Страница:
– Но мы ведь не для себя...
– Замолчи! Молоко на губах не высохло! Нет ничего опаснее скороспелых доброхотов, которые толкуют миру, в чем состоит его счастье. Не трудись объяснять мне, как ты и Дайдзо хотите облагодетельствовать мир. Я все понял. Перестань реветь! Высморкайся!
Дзётаро по приказу Такуана лег спать, но долго не мог заснуть, думая о Мусаси. Судорожно сжав руки, он просил о прощении. Щеки его были мокры от слез. Он вспомнил дни, проведенные с Оцу, припомнил, как жгли его сердце ее слезы. Он не выдаст тайну Дайдзо, как бы ни настаивал Такуан.
Дзётаро неслышно поднялся, выскользнул наружу и взглянул на небо – надо спешить, ночь уже на исходе.
– Стой! – раздался за спиной голос Такуана. Он опустил руку на плечо Дзётаро. – Ты решил сознаться?
Дзётаро утвердительно кивнул.
– Не совсем умный ход, – сочувственно произнес монах. – Умрешь как собака. Полагаешь, что твое покаяние освободит Мусаси, но дело гораздо сложнее – власти продержат его в тюрьме до тех пор, пока ты не признаешься во всем, о чем не хочешь рассказывать мне. Тебя будут пытать, пока ты не заговоришь. На дознание может уйти год или два.
Дзётаро стоял с опущенной головой.
– Хочешь умереть как собака? Пойми, у тебя нет выбора: ты все расскажешь мне или сознаешься им под пыткой. Я – ученик Будды и не стану тебя судить. Я все передам Будде.
Дзётаро молчал.
– Предлагаю тебе еще один вариант. Вчера я случайно встретил твоего отца. Он – нищенствующий монах. Я, конечно, не мог предполагать, что и ты поблизости. Я отправил твоего отца в один из монастырей в Эдо. Если ты так жаждешь смерти, не стоит ли тебе повидаться с отцом? Спроси его, прав я или нет. Выбирай, Дзётаро!
Такуан пошел в дом.
Дзётаро понял, что ночью на флейте играл его отец.
– Подожди, Такуан! Я все расскажу Будде, даже мою клятву Дайдзо. Дзётаро исповедовался долго, не упуская ни малейшей подробности. Такуан сидел молча с бесстрастным лицом.
– Все, – выдохнул наконец Дзётаро.
– Точно?
– До последней мелочи.
– Хорошо.
Такуан молчал целый час. Рассвело, заблестела роса на траве, закаркали вороны. Такуан сидел, привалившись к стволу криптомерии. С другой стороны сидел Дзётаро, ожидавший приговора. С первого слова Такуана стало ясно, что он, обдумав услышанное, принял решение.
– Ты связался с непростыми людьми, помоги им небо. Они не понимают, в какую сторону крутится мир. Я рад, что ты все рассказал мне прежде, чем дело приняло непоправимый оборот.
Такуан достал из внутреннего кармана две золотые монеты и протянул их Дзётаро.
– Побыстрее уходи отсюда! Промедление погубит тебя, твоего отца и Мусаси. Поспеши, но не вздумай приближаться к трактам Косю и Накасэндо. Сегодня там будут проверять каждого путника.
– А что будет с учителем? Я не могу уйти, не узнав о его участи.
– Предоставь мне эту заботу. Через год-другой, когда все уляжется, ты встретишься с ним и попросишь прощения. Тогда я и замолвлю за тебя словечко.
– Прощай!
– Ступай сначала в Эдо. В Адзабу находится монастырь Сёдзюан, принадлежащий секте Дзэн. Там ты найдешь своего отца. Возьми вот эту печать, которую я получил в храме Дайтокудзи. Монахи ее узнают. Попроси от моего имени монашеские одеяния, шляпы и необходимые бумаги. Вы сможете странствовать с отцом, не вызывая подозрений.
– Зачем нам притворяться монахами?
– Ты наивен, как дитя. Мой молодой друг, ты входишь в общество заговорщиков, которое намерено убить сёгуна, поджечь замок Иэясу в Суруге, устроить беспорядки в местности Канто и захватить власть. Другими словами, ты – изменник. По закону тебя ждет виселица.
Дзётаро от изумления открыл рот.
– Иди!
– Последний вопрос. Почему называют изменниками тех, кто хочет сбросить Токугаву? Почему не считают предателями тех, кто сверг Тоётоми и захватил власть над страной?
– Этот вопрос не для монаха, – холодно ответил Такуан.
ГРАНАТ
СТРАНА ГРЕЗ
ВЫЗОВ
– Замолчи! Молоко на губах не высохло! Нет ничего опаснее скороспелых доброхотов, которые толкуют миру, в чем состоит его счастье. Не трудись объяснять мне, как ты и Дайдзо хотите облагодетельствовать мир. Я все понял. Перестань реветь! Высморкайся!
Дзётаро по приказу Такуана лег спать, но долго не мог заснуть, думая о Мусаси. Судорожно сжав руки, он просил о прощении. Щеки его были мокры от слез. Он вспомнил дни, проведенные с Оцу, припомнил, как жгли его сердце ее слезы. Он не выдаст тайну Дайдзо, как бы ни настаивал Такуан.
Дзётаро неслышно поднялся, выскользнул наружу и взглянул на небо – надо спешить, ночь уже на исходе.
– Стой! – раздался за спиной голос Такуана. Он опустил руку на плечо Дзётаро. – Ты решил сознаться?
Дзётаро утвердительно кивнул.
– Не совсем умный ход, – сочувственно произнес монах. – Умрешь как собака. Полагаешь, что твое покаяние освободит Мусаси, но дело гораздо сложнее – власти продержат его в тюрьме до тех пор, пока ты не признаешься во всем, о чем не хочешь рассказывать мне. Тебя будут пытать, пока ты не заговоришь. На дознание может уйти год или два.
Дзётаро стоял с опущенной головой.
– Хочешь умереть как собака? Пойми, у тебя нет выбора: ты все расскажешь мне или сознаешься им под пыткой. Я – ученик Будды и не стану тебя судить. Я все передам Будде.
Дзётаро молчал.
