Ёсикава Эйдзи. Десять меченосцев (Миямото Мусаси)

   Такуан достал из мешочка мятый лист бумаги. Прочитав зашифрованную надпись, оставленную отцом Иори, Такуан едва сдержал возглас изумления.
   – Здесь написано про твою сестру, – произнес он, пристально глядя на Иори.
   – Я подозревал об этом, но настоятель храма Токугандзи не смог разобрать записку отца.
   Такуан начал читать: «Я решил скорее умереть с голоду, нежели поступить на службу к новому сюзерену. Мы с женой с трудом влачим жалкое существование. Нам пришлось оставить нашу дочь у дверей одного храма в центральной провинции. Мы вложили в ее одежду „голос неба“ и поручили девочку милости богов. Вскоре мы перебрались в другую провинцию. Я купил крестьянский дом в провинции Симоса. Я мечтал навестить место, где мы оставили девочку, но мы жили слишком далеко оттуда. Я не был уверен, пойдет ли на пользу девочке мое появление, поэтому решил не объявляться ей».
   Да, родители жестоки. Сердце жгут стихи Минамото-но Санэтомо:

 
Дикие звери,
Бессловесные твари
Знают чувство
Родительской любви
К родному потомству.
 

   Да не осудят меня предки! Я не мог запятнать честь изменой сюзерену. Ты – мой сын. Никогда не вкушай от бесчестия, как бы ты ни жаждал славы».
   – Ты увидишь сестру, – проговорил Такуан, засовывая бумажку в мешочек. Я хорошо ее знаю. И Мусаси тоже. Пойдешь с нами, Иори.
   Такуан не упомянул имени Оцу, не объяснил, что «голос неба» означал флейту.
   Быстро собравшись, все пустились в путь. До дома На равнине добрались на утренней заре. Дом был пуст. Над краем равнины застыло одинокое облако.

Книга седьмая. СВЕТ СОВЕРШЕНСТВА

СОРВАВШИЙСЯ БЫК

   В лучах неяркого солнца тень сливовой ветки дерева на оштукатуренной стене походила на четкий рисунок тушью. В Коягю пришла ранняя весна, и заросли сливовых деревьев ждали прилета соловьев.
   Соловьи появлялись в определенное время года, но странствующие ученики боевых искусств стучались в ворота замка круглый год. Их поток не иссякал, но просьбы не отличались разнообразием – все хотели сразиться с Сэкисюсаем или получить его наставления. «Всего один поединок», «Хочу только взглянуть на учителя», «Я – единственный ученик такого-то» – последние десять лет на все эти просьбы стража отвечала, что хозяин никого не принимает по причине преклонного возраста. Одни уходили молча, другие пускались в пылкие рассуждения о смысле Пути и о недопустимости пренебрежительного отношения к молодым фехтовальщикам, третьи пытались подкупить стражу.
   Бесчисленные визитеры не знали, что Сэкисюсай умер в конце прошлого года. Мунэнори не мог покинуть Эдо до четвертого месяца, поэтому до его приезда решили держать смерть старого даймё в тайне. За стенами замка о смерти его владельца знали немногие доверенные люди. Один из них в этот момент сидел в гостевой комнате замка. Это был Инсун, настоятель Ходзоина, который после кончины Инъэя не только сохранил славу монастыря как центра боевого искусства, но и приумножил ее. Он поддерживал тесную связь между монастырем и замком, возникшую во времена молодости Сэкисюсая и Инъэя.
   Инсун хотел повидаться с Хёго. Сукэкуро догадывался о намерениях старого монаха. Он собирался проверить Хёго в бою, ведь поговаривали, будто в мастерстве тот превзошел и деда, и своего дядю Мунэнори. Хёго считал такой поединок бессмысленным.
   – Если бы Хёго чувствовал себя получше, он встретился бы с вами, – уверял Инсуна Сукэкуро.
   – Неужели он до сих пор не вылечился от простуды?
   – Да, совсем замучила его.
   – Не знал, что Хёго так слаб здоровьем.
   – Пожив в Эдо, он отвык от наших суровых зим.
