Ёсикава Эйдзи. Десять меченосцев (Миямото Мусаси)

   Дзётаро подбежал совершенно голый, вода стекала с мокрых волос, свернутую одежду он держал под мышкой. Ничуть не смущаясь наготы, Дзётаро сказал:
   – Вы девушка с флейтой? Все еще живете здесь? Мальчишка, неприязненно взглянув на лошадь, уставился на Оцу.
   – Ты! – воскликнула Оцу, не успев отвести в сторону смущенный взгляд. – Тот самый мальчик, который плакал на тракте Ямато?
   – Я не плакал! – возразил Дзётаро.
   – Не буду спорить. Ты давно здесь?
   – Дня два. – Один?
   – Нет, с учителем.
   – Да-да, ты говорил, что обучаешься фехтованию. И что ты делаешь здесь голышом?
   – А в реку нужно нырять одетым?
   – В реку? Сейчас вода ледяная. Местные жители посмеялись бы над тем, кто купается в это время года.
   – Я не плавал, а мылся. Учитель сказал, что от меня разит потом, поэтому я пошел на реку.
   Оцу улыбнулась.
   – Где вы остановились?
   – В «Ватая».
   – Я только что была там!
   – Жаль, что вы не зашли к нам. Давайте вместе вернемся.
   – Не могу, у меня срочное дело.
   – Тогда до свидания! – И Дзётаро пошел к скале.
   – Дзётаро, навести меня в замке!
   – Правда?
   Оцу, пожалев о приглашении, добавила:
   – Но только не в сегодняшнем наряде. Я
   – Если вы так придирчивы, то я совсем не приду. Не люблю места где пустякам придают большое значение.
   Оцу вздохнула с облегчением, въехав в ворота замка. Улыбка все ещё играла на ее губах.
   Вернув лошадь в конюшню, Оцу пошла с докладом к Сэкисюсаю Старец с улыбкой выслушал ее рассказ.
   – Значит, рассердились? Прекрасно! Пусть дуются. Ничего другого им не остается.
   Затем, словно о чем-то вспомнив, он спросил:
   – Ты выбросила пион?
   Оцу ответила, что отдала цветок служанке постоялого двора, и старик одобрительно кивнул.
   – Когда ты передала пион сыну Ёсиоки, он осмотрел его?
   – Да, потом начал читать письмо.
   – А что дальше?
   – Вернул пион.
   – Стебель цветка осмотрел?
   – Я не заметила.
   – Не осмотрел и ничего не сказал? – Нет.
   – Я правильно поступил, отказавшись от встречи с ним. Он не достоин ее. Дом Ёсиоки прекратил свое существование со смертью Кэмпо.
 
   Додзё в замке Ягю без преувеличения можно назвать огромным. Зал, находившийся за стенами замка, был перестроен, когда Сэкисюсаю исполнилось сорок лет. Толстые бревна, из которых построили зал, придавали ему несокрушимый вид. Отполированное годами дерево, казалось, впитало в себя боевые выкрики учеников, проходивших здесь суровую школу. Во время войн просторное здание служило казармой для самураев.
   – Полегче! Не острием меча, а силой духа!
   Сода Кидзаэмон в нижнем кимоно и хакама, восседая на возвышении, громовым голосом давал команды фехтовальщикам.
   – Повторить! Пока не получается!
   Тренировались два самурая, служившие при доме Ягю. Они упорно сражались, хотя уже обессилели и обливались потом, но по команде принимали боевые стойки и яростно набрасывались друг на друга.
   – А-о-ох!
   – А-а-ах!
   В додзё Ягю новичкам не разрешали пользоваться деревянными мечами. Тренировались на палицах, специально изготовленных для овладения техникой Синкагэ. Это был длинный, тонкий кожаный рукав, набитый бамбуковой щепой, по сути дела, кожаная дубинка без рукоятки и гарды. Дубинка была безопаснее деревянного меча, но могла оторвать ухо или превратить нос в перезрелый гранат. Удары позволялось наносить по любой части тела. Разрешалось сбивать с ног противника ударом в горизонтальной плоскости и бить лежачего.