– Предлагаю тебе еще один вариант. Вчера я случайно встретил твоего отца. Он – нищенствующий монах. Я, конечно, не мог предполагать, что и ты поблизости. Я отправил твоего отца в один из монастырей в Эдо. Если ты так жаждешь смерти, не стоит ли тебе повидаться с отцом? Спроси его, прав я или нет. Выбирай, Дзётаро!
Такуан пошел в дом.
Дзётаро понял, что ночью на флейте играл его отец.
– Подожди, Такуан! Я все расскажу Будде, даже мою клятву Дайдзо. Дзётаро исповедовался долго, не упуская ни малейшей подробности. Такуан сидел молча с бесстрастным лицом.
– Все, – выдохнул наконец Дзётаро.
– Точно?
– До последней мелочи.
– Хорошо.
Такуан молчал целый час. Рассвело, заблестела роса на траве, закаркали вороны. Такуан сидел, привалившись к стволу криптомерии. С другой стороны сидел Дзётаро, ожидавший приговора. С первого слова Такуана стало ясно, что он, обдумав услышанное, принял решение.
– Ты связался с непростыми людьми, помоги им небо. Они не понимают, в какую сторону крутится мир. Я рад, что ты все рассказал мне прежде, чем дело приняло непоправимый оборот.
Такуан достал из внутреннего кармана две золотые монеты и протянул их Дзётаро.
– Побыстрее уходи отсюда! Промедление погубит тебя, твоего отца и Мусаси. Поспеши, но не вздумай приближаться к трактам Косю и Накасэндо. Сегодня там будут проверять каждого путника.
– А что будет с учителем? Я не могу уйти, не узнав о его участи.
– Предоставь мне эту заботу. Через год-другой, когда все уляжется, ты встретишься с ним и попросишь прощения. Тогда я и замолвлю за тебя словечко.
– Прощай!
– Ступай сначала в Эдо. В Адзабу находится монастырь Сёдзюан, принадлежащий секте Дзэн. Там ты найдешь своего отца. Возьми вот эту печать, которую я получил в храме Дайтокудзи. Монахи ее узнают. Попроси от моего имени монашеские одеяния, шляпы и необходимые бумаги. Вы сможете странствовать с отцом, не вызывая подозрений.
– Зачем нам притворяться монахами?
– Ты наивен, как дитя. Мой молодой друг, ты входишь в общество заговорщиков, которое намерено убить сёгуна, поджечь замок Иэясу в Суруге, устроить беспорядки в местности Канто и захватить власть. Другими словами, ты – изменник. По закону тебя ждет виселица.
Дзётаро от изумления открыл рот.
– Иди!
– Последний вопрос. Почему называют изменниками тех, кто хочет сбросить Токугаву? Почему не считают предателями тех, кто сверг Тоётоми и захватил власть над страной?
– Этот вопрос не для монаха, – холодно ответил Такуан.
ГРАНАТ
В тот же день под вечер Такуан и Иори пришли в дом даймё Ходзё Удзикацу в Усигомэ. Стражник доложил о прибытии Такуана, и вскоре вышел Синдзо.
– Отец в замке, – сказал он. – Вы будете его ждать?
– Нет, я отправлюсь к нему. Я, собственно, в замок и собирался. Можно Иори остаться у вас?
– Конечно, – улыбнулся Синдзо, взглянув на мальчика. – Паланкин вызвать?
– Пожалуйста.
Такуан отбыл в лакированном паланкине, а Иори уже был в конюшне и с восхищением осматривал гнедых и серых в яблоках коней. Иори поражал благородный вид этих лошадей, совсем непохожих на привычных ему деревенских кляч. Он недоумевал, почему военное сословие содержит столько лишних лошадей в стойлах, не используя их для полевых работ.
Резкий голос Синдзо вывел Иори из задумчивости. Мальчик ожидал, что его начнут ругать. Выглянув наружу, он понял, что гнев Синдзо обращен на сварливую с виду старуху с посохом.
– Как ты можешь утверждать, что мой отец прячется? Зачем ему притворяться перед старой каргой, будто его нет дома? – кричал Синдзо.
– Ой-ой, как мы рассердились! – язвительно отвечала Осуги. – Ты, наверное, сынок даймё. Я не впервые прихожу сюда, и постоянно хозяина нет дома.
– При чем тут твои визиты? Отец не любит теперь принимать посторонних. Зачем ты приходишь, если он не хочет тебя видеть?
– Если он уклоняется от встреч с людьми, то почему живет среди них? – не унималась Осуги, оскаливая зубы.
Синдзо подмывало обозвать старуху бранным словом и припугнуть мечом, но он не надеялся, что дерзость произведет впечатление на странную гостью.
– Отца нет дома, – повторил он. – Я могу передать ему твою просьбу.
– Спасибо за любезность,– ответила старуха и уселась на ступеньки веранды. – У меня ноги отнимаются. Я пришла кое-что сообщить о Миямото Мусаси.
– С ним что-нибудь случилось? – тревожно спросил Синдзо.
– Нет, я хочу сообщить твоему отцу, каков этот Мусаси. Когда ему было семнадцать, он ушел на войну и сражался при Сэкигахаре против Токугавы. Повторяю, против Токугавы. Потом он вернулся в Мимасаку и натворил там таких безобразий, что земляки от него отвернулись. Он перебил кучу народу, а теперь скрывается от меня по всей стране. Он – бродяга и опасный человек.
– Но позволь...
– Слушай! Мусаси начал заигрывать с невестой моего сына. Он и увел ее с собой.
– К чему этот рассказ? – спросил Синдзо.
– Для блага страны, – не моргнув глазом, ответила Осуги.
– Какая польза стране от грязных сплетен о Мусаси?
– Я слышала, что Мусаси хотят взять ко двору сёгуна.
– Где это ты узнала?
– От человека в додзё Оно. Собственными ушами слышала. Скотина вроде Мусаси не достойна лицезреть сёгуна, а уж тем более тренировать его. Военный наставник дома Токугавы – это наставник всех японцев. Я пришла предупредить твоего отца, потому что он, говорят, рекомендовал Мусаси. Понятно! – Осуги, переведя дух, продолжила: – Интересы страны требуют, чтобы я предостерегла твоего отца. И ты будь начеку, не верь ни одному слову Мусаси.
– Спасибо, я все передам отцу. – Синдзо старался говорить спокойно.
– Уж сделай одолжение, – произнесла Осуги и поднялась с чувством выполненного долга. Ее сандалии зашлепали к выходу.
