Страница:
Оцу, казалось, потеряла последнюю надежду.
– Как ты думаешь, Дзётаро, смогу ли я что-нибудь узнать в Мёсиндзи?
– Вероятно, только не забывай, что ты услышишь молву.
– Слухи не возникают на пустом месте.
– Ты правда собираешься в Киото?
– Хоть сейчас... Хорошо, завтра.
– Не спеши! Ты всегда упускала Мусаси. Срывалась с места, едва ушей твоих достигал любой слух. Если хочешь увидеть соловья, не ищи его на ближней ветке, откуда якобы несется трель. Ты постоянно шла по следу Мусаси, вместо того чтобы предвидеть место, где он может появиться.
– Ты прав, но любовь не следует рассудительности.
При слове «любовь» Дзётаро густо покраснел. Оцу смутилась.
– Спасибо за совет. Я подумаю, – поспешно сказала она.
– Хорошо. Сейчас тебе нужно пойти со мной в Химэдзи.
– Согласна.
– Ты можешь пожить у нас в доме. Оцу молчала.
– Как я понял, отец знал тебя до того, как ты ушла из храма Сипподзи. Он очень хочет встретиться и поговорить с тобой.
Светильник зачадил. Оцу раздвинула сёдзи и посмотрела на небо.
– Дождь, – сказала она.
– Дождь? А нам надо завтра пораньше отправиться в путь.
– Осенний дождь не помеха. Укроемся шляпами.
– Хорошо бы прояснилось.
Они закрыли дождевые -ставни, в комнате сразу стало душно. Дзётаро ощутил волнующий аромат волос Оцу.
– Ложись в постель. Я прилягу у окна, – сказал он, подкладывая под голову деревянное изголовье. – Почему не ложишься? – проворчал Дзётаро через некоторое время. – Надо выспаться.
Он натянул на голову одеяло и долго ворочался, прежде чем сон одолел его.
МИЛОСЕРДИЕ КАННОН
ЖИЗНЕННЫЕ НЕВЗГОДЫ
ВЕЧЕРНИЙ КОРАБЛЬ
– Как ты думаешь, Дзётаро, смогу ли я что-нибудь узнать в Мёсиндзи?
– Вероятно, только не забывай, что ты услышишь молву.
– Слухи не возникают на пустом месте.
– Ты правда собираешься в Киото?
– Хоть сейчас... Хорошо, завтра.
– Не спеши! Ты всегда упускала Мусаси. Срывалась с места, едва ушей твоих достигал любой слух. Если хочешь увидеть соловья, не ищи его на ближней ветке, откуда якобы несется трель. Ты постоянно шла по следу Мусаси, вместо того чтобы предвидеть место, где он может появиться.
– Ты прав, но любовь не следует рассудительности.
При слове «любовь» Дзётаро густо покраснел. Оцу смутилась.
– Спасибо за совет. Я подумаю, – поспешно сказала она.
– Хорошо. Сейчас тебе нужно пойти со мной в Химэдзи.
– Согласна.
– Ты можешь пожить у нас в доме. Оцу молчала.
– Как я понял, отец знал тебя до того, как ты ушла из храма Сипподзи. Он очень хочет встретиться и поговорить с тобой.
Светильник зачадил. Оцу раздвинула сёдзи и посмотрела на небо.
– Дождь, – сказала она.
– Дождь? А нам надо завтра пораньше отправиться в путь.
– Осенний дождь не помеха. Укроемся шляпами.
– Хорошо бы прояснилось.
Они закрыли дождевые -ставни, в комнате сразу стало душно. Дзётаро ощутил волнующий аромат волос Оцу.
– Ложись в постель. Я прилягу у окна, – сказал он, подкладывая под голову деревянное изголовье. – Почему не ложишься? – проворчал Дзётаро через некоторое время. – Надо выспаться.
Он натянул на голову одеяло и долго ворочался, прежде чем сон одолел его.
МИЛОСЕРДИЕ КАННОН
Оцу насторожилась. Сквозь дырку в потолке капала вода. Дождь ветром задувало под карнизы, капли стучали по ставням. Осенний дождь недолог, утром могло проясниться.
«Как же она в пещере в такую непогоду? – думала Оцу про Осуги. – От сырости и холода она не протянет до утра. Или еще того хуже, умрет от голода, пока ее найдут».
– Дзётаро! – тихо позвала Оцу. – Проснись!
Она догадывалась, что Дзётаро совершил нечто жестокое, потому что слышала его разговор с людьми Осуги.
«Не такая она уж плохая, – думала Оцу. – Я буду с ней откровенной, и она поймет меня... Я должна идти».
Оцу отодвинула ставень и посмотрела на небо. «Если Дзётаро проснется, то Осуги ничто уже не спасет»,– решила Оцу.
Она подоткнула кимоно, надела плетеную шляпу, накинула соломенную дождевую накидку, надела соломенные сандалии и вышла из дома под холодные струи дождя.
Лестница храма, куда ее накануне привел Мамбэй, превратилась в бурный водопад. Наверху ветер гудел еще сильнее, завывая в вершинах криптомерии. Оцу несколько раз окликнула Осуги, но никто не отозвался. Она зашла за храм и остановилась в нерешительности. Ей показалось, что она слышит стоны. Оцу напрягла слух.
– О-о! Есть кто живой? Кто-нибудь меня слышит? – донеслось до Оцу.
– Почтеннейшая! – воскликнула Оцу. – Где вы?
– О-о! Я так и знала, что меня услышат. Спасите меня! Я здесь! Спасите! – донеслось с порывом ветра.
Оцу металась вокруг храма, не понимая, откуда доносился голос Осуги. Она вдруг заметила углубление в горе, похожее на вход в пещеру. Подойдя поближе, Оцу в ужасе остановилась: лаз в-пещеру оказался заваленным огромными камнями. Голос Осуги доносился оттуда.
– Кто ты? Богиня Каннон в человеческом облике? Я каждый день возношу тебе молитвы. Сжалься надо мной! Я старая женщина, меня замуровал здесь мой враг. – В голосе Осуги слышалось отчаяние. Страстно молясь в темной пещере за собственную жизнь, Осуги грезила наяву, представляя Каннон, явившуюся спасти ее. – Какое счастье! – в полубреду восклицала Осуги.– Милосердная Каннон снизошла ко мне! Она узрела мою добродетель, она жалеет меня. Да святится имя Каннон!
Голос Осуги внезапно оборвался. Она, вероятно, подумала, что Каннон непременно должна прийти на помощь такой женщине, как она. Осуги была главой добропорядочной семьи, хорошей матерью, безупречной в поведении. Все ее поступки определялись добродетелью. Осуги кривила душой, зная, что перед пещерой стоит скорее не божество, а обыкновенный смертный.
Оцу не могла понять, как Дзётаро завалил вход огромными камнями. Она не смогла сдвинуть с места ни один валун. Радость от того, что она отыскала несчастную старую женщину, сменилась предчувствием беды.