   – Наступай, еще удар! Делай, как в прошлый раз! – гремел Кидзаон.
   По правилам, заведенным здесь, человека не выпускали из додзё до тех пор, пока он окончательно не выбивался из сил. Новичкам приходилось особенно туго, их никогда не хвалили, но ругали за малейший промах. Рядовые самураи знали, как непросто попасть на службу в дом Ягю. Случайные люди долго не задерживались, а состоявшие при Ягю прошли тщательный отбор. Навыки фехтования получали даже простые пешие солдаты и конюхи.
   Сода Кидзаэмон, разумеется, был настоящим мастером меча, который овладел техникой Синкагэ в юном возрасте и постиг секреты стиля Ягю под руководством самого Сэкисюсая. Добавив к этому несколько собственных элементов, он с гордостью говорил об «истинном стиле Соды».
   Кимура Сукэкуро, конюший дома Ягю, был не меньший мастер, как и Мурата Ёдзо, который, хотя и управлял амбарами с провиантом, но не уступал самому Хёго в искусстве фехтования. Невысокого ранга чиновник, Дэбути Магобэй, занимался мечом с детства и сейчас был сильным фехтовальщиком. Князь провинции Этидзэн уговаривал Дэбути перейти к нему на службу, а Токугава из Кии пытался переманить Мурату, но оба остались с Ягю, не прельстившись на высокое жалованье.
   Дом Ягю, находясь в расцвете благополучия, выпускал нескончаемое число великих фехтовальщиков. По меркам Ягю мастером меча признавался лишь тот, кто проходил все ступени безжалостных тренировок, доказав свою пригодность.
   – Эй, ты! – окликнул Кидзаэмон проходившего мимо стражника, за которым, как ни странно, следовал Дзётаро.
   – Здравствуйте! – весело закричал Дзётаро.
   – Как ты оказался в замке? – строго спросил Кидзаэмон.
   – Меня пропустил стражник на воротах, – простодушно ответил Дзётаро.
   – Пропустил? – удивился Кидзаэмон и, обращаясь к солдату, спросил: – Почему привел мальчишку?
   – Он сказал, что ему надо увидеть вас.
   – По-твоему, достаточно его слова? Мальчик!
   – Да, господин!
   – Здесь не место для игр. Поскорее уходи отсюда!
   – Я не играть пришел, а принес письмо, от моего учителя.
   – От твоего учителя? Ты говорил, что он странствующий ученик фехтования?
   – Взгляните на письмо.
   – Оно мне ни к чему.
   – Почему? Вы не умеете читать? Кидзаэмон фыркнул.
   – Прочтите, если умеете! – настаивал Дзётаро.
   – Ну ты и пройдоха! Я не хочу читать письмо, потому что знаю его содержание.
   – Тем более будет любезно с вашей стороны прочитать письмо.
   – Ученики военного дела роятся здесь, как комары. Если я стану с каждым вежливо обращаться, у меня не останется времени ни на что другое. Мне тебя жаль, поэтому расскажу, о чем это письмо. Ладно? В нем говорится, что податель сего жаждет увидеть наш великолепный додзё, провести хотя бы минуту под сенью величайших мастеров меча что во имя всех, кто посвятил себя Пути Меча, он нижайше просит преподать ему урок фехтования. Примерно в таком духе.
   Глаза Дзётаро округлились.
   – Об этом написано в письме?
   – Да, поэтому я не намерен его читать. Мне бы не хотелось слухов о том, что дом Ягю высокомерно отвергает всех, кто обращается в замок. – Кидзаэмон остановился, словно бы репетируя монолог. – Пусть стражник тебе объяснит. Учеников, приходящих в замок, пропускают в главные ворота. Затем они проходят через внутренние ворота направо, к зданию, которое называется Синъиндо. На нем есть деревянная табличка с названием. Обратившись к смотрителю, они с его разрешения могут отдохнуть там и остаться на ночь-другую. Перед уходом им выдают на дорогу немного денег. Иди со своим письмом к смотрителю Синъиндо, понял?
