Ёсикава Эйдзи. Десять меченосцев (Миямото Мусаси)

   – Куда это ты? – раздался из тьмы голос Мусаси.
   – Наконец-то! – с облегчением воскликнул Дзётаро. – Решил проверить, что случилось.
   – Напрасно. Могли бы разминуться.
   – Людей Ёсиоки много было?
   – Вполне.
   – И они не схватили тебя? Все обошлось тихо? – с любопытством расспрашивал Дзётаро.
   – Ничего не случилось.
   – Ты куда? Дом Карасумару в этой стороне. Ты ведь навестишь Оцу?
   – Да, я бы очень хотел ее увидеть.
   – Она онемеет от изумления, увидев тебя среди ночи.
   Последовало неловкое молчание. Затем Мусаси спросил:
   – Дзётаро, помнишь ту гостиницу, где мы встретились в первый раз? Как называется то место?
   – Усадьба Карасумару куда приятнее старого постоялого двора.
   – Несомненно.
   – Ворота уже заперты, но мы подступим с черного хода, там, где ночуют слуги. Они нас впустят. Когда узнают, что я тебя привел, князь сам выйдет к тебе. Да, я забыл спросить про этого чудаковатого монаха, Такуана. Он вывел меня из терпения. Твердил, что лучше всего оставить тебя в покое. Даже не хотел сказать мне, где тебя найти, хотя прекрасно знал.
   Мусаси не отвечал. Дзётаро продолжал болтать.
   – Ну вот и пришли, – произнес Дзётаро, указывая на ворота. Мусаси молча остановился.
   – Видишь свет в угловой комнате? Это северное крыло дома, там живет Оцу. Она, верно, заждалась меня.
   Дзётаро сделал шаг к воротам, но Мусаси удержал его. Крепко взяв мальчика за руку, он сказал:
   – Подожди. Я не собираюсь заходить в дом. Слушай, что ты должен передать Оцу от моего имени.
   – Как?! Зачем тогда ты пришел?
   – Убедиться, что ты благополучно добрался до дома.
   – Ты должен зайти! Не смей уходить, не повидав Оцу! – Дзётаро отчаянно тащил Мусаси за рукав.
   – Тише! Послушай меня.
   – Не хочу ничего слушать! Ты обещал, что придешь со мной сюда.
   – Разве не пришел?
   – Я звал тебя не для того, чтобы разглядывать ворота. Я хотел, чтобы ты увидел Оцу.
   – Успокойся. Похоже, меня скоро могут убить.
   – При чем тут это? Кто учил меня, что самурай должен быть готов к смерти в любой миг? Ты ведь!
   – Правильно. Ты хороший ученик. Спасибо, что ты запомнил этот урок. На этот раз против меня замышляется что-то серьезное. Вероятность выжить невелика. По этой причине я не хочу сейчас видеть Оцу.
   – Бессмыслица какая-то!
   – Если я начну объяснять, ты не поймешь, потому что слишком мал.
   – Ты не победишь? Правда считаешь, что скоро умрешь?
   – Да. Только не вздумай сказать Оцу, особенно сейчас, когда она хворает. Я желаю, чтобы она поправилась и нашла путь к счастью. Передай ей эти слова. Ни звука о моей возможной смерти!
   – Слово в слово передам, но только все. Я не могу лгать Оцу. Умоляю, пойдем со мной.
   – Ты не понимаешь меня! – упрекнул мальчика Мусаси, слегка отталкивая его.
   Дзётаро уже не сдерживал слез.
   – Мне ее так жалко! Если Оцу узнает, что ты не захотел ее увидеть, она совсем разболеется.
   – Именно поэтому ты должен передать ей мои слова. Скажи ей, что нам не следует встречаться, пока я постигаю боевое искусство. Я избрал путь самодисциплины. Мой долг – подавлять свои чувства, вести строгий образ жизни, закалять себя трудностями. Иначе я потеряю свет, к которому стремлюсь всей душой. Подумай, Дзётаро! Тебе тоже предстоит эта стезя, если ты намерен стать истинным воином.
   Дзётаро тихо плакал. Мусаси обнял его и прижал к груди.