– Потерпите немножко, почтеннейшая! Я вас вызволю! – крикнула Оцу.
Никто не ответил. Приложив ухо к щели, Оцу услышала тихое бормотание:
Постепенно Осуги вернулась в реальный мир. Припав к щели между камнями, Осуги спросила:
– Кто здесь? Отзовитесь, кто здесь? Мокрая, вымазанная глиной, Оцу крикнула:
– Вы хорошо себя чувствуете, почтеннейшая? Это я, Оцу.
– Кто-кто?
– Оцу!
ПоследовалоЧдолгое молчание. Имя Оцу вывело Осуги из блажей ного умиления.
– Зачем явилась сюда? – вымолвила наконец Осуги. – А, знаю. Ищешь этого дьявола, Дзётаро.
– Нет, я пришла освободить вас. Забудьте прошлое. Я помню ваше доброе отношение ко мне, когда я была маленькой. Я не таю на вас зла. Простите, что порой я была своенравной.
– Наконец ты осознала порочность своего поведения. Захотела войти в семью Хонъидэн и стать женой Матахати?
– Нет! – решительно ответила Оцу.
– Тогда почему ты здесь?
– Мне жаль вас.
– Хочешь, чтобы я была в долгу перед тобой? Этого добиваешься?
Оцу онемела от потрясения.
– Кто просил тебя приходить? Во всяком случае, не я. Мне ты не нужна. Думаешь, я переменюсь к тебе? Никогда! Я лучше умру, чем поступлюсь честью!
– В вашем возрасте опасно быть в сырой пещере.
– Не нуждаюсь в твоей жалости. Уж я-то знаю, зачем вы с Дзётаро посадили меня сюда. Хотите поиздеваться над моими сединами. Я выберусь отсюда и расквитаюсь с вами!
– Я уверена, что когда-нибудь вы поймете меня. В любом случае вам нельзя здесь оставаться.
– Надоела с глупой болтовней!
Оцу посильнее уперлась в камень, и он неожиданно поддался, словно размягченный ее слезами. Теперь откатить нижний камень было нетрудно. Как выяснилось, помогли не одни слезы Оцу – изнутри на камень из последних сил напирала старуха. Осуги вырвалась из плена, красная от гнева.
Оцу едва держалась на ногах от усталости. Она вскрикнула от радости, увидев Осуги, но та молча схватила Оцу за ворот кимоно, словно вышла из пещеры единственно для того, чтобы наказать свою спасительницу.
– Что вы? – изумилась Оцу.
– Молчи!
Осуги неистово швырнула Оцу на землю и поволокла ее по мокрым камням.
– Быстрее! – прохрипела Осуги.
– Вам нельзя оставаться под дождем! – умоляла Оцу.
– Надеешься разжалобить меня?
– Я не убегу, отпустите меня... Мне больно!
– Конечно, больно.
Оцу вырвалась из цепких пальцев старухи, но Осуги мгновенно схватила ее за волосы. Дождь лил на запрокинутое лицо Оцу.
– Сколько я натерпелась из-за тебя, беспутная! – хрипела старуха, дергая Оцу за волосы.
Оцу упала, и старуха стала бить ее ногами. Оцу не шевелилась. Осуги, оцепенев, выпустила волосы Оцу.
– Что я наделала! – выдохнула Осуги. – Оцу?
Старуха склонилась над бездыханным телом.
– Она... умерла...
Осуги испугалась. Она не собиралась убивать Оцу. Осуги со стоном попятилась назад, но вскоре опомнилась.
– Надо идти за помощью, – пробормотала она. Осуги обхватила недвижное тело Оцу и потащила его в пещеру.
Лаз в пещеру был узким, но внутри было просторно. В стене была выбита ниша, в которой в давние времена паломники предавались молитвенным бдениям.
Старуха хотела было выйти наружу, но дождь припустил с новой силой. «До утра не стихнет», – подумала Осуги. Присев на корточки, она стала ждать, когда кончится ливень.
Сидеть рядом с телом Оцу было жутковато. Осуги чудилось, что Оцу повернулась к ней мертвенно-бледным лицом. Осуги пыталась успокоить себя.
– Чему бывать, того не миновать, – забормотала она. – Обрети радость в раю и не держи на меня зла.
Осуги, закрыв глаза, начала читать сутры. Когда она открыла глаза, а губы ее перестали произносить слова молитвы, снаружи светило солнце, дождь кончился, щебетали птицы.
– Да святится имя Будды! – воскликнула Осуги.
Из глаз ее хлынули слезы. Она плакала долго, забыв обо всем, пока перед нею не всплыло лицо Оцу. Старуха взглянула на простертую рядом Оцу, для которой уже не существовало ни солнечное утро, ни пение птиц.
– Прости меня, я была зла и несправедлива, – запричитала Осуги, нежно обнимая Оцу. – Ужасно! Материнская любовь ослепила меня и погубила дитя другой матери. Ведь и у тебя была мать, Оцу! Она считала бы меня злым демоном. Я никогда не сомневалась в своей правоте, но другим казалась чудовищем.
Причитания Осуги эхом отдавались в пещере. Здесь никто не слышал и не видел ее. Темноту ночи озарил свет мудрости Будды. Осуги прижалась заплаканным лицом к Оцу.
– О, если бы мой сын был таким же добрым и ласковым, как ты! Открой очи, внемли моим мольбам! Отверзни уста и прости меня. Я этого заслуживаю, Оцу!
Осуги мучилась от собственной злобы и несправедливости. У нее мелькнула мысль остаться рядом и ждать собственную смерть.
– Нет! – решительно воскликнула Осуги. – Хватит слез и стонов. Может, она еще не умерла. Вдруг я сумею выходить ее. Она молода, и у нее вся жизнь впереди.
Осторожно опустив Оцу на землю, старуха выползла наружу. Закрыв глаза от слепящего солнца, она приложила ко рту руку и крикнула:
– Есть ли кто-нибудь? Скорее на помощь!
В роще послышался шум и голоса:
– Она здесь! Жива!
К храму подбежал десяток людей из клана Хонъидэн. Они отправились на поиски, как только в деревню прибежал окровавленный парень, уцелевший в схватке с Дзётаро. Все были в дождевых соломенных накидках, а лица после блуждания по горам измученные и хмурые.
– Обо мне не беспокойтесь, – распорядилась Осуги. – Поскорее тащите девушку из пещеры. Она без чувств несколько часов. Если немедленно не дать ей лекарства... – Голос у Осуги сорвался. Она слабо махнула рукой в сторону пещеры. Впервые после смерти дядюшки Гона из ее глаз потекли слезы печали.
«Как же она в пещере в такую непогоду? – думала Оцу про Осуги. – От сырости и холода она не протянет до утра. Или еще того хуже, умрет от голода, пока ее найдут».
– Дзётаро! – тихо позвала Оцу. – Проснись!
Она догадывалась, что Дзётаро совершил нечто жестокое, потому что слышала его разговор с людьми Осуги.
