Ёсикава Эйдзи. Десять меченосцев (Миямото Мусаси)

   Все как один двинулись за Мусаси. Женщины и дети, вооружившись, присоединились к мужчинам.
   Деревня пострадала не так сильно, как ожидали жители, потому что дома стояли далеко один от другого. Ревела перепуганная скотина, младенцы надрывались от крика, с оглушающим треском лопались стволы бамбука в горящей роще у дороги. Разбойников нигде не было.
   – Где они? – спросил Мусаси. – Я чувствую запах сакэ. У кого большой запас сакэ?
   Завороженные пожаром, деревенские не заметили запаха сакэ.
   – Деревенский староста хранил сакэ в бочках, – ответил один из крестьян.
   – Там мы их схватим! – проговорил Мусаси. Толпа деревенских росла на глазах. К радости Мусаси, все были готовы к сражению.
   – Вот дом старосты, – показал крестьянин на большую усадьбу за глинобитной стеной.
   Крестьяне окружили дом, а Мусаси перелез через стену. В просторной комнате с земляным полом сидели главарь и его подручные. Они пили сакэ и развлекались с захваченными в плен девушками. Когда прибежали уцелевшие в стычке разбойники, главарь набросился на них с руганью.
   – Трусы! Испугались одного вояку! Сами справитесь, мне там нечего делать! – кричал он на грубом наречии жителя гор.
   Главарь замолчал. С улицы донесся гул толпы, взявшей дом в кольцо. Разбойники растерялись.
   Побросав недоеденных цыплят и чарки, они выскочили и, крепко сжав оружие, уставились на дверь.
   Мусаси, приспособив копье под шест для прыжков, влетел в комнату через боковое окно и приземлился за спиной главаря. Тот обернулся и в тот же миг был пронзен копьем. Разбойник, хрипя, ухватился руками за древко и рухнул ничком. Наконечник копья торчал между лопатками. Мусаси, выбив оружие у второго разбойника, бросившегося на него, разрубил того его же мечом. Потом ударил по голове третьего и пронзил насквозь четвертого. Остальные ринулись из дома, застряв в двери. Мусаси метнул меч им вдогонку, одновременно выдернув копье из тела главаря.
   – Стоять! – взревел Мусаси, бросаясь в атаку с копьем в горизонтальном положении, раздвигая бандитов, как струи воды. Расчистив пространство для длинного копья, Мусаси пустил его в ход, делая неотразимые выпады вперед и по сторонам, нанося удары снизу и сверху. Древко из черного дуба выдержало натиск богатырской силы Мусаси.
   Разбойники, увидев толпу у ворот дома, полезли через стену, но едва они касались ногами земли, их тут же убивали. Немногим удалось спастись, но большинство получили ранения.
   Ликующие крики огласили деревню, радовались взрослые и дети, мужчины и женщины, все обнимались, заливаясь слезами радости. Схлынула первая волна восторга, и кто-то спросил:
   – А если они вернутся? Повисла напряженная тишина.
   – Не вернутся, – заверил Мусаси крестьян. – В вашу деревню они никогда не придут, но будьте начеку. Ваше оружие – мотыга, а не меч. Если возгордитесь боевыми успехами, небеса пошлют вам наказание пострашнее набега горных дьяволов.
   – Узнали, что случилось в деревне? – спросил Нагаока Садо двоих самураев, вернувшихся в храм. Зарево над деревней, находившейся за болотами, затухало.
   – Все уладилось.
   – Вы прогнали бандитов? Деревня пострадала?
   – Крестьяне сами перебили почти всех бандитов, сбежало несколько чудом уцелевших в живых.
   Если дело было так, как доложили самураи, то ему придется заново обдумать, как усовершенствовать, управление владениями своего сюзерена.
   На следующее утро, покинув храм, Садо повернул коня к деревне.
   – Деревня в стороне от дороги, но нужно заехать.
   Один из монахов отправился с гостями. Глядя на трупы вдоль дороги, Садо заметил:
   – Не похоже, чтобы бандитов зарубили крестьяне.