   Слуги тем временем искали в саду Оцу. В одном из садовых домиков раздвинулись сёдзи и показалась Оцу. Она пошла по дорожке, оставляя за собой тонкий запах благовоний. Бледность ее лица могла бы сравниться со сливовым цветом. Она была в трауре, который не сняла и по прошествии ста дней после смерти Сэкисюсая.
   – Где вы были? – подбежал к ней мальчик-слуга. – Господин Хёго ждет вас.
   Оцу поспешила в его комнату.
   – Оцу, будь добра, поговори вместо меня с одним посетителем,– попросил Хёго. – С ним сейчас Сукэкуро, но думаю, что он уже изнемог, слушая бесконечные рассуждения об «Искусстве Войны».
   – Настоятель Ходзоина пожаловал?
   – Да.
   Оцу слегка улыбнулась и, поклонившись, ушла.
   Инсун, не церемонясь, продолжал расспросы о Хёго. Сукэкуро мучительно искал выход из затруднительного положения, подбирая слова поделикатнее, и, к его счастью, появилась Оцу.
   – Как приятно вновь видеть вас в замке, – обратилась она с улыбкой к настоятелю.– К сожалению, Хёго очень занят срочным посланием в Эдо. Он просил извиниться перед вами.
   Оцу принялась угощать чаем и сладостями Инсуна и сопровождавших его двух молодых монахов.
   Инсун притворился, будто не заметил расхождений в объяснениях Оцу и Сукэкуро по поводу Хёго.
   – Весьма жаль,– произнес он. – У меня важное сообщение для него.
   – С удовольствием передам его, – подхватил Сукэкуро. – Уверяю, оно достигнет только слуха Хёго.
   – Не сомневаюсь, – ответил старый монах.
   Инсун принес весть о замке Уэно в провинции Ига. Граница между двумя уделами находилась в нескольких километрах к востоку и пролегала по безлюдной горной местности. Иэясу, конфисковав Уэно у принявшего христианство даймё Цуцуи Садацугу, передал земли Тоде Такаторе. Такатора поселился во владении в прошлом году, отремонтировал замок, изменил налоги, обновил ирригационную систему и Укрепил свою власть. Теперь он намеревался расширить свои земли за счет Коягю. Такатора направил группу самураев в Цукигасэ, где они занялись строительством, вырубкой сливовых деревьев, тем самым открыто нарушая границы Коягю.
   – Такатора беззастенчиво пользуется тем, что вы находитесь в трауре. Без преувеличений можно сказать, что он замыслил перенести границу в свою пользу. Вам следует пресечь его попытки сейчас, потом будет труднее восстановить свои права. Нельзя пускать дело на самотек.
   – Мы проверим положение на границе и подготовим жалобу, если все подтвердится, – заверил настоятеля Сукэкуро, поблагодарив за из-Вестие.
   Вскоре Сукэкуро докладывал о разговоре Хёго, однако тот равнодушно воспринял услышанное.
   – Дядя приедет и во всем разберется, – с улыбкой произнес он. Такое легкомыслие поразило Сукэкуро, который дорожил каждой пядью земли сюзерена. Посоветовавшись со старшими самураями Коягю, он решил предпринять тайные меры. С Тодой Такаторой шутить было нельзя: тот входил в число самых могущественных даймё страны.
   На следующее утро, возвращаясь из додзё, Сукэкуро столкнулся с мальчиком лет четырнадцати. Мальчик поклонился.
   – А, Усиноскэ! Как всегда подсматриваешь за тренировками? – весело приветствовал его Сукэкуро. – Какой подарок ты привез мне сегодня? Дикий картофель?
   Сукэкуро нарочно поддразнивал мальчика. Картофель, который привозил мальчик, на самом деле был превосходного вкуса. Мальчик жил с матерью в горной деревне Араки и часто приезжал в замок, чтобы продать древесный уголь, мясо дикого кабана и другие продукты.
   – Сегодня картофеля нет, зато есть подарок для Оцу, – сказал мальчик, показывая на что-то, обмотанное соломой.
   – Ревень?
   – Нет, живое! Соловей! Я поймал его. Их сейчас много в Цукигасэ.
