Страница:
Что-то жесткое и решительное в его голосе остановило Око, напугав ее.
Такэдзо трясло, зубы выбивали дробь. Никогда он не встречал такого опасного противника. На поле Сэкигахары, когда над ним проносились кони, его сердце не стучало так сильно. Он сидел на корточках, забившись в угол комнаты.
– Пожалуйста, уходите! – умолял он. – Идите к себе, иначе я позову Матахати и подыму на ноги весь дом.
Око не двигалась. Она сидела в темноте и тяжело дышала, напряженно глядя в его сторону. Она не ожидала такого отпора.
– Такэдзо! – снова заворковала она. – Разве ты не понимаешь, что я чувствую?
Такэдзо не отвечал.
– Ты не знаешь?
– Знаю. Что мне думать, когда на меня навалились во сне и напугали до смерти? Я будто попал в лапы тигра.
Теперь замолчала Око. Потом раздался ее низкий грудной шепот. Она говорила медленно и очень отчетливо:
– Как ты мог меня оскорбить? -Я?
– Да, это смертельное оскорбление.
Они находились в таком напряжении, что не услышали стука в сёдзи. Потом с улицы раздался голос:
– Что у вас там происходит? Оглохли? Отоприте!
В щели фусума мелькнул свет. Акэми проснулась. Затем раздались шаги Матахати и послышался его голос:
– Что случилось?
Из коридора донесся голос Акэми:
– Мама, ты здесь? Пожалуйста, ответь!
Око проскользнула в свою комнату, смежную с комнатой Такэдзо, и отозвалась оттуда.
В это время несколько человек взломали наружные ставни и ввалились в дом. Око вышла на кухню, где толпилось человек семь широкоплечих мужчин. Пол в кухне был земляной и на ступеньку ниже, чем в жилых комнатах.
Один из мужчин крикнул:
– Это Цудзикадзэ Тэмма! Зажгите свет!
Пришедшие протопали на жилую половину дома. Они даже не сняли обувь, что было верхом невоспитанности. Они начали шнырять повсюду, заглядывая в шкафы, ящики, под толстые соломенные татами -На полу, Тэмма по-хозяйски развалился у очага и наблюдал, как его люди обыскивают дом. Он с удовольствием играл роль предводителя, но вскоре бездействие ему наскучило.
– Мы что-то долго копаемся, – проворчал он, ударяя кулаком по татами. – Барахло должно быть в доме. Где оно?
– Я не знаю, о чем ты говоришь, – ответила Око, которая стояла с безучастным видом, сложив руки на животе.
– Не рассказывай сказки, женщина! – зарычал Тэмма. – Где барахло?
– У меня ничего нет.
– Так уж ничего?
– Совсем.
– Может, у тебя действительно ничего нет?.. Значит, мне все наврали.
Тэмма с недоверием поглядывал на Око, теребя бороду.
– Кончай, ребята! – скомандовал он.
Око перешла в соседнюю комнату и села. Фусума оставалась открытой. Око сидела спиной к Тэмме, но ее спина достаточно красноречиво говорила, что продолжать поиски бесполезно.
– Око! – позвал Тэмма.
– Что тебе? – последовал ледяной ответ.
– Выпить найдется?
– Тебе воды?
– Не валяй дурака! – с угрозой проговорил Тэмма.
– Сакэ в шкафу. Пей, сколько влезет.
– Око, – сказал Тэмма, заметно смягчившись и как будто даже восхищаясь ее хладнокровием и упорством, – не надо так. Я у вас давно не был. Разве так встречают старых друзей?
– Хороши друзья!
– Не обижайся. Сама виновата. Слишком уж часто стали поговаривать о том, какими делами занимается вдова торговца моксой. Не могут все врать! Я слышал, ты посылаешь миленькую дочурку обирать трупы. Зачем ей этим заниматься?
– Где доказательства? – взвизгнула Око. – Я тебя спрашиваю!
– Если бы мне нужны были доказательства, я бы не предупредил Акэми о своем приходе. Ты знаешь правила игры. Это моя территория, поэтому я вынужден обыскивать твой дом. Иначе все решат, что могут безнаказанно делать то же самое. Что будет со мной? Надо себя защищать!
Око холодно смотрела на него, ее поднятая голова, подбородок, нос – все выражало гордость и непреклонность.
– На этот раз я тебя прощаю, – проговорил Тэмма. – Но помни, что я всегда благоволил тебе!
– Благоволил? Да кто ты такой? Вот умора!
– Око, – поддразнивал Тэмма, – подойди ко мне, налей чарочку! Око не шевельнулась, и это взорвало Тэмму.
– Полоумная сука! Разве до тебя не доходит, будь ты со мной поласковее, твоя жизнь стала бы куда лучше?
Немного остыв, Тэмма продолжал:
– Подумай хорошенько!
– Я потрясена такой добротой, ваша милость, – последовал ядовитый ответ.
– Я тебе не нравлюсь?
– Ответь мне на один вопрос: кто убил моего мужа? Думаешь, я не знаю?
– Если хочешь отомстить убийце, я к твоим услугам. Всегда готов помочь.
– Не прикидывайся дураком!
– Ты о чем?
– Ты любишь слушать людские разговоры. А тебе никто не говорил, что ты убил моего мужа? Ты не слыхал, что убийца – это Цудзикадзэ Тэмма? Все это знают. Пусть я вдова разбойника, но я не опущусь настолько, чтобы связаться с убийцей собственного мужа.
– Тогда надо было открыто заявить об этом.
Нагло рассмеявшись, Тэмма осушил чашечку и налил другую.
– Придержи язык! – предостерег он. – Можешь поплатиться здоровьем и благополучием симпатичной дочери.
– Я поставлю Акэми на ноги и, когда она выйдет замуж, доберусь до тебя. Запомни!
Тэмма расхохотался. Его плечи и могучий торс тряслись, как тофу. Прикончив сакэ, он подозвал одного из своих людей, который стоял в углу кухни, опершись на древко копья.
– Поди и проверь копьем потолочные доски.
Тот пошел по комнатам, тыча древком в потолок. Когда он добрался до тайника, сверху посыпались сокровища Око.
– Я так и думал! – неуклюже вставая, проговорил Тэмма. – Вы все это видели. Вот доказательство! Она нарушила правила. Выведите ее во двор и всыпьте как следует!
Люди Тэммы направились к очагу, но неожиданно остановились. Око картинно стояла, подпирая стену, словно ждала, кто осмелится тронуть ее. Тэмма, войдя в кухню, нетерпеливо крикнул:
– Что вы ждете? Тащите!
Но Око словно загипнотизировала разбойников: они не могли двинуться с места. Тэмма решил вмешаться. Прищелкивая языком, он направился к Око, но вдруг тоже замер. Позади Око с грозным видом стояли двое юношей, которых не было видно из кухни. Такэдзо держал меч на уровне колен, готовый перебить голень каждому, кто войдет. Рядом стоял Матахати с поднятым мечом, чтобы снести первую подвернувшуюся голову. Акэми куда-то спряталась.
