Ёсикава Эйдзи. Десять меченосцев (Миямото Мусаси)

   Матахати поспешно удалился, оставив слушателей гадать, что в его истории правда, а что вранье.
   – Откуда этот фигляр взялся? – проворчал Дэнситиро, сожалея о потерянном времени.
   Как и предсказывал лекарь, первые дни оказались самыми тяжелыми. Наступил четвертый день. К ночи Сэйдзюро стало немного полегче. Он приоткрыл глаза, соображая, день сейчас или ночь. Светильник у изголовья едва теплился. Из смежной комнаты доносился храп приставленного к Сэйдзюро ученика.
   «Я все еще жив, – подумал Сэйдзюро. – Жив и покрыт позором». Дрожащей рукой он натянул на себя одеяло.
   «Как смотреть людям в лицо? – Сэйдзюро с трудом сдерживал слезы. – Все кончено! – простонал он. – Пропал и я, и род Ёсиока».
   Прокричал петух. Светильник затрещал и угас. В комнату проник бледный свет зари. Сэйдзюро почудилось, будто он снова на поле около Рэндайдзи. Глаза Мусаси! Он вздрогнул. Сэйдзюро осознавал, что в фехтовании ему далеко до этого человека. Почему он не бросил меч, не признал поражения и не попытался спасти остатки семейной репутации?
   «Я зазнался, – простонал Сэйдзюро. – Какие у меня заслуги, кроме той, что я сын Ёсиоки Кэмпо?»
   Сэйдзюро наконец понял, что дом Ёсиоки придет в упадок, если он останется его главой. Род Ёсиока не может процветать вечно, особенно в период бурных перемен.
   «Поединок с Мусаси лишь ускорил падение. Почему я не умер на поле боя? Зачем мне жизнь?»
   Сэйдзюро сдвинул брови. Безрукое плечо ломило от боли.
   Раздался сильный стук в ворота дома, и через несколько мгновений в смежную комнату явился привратник, чтобы разбудить дежурного самурая.
   – Дэнситиро? – воскликнул тот.
   – Только что явился.
   Оба, побежали к воротам. Еще один человек вошел в комнату Сэйдзюро.
   – Молодой учитель, хорошие новости! Господин Дэнситиро вернулся.
   Ставни подняли, в жаровню подложили угля, приготовили подушку-дзабутон. Из-за сёдзи раздался голос Дэнситиро:
   – Брат здесь?
   «Давно не слышал его», – подумал Сэйдзюро. Он сам вызвал Дэнситиро, но в нынешнем положении стеснялся показаться на глаза даже брату, вернее брату хотелось показываться меньше всего.
   Дэнситиро вошел. Сэйдзюро попытался улыбнуться.
   Дэнситиро заговорил бодро и напористо:
   – Видишь, никчемный братец мигом явился на помощь. Я бросил дела и поспешил сюда. Запаслись провизией в Осаке. Потом были в пути всю ночь. Я здесь, так что не беспокойся. Что бы ни случилось, никто и пальцем не посмеет тронуть школу. Это еще что? – уставился Дэнситиро на слугу, принесшего поднос с чаем. – Я не пью чай. Неси сакэ!
   Дэнситиро выглянул в соседнюю комнату и приказал поплотнее задвинуть сёдзи.
   – Вы что, обезумели? Не видите, мой брат замерз? – заорал он во всю глотку.
   Сев на дзабутон перед жаровней, Дэнситиро некоторое время молча смотрел на раненого.
   – Какую позицию ты принял перед боем? Почему проиграл? Миямото Мусаси приобрел некоторую известность, но он все равно остается новичком. Как ты допустил, чтобы этот бродяга застал тебя врасплох?
   В дверях появился ученик.
   – Что еще?
   – Сакэ готово.
   – Неси сюда!
   – Я поставил в соседней комнате. Вы ведь сначала примете ванну?
   – И не подумаю. Тащи сакэ сюда!
   – В комнату молодого учителя?
   – Почему бы нет? Я не видел его несколько месяцев и хочу с ним поговорить. Пусть мы не очень дружили, но в трудную минуту никто не заменит родного брата. Вот я и выпью за его здоровье около его постели.