   – Никто не знает, где обрывается Путь Воина. Когда меня не будет, найди себе хорошего учителя. Я не хочу сейчас встречаться с Оцу, потому что знаю: без меня ей в конце концов будет лучше. Обретя новое счастье, она поймет меня. В ее комнате не гаснет свет. Ей очень одиноко. Успокой ее и сам ложись спать.
   Дзётаро начинал смутно понимать своего учителя, но все еще стоял к нему спиной. Продолжать разговор было бесполезно. Дзётаро спросил, хватаясь за последнюю соломинку:
   – А ты вернешься к Оцу, когда постигнешь боевые искусства? Когда убедишься, что стал настоящим воином?
   – Да, если такой день настанет.
   – А когда?
   – Трудно сказать.
   – Через два года?
   Мусаси молчал.
   – Через три?
   – Путь совершенствования бесконечен.
   – Ты не увидишь Оцу до конца жизни?
   – Если природа наделила меня нужными качествами, то я когда-нибудь достигну цели. Или останусь таким же глупцом, как сейчас. Жизнь моя в серьезной опасности. Разве мужчина в таком положении может давать обещания молодой женщине?
   Для Мусаси эта речь была непривычно длинной. Удивленный, Дзётаро взглянул на него, затем торжествующе сказал:
   – А ты ничего не обещай. Зайди, и все!
   – Это не так просто, как кажется. Мы с нею молоды. Стыдно признаться, но я боюсь ее слез. Они могут победить меня.
   Мусаси не был уже тем самоуверенным юношей, который легко отверг Оцу на мосту Ханада. Самолюбие, бездумность уступили место терпимости и снисходительности. Ёсино пыталась разбудить его страсть, но он не поддался ее чарам. С Оцу могло быть иначе. Мусаси понимал, как много он значит для нее.
   – Ты понял меня? – шепнул Мусаси на ухо мальчику.
   Дзётаро потер глаза. Отняв ладони от лица, увидел лишь густой, ночной туман.
   – Учитель! – раздался во мраке его крик.
   Дзётаро добежал до конца стены, зная, что Мусаси не вернется. Уткнувшись в стену, мальчик разрыдался. Он потерпел еще одно поражение. На этот раз взрослые одолели его своими доводами. Горло Дзётаро свело судорогой, тело трясло от рыданий.
   Вытерев слезы, он тихо побрел домой. У ворот стояла женщина, которую мальчик принял за служанку. Дзётаро подумал, что ее послали по какому-то делу в столь поздний час. Ему стало стыдно, что служанка могла слышать его плач. Женщина, сняв с головы покрывало, пошла ему навстречу.
   – Дзётаро, это ты?
   – Оцу? Ты почему здесь? Ты ведь очень слабая.
   – Беспокоилась о тебе. Почему ушел, не предупредив? Где ты пропадал? Зажгли фонари, заперли ворота, а тебя все нет. Я извелась от волнений.
   – С ума сошла! У тебя горячка! Отправляйся немедленно в постель.
   – Почему ты плакал?
   – Потом все скажу.
   – Нет, говори сейчас. Ты чем-то расстроен? Ты провожал Такуана?
   – Да.
   – Узнал, где Мусаси?
   – Такуан – плохой человек. Я его ненавижу.
   – Он ничего не сказал?
   – Нет.
   – Что-то ты от меня скрываешь!
   – Вы оба невыносимы! – завопил Дзётаро. – И ты, и этот глупец, мой учитель! Не вымолвлю ни слова, пока ты не ляжешь в постель с мокрым полотенцем на лбу. Если сейчас же не пойдешь в дом, отволоку тебя силой!
   Дзётаро схватил Оцу за руку и, неистово колотя по воротам, яростно завопил:
   – Открывайте! Больная ждет! Она окоченеет, если будете долго копаться!

ТОСТ В ЧЕСТЬ ЗАВТРАШНЕГО ДНЯ

   Матахати остановился посреди дороги и вытер пот со лба. Весь путь от улицы Годзё до горы Саннэн он проделал бегом. Лицо его было красным, больше от выпитого сакэ, чем от усталости. Матахати, нырнув в старые ворота, прошел через огород к маленькому домику.
   – Мамаша! – позвал он.
   Никто не отвечал. Матахати огляделся.