   – Ты всегда ездишь через Цукигасэ?
   – Да, другого пути сюда нет.
   – Не замечал там незнакомых самураев?
   – Есть какие-то.
   – А что они делают?
   – Строят дома.
   – Не видел, как они ставят пограничные столбы?
   – Нет.
   – Сливовые деревья рубят?
   – Рубят лес для домов, а еще для мостов. На дрова тоже.
   – На путников не нападают?
   – Я не видел.
   Сукэкуро задумался.
   – Говорят, что они из удела даймё Тоды. У вас что слышно про них?
   – В нашей деревне говорят, что это ронины, которых прогнали из Нары и Удзи. Им негде жить, вот они и перебрались в наши горы.
   Такое объяснение было разумным. Окубо Нагаясу, правитель города Нара, упорно преследовал ронинов.
   – Где Оцу? – спросил Усиноскэ. – Хочу отдать ей подарок.
   Усиноскэ всегда с радостью встречался с Оцу, но не потому, что она баловала его сладостями. Его манила красота Оцу, носившая неземной отпечаток. Порой мальчику казалось, что она богиня, а не обыкновенная женщина.
   – Она, верно, в замке,– ответил Сукэкуро, но, бросив случайный взгляд в сторону сада, увидел Оцу. – Тебе повезло! – воскликнул Сукэкуро. – Вот она!
   – Оцу! – громко крикнул Усиноскэ.
   Подбежав к Оцу, он протянул ей соломенный сверток.
   – Я поймал соловья специально для вас.
   – Соловья? – переспросила Оцу, нахмурив брови.
   – Разве вы не хотите послушать соловья? – разочарованно сказал мальчик.
   – Когда он на свободе. Иначе он не может хорошо петь.
   – Вы правы, – вздохнул Усиноскэ, осторожно разворачивая солому. Птица стрелой взмыла в небо.
   Оцу пошла к бамбуковой роще за замком, и мальчик увязался за ней.
   – Куда вы идете?
   – Засиделась в замке. Хочется побродить в горах, полюбоваться цветущей сливой.
   – Так ведь здесь мало сливовых деревьев. Их лучше смотреть в Цукигасэ.
   – Это далеко?
   – Километра два. Можете поехать на моем воле, я сегодня привез дрова в замок.
   Оцу долго не раздумывала. Они вышли через задние ворота, у которых был привязан вол. Самурай на страже приветливо улыбнулся Оцу. Усиноскэ хорошо знали в замке.
   – Я к вечеру вернусь? – спросила Оцу.
   – Конечно, вы и домой поедете на воле, а я вас провожу.
   Они миновали лавку, в которой какой-то человек выменивал тушу кабана на соль. Вскоре они заметили, что человек этот следует за ними. Дорога, не просохшая от растаявшего снега, была почти безлюдной.
   – Усиноскэ, ты всегда приезжаешь в замок Коягю, но разве замок Уэно не ближе к вашей деревне?
   – В замке Уэно нет великого мастера меча, как господин Ягю.
   – Тебе нравится фехтование?
   – Да.
   Усиноскэ, остановив вола, сбежал к потоку, через который был переброшен мост. Он поправил съехавшее на сторону бревно и стал ждать, чтобы следовавший за ними незнакомец прошел первым. Человек, похожий на ронина, быстрым шагом обогнал их, окинув Оцу пронзительным взглядом.
   – Кто это? – с беспокойством спросила она.
   – Он вас напугал?
   – Не то что бы испугал, но...
   – В горах много бродячих ронинов.
   – Поворачивай назад, Усиноскэ, – неожиданно попросила Оцу. Мальчик, вопросительно посмотрев на нее, послушно завернул вола.
   – Стой! – повелительно приказал мужской голос.
   К ним бежали мужчина, менявший тушу кабана в лавке, и еще двое ронинов.
   – Что вам? – спросил Усиноскэ.
   Не обращая внимания на мальчика, все трое уставились на Оцу
   – Теперь все ясно! – протянул один, обращаясь к товарищу.
   – Красотка! – добавил второй. – Я ее где-то видел. В Киото, пожалуй.
   – Ясное дело, таких в здешних деревнях нет.