   – Нет! – ответил Дзётаро, решительно тряхнув головой и выдвинув вперед правое плечо. – Послушайте, господин!
   – Что еще?
   – Не судите о людях по внешнему виду. Я не сын попрошайки.
   – Признаться, язык у тебя бойкий.
   – Почему бы вам не взглянуть на письмо? Вдруг в нем совсем не то, о чем вы говорите? Что тогда? Позволите мне обезглавить вас?
   – Ну и дела! – рассмеялся Кидзаэмон. Его красные губы в густой черной бороде походили на треснувший каштан. – Тебе не видать моей головы!
   – Тогда возьмите письмо,
   – Подойди поближе.
   – Зачем?
   Дзётаро не без испуга подумал, что слишком занесся.
   – Мне нравится твоя решимость любой ценой выполнить поручение хозяина. Я прочту его письмо.
   – И правда, почему бы не прочитать? Вы ведь самый главный чиновник в доме Ягю?
   – Ну и язык у тебя! Желаю, чтобы ты так же владел мечом, когда подрастешь.
   Кидзаэмон сломал печать на свитке и углубился в послание Мусаси. Лицо его становилось все серьезнее. Дочитав, Кидзаэмон спросил:
   – Кроме письма ты ничего не принес?
   – Совсем забыл! Я должен отдать вам вот это.
   Дзётаро достал обрезок пионового стебля из-за пазухи. Кидзаэмон вимательно рассматривал оба среза. Лицо его выражало удивление. Он не мог до конца понять смысл письма Мусаси.
   В письме сообщалось, как служанка постоялого двора принесла цветок, привезенный из замка, и как Мусаси, изучая стебель, обнаружил, что срезать цветок мог только «незаурядный человек». Далее следовало: «Поставив цветок в вазу, я почувствовал его необыкновенную одухотворенность. Я понял, что непременно должен выяснить, кто срезал пион. Вопрос мой может показаться ничтожным, но я буду признателен, если через мальчика вы сообщите, кто из обитателей замка сделал такой срез».
   И все – ни слова об отправителе письма, ни просьбы о поединке.
   «Странное послание», – думал Кидзаэмон. Он снова внимательно осмотрел оба среза, но не нашел между ними различия.
   – Мурата! – позвал Кидзаэмон. – Взгляни, видишь разницу между срезами? Один, кажется, более гладкий?
   Мурата Ёдзо, повертев стебель, оглядел его со всех сторон и признался, что ничего не заметил.
   – Покажем Кимуре!
   Оба направились в контору, расположенную позади додзё, и предложили загадку своему товарищу. Кимура тоже удивился. Дэбути, оказавшийся рядом, сказал:
   – Это один из двух пионов, которые старый господин Ягю срезал собственноручно позавчера. Сода, ведь ты был тогда с ним.
   – Я видел, как он ставил цветок в вазу, но не был в саду, когда господин срезал его.
   – Точно, это один из тех двух, срезанных им самим. Один пион поставил в токономе в своей комнате, а другой, вместе с письмом, отослал Дэнситиро через Оцу.
   – Да, я помню, – ответил Кидзаэмон и принялся перечитывать письмо Мусаси. Вдруг он изумленно поднял глаза от свитка.
   – Подпись «Симмэн Мусаси». Не тот ли Миямото Мусаси, который помог монахам Ходзоина расправиться со сбродом на равнине Ханъя? Наверняка он!
   Дэбути и Мурата несколько раз перечитали письмо, передавая его из рук в руки.
   – В почерке чувствуется характер, – сказал Дэбути.
   – Да, – протянул Мурата, – человек, похоже, необыкновенный.
   – Если в письме правда и Миямото смог определить, что пион срезан мастером, значит, ему ведомо то, чего не знаем мы, – сказал Кидзаэмон. – Старый учитель сам срезал цветок, но это определит только опытный глаз.
   – Хорошо бы с ним встретиться, – произнес Дэбути. – Сможем его проверить и заодно расспросить, что произошло на равнине Ханъя.