   – Спит, что ли? – пробормотал он.
   Вымыв у колодца руки и ноги, Матахати вошел в дом. Дремавшая Осуги перестала храпеть и приоткрыла глаза.
   – Что кричишь как полоумный? – недовольно пробурчала она.
   – Наконец-то проснулась.
   – Что за тон?
   – Сама спишь, но стоит мне присесть на минутку, ты тут же попрекаешь меня ленью и посылаешь на поиски Мусаси.
   – Уж извини мой возраст! – саркастически произнесла Осуги. – Я должна спать для поддержания сил, но с головой у меня все в порядке. Ни минуты покоя с тех пор, как убежала Оцу. И рука все еще болит из-за этого Такуана.
   – Почему ты всегда жалуешься, когда видишь меня в хорошем настроении?
   – Не так часто ты слышишь мои сетования. Узнал что-нибудь про Оцу и Мусаси?
   – Новость, которую я принес, не знают только старухи, которые днем спят.
   – Какую еще новость?
   Осуги привстала и ползком придвинулась к сыну.
   – Мусаси предстоит третье сражение со школой Ёсиоки.
   – Где? Говори же!
   – В Янаги-мати столб с подробным объявлением. Бой состоится завтра утром в местечке Итидзёдзи.
   – Янаги-мати! Это же веселый квартал! – недоверчиво посмотрела на сына Осуги. – Значит, ты там болтался?
   – Нигде я не болтался! – строптиво возразил Матахати. – Ты постоянно меня в чем-то дурном подозреваешь. Там всегда можно узнать последние новости и слухи.
   – Не обижайся, я пошутила. Рада, что ты одумался и отрекся от прежней беспутной жизни. Завтра утром? Я не ослышалась?
   – Да, в пять.
   Осуги помолчала, размышляя о чем-то.
   – Ты как-то говорил, что у тебя есть знакомые в школе Ёсиоки.
   – Да, кое-кого знаю, но познакомился я с ними при неблагоприятных обстоятельствах.
   – Не имеет значения. Собирайся, отведешь меня в школу Ёсиоки. Матахати не переставал удивляться неугомонности матери. С каменным выражением лица он холодно спросил:
   – К чему суета? Пожар, что ли? Зачем тебе туда!
   – Предложить свои услуги, разумеется.
   – Что-о?
   – Завтра они собираются убивать Мусаси. Хочу попросить, чтобы и нас допустили к бою. Толку от нас немного, но два удара нанесем.
   – Ну, насмешила! – расхохотался Матахати.
   – Что смешного в моих словах?
   – Наивность твоя хуже глупости.
   – Как ты смеешь говорить такое матери?
   – Не будем спорить. Сама подумай. Люди Ёсиоки жаждут крови, это их последняя возможность. Ради нее они отбросят все правила игры. Они спасут дом Ёсиоки, убив Мусаси любой ценой. Ни для кого не секрет, что они толпой навалятся на него.
   – Ах, так! – ликующе прошептала Осуги. – Тогда Мусаси уж точно не жилец.
   – А вот с этим я не согласен. Мусаси может привести своих людей, и тогда случится настоящее сражение. Так, во всяком случае, толкует народ на улице.
   – Может быть. Все равно мы не можем сидеть сложа руки, предоставив кому-то убивать Мусаси, после того как мы его так долго преследовали.
   – Верно. Я кое-что придумал, – живо произнес Матахати. – Пойдем на место боя заранее, встретим там людей Ёсиоки и объясним причину нашей мести. Они разрешат нам рубануть разок по мертвому Мусаси. Тогда мы отрежем у него прядь волос или кусок рукава, чтобы принести в деревню и сказать, что мы его прикончили. Вот и вернем свое доброе имя.
   – Хороший план, сынок. Лучше не придумаешь.
   Осуги забыла, что когда-то сама предлагала Матахати то же самое.
   – Мы и честь дома восстановим, и расквитаемся с Оцу. Без Мусаси она как рыба без воды.
   Успокоив мать, Матахати повеселел и захотел выпить.
   – У нас в запасе несколько часов. Не заказать ли нам сакэ на ужин?
   – Хорошо, пусть принесут. Я тоже пригублю, чтобы отметить предстоящую победу.
