порядок в ящиках
туалетного столика, откуда резко пахнуло камфарой. -- Как же, великое благо
сотворят эти святые под здешней крышей!
Сквозь выгоревшие атласные абажуры виднелись четки, свешивавшиеся с
медных, украшенных гравировкой ламп. Казалось, в этой комнате десятилетиями
ничего не менялось. Неподвижно замерли желтые кружевные занавеси, успевшие
кое-где истлеть. Они словно ловили в плен бившие в окна солнечные лучи, а
вместо них посылали в комнату свой собственный свет -- тусклый и мрачный.
На мраморной крышке столика возле кровати стояла шкатулка с
драгоценностями. Крышка была откинута, словно внутри лежали дешевые
стекляшки, а не настоящие камни. Даже доктор, слабо разбиравшийся в таких
вещах, не сомневался в их огромной ценности.
Возле шкатулки стояла фотография дочери-блондинки. А за ней -- более
старый, выцветший от времени снимок той же девушки: она и в детстве была
весьма миленькой. Под снимком было что-то нацарапано. Доктору удалось
разобрать лишь часть надписи: "...Школа Пасифик-Хейтс, 1966..."
Едва доктор дотронулся до бархатной обивки шкатулки с драгоценностями,
мисс Нэнси резко обернулась и крикнула:
-- Доктор, не трогайте там ничего!
-- Боже мой, неужели вы думаете, что я вор?
-- Вы многого не знаете об этом доме и о своей пациентке. Как вы
думаете, доктор, почему здесь поломаны все ставни? Почему они готовы вот-вот
сорваться с петель? А почему отвалилась с кирпичей штукатурка? -- Мисс Нэнси
замотала головой, отчего затряслись ее дряблые щеки и искривился бесцветный
рот. -- Только позвольте кому-нибудь попытаться починить эти ставни. Или
попросите кого-нибудь приставить к стене лестницу и попробовать покрасить
этот дом...
-- Я не понимаю, о чем вы, -- пробормотал доктор.
-- Никогда не прикасайтесь к ее камешкам, доктор, вот о чем я говорю.
Не трогайте ни в доме, ни вокруг него ни одной вещи, если они не связаны с
вашей работой. Взять, например, бассейн. Ведь он весь забит листьями и
грязью, но надо же -- старые фонтаны по-прежнему действуют. Вы когда-нибудь
задумывались об этом? Но только попробуйте закрыть их краны, доктор!
-- Но кто...
-- Оставьте в покое ее драгоценности, доктор. Вот вам мой совет.
-- А что, перемена в окружающей обстановке способна заставить ее
заговорить? -- в лоб спросил доктор. Терпению его пришел конец, да и перед
этой тетушкой он не испытывал такого страха, как перед мисс Карл.
Мисс Нэнси засмеялась.
-- Нет, ее это не заставит что-либо сделать, -- с презрительной
усмешкой ответила она.
Мисс Нэнси с шумом задвинула ящик обратно. Задребезжали стеклянные
бусины четок, ударяясь о небольшую статую Иисуса.
-- А теперь извините, мне нужно убрать еще и в ванной.
Доктор посмотрел на бородатого Иисуса, указывавшего пальцем на терновый
венец вокруг своего сердца.
Быть может, они здесь все не в своем уме? А если он не уберется из
этого дома, то, вероятно, и сам лишится рассудка.

* * *

Как-то днем, когда доктор находился в столовой один, он вновь увидел то
же слово -- "Лэшер", -- выведенное на покрытом густым слоем пыли столе.
Писали как будто кончиком пальца Начертание заглавной буквы было на
удивление затейливым. Что же все-таки могло означать это слово? На следующий
день надпись исчезла -- оказалась стертой вместе с пылью. На его памяти это
было первым и последним вторжением в пыльное царство столовой. Серебряный
чайный сервиз, стоявший на буфете, давно уже почернел от грязи. Фрески на
стенах потускнели, но если бы доктор внимательно вгляделся в них, то увидел
бы тот же самый плантаторский дом, что был изображен на картине, висевшей в
холле. Долго и внимательно рассматривая люстру, доктор вдруг понял, что ее
никогда не переделывали под электричество. Подсвечники по-прежнему сохраняли
следы воска. Какой же грустью веяло от всей окружающей обстановки!
Даже ночью, в собственной, вполне современной квартире, выходившей
окнами на озеро, доктор не мог избавиться от невеселых мыслей о своей
пациентке. Неужели она и спит с открытыми глазами?
-- Быть может, это мой долг?.. -- вслух произнес доктор.