– Вот в чем дело, – пробормотал Тэмма, сразу вспомнив встречу на склоне горы. – Одного я видел вместе с Акэми. А кто другой?
Матахати и Такэдзо молчали, недвусмысленно показывая, что ответят только с помощью оружия. Наступила напряженная пауза.
– В этом доме не должно быть мужчин! – проревел Тэмма. – Вы Двое... вы, должно быть, появились после Сэкигахары. Я вас предупреждаю, берегитесь!
Юноши не шелохнулись.
– В этих местах все знают, кто такой Цудзикадзэ Тэмма! Я вам покажу, как мы расправляемся с беглецами!
Тэмма жестом приказал своим людям посторониться. Один из них, пятясь, повалился в очаг, подняв столб искр. Комната наполнилась дымом и воплями.
Когда Тэмма проскочил в комнату, Матахати резко опустил меч, но Тэмма оказался проворнее, чем можно было ожидать. Меч скользнул лишь по ножнам Тэммы. Око забилась в угол, Такэдзо держал меч из черного дуба наготове. Целясь по ногам Тэммы, он со всей силой нанес удар. Меч со свистом прочертил дугу, но цели не достиг. Великан легко подпрыгнул и всем телом навалился на Такэдзо. Такэдзо упал, будто подмятый медведем. Он в жизни не встречал человека сильнее. Тэмма схватил его за горло и раза три ударил головой о пол. Такэдзо показалось, что затылок у него раскололся. Напрягшись, Такэдзо сбросил с себя Тэмму и отшвырнул в сторону. Тэмма ударился о стену так, что затрясся весь дом. Такэдзо поднял деревянный меч, собираясь обрушить его на голову Тэммы, но тот вскочил и бросился бежать. Такэдзо следовал за ним по пятам.
Главное – не упустить Тэмму. Он слишком опасен. Такэдзо знал, что, настигнув Тэмму, убьет его. Пощады разбойник не дождется.
Намерение было вполне в характере Такэдзо, человека крайностей. Когда он был маленьким, в нем уже замечали эту дикую ярость, свойственную воинам древней Японии, какую-то необузданную, но в то же время возвышенную. Ни воспитание, ни приобретенные знания ничуть не притушили ее. Такэдзо не знал чувства меры, именно поэтому отец Такэдзо так и не смог полюбить своего сына. Мунисай пытался, как и следовало ожидать от военного человека, выбить из мальчика дикие наклонности с помощью жестоких наказаний, но эти меры еще больше озлобляли Такэдзо. Мальчик вел себя, словно дикий голодный зверь. Чем больше жители деревни презирали сорванца, тем сильнее он им досаждал.
Когда это дитя природы вступило в пору возмужания, ему надоело болтаться с победоносным видом по деревне. Запугать робкий деревенский люд было несложно. Такэдзо начал мечтать о больших делах. Первым серьезным жизненным уроком стала для него Сэкигахара. Его юношеские мечты рассыпались в прах – их, правда, было немного. Ему в голову не приходило сокрушаться из-за первого серьезного поражения или раздумывать о грядущих бедах. Самодисциплина была для него пустым звуком, и он легко воспринял кровавый урок.
А сейчас волею судьбы он встретил по-настоящему крупную добычу – предводителя разбойников Цудзикадзэ Тэмму. При Сэкигахаре он мечтал схватиться именно с таким противником.
– Трус, – кричал Такэдзо, – остановись и сражайся!
Такэдзо мчался по темному полю, выкрикивая проклятия. Впереди в десяти шагах от него, как на крыльях, несся Тэмма. Волосы Такэдзо развевались, ветер свистел у него в ушах. Он никогда не чувствовал себя таким счастливым. Чем дальше он бежал, чем сильнее его охватывал какой-то животный восторг.
Такэдзо настиг Тэмму. Кровь брызнула из-под меча, душераздирающий вопль пронзил ночь. Разбойник грохнулся на землю, перевернувшись несколько раз. Череп был размозжен, глаза выкатились из орбит. Такэдзо нанес еще несколько ударов. Теперь ребра Тэммы торчали наружу.
Такэдзо утер пот со лба.
– Доволен, вожак? – с торжеством проговорил он и не торопясь направился назад к дому. Постороннему человеку могло бы показаться, что Такэдзо возвращается с прогулки. Ничего не омрачало его духа, он ведь знал: победи противник – мертвым в поле лежал бы он сам.
В темноте послышался голос Матахати:
– Такэдзо, это ты?
– Я, – нарочито бесстрастно откликнулся Такэдзо, – как дела? Матахати подбежал к нему и радостно сообщил:
– Я уложил одного. А ты?
– Я тоже одного.
Матахати держал меч, окровавленный по самую рукоятку. Гордо выпрямившись, он сказал:
– Остальные удрали. Это ворье не умеет сражаться. Трусы! Могут справиться лишь с трупами. Это им по плечу.
Запачканные кровью с головы до ног, вид они имели предовольный.. Оживленно болтая, Такэдзо и Матахати направились к дому, крепко сжимая в руках свои мечи – стальной и деревянный.
Потерявшая всадника лошадь просунула голову в раздвинутые сёдзи, заржала и разбудила спящих. Выругавшись, Такэдзо шлепнул ее по морде. Матахати потянулся, зевнул и сообщил, что отлично выспался,
– Солнце уже высоко, – сказал Такэдзо.
– Уже за полдень?
– Едва ли!
После глубокого сна они почти забыли про события минувшей ночи. Для них существовали только сегодня и завтра.
Такэдзо побежал к горному ручью за домом, разделся по пояс и стал плескать прозрачную холодную воду себе на лицо, на грудь, на плечи. Запрокинув голову, он несколько раз глубоко вздохнул, словно хотел выпить наполненный солнцем воздух. Матахати сонно пошлепал в комнату с очагом, где весело пожелал доброго утра Око и Акэми.
– Эй, красавицы, вы почему грустные?
– Разве?
– Без сомнения. Будто на похоронах. Что вас печалит? Мы разделались с убийцей вашего мужа и отца и задали трепку его шайке, так что они не скоро опомнятся.
Недоумение Матахати легко можно было понять. Он считал, что вдова и ее дочь будут вне себя от радости, узнав о гибели Тэммы. Минувшей ночью Акэми с восторгом захлопала в ладоши, узнав это. Око и вчера казалась озабоченной, сегодня же, у очага, она выглядела не на шутку встревоженной.
– Что вас беспокоит? – спросил Матахати, подумав, что эта женщина никогда не бывает довольной.
«Вот тебе и благодарность», – подумал он, принимая от Акэми чашку крепкого чая и присаживаясь на корточки.
Око слабо улыбнулась, завидуя юности, которую не заботят трудности жизни.