«Не такая она уж плохая, – думала Оцу. – Я буду с ней откровенной, и она поймет меня... Я должна идти».
Оцу отодвинула ставень и посмотрела на небо. «Если Дзётаро проснется, то Осуги ничто уже не спасет»,– решила Оцу.
Она подоткнула кимоно, надела плетеную шляпу, накинула соломенную дождевую накидку, надела соломенные сандалии и вышла из дома под холодные струи дождя.
Лестница храма, куда ее накануне привел Мамбэй, превратилась в бурный водопад. Наверху ветер гудел еще сильнее, завывая в вершинах криптомерии. Оцу несколько раз окликнула Осуги, но никто не отозвался. Она зашла за храм и остановилась в нерешительности. Ей показалось, что она слышит стоны. Оцу напрягла слух.
– О-о! Есть кто живой? Кто-нибудь меня слышит? – донеслось до Оцу.
– Почтеннейшая! – воскликнула Оцу. – Где вы?
– О-о! Я так и знала, что меня услышат. Спасите меня! Я здесь! Спасите! – донеслось с порывом ветра.
Оцу металась вокруг храма, не понимая, откуда доносился голос Осуги. Она вдруг заметила углубление в горе, похожее на вход в пещеру. Подойдя поближе, Оцу в ужасе остановилась: лаз в-пещеру оказался заваленным огромными камнями. Голос Осуги доносился оттуда.
– Кто ты? Богиня Каннон в человеческом облике? Я каждый день возношу тебе молитвы. Сжалься надо мной! Я старая женщина, меня замуровал здесь мой враг. – В голосе Осуги слышалось отчаяние. Страстно молясь в темной пещере за собственную жизнь, Осуги грезила наяву, представляя Каннон, явившуюся спасти ее. – Какое счастье! – в полубреду восклицала Осуги.– Милосердная Каннон снизошла ко мне! Она узрела мою добродетель, она жалеет меня. Да святится имя Каннон!
Голос Осуги внезапно оборвался. Она, вероятно, подумала, что Каннон непременно должна прийти на помощь такой женщине, как она. Осуги была главой добропорядочной семьи, хорошей матерью, безупречной в поведении. Все ее поступки определялись добродетелью. Осуги кривила душой, зная, что перед пещерой стоит скорее не божество, а обыкновенный смертный.
Оцу не могла понять, как Дзётаро завалил вход огромными камнями. Она не смогла сдвинуть с места ни один валун. Радость от того, что она отыскала несчастную старую женщину, сменилась предчувствием беды.
– Потерпите немножко, почтеннейшая! Я вас вызволю! – крикнула Оцу.
Никто не ответил. Приложив ухо к щели, Оцу услышала тихое бормотание:
Осуги читала сутру Каннон. В эти минуты она внимала только голосу божества. Слезы струились по щекам Осуги, губы дрожали, произнося священные слова.
Встретив демонов-людоедов,
Ядовитых драконов, духов зла,
Думай о милосердии Каннон,
И никто не причинит тебе вреда.
В кольце зверей кровожадных
С острыми клыками и когтями
Думай о всесилии Каннон...
Постепенно Осуги вернулась в реальный мир. Припав к щели между камнями, Осуги спросила:
– Кто здесь? Отзовитесь, кто здесь? Мокрая, вымазанная глиной, Оцу крикнула:
– Вы хорошо себя чувствуете, почтеннейшая? Это я, Оцу.
– Кто-кто?
– Оцу!
ПоследовалоЧдолгое молчание. Имя Оцу вывело Осуги из блажей ного умиления.
– Зачем явилась сюда? – вымолвила наконец Осуги. – А, знаю. Ищешь этого дьявола, Дзётаро.
– Нет, я пришла освободить вас. Забудьте прошлое. Я помню ваше доброе отношение ко мне, когда я была маленькой. Я не таю на вас зла. Простите, что порой я была своенравной.
– Наконец ты осознала порочность своего поведения. Захотела войти в семью Хонъидэн и стать женой Матахати?
– Нет! – решительно ответила Оцу.
– Тогда почему ты здесь?
– Мне жаль вас.
– Хочешь, чтобы я была в долгу перед тобой? Этого добиваешься?
Оцу онемела от потрясения.
– Кто просил тебя приходить? Во всяком случае, не я. Мне ты не нужна. Думаешь, я переменюсь к тебе? Никогда! Я лучше умру, чем поступлюсь честью!
– В вашем возрасте опасно быть в сырой пещере.
– Не нуждаюсь в твоей жалости. Уж я-то знаю, зачем вы с Дзётаро посадили меня сюда. Хотите поиздеваться над моими сединами. Я выберусь отсюда и расквитаюсь с вами!
– Я уверена, что когда-нибудь вы поймете меня. В любом случае вам нельзя здесь оставаться.
– Надоела с глупой болтовней!
Оцу посильнее уперлась в камень, и он неожиданно поддался, словно размягченный ее слезами. Теперь откатить нижний камень было нетрудно. Как выяснилось, помогли не одни слезы Оцу – изнутри на камень из последних сил напирала старуха. Осуги вырвалась из плена, красная от гнева.
Оцу едва держалась на ногах от усталости. Она вскрикнула от радости, увидев Осуги, но та молча схватила Оцу за ворот кимоно, словно вышла из пещеры единственно для того, чтобы наказать свою спасительницу.
– Что вы? – изумилась Оцу.
– Молчи!
Осуги неистово швырнула Оцу на землю и поволокла ее по мокрым камням.
– Быстрее! – прохрипела Осуги.
– Вам нельзя оставаться под дождем! – умоляла Оцу.
– Надеешься разжалобить меня?
– Я не убегу, отпустите меня... Мне больно!
– Конечно, больно.
Оцу вырвалась из цепких пальцев старухи, но Осуги мгновенно схватила ее за волосы. Дождь лил на запрокинутое лицо Оцу.
– Сколько я натерпелась из-за тебя, беспутная! – хрипела старуха, дергая Оцу за волосы.
Оцу упала, и старуха стала бить ее ногами. Оцу не шевелилась. Осуги, оцепенев, выпустила волосы Оцу.
– Что я наделала! – выдохнула Осуги. – Оцу?
Старуха склонилась над бездыханным телом.
– Она... умерла...
Осуги испугалась. Она не собиралась убивать Оцу. Осуги со стоном попятилась назад, но вскоре опомнилась.
– Надо идти за помощью, – пробормотала она. Осуги обхватила недвижное тело Оцу и потащила его в пещеру.
Лаз в пещеру был узким, но внутри было просторно. В стене была выбита ниша, в которой в давние времена паломники предавались молитвенным бдениям.
Старуха хотела было выйти наружу, но дождь припустил с новой силой. «До утра не стихнет», – подумала Осуги. Присев на корточки, она стала ждать, когда кончится ливень.