   Он потребовал новых подробностей от сопровождавших его самураев.
   Деревенские жители не спали всю ночь, хороня убитых, разгребая пожарища, собирая скотину. Увидев важного чиновника с телохранителями, они попрятались по домам.
   – Найдите какого-нибудь толкового крестьянина, – попросил Садо монаха.
   Тот привел человека, который подробно описал события прошлой ночи.
   – Теперь кое-что прояснилось, – произнес Садо. – Как зовут этого ронина?
   Крестьянин не знал его имени. Монах пошел с расспросами по деревне.
   – Миямото Мусаси? – задумчиво повторил Садо. – Его мальчик называл своим учителем?
   – Да. Крестьяне считают, что он слегка не в себе, потому что упорно бьется над освоением земли Хотэнгахары. Равнина эта всегда была бесплодной.
   – Надо бы с ним повидаться, – проговорил Садо, но, вспомнив о неотложных делах в Эдо, добавил: – Отложим до следующего раза.
   Столичные гости повернули коней и поскакали из деревни. Около дома старосты Садо осадил коня, заметив объявление на недавно оструганной доске: «Памятка жителям деревни. Мотыга – ваш меч. Ваш меч – это мотыга. Работая в поле, не забывайте о разбойничьих налетах. Помня о разбойниках, не забывайте поле. В жизни все взаимосвязано. Самое главное – соблюдайте уклад, созданный многими поколениями ваших предков!»
   – Кто это написал? – спросил Садо.
   – Мусаси, – ответил вышедший из дома староста, склонившись до земли.
   – Спасибо, что проводили нас. Жаль, что не увижу Мусаси, нет времени. Скоро я еще раз приеду в ваши края, – сказал Садо монаху.

ПЕРВЫЕ ВСХОДЫ

   Управлять обширным подворьем Хосокавы в Эдо, следить за исполнением обязанностей на службе у сегуна было поручено старшему сыну даймё Хосокавы Тадаоки. Тадатоси, как звали молодого человека двадцати с небольшим лет, жил в Эдо, а его отец, прославленный полководец, признанный поэт и мастер чайной церемонии, предпочитал обширное владение Кокура в провинции Будзэн на острове Кюсю. Садо и еще несколько преданных вассалов приставили к сыну даймё, но не по причине сомнений в его способностях. Молодой Хосокава уже снискал известность как умный и дальновидный чиновник. Его признали наиболее могущественные вассалы сегуна. Тадатоси приспособился к эпохе мира и процветания лучше, чем старые феодалы, по-прежнему мыслившие категориями войны.
   Садо шел через просторный двор по направлению к конному ристалищу.
   – Не видел молодого господина? – спросил он встретившегося ему юного самурая.
   – Господин Хосокава изволит быть на площадке для лучников. Садо свернул на узкую боковую дорожку, когда его окликнули.
   К Садо подошел Ивама Какубэй, умный и деловитый вассал Хосокавы.
   – Намерен встретиться с господином? – спросил он Садо.
   – Да.
   – Хотел бы посоветоваться с тобой, если ты не очень спешишь. Зайдем в беседку.
   Увитая зеленью беседка находилась в нескольких шагах от дорожки.
   – Ты идешь с докладом к молодому господину? Окажи мне услугу, порекомендуй ему одного человека.
   – Еще кто-то жаждет служить дому Хосокавы?
   – Знаю, тебе без конца докучают просители, но здесь особый случай.
   – Твой подопечный интересуется только жалованьем и выгодным положением?
   – Напротив! Это родственник моей жены. Приехал из Ивакуни два года назад и с тех пор живет у нас. Могу смело поручиться за него.
   – Ивакуни? До битвы при Сэкигахаре провинцией Суо владел клан Киккава. Он из их ронинов?
   – Нет. Сын сельского самурая. Зовут его Сасаки Кодзиро. Совсем юный. Он овладел стилем Томиты под руководством Канэмаки Дзисая. От Катаямы Хисаясу, владетеля Хоки, юноша перенял технику молниеносного извлечения меча из ножен. Он разработал собственный стиль, который назвал Ганрю.