– Матахати, – устало сказала она, – ты ничего не понимаешь. У Тэммы полно приспешников.
– Конечно, как у всех мошенников его ранга, но нам этот сброд не страшен. Если мы смогли убить его, чего же нам бояться его подручных? Пусть они только попробуют, я и Такэдзо...
– Ничего вы не сделаете, – перебила Око. Матахати расправил плечи и спросил:
– Это почему же? Приведите их сюда, сколько угодно. Это куча червей. Или вы считаете, что мы с Такэдзо трусы и ускользнем при первой возможности? За кого вы нас принимаете?
– Вы не трусы, но пока еще дети. Мне в сыновья годитесь. У Тэммы есть младший брат по имени Цудзикадзэ Кохэй, и если он придет сюда, вам с ним не совладать, даже двоим против одного. Это было совсем не то, что хотел бы услышать Матахати. Слушая Око, он понимал, что в чем-то она права. Под началом у Цудзикадзэ Кохэя была, по всей видимости, большая банда, действовавшая в окрестностях Ясугавы в Кисо. Цудзикадзэ Кохэй к тому же был известным мастером боевого искусства и славился тем, что умел застигать, противника врасплох. Из тех, кого Кохэй пообещал убить, никто не умер своей смертью. Матахати хорошо понимал, что одно дело, когда на тебя нападают в открытую, и совсем другое, когда тебя застигают полусонного.
– Это моя слабость, – признался он. – Я сплю как убитый. Матахати сидел в задумчивости, подперев щеку. Тем временем Око уже решила про себя, что им придется оставить дом, их теперешнее, ремесло и убраться отсюда подальше. Она спросила, что собираются делать Матахати и Такэдзо.
– Мы еще не решили, – сказал Матахати. – Кстати, куда его унесло?
Он вышел из дома и огляделся, но Такэдзо нигде не было. Он еще раз огляделся, прикрыв глаза от солнца,и наконец увидел Такэдзо, который скакал на неоседланной лошади далеко у подножия гор. Это была та бродячая лошадь, которая разбудила их утром своим ржанием.
«Вот у кого нет ни горя, ни забот!» – с завистью подумал Матахати. Приложив ладони ко рту, он закричал:
– Иди сюда, есть дело!
Через некоторое время они уже лежали рядом на земле, покусывая травинки, и обсуждали, что делать дальше.
– По-твоему, нам надо возвращаться домой? – спросил Матахати.
– Конечно. Мы не можем навсегда остаться с этими женщинами.
– Разумеется.
– Мне женщины вообще не нравятся. Такэдзо теперь знал это наверняка.
– Тогда – домой! – сказал Матахати.
Он перевернулся на спину и уставился в небо.
– Решение принято, надо без промедления отправляться в путь, – продолжал Матахати. – Только теперь я понял, как мне недостает Оцу, как я хочу ее видеть. Посмотри, вон то облако напоминает ее профиль. А вон та часть – это ее волосы после купанья.
Такэдзо не отрывал глаз от лошади, которую только что отпустил. Дикие лошади, живущие на воле и полях, очень покладистые животные. Когда они вам больше не нужны, то просто уходят, ничего не требуя.
Акэми позвала. Друзья поднялись,
– Чур, я первый! – закричал Такэдзо.
– Посмотрим! – парировал Матахати.
Акэми в восторге захлопала в ладоши, видя двух друзей, которые неслись наперегонки по высокой траве, оставляя за собой облако пыли.
После обеда Акэми погрустнела. Она узнала, что Такэдзо и Матахати собираются к себе в деревню, а ведь с ними было так хорошо, ей так хотелось бы, чтобы они навсегда остались здесь.
– Дурочка, – отругала ее мать, – нашла о чем грустить.
Око красила лицо так же тщательно, как и всегда, и, отчитывая дочь, в то же время в зеркало наблюдала за Такэдзо. Он поймал ее взгляд и вдруг вспомнил волнующий аромат ее волос, когда она пришла к нему в комнату прошедшей ночью.
Матахати снял с полки большой кувшин сакэ и, усевшись рядом с Такэдзо, начал наливать водку в бутылочку для подогрева, словно он был хозяин дома. Они решили напиться, поскольку это была их последняя ночь вместе. Сегодня Око особенно тщательно прихорашивалась.
– Выпьем все до капли! – заявила она. – Не оставлять же крысам.
– Или червям, – подхватил Матахати.
Они быстро опорожнили три кувшинчика. Око прижалась к Матахати и начала так откровенно заигрывать с ним, что Такэдзо в растерянности отвернулся.
– Я... я не могу идти, – пробормотала Око заплетающимся языком. Голова Око опустилась на плечо Матахати, который повел ее в спальню. В дверях она повернулась к Такэдзо и язвительно заметила:
– А ты, Такэдзо, оставайся один! Ты ведь любишь спать один?
Не говоря ни слова, Такэдзо растянулся там, где сидел. Он был очень пьян, и уже стояла глубокая ночь.
Такэдзо проснулся поздно. Еще не открыв глаза, он уже знал, что произошло. Как он и догадался, дом оказался пуст. Вещи, собранные накануне Око и Акэми, исчезли. Не было ни одежды, ни сандалий, не было и Матахати.
Такэдзо крикнул, но никто не отозвался, да он и не ожидал ответа. Неестественная тишина стояла в покинутом доме. Никого не было ни во дворе, ни позади дома, ни в сарае. Лишь яркий красный гребень, забытый у водосточной трубы, напоминал о беглецах.
«Какая ты свинья, Матахати!» – произнес Такэдзо про себя.
Понюхав гребень, он снова вспомнил, как Око пыталась совратить его той ночью.
«Вот на это и попался Матахати», – подумал он. Гнев распирал Такэдзо.
– Дурак! – крикнул он. – А как же Оцу? Что ты думаешь делать с ней? Сколько раз ты покидал ее, негодяй!
Такэдзо растоптал гребень ногой. Ему хотелось плакать от обиды не за себя, а за Оцу. Он явственно представлял себе, как терпеливо ждет она возвращения Матахати.
Не зная, что предпринять, он сел в кухне. Тут в проем сёдзи просунулась голова бродячей лошади. Не дождавшись ласки от Такэдзо, она медленно прошла в кухню и стала неторопливо подбирать остатки рассыпанного риса.
ПРАЗДНИК ЦВЕТОВ
Такэдзо трясло, зубы выбивали дробь. Никогда он не встречал такого опасного противника. На поле Сэкигахары, когда над ним проносились кони, его сердце не стучало так сильно. Он сидел на корточках, забившись в угол комнаты.
– Пожалуйста, уходите! – умолял он. – Идите к себе, иначе я позову Матахати и подыму на ноги весь дом.
Око не двигалась. Она сидела в темноте и тяжело дышала, напряженно глядя в его сторону. Она не ожидала такого отпора.