   Матахати поднимался на ноги, когда кто-то мелькнул в решетчатом окне.
   – Акэми! – крикнул Матахати.
   Акэми, как провинившаяся кошка, хотела юркнуть за дерево. Она остолбенела, увидев Матахати.
   – Ты? – воскликнула она, не веря своим глазам.
   – А ты как здесь оказалась?
   – Я здесь остановилась на некоторое время.
   – Не знал. Око с тобой?
   – Нет.
   – Вы давно вместе не живете?
   – Нет. Ты знаешь Гиона Тодзи?
   – Слышал это имя.
   – Мать убежала с ним.
   Маленький колокольчик на оби звякнул, когда Акэми поднесла руки к глазам, чтобы скрыть слезы.
   Голубоватая тень окутывала девушку, ее тонкие руки и нежная шея матово белели в вечерних сумерках, все в ней было чужим и непривычным для Матахати. Детская непосредственность Акэми, которая скрашивала дни Матахати в Ибуки и Ёмодзе, бесследно исчезла.
   – Ты с кем там разговариваешь? – раздался удивленный голос Осуги.
   – Это девушка, о которой я тебе рассказывал. Дочь Око.
   – Подслушивала нас?
   – Почему ты всегда подозреваешь людей в подлости? – раздраженно ответил Матахати. – Она живет рядом и проходила мимо. Правильно, Акэми?
   – Я и представить не могла, что встречу тебя здесь. Правда, один раз я видела здесь девушку, ее звали Оцу, если не ошибаюсь.
   – Ты разговаривала с ней?
   – Нет. Но подумала, что она и есть та девушка, с которой ты помолвлен.
   – Да, верно.
   – Я не ошиблась. Моя мать испортила тебе жизнь.
   Матахати пропустил замечание мимо ушей.
   – Замуж не вышла? Выглядишь совсем взрослой.
   – После твоего ухода жить с матерью стало невыносимо. Потерпев, пока сил хватало, я в прошлом году убежала в Сумиёси.
   – Она загубила и твою судьбу. Погоди, она за все расплатится!
   – Мне безразлично. Меня больше волнует, как самой жить дальше.
   – Я смутно представляю будущее. Все гадаю, как расквитаться с Око, но, верно, ничего не придумаю.
   Пока они разговаривали, Осуги собиралась в дорогу. Прищелкнув языком, она недовольным тоном позвала сына:
   – Матахати, почему ты сетуешь на судьбу перед первым встречным! Лучше помог бы мне.
   – Иду.
   – До свидания, Матахати! До встречи.
   Акэми убежала с виноватым видом.
   Вскоре служанка принесла поднос с ужином и сакэ. Комнаты гостиницы осветились. Не глядя на счет, лежавший на подносе, мать и сын поднесли друг другу по чашечке. Зная, что постояльцы уезжают, слуги по очереди прощались. Пришел и сам хозяин.
   – Жаль расставаться, вы так долго гостили у нас, – сказал он. – Извините, что не смогли предоставить вам всех удобств. Надеемся увидеть вас в следующий приезд в Киото.
   – Спасибо, – ответила Осуги. – Я собираюсь приехать еще раз. Сколько я у вас прожила? Почти три месяца.
   – Да. Будем скучать без вас.
   – Не выпьете с нами сакэ на прощанье?
   – С удовольствием. Вы так внезапно покидаете нас. Редкий гость отправляется в дорогу на ночь глядя.
   – Получили срочное известие. Не посоветуете, как побыстрее добраться до деревни Итидзёдзи?
   – Это на другом берегу Сиракавы у горы Хиэй. Лучше не отправляться туда ночью, места там безлюдные.
   – Ничего, – вмешался Матахати. – Не нарисуете нам план для верности?
   – Конечно. Один из наших слуг родом оттуда. Он подробно расскажет. Людей в Итидзёдзи немного, но деревня разбросана по окрестностям.
   – За нас не беспокойтесь. Нам главное туда добраться, – произнес захмелевший Матахати.
   – Прошу прощения и не стану мешать вашим сборам. Откланявшись, хозяин вышел из комнаты. Не успел он спуститься с веранды в сад, как подбежали управляющий и трое слуг.