– Мерзкая карга! – раздался мальчишеский голос.
Осуги озиралась, ища негодника, и увидела Иори, сидевшего на дереве.
– Угостись! – крикнул Иори и запустил в старуху гранатом, который лопнул, попав в цель.
– О-о! – завопила старуха, хватаясь за грудь.
Осуги погналась за Иори, который, спрыгнув с дерева, скрылся в конюшне. Она заглянула в дверь, вглядываясь в полумрак, и кусок лошадиного навоза угодил ей в лицо. Плюясь и ругаясь, старуха отпрянула от двери. Слезы хлынули у нее из глаз. Сколько ей пришлось пережить, защищая честь сына!
Иори наблюдал за ней с безопасного расстояния. Когда Осуги расплакалась, ему стало стыдно и захотелось попросить прощения, но возмущение клеветой на Мусаси жгло ему сердце. Иори кусал ногти, не двигаясь с места.
– Иори, посмотри на вершину Фудзиямы, – раздался голос Синдзо из верхней комнаты.
Иори радостно побежал на зов. Красота розового пика в лучах заходящего солнца вытеснила все неприятные мысли. Синдзо, казалось, тоже забыл о разговоре со старухой.
– Отец в замке, – сказал он. – Вы будете его ждать?
– Нет, я отправлюсь к нему. Я, собственно, в замок и собирался. Можно Иори остаться у вас?
– Конечно, – улыбнулся Синдзо, взглянув на мальчика. – Паланкин вызвать?
– Пожалуйста.
Такуан отбыл в лакированном паланкине, а Иори уже был в конюшне и с восхищением осматривал гнедых и серых в яблоках коней. Иори поражал благородный вид этих лошадей, совсем непохожих на привычных ему деревенских кляч. Он недоумевал, почему военное сословие содержит столько лишних лошадей в стойлах, не используя их для полевых работ.
Резкий голос Синдзо вывел Иори из задумчивости. Мальчик ожидал, что его начнут ругать. Выглянув наружу, он понял, что гнев Синдзо обращен на сварливую с виду старуху с посохом.
– Как ты можешь утверждать, что мой отец прячется? Зачем ему притворяться перед старой каргой, будто его нет дома? – кричал Синдзо.
– Ой-ой, как мы рассердились! – язвительно отвечала Осуги. – Ты, наверное, сынок даймё. Я не впервые прихожу сюда, и постоянно хозяина нет дома.
– При чем тут твои визиты? Отец не любит теперь принимать посторонних. Зачем ты приходишь, если он не хочет тебя видеть?
– Если он уклоняется от встреч с людьми, то почему живет среди них? – не унималась Осуги, оскаливая зубы.
Синдзо подмывало обозвать старуху бранным словом и припугнуть мечом, но он не надеялся, что дерзость произведет впечатление на странную гостью.
– Отца нет дома, – повторил он. – Я могу передать ему твою просьбу.
– Спасибо за любезность,– ответила старуха и уселась на ступеньки веранды. – У меня ноги отнимаются. Я пришла кое-что сообщить о Миямото Мусаси.
– С ним что-нибудь случилось? – тревожно спросил Синдзо.
– Нет, я хочу сообщить твоему отцу, каков этот Мусаси. Когда ему было семнадцать, он ушел на войну и сражался при Сэкигахаре против Токугавы. Повторяю, против Токугавы. Потом он вернулся в Мимасаку и натворил там таких безобразий, что земляки от него отвернулись. Он перебил кучу народу, а теперь скрывается от меня по всей стране. Он – бродяга и опасный человек.
– Но позволь...
– Слушай! Мусаси начал заигрывать с невестой моего сына. Он и увел ее с собой.
– К чему этот рассказ? – спросил Синдзо.
– Для блага страны, – не моргнув глазом, ответила Осуги.
– Какая польза стране от грязных сплетен о Мусаси?
– Я слышала, что Мусаси хотят взять ко двору сёгуна.
– Где это ты узнала?
– От человека в додзё Оно. Собственными ушами слышала. Скотина вроде Мусаси не достойна лицезреть сёгуна, а уж тем более тренировать его. Военный наставник дома Токугавы – это наставник всех японцев. Я пришла предупредить твоего отца, потому что он, говорят, рекомендовал Мусаси. Понятно! – Осуги, переведя дух, продолжила: – Интересы страны требуют, чтобы я предостерегла твоего отца. И ты будь начеку, не верь ни одному слову Мусаси.
– Спасибо, я все передам отцу. – Синдзо старался говорить спокойно.
– Уж сделай одолжение, – произнесла Осуги и поднялась с чувством выполненного долга. Ее сандалии зашлепали к выходу.
– Мерзкая карга! – раздался мальчишеский голос.
Осуги озиралась, ища негодника, и увидела Иори, сидевшего на дереве.
– Угостись! – крикнул Иори и запустил в старуху гранатом, который лопнул, попав в цель.
– О-о! – завопила старуха, хватаясь за грудь.
Осуги погналась за Иори, который, спрыгнув с дерева, скрылся в конюшне. Она заглянула в дверь, вглядываясь в полумрак, и кусок лошадиного навоза угодил ей в лицо. Плюясь и ругаясь, старуха отпрянула от двери. Слезы хлынули у нее из глаз. Сколько ей пришлось пережить, защищая честь сына!
Иори наблюдал за ней с безопасного расстояния. Когда Осуги расплакалась, ему стало стыдно и захотелось попросить прощения, но возмущение клеветой на Мусаси жгло ему сердце. Иори кусал ногти, не двигаясь с места.
– Иори, посмотри на вершину Фудзиямы, – раздался голос Синдзо из верхней комнаты.
Иори радостно побежал на зов. Красота розового пика в лучах заходящего солнца вытеснила все неприятные мысли. Синдзо, казалось, тоже забыл о разговоре со старухой.
СТРАНА ГРЕЗ
Иэясу передал должность сёгуна Хидэтаде в 1605 году, но сам продолжал править страной из резиденции в замке Суруга. Когда устои нового режима укрепились, Иэясу постепенно начал отдавать Хидэтаде бразды правления. Уступая власть сыну, Иэясу спросил его, как тот намерен ею распорядиться.
– Я буду строить, – ответил Хидэтада, порадовав отца.