– Такэдзо! – снова заворковала она. – Разве ты не понимаешь, что я чувствую?
Такэдзо не отвечал.
– Ты не знаешь?
– Знаю. Что мне думать, когда на меня навалились во сне и напугали до смерти? Я будто попал в лапы тигра.
Теперь замолчала Око. Потом раздался ее низкий грудной шепот. Она говорила медленно и очень отчетливо:
– Как ты мог меня оскорбить? -Я?
– Да, это смертельное оскорбление.
Они находились в таком напряжении, что не услышали стука в сёдзи. Потом с улицы раздался голос:
– Что у вас там происходит? Оглохли? Отоприте!
В щели фусума мелькнул свет. Акэми проснулась. Затем раздались шаги Матахати и послышался его голос:
– Что случилось?
Из коридора донесся голос Акэми:
– Мама, ты здесь? Пожалуйста, ответь!
Око проскользнула в свою комнату, смежную с комнатой Такэдзо, и отозвалась оттуда.
В это время несколько человек взломали наружные ставни и ввалились в дом. Око вышла на кухню, где толпилось человек семь широкоплечих мужчин. Пол в кухне был земляной и на ступеньку ниже, чем в жилых комнатах.
Один из мужчин крикнул:
– Это Цудзикадзэ Тэмма! Зажгите свет!
Пришедшие протопали на жилую половину дома. Они даже не сняли обувь, что было верхом невоспитанности. Они начали шнырять повсюду, заглядывая в шкафы, ящики, под толстые соломенные татами -На полу, Тэмма по-хозяйски развалился у очага и наблюдал, как его люди обыскивают дом. Он с удовольствием играл роль предводителя, но вскоре бездействие ему наскучило.
– Мы что-то долго копаемся, – проворчал он, ударяя кулаком по татами. – Барахло должно быть в доме. Где оно?
– Я не знаю, о чем ты говоришь, – ответила Око, которая стояла с безучастным видом, сложив руки на животе.
– Не рассказывай сказки, женщина! – зарычал Тэмма. – Где барахло?
– У меня ничего нет.
– Так уж ничего?
– Совсем.
– Может, у тебя действительно ничего нет?.. Значит, мне все наврали.
Тэмма с недоверием поглядывал на Око, теребя бороду.
– Кончай, ребята! – скомандовал он.
Око перешла в соседнюю комнату и села. Фусума оставалась открытой. Око сидела спиной к Тэмме, но ее спина достаточно красноречиво говорила, что продолжать поиски бесполезно.
– Око! – позвал Тэмма.
– Что тебе? – последовал ледяной ответ.
– Выпить найдется?
– Тебе воды?
– Не валяй дурака! – с угрозой проговорил Тэмма.
– Сакэ в шкафу. Пей, сколько влезет.
– Око, – сказал Тэмма, заметно смягчившись и как будто даже восхищаясь ее хладнокровием и упорством, – не надо так. Я у вас давно не был. Разве так встречают старых друзей?
– Хороши друзья!
– Не обижайся. Сама виновата. Слишком уж часто стали поговаривать о том, какими делами занимается вдова торговца моксой. Не могут все врать! Я слышал, ты посылаешь миленькую дочурку обирать трупы. Зачем ей этим заниматься?
– Где доказательства? – взвизгнула Око. – Я тебя спрашиваю!
– Если бы мне нужны были доказательства, я бы не предупредил Акэми о своем приходе. Ты знаешь правила игры. Это моя территория, поэтому я вынужден обыскивать твой дом. Иначе все решат, что могут безнаказанно делать то же самое. Что будет со мной? Надо себя защищать!
Око холодно смотрела на него, ее поднятая голова, подбородок, нос – все выражало гордость и непреклонность.
– На этот раз я тебя прощаю, – проговорил Тэмма. – Но помни, что я всегда благоволил тебе!
– Благоволил? Да кто ты такой? Вот умора!
– Око, – поддразнивал Тэмма, – подойди ко мне, налей чарочку! Око не шевельнулась, и это взорвало Тэмму.
– Полоумная сука! Разве до тебя не доходит, будь ты со мной поласковее, твоя жизнь стала бы куда лучше?
Немного остыв, Тэмма продолжал:
– Подумай хорошенько!
– Я потрясена такой добротой, ваша милость, – последовал ядовитый ответ.
– Я тебе не нравлюсь?
– Ответь мне на один вопрос: кто убил моего мужа? Думаешь, я не знаю?
– Если хочешь отомстить убийце, я к твоим услугам. Всегда готов помочь.
– Не прикидывайся дураком!
– Ты о чем?
– Ты любишь слушать людские разговоры. А тебе никто не говорил, что ты убил моего мужа? Ты не слыхал, что убийца – это Цудзикадзэ Тэмма? Все это знают. Пусть я вдова разбойника, но я не опущусь настолько, чтобы связаться с убийцей собственного мужа.
– Тогда надо было открыто заявить об этом.
Нагло рассмеявшись, Тэмма осушил чашечку и налил другую.
– Придержи язык! – предостерег он. – Можешь поплатиться здоровьем и благополучием симпатичной дочери.
– Я поставлю Акэми на ноги и, когда она выйдет замуж, доберусь до тебя. Запомни!
Тэмма расхохотался. Его плечи и могучий торс тряслись, как тофу. Прикончив сакэ, он подозвал одного из своих людей, который стоял в углу кухни, опершись на древко копья.
– Поди и проверь копьем потолочные доски.
Тот пошел по комнатам, тыча древком в потолок. Когда он добрался до тайника, сверху посыпались сокровища Око.
– Я так и думал! – неуклюже вставая, проговорил Тэмма. – Вы все это видели. Вот доказательство! Она нарушила правила. Выведите ее во двор и всыпьте как следует!
Люди Тэммы направились к очагу, но неожиданно остановились. Око картинно стояла, подпирая стену, словно ждала, кто осмелится тронуть ее. Тэмма, войдя в кухню, нетерпеливо крикнул:
– Что вы ждете? Тащите!
Но Око словно загипнотизировала разбойников: они не могли двинуться с места. Тэмма решил вмешаться. Прищелкивая языком, он направился к Око, но вдруг тоже замер. Позади Око с грозным видом стояли двое юношей, которых не было видно из кухни. Такэдзо держал меч на уровне колен, готовый перебить голень каждому, кто войдет. Рядом стоял Матахати с поднятым мечом, чтобы снести первую подвернувшуюся голову. Акэми куда-то спряталась.
– Вот в чем дело, – пробормотал Тэмма, сразу вспомнив встречу на склоне горы. – Одного я видел вместе с Акэми. А кто другой?
Матахати и Такэдзо молчали, недвусмысленно показывая, что ответят только с помощью оружия. Наступила напряженная пауза.
– В этом доме не должно быть мужчин! – проревел Тэмма. – Вы Двое... вы, должно быть, появились после Сэкигахары. Я вас предупреждаю, берегитесь!