Сидеть рядом с телом Оцу было жутковато. Осуги чудилось, что Оцу повернулась к ней мертвенно-бледным лицом. Осуги пыталась успокоить себя.
– Чему бывать, того не миновать, – забормотала она. – Обрети радость в раю и не держи на меня зла.
Осуги, закрыв глаза, начала читать сутры. Когда она открыла глаза, а губы ее перестали произносить слова молитвы, снаружи светило солнце, дождь кончился, щебетали птицы.
– Да святится имя Будды! – воскликнула Осуги.
Из глаз ее хлынули слезы. Она плакала долго, забыв обо всем, пока перед нею не всплыло лицо Оцу. Старуха взглянула на простертую рядом Оцу, для которой уже не существовало ни солнечное утро, ни пение птиц.
– Прости меня, я была зла и несправедлива, – запричитала Осуги, нежно обнимая Оцу. – Ужасно! Материнская любовь ослепила меня и погубила дитя другой матери. Ведь и у тебя была мать, Оцу! Она считала бы меня злым демоном. Я никогда не сомневалась в своей правоте, но другим казалась чудовищем.
Причитания Осуги эхом отдавались в пещере. Здесь никто не слышал и не видел ее. Темноту ночи озарил свет мудрости Будды. Осуги прижалась заплаканным лицом к Оцу.
– О, если бы мой сын был таким же добрым и ласковым, как ты! Открой очи, внемли моим мольбам! Отверзни уста и прости меня. Я этого заслуживаю, Оцу!
Осуги мучилась от собственной злобы и несправедливости. У нее мелькнула мысль остаться рядом и ждать собственную смерть.
– Нет! – решительно воскликнула Осуги. – Хватит слез и стонов. Может, она еще не умерла. Вдруг я сумею выходить ее. Она молода, и у нее вся жизнь впереди.
Осторожно опустив Оцу на землю, старуха выползла наружу. Закрыв глаза от слепящего солнца, она приложила ко рту руку и крикнула:
– Есть ли кто-нибудь? Скорее на помощь!
В роще послышался шум и голоса:
– Она здесь! Жива!
К храму подбежал десяток людей из клана Хонъидэн. Они отправились на поиски, как только в деревню прибежал окровавленный парень, уцелевший в схватке с Дзётаро. Все были в дождевых соломенных накидках, а лица после блуждания по горам измученные и хмурые.
– Обо мне не беспокойтесь, – распорядилась Осуги. – Поскорее тащите девушку из пещеры. Она без чувств несколько часов. Если немедленно не дать ей лекарства... – Голос у Осуги сорвался. Она слабо махнула рукой в сторону пещеры. Впервые после смерти дядюшки Гона из ее глаз потекли слезы печали.
ЖИЗНЕННЫЕ НЕВЗГОДЫ
Прошла осень. Минула зима. В один из дней в начале четвертого месяца 1612 года от причала Сакаи в провинции Идзуми отплыл корабль, направлявшийся в Симоносэки в Нагато.
Когда объявили, что корабль готов отчалить, Мусаси, сидевший в конторе Кобаяси Тародзаэмона, поднялся и поклонился провожавшим его. Среди них был Хонъами Коэцу. Его добрый друг Хайя Сёю не мог прийти по болезни, но послал на проводы сына Сёэки. С ним пришла жена, женщина ослепительной красоты, которой повсюду смотрели в след.
– Это Ёсино? – спрашивал кто-то у соседа.
– Из квартала Янаги-мати?
– Ёсино-таю из заведения «Огия».
Сёэки представил жену Мусаси, но он, разумеется, не мог ее узнать, поскольку это была вторая Ёсино-таю. Никто не знал, что сталось с первой, где она теперь, вышла ли замуж. В призрачном мире веселого квартала время течет неимоверно быстро.
Ёсино-таю. В памяти всплыла картина снежной ночи, потрескивание пионовых стеблей в очаге, разбитая лютня.
– Восемь лет минуло со дня нашей встречи, – проговорил Коэцу.
– Да, целых восемь лет, – отозвался Мусаси.
Ему казалось, что, ступив на корабль, он расстанется с чем-то важным в жизни.
Мусаси направлялся в Кокуру в провинции Будзэн, где собирался померяться в силе и мастерстве с Сасаки Кодзиро. Поединок мог наконец состояться благодаря усилиям Нагаоки Садо. Долгие и трудные переговоры потребовали переписки и согласований. Даже после того, как Садо узнал, что Мусаси живет у Хонъами Коэцу, понадобилось полгода для назначения даты встречи.
Мусаси не представлял, что у него так много сторонников и благожелателей. Его смущала огромная толпа, собравшаяся на пристани. Посторонние мешали ему поговорить с самыми близкими друзьями. Суета проводов поражала Мусаси бессмысленностью. Он никогда не жаждал преклонения перед собой, но люди любили его, и он не мог запретить им выражения чувств.
Мусаси раздражала волокита приготовлений к поединку. Было бы лучше встретиться с Кодзиро там, где их свел случай. Теперь их поединок приобрел широкую огласку и соперники волей-неволей должны были установить первенство в бою.
Мусаси не желал слыть героем в глазах толпы, но его победы сделали его любимцем народа. Он мечтал только о том, чтобы иметь побольше времени для занятий медитацией. Он искал душевную гармонию, равновесие между идеалами и действительностью. Последняя встреча с Гудо продвинула его на шаг по пути к просветлению, но Мусаси с небывалой остротой почувствовал, как мучителен и нескончаем Путь, на преодоление которого не хватит земной жизни.
«И все же...» – подумал Мусаси. Как бы он прожил без поддержки этих людей? Может, уже бы покинул бренный мир. Чем бы прикрыл наготу? Сейчас на нем было черное кимоно с короткими рукавами, которое сшила для него мать Коэцу. Сандалии, новая плетеная шляпа – все подарки его знакомых. Рис, который он ел, взращен руками других людей. Он существовал трудом многих людей. Сможет ли он отплатить за их добро?
Произнесли слова молитвы и прощания, и побежали минуты, отделяя провожающих от любимого героя. Парус корабля, как громадное крыло, поплыл по лазурному небу.
На пристань выбежал человек. Он с досадой топнул ногой, увидев отплывший корабль.
– Ваше имя Мусо Гонноскэ? – спросил Коэцу.
– Да, – ответил тот. – Я помню вас. Вы Хонъами Коэцу.
– Рад видеть вас живым и здоровым. Я слышал, что ваша жизнь подвергалась серьезной опасности
– Кто вам рассказывал?
– Мусаси.
– Мусаси?!
– Да, до вчерашнего дня он жил у меня. Ему писали из Кокуры, и в одном из писем Нагаока Садо сообщил, что вас захватили в плен и отвели на гору Кудо. Мусаси решил, что вас ранили или убили.
– Недоразумение.
– Мы узнали, что Иори живет в доме Садо.
– Неужели нашелся? – радостно воскликнул Гонноскэ.
– Да. Поговорим в спокойном месте, – предложил Коэцу.