Но в чем состоит этот долг? Ее врач имел репутацию прекрасного
психиатра. Бесполезно оспаривать его диагноз. Бесполезно пытаться провести
какой-нибудь дурацкий эксперимент -- скажем, вывезти ее за город или
принести на террасу приемник. Или... прекратить введение седативных
препаратов и посмотреть, к чему это приведет...
Или... снять трубку и связаться с ее дочерью, будущим медиком.
"Заставила Элли подписать бумагу..." -- вспомнил он. Двадцать четыре года --
девочка уже вполне взрослая, чтобы узнать правду о своей матери.
Здравый смысл настойчиво советовал доктору сократить число инъекций. А
что касается полного пересмотра диагноза... Он должен был хотя бы предложить
это.
-- Вам нужно лишь вводить ей лекарство в предписанных дозах, -- сказал
старый врач, и на сей раз в его голосе ощущалась холодность. -- Проводите
возле нее по часу в день. Это все, что от вас требуется.
Старый болван!
Не удивительно, что доктор очень обрадовался, впервые встретив у
Дейрдре посетителя.
Начался сентябрь, но было по-прежнему жарко. Войдя в ворота, доктор
увидел сквозь сетку террасы мужчину, беседовавшего с больной.
Высокий, довольно худощавый брюнет.
Доктора разбирало любопытство. Кто же этот неизвестный? Нужно с ним
познакомиться -- быть может, он сумеет пролить свет на то, о чем не желают
говорить женщины. В самой позе незнакомца -- в том, как близко он стоит,
склонившись к Дейрдре, -- ощущалось нечто интимное. Определенно это давний
друг его пациентки.
Однако, когда доктор вошел на террасу, посетителя там не было. Никого
не оказалось и в передних комнатах.
-- Знаете, я только что видел здесь какого-то мужчину, -- сказал доктор
вошедшей сиделке. -- Он разговаривал с мисс Дейрдре.
-- Я его не видела, -- отрезала Виола.
Мисс Нэнси лущила горох в кухне. В ответ на вопрос доктора она смерила
его долгим взглядом, а затем так резко мотнула головой, что подбородок ее
затрясся.
-- Не слышала, чтобы кто-то входил.
Что за чертовщина! Да, действительно, незнакомец лишь мелькнул за
сетками террасы, но доктор был совершенно уверен, что видел на террасе
человека.
-- Ну почему, почему вы не можете поговорить со мной?! -- обратился
доктор к Дейрдре, когда они остались одни и он готовился сделать ей укол. --
Если бы только вы могли сказать... хотите ли вы, чтобы вас навещали, если
для вас это важно... -- Рука женщины была совсем тонкой. Держа наготове
шприц, доктор повернулся к пациентке и вдруг увидел, что она пристально
смотрит на него! -- Дейрдре?
У доктора заколотилось сердце.
Ее глаза закатились влево и уставились в пространство -- перед доктором
была все та же немая и равнодушная ко всему женщина. И жара, которая уже
начала нравиться доктору, вдруг показалась ему гнетущей. Все поплыло перед
глазами, он чувствовал, что вот-вот упадет в обморок. Лужайка за пыльной и
грязной сеткой словно сдвинулась с места...
Доктор ни разу в жизни не падал в обморок, и, когда он задумался о
происходящем, вернее, когда он попытался задуматься, он вдруг понял, что
беседует с мужчиной. Да, тот человек здесь... точнее, в данный момент его
здесь не было... но он только что стоял на террасе! Их беседа находилась в
самом разгаре, а сейчас он утерял ее нить. Или нет, это было не так. Доктор
неожиданно для себя не мог вспомнить, как долго продолжался их разговор.
Странно: столько времени проговорить с человеком и не вспомнить, с чего все
началось.
Доктор вдруг осознал, что пытается привести в порядок мысли и получше
разглядеть незнакомца. Что тот сказал? Все происходящее совершенно сбивало с
толку, поскольку рядом никого не было -- никого, кроме Дейрдре, -- а значит,
и беседовать он ни с кем не мог. Однако он только что сказал брюнету:
-- Конечно, следует немедленно прекратить инъекции...
Столь безапелляционную точку зрения, несомненно, следовало бы выслушать
старому врачу.
-- Да, он глуп! -- отозвался брюнет.
В общем, жуть какая-то... и ее дочка, живущая в Калифорнии...
Доктор вздрогнул. Потом вскочил на ноги. Что это было? Он уснул в
плетеном стуле на террасе. И видел сон. Жужжание пчел сделалось раздражающе
громким, а аромат гардений одурманивал словно наркотическое зелье. Доктор
перегнулся через перила и окинул взглядом дворик по левую руку. Кажется, там
что-то промелькнуло?