   Какубэй восторженно перечислял достоинства и подвиги Кодзиро, но Садо слушал его рассеянно. Он постоянно думал о поездке в храм Токугандзи. Судя по разговорам и увиденному в деревне, он решил, что Мусаси именно тот человек, который требуется клану Хосокава. Садо прежде хотел встретиться с Мусаси, а потом рекомендовать его молодому Хосокаве, но пожилому самураю вот уже полтора года не удавалось выбраться на равнину Хотэнгахара.
   – Я выполню твою просьбу, – сказал Садо, когда Какубэй умолк. Тадатоси состязался в стрельбе из лука с молодыми вассалами, безусловно превосходя их в меткости. Стрелял он безупречно и точно.
   Некоторые служивые люди упрекали его за увлечение луком, говоря, что в век пороха и копья на поле боя нечего делать с мечом и луком.
   – Мои стрелы нацелены в дух, – загадочно отвечал Тадатоси. Вассалы Хосокавы искренне уважали Тадатоси и преданно служили бы ему, обладай его отец, которого тоже все любили, даже более скромными достоинствами. Дав обещание Какубэю, Садо тут же пожалел о нем. Рекомендовать кого-то Тадатоси – дело ответственное..
   Вытирая пот со лба, Тадатоси оживленно говорил с молодыми самураями.
   – Не хочешь тряхнуть стариной? Один выстрел? – крикнул он, заметив Садо.
   – Я соперничаю только со взрослыми, – ответил Садо.
   – Ты по-прежнему считаешь нас мальчиками с детскими прическами? Забыл про битву при Ямадзаки? А замок Нираяма? Меня, между прочим, весьма хвалили за действия на поле сражения. И вообще, я предпочитаю боевой лук.
   – Не сердитесь, я не хотел подшучивать над вами.
   Молодые самураи дружно засмеялись. Тадатоси, сбросив кимоно с одного плеча, освободил руку и серьезно спросил:
   – У тебя дело ко мне?
   Они быстро обсудили повседневные заботы, и Садо сказал:
   – У Какубэя есть самурай, которого он хотел бы рекомендовать вам на службу.
   На мгновение взгляд Тадатоси стал отсутствующим.
   – Не о Сасаки Кодзиро, случаем, идет речь? Мне о нем говорили несколько раз.
   – Почему бы вам самому не взглянуть на него?
   – Он вправду подходящий человек?
   – Решать вам.
   Тадатоси надел перчатку и принял стрелу от слуги.
   – Хорошо, посмотрю на человека Какубэя. А еще и на ронина, о котором ты мне рассказывал. Его имя Миямото Мусаси, если не ошибаюсь?
   – Так вы его помните?
   – Я-то помню, а вот ты, похоже, забыл.
   – Дело в том, что я очень занят. Не было возможности выбраться в Симосу. 
   – Если ты нашел достойного, с твоей точки зрения, воина, то нечего тратить время попусту. Ты меня удивляешь, Садо. Отложил столь важное дело до очередной оказии. Не похоже на тебя.
   – Прошу простить меня. Вокруг толпы желающих попасть на службу. Я думал, что вы забыли о нашем разговоре. Напрасно я не напомнил.
   – Разумеется. Я не слишком доверяюсь рекомендациям, но всегда встречусь с тем, кого старина Садо считает подходящим. Ясно?
   Садо, еще раз извинившись за промедление, пошел к себе домой. Приказав оседлать коня, он отбыл в Хотэнгахару.
   – Это и есть Хотэнгахара? – спросил Гэндзо, слуга Садо.
   – Я тоже так подумал, но здесь совсем не пустошь. Повсюду рисовые поля. Видимо, дикие места, которые осваивает Мусаси, ближе к горам, – отозвался Садо.
   Всадники уже миновали храм Токугандзи и приблизились к дороге на Хитати. Вечерело, белые цапли взлетали и опускались на рисовые поля. Вдоль реки и на пригорках тянулись полоски конопли и ячменя.