   – Она проходила здесь? – спросили они, едва переводя дух.
   – О ком вы?
   – Девушка, которая живет в задней комнате?
   – Зачем она вам?
   – Я ее недавно видел, но потом я заглянул к ней в комнату...
   – Короче!
   – Не можем найти.
   – Болван! – заорал хозяин гостиницы, мгновенно забыв об учтивости, которую только что разыгрывал перед Осуги. – Чего ради бегать по саду, когда ее и след простыл. По ее виду ясно было, что она без денег. И ты разрешил ей жить в долг целую неделю? Разорить меня хочешь?
   – Она держалась тихо и пристойно.
   – Поздно об этом вспоминать. Проверь, не пропало ли что из других комнат. С какими тупицами приходится иметь дело! – Хозяин поспешно зашагал к главному дому гостиницы.
   Осуги и Матахати выпили еще немного сакэ, потом старуха налила чаю и протянула чашку сыну.
   – На донышке осталось немного, – сказал Матахати, опрокидывая кувшинчик. – Есть я не хочу.
   – Надо подкрепиться. Съешь хотя бы чашку риса с соленьями. Слуги с фонарями все еще бегали по саду.
   – Пока не нашли, – заметила Осуги. – Я не хотела вмешиваться, но речь шла о девушке, с которой ты разговаривал?
   – Похоже.
   – Немудрено, что такая мать, как Око, воспитала негодную дочь. Почему ты любезничал с этой девчонкой?
   – Жалко ее. Тяжелая жизнь ей выпала.
   – Не проболтайся, что знаком с нею. Хозяин гостиницы, узнав, что мы ее знаем, заставит нас платить.
   Матахати думал о другом. Он повалился на постель, подложив кулак под голову, и проворчал:
   – Убил бы негодяйку эту. Как живая стоит перед глазами. Не один Мусаси виноват в моих несчастьях. Око тоже постаралась!
   – Разболтался, умник! – одернула его Осуги. – Ладно, положим, убьешь ты Око, но что это прибавит к репутации нашей семьи? Никто в деревне и в глаза не видел твою Око.
   В два часа ночи к ним зашел хозяин гостиницы, чтобы сообщить время.
   – Поймали девушку? – поинтересовался Матахати.
   – Как в воду канула, – ответил хозяин. – Она хорошенькая, так что управляющий рассчитывал подержать красотку с неделю здесь, пока не отработала бы долг. Вы понимаете, что я имею в виду. К сожалению, упустили.
   Матахати завязывал сандалии.
   – Мамаша, опять ты копаешься! Всегда подгоняешь меня, а сама никогда не бываешь готова вовремя! – крикнул он.
   – Поди сюда, Матахати! Я тебе не отдавала кошелек, который я держу в дорожной котомке? За комнату я расплатилась тем, что ношу в оби, а деньги на дорогу у меня в кошельке.
   – Не видел.
   – Взгляни-ка. На листке твое имя. Что?! Какая наглость! Написано, что она взяла деньги взаймы, пользуясь давним с тобой знакомством. Она надеется, что ты простишь ее. Взяла взаймы!
   – Это почерк Акэми.
   Осуги позвала хозяина гостиницы.
   – Полюбуйтесь! Если постояльца обворовали в гостинице, то отвечает хозяин. Вам придется возместить украденное!
   – Да что вы? – широко улыбнулся хозяин. – Я бы так и поступил, не будь она вашей знакомой. Боюсь, вам придется заплатить за комнату.
   Глаза Осуги забегали.
   – Еще чего придумали! – пробормотала она. – Никогда в жизни не видела эту воровку. Матахати, поднимайся! Будем копаться здесь, так и петухи запоют.

В ЛОВУШКЕ СМЕРТИ

   Забрезжило утро, но луна стояла высоко. По белеющей во мгле горной дороге двигались тени. Путники беспокойно переговаривались тихими голосами.
   – Я думал, что людей будет побольше.
   – И я тоже. Многие не явились. Я полагал, что человек сто пятьдесят наберется.
   – И половины нет!
   – С людьми Гэндзаэмона и семидесяти не насчитаешь.
   – Плохи дела. Развалилась школа Ёсиоки!