Ничего... Только ветви деревьев, в которых шелестел ветер. Доктор
тысячи раз наблюдал в Новом Орлеане этот грациозный танец деревьев -- они
словно перебрасывали друг другу ветер. Какое приятное, ласковое тепло.
"Прекратить инъекции! Она проснется".
По сетке медленно и неуклюже ползла бабочка-монарх. Величественные
крылья. Постепенно доктор сосредоточил взгляд на теле этого существа --
маленьком, черном и блестящем. Бабочка исчезла. Перед ним было какое-то
отвратительное насекомое.
-- Я должен пойти домой, -- ни к кому не обращаясь, вслух произнес
доктор. -- Что-то мне нехорошо. Наверное, следует полежать.
Имя того мужчины... Как его звали?.. Доктор только что знал это...
такое звучное имя... да, каково значение слова, тем ты и являешься... Но имя
действительно было прекрасным... Стоп. Опять начинается. Хватит! Больше он
не допустит ничего подобного!
-- Мисс Нэнси! -- вскакивая со стула, позвал доктор.
Его пациентка по-прежнему смотрела в пространство; на фоне халата сияло
изумрудное колье, Весь мир наполнился зеленым светом, дрожащими листьями,
неясными очертаниями бугенвиллей.
-- Виной всему жара, -- прошептал доктор. -- А сделал ли я ей укол?
Господи! Да он же уронил шприц, и тот разбился!
-- Вы звали меня, доктор? -- мисс Нэнси, появилась в дверях в
сопровождении темнокожей женщины и сиделки, на ходу вытирая руки о передник.
-- Ничего страшного, просто жара, -- пробормотал доктор. -- Понимаете,
я уронил шприц. Но у меня, разумеется, есть другой.
Устремленные на него взгляды женщин были пристальными, изучающими.
"Думаете, я тоже схожу с ума?"
Но в пятницу доктор снова увидел того мужчину.
В тот день он немного запоздал -- был срочный вызов в санатории -- и
теперь, в час ранних осенних сумерек, торопливо шел по Первой улице, не
желая мешать семейному обеду. К воротам он уже не подошел, а подбежал.
Мужчина стоял в тени террасы, скрестив руки и опершись плечом о столб.
Его темные, широко раскрытые глаза были устремлены на доктора, но взгляд их
свидетельствовал о том, что незнакомец погружен в размышления. Высокий,
худощавый, в безупречно скроенной одежде.
-- Ага, значит, вы все же существуете, -- со вздохом облегчения
пробормотал доктор. Поднявшись по ступенькам, он протянул незнакомцу руку.
-- Разрешите представиться: доктор Петри.
Но... Как передать это словами? На крыльце не было ни души.
-- Теперь я точно знаю, что не ошибся, -- входя в кухню обратился
доктор к мисс Карл. -- Я видел его на террасе, а потом он просто растаял в
воздухе.
-- А какое нам дело до того, что вы видели, доктор? -- вопросом
ответила ему старуха.
Весьма странные слова... До чего же все-таки резка эта женщина! Про нее
не скажешь: дряхлая старуха. В своем извечном синем габардиновом платье мисс
Карл стояла очень прямо, глаза ее за стеклами очков в проволочной оправе
свирепо взирали на доктора, а сомкнутые губы сжались в тонкую линию.
-- Мисс Карл, я уже видел этого мужчину возле моей пациентки. Ни для
кого не секрет, что в настоящее время она совершенно беспомощна. И если
неизвестный человек появляется здесь, когда ему заблагорассудится, и столь
же беспрепятственно исчезает...
Впрочем, его мнение никого не интересовало. Мисс Карл либо не поверила
ему, либо ей было все равно. А мисс Нэнси даже не подняла головы от тарелки,
шумно ковыряясь в ней вилкой. Однако, как заметил доктор, глаза мисс Милли
встревоженно перебегали с него на мисс Карл и обратно.
Ну и семейка!
Охваченный раздражением, доктор вошел в пыльную кабинку лифта и нажал
черную кнопку на медном пульте.
Бархатные портьеры были задернуты, и в спальне царил почти полный мрак
-- лишь маленькие свечки потрескивали в красных бокалах. Статуя Святой Девы
отбрасывала на стену причудливую тень. Доктору не сразу удалось отыскать
выключатель, а когда он его наконец нашел и повернул, зажглась лишь
маленькая лампа возле кровати. Рядом с лампой стояла раскрытая шкатулка для
драгоценностей. Да-а... впечатляющая вещица.