   – Взгляните в ту сторону, господин, – проговорил Гэндзо.
   – Что там?
   – Кучка крестьян.
   – Действительно. Они по очереди кланяются.
   – Обряд, верно, какой-нибудь.
   Подъехав к реке, Гэндзо первым проверил брод. Хозяин последовал за ним.
   – Эй вы! – окликнул Гэндзо крестьян.
   Крестьяне вопросительно уставились на приезжих. Садо разглядел, чему кланялись крестьяне, – миниатюрному деревянному храму размером с клетку для птиц. С полсотни крестьян возвращались домой с полей, их мотыги были аккуратно вымыты.
   Вперед вышел монах.
   – Господин Нагаока Садо, если не ошибаюсь? Какая приятная встреча!
   – А ты из храма Токугандзи? Ты сопровождал меня в деревню в день нападения бандитов?
   – Совершенно верно. Вы в наш храм пожаловали?
   – Нет. Я сегодня же должен вернуться в Эдо. Как мне найти ронина по имени Миямото Мусаси?
   – Его уже здесь нет. Он ушел.
   – Ушел? Почему?
   – В прошлом месяце крестьяне решили устроить праздник по случаю преобразования здешней земли. Видите, какой она стала плодородной. Утром после праздника Мусаси и мальчик Иори покинули наши края.
   Монах оглянулся, словно в надежде на неожиданное появление Мусаси. Садо велел рассказать все подробности.
   После того как под руководством Мусаси крестьяне научились защищать себя, они едва не стали боготворить его. Те, кто прежде громче других высмеивали труды Мусаси, теперь служили ему, не щадя сил. Мусаси относился ко всем крестьянам ровно и справедливо, отучая их от дикой жизни. Он убеждал их трудиться лучше ради будущего их детей. Мусаси внушал им, что человек должен жить, заботясь о благе грядущих поколений.
   Каждый день Мусаси помогали не меньше пятидесяти крестьян, и к осени была возведена надежная дамба, Зимой они приготовили поля, а весной пустили на них воду и посадили рис. К началу лета саженцы Риса окрепли, а конопля и ячмень на сухих местах быстро шли в рост. На следующий год урожай должен удвоиться, а на третий – увеличиться втрое.
   Крестьяне стали приходить к дому Мусаси, чтобы сердечно поблагодарить его, женщины приносили ему овощи. Однажды толпа крестьян явилась к Мусаси с кувшинами сакэ и исполнила священный танец под бой барабанов и свист флейт. Мусаси втолковал крестьянам, что успехом они обязаны не ему, а себе самим.
   – Я делал все, чтобы вы поверили в свои силы, – говорил он.
   Мусаси посетовал на крестьян монаху, сказав, что они безмерно превозносят его, бродячего ронина.
   – Они и без меня должны верить в себя, – сказал Мусаси монаху. На прощанье он подарил монастырю фигурку Каннон, вырезанную из дерева своими руками.
   На следующее утро деревня переполошилась.
   – Неужели ушел?
   – Не может быть!
   – Он исчез, в доме пусто.
   В тот день опечаленные крестьяне не вышли в поле. Монах строго отчитал их, обвиняя в неблагодарности и заставляя не забрасывать то, чему они с таким трудом научились. Крестьяне соорудили миниатюрный храм, поместив в нем статуэтку Каннон. Утром и вечером, проходя мимо святилища, крестьяне добрым словом поминали Мусаси.
   Садо поблагодарил монаха за рассказ, ничем не выдав досады, как принято у людей его сословия.
   Окрестности окутала весенняя дымка. Погоняя коня, Садо думал: «Напрасно я надолго отложил эту поездку. Я допустил небрежность в исполнении своего долга перед своим хозяином и подвел его».

МУХИ

   Дорогу на Симосу на восточном берегу реки Сумида, в том месте, где ответвляется путь на Осю, перекрывали большие ворота. Там находилась укрепленная застава, свидетельство твердой власти Аоямы Таданари – нового градоначальника Эдо. Мусаси и Иори дожидались своей очереди. Три года назад войти и выйти из Эдо было несложно. С тех пор город заметно разросся, стало больше домов и меньше пустующих участков.