Осака в отличие от Эдо был поглощен подготовкой к решающей битве. Военачальники готовили планы, гонцы скакали в разные стороны, отстраненным от службы полководцам и ронинам слали слова утешения, подкрепленные деньгами, копили боеприпасы, углубляли рвы полировали копья.
Все больше горожан переселялось с запада в Эдо, опасаясь, что победа Тоётоми развяжет новую усобицу.
В тот день Хидэтада, одетый в дорожный костюм, занимался любимым делом: выйдя за главное кольцо укреплений, он проверял строительные работы в Фукиагэ. Когда сёгун в сопровождении министров, слуг и буддийских монахов расположился на холме Момидзи, внизу поднялась суматоха.
– Держи негодяя! – кричал кто-то.
– Стой!
Двое плотников гнались за парнем из артели, которая копала колодцы. Тот убегал от них, как заяц. Нырнув за штабеля досок, он затаился на мгновение и затем бросился к лесам, еще не снятым с внешней стены, и начал карабкаться по ним вверх. Одному плотнику удалось ухватить его за ногу, и парень свалился на кучу древесных стружек. Плотники принялись его дубасить, но настигнутый землекоп почему-то не кричал.
– Что случилось? – заорал подбежавший самурай, надзиравший за плотниками. Следом подскочил и инспектор стройки.
– Эта свинья наступила на мой угольник, – возмущенно ответил плотник. – Угольник – это душа для любого плотника.
– Прекрати бить его!
– А если он наступил бы на твой меч?
– Ну ладно! Хватит шуметь. На холме сейчас находится сёгун. Плотники примолкли, но один, из них заявил:
– Пусть этот малый извинится перед нами.
– Мы сами разберемся, а вы поскорее беритесь за работу,– распорядился инспектор.
.– Покажись-ка! Ты копаешь колодцы? – спросил инспектор, схватив лежавшего за воротник.
– Да, господин.
– Почему ты здесь? Ваша артель работает на другом участке.
– Он и вчера здесь болтался, – вставил плотник.
– Да? – произнес инспектор, сверля взглядом Матахати, слишком тщедушного для землекопа.
Матахати заперли в сарай за конторой главного инспектора стройки и, похоже, забыли о нем. Несколько дней Матахати видел только два мешка древесного угля, дрова и кадушки для солений, которые держали в сарае.
Попав в замок, Матахати решил, что лучше с убийством не связываться. Он видел сёгуна несколько раз, однако не предпринимал попыток выполнить задание Дайдзо. К подножию холма Момидзи его привело непредвиденное обстоятельство: рожковое дерево, под которым таился мушкет, собирались выкорчевывать, потому что оно мешало строительству книгохранилища. Матахати собрался выкопать оружие и незаметно выбросить его, чтобы не попасть под подозрение властей.
Сидя в сарае, Матахати совсем потерял голову от страха. Он потрогал дверь, но она, конечно, была крепко заперта. Он взобрался на кадушку и попробовал протиснуться в маленькое оконце под крышей. Выбравшись наружу, Матахати подкрался к западным воротам. Увидев рожковое дерево на месте, Матахати с облегчением вздохнул. Найдя мотыгу, он принялся судорожно копать под деревом, прислушиваясь время от времени, не идет ли кто.
Матахати опасался, что мушкет уже обнаружен. Он прерывисто дышал, обливался липким потом, едва не теряя сознание.
Мотыга ударилась обо что-то. «Здесь!» – подумал Матахати, шаря рукой в земле. Вместо мушкета, обернутого в промасленную бумагу, он достал берцовую кость. Кошмарный сон наяву. «Зачем Дайдзо солгал мне?» – недоумевал Матахати, обходя дерево. Он не заметил, как за его спиной возникла чья-то тень.
– Его уже здесь нет, – произнес незнакомец, легонько хлопнув Матахати по плечу.
Матахати от ужаса чуть не свалился в выкопанную им яму. Тупо посмотрев на человека, он хрипло воскликнул от изумления.
– Следуй за мной! – приказал Такуан. Матахати не двигался, похолодев от страха.
– Оглох? Иди за мной! – повторил монах.
– Надо бы... закопать...– проговорил заплетающимся языком Матахати.
– Оставь все как есть, – безжалостным тоном сказал Такуан. – Деяния людей, плохие и хорошие, как тушь на рисовой бумаге – их нельзя стереть. Думаешь, забросав землей яму, исправишь все, что ты натворил? Преступник! Я отпилю тебе голову бамбуковой пилой, а туловище швырну в кровавое озеро в аду.
Такуан, схватив Матахати за ухо, повел за собой. Подойдя к кухне, монах постучал в дверь.
– Откройте!
Появился заспанный мальчик, прислуживающий на кухне.
– Открой сарай! – приказал ему Такуан.
– В нем заперт землекоп.
– Его там нет. Он рядом со мной. Какой смысл запихивать его через окно, через дверь удобнее.
Мальчик побежал за инспектором, который поспешно явился, умоляя Такуана не сообщать начальству о случившемся. Матахати втолкнули в сарай, и за ним вошел Такуан. Вскоре монах глянул из сарая и приказал:
– Принесите мне остро наточенную бритву!
Мальчик и инспектор растерянно переглянулись, но поспешили выполнить указание.
В сарае был непроглядный мрак. В окошке виднелся кусочек звездного неба. Матахати мешком сидел на камышовой циновке, понурив голову.
– Матахати, что ты искал под деревом? – заговорил после долгого молчания Такуан.
Матахати не отвечал.
– Ты по-прежнему пребываешь в мире фантазий. Наивен, как дитя поэтому позволь втолковать тебе простую истину. Сколько тебе лет?
– Двадцать восемь.
– Как и Мусаси. Матахати всхлипнул.
– Ты сам рыл себе могилу. Еще немного, и рожковое дерево стало бы памятником над могилой дурака.
Матахати упал к ногам Такуана и, захлебываясь слезами, запричитал:
– Спаси меня! Я только теперь все понял! Дайдзо провел меня.
– Нет, твои глаза пока не открылись, а Дайдзо тебя не обманывал. Он лишь использовал самого глупого человека на земле, но не только глупого, но жадного и мелочного, который согласился на дело, неприемлемое для здравомыслящего человека.
– Да, я действительно совершил глупость.
– Знаешь, кто такой Дайдзо?
– Нет.