Юноши не шелохнулись.
– В этих местах все знают, кто такой Цудзикадзэ Тэмма! Я вам покажу, как мы расправляемся с беглецами!
Тэмма жестом приказал своим людям посторониться. Один из них, пятясь, повалился в очаг, подняв столб искр. Комната наполнилась дымом и воплями.
Когда Тэмма проскочил в комнату, Матахати резко опустил меч, но Тэмма оказался проворнее, чем можно было ожидать. Меч скользнул лишь по ножнам Тэммы. Око забилась в угол, Такэдзо держал меч из черного дуба наготове. Целясь по ногам Тэммы, он со всей силой нанес удар. Меч со свистом прочертил дугу, но цели не достиг. Великан легко подпрыгнул и всем телом навалился на Такэдзо. Такэдзо упал, будто подмятый медведем. Он в жизни не встречал человека сильнее. Тэмма схватил его за горло и раза три ударил головой о пол. Такэдзо показалось, что затылок у него раскололся. Напрягшись, Такэдзо сбросил с себя Тэмму и отшвырнул в сторону. Тэмма ударился о стену так, что затрясся весь дом. Такэдзо поднял деревянный меч, собираясь обрушить его на голову Тэммы, но тот вскочил и бросился бежать. Такэдзо следовал за ним по пятам.
Главное – не упустить Тэмму. Он слишком опасен. Такэдзо знал, что, настигнув Тэмму, убьет его. Пощады разбойник не дождется.
Намерение было вполне в характере Такэдзо, человека крайностей. Когда он был маленьким, в нем уже замечали эту дикую ярость, свойственную воинам древней Японии, какую-то необузданную, но в то же время возвышенную. Ни воспитание, ни приобретенные знания ничуть не притушили ее. Такэдзо не знал чувства меры, именно поэтому отец Такэдзо так и не смог полюбить своего сына. Мунисай пытался, как и следовало ожидать от военного человека, выбить из мальчика дикие наклонности с помощью жестоких наказаний, но эти меры еще больше озлобляли Такэдзо. Мальчик вел себя, словно дикий голодный зверь. Чем больше жители деревни презирали сорванца, тем сильнее он им досаждал.
Когда это дитя природы вступило в пору возмужания, ему надоело болтаться с победоносным видом по деревне. Запугать робкий деревенский люд было несложно. Такэдзо начал мечтать о больших делах. Первым серьезным жизненным уроком стала для него Сэкигахара. Его юношеские мечты рассыпались в прах – их, правда, было немного. Ему в голову не приходило сокрушаться из-за первого серьезного поражения или раздумывать о грядущих бедах. Самодисциплина была для него пустым звуком, и он легко воспринял кровавый урок.
А сейчас волею судьбы он встретил по-настоящему крупную добычу – предводителя разбойников Цудзикадзэ Тэмму. При Сэкигахаре он мечтал схватиться именно с таким противником.
– Трус, – кричал Такэдзо, – остановись и сражайся!
Такэдзо мчался по темному полю, выкрикивая проклятия. Впереди в десяти шагах от него, как на крыльях, несся Тэмма. Волосы Такэдзо развевались, ветер свистел у него в ушах. Он никогда не чувствовал себя таким счастливым. Чем дальше он бежал, чем сильнее его охватывал какой-то животный восторг.
Такэдзо настиг Тэмму. Кровь брызнула из-под меча, душераздирающий вопль пронзил ночь. Разбойник грохнулся на землю, перевернувшись несколько раз. Череп был размозжен, глаза выкатились из орбит. Такэдзо нанес еще несколько ударов. Теперь ребра Тэммы торчали наружу.
Такэдзо утер пот со лба.
– Доволен, вожак? – с торжеством проговорил он и не торопясь направился назад к дому. Постороннему человеку могло бы показаться, что Такэдзо возвращается с прогулки. Ничего не омрачало его духа, он ведь знал: победи противник – мертвым в поле лежал бы он сам.
В темноте послышался голос Матахати:
– Такэдзо, это ты?
– Я, – нарочито бесстрастно откликнулся Такэдзо, – как дела? Матахати подбежал к нему и радостно сообщил:
– Я уложил одного. А ты?
– Я тоже одного.
Матахати держал меч, окровавленный по самую рукоятку. Гордо выпрямившись, он сказал:
– Остальные удрали. Это ворье не умеет сражаться. Трусы! Могут справиться лишь с трупами. Это им по плечу.
Запачканные кровью с головы до ног, вид они имели предовольный.. Оживленно болтая, Такэдзо и Матахати направились к дому, крепко сжимая в руках свои мечи – стальной и деревянный.
Потерявшая всадника лошадь просунула голову в раздвинутые сёдзи, заржала и разбудила спящих. Выругавшись, Такэдзо шлепнул ее по морде. Матахати потянулся, зевнул и сообщил, что отлично выспался,
– Солнце уже высоко, – сказал Такэдзо.
– Уже за полдень?
– Едва ли!
После глубокого сна они почти забыли про события минувшей ночи. Для них существовали только сегодня и завтра.
Такэдзо побежал к горному ручью за домом, разделся по пояс и стал плескать прозрачную холодную воду себе на лицо, на грудь, на плечи. Запрокинув голову, он несколько раз глубоко вздохнул, словно хотел выпить наполненный солнцем воздух. Матахати сонно пошлепал в комнату с очагом, где весело пожелал доброго утра Око и Акэми.
– Эй, красавицы, вы почему грустные?
– Разве?
– Без сомнения. Будто на похоронах. Что вас печалит? Мы разделались с убийцей вашего мужа и отца и задали трепку его шайке, так что они не скоро опомнятся.
Недоумение Матахати легко можно было понять. Он считал, что вдова и ее дочь будут вне себя от радости, узнав о гибели Тэммы. Минувшей ночью Акэми с восторгом захлопала в ладоши, узнав это. Око и вчера казалась озабоченной, сегодня же, у очага, она выглядела не на шутку встревоженной.
– Что вас беспокоит? – спросил Матахати, подумав, что эта женщина никогда не бывает довольной.
«Вот тебе и благодарность», – подумал он, принимая от Акэми чашку крепкого чая и присаживаясь на корточки.
Око слабо улыбнулась, завидуя юности, которую не заботят трудности жизни.
– Матахати, – устало сказала она, – ты ничего не понимаешь. У Тэммы полно приспешников.
– Конечно, как у всех мошенников его ранга, но нам этот сброд не страшен. Если мы смогли убить его, чего же нам бояться его подручных? Пусть они только попробуют, я и Такэдзо...
– Ничего вы не сделаете, – перебила Око. Матахати расправил плечи и спросил:
– Это почему же? Приведите их сюда, сколько угодно. Это куча червей. Или вы считаете, что мы с Такэдзо трусы и ускользнем при первой возможности? За кого вы нас принимаете?