   Дэбути, желая заручиться поддержкой Кимуры, поинтересовался его мнением. Кимура сказал, что нельзя принять Мусаси в додзё, поскольку туда закрыт вход бродячим ученикам, но вполне можно пригласить его на ужин и сакэ в Синъиндо. В саду уже цвели ирисы и вот-вот должны распуститься дикие азалии. Во время застолья и поговорить о фехтовании. Мусаси, вероятно, охотно примет приглашение, а старый хозяин не станет возражать, узнав о госте в Синъиндо. Кидзаэмон, хлопнув себя по коленям, воскликнул:
   – Хорошо придумали!
   – И нам вечеринка не повредит, – добавил Мурата. – Нужно немедленно послать ему ответ.
   Кидзаэмон, сев за письмо, сказал:
   – Мальчик во дворе. Приведите его сюда. Дзётаро томился от скуки.
   – И что они так долго возятся? – ворчал он.
   К мальчишке подошла, принюхиваясь, большая черная собака. Дзётаро, думая, что нашел нового приятеля, за уши подтащил пса к себе.
   – Давай поборемся! – сказал он и повалил собаку на землю. Та не сопротивлялась, и Дзётаро еще раза два опрокинул ее. Сжав челюсти собаки обеими руками, он скомандовал: – Голос!
   Пес рассердился. Вырвавшись из рук, он вцепился в подол кимоно мальчика и стал его яростно трепать.
   – Ты за кого меня принимаешь? Как ты смеешь огрызаться? – закричал он, разозлившись не меньше собаки.
   Мальчишка выхватил деревянный меч и замер, занеся его над головой. Собака, почуяв неладное, залилась лаем, привлекая внимание стражей. Дзётаро, выругавшись, опустил меч на голову собаки. Раздался глухой звук, словно меч ударился о камень. Собака набросилась на Дзётаро и, схватив его сзади за пояс, повалила на землю. Подмяв мальчишку, пес рвал его. Дзётаро руками закрывал лицо. Вскочив, он кинулся прочь, но собака неслась следом, оглашая окрестности неистовым лаем, эхом отзывавшемся в горах. Сквозь пальцы Дзётаро, прижатые к лицу, капала кровь. Жалобные стоны мальчика заглушили собачий лай.

МЕСТЬ ДЗЁТАРО

   Вернувшись на постоялый двор, Дзётаро с довольным видом уселся перед Мусаси и сообщил, что выполнил поручение. Его лицо было исцарапано, нос походил на спелую землянику. Конечно, Дзётаро было больно, но он ничего не объяснял, и Мусаси решил не задавать вопросов.
   – Вот ответ, – сказал Дзётаро, протягивая письмо от Соды Кидзаэмона. Он кратко рассказал о встрече с самураями, не упомянув о собаке. Раны на лице кровоточили. – Мне можно идти?
   – Да. Спасибо.
   Пока Мусаси распечатывал письмо Кидзаэмона, Дзётаро, прикрыв лицо ладонями, выскочил из комнаты. В коридоре его встретила Котя.
   – Как это тебя угораздило? – спросила она, озабоченно осматривая раны.
   – Собака набросилась.
   – Чья?
   – Собака из замка.
   – Огромная, черная, породы Кисю? Она очень злая. Ты сильный, но и тебе ее не одолеть. Однажды загрызла до смерти воришек.
   Они были не в лучших отношениях, но Котя проводила его до ручья, чтобы умыться. Потом она принесла мазь и смазала раны. Впервые Дзётаро вел себя с Котя как благородный человек. Когда девочка закончила лечение, он поблагодарил ее, несколько раз вежливо поклонившись.
   – Перестань кивать головой. Ты ведь мужчина!
   – Я выражаю тебе признательность за помощь.
   – Ты мне нравишься, хотя мы постоянно деремся, – призналась Котя.
   – Ты мне тоже.
   – Правда?
   На лице Дзётаро кое-где сквозь мазь на лице проступил румянец, зарделась и девочка. Кругом никого не было. Розовые цветы персика светились на солнце.
   – Твой хозяин скоро уедет? – спросила Котя. В голосе прозвучала грусть.
   – Побудем немного, – успокоил Дзётаро.
   – Хорошо бы ты пожил здесь год или два.