Коэцу повел Гонноскэ в одну из ближайших чайных. За чаем Гонноскэ рассказал, что с ним произошло. Когда его привели на гору Кудо, Санада Юкимура с первого взгляда понял, что произошла ошибка. Гонноскэ освободили, и у него завязались добрые отношения с Юкимурой, который не только извинился за свою оплошность, но и послал людей на поиски Иори. Гонноскэ понял таким образом, что Иори жив. Гонноскэ понапрасну искал мальчика в соседних провинциях. Он не решался явиться к Мусаси без Иори. Сегодня он осмелился прийти на пристань, потому что сомневался, доведется ли ему когда-нибудь увидеть учителя живым.
– Не волнуйтесь, – успокоил его Коэцу. – Через несколько дней будет еще один корабль.
– Я хотел отправиться вместе с Мусаси. Это путешествие – решающее в его жизни. Он постоянно работает над собой. Он непременно победит Кодзиро. Впрочем, исход подобных поединков непредсказуем. Велика власть рока. Каждый боец знает, что и победа и поражение в значительной степени зависят от везения.
– По-моему, для волнений нет причин. Мусаси сохраняет удивительное хладнокровие, – спокойно произнес Коэцу.
– Да, но и Кодзиро – прекрасный фехтовальщик. Говорят, он усиленно тренируется с тех пор, как поступил на службу к Тадатоси.
– Это будет поединок надменного гения и обыкновенного человека, который благодаря упорному труду довел свое мастерство до совершенства.
– Я бы не назвал Мусаси обыкновенным человеком.
– Нет, обычный человек, именно поэтому он – воистину выдающаяся личность. Он не довольствуется тем, что заложила в нем природа. Понимая свою заурядность, он постоянно совершенствует себя. Трудно вообразить, чего это ему стоит. Когда его многолетние тренировки увенчались блестящими результатами, заговорили о его сверхъестественных, данных. Утешение для тех, кто не хочет работать.
– Спасибо, что вы поделились вашим глубокими мыслями, – сказал Гонноскэ.
Искоса взглянув на дородного пожилого собеседника, Гонноскэ подумал: «Все сказанное относится и к тебе».
– Не пора ли нам? – спросил молодой человек, заглянув в чайную.
– А, Матахати! – добродушно произнес Коэцу.
– Придется оставить вас. Друзья ждут, – сказал он Гонноскэ. – Через Осаку едете?
– Да. Хочу успеть к вечерней барке, которая идет в Киото.
– Не позволите присоединиться к вам до Осаки?
Гонноскэ решил не тратя времени отправиться пешком.
Вечерело, когда они ступили на шумные улицы Осаки. Коэцу и Гонноскэ внезапно обнаружили отсутствие Матахати. Вернувшись немного назад, они увидели его на мосту. Матахати как завороженный смотрел на женщин из лачуг на берегу, которые чистили посуду и мыли овощи.
– Это она, Акэми! – вскрикнул Матахати.
Они столкнулись не по прихоти судьбы, вернувшей их в прошлое. Акэми была его незаконной женой. Их роковая связь не могла оборваться в этой жизни. Матахати с трудом узнал Акэми. За два года не осталось и следа от ее привлекательности и игривости. Она сильно похудела, немытые волосы были кое-как закручены вокруг головы. Она была в коротком кимоно, едва прикрывавшем колени, какие обычно носят обитательницы самых нищих домов. Акэми сидела на корточках рядом с большими корзинами, наполненными ракушками и съедобными водорослями. Торговля ее шла вяло. За спиной Акэми дремал ребенок, которому на вид было не больше года.
Сердце Матахати оборвалось. Приложив ладони к щекам, Матахати в уме считал месяцы. Если малышу год, то он был зачат, когда они с Акэми жили в Эдо. Значит, во время публичной порки Акэми носила дитя.
Блики от реки падали на лицо Матахати, может, поэтому казалось, что оно мокро от слез.
Акэми поднялась и медленно пошла, волоча корзины. Матахати побежал следом, окликая ее и размахивая руками. Коэцу и Гонноскэ поспешили следом.
– Куда ты, Матахати?
Матахати забыл о своих попутчиках.
– Простите меня, – бормотал он. – Сказать по правде...
Как объяснить то, что он сам еще не совсем понял? Как взять себя в руки?
– Я решил отказаться от монашества и вернуться в мир. Я ведь не принял постриг, – на одном дыхании выпалил он.
– Вернуться в мир? – изумился Коэцу. – Столь внезапно!
– Я все вам объясню. Я только что увидел женщину, с которой прежде жил. У нее ребенок. Он мой.
– Уверен?
– Да, мне кажется...
– Успокойся и подумай. Малыш точно твой?
– Да. Я отец... Я не знал. Какой стыд! Я не допущу, чтобы она оставалась нищей уличной торговкой. Я буду работать и помогать растить ребенка.
Коэцу и Гонноскэ переглянулись, сомневаясь, в своем ли уме Матахати.
– Тебе виднее, – проговорил Коэцу.
Матахати снял монашеское облачение, надетое поверх обычного кимоно, и передал его Коэцу вместе с четками.
– Передайте это Гудо в Мёсиндзи. Скажите ему, пожалуйста, что я остался в Осаке. Я найду работу и стану примерным отцом.
– Подобает ли с такой легкостью отказываться от монашества?
– Учитель говорил мне, что я могу вернуться в мир когда захочу. Говорил, что совершенствоваться в вере не обязательно в монастыре. Гораздо труднее хранить веру во лжи и грязи мирской жизни, чем в чистоте и уединенности монастырской обители.
– Он прав.
– Я год провел с учителем, но он до сих пор не дал мне монашеского имени. Он зовет меня мирским именем «Матахати». Может, что-то должно произойти в моем будущем рождении, чего я пока не понимаю. Я обращусь к учителю за наставлением.
Матахати ушел.
Когда объявили, что корабль готов отчалить, Мусаси, сидевший в конторе Кобаяси Тародзаэмона, поднялся и поклонился провожавшим его. Среди них был Хонъами Коэцу. Его добрый друг Хайя Сёю не мог прийти по болезни, но послал на проводы сына Сёэки. С ним пришла жена, женщина ослепительной красоты, которой повсюду смотрели в след.
– Это Ёсино? – спрашивал кто-то у соседа.
– Из квартала Янаги-мати?
– Ёсино-таю из заведения «Огия».
Сёэки представил жену Мусаси, но он, разумеется, не мог ее узнать, поскольку это была вторая Ёсино-таю. Никто не знал, что сталось с первой, где она теперь, вышла ли замуж. В призрачном мире веселого квартала время течет неимоверно быстро.
Ёсино-таю. В памяти всплыла картина снежной ночи, потрескивание пионовых стеблей в очаге, разбитая лютня.
– Восемь лет минуло со дня нашей встречи, – проговорил Коэцу.
– Да, целых восемь лет, – отозвался Мусаси.