– Вы не трусы, но пока еще дети. Мне в сыновья годитесь. У Тэммы есть младший брат по имени Цудзикадзэ Кохэй, и если он придет сюда, вам с ним не совладать, даже двоим против одного. Это было совсем не то, что хотел бы услышать Матахати. Слушая Око, он понимал, что в чем-то она права. Под началом у Цудзикадзэ Кохэя была, по всей видимости, большая банда, действовавшая в окрестностях Ясугавы в Кисо. Цудзикадзэ Кохэй к тому же был известным мастером боевого искусства и славился тем, что умел застигать, противника врасплох. Из тех, кого Кохэй пообещал убить, никто не умер своей смертью. Матахати хорошо понимал, что одно дело, когда на тебя нападают в открытую, и совсем другое, когда тебя застигают полусонного.
– Это моя слабость, – признался он. – Я сплю как убитый. Матахати сидел в задумчивости, подперев щеку. Тем временем Око уже решила про себя, что им придется оставить дом, их теперешнее, ремесло и убраться отсюда подальше. Она спросила, что собираются делать Матахати и Такэдзо.
– Мы еще не решили, – сказал Матахати. – Кстати, куда его унесло?
Он вышел из дома и огляделся, но Такэдзо нигде не было. Он еще раз огляделся, прикрыв глаза от солнца,и наконец увидел Такэдзо, который скакал на неоседланной лошади далеко у подножия гор. Это была та бродячая лошадь, которая разбудила их утром своим ржанием.
«Вот у кого нет ни горя, ни забот!» – с завистью подумал Матахати. Приложив ладони ко рту, он закричал:
– Иди сюда, есть дело!
Через некоторое время они уже лежали рядом на земле, покусывая травинки, и обсуждали, что делать дальше.
– По-твоему, нам надо возвращаться домой? – спросил Матахати.
– Конечно. Мы не можем навсегда остаться с этими женщинами.
– Разумеется.
– Мне женщины вообще не нравятся. Такэдзо теперь знал это наверняка.
– Тогда – домой! – сказал Матахати.
Он перевернулся на спину и уставился в небо.
– Решение принято, надо без промедления отправляться в путь, – продолжал Матахати. – Только теперь я понял, как мне недостает Оцу, как я хочу ее видеть. Посмотри, вон то облако напоминает ее профиль. А вон та часть – это ее волосы после купанья.
Такэдзо не отрывал глаз от лошади, которую только что отпустил. Дикие лошади, живущие на воле и полях, очень покладистые животные. Когда они вам больше не нужны, то просто уходят, ничего не требуя.
Акэми позвала. Друзья поднялись,
– Чур, я первый! – закричал Такэдзо.
– Посмотрим! – парировал Матахати.
Акэми в восторге захлопала в ладоши, видя двух друзей, которые неслись наперегонки по высокой траве, оставляя за собой облако пыли.
После обеда Акэми погрустнела. Она узнала, что Такэдзо и Матахати собираются к себе в деревню, а ведь с ними было так хорошо, ей так хотелось бы, чтобы они навсегда остались здесь.
– Дурочка, – отругала ее мать, – нашла о чем грустить.
Око красила лицо так же тщательно, как и всегда, и, отчитывая дочь, в то же время в зеркало наблюдала за Такэдзо. Он поймал ее взгляд и вдруг вспомнил волнующий аромат ее волос, когда она пришла к нему в комнату прошедшей ночью.
Матахати снял с полки большой кувшин сакэ и, усевшись рядом с Такэдзо, начал наливать водку в бутылочку для подогрева, словно он был хозяин дома. Они решили напиться, поскольку это была их последняя ночь вместе. Сегодня Око особенно тщательно прихорашивалась.
– Выпьем все до капли! – заявила она. – Не оставлять же крысам.
– Или червям, – подхватил Матахати.
Они быстро опорожнили три кувшинчика. Око прижалась к Матахати и начала так откровенно заигрывать с ним, что Такэдзо в растерянности отвернулся.
– Я... я не могу идти, – пробормотала Око заплетающимся языком. Голова Око опустилась на плечо Матахати, который повел ее в спальню. В дверях она повернулась к Такэдзо и язвительно заметила:
– А ты, Такэдзо, оставайся один! Ты ведь любишь спать один?
Не говоря ни слова, Такэдзо растянулся там, где сидел. Он был очень пьян, и уже стояла глубокая ночь.
Такэдзо проснулся поздно. Еще не открыв глаза, он уже знал, что произошло. Как он и догадался, дом оказался пуст. Вещи, собранные накануне Око и Акэми, исчезли. Не было ни одежды, ни сандалий, не было и Матахати.
Такэдзо крикнул, но никто не отозвался, да он и не ожидал ответа. Неестественная тишина стояла в покинутом доме. Никого не было ни во дворе, ни позади дома, ни в сарае. Лишь яркий красный гребень, забытый у водосточной трубы, напоминал о беглецах.
«Какая ты свинья, Матахати!» – произнес Такэдзо про себя.
Понюхав гребень, он снова вспомнил, как Око пыталась совратить его той ночью.
«Вот на это и попался Матахати», – подумал он. Гнев распирал Такэдзо.
– Дурак! – крикнул он. – А как же Оцу? Что ты думаешь делать с ней? Сколько раз ты покидал ее, негодяй!
Такэдзо растоптал гребень ногой. Ему хотелось плакать от обиды не за себя, а за Оцу. Он явственно представлял себе, как терпеливо ждет она возвращения Матахати.
Не зная, что предпринять, он сел в кухне. Тут в проем сёдзи просунулась голова бродячей лошади. Не дождавшись ласки от Такэдзо, она медленно прошла в кухню и стала неторопливо подбирать остатки рассыпанного риса.
ПРАЗДНИК ЦВЕТОВ
В семнадцатом веке дорога Мимасака была одной из главных транспортных артерий Японии. Она начиналась в Тацуме, провинции Харима, и, прихотливо извиваясь, пролегала по местности, про которую говорили, что там «гора стоит на горе». Дорога петляла между бесконечных горных кряжей, следуя границе, разделяющей провинции Мимасака и Харима. Путнику, преодолевающему перевал Накаяма, открывался вид на долину реки Аида, где он к своему удивлению обнаруживал довольно большое селение.
Миямото представляла собой не обычную деревню, а группки разрозненных домов. Одна кучка стояла на берегу реки, другая карабкалась по склону горы, третья обосновалась среди каменистых полей. Поселение было достаточно крупным для этой эпохи. До прошлого года хозяином замка, стоявшего неподалеку, вверх по реке, был князь Симмэн, владелец Иги. Сравнительно небольшой замок привлекал к себе поток ремесленников и торговцев. Дальше к северу находилось местечко Сикодзака, где добывали серебро. Выработанные копи опустели, но в свое время в них трудились толпы рудокопов. Путешествующие из Тоттори в Химэдзи или из Тадзимы в Бидзэн пользовались этой дорогой. Естественно, они останавливались в Миямото на отдых. Миямото был шумным местечком, куда приезжали люди из разных провинций. Здесь имелся не только постоялый двор, но и мануфактурная лавка, а еще обитала стая женщин – ночных тружениц, с набеленными по моде того времени шеями, – похожих на белых летучих мышей, они дежурили перед своими заведениями. Из Миямото Такэдзо и Матахати и ушли на войну.