   Они зашли под навес, где держали корм для лошадей, и улеглись на сене. Их руки соприкоснулись, теплая волна обдала Дзётаро. Он вдруг притянул к себе руку Котя и укусил ее за палец.
   – Ой!
   – Больно? Извини.
   – Нет, терпимо. Укуси еще раз.
   – Ты не против?
   – Нет! Укуси посильнее!
   Дзётаро покусывал пальцы девочки, как щенок. Сено сыпалось им на головы. Они начали шутливо бороться, и в это время под навес заглянул отец девочки. Потрясенный увиденным, он застыл с видом негодующего конфуцианского святого.
   – Что вы делаете, негодники? Вы ведь еще дети!
   Он стащил обоих за шиворот с сена и отвесил дочери пару увесистых шлепков.
 
   Остаток дня Мусаси, погруженный в раздумья, почти ни с кем не разговаривал. Проснувшись среди ночи, Дзётаро взглянул на учителя. Тот лежал, устремив взгляд широко открытых глаз в потолок. Лицо его было сосредоточенным.
   Мусаси был неразговорчив и на следующий день. Дзётаро с испугом подумал, что учитель узнал о его проделках с Котя под навесом. Мусаси ничего не сказал. К вечеру Мусаси велел Дзётаро попросить счет за постой. Он уже укладывался, когда принесли счет. От ужина он отказался.
   Стоявшая у входа в комнату Котя спросила:
   – Вы разве не вернетесь ночевать?
   – Нет. Спасибо, Котя, за твою заботу. Думаю, ты устала от нас. До свидания!
   – Берегите себя! – ответила Котя, закрывая лицо, чтобы не увидели ее слез.
   Хозяин постоялого двора и служанки выстроились у ворот, чтобы попрощаться с гостями. Их отъезд на ночь глядя показался всем странным.
   Сделав несколько шагов, Мусаси огляделся по сторонам, но не обнаружил Дзётаро. Вернувшись назад, он нашел его под навесом, где мальчик прощался с Котя. Увидев Мусаси, они отпрянули друг от друга.
   – До свидания! – сказала девочка.
   – Пока! – ответил Дзётаро и побежал навстречу Мусаси. Мальчик прятал глаза от взгляда учителя. Дзётаро, побаиваясь, все же украдкой оглядывался до тех пор, пока «Ватая» не исчезла из виду.
   В долине загорались огни. Мусаси шагал молча, не оглядываясь. Дзётаро печально плелся следом. Подойдя к замку, Мусаси спросил:
   – Мы еще не пришли? – Куда?
   – К главным воротам замка Коягю?
   – Мы идем в замок? – Да.
   – И заночуем там?
   – Не знаю. Посмотрим, как дело пойдет.
   – Здесь. Вход через эти ворота.
   Мусаси остановился и некоторое время стоял неподвижно. Огромные деревья глухо шумели над поросшими мхом стенами. Светилось единственное квадратное окошко.
   На зов Мусаси появился стражник. Показав ему письмо Соды Кидзаэмона, Мусаси сказал:
   – Меня зовут Мусаси, я пришел по приглашению Соды. Доложите ему, пожалуйста, обо мне.
   Стражник был предупрежден о возможном появлении Миямото.
   – Вас ждут, – сказал он, приглашая Мусаси следовать за ним. Здание Синъиндо использовалось для нескольких целей. Молодые люди изучали здесь конфуцианство. Здесь же хранилась библиотека замка. Комнаты вдоль коридора в задней половине дома были заставлены книгами. Клан Ягю славился военными свершениями, но Мусаси видел, что в замке серьезно относятся и к наукам. Каждый уголок замка дышал историей.
   Замок, судя по аккуратной дороге от ворот к Синъиндо, содержался в образцовом порядке. О том же свидетельствовали вежливые манеры стражи и умеренное, но по-домашнему уютное освещение замкового двора.