– Его настоящее имя – Мидзогути Синато. Он состоял на службе у Отани Ёсицугу, близкого друга Исиды Мицунари. Мицунари, как тебе известно, был одним из тех, кого разбили при Сэкигахаре.
– Значит, он один из тех, кого разыскивает сёгунат? – охнул Матахати.
– А кто еще мог замышлять убийство сёгуна? Твоя глупость безгранична.
– Он говорил только, что ненавидит Токугаву, и будет лучше для страны, если Тоётоми вернется к власти, твердил, что старается ради всеобщего блага.
– И ты, не удосужившись сообразить, с кем имеешь дело, занялся рытьем собственной могилы? Отчаянный ты, Матахати,
– Помоги мне, Такуан!
– Отстань!
– Я ведь не стрелял из мушкета, даже не нашел его.
– Конечно, его там просто не было. Дзётаро, которого тоже одурачил Дайдзо, не смог вовремя прибыть в Эдо и спрятать мушкет под деревом.
– Дзётаро? Тот мальчишка...
– Не твое дело. А вот обвинение в измене касается тебя непосредственным образом. Такие преступления не прощают. Боги и Будда тоже. Можешь не заботиться о спасении.
– Помилосердствуй! – завопил Матахати, обхватив колени Такуана.
– Глупец! – Такуан презрительно пнул его. В эту минуту Такуан походил на разгневанного Будду, Будду, наводящего ужас и отвергающего даже раскаявшегося.
Матахати, взглянув на Такуана, уронил голову. Он вздрагивал от беззвучных рыданий.
Такуан взял бритву.
– В ожидании смерти побудь в образе ученика Будды. Сядь и закрой глаза. Линия, разделяющая жизнь и смерть, тоньше твоего века. Не бойся смерти! Не плачь, сын мой. Такуан приготовит тебя к смерти.
Зал, в котором заседал совет старейшин сёгуната, был изолирован от остальных помещений замка Эдо. В этот секретный зал допускали немногих. Министры имели доступ к сёгуну через его приемную, куда они являлись лично или посылали бумаги в лакированных ящиках. В последнее время даймё Ходзё и Такуан не раз были званы в тайную часть замка, где проводили долгие часы.
В другой комнате министры слушали донесения из провинции Кисо о том, что Дайдзо, закрыв лавку в Нараи, скрылся вместе с семьей. Во время обыска обнаружили большие запасы оружия и некоторые документы, включая письма от сторонников Тоётоми в Осаке.
Министры чувствовали себя рыбаками, забросившими громадную сеть, но не поймавшими даже мелочи.
В это же время член совета старейшин Сакаи получил донесение иного рода: «В соответствии с Вашим приказом Миямото Мусаси освобожден из тюрьмы. Его передали человеку по имени Мусо Гонноскэ, объяснив, каким образом произошла ошибка».
Сакаи немедленно известил об этом Такуана. Сакаи чувствовал неловкость за недоразумение, случившееся на вверенной ему территории. «Пусть Мусаси не думает о нас слишком плохо», – сказал он Такуану.
Вопрос с лавкой Дайдзо в Эдо решили быстро. Ее обыскал отряд стражников во главе с начальником полиции Эдо и конфисковал все, что там находилось. Заодно прихватили и несчастную Акэми, которая знать не знала о заговоре, который плел ее хозяин.
Такуан, получив в один из вечеров аудиенцию у сёгуна, сообщил ему последние новости и закончил рассказ словами:
– Помните, что на свете осталось еще много Дайдзо из Нараи!
– Поскольку ты раскрыл заговор,– сказал Хидэтада монаху, – жалую тебе право определить наказание арестованным.
– У меня к вам просьба, – обратился Такуан к сёгуну. – С разрешения совета старейшин даймё Ходзё, владелец Авы, и я рекомендую самурая Миямото Мусаси на должность военного наставника при вашем дворе. Хочу надеяться, что наша рекомендация будет благосклонно принята.
– Мне докладывали. Дом Хосокавы интересуется Мусаси, что делает честь этому фехтовальщику. Считаю, что мы можем позволить еще одного мастера при дворе.
За день до ухода из замка Такуан направился к сараю за конто-Рой инспектора и велел открыть дверь. Новообращенный ученик Будды щурился от яркого света.
– Выходи! – сказал Такуан.
Одетый в монашье облачение Матахати, пошатываясь от слабости, вышел из сарая. Наступил день расплаты. Перед глазами Матахати маячила камышовая циновка, на которую он встанет перед занесенным мечом палача. Он совсем забыл, что за измену полагается позорная виселица.
– Можешь идти сам? – спросил Такуан.
Матахати показалось, что он ответил, но на самом деле он едва пошевелил губами. Он не помнил, как они миновали крепостные ворота и перешли мост через ров. Матахати чувствовал себя скотиной, которую ведут на бойню.
«О Будда Амида! О Будда Амида!» – взывал в душе Матахати. Боковым зрением он видел великолепные дома даймё, мимо которых они проходили, дальше на восток начиналась деревня Хибия, за ней – кварталы центральной части города. Знакомый мир поворачивался к нему неизвестной стороной, и сердце Матахати сжалось от тоски по привычным картинам. Слезы закапали по щекам.
– Побыстрее! – строго приказал Такуан.
Матахати казалось, что они прошли тысячу километров, когда монах прошипел:
– Жди здесь!
Они находились посреди обширного пустыря. Перед ними тянулась беленная известью стена, за которой виднелась крыша новой тюрьмы и возвышалось несколько темных строений, служивших резиденцией начальника стражей порядка в Эдо.
Ноги больше не держали Матахати, и он плюхнулся на траву. Раздался крик перепела, предвещая скорую смерть. Матахати внезапно охватило непреодолимое желание убежать. Что ему терять? Если его поймают, то накажут не строже, чем сейчас. Страх мелькнул в глазах Матахати. Он взглянул за ворота тюрьмы – Такуана не видно. Матахати опрометью побежал.
– Стой! – раздался окрик за спиной.
Это был один из тюремных палачей. Подбежав к Матахати, он огрел его палкой по плечу так, что тот упал. Палач прижал Матахати палкой к земле, как дети придавливают лягушку.
Вернулся Такуан в сопровождении нескольких стражников, которые вели еще одного арестованного. Начальник стражи указал место для исполнения наказания. На землю бросили две тростниковые циновки.