   – Эй, ронин, подходи, твоя очередь!
   Двое стражников в кожаных хакама тщательно обыскивали Мусаси, а третий тем временем задавал вопросы.
   – По какому делу в столицу?
   – В общем-то без особого дела.
   – Без определенной цели?
   – Я изучаю боевые искусства. Можно сказать, что мое дело – совершенствовать боевые качества самурая.
   Стражник замолчал. Мусаси ухмыльнулся.
   – Откуда родом?
   – Деревня Миямото уезда Ёсино в провинции Мимасака.
   – Кому ты служишь?
   – У меня нет хозяина.
   – Кто дает средства на странствия?
   – Никто. Я рисую, вырезаю из дерева статуэтки и расплачиваюсь ими за еду и ночлег. Часто ночую в храмах. Иногда даю уроки фехтования. Этим и живу.
   – Откуда следуешь?
   – Последние два года я занимался земледелием в Хотэнгахаре в Симосе. Я не собирался посвятить всю жизнь крестьянскому труду, поэтому ушел из деревни.
   – Есть где остановиться в Эдо? Запрещено пускать в город людей, которым негде жить в столице.
   – Есть, – твердо ответил Мусаси, поняв, что допросу не будет конца, если говорить правду.
   – Где?
   – У Ягю Мунэнори, владетеля Тадзимы. Стражник от изумления открыл рот.
   Мусаси в душе похвалил себя за находчивость. Его не волновало возможное разоблачение. Он полагал, что в доме Ягю о нем слышали от Такуана. Если вдруг начнут дознание, то Ягю не станут отказываться от знакомства с ним. По случаю и сам Такуан может оказаться в Эдо. Он и представил бы Мусаси аристократическому дому. Конечно, прошло время вызова на поединок Сэкисюсая, но Мусаси по-прежнему мечтал сразиться с Мунэнори – наследником прославленного отца, хранителем стиля Ягю и военным наставником сегуна.
   Имя аристократа зачаровало стражей.
   – Ну ладно, – дружелюбно проговорил стражник. – Не стал бы тебя беспокоить, знай, что ты вхож к Ягю. Видишь ли, по дорогам бродят разные самураи. Приходится быть начеку с ронинами. Служба, сам понимаешь.
   После еще двух-трех незначительных вопросов, заданных скорее для порядка, стражник сопроводил Мусаси через ворота.
   – Господин, – обратился Иори к Мусаси, – почему они так придираются к ронинам?
   – Ловят лазутчиков.
   – Кто же из них явится сюда в обличий ронина? Неужели здесь настолько глупые чиновники? Их дурацкие вопросы задержали нас, опоздали на переправу.
   – Тихо, услышат. Ни о чем не беспокойся. Полюбуйся Фудзиямой, пока не придет следующая лодка. Отсюда гора хорошо видна.
   – Подумаешь, из нашего дома тоже видно.
   – Да, но здесь иной вид. 
   – Как это?
   – Фудзияма никогда не бывает одинаковой, она меняется каждый день, каждый час.
   – Мне она кажется неизменной
   – Ты просто не пригляделся. Она многолика в зависимости от времени года, погоды, места, откуда на нее смотришь. Каждый человек видит ее по-своему.
   Не проявив интереса к горе, Иори подобрал плоскую гальку и ловко пустил ее по поверхности воды. Позабавившись, Иори подошел к Мусаси.
   – Мы правда пойдем в дом Ягю?
   – Надо подумать.
   – Но вы же сказали страже?
   – Да, я собирался к нему, но дело это непростое. Он ведь даймё.
   – Он, похоже, очень важный господин, я тоже хочу стать таким.
   – Важным?
   – Да.
   – Слишком низкая цель.
   – Как это?
   – Посмотри на Фудзияму.
   – Не собираюсь походить на нее.
   – Ты должен, никому не подражая, стать безмолвным неподвижным гигантом. Такими бывают горы. Не суетись в тщетной надежде удивить людей. Они начнут уважать тебя, если ты того достоин. Подлинное уважение ничем не купишь.