   Лорой случается, что с первой минуты в незнакомом доме чувствуешь себя непринужденно, словно не раз бывал здесь раньше. Такое чувство охватило и Мусаси, когда он сел на деревянный пол в просторной комнате, куда его проводил стражник. Он предложил гостю круглую подушку-дзабутон, сплетенную из жесткой соломы, и удалился. Дзётаро оставили в приемной управляющего. Вскоре стражник появился с сообщением, что хозяева скоро прибудут.
   Пододвинув дзабутон в угол, Мусаси сел, привалившись к столбу. Свет лампы выхватывал из темноты уголок сада. Мусаси увидел ветки цветущей глицинии, белой и лиловой. Их сладковатый аромат наполнял воздух. Сердце его дрогнуло, когда он услышал кваканье лягушки, впервые в этом году. Где-то в саду журчала вода. Ручей, верно, протекал и под домом. Мусаси уловил звук бегущей воды под полом. Потом ему стало казаться, что этот звук струится из стен, с потолка и даже из светильника. Мусаси ощущал прохладу и покой, но в глубине сознания пульсировало необъяснимое беспокойство. Это бился неукротимый боевой дух Мусаси, который не могла усыпить умиротворенность, разлитая вокруг. Сидя на дзабутоне, Мусаси внимательно осматривался по сторонам.
   «Кто такой Ягю? – подумал он. – Он – фехтовальщик, я тоже. В этом мы равны. Но сегодня я еще на шаг продвинусь в мастерстве и превзойду Ягю».
   – Извините, что заставили вас ждать.
   В комнату вошли Сода Кидзаэмон, Кимура, Дэбути и Мурата.
   – Добро пожаловать в замок Коягю, – тепло приветствовал гостя Кидзаэмон.
   Его товарищи представились Мусаси. Слуги принесли сакэ и закуски. Местное сакэ тягучее, как сироп, подавали в больших старинных кубках на высоких ножках.
   – Здесь, в деревне, мы не можем предложить вам ничего особенного, но просим чувствовать себя как дома, – сказал Кидзаэмон.
   Друзья Соды тоже радушно предложили гостю сесть поудобнее, забыв о формальном этикете. Уступая просьбам, Мусаси выпил сакэ, хотя не очень любил его. Оно не то чтобы не понравилось ему, просто Мусаси был слишком молод, чтобы постигнуть вкус сакэ. Замковое сакэ было крепким, но в этот вечер оно не подействовало на Мусаси.
   – Вы, похоже, умеете пить, – заметил Кимура Сукэкуро, наполняя чарку Мусаси. – Кстати, о пионе. Я слышал, что его срезал сам хозяин замка.
   Мусаси хлопнул себя по коленям.
   – Я так и думал! – воскликнул он. – Блистательный срез! Кимура придвинулся поближе.
   – Вы не могли бы объяснить, каким образом вы определили, что нежный, тонкий стебель пиона срезан рукой мастера меча? Мы потрясены вашей проницательностью.
   – Неужели? Вы преувеличиваете мои скромные способности. Мусаси решил потянуть время, не зная, к чему клонят его собеседники.
   – Мы поражены! – воскликнули в один голос Кидзаэмон, Дэбути и Мурата.
   – Мы не заметили ничего особенного в срезе, – сказал Кидзаэмон. – Мы порешили, что лишь гений может распознать гения. Нам было бы крайне полезно узнать, как вы замечаете такие тонкости.
   – Ничего особенного, просто счастливая догадка, – ответил Мусаси, отпив сакэ.
   – Не умаляйте излишней скромностью ваших достоинств.
   – Я не скромничаю. Я посмотрел на срез и почувствовал его исключительность.
   – Каково же ощущение?
   Четверо старших питомцев школы Ягю хотели понять характер Мусаси и одновременно подвергнуть его экзамену, как обычно поступали со всеми незнакомцами. Они уже отметили про себя его физические данные, осанку и выражение глаз. Его манера держать чашечку с сакэ и палочки для еды выдавали в нем деревенское происхождение, поэтому хозяева держались с Мусаси слегка снисходительно.
   После третьей или четвертой чарки сакэ лицо Мусаси стало медно-красным. Он растерянно несколько раз приложил ладонь ко лбу и щекам.
   Этот мальчишеский жест заставил хозяев рассмеяться.