– Можно приступать? – спросил начальник стражи.
Такуан, кивнув, уселся на принесенное сиденье рядом с начальником стражи.
– Вставай! – закричал палач, занося палку над Матахати. Матахати с трудом поднялся. Палач схватил его за рясу и поволок к циновке.
Матахати ничего не видел вокруг, голоса людей звучали глухо и неясно, как будто за стеной. Вдруг до него дошло, что кто-то произносит его имя. Матахати покосился и к величайшему изумлению увидел на соседней циновке Акэми.
– Как ты сюда попала? – едва не задохнулся он.
– Молчать! – рявкнул стражник.
Начальник стражи встал и строгим голосом принялся читать приговор. Акэми держала себя в руках, но Матахати громко хлюпал носом.
– Начинай! – крикнул начальник.
Двое стражников низшего ранга стали методично сечь приговоренных бамбуковыми розгами.
Матахати стонал, Акэми молчала, стиснув зубы. На краю пустыря, как водится, появились зеваки.
– Что там?
– Секут арестованных.
– Сто ударов, верно.
– Пока и пятидесяти нет.
– А больно, должно быть.
Подошедший стражник, стукнув палкой о землю, велел зевакам расходиться. Люди отошли в сторону и досмотрели наказание до конца. Палачи тяжело дышали, вытирая пот. Розги превратились в мочала. Такуан и начальник стражи обменялись любезностями, и начальник увел подчиненных за тюремные ворота. Такуан немного постоял, глядя на распростертые тела, и молча удалился.
Сёгун наградил Такуана дорогими подарками, которые тот раздал монастырям. В столице Такуан сделался предметом пересудов. Его обвиняли в неуемном честолюбии и вмешательстве в мирские дела. Его даже называли «интриганом в монашьем облачении».
Солнце пробилось сквозь тучи и скрасило пасмурный день. Снова запел перепел. Два тела на циновках среди пустыря были неподвижны. Акэми первой подняла голову.
– Матахати, вода! – прошептала она.
Перед ними стояло по ушату воды, которая свидетельствовала о добром сердце начальника. Акэми напилась.
– Матахати, пить не хочешь?
Матахати зачерпнул воды ковшом и стал жадно глотать живительную влагу.
– Это все? – спросил он.
– О чем ты?
– Они не отрубили нам голову?
– И не собирались. Ты разве не слышал приговора?
– Что в нем говорилось?
– Высылка из Эдо.
– Живой! – взвизгнул Матахати.
С неожиданной резвостью он вскочил на ноги и пошел не оглядываясь. Акэми медленно поправила волосы, одернула кимоно, затянула оби.
– Подонок! – произнесла она, презрительно скривив губы.
– Я буду строить, – ответил Хидэтада, порадовав отца.
Осака в отличие от Эдо был поглощен подготовкой к решающей битве. Военачальники готовили планы, гонцы скакали в разные стороны, отстраненным от службы полководцам и ронинам слали слова утешения, подкрепленные деньгами, копили боеприпасы, углубляли рвы полировали копья.
Все больше горожан переселялось с запада в Эдо, опасаясь, что победа Тоётоми развяжет новую усобицу.
В тот день Хидэтада, одетый в дорожный костюм, занимался любимым делом: выйдя за главное кольцо укреплений, он проверял строительные работы в Фукиагэ. Когда сёгун в сопровождении министров, слуг и буддийских монахов расположился на холме Момидзи, внизу поднялась суматоха.
– Держи негодяя! – кричал кто-то.
– Стой!
Двое плотников гнались за парнем из артели, которая копала колодцы. Тот убегал от них, как заяц. Нырнув за штабеля досок, он затаился на мгновение и затем бросился к лесам, еще не снятым с внешней стены, и начал карабкаться по ним вверх. Одному плотнику удалось ухватить его за ногу, и парень свалился на кучу древесных стружек. Плотники принялись его дубасить, но настигнутый землекоп почему-то не кричал.
– Что случилось? – заорал подбежавший самурай, надзиравший за плотниками. Следом подскочил и инспектор стройки.
– Эта свинья наступила на мой угольник, – возмущенно ответил плотник. – Угольник – это душа для любого плотника.
– Прекрати бить его!
– А если он наступил бы на твой меч?
– Ну ладно! Хватит шуметь. На холме сейчас находится сёгун. Плотники примолкли, но один, из них заявил:
– Пусть этот малый извинится перед нами.
– Мы сами разберемся, а вы поскорее беритесь за работу,– распорядился инспектор.
.– Покажись-ка! Ты копаешь колодцы? – спросил инспектор, схватив лежавшего за воротник.
– Да, господин.
– Почему ты здесь? Ваша артель работает на другом участке.
– Он и вчера здесь болтался, – вставил плотник.
– Да? – произнес инспектор, сверля взглядом Матахати, слишком тщедушного для землекопа.
Матахати заперли в сарай за конторой главного инспектора стройки и, похоже, забыли о нем. Несколько дней Матахати видел только два мешка древесного угля, дрова и кадушки для солений, которые держали в сарае.
Попав в замок, Матахати решил, что лучше с убийством не связываться. Он видел сёгуна несколько раз, однако не предпринимал попыток выполнить задание Дайдзо. К подножию холма Момидзи его привело непредвиденное обстоятельство: рожковое дерево, под которым таился мушкет, собирались выкорчевывать, потому что оно мешало строительству книгохранилища. Матахати собрался выкопать оружие и незаметно выбросить его, чтобы не попасть под подозрение властей.
Сидя в сарае, Матахати совсем потерял голову от страха. Он потрогал дверь, но она, конечно, была крепко заперта. Он взобрался на кадушку и попробовал протиснуться в маленькое оконце под крышей. Выбравшись наружу, Матахати подкрался к западным воротам. Увидев рожковое дерево на месте, Матахати с облегчением вздохнул. Найдя мотыгу, он принялся судорожно копать под деревом, прислушиваясь время от времени, не идет ли кто.
Матахати опасался, что мушкет уже обнаружен. Он прерывисто дышал, обливался липким потом, едва не теряя сознание.
Мотыга ударилась обо что-то. «Здесь!» – подумал Матахати, шаря рукой в земле. Вместо мушкета, обернутого в промасленную бумагу, он достал берцовую кость. Кошмарный сон наяву. «Зачем Дайдзо солгал мне?» – недоумевал Матахати, обходя дерево. Он не заметил, как за его спиной возникла чья-то тень.