   – Нечего жалеть о тех, кто не явился, – раздался голос из группы людей, шедших сзади. – Додзё закрыт, и многие разбрелись, чтобы прокормиться. Пришли самые гордые и преданные, а это важнее количества.
   – Правильно! Представь, какую кутерьму устроили бы двести или даже сто человек!
   – Ха-ха-ха! Отважные речи! Вспомните Рэнгэоин!
   Двадцать человек открыв рот смотрели вслед Мусаси.
   Гора Хиэй и соседние вершины спали в пелене облаков. Путники приближались к развилке, откуда одна дорога взбиралась в гору, другая – вела к деревне Итидзёдзи. Дорога была каменистой, с глубокими выбоинами. У развилки, раскинув ветви гигантским зонтом, росла сосна, под которой расположились несколько старших учеников школы Ёсиоки. Шел военный совет.
   – Сюда ведут три тропы. Неизвестно, по какой придет Мусаси. Разумно разделить людей на три группы и поставить на каждой. Гэндзиро с отцом останутся здесь с десятком самых сильных наших учеников во главе с Миикэ и Уэдой.
   – Местность здесь пересеченная, поэтому собирать всех людей бессмысленно. Надо расставить их вдоль трех троп и подождать, пока Мусаси не приблизится достаточно близко к месту боя, а затем окружить его.
   Тени метались по дороге, некоторые самураи стояли неподвижно, опершись на копья. Они подбадривали друг друга, хотя среди них не было трусов.
   – Идет! – раздался крик дозорного.
   Тени замерли. По спинам воинов пробежал холодок.
   – Ложная тревога! Это Гэндзиро.
   – Смотрите, его несут в паланкине.
   – Да он ведь еще ребенок!
   Тусклый фонарь, раскачиваясь в такт шагов носильщиков, медленно приближался. Вскоре Гэндзаэмон уже выбирался из паланкина со словами: «Ну вот, кажется, все в сборе». Гэндзиро, мальчик лет тринадцати, вылез из другого паланкина. На головах отца и сына были белые повязки, хакама подогнуты. Гэндзаэмон велел сыну стоять под сосной. Отец потрепал мальчика по волосам:
   – Бой от твоего имени, но сражаться будут ученики школы. Ты еще мал, твое дело – наблюдать со стороны.
   Гэндзаэмон застыл под деревом, как кукла самурая на празднике мальчиков.
   – Еще рано, – проговорил Гэндзаэмон. – До восхода солнца далеко.
   Порывшись за пазухой, он достал трубку и попросил дать ему огня. Все видели, что он спокоен и держит себя в руках.
   – Может, решим, как распределить людей? – предложил кто-то.
   – Пожалуй. Каждый должен знать свою позицию. Что предлагаете?
   – Боевое ядро остается под деревом. Остальные воины будут стоять через двадцать шагов друг от друга вдоль трех дорог.
   – Кто на позиции под сосной?
   – Вы и еще десяток учеников. Мы сможем оградить Гэндзиро и прийти на помощь бойцам на дорогах.
   – Надо подумать, – произнес Гэндзаэмон. – По твоему плану на Мусаси смогут напасть не более двадцати человек.
   – Правильно, этого достаточно для его окружения.
   – А если он приведет подмогу? Запомните, он мастер выходить из самых трудных положений. В этом он, пожалуй, даже сильнее, чем в бою. Вспомните Рэнгэоин. Он может ударить по слабому звену в наших порядках, ранить троих-четверых и скрыться, а потом бахвалиться, что один справился с семью десятками учеников школы Ёсиоки.
   – Мы не допустим клеветы!
   – У вас не будет доказательств. В городе уже сплетничают, что Мусаси один бросил вызов всей школе Ёсиоки. Народ, как обычно, на стороне одинокого храбреца.
   – Если он и на этот раз вывернется, нам конец, – произнес Миикэ Дзюродзаэмон. – Никакие объяснения не помогут. Единственное наше спасение – смерть Мусаси, сейчас не до выбора средств. Мертвые молчат.
   Дзюродзаэмон подозвал четверых самураев, стоявших в стороне.
   Трое были с луками, один с мушкетом.
   – Мы обеспечили дополнительные меры обороны, – сказал он.