При виде пациентки у доктора перехватило горло. Она лежала с открытыми
глазами, черные волосы разметались по несвежей, в пятнах, подушке, на щеках
играл непривычный румянец.
Что это? Кажется ее губы шевелятся?..
-- Лэшер...
Что она прошептала? Какое слово произнесла? Она ведь сказала "Лэшер",
именно это слово. То самое, которое было вырезано на дерезе и которое доктор
увидел начертанным на пыльном обеденном столе. К тому же... где-то он уже
слышал это слово... И поэтому знал, что это имя. По спине поползли мурашки:
его пациентка, находящаяся в состоянии кататонии, заговорила! Нет, хватит!
Все это, конечно же, лишь плод его воображения! Причиной всему его
непомерное желание, чтобы нечто подобное когда-нибудь случилось, чтобы с нею
произошла чудесная перемена. Дейрдре, как обычно, лежала в состоянии транса.
Любого другого такая доза торазина непременно убила бы...
Доктор поставил свой чемоданчик сбоку от кровати. В то время как он
аккуратно наполнял шприц лекарством, в голову снова пришла все та же мысль:
что, если ввести пациентке лишь половину дозы, или четверть, или вообще не
делать укол, а просто посидеть подле нее и понаблюдать?.. И вдруг доктор
отчетливо увидел, как он поднимает Дейрдре на руки и выносит из дома... как
везет ее на машине за город... Вот они бредут рука об руку по тропинке,
вьющейся среди травы до самой дамбы над рекой. Дейрдре улыбается, и ветер
треплет ее волосы...
Что за ерунда! Уже половина седьмого, он изрядно запоздал с уколом. Ну
вот, шприц готов.
В этот момент его словно что-то толкнуло. Доктор был уверен, что именно
так и было, хотя и не мог разобрать, куда пришелся толчок. Он качнулся, ноги
подкосились, и шприц полетел на пол.
Придя в себя, доктор обнаружил, что стоит на коленях и внимательно
разглядывает густую бахрому пыли, скопившейся на полу под кроватью.
-- Что за чертовщина!
Восклицание вырвалось прежде, чем ему удалось совладать с собой. Шприц
для подкожных инъекций куда-то запропастился. Наконец он увидел его в
нескольких ярдах от себя, за комодом. Но шприц был сломан, нет, даже
раздавлен, словно кто-то на него наступил. Весь торазин вытек из сплющенного
пластмассового цилиндрика прямо на дощатый пол.
-- Что происходит? -- прошептал доктор, поднимая с пола изуродованный
шприц.
Конечно же, у него были с собой запасные шприцы -- дело не в этом. А в
том, что сейчас повторилась та же история, что и на террасе... Доктор
подошел к постели и стал вглядываться в лежащую на ней женщину, снова и
снова задавая себе все тот же вопрос: "Боже милостивый, что же здесь
творится?"
На доктора вдруг пахнуло жаром. Легкий шелест... Какое-то движение в
комнате... Лишь бусины четок, висевших на медной лампе, вздрогнули. Доктор
отер пот со лба. Он продолжал всматриваться в лицо Дейрдре, но до его
сознания постепенно дошло, что по другую сторону кровати стоит темная
фигура: темная жилетка, пиджак с темными пуговицами... Доктор поднял голову
и увидел, что это мужчина.
В доли секунды удивление сменилось ужасом -- происходящее не было ни
галлюцинацией, ни сном. Мужчина находился здесь, и мягкий, внимательный
взгляд его карих глаз был устремлен прямо на доктора. В следующее мгновение
человек исчез. В комнате стало холодно. Ветер теребил портьеры. Доктор
услышал собственный крик, точнее, если быть до конца честным, -- вопль.

В тот же вечер, в десять часов, доктор был поставлен в известность о
прекращении его визитов к Дейрдре. Старый психиатр лично явился в его
квартиру. Они спустились вниз, к озеру, и медленно пошли по бетонной
набережной.
-- Ох эти старинные кланы, с ними не повоюешь. Не думаю, что вы
захотите ввязаться в дело против Карлотты Мэйфейр. Эта женщина всех знает.
Вы и представить себе не можете, сколько людей по тем или иным причинам
считают себя обязанными ей или судье Флемингу. А этим людям принадлежит в
городе едва ли не все. И если вы только...
-- Говорю вам, я это видел, -- упрямо твердил доктор.
Однако старый психиатр не обращал внимания на его слова. Старик не
сводил со своего молодого коллеги цепкого взгляда, и в его глазах читалось
плохо скрываемое подозрение, хотя тон беседы неизменно оставался вполне
дружеским.