– Его уже здесь нет, – произнес незнакомец, легонько хлопнув Матахати по плечу.
Матахати от ужаса чуть не свалился в выкопанную им яму. Тупо посмотрев на человека, он хрипло воскликнул от изумления.
– Следуй за мной! – приказал Такуан. Матахати не двигался, похолодев от страха.
– Оглох? Иди за мной! – повторил монах.
– Надо бы... закопать...– проговорил заплетающимся языком Матахати.
– Оставь все как есть, – безжалостным тоном сказал Такуан. – Деяния людей, плохие и хорошие, как тушь на рисовой бумаге – их нельзя стереть. Думаешь, забросав землей яму, исправишь все, что ты натворил? Преступник! Я отпилю тебе голову бамбуковой пилой, а туловище швырну в кровавое озеро в аду.
Такуан, схватив Матахати за ухо, повел за собой. Подойдя к кухне, монах постучал в дверь.
– Откройте!
Появился заспанный мальчик, прислуживающий на кухне.
– Открой сарай! – приказал ему Такуан.
– В нем заперт землекоп.
– Его там нет. Он рядом со мной. Какой смысл запихивать его через окно, через дверь удобнее.
Мальчик побежал за инспектором, который поспешно явился, умоляя Такуана не сообщать начальству о случившемся. Матахати втолкнули в сарай, и за ним вошел Такуан. Вскоре монах глянул из сарая и приказал:
– Принесите мне остро наточенную бритву!
Мальчик и инспектор растерянно переглянулись, но поспешили выполнить указание.
В сарае был непроглядный мрак. В окошке виднелся кусочек звездного неба. Матахати мешком сидел на камышовой циновке, понурив голову.
– Матахати, что ты искал под деревом? – заговорил после долгого молчания Такуан.
Матахати не отвечал.
– Ты по-прежнему пребываешь в мире фантазий. Наивен, как дитя поэтому позволь втолковать тебе простую истину. Сколько тебе лет?
– Двадцать восемь.
– Как и Мусаси. Матахати всхлипнул.
– Ты сам рыл себе могилу. Еще немного, и рожковое дерево стало бы памятником над могилой дурака.
Матахати упал к ногам Такуана и, захлебываясь слезами, запричитал:
– Спаси меня! Я только теперь все понял! Дайдзо провел меня.
– Нет, твои глаза пока не открылись, а Дайдзо тебя не обманывал. Он лишь использовал самого глупого человека на земле, но не только глупого, но жадного и мелочного, который согласился на дело, неприемлемое для здравомыслящего человека.
– Да, я действительно совершил глупость.
– Знаешь, кто такой Дайдзо?
– Нет.
– Его настоящее имя – Мидзогути Синато. Он состоял на службе у Отани Ёсицугу, близкого друга Исиды Мицунари. Мицунари, как тебе известно, был одним из тех, кого разбили при Сэкигахаре.
– Значит, он один из тех, кого разыскивает сёгунат? – охнул Матахати.
– А кто еще мог замышлять убийство сёгуна? Твоя глупость безгранична.
– Он говорил только, что ненавидит Токугаву, и будет лучше для страны, если Тоётоми вернется к власти, твердил, что старается ради всеобщего блага.
– И ты, не удосужившись сообразить, с кем имеешь дело, занялся рытьем собственной могилы? Отчаянный ты, Матахати,
– Помоги мне, Такуан!
– Отстань!
– Я ведь не стрелял из мушкета, даже не нашел его.
– Конечно, его там просто не было. Дзётаро, которого тоже одурачил Дайдзо, не смог вовремя прибыть в Эдо и спрятать мушкет под деревом.
– Дзётаро? Тот мальчишка...
– Не твое дело. А вот обвинение в измене касается тебя непосредственным образом. Такие преступления не прощают. Боги и Будда тоже. Можешь не заботиться о спасении.
– Помилосердствуй! – завопил Матахати, обхватив колени Такуана.
– Глупец! – Такуан презрительно пнул его. В эту минуту Такуан походил на разгневанного Будду, Будду, наводящего ужас и отвергающего даже раскаявшегося.
Матахати, взглянув на Такуана, уронил голову. Он вздрагивал от беззвучных рыданий.
Такуан взял бритву.
– В ожидании смерти побудь в образе ученика Будды. Сядь и закрой глаза. Линия, разделяющая жизнь и смерть, тоньше твоего века. Не бойся смерти! Не плачь, сын мой. Такуан приготовит тебя к смерти.
Зал, в котором заседал совет старейшин сёгуната, был изолирован от остальных помещений замка Эдо. В этот секретный зал допускали немногих. Министры имели доступ к сёгуну через его приемную, куда они являлись лично или посылали бумаги в лакированных ящиках. В последнее время даймё Ходзё и Такуан не раз были званы в тайную часть замка, где проводили долгие часы.
В другой комнате министры слушали донесения из провинции Кисо о том, что Дайдзо, закрыв лавку в Нараи, скрылся вместе с семьей. Во время обыска обнаружили большие запасы оружия и некоторые документы, включая письма от сторонников Тоётоми в Осаке.
Министры чувствовали себя рыбаками, забросившими громадную сеть, но не поймавшими даже мелочи.
В это же время член совета старейшин Сакаи получил донесение иного рода: «В соответствии с Вашим приказом Миямото Мусаси освобожден из тюрьмы. Его передали человеку по имени Мусо Гонноскэ, объяснив, каким образом произошла ошибка».
Сакаи немедленно известил об этом Такуана. Сакаи чувствовал неловкость за недоразумение, случившееся на вверенной ему территории. «Пусть Мусаси не думает о нас слишком плохо», – сказал он Такуану.
Вопрос с лавкой Дайдзо в Эдо решили быстро. Ее обыскал отряд стражников во главе с начальником полиции Эдо и конфисковал все, что там находилось. Заодно прихватили и несчастную Акэми, которая знать не знала о заговоре, который плел ее хозяин.
Такуан, получив в один из вечеров аудиенцию у сёгуна, сообщил ему последние новости и закончил рассказ словами:
– Помните, что на свете осталось еще много Дайдзо из Нараи!