   – Так что же вы почувствовали? – вернулся к разговору Кидзаэмон. – Не могли бы вы описать поподробнее? Кстати, это здание,
   Синъиндо, было построено специально для приема в замке Коидзуми, князя Исэ. Оно занимает важное место в истории фехтования и весьма подходит для того, чтобы вы прочитали нам лекцию.
   Мусаси понял, что ему нелегко будет отделаться от лести хозяев. Тогда он решился на прямой выпад.
   – Просто возникает чувство, и все, – сказал он. – Словами не объяснишь. Если вы хотите, чтобы я продемонстрировал это на практике, то единственный способ – поединок со мной. Другого нет.
   Дым От лампы струился в тихом ночном воздухе, как чернила из кальмара. Заквакала лягушка.
   Старшие по возрасту Кидзаэмон и Дэбути, переглянувшись, засмеялись. Голос Мусаси звучал миролюбиво, но предложение испытать его было явным вызовом, и самураи именно так его и восприняли. Хозяева, однако, сделав вид, что пропустили замечание Мусаси мимо ушей, заговорили о мечах, школе Дзэн, о событиях в других провинциях, припомнили битву при Сэкигахаре. Кидзаэмон, Дэбути и Кимура участвовали в битве, но у Мусаси, сражавшегося на другой стороне, их рассказы вызывали чувство горечи. Хозяева, казалось, наслаждались беседой, а Мусаси было интересно их слушать. Он тем не менее чувствовал стремительный бег времени и понимал, что если сегодня не встретит Сэкисюсая, то уже никогда не увидит его.
   Кидзаэмон приказал подать ячмень, смешанный с рисом, – последнее блюдо в угощении. Слуги убрали Сакэ.
   «Как мне его увидеть?» – думал Мусаси. Ясно, что без уловки не обойтись. Вывести из терпения кого-нибудь из собеседников? Это трудно, поскольку он сам был в хорошем настроении. Мусаси умышленно перечил хозяевам, говорил нарочито резко и грубо. Сода и Дэбути отделались смехом. Никто из четверки хозяев не поддавался на выходки Мусаси, избегая опрометчивых поступков.
   Мусаси впал в отчаяние. Ему была невыносима мысль покинуть замок, не исполнив своего намерения. Он хотел украсить свою корону блистательной звездой победы, хотел отметить в истории, что Миямото Мусаси посетил замок и оставил свою зарубку на доме Ягю. Он жаждал своим мечом поставить на колени великого патриарха боевого искусства Сэкисюсая, «древнего дракона», как его называли.
   Не разгадан ли его замысел? Мусаси раздумывал над возможностью разоблачения, когда произошло неожиданное.
   – Слышали? – спросил Кимура. Мурата вышел на веранду.
   – Лает Таро, но как-то необычно. Что-то случилось, – сказал он, вернувшись в комнату.
   Таро был тот пес, с которым не поладил Дзётаро. Лай, доносившийся от внутренних укреплений замка, звучал устрашающе. С трудом верилось, что одна собака способна лаять так громко и зловеще.
   – Пойду посмотрю, – сказал Дэбути. – Прости, Мусаси, за испорченный вечер, но там, верно, случилось что-то серьезное. Продолжайте без меня.
   Вскоре Мурата и Кимура, вежливо извинившись, тоже покинули комнату.
   Лай звучал все исступленнее. Собака предупреждала об опасности. Если так лает сторожевая собака, значит, происходит нечто чрезвычайное. Мир, наступивший в стране, был не так прочен, чтобы даймё ослабили бдительность по отношению к своим соседям. Развелось множество бесчестных воинов, готовых пойти на все ради собственной выгоды. Страна кишела лазутчиками, которые выискивали подходящие цели для нападения.
   Кидзаэмон выглядел встревоженным. Его взгляд остановился на зловещем огоньке лампы. Он, казалось, считал про себя, сколько раз эхо повторит лай Таро.
   Раздался долгий тоскливый вой. Кидзаэмон, кашлянув, взглянул на Мусаси.
   – Собака мертва, – сказал Мусаси.