   – Я ее точно видел, когда учился в школе Ёсиоки.
   – Ты учился у Ёсиоки!
   – Три года, после Сэкигахары.
   – Объясните, в чем дело? – гневно произнес Усиноскэ. – Нам надо вернуться домой до темноты.
   Один из ронинов взглянул на мальчика, словно впервые заметив его
   – Ты из Араки? Угольщик?
   – Ну и что?
   – Отправляйся домой. Ты нам ни к чему.
   – Я вот и собираюсь домой, – ответил Усиноскэ, потянув вола за веревку.
   Ронин бросил на него свирепый взгляд, который испугал бы любого мальчика.
   – Отдай веревку! Женщина поедет с нами.
   – Нет!
   – Упрямиться вздумал?!
   Двое ронинов надвинулись на мальчика, и один из них поднес ему под нос кулак, твердый, как нарост на сосне.
   Оцу судорожно вцепилась в шею вола. В разлете бровей Усиноскэ она прочитала, что сейчас произойдет нечто страшное.
   – Остановись! – крикнула она мальчику.
   Ее крик только подхлестнул его. Усиноскэ, подскочив, ударил ногой одного ронина и, едва приземлившись, врезался головой в живот второму, выхватив из его ножен меч. Размахивая клинком, мальчик вихрем налетел сразу на трех проивников, повергнув их в замешательство. Меч, сверкавший с безумной скоростью, задел одного ронина за грудь. Потекла кровь. Меч в обратном движении врезался в круп вола, который с ревом припустился по дороге. Опомнившись, двое ронинов бросились на Усиноскэ, который, как птица, перелетел с камня на камень. Поняв, что мальчика им не поймать, ронины кинулись за волом.
   Обезумевший от боли вол, сойдя с дороги, карабкался вверх по отлогому откосу. Оцу, закрыв глаза, чудом держалась на спине бегущего животного. Вол уже бежал по какой-то дороге. Оцу слышала крики людей, но никто не осмеливался помочь ей. На равнине Ханъя посреди дороги неожиданно появился молодой человек с сумкой для писем через плечо.
   – Уйди с дороги! – кричали люди, но он хладнокровно шел навстречу волу.
   Раздался глухой удар.
   – Ненормальный, – запричитали со всех сторон.
   – Бык запорол его!
   Люди ошиблись. Молодой человек изо всех сил ударил вола по морде. Вол неуклюже развернулся и бросился наутек, но шагов через десять остановился, дрожа всем телом.
   – Слезайте! – крикнул молодой человек Оцу.
   Оказавшись на земле, Оцу поклонилась своему спасителю, смутно понимая, что с ней случилось и где она.
   – Кто-то поранил вола. Удар меча! – воскликнул молодой человек, рассматривая порез.
   Неизвестно откуда появившийся Кимура Сукэкуро растолкал зевак и подошел к молодому человеку.
   – Тебя послал настоятель Инсун? – спросил Сукэкуро, переводя дыхание.
   – Как хорошо, что вы оказались здесь! – ответил молодой человек. – У меня для вас письмо от настоятеля. Он просил, чтобы вы немедленно прочитали его.
   Взглянув на имя адресата, Сукэкуро распечатал письмо. В нем говорилось: «Я выяснил, что люди, замеченные в Цукигасэ, не являются самураями князя Тоды. Это сброд, ронины, выдворенные из городов. Они намерены зимовать в горах. Спешу исправить допущенную мной ошибку».
   – Спасибо, – сказал Сукэкуро посланцу настоятеля. – Я тоже навел справки. Хорошо, что наши подозрения не подтвердились. Полагаю, что и настоятель рад.
   – Простите, что пришлось вручить вам письмо посреди дороги. Я передам ваши слова настоятелю.
   – Одну минутку. Ты давно в Ходзоине?
   – Недавно.
   – Как тебя зовут?
   – Торадзо.
   – А ты случаем не Хамада Тораноскэ? – спросил Сукэкуро, изучая лицо молодого человека.
   – Нет.
   – Я не встречал Хамаду, но один из наших людей утверждает, что он состоит при настоятеле.