-- Да, знаете ли, эти старинные кланы...
Впредь доктору запрещено появляться в этом доме.
Он больше ничего не сказал старому психиатру. Честно говоря, доктор
чувствовал себя в дурацком положении. Ведь он ни в коем случае не
принадлежал к тем, кто верит в привидения! Но в данный момент он не мог
привести старику ни единого разумного довода относительно Дейрдре, ее
состояния и необходимости пересмотра доз вводимого ей препарата. Его
уверенность куда-то пропала.
Да, доктор не сомневался, что видел ту фигуру. Трижды! И до конца своих
дней не сможет забыть тот неясный, воображаемый разговор. Незнакомец
действительно присутствовал, но в бестелесной форме! И доктор знал его имя:
мужчину звали... Лэшер!
Но даже если не принимать во внимание эту похожую на сон беседу, если
обвинить во всем странную тишину усадьбы и адскую жару, если допустить, что
имя было подсказано вырезанной на стволе надписью... есть то, что невозможно
отбросить: ведь он своими глазами отчетливо видел человеческую фигуру. И
никто не заставит его поверить, что этого не было.
Проходили недели, но работа в санатории не смогла заставить доктора
забыть о том, что произошло. Тогда он попытался описать увиденное, стараясь
вспомнить все подробности, не упустить ни одной детали... Темные волосы
незнакомца были слегка вьющимися. Глаза большие. Бледная кожа, такая же, как
у несчастной Дейрдре. Молодой человек, на вид -- не более двадцати пяти.
Невыразительное лицо. Доктор вспомнил даже его руки -- тоже ничего
примечательного: просто красивые руки. Удивительно, но, несмотря на худобу,
мужчина был пропорционально сложен. Необычной казалась лишь его одежда: не
покрой костюма, который был достаточно распространенным, а сама текстура
ткани, столь же гладкая, как и лицо незнакомца. Казалось, что одежда, тело и
лицо были из одного и того же материала.
Однажды утром доктор проснулся с поразительно четкой мыслью: тот
таинственный человек не хотел, чтобы Дейрдре вводили седативные препараты!
Он знал об их разрушительном действии. А больная, естественно, была
беспомощна и не могла выступить в свою защиту. Призрак ее оберегал!
"Ну кто, ей-богу, поверит во все это?" -- думал доктор. Ему захотелось
вернуться в родной дом в штате Мэн и работать в отцовской клинике, а не в
этом сыром, чужом городе. Отец сумел бы понять. Впрочем, нет. Его это лишь
встревожило бы.
Доктор попытался было "окунуться с головой в работу". Но санаторий, по
правде говоря, был местом скучным. Работа не отнимала много времени. Старый
психиатр поручил ему нескольких новых пациентов, однако их заболевания не
представляли особого интереса. Тем не менее доктор понимал, что необходимо
работать и вести себя как ни в чем не бывало, дабы развеять все подозрения
старика на его счет.
Когда осень сменилась зимой, доктору стала сниться Дейрдре -- здоровая,
жизнерадостная: вот она стремительно идет по городской улице, и ветер
развевает ее волосы. Всякий раз, просыпаясь после подобного сна, доктор
гадал, жива ли еще несчастная женщина. Вполне могло случиться, что она
умерла.
Наступила весна. Доктор уже целый год прожил в Новом Орлеане. Ощутив
однажды нестерпимую потребность вновь увидеть тот дом, он доехал в старом
такси до Джексон-авеню и оттуда, как всегда прежде, пошел пешком.
Ничего не изменилось: террасы все так же скрывались за пышно цветущими
колючими бугенвиллеями, в запущенном саду мелькали маленькие белокрылые
бабочки, сквозь черную металлическую решетку пробивались оранжевые цветки
лантаны.
И Дейрдре все так же сидела в кресле-качалке на боковой террасе,
затянутой ржавой сеткой от насекомых.
Доктор испытал нестерпимую душевную боль. Пожалуй, такого беспокойства
он еще не чувствовала своей жизни. Хоть кто-нибудь должен как-то помочь этой
женщине!
Потом доктор бесцельно бродил по городу и в конце концов очутился на
незнакомой грязной и людной улице. На глаза ему попался захудалый кабачок.
Внутри заведения царили приятная прохлада -- спасибо кондиционерам! -- и
относительная тишина. Лишь несколько стариков негромко беседовали за стойкой
бара. Доктор взял пиво и отправился в самый дальний угол зала.
То состояние, в котором по-прежнему пребывала Дейрдре Мэйфейр, вызывало