   – А, дальнобойное оружие!
   – Поставим их на возвышении или устроим на деревьях.
   – Не обвинят ли нас в нечестных приемах?
   – Плевать на молву. Наша задача – убить Мусаси.
   – Если тебя не страшат сплетни, согласен, – быстро проговорил старик. – Если Мусаси захватит с собой человек шесть, им не уйти от стрел и пули. Пора по местам. Мусаси может напасть внезапно. Расставляй людей, командование поручаю тебе.
   Темные тени рассыпались, как дикие гуси по болоту. Одни нырнули в заросли бамбука, другие спрятались за деревьями или слились с камнями на межах между рисовыми полями. Трое лучников заняли позицию на возвышенности, а один забрался на сосну. Пока он карабкался на дерево, дождь иголок сыпался на стоявшего внизу Гэндзиро. Отец заметил, что мальчик заерзал на месте.
   – Уже волнуешься? Нельзя так трусить!
   – Я не трус. Иголки за ворот попали.
   – Терпи молча. Хорошая закалка для тебя. Попытайся запомнить все подробности боя.
   – Перестань драться, болван! – раздался вопль с восточного конца дороги.
   В зарослях бамбука стоял такой шум, что лишь глухой мог не догадаться, какая там куча людей.
   – Страшно! – закричал Гэндзиро, прижимаясь к отцу. Дзюродзаэмон бросился на крик, понимая, что это ложная тревога. Сасаки Кодзиро дубасил одного из людей Ёсиоки.
   – Слепой, что ли? Как можно принять меня за Мусаси? Я пришел, чтобы быть свидетелем, а ты набросился с копьем. Сумасшедший!
   Люди Ёсиоки переполошились. Они подозревали в Кодзиро лазутчика.
   Увидев Дзюродзаэмона, Кодзиро обратился к нему:
   – Я пришел как свидетель, а меня встречают как врага. Если это твой приказ, придется мне с тобой сразиться. Мне нет дела до Мусаси, но за свою честь я постою. К тому же Сушильный Шест давно не пробовал крови, что-то я разленился.
   Кодзиро походил на тигра, изрыгающего огонь. Его ярость поразила людей Ёсиоки, обманувшихся было фатоватой внешностью Кодзиро. Дзюродзаэмон решил не уступать строптивому юнцу.
   – Ты правда рассердился. Ха-ха-ха! А кто звал тебя в свидетели? Не припоминаю. Мусаси попросил?
   – Почему переполох? Когда мы ставили столб с объявлением в Янаги-мати, я сообщил враждующим сторонам, что буду свидетелем.
   – Ну и что? Это ты сам придумал. Мусаси не просил, а мы тем более. Удивляюсь, сколько на свете выскочек, сующих нос не в свои дела.
   – Это оскорбление! – бросил Кодзиро.
   – Убирайся! – заорал, не выдержав, Дзюродзаэмон. – Здесь не балаган для представлений!
   Посинев от злости, Кодзиро, мягко отпрыгнув назад, приготовился к атаке.
   – Защищайтесь, негодяи!
   – Подождите, молодой человек! – раздался голос подошедшего Гэндзаэмона.
   – Сам жди! – прошипел Кодзиро. – Не лезь! Я вам покажу, что случается с людьми, которые меня оскорбляют.
   Старик подбежал к Кодзиро.
   – Прошу вас не принимать это недоразумение всерьез. Наши люди перевозбуждены. Я – дядя Сэйдзюро, он рассказывал, какой вы выдающийся фехтовальщик! Не обижайтесь! Приношу вам личное извинение за поведение наших людей.
   – Спасибо на добром слове. Я был в хороших отношениях с Сэйдзюро и желаю успехов дому Ёсиоки, хотя и не могу выступить на вашей стороне. Я тем не менее не допущу, чтобы ваши люди оскорбляли меня.
   Гэндзаэмон склонился в глубоком поклоне.
   – Вы совершенно правы. Прошу вас, забудьте о происшедшем ради Сэйдзюро и Дэнситиро.
   Старик решил любой ценой уладить неприятность, поскольку Кодзиро мог ославить их на весь Киото, рассказав о подготовленной засаде на Мусаси.