Ему казалось, что, ступив на корабль, он расстанется с чем-то важным в жизни.
Мусаси направлялся в Кокуру в провинции Будзэн, где собирался померяться в силе и мастерстве с Сасаки Кодзиро. Поединок мог наконец состояться благодаря усилиям Нагаоки Садо. Долгие и трудные переговоры потребовали переписки и согласований. Даже после того, как Садо узнал, что Мусаси живет у Хонъами Коэцу, понадобилось полгода для назначения даты встречи.
Мусаси не представлял, что у него так много сторонников и благожелателей. Его смущала огромная толпа, собравшаяся на пристани. Посторонние мешали ему поговорить с самыми близкими друзьями. Суета проводов поражала Мусаси бессмысленностью. Он никогда не жаждал преклонения перед собой, но люди любили его, и он не мог запретить им выражения чувств.
Мусаси раздражала волокита приготовлений к поединку. Было бы лучше встретиться с Кодзиро там, где их свел случай. Теперь их поединок приобрел широкую огласку и соперники волей-неволей должны были установить первенство в бою.
Мусаси не желал слыть героем в глазах толпы, но его победы сделали его любимцем народа. Он мечтал только о том, чтобы иметь побольше времени для занятий медитацией. Он искал душевную гармонию, равновесие между идеалами и действительностью. Последняя встреча с Гудо продвинула его на шаг по пути к просветлению, но Мусаси с небывалой остротой почувствовал, как мучителен и нескончаем Путь, на преодоление которого не хватит земной жизни.
«И все же...» – подумал Мусаси. Как бы он прожил без поддержки этих людей? Может, уже бы покинул бренный мир. Чем бы прикрыл наготу? Сейчас на нем было черное кимоно с короткими рукавами, которое сшила для него мать Коэцу. Сандалии, новая плетеная шляпа – все подарки его знакомых. Рис, который он ел, взращен руками других людей. Он существовал трудом многих людей. Сможет ли он отплатить за их добро?
Произнесли слова молитвы и прощания, и побежали минуты, отделяя провожающих от любимого героя. Парус корабля, как громадное крыло, поплыл по лазурному небу.
На пристань выбежал человек. Он с досадой топнул ногой, увидев отплывший корабль.
– Ваше имя Мусо Гонноскэ? – спросил Коэцу.
– Да, – ответил тот. – Я помню вас. Вы Хонъами Коэцу.
– Рад видеть вас живым и здоровым. Я слышал, что ваша жизнь подвергалась серьезной опасности
– Кто вам рассказывал?
– Мусаси.
– Мусаси?!
– Да, до вчерашнего дня он жил у меня. Ему писали из Кокуры, и в одном из писем Нагаока Садо сообщил, что вас захватили в плен и отвели на гору Кудо. Мусаси решил, что вас ранили или убили.
– Недоразумение.
– Мы узнали, что Иори живет в доме Садо.
– Неужели нашелся? – радостно воскликнул Гонноскэ.
– Да. Поговорим в спокойном месте, – предложил Коэцу.
Коэцу повел Гонноскэ в одну из ближайших чайных. За чаем Гонноскэ рассказал, что с ним произошло. Когда его привели на гору Кудо, Санада Юкимура с первого взгляда понял, что произошла ошибка. Гонноскэ освободили, и у него завязались добрые отношения с Юкимурой, который не только извинился за свою оплошность, но и послал людей на поиски Иори. Гонноскэ понял таким образом, что Иори жив. Гонноскэ понапрасну искал мальчика в соседних провинциях. Он не решался явиться к Мусаси без Иори. Сегодня он осмелился прийти на пристань, потому что сомневался, доведется ли ему когда-нибудь увидеть учителя живым.
– Не волнуйтесь, – успокоил его Коэцу. – Через несколько дней будет еще один корабль.
– Я хотел отправиться вместе с Мусаси. Это путешествие – решающее в его жизни. Он постоянно работает над собой. Он непременно победит Кодзиро. Впрочем, исход подобных поединков непредсказуем. Велика власть рока. Каждый боец знает, что и победа и поражение в значительной степени зависят от везения.
– По-моему, для волнений нет причин. Мусаси сохраняет удивительное хладнокровие, – спокойно произнес Коэцу.
– Да, но и Кодзиро – прекрасный фехтовальщик. Говорят, он усиленно тренируется с тех пор, как поступил на службу к Тадатоси.
– Это будет поединок надменного гения и обыкновенного человека, который благодаря упорному труду довел свое мастерство до совершенства.
– Я бы не назвал Мусаси обыкновенным человеком.
– Нет, обычный человек, именно поэтому он – воистину выдающаяся личность. Он не довольствуется тем, что заложила в нем природа. Понимая свою заурядность, он постоянно совершенствует себя. Трудно вообразить, чего это ему стоит. Когда его многолетние тренировки увенчались блестящими результатами, заговорили о его сверхъестественных, данных. Утешение для тех, кто не хочет работать.
– Спасибо, что вы поделились вашим глубокими мыслями, – сказал Гонноскэ.
Искоса взглянув на дородного пожилого собеседника, Гонноскэ подумал: «Все сказанное относится и к тебе».
– Не пора ли нам? – спросил молодой человек, заглянув в чайную.
– А, Матахати! – добродушно произнес Коэцу.
– Придется оставить вас. Друзья ждут, – сказал он Гонноскэ. – Через Осаку едете?
– Да. Хочу успеть к вечерней барке, которая идет в Киото.
– Не позволите присоединиться к вам до Осаки?
Гонноскэ решил не тратя времени отправиться пешком.
Вечерело, когда они ступили на шумные улицы Осаки. Коэцу и Гонноскэ внезапно обнаружили отсутствие Матахати. Вернувшись немного назад, они увидели его на мосту. Матахати как завороженный смотрел на женщин из лачуг на берегу, которые чистили посуду и мыли овощи.
– Это она, Акэми! – вскрикнул Матахати.
Они столкнулись не по прихоти судьбы, вернувшей их в прошлое. Акэми была его незаконной женой. Их роковая связь не могла оборваться в этой жизни. Матахати с трудом узнал Акэми. За два года не осталось и следа от ее привлекательности и игривости. Она сильно похудела, немытые волосы были кое-как закручены вокруг головы. Она была в коротком кимоно, едва прикрывавшем колени, какие обычно носят обитательницы самых нищих домов. Акэми сидела на корточках рядом с большими корзинами, наполненными ракушками и съедобными водорослями. Торговля ее шла вяло. За спиной Акэми дремал ребенок, которому на вид было не больше года.
Сердце Матахати оборвалось. Приложив ладони к щекам, Матахати в уме считал месяцы. Если малышу год, то он был зачат, когда они с Акэми жили в Эдо. Значит, во время публичной порки Акэми носила дитя.
Блики от реки падали на лицо Матахати, может, поэтому казалось, что оно мокро от слез.
Акэми поднялась и медленно пошла, волоча корзины. Матахати побежал следом, окликая ее и размахивая руками. Коэцу и Гонноскэ поспешили следом.