– Поскольку ты раскрыл заговор,– сказал Хидэтада монаху, – жалую тебе право определить наказание арестованным.
– У меня к вам просьба, – обратился Такуан к сёгуну. – С разрешения совета старейшин даймё Ходзё, владелец Авы, и я рекомендую самурая Миямото Мусаси на должность военного наставника при вашем дворе. Хочу надеяться, что наша рекомендация будет благосклонно принята.
– Мне докладывали. Дом Хосокавы интересуется Мусаси, что делает честь этому фехтовальщику. Считаю, что мы можем позволить еще одного мастера при дворе.
За день до ухода из замка Такуан направился к сараю за конто-Рой инспектора и велел открыть дверь. Новообращенный ученик Будды щурился от яркого света.
– Выходи! – сказал Такуан.
Одетый в монашье облачение Матахати, пошатываясь от слабости, вышел из сарая. Наступил день расплаты. Перед глазами Матахати маячила камышовая циновка, на которую он встанет перед занесенным мечом палача. Он совсем забыл, что за измену полагается позорная виселица.
– Можешь идти сам? – спросил Такуан.
Матахати показалось, что он ответил, но на самом деле он едва пошевелил губами. Он не помнил, как они миновали крепостные ворота и перешли мост через ров. Матахати чувствовал себя скотиной, которую ведут на бойню.
«О Будда Амида! О Будда Амида!» – взывал в душе Матахати. Боковым зрением он видел великолепные дома даймё, мимо которых они проходили, дальше на восток начиналась деревня Хибия, за ней – кварталы центральной части города. Знакомый мир поворачивался к нему неизвестной стороной, и сердце Матахати сжалось от тоски по привычным картинам. Слезы закапали по щекам.
– Побыстрее! – строго приказал Такуан.
Матахати казалось, что они прошли тысячу километров, когда монах прошипел:
– Жди здесь!
Они находились посреди обширного пустыря. Перед ними тянулась беленная известью стена, за которой виднелась крыша новой тюрьмы и возвышалось несколько темных строений, служивших резиденцией начальника стражей порядка в Эдо.
Ноги больше не держали Матахати, и он плюхнулся на траву. Раздался крик перепела, предвещая скорую смерть. Матахати внезапно охватило непреодолимое желание убежать. Что ему терять? Если его поймают, то накажут не строже, чем сейчас. Страх мелькнул в глазах Матахати. Он взглянул за ворота тюрьмы – Такуана не видно. Матахати опрометью побежал.
– Стой! – раздался окрик за спиной.
Это был один из тюремных палачей. Подбежав к Матахати, он огрел его палкой по плечу так, что тот упал. Палач прижал Матахати палкой к земле, как дети придавливают лягушку.
Вернулся Такуан в сопровождении нескольких стражников, которые вели еще одного арестованного. Начальник стражи указал место для исполнения наказания. На землю бросили две тростниковые циновки.
– Можно приступать? – спросил начальник стражи.
Такуан, кивнув, уселся на принесенное сиденье рядом с начальником стражи.
– Вставай! – закричал палач, занося палку над Матахати. Матахати с трудом поднялся. Палач схватил его за рясу и поволок к циновке.
Матахати ничего не видел вокруг, голоса людей звучали глухо и неясно, как будто за стеной. Вдруг до него дошло, что кто-то произносит его имя. Матахати покосился и к величайшему изумлению увидел на соседней циновке Акэми.
– Как ты сюда попала? – едва не задохнулся он.
– Молчать! – рявкнул стражник.
Начальник стражи встал и строгим голосом принялся читать приговор. Акэми держала себя в руках, но Матахати громко хлюпал носом.
– Начинай! – крикнул начальник.
Двое стражников низшего ранга стали методично сечь приговоренных бамбуковыми розгами.
Матахати стонал, Акэми молчала, стиснув зубы. На краю пустыря, как водится, появились зеваки.
– Что там?
– Секут арестованных.
– Сто ударов, верно.
– Пока и пятидесяти нет.
– А больно, должно быть.
Подошедший стражник, стукнув палкой о землю, велел зевакам расходиться. Люди отошли в сторону и досмотрели наказание до конца. Палачи тяжело дышали, вытирая пот. Розги превратились в мочала. Такуан и начальник стражи обменялись любезностями, и начальник увел подчиненных за тюремные ворота. Такуан немного постоял, глядя на распростертые тела, и молча удалился.
Сёгун наградил Такуана дорогими подарками, которые тот раздал монастырям. В столице Такуан сделался предметом пересудов. Его обвиняли в неуемном честолюбии и вмешательстве в мирские дела. Его даже называли «интриганом в монашьем облачении».
Солнце пробилось сквозь тучи и скрасило пасмурный день. Снова запел перепел. Два тела на циновках среди пустыря были неподвижны. Акэми первой подняла голову.
– Матахати, вода! – прошептала она.
Перед ними стояло по ушату воды, которая свидетельствовала о добром сердце начальника. Акэми напилась.
– Матахати, пить не хочешь?
Матахати зачерпнул воды ковшом и стал жадно глотать живительную влагу.
– Это все? – спросил он.
– О чем ты?
– Они не отрубили нам голову?
– И не собирались. Ты разве не слышал приговора?
– Что в нем говорилось?
– Высылка из Эдо.
– Живой! – взвизгнул Матахати.
С неожиданной резвостью он вскочил на ноги и пошел не оглядываясь. Акэми медленно поправила волосы, одернула кимоно, затянула оби.
– Подонок! – произнесла она, презрительно скривив губы.
ВЫЗОВ
Иори маялся от безделья в усадьбе Ходзё.
– Когда придет Такуан? – спрашивал он Синдзо.
– Отец в замке, полагаю, что и Такуан с ним. Скоро вернутся. Почему тебе не поездить верхом?
Иори побежал в конюшню и оседлал любимого коня. Он уже ездил на нем и вчера и позавчера без ведома Синдзо. И вот наконец можно открыто проскакать через весь двор. Конь вынес его на улицу. Иори летал мимо домов даймё, мимо рощ и рисовых полей. За равниной Мусасино синели горы Титибу. Иори вспомнил учителя, который томился в тюрьме в той стороне, вытер холодные щеки, которые почему-то были мокрыми.
– А если навестить Мусаси? – Не раздумывая, Иори хлестнул коня. Проскакав бешеным галопом с километр