   Слова Мусаси пролетели мимо ушей мальчика. Подошла лодка, и Иори побежал занимать место. 
   Река Сумида отличалась своенравием, была глубокой в одном месте, мелкой в другом, то узкой, то широкой. Во время прилива вода в ней мутнела, а в устье Сумида расширялась чуть ли не вдвое. На месте переправы река почти сливалась с морем.
   Над головой синело небо, вода была прозрачной, и Иори отчетливо видел стайки рыбешек в глубине. На дне среди камней он заметил ржавый шлем. Его совсем не интересовал разговор за его спиной.
   – И вы полагаете, что все обойдется при том, что творится?
   – Сомневаюсь.
   – Я тоже. Рано или поздно, но дело дойдет до драки. Не хотелось бы, конечно, новой смуты.
   Остальные пассажиры молча смотрели на воду, показывая полное безразличие к разговору. Все боялись правительственных соглядатаев. Откровенные смельчаки рисковали жизнью, высказывая собственное мнение.
   – Судя по тщательности проверок на заставах, мы, похоже, на пороге войны. Эти строгости введены недавно. Ходят слухи о лазутчиках из Осаки.
   – А ограбление домов даймё? Власти помалкивают, ведь грабят тех, кто по долгу службы обязан поддерживать порядок.
   – Вряд ли грабители пошли бы на такой риск. Это проделки лазутчиков. Ни один бандит не осмелится полезть в усадьбу даймё.
   Пассажиры представляли как бы весь Эдо в миниатюре: возчики леса с опилками на одежде, две дешевые девицы из веселого квартала, вероятно приехавшие из Киото, три здоровенных парня с бычьими шеями, артель землекопов, роющих колодцы, две проститутки, заигрывавшие с мужчинами, монах – насельник храма и странствующий монах, ронин, подобный Мусаси.
   Лодка причалила, пассажиры сошли на берег.
   – Эй ты, ронин! Ты кое-что потерял, – окликнул Мусаси коренастый парень, протягивая ему парчовый мешочек, настолько старый и потертый, что от золотой нити осталось лишь воспоминание.
   – Это не мое. Наверное, оставил кто-то из пассажиров.
   – Мой! – схватил мешочек Иори, быстро засунув его за пазуху.
   – Какой пострел! – возмутился парень. – Отдай! Сначала отвесь мне три поклона, а потом получишь мешочек. Не поклонишься, швырну тебя в реку.
   Мусаси заступился за мальчика, сказав, что тот слишком мал.
   – А ты кто такой? Брат? Хозяин? Как тебя зовут?
   – Миямото Мусаси.
   – Что? – уставился на Мусаси парень. – Будь внимательнее! – заметил он Иори.
   Парень пошел прочь, но Мусаси удержал его:
   – Извините, не уделите мне минуту?
   Вежливость Мусаси застигла парня врасплох. Он резко обернулся, невольно сжав рукоять меча.
   – В чем дело?
   – Как вас зовут?
   – Зачем это?
   – Вы же узнали мое имя. Вежливость требует, чтобы и вы назвались.
   – Я один из людей Хангавары, Дзюро.
   – А теперь пошел вон! – подтолкнул его Мусаси.
   – Я этого тебе не забуду! – убегая, крикнул парень.
   – Трус! Надо было еще ему поддать, – сказал Иори, довольный, что за него расквитались.
   По дороге в город Мусаси завел серьезный разговор.
   – Иори, пойми, жизнь здесь совершенно отличается от деревенской. Там нашими соседями были лисы и белки, а здесь множество самых разных людей. Следи за своим поведением.
   – Да, учитель.
   – Земля становится раем, если люди живут дружно. У каждого человека есть плохие и хорошие качества. Случаются времена, когда верх берет дурная сторона человеческой натуры, и земля из рая превращается в ад. Понимаешь?
   – Кажется, – ответил притихший Иори.