– Куда ты, Матахати?
Матахати забыл о своих попутчиках.
– Простите меня, – бормотал он. – Сказать по правде...
Как объяснить то, что он сам еще не совсем понял? Как взять себя в руки?
– Я решил отказаться от монашества и вернуться в мир. Я ведь не принял постриг, – на одном дыхании выпалил он.
– Вернуться в мир? – изумился Коэцу. – Столь внезапно!
– Я все вам объясню. Я только что увидел женщину, с которой прежде жил. У нее ребенок. Он мой.
– Уверен?
– Да, мне кажется...
– Успокойся и подумай. Малыш точно твой?
– Да. Я отец... Я не знал. Какой стыд! Я не допущу, чтобы она оставалась нищей уличной торговкой. Я буду работать и помогать растить ребенка.
Коэцу и Гонноскэ переглянулись, сомневаясь, в своем ли уме Матахати.
– Тебе виднее, – проговорил Коэцу.
Матахати снял монашеское облачение, надетое поверх обычного кимоно, и передал его Коэцу вместе с четками.
– Передайте это Гудо в Мёсиндзи. Скажите ему, пожалуйста, что я остался в Осаке. Я найду работу и стану примерным отцом.
– Подобает ли с такой легкостью отказываться от монашества?
– Учитель говорил мне, что я могу вернуться в мир когда захочу. Говорил, что совершенствоваться в вере не обязательно в монастыре. Гораздо труднее хранить веру во лжи и грязи мирской жизни, чем в чистоте и уединенности монастырской обители.
– Он прав.
– Я год провел с учителем, но он до сих пор не дал мне монашеского имени. Он зовет меня мирским именем «Матахати». Может, что-то должно произойти в моем будущем рождении, чего я пока не понимаю. Я обращусь к учителю за наставлением.
Матахати ушел.
ВЕЧЕРНИЙ КОРАБЛЬ
Длинное красное облако висело над горизонтом, как знамя. Мелкое, прозрачное море было спокойным. На дне среди водорослей застыл осьминог.
В полдень в устье реки Сикама к берегу причалила лодка. Под вечер над ней заструился дымок от глиняного очага, сложенного на корме. Старая женщина ломала лучины и подкладывала их в огонь.
– Холодно? – спросила она свою спутницу.
– Нет, – ответила девушка, лежавшая за занавеской из плетеной соломы. Она с трудом подняла голову, чтобы посмотреть на старуху. – Не беспокойтесь, почтеннейшая. Лучше поберегите себя. У вас голос охрип.
Осуги помешивала похлебку в горшке.
– Со мной ничего не случится, а ты больна. Ты должна поесть и набраться сил, чтобы встретить корабль.
Оцу, глотая слезы, смотрела на море. Там виднелось несколько лодок с рыбаками, ловившими осьминогов, и две грузовые барки. Корабль из Сакаи не появлялся.
– Опаздывает. Мне сказали, что корабль должен проплыть здесь до захода солнца, – произнесла Осуги.
Слух об отъезде Мусаси быстро разлетелся по округе. Узнав новость, Дзётаро из Химэдзи сообщил об этом Осуги, а та без промедления поспешила в храм Сипподзи, где нашла приют больная Оцу.
С той памятной ночи Осуги так часто просила прощения у Оцу, что уже надоела ей. Оцу не считала, что заболела по вине Осуги. По всей видимости, это был тот же недуг, который продержал ее в постели несколько месяцев в доме Карасумару в Киото. Утром и вечером Оцу бил кашель и начинало лихорадить. Оцу похудела и сделалась еще прелестнее, но от этой прозрачной красоты сердца окружавших ее людей сжимались от жалости.
Глаза Оцу ярко горели. Она радовалась перемене, происшедшей с Осуги. Ту словно подменили, когда она убедилась в ошибочности подозрений относительно Оцу и Мусаси. Оцу все еще не покидала надежда вскоре увидеть Мусаси.
«Я должна искупить то зло, которое я вам причинила, – говорила Осуги. – Брошусь в ноги Мусаси, вымолю прощение и уговорю его жениться на тебе».
Осуги объявила перед всей деревней, что обещание Оцу выйти замуж за Матахати потеряло силу. Она без конца говорила, что Оцу должна стать женой Мусаси. Осуги ухаживала за больной Оцу, приходя утром и вечером в Сипподзи. Однажды со слезами на глазах она призналась: «Если бы не ты, Оцу, я бы погибла той ночью в пещере».
Сначала Оцу не верила в искренность Осуги. Ей казалось, что угрызения совести недолго будут мучить старуху. Проходили дни, а Осуги все также заботливо ходила за Оцу.
«Я не предполагала, что у нее такое доброе сердце», – удивлялась Оцу. Осуги переменилась не только к Оцу, но и ко всем деревенским. Потрясенные смиренностью грозной Осуги, они перешептывались: «Уж не спятила ли старая карга?»
Одна из близких знакомых Осуги прямо спросила ее: «Что с тобой? Хорошеешь с каждым днем».
Дома Осуги взглянула на себя в зеркало. «Может, она и права», – подумала Осуги. Голова у нее совершенно поседела. Она ничуть не горевала, веря, что и в душе у нее не осталось ни одного черного пятна.
Когда Осуги сказала Оцу, что корабль, на котором отплыл Мусаси, зайдет в Сикаму за грузом, Оцу сказала:
– Я буду ждать Мусаси там.
– Я пойду с тобой, – заявила Осуги.
Через час они были уже в пути. В Химэдзи они добрались к вечеру. По совету Тандзаэмона решили, что Мусаси не стоит открыто встречаться с Оцу, люди подумают, что они любовники. Во избежание сплетен Оцу должна была находиться в лодке подальше от любопытных глаз.
Море потемнело, в небе засветились звезды. Около дома красильщика, где недавно жила Оцу, два десятка самураев из Химэдзи ждали корабль, чтобы приветствовать Мусаси.
– Уж не перепутали ли мы день? – предположил один из встречающих.
– Не волнуйся! В здешней конторе Кобаяси подтвердили, что корабль будет сегодня.
– Смотри, вон он!
– По парусу, похоже, наш!
Самураи шумной толпой двинулись к берегу, а Дзётаро побежал к месту впадения реки в море, где находилась лодка.
– Оцу, корабль Мусаси показался! – радостно закричал он.
– Правда? Где он? – Оцу поднялась, но от слабости чуть не упала в воду.
– Осторожно! – подхватила ее Осуги.
Они стояли рядом, вглядываясь в темноту. Наконец появился отчетливый силуэт корабля.
– Вот он! – крикнул Дзётаро.
– Греби! Скорее к кораблю! – взволнованно произнесла Оцу.
– Нам никуда не надо плыть. Один из наших самураев на лодке подплывет к кораблю и доставит Мусаси на берег.