   Дэнситиро налил чашечку, за ней другую, третью...
   – Ах, как славно! – воскликнул он. – Был бы ты здоров, я тебя бы угостил.
   Сэйдзюро, потеряв терпение, сказал:
   – Можешь не пить здесь?
   – Почему?
   – Потому что мне начинают в голову приходить тяжелые мысли.
   – Какие еще мысли?
   – Я думаю о отце. Его угнетало то, что мы прожигаем жизнь. Много ли хорошего мы успели сделать в жизни?
   – Что это с тобой, братец?
   – Ты пока этого не понимаешь, но я, лежа здесь, многое передумал и пожалел о попусту растраченной жизни.
   Дэнситиро рассмеялся.
   – Говори только про себя. Ты всегда был впечатлительным и чувствительным парнем, именно поэтому из тебя не получился настоящий мастер меча. Если хочешь знать правду, ты совершил ошибку, согласившись на поединок с Мусаси. Дело даже не в Мусаси, просто ты не годишься для сражений. Извлеки урок из поражения и забудь о фехтовании. Я давно говорил, что ты должен отказаться от школы. Конечно, можешь оставаться главой дома Ёсиоки, и я буду сражаться вместо тебя, если кто-то настоит на поединке с тобой. Передай додзё мне! Я докажу, что способен прославить школу. Она станет более знаменитой, чем при отце. Не думай, что я хочу отобрать у тебя школу. Дай мне возможность, и я покажу, на что способен.
   Дэнситиро выплеснул остатки сакэ в чашечку.
   – Дэнситиро! – крикнул Сэйдзюро, пытаясь приподняться с постели. Он настолько ослаб, что не мог откинуть одеяло. Опустившись на изголовье, он протянул руку к брату.
   – Осторожней, расплещешь сакэ! – заворчал Дэнситиро, перехватывая чашечку другой рукой.
   – Дэнситиро, я с радостью передам тебе руководство школой, но ты должен стать и главой дома.
   – Хорошо, будь по-твоему.
   – Не считай, что это легкая ноша. Прежде подумай. Я скорее закрою школу, чем допущу, чтобы ты повторил мои ошибки. Мы уже запятнали память отца.
   – Не опережай события. Я совсем не такой, как ты.
   – Обещай, что изменишь свое поведение.
   – Да ладно! Я буду пить когда захочу. Если ты об этом.
   – Пей под настроение, но только знай меру. Я совершил свою ошибку не из-за пристрастия к сакэ.
   – Твои беды из-за женщин. Ты всегда питал к ним слабость. Когда поправишься, ты должен жениться и остепениться.
   – Нет, не время думать о женитьбе, хотя я и оставлю фехтование. Есть женщина, о которой я обязан позаботиться. Мне ничего не надо, лишь бы она была счастлива. А я проживу и в лесной хижине.
   – Кто такая?
   – Не важно, тебе дела до нее нет. Как самурай, я должен выдержать все испытания до конца. И обязан искупить свой позор. Я могу поступиться гордостью. Забирай школу!
   – Я наведу порядок, вот мое слово. Клянусь, что сниму пятно с твоего имени. Где сейчас Мусаси?
   – Мусаси? – чуть не задохнулся Сэйдзюро. – Не смей даже думать о поединке с ним! Я только что просил тебя не повторять моих ошибок.
   – О чем же мне тогда думать? Зачем ты позвал меня? Мы должны найти Мусаси, пока он не скрылся. Какой смысл был в спешном приезде?
   – Сам не понимаешь, что говоришь, – покачал головой Сэйдзюро. – Я запрещаю тебе сражаться с Мусаси.
   Дэнситиро обиделся. Он с детства ненавидел приказания старшего брата.
   – А почему бы не сразиться?
   На бледных щеках Сэйдзюро проступили красные пятна.
   – Ты не выиграешь, – резко ответил он.
   – Кто это не выиграет? – набычился Дэнситиро.
   – Ты не победишь. Тебе не побить Мусаси.
   – Почему?
   – Ты не чета ему.
   – Ерунда!
   Дэнситиро притворился, будто слова брата насмешили его. Плечи Дэнситиро тряслись от смеха. Он высвободил руку, которую сжимал Сэйдзюро, и вылил в чашечку последние капли сакэ.