   – Люди придумали хорошие манеры и этикет, которые не допускают проявления плохих сторон. Этикет укрепляет порядок в обществе, который является высшей заботой правителей страны. – Мусаси помолчал. – Твое поведение на пристани... Конечно, случай пустяковый, но твои манеры разозлили того человека. Ты огорчил меня.
   – Да, господин.
   – Не знаю, где мы с тобой остановимся, но в любом месте ты должен соблюдать правила и держаться вежливо.
   Мальчик поклонился. Некоторое время они шли молча.
   – Господин, не возьмете ли вы мой мешочек? Вдруг я его потеряю. Взяв мешочек, Мусаси внимательно осмотрел его.
   – Отец оставил его тебе?
   – Да, господин. Я забрал его у настоятеля храма в начале года. Монах не взял ни песчинки. Возьмите себе немного.
   – Спасибо. Я сохраню твой мешочек.
   «Мальчик в отличие от меня практичен в жизни», – подумал Мусаси, сознавая свою беспомощность в денежных вопросах. Врожденная сметка ученика напомнила учителю о повседневных заботах людей. Мусаси тронуло доверие Иори. Мусаси хотелось сделать все возможное для развития способностей в мальчике. 
   – Где мы заночуем? – спросил Иори.
   Город мальчику понравился, он с любопытством оглядывался по сторонам.
   – Ой, сколько там лошадей! Верно, их продают. – Иори обрадовался коням, словно встретил старых друзей на чужбине.
   Они дошли до квартала Бакуротё, где торговали лошадьми и было бесчисленное множество лавок и харчевен, набитых продавцами и покупателями, погонщиками, возницами. Люди толпились кучками, азартно торгуясь на всех наречиях. Говор Эдо выделялся резкостью и гортанностью звуков. Сквозь мешанину людей и лошадей решительно пробирался самурай. Он, похоже, высматривал хорошего коня. 
   – Одни клячи. Не предлагать же такое хозяину! – произнес он с недовольным видом.
   Столкнувшись с Мусаси лицом к лицу, самурай отступил на шаг и, не веря своим глазам, воскликнул:
   – Миямото Мусаси?!
   Мусаси вгляделся в самурая и расплылся в дружеской улыбке, узнав Кимуру Сукэкуро. В замке Коягю они едва не скрестили мечи. Кимура искренне обрадовался неожиданной встрече.
   – Не ожидал увидеть тебя здесь! Давно в Эдо?
   – Только что пришел из Симосы, – ответил Мусаси. – Как здоровье вашего хозяина?
   – Спасибо, но сам понимаешь, в возрасте Сэкисюсая... Сейчас я на службе у его светлости Мунэнори. Обязательно зайди к нам, я с удовольствием представлю тебя хозяину. Тебя ждет еще кое-что. – Сукэкуро многозначительно улыбнулся. – Бесценная вещь, которая принадлежит одному тебе. Ты должен прийти поскорее.
   Мусаси не успел спросить, что это за ценность, как Сукэкуро, кивнув, быстро зашагал прочь. Слуга едва поспевал за ним.
   В дешевых постоялых дворах Бакуротё останавливались в основном провинциальные торговцы лошадьми. Мусаси, экономя деньги, решил заночевать здесь. В гостинице, которую он выбрал, была большая конюшня, и комнаты для постояльцев походили на пристройки к конюшне. После суровой жизни в Хотэнгахаре захудалый постоялый двор почудился ему роскошным.
   Вскоре мухи из конюшни одолели Мусаси. Хозяйка предложила сменить комнату.
   – На втором этаже мух меньше, – успокоила она гостя.
   В новой комнате не было спасения от солнца, и Мусаси разворчался на несносную жару. Всего несколько дней назад яркое солнце радовало бы его, поскольку оно требовалось рисовой рассаде и предвещало бы ясную погоду на следующий день. Когда мухи роились на потном теле работавшего в поле, он считал, что насекомые, как и он, занимаются своим делом – Мусаси воспринимал их таким же творением природы, как и себя. Переехав широкую реку и погрузившись в суету города, Мусаси находил жару изнуряющей, а мух невыносимыми.