– Его окружит толпа, и Оцу не сможет с ним повидаться, – сказала Осуги. – Заморочил нам голову со своими самураями. Без толку ждем в этой лодке! Следовало ждать Мусаси в доме красильщика.
– Успокойтесь, мы с отцом обязательно приведем Мусаси, – возразил Дзётаро. – Ждите меня здесь!
– Приляг и отдохни, Оцу, – сказала Осуги.
Оцу покорно легла, но от волнения у нее начался сильный кашель.
– Успокойся, Мусаси скоро придет, – ласково приговаривала Осуги, растирая ей спину.
Приступ прошел, и Оцу принялась поправлять волосы.
Время шло, но Мусаси не появлялся. Осуги забеспокоилась. Оставив Оцу, она сошла на берег. Оцу свернула одеяло и вместе с подушкой накрыла его циновкой, перевязала оби и поправила кимоно. Она не представляла, как заговорит с Мусаси. Боялась, что не вымолвит и слова, как это случалось раньше. Ей не хотелось его тревожить, ведь он отправлялся на поединок, о котором говорила вся страна. Сердце Оцу неистово колотилось.
В полдень в устье реки Сикама к берегу причалила лодка. Под вечер над ней заструился дымок от глиняного очага, сложенного на корме. Старая женщина ломала лучины и подкладывала их в огонь.
– Холодно? – спросила она свою спутницу.
– Нет, – ответила девушка, лежавшая за занавеской из плетеной соломы. Она с трудом подняла голову, чтобы посмотреть на старуху. – Не беспокойтесь, почтеннейшая. Лучше поберегите себя. У вас голос охрип.
Осуги помешивала похлебку в горшке.
– Со мной ничего не случится, а ты больна. Ты должна поесть и набраться сил, чтобы встретить корабль.
Оцу, глотая слезы, смотрела на море. Там виднелось несколько лодок с рыбаками, ловившими осьминогов, и две грузовые барки. Корабль из Сакаи не появлялся.
– Опаздывает. Мне сказали, что корабль должен проплыть здесь до захода солнца, – произнесла Осуги.
Слух об отъезде Мусаси быстро разлетелся по округе. Узнав новость, Дзётаро из Химэдзи сообщил об этом Осуги, а та без промедления поспешила в храм Сипподзи, где нашла приют больная Оцу.
С той памятной ночи Осуги так часто просила прощения у Оцу, что уже надоела ей. Оцу не считала, что заболела по вине Осуги. По всей видимости, это был тот же недуг, который продержал ее в постели несколько месяцев в доме Карасумару в Киото. Утром и вечером Оцу бил кашель и начинало лихорадить. Оцу похудела и сделалась еще прелестнее, но от этой прозрачной красоты сердца окружавших ее людей сжимались от жалости.
Глаза Оцу ярко горели. Она радовалась перемене, происшедшей с Осуги. Ту словно подменили, когда она убедилась в ошибочности подозрений относительно Оцу и Мусаси. Оцу все еще не покидала надежда вскоре увидеть Мусаси.
«Я должна искупить то зло, которое я вам причинила, – говорила Осуги. – Брошусь в ноги Мусаси, вымолю прощение и уговорю его жениться на тебе».
Осуги объявила перед всей деревней, что обещание Оцу выйти замуж за Матахати потеряло силу. Она без конца говорила, что Оцу должна стать женой Мусаси. Осуги ухаживала за больной Оцу, приходя утром и вечером в Сипподзи. Однажды со слезами на глазах она призналась: «Если бы не ты, Оцу, я бы погибла той ночью в пещере».
Сначала Оцу не верила в искренность Осуги. Ей казалось, что угрызения совести недолго будут мучить старуху. Проходили дни, а Осуги все также заботливо ходила за Оцу.
«Я не предполагала, что у нее такое доброе сердце», – удивлялась Оцу. Осуги переменилась не только к Оцу, но и ко всем деревенским. Потрясенные смиренностью грозной Осуги, они перешептывались: «Уж не спятила ли старая карга?»
Одна из близких знакомых Осуги прямо спросила ее: «Что с тобой? Хорошеешь с каждым днем».
Дома Осуги взглянула на себя в зеркало. «Может, она и права», – подумала Осуги. Голова у нее совершенно поседела. Она ничуть не горевала, веря, что и в душе у нее не осталось ни одного черного пятна.
Когда Осуги сказала Оцу, что корабль, на котором отплыл Мусаси, зайдет в Сикаму за грузом, Оцу сказала:
– Я буду ждать Мусаси там.
– Я пойду с тобой, – заявила Осуги.
Через час они были уже в пути. В Химэдзи они добрались к вечеру. По совету Тандзаэмона решили, что Мусаси не стоит открыто встречаться с Оцу, люди подумают, что они любовники. Во избежание сплетен Оцу должна была находиться в лодке подальше от любопытных глаз.
Море потемнело, в небе засветились звезды. Около дома красильщика, где недавно жила Оцу, два десятка самураев из Химэдзи ждали корабль, чтобы приветствовать Мусаси.
– Уж не перепутали ли мы день? – предположил один из встречающих.
– Не волнуйся! В здешней конторе Кобаяси подтвердили, что корабль будет сегодня.
– Смотри, вон он!
– По парусу, похоже, наш!
Самураи шумной толпой двинулись к берегу, а Дзётаро побежал к месту впадения реки в море, где находилась лодка.
– Оцу, корабль Мусаси показался! – радостно закричал он.
– Правда? Где он? – Оцу поднялась, но от слабости чуть не упала в воду.
– Осторожно! – подхватила ее Осуги.
Они стояли рядом, вглядываясь в темноту. Наконец появился отчетливый силуэт корабля.
– Вот он! – крикнул Дзётаро.
– Греби! Скорее к кораблю! – взволнованно произнесла Оцу.
– Нам никуда не надо плыть. Один из наших самураев на лодке подплывет к кораблю и доставит Мусаси на берег.
– Его окружит толпа, и Оцу не сможет с ним повидаться, – сказала Осуги. – Заморочил нам голову со своими самураями. Без толку ждем в этой лодке! Следовало ждать Мусаси в доме красильщика.
– Успокойтесь, мы с отцом обязательно приведем Мусаси, – возразил Дзётаро. – Ждите меня здесь!
– Приляг и отдохни, Оцу, – сказала Осуги.
Оцу покорно легла, но от волнения у нее начался сильный кашель.
– Успокойся, Мусаси скоро придет, – ласково приговаривала Осуги, растирая ей спину.
Приступ прошел, и Оцу принялась поправлять волосы.
Время шло, но Мусаси не появлялся. Осуги забеспокоилась. Оставив Оцу, она сошла на берег. Оцу свернула одеяло и вместе с подушкой накрыла его циновкой, перевязала оби и поправила кимоно. Она не представляла, как заговорит с Мусаси. Боялась, что не вымолвит и слова, как это случалось раньше. Ей не хотелось его тревожить, ведь он отправлялся на поединок, о котором говорила вся страна. Сердце Оцу неистово колотилось.