   Торадзо покраснел и тихо проговорил:
   – Хамада – это действительно я. У меня есть причины прийти в монастырь. Я скрыл свое настоящее имя, дабы не порочить учителя и свой род.
   – Не бойся, я не намерен вмешиваться в твои дела.
   – Вы, верно, слышали о Тадааки. Он оставил школу и удалился в горы из-за меня. Я покинул свое сословие. Тяжелая работа в монастыре Пойдет мне на пользу. Настоятель не знает моего настоящего имени.
   – Все знают о поединке Тадааки и Кодзиро, – ответил Сукэкуро. – Кодзиро хвастает своей победой перед каждым встречным. Надеюсь, что ты восстановишь доброе имя своего учителя.
   – С нетерпением жду этого дня. До свидания. Торадзо ушел стремительным шагом, не оглядываясь.

КОНОПЛЯНОЕ СЕМЯ

   Хёго волновался. Он хотел передать Оцу письмо Такуана, но не на-шел ее в комнате. Ее искали по всему замку, но безрезультатно. Письмо, помеченное десятым месяцем прошлого года, задержавшееся в пути, сообщало о предстоящем назначении Мусаси. Такуан писал Оцу, что теперь Мусаси потребуется свой дом в Эдо и «женщина которая вела бы этот дом».
   Стража у ворот сообщила Хёго, что на поиски Оцу в горы посланы люди. Хёго тяжело вздохнул. Оцу никогда не обременяла окружающих, необдуманные поступки были не в ее правилах. Хёго уже предполагал самое худшее, когда ему доложили о возвращении Сукэкуро, Оцу и Усиноскэ.
   Мальчик, принеся всем извинение, непонятно, правда, за что, сказал, что ему пора домой.
   – Куда же ты пойдешь так поздно? – спросил один из самураев.
   – К себе в Араки. Мать ждет.
   – Тебя те ронины прикончат, – сказал Сукэкуро. – Переночуй в замке, а завтра отправишься в деревню.
   Мальчика отослали спать в помещение во внешнем кольце укреплений, где ночевали ученики-самураи.
   Хёго, отозвав Оцу в сторону, пересказал ей письмо Такуана. Он не удивился, когда Оцу, густо покраснев, сказала: «Поеду завтра».
   Вечером устроили прощальный ужин, на котором все восхищались Оцу, а утром обитатели замка, включая слуг, собрались у ворот, чтобы проводить ее в дорогу.
   Сукэкуро послал за Усиноскэ, чтобы Оцу могла доехать на его воле до Удзи, но, как выяснилось, мальчик накануне уехал в деревню. Сукэкуро велел оседлать лошадь. Оцу смущенно отказывалась, ссылаясь на низкое положение в обществе, но ей пришлось уступить просьбе Хёго.
   Хёго в душе порой завидовал Мусаси. Хёго полюбил девушку, хотя сердце ее принадлежало другому. Они вместе продеАали замечательное путешествие из Эдо в замок. Оцу оказалась превосходной сиделкой при умирающем деде. Любовь Хёго не была эгоистичной. Сэкисюсай приказал внуку доставить Оцу Мусаси, когда придет время, и Хёго теперь выполнял наказ покойного деда. Хёго не питал зависти к чужому счастью. Он и помыслить не мог о нарушении устоев Пути Воина и почитал выполнение воли деда как высшее проявление любви к Оцу.
   Лошадь тронулась, и Оцу задела ветку цветущей сливы. Несколько лепестков упали на землю. Хёго почудился их аромат. Он предчувствовал, что навсегда расстается с Оцу, и тихо молился за ее счастье.
   – Господин!
   Хёго обернулся и видел Усиноскэ.
   – Почему ты уехал вчера ночью в деревню? – с улыбкой произнес Хёго.
   – Но ведь мать беспокоилась. Мальчик не вышел из того возраста, когда тяжело разлучаться с матерью даже на короткое время.
   – Ну ладно! Сын должен почитать мать. Как ты пробрался мимо ронинов в Цукигасэ?
   – Их там не было. Узнав, что Оцу из замка, они поспешно бежали, испугавшись наказания. Наверное, перебрались на другую сторону гор.