Оцу в задумчивости смотрела на крыши Миямото. Это была тоненькая девушка, светлокожая, с блестящими волосами. Легкая и хрупкая, она казалась существом почти воздушным, неземным. Изящная Оцу ничем не походила на крепких, коренастых деревенских девушек, работавших внизу на рисовых полях. Ее походка отличалась особой грацией, голову она несла высоко и прямо. И сейчас девушка сидела на веранде храма Сипподзи, напоминая фарфоровую статуэтку.
Найденыш, воспитанный в горном храме, Оцу к шестнадцати годам обрела возвышенную отрешенность, какая редко встречается в ее возрасте. Она выросла в отрыве от сверстниц и от забот повседневной жизни, что придавало ее чертам выражение задумчивости, которая отпугивала от нее мужчин, привыкших к женской фривольности. Матахати, ее жених, был на год старше. Она не получала известий о нем с тех пор, как прошлым летом он и Такэдзо покинули Миямото. Прошел первый месяц Нового года, второй, а она все ждала вестей. Но вот миновал уже четвертый месяц, и она больше не смела надеяться.
Взгляд Оцу скользил по высоко плывущим облакам, и сама собой пришла мысль, что неизвестность длится уже год.
– У сестры Такэдзо тоже нет весточки. Глупо надеяться, что они еще живы, – говорила Оцу соседям, а глаза ее молили о том, чтобы ей возражали, внушали надежду, но никто не возражал. Практичным сельским жителям, свыкшимся с тем, что войска Токугавы заняли скромный замок Симмэн, было недосуг притворяться, будто их земляки уцелели. Из семьи Симмэна ни один не вернулся из Сэкигахары, но это было естественно – то были самураи, и они проиграли битву. Они просто не могли показаться на глаза знакомым людям, но речь шла о простых пеших солдатах. Где они пропадают? Будь они живы, разве не вернулись бы давно домой?
«Почему, – спрашивала себя Оцу, в сотый раз задавая один и тот же вопрос, – почему мужчины так стремятся на войну?»
Ей нравилось сидеть на веранде храма и размышлять о непостижимом. Она могла сидеть часами, погрузившись в мысли. Раздавшийся вдруг голос нарушил ее покой:
– Оцу!
От колодца к ней шел сухопарый человек. На нем была одна лишь набедренная повязка, загорелая кожа отливала темным золотом, как старинная статуя Будды. Это был буддийский монах секты Дзэн, который пришел сюда из провинции Тадзима года четыре назад. С тех пор он жил в храме.
– Наконец-то весна настала! – с довольным видом проговорил он, ни к кому не обращаясь. – Весна – благословенное время, но со своими недостатками. Только потеплеет, коварные блохи оккупируют всю страну. Они захватывают все, как этот подлец регент Фудзивара-но Митинага!
После небольшой паузы монах продолжил монолог:
– Я постирал свою одежду, но где высушить мое ветхое одеяние? Не вешать ведь на сливе! Было бы богохульством, надругательством над природой потревожить эти цветы. У меня слишком утонченный вкус, я не могу найти место, чтобы развесить одежду! Оцу, одолжи мне шест для белья.
Оцу, покрасневшая от вида почти голого монаха, крикнула: . – Такуан, нельзя разгуливать полуголым, пока одежда сушится.
– Придется лечь спать.
– Ты неисправим, Такуан!
Такуан воздел одну руку к небесам, а другой указывал на землю, подражая храмовой статуе Будды, которую прихожане раз в год омывают ритуальным чаем.
– В этой позе мне следовало бы простоять до завтрашнего дня. Завтра восьмое число, день рождения Будды. Стою, а люди мне поклоняются и поливают сладким чаем. Представляю их изумление, когда я начал бы облизываться.
Приняв набожный вид, Такуан прочитал слова Будды:
– На небесах и на земле только я свят.
Оцу рассмеялась, глядя на шутливого богохульника.
– Вылитый Будда!
– Разумеется. Я – живое воплощение принца Сиддхартхи.
– Тогда не шевелись, а я принесу чай, чтобы полить тебя.
В этот момент вокруг головы монаха закружила пчела, и воплощение Будды отчаянно замахало руками. Пчела бросилась на набедренную повязку, пытаясь забраться внутрь. Оцу хохотала до слез. Такуан Сохо – такое имя он получил с принятием монашеского обета – не переставал изумлять даже сдержанную Оцу с тех пор, как появился в храме.
Оцу, вдруг оборвав смех, сказала:
– Не могу тратить время на пустяки. У меня важное дело. Глядя, как она надевает миниатюрные сандалии, монах с невинным
видом спросил:
– Какое дело?
– Какое? И ты забыл? Твое кривлянье напомнило мне, что надо готовиться к завтрашнему дню. Настоятель приказал набрать цветов, чтобы украсить «Храм Цветов». Потом надо все подготовить для церемонии праздничного чая и сварить его сегодня вечером.
– Куда пойдешь за цветами?
– На луг вниз по реке.
– Я с тобой!
– Без одежды?
– Тебе одной не справиться. Я помогу. Человек, между прочим, появляется на свет без одежды. Нагота – его естественное состояние.
– Может быть, но я не нахожу его нормальным. Лучше пойду одна. Оцу побежала к постройкам позади храма, чтобы отвязаться от Такуана. Она надела на спину корзину, взяла серп и выскользнула через боковые ворота. Оглянувшись, она увидела следовавшего за ней Такуана. Он замотался в большое покрывало, в каких обычно перевозят постельные принадлежности.
– Так тебе больше нравится? – улыбнулся Такуан.
– Конечно нет. Ты выглядишь смешным. Люди подумают, что ты спятил.
– Почему?
– Потому. Отойди от меня!
– Раньше ты не избегала общества мужчин.
– Ты невыносим, Такуан!
Оцу побежала вперед, Такуан следовал за ней, делая шаги, которым бы позавидовал Будда, спускаясь с Гималаев. Покрывало раздувалось от ветра.
– Не сердись, Оцу! Ты знаешь, что я шучу. Твои ухажеры перестанут увиваться за тобой, если ты будешь слишком часто злиться.