   – Эй, кто там? – позвал он. – Сакэ кончилось!
   Когда ученик принес сакэ, Дэнситиро в комнате уже не было. Сэйдзюро лежал под одеялом, уткнувшись в подушку. Ученик поправил постель.
   – Позови его, – сказал Сэйдзюро. – Хочу еще кое-что сказать брату.
   Сэйдзюро говорил ясно и четко. Обрадованный переменой в состоянии больного, ученик побежал на поиски Дэнситиро. Он нашел его в додзё, сидящего в окружении Уэды Рёхэя, Миикэ Дзюродзаэмона, Нампо Ёитибэя, Отагуро Хёскэ и еще нескольких старших учеников.
   – Вы видели старшего брата? – обратился один из учеников к Дэнситиро.
   – Только от него вышел.
   – Он, верно, обрадовался, увидев вас.
   – Не очень. Я торопился к нему, но стоило заговорить, как он сделался капризным и сварливым. Пришлось выложить начистоту все, что я о нем думаю. Рассорились по обыкновению.
   – Ты спорил с ним? Напрасно. Он едва начал поправляться, – с упреком проговорил Рёхэй.
   – Выслушай до конца!
   Дэнситиро и старшие ученики держались как старые друзья. Дэнситиро, обняв Рёхэя за плечи, потряс его.
   – Послушайте, что заявил мой брат. Сказал, что я не смогу победить Мусаси, поэтому должен выбросить из головы затею свести счеты с этим ронином. Если Мусаси побьет меня, то дому Ёсиоки придет конец. Он сказал, что ответственность за Понесенный позор возьмет на себя и отойдет от дел. Брат хочет, чтобы я занял его место и упорным трудом поправил дела в школе.
   – Вот как!
   – Ты что хотел этим сказать? Рёхэй промолчал.
   – Молодой учитель хочет вас видеть, – позвал Дэнситиро ученик, вошедший в додзё.
   – Где сакэ? – недовольно поморщился Дэнситиро.
   – Оставил его в комнате господина Сэйдзюро.
   – Принеси сюда!
   – Брат вас ждет.
   – Он мучается от приступов страха. Делай, что тебе говорят. Молодые самураи пить не хотели.
   – Не время для выпивки, – упорствовали они.
   – Что-то с вами случилось? Вы тоже испугались Мусаси? – вспылил Дэнситиро.
   Лица учеников выражали боль, потрясение, горечь поражения. До конца дней своих они не забудут роковую минуту, когда один удар деревянного меча искалечил их учителя и разрушил авторитет школы. Они пока не могли договориться о том, что им предпринять. Споры продолжались третий день. Одни настаивали на повторном вызове Мусаси, другие предпочитали не усугублять и без того тяжелое положение школы.
   Несколько бывалых учеников одобрительно восприняли боевой задор Дэнситиро, однако остальные, включая Рёхэя, разделяли мнение своего искалеченного учителя. Одно дело, когда Сэйдзюро настаивает на сдержанности, другое – когда ученики пытаются отстоять его точку зрения перед такой горячей головой, как Дэнситиро.
   Заметив их нерешительность, Дэнситиро заявил:
   – Мой брат не имеет права на трусость, пусть он и калека. Он ведь не девица! Никогда не соглашусь с ним!
   Принесли сакэ. Дэнситиро наполнил чашечки. Теперь он всему голова и с самого начала хотел поставить дело на лад. В школе Ёсиоки будет место только настоящим мужчинам.
   – А теперь выслушайте мой план, – обратился он к ученикам. – Я сражусь с Мусаси и побью его, что бы ни говорил брат. Сэйдзюро хочет спустить этому типу его наглость. Немудрено, что Сэйдзюро потерпел поражение. Не воображайте, что я такой же мягкосердечный, как брат.
   – Никто не сомневается в твоих талантах, они нам прекрасно известны, однако... – нерешительно промолвил Нампо Ёитибэй.
   – Что «однако»? Договаривай, коли начал.
   – Твой брат, кажется, не считает Мусаси достойным внимания фехтовальщиком. Он прав. Подумай о риске...
   – О риске? – взревел Дэнситиро.