   – Одной заботой меньше.
   – А где Оцу?
   – Только что отправилась в Эдо.
   – В Эдо? – неуверенно повторил мальчик. – Передала ли она господину Кимуре мою просьбу?
   – Какую?
   – Чтобы меня взяли учеником к самураям.
   – Ты пока мал для этого. Подрасти немного.
   – Я мечтаю учиться фехтованию. Хочу успеть, пока мама жива.
   – Ты прежде у кого-нибудь учился?
   – Нет, но упражнялся на растениях и животных.
   – Неплохо для начала. Подрасти, и я возьму тебя с собой в Нагою. Я скоро туда уезжаю.
   – Я не смогу бросить мать.
   Хёго растрогался до глубины души.
   – Пойдем со мной! – приказал он мальчику. – Посмотрю, есть ли у тебя способности.
   – В додзё?
   Усиноскэ показалось, что все ему снится. С раннего детства самым прекрасным местом на свете для него был додзё в замке. Несмотря на позволение Сукэкуро, мальчик не решался заходить в него. Сейчас его позвал туда один из хозяев замка.
   – Вымой ноги! – приказал Хёго.
   – Слушаюсь, господин.
   Усиноскэ впервые в жизни так тщательно мыл ноги. Войдя в тренировочный зал, он почувствовал себя маленьким и ничтожным. Массивные балки и столбы, отполированный до блеска пол вызывали трепет в его сердце. Голос Хёго звучал здесь по-новому.
   – Возьми меч! – скомандовал Хёго. Усиноскэ выбрал меч из черного дуба.
   – Готов? – спросил Хёго.
   – Готов, – ответил мальчик, вытянув меч на уровне груди. Усиноскэ запыхтел, как ежик, брови его насупились, кровь застучала в висках. Хёго глазами подал знак атаки и, громко топая, бросился вперед. Меч Хёго коснулся ребра мальчика. Тот, словно подброшенный неведомой силой, подпрыгнул и перелетел через плечо Хёго. Хёго левой рукой коснулся ног мальчика и слегка подтолкнул его. Усиноскэ, перевернувшись через голову, приземлился позади Хёго. ~ Довольно! – сказал Хёго.
   – Нет, можно еще раз?
   Усиноскэ занес меч обеими руками и бросился на Хёго, которые намертво блокировал удар. Глаза мальчика наполнились упрямыми слезами.
   «У мальчика есть характер», – подумал Хёго, но вслух проговорил с деланным недовольством:
   – Дерешься небрежно. Перепрыгнул мне через плечо.
   Усиноскэ не знал, что сказать в ответ.
   – Ты не знаешь своего места, не понимаешь, какие и с кем можно допускать приемы. Сядь!
   Мальчик послушно сел. Хёго, отбросив деревянный меч, вытащил из ножен свой.
   – Сейчас я тебя убью. И не вздумай кричать.
   – Убьете? – заикаясь, проговорил мальчик.
   – Вытяни шею! Нет ничего важнее для самурая, чем вести себя достойно. Ты совершил непростительный проступок.
   – Вы убьете меня за какую-то грубость?
   – Совершенно верно.
   Мальчик посмотрел на Хёго, затем повернулся лицом в сторону родной деревни и склонился в поклоне.
   – Мама, я возвращаюсь в землю здесь, в замке. Знаю, ты будешь горевать. Прости, что я не был почтительным сыном. – Усиноскэ покорно вытянул шею.
   Хёго бросил меч в ножны и засмеялся:
   – Неужели ты думаешь, что я способен убить ребенка!
   – Вы пошутили?
   – Разумеется.
   – Может ли самурай допускать такие шутки?
   – Это не розыгрыш. Я должен знать твой характер, прежде чем допустить тебя к тренировкам.
   Мальчик задышал ровнее.
   – Ты прыгнул через мое плечо, когда я прижал тебя в углу, – продолжал Хёго. – Немногие выполняют этот прием и после четырех лет учебы.
   – Я нигде не учился.
   – Не скрывай! У тебя был учитель, и притом неплохой. Кто он?
   Мальчик задумался.