Миямото представляла собой не обычную деревню, а группки разрозненных домов. Одна кучка стояла на берегу реки, другая карабкалась по склону горы, третья обосновалась среди каменистых полей. Поселение было достаточно крупным для этой эпохи. До прошлого года хозяином замка, стоявшего неподалеку, вверх по реке, был князь Симмэн, владелец Иги. Сравнительно небольшой замок привлекал к себе поток ремесленников и торговцев. Дальше к северу находилось местечко Сикодзака, где добывали серебро. Выработанные копи опустели, но в свое время в них трудились толпы рудокопов. Путешествующие из Тоттори в Химэдзи или из Тадзимы в Бидзэн пользовались этой дорогой. Естественно, они останавливались в Миямото на отдых. Миямото был шумным местечком, куда приезжали люди из разных провинций. Здесь имелся не только постоялый двор, но и мануфактурная лавка, а еще обитала стая женщин – ночных тружениц, с набеленными по моде того времени шеями, – похожих на белых летучих мышей, они дежурили перед своими заведениями. Из Миямото Такэдзо и Матахати и ушли на войну.
Оцу в задумчивости смотрела на крыши Миямото. Это была тоненькая девушка, светлокожая, с блестящими волосами. Легкая и хрупкая, она казалась существом почти воздушным, неземным. Изящная Оцу ничем не походила на крепких, коренастых деревенских девушек, работавших внизу на рисовых полях. Ее походка отличалась особой грацией, голову она несла высоко и прямо. И сейчас девушка сидела на веранде храма Сипподзи, напоминая фарфоровую статуэтку.
Найденыш, воспитанный в горном храме, Оцу к шестнадцати годам обрела возвышенную отрешенность, какая редко встречается в ее возрасте. Она выросла в отрыве от сверстниц и от забот повседневной жизни, что придавало ее чертам выражение задумчивости, которая отпугивала от нее мужчин, привыкших к женской фривольности. Матахати, ее жених, был на год старше. Она не получала известий о нем с тех пор, как прошлым летом он и Такэдзо покинули Миямото. Прошел первый месяц Нового года, второй, а она все ждала вестей. Но вот миновал уже четвертый месяц, и она больше не смела надеяться.
Взгляд Оцу скользил по высоко плывущим облакам, и сама собой пришла мысль, что неизвестность длится уже год.
– У сестры Такэдзо тоже нет весточки. Глупо надеяться, что они еще живы, – говорила Оцу соседям, а глаза ее молили о том, чтобы ей возражали, внушали надежду, но никто не возражал. Практичным сельским жителям, свыкшимся с тем, что войска Токугавы заняли скромный замок Симмэн, было недосуг притворяться, будто их земляки уцелели. Из семьи Симмэна ни один не вернулся из Сэкигахары, но это было естественно – то были самураи, и они проиграли битву. Они просто не могли показаться на глаза знакомым людям, но речь шла о простых пеших солдатах. Где они пропадают? Будь они живы, разве не вернулись бы давно домой?
«Почему, – спрашивала себя Оцу, в сотый раз задавая один и тот же вопрос, – почему мужчины так стремятся на войну?»
Ей нравилось сидеть на веранде храма и размышлять о непостижимом. Она могла сидеть часами, погрузившись в мысли. Раздавшийся вдруг голос нарушил ее покой:
– Оцу!
От колодца к ней шел сухопарый человек. На нем была одна лишь набедренная повязка, загорелая кожа отливала темным золотом, как старинная статуя Будды. Это был буддийский монах секты Дзэн, который пришел сюда из провинции Тадзима года четыре назад. С тех пор он жил в храме.
– Наконец-то весна настала! – с довольным видом проговорил он, ни к кому не обращаясь. – Весна – благословенное время, но со своими недостатками. Только потеплеет, коварные блохи оккупируют всю страну. Они захватывают все, как этот подлец регент Фудзивара-но Митинага!
После небольшой паузы монах продолжил монолог:
– Я постирал свою одежду, но где высушить мое ветхое одеяние? Не вешать ведь на сливе! Было бы богохульством, надругательством над природой потревожить эти цветы. У меня слишком утонченный вкус, я не могу найти место, чтобы развесить одежду! Оцу, одолжи мне шест для белья.
Оцу, покрасневшая от вида почти голого монаха, крикнула: . – Такуан, нельзя разгуливать полуголым, пока одежда сушится.
– Придется лечь спать.
– Ты неисправим, Такуан!
Такуан воздел одну руку к небесам, а другой указывал на землю, подражая храмовой статуе Будды, которую прихожане раз в год омывают ритуальным чаем.
– В этой позе мне следовало бы простоять до завтрашнего дня. Завтра восьмое число, день рождения Будды. Стою, а люди мне поклоняются и поливают сладким чаем. Представляю их изумление, когда я начал бы облизываться.
Приняв набожный вид, Такуан прочитал слова Будды:
– На небесах и на земле только я свят.
Оцу рассмеялась, глядя на шутливого богохульника.
– Вылитый Будда!
– Разумеется. Я – живое воплощение принца Сиддхартхи.
– Тогда не шевелись, а я принесу чай, чтобы полить тебя.
В этот момент вокруг головы монаха закружила пчела, и воплощение Будды отчаянно замахало руками. Пчела бросилась на набедренную повязку, пытаясь забраться внутрь. Оцу хохотала до слез. Такуан Сохо – такое имя он получил с принятием монашеского обета – не переставал изумлять даже сдержанную Оцу с тех пор, как появился в храме.
Оцу, вдруг оборвав смех, сказала:
– Не могу тратить время на пустяки. У меня важное дело. Глядя, как она надевает миниатюрные сандалии, монах с невинным
видом спросил:
– Какое дело?
– Какое? И ты забыл? Твое кривлянье напомнило мне, что надо готовиться к завтрашнему дню. Настоятель приказал набрать цветов, чтобы украсить «Храм Цветов». Потом надо все подготовить для церемонии праздничного чая и сварить его сегодня вечером.
– Куда пойдешь за цветами?
– На луг вниз по реке.
– Я с тобой!
– Без одежды?
– Тебе одной не справиться. Я помогу. Человек, между прочим, появляется на свет без одежды. Нагота – его естественное состояние.
– Может быть, но я не нахожу его нормальным. Лучше пойду одна. Оцу побежала к постройкам позади храма, чтобы отвязаться от Такуана. Она надела на спину корзину, взяла серп и выскользнула через боковые ворота. Оглянувшись, она увидела следовавшего за ней Такуана. Он замотался в большое покрывало, в каких обычно перевозят постельные принадлежности.
– Так тебе больше нравится? – улыбнулся Такуан.
– Конечно нет. Ты выглядишь смешным. Люди подумают, что ты спятил.
– Почему?
– Потому. Отойди от меня!
– Раньше ты не избегала общества мужчин.
– Ты невыносим, Такуан!
Оцу побежала вперед, Такуан следовал за ней, делая шаги, которым бы позавидовал Будда, спускаясь с Гималаев. Покрывало раздувалось от ветра.
– Не сердись, Оцу! Ты знаешь, что я шучу. Твои ухажеры перестанут увиваться за тобой, если ты будешь слишком часто злиться.