   – Нет! Ты неправильно понял. Беру свои слова обратно... – поспешно оправдывался Ёитибэй.
   Сказанное не вернешь. Дэнситиро, вскочив, схватил Ёитибэя за ворот и швырнул о стену.
   – Вон отсюда! Трус!
   – Я оговорился, я не имел в виду...
   – Заткнись! Вон! Размазня не имеет права пить в моей компании. Ёитибэй побледнел. Встав на колени, он обратился к однокашникам:
   – Спасибо вам за годы, прожитые среди вас.
   Он подошел к синтоистскому алтарю в дальнем конце додзё, поклонился и вышел. Дэнситиро не взглянул ему вслед.
   – А теперь выпьем! – скомандовал он. – Потом вы отправитесь на поиски Мусаси. Едва ли он покинул Киото. Думаю, болтается по городу, бахвалясь победой. Вот еще одно дело. Хочу оживить додзё. Хочу, чтобы вы тренировались не щадя себя. Я немного отдохну и сам приступлю к тренировкам. Запомните, я не добренький, как мой брат. Даже из самых младших я буду выжимать все.
   Прошла неделя. Один из младших учеников принес весть, что Мусаси найден. Все эти дни Дэнситиро, верный своему слову, практиковался с утра до вечера. Его неистощимая энергия изумляла учеников. Когда новость достигла школы, они смотрели, как Дэнситиро играючи расправляется с Отагуро, самым опытным учеником.
   – Перерыв! – объявил Дэнситиро, убирая меч. – Значит, нашел его?
   – Да, – ответил ученик, опускаясь на колени перед Дэнситиро.
   – Где?
   – В переулке Хонъами к востоку от Дзиссоина. Мусаси живет у Хонъами Коэцу, насколько я понял.
   – Странно! Откуда эта деревенщина может знать людей, подобных Коэцу?
   – Не знаю. Но живет он там.
   – Хорошо. Там его и возьмем, – объявил Дэнситиро. Отагуро и Уэда тщетно пытались отговорить его.
   – Если мы нападем врасплох, то все сведется к уличной драке. Молва нас осудит, даже если мы победим.
   – Ерунда! Этикет оставим для додзё. В настоящих сражениях победитель тот, кто побеждает.
   – Правильно, но Мусаси побил твоего брата по правилам. Истинному фехтовальщику пристало направить противнику письмо с указанием места и времени поединка и там побить противника честно и открыто.
   – Может, вы и правы. Так и поступим, но не вздумайте под влиянием брата отговаривать меня. Я буду сражаться с Мусаси, хочет того Сэйдзюро или нет.
   – Мы избавились ото всех несогласных с тобой и выгнали всех неблагодарных.
   – И стали поэтому сильнее. Нам не нужны жулики вроде Гиона Тодзи или слюнтяи, подобные Нампо Ёитибэю.
   – Брату сказать, что мы посылаем вызов Мусаси?
   – Ни в коем случае! Я сам.
   Дэнситиро ушел к Сэйдзюро. Остальные молились, чтобы не произошло новой ссоры, поскольку братья не изменили отношения к повторному поединку. Ученики принялись обсуждать место и время будущего боя.
   Неожиданно тишину нарушил голос Дэнситиро:
   – Уэда! Миикэ! Отагуро! Ко мне, быстрее!
   Потерянный, Дэнситиро стоял посреди комнаты. На глаза навернулись слезы. Никто прежде не видел Дэнситиро в таком состоянии.
   – Вот, смотрите! – сказал он, протягивая ученикам длинный свиток. – Полюбуйтесь, что наделал этот глупец. Он упорно настаивает на своем мнении, но дело не в этом. Он ушел из дома навсегда. Не удосужился сообщить, куда направляется.

МАТЕРИНСКАЯ ЛЮБОВЬ

   – Кто там? – спросила Оцу, отложив шитье. Она отодвинула сёдзи со стороны веранды, но никого не увидела. Оцу печально вздохнула – она думала, что пришел Дзётаро. Она скучала без мальчика, а сейчас он был ей нужен как никогда.
   Еще один день полного одиночества. Оцу не могла сосредоточиться на рукоделии.