   – Вспомнил! – воскликнул он.
   – Кто научил тебя?
   – Но это не человек.
   – Кто же, водяные?
   – Нет, конопляное семя.
   – Возможно ли учиться у конопляного семени?
   – У нас в горах тренировались воины, которые становятся невидимыми у вас на глазах. Я наблюдал за их тренировками.
   – Ты говоришь про ниндзя? Скорее всего, это группа из Иги. Что у них общего с конопляным семенем?
   – Конопляное семечко в земле быстро всходит и стремительно растет. Вы прыгаете через росток. Каждый день, вперед, назад. С каждым днем прыжок становится все выше. Если каждый день не тренироваться, то конопля вытянется так, что ее уже не перепрыгнуть. И в этом, и в прошлом году я тренировался с весны до осени.
   – Понятно, – сказал Хёго. Разговор прервал Сукэкуро.
   – Еще одно письмо из Эдо, – сказал он, протягивая свиток. Хёго пробежал глазами послание и спросил:
   – Далеко ли успела уехать Оцу?
   – Не более пяти километров. Что-то случилось?
   – Такуан пишет, что назначение Мусаси не состоялось. Его прошлое не внушает доверия сёгуну. Надо сообщить Оцу.
   – Хорошо, я догоню ее.
   – Нет, я сам поеду.
   Хёго направился в конюшню.
   На пути к Удзи Хёго овладели сомнения. Оцу безразлично назначение Мусаси. Ей важен человек, а не его должность. Если удастся уговорить ее задержаться в Коягю, она все равно душой будет рваться в Эдо. Зачем омрачать ее путешествие?
   Хёго пытался владеть собой. У воинов, как и у обычных людей, случаются моменты, когда они поддаются слабости. Звание самурая заставляло Хёго преодолевать сомнения и хранить самообладание. Самураю необходимо преодолеть мечты, и тогда душа его обретет легкость и свободу. Сердцу самурая положено пылать не только от любви. Ему уготована иная судьба. В мире, где нужны молодые таланты, нельзя отвлекаться на цветочки у дороги. Хёго считал своим долгом шагать в ногу со временем.
   – Сколько народу! – весело заметил Хёго.
   – В Наре сегодня необычный день, – ответил Сукэкуро.
   – Похоже, все жители высыпали на улицу.
   Позади Хёго и Сукэкуро шел Усиноскэ, которого Хёго теперь повсюду брал с собой. Мальчик выполнял обязанности слуги самурая. Сейчас он нес на спине коробку с провизией, а к поясу у него были привязаны запасные сандалии хозяина. §-
   Этот день был знаменателен тем, что в Наре давалось грандиозное представление, но оно не было театральным зрелищем. Каждый год монахи Ходзоина утраивали турнир, который определял порядок старшинства среди насельников монастыря. Турнир проводился в при-ч– сутствии зрителей, участники сражались всерьез, бои были захватывающими и жестокими. В объявлениях говорилось, что в турнире Могут участвовать и посторонние, но таких желающих не находилось.
   – Не пообедать ли нам? – предложил Хёго. – У нас много времени.
   – Где бы нам присесть? – огляделся по сторонам Сукэкуро.
   – Вот здесь, – показал Усиноскэ на зеленый пригорок и развернул кусок тростниковой циновки, которую успел подобрать где-то в пути. Хёго нравилась находчивость мальчика, хотя временами он не одобрял его чрезмерную услужливость как свойство, не достойное будущего самурая.
   Усиноскэ разложил скромный обед: колобки из грубого риса, маринованные сливы и бобовую пасту.
   – Усиноскэ, сбегай за чаем, только не говори, для кого, – приказал Сукэкуро.
   – Правильно, а то люди надоедят выражением своего почтения, – заметил Хёго.
   Лицо Хёго было скрыто широкой тростниковой шляпой, такая же была на голове Усиноскэ.
   В полуметре от них ровесник Усиноскэ оглядывался по сторонам.
   – Циновка только что лежала здесь.
   – Забудь про нее, Иори, – успокаивал его Гонноскэ. – Не велика потеря.
   – Кто-то стянул ее. Интересно, где этот ловкач.