   Здесь, у подножия холма Саннэн, на котором стоял храм Киёмидзу, улочки были узкими и грязными, зато за домами и лавками виднелись бамбуковые рощицы и небольшие поля, цветущие камелии и груши. Осуги любила эту гостиницу. Она останавливалась в ней всегда, приезжая в Киото, и хозяин непременно предоставлял ей отдельный маленький домик. За домиком начинался сад, а перед ним был огородик, за которым располагалась гостиничная кухня, где постоянно кипела работа.
   – Оцу! – донесся голос из кухни. – Время обедать. Принести обед?
   – Пора уже? – переспросила Оцу. – Я поем вместе с пожилой женщиной, когда та вернется.
   – Она говорила, что задержится допоздна.
   – Есть не хочется.
   – Не представляю, как можно жить без еды!
   Во двор гостиницы ветром заносило дым от печей, в которых на сосновых поленьях гончары обжигали свои изделия. Когда разжигали все печи, дым становился удушливым, но потом весеннее небо казалось необычайно чистым и голубым.
   С улицы доносились голоса паломников, идущих в храм, ржание лошадей, стук копыт. Новость о победе Мусаси над Сэйдзюро Оцу услышала от случайных встречных здесь же. Образ Мусаси возник перед ее взором. «Дзётаро наверняка был в тот день около Рэндайдзи, – подумала Оцу, – поскорее бы он пришел и обо всем рассказал!»
   Оцу не верила, что мальчик не может найти ее. Прошло уже двадцать дней. Дзётаро знал, что она живет у подножия холма Саннэн. Конечно, Дзётаро мог заболеть, но Оцу сомневалась в этом, потому что мальчишка отличался крепким здоровьем. «Носится где-нибудь, бесшабашный, воздушных змеев запускает». Оцу невольно почувствовала легкую зависть к свободе Дзётаро.
   А вдруг Дзётаро ждал ее? Она ведь обещала, что скоро вернется в дом Карасумару. Осуги запретила Оцу выходить из гостиницы без ее разрешения. Старуха наверняка поручила хозяину и слугам следить за девушкой. Стоило ей посмотреть в сторону улицы, как кто-нибудь обязательно интересовался: «Собираешься куда-то пойти, Оцу?» Вопрос звучал ненавязчиво, но Оцу догадывалась о причине любопытства. Письмо она могла передать только через постояльцев гостиницы. Их, однако, предупредили о необходимости придерживать все послания Оцу.
   Осуги пользовалась известностью в квартале, и люди охотно выполняли ее поручения. Некоторые из местных лавочников, носильщиков паланкинов и извозчиков видели, как в прошлом году она вызвала на бой Мусаси в Киёмидзу, и ее отвага поразила их.
   Оцу сшивала выстиранный дорожный костюм Осуги. Неожиданно за сёдзи мелькнула тень и незнакомый голос произнес: «Туда ли я попала?» Это была молодая женщина, которая с улицы зашла во двор гостиницы и теперь стояла под сливовым деревом между двумя маленькими грядками лука. Она выглядела взволнованной и немного испуганной, ей явно не хотелось уходить отсюда.
   – Это гостиница? У ворот висит фонарь с названием гостиницы, – обратилась она к Оцу.
   Оцу не поверила своим глазам. У нее заныло сердце при виде незнакомки.
   – А где же сама гостиница? – неуверенно спросила Акэми, полагая, что ошиблась. Взглянув на цветущую сливу, она воскликнула: – Какая прелесть!
   Оцу молча наблюдала за девушкой. Из гостиницы прибежал слуга, которого позвала одна из кухарок.
   – Вы ищете вход в гостиницу?
   – Да.
   – Пожалуйста, он на углу, справа от ворот.
   – Гостиница выходит прямо на улицу?
   – Да, но у нас очень тихо.
   – Мне нужна такая комната, чтобы никто не видел, как я прихожу и ухожу. Я подумала, что гостиница стоит в глубине улицы. А этот домик – тоже ваш?
   – Да.
   – Приятное, спокойное место.
   – У нас хорошие комнаты и в главном доме.
   – В домике, как я заметила, живет какая-то женщина. Нельзя ли поселиться вместе с ней?
   – Видите ли, с ней еще одна гостья, старая и, простите, очень нервная.
   – Мне это не помешает.
   – Хорошо, я спрошу у пожилой госпожи, когда она придет. Ее сейчас нет.
   – Могу я до той поры где-нибудь передохнуть?
   – Да, пожалуйста!
   Слуга повел Акэми по переходу в главный дом. Оцу пожалела, что не воспользовалась возможностью задать девушке несколько вопросов. Природная робость часто подводила Оцу, и ей хотелось быть пообщительнее.
   Когда ревнивые мысли начинали завладевать Оцу, она уговаривала себя тем, что Мусаси не из тех мужчин, которые легко меняют свои привязанности. В то злосчастное утро Оцу был нанесен жестокий удар. «Ей легче проводить время с Мусаси... Она, верно, поумнее меня и хорошо знает, чем привлечь сердце мужчины...» – думала Оцу.
   До того дня мысль о возможной сопернице никогда не приходила в голову Оцу. Сейчас она во всем винила себя. «Я некрасива... Не слишком сообразительна... У меня нет ни родителей, ни родственников, которые поддержали бы меня и помогли бы устроить жизнь». Приглядываясь к другим женщинам, Оцу с грустью думала, что мечты ее напрасны и глупо надеяться на чувство со стороны Мусаси. Она сознавала, что никогда больше не переживет страстного порыва, который увлек ее на старую криптомерию, чтобы отвязать Мусаси в ту грозовую ночь.
   «Вот если бы Дзётаро мне помог! – тоскливо думала Оцу. Ей даже показалось, что она постарела. – В Сипподзи я была такой же непосредственной, как Дзётаро сейчас, поэтому и освободила Мусаси».
   Оцу тихо заплакала. Слезы падали на шитье.
   – Ты здесь, Оцу? – раздался властный голос Осуги. – Что сидишь в потемках?
   Оцу не заметила, как сгустились сумерки.
   – Извините! Мигом зажгу светильник! – поспешила извиниться Оцу и побежала в заднюю комнату.
   Вернувшись, она опустилась на колени, чтобы поставить светильник. Осуги холодно смотрела ей в спину. Комната осветилась, и Оцу поклонилась старухе.
   – Вы, верно, очень устали. Что делали сегодня? – вежливо осведомилась Оцу.
   – Сама знаешь, чем я занята.
   – Ноги растереть?
   – Ноги не болят, но четыре дня кряду затекают плечи. От погоды, наверное. Сделай милость, разомни их.
   Осуги успокаивала себя, что ей недолго осталось терпеть эту девку. Надо найти Матахати, и он исполнит святую обязанность, исправив зло. Оцу, стоя на коленях, принялась массировать плечи старухи.
   – Плечи очень затекли. Вам, верно, трудно дышать.
   – Порой закладывает грудь. Я стара, и меня в любую минуту может хватить удар.
   – Не надо так говорить! Вы здоровее и бодрее многих молодых людей.
   – Может быть. Но возьми, к примеру, дядюшку Гона. Какой был здоровяк и весельчак, а его не стало в одну минуту. Никто не знает, что случится завтра. Только мысль о Мусаси дает мне силы.
   – Вы относитесь к нему с предубеждением. Мусаси – хороший человек.
   – Ну да! – усмехнулась Осуги. – Ты ведь его любишь и ради него бросила моего сына. Не буду ругать Мусаси при тебе.
   – Я не о том говорю.
   – Как это? Ты любишь Мусаси больше, чем Матахати. Почему открыто не признаться?
   Оцу молчала. Старуха продолжала:
   – Вот найдем Матахати, я с ним поговорю, и мы устроим все по-твоему. Я уверена, правда, что ты снова удерешь к Мусаси, и вы на пару до конца дней будете чернить нас.
   – Почему вы так решили? Вы плохо знаете меня. Я с неизменной благодарностью буду помнить все сделанное вами для меня в прежние годы.
   – Ловки же современные девицы! Как ты складно все обставляешь. Я – честная женщина и не могу скрывать чувства за красивыми словами. Ты знаешь, что станешь моим врагом, выйдя замуж за Мусаси. Ха-ха-ха! Тебе не надоело разминать старушечьи плечи?
   Оцу не отвечала.
   – Плачешь, что ли?
   – Нет.
   – А что мне капает за ворот?
   – Простите, не могла сдержать слез.
   – Прекрати реветь! Такое ощущение, будто насекомые ползают по спине. Перестань хныкать по Мусаси, лучше дави посильнее на плечи!
   В саду засветился фонарь. Оцу подумала, что служанка несет их ужин, но подошедший оказался монахом.
   – Прошу прощения, – произнес он, поднимаясь на веранду. – Здесь живет вдова Хонъидэн? Это вы, вероятно?
   На фонаре в руке монаха было написано: «Храм Киёмидзу на горе Отова».
   – Позвольте представиться, – начал монах. – Я служу в храме Сиандо, он находится повыше на холме.
   Опустив фонарь на пол, монах достал из-за пазухи письмо.
   – Имя человека мне неизвестно, но он – молодой ронин. Сегодня вечером незадолго до захода солнца он пришел в храм и стал расспрашивать о пожилой женщине из Мимасаки, которая должна прийти сюда на богомолье. Я ответил, что женщина, похожая на описанную им, бывает в храме, но сегодня она не приходила. Он попросил у меня кисть и написал письмо. Ронин оставил его мне, чтобы я передал письмо женщине в очередной ее приход в храм. Я слышал, что вы остановились в этой гостинице, решил занести вам письмо, поскольку шел мимо на улицу Годзё.
   – Премного вам благодарна! – сердечно поблагодарила Осуги. Она предложила монаху присесть и выпить чаю, но он распрощался, сказав, что торопится по делам.
   «Что за письмо?» – подумала Осуги, разворачивая свиток. Прочитав первые строки, она побледнела.
   – Оцу! – позвала старуха.
   Оцу отозвалась из задней комнаты.
   – Не надо готовить чай. Он ушел.
   – Уже? Может, вы попьете?
   – Хватает же ума предлагать мне чай, приготовленный для кого-то еще? Я не водосточная труба. Оставь чай и одевайся!
   – Мы куда-нибудь идем?
   – Да. Сегодня все твои беды утрясутся.
   – Письмо от Матахати?
   – Не твое дело.
   – Хорошо. Я попрошу поскорее принести ужин.
   – Ты разве не ела?
   – Нет, ждала вас.
   – Все у тебя невпопад! Я вот поела по пути в гостиницу. Быстро поешь риса с маринованными овощами.
   Оцу направилась в кухню, но старуха остановила ее.
   – Ночью на горе Отова будет холодно. Одежду мою сшила?
   – Осталось несколько стежков в кимоно.
   – Я не спрашиваю о кимоно! Я тебе толкую о нижней одежде. Я ведь оставила ее, чтобы ты вовремя ее приготовила. Носки выстирала? Шнурки на сандалиях ослабли, скажи, чтобы принесли новые.
   Приказания сыпались градом, так что Оцу не могла не то что выполнить их, но даже ответить Осуги, но девушка не смела перечить. Она цепенела от страха перед старой ведьмой.
   О еде и заикаться нельзя было. Вскоре Осуги заявила, что она готова в путь. Поставив на веранде новые сандалии для старухи, Оцу сказала:
   – Идите, я вас догоню.
   – Фонарь принесла?
   – Нет.
   – Бестолочь! Считаешь, я должна спотыкаться на горе во тьме? Возьми в гостинице.
   – Простите, я не догадалась.
   Оцу не знала, куда они собираются на ночь глядя, но боялась спрашивать. Она шла с фонарем впереди старухи вверх по холму Саннэн. Оцу повеселела, несмотря на придирки Осуги. Конечно, письмо от Матахати, значит, недоразумение, мучившее ее много лет, наконец разрешится. «Как только мы поговорим, сразу вернусь в дом Карасумару. Надо увидеть Дзётаро», – подумала Оцу.
   Подниматься в гору было трудно. На каждом шагу подстерегали камни и ямы. В ночной тишине водопад шумел сильнее, чем днем.
   Наконец Осуги остановилась.
   – Думаю, это и есть место, посвященное божеству горы. Вот и надпись: «Вишневое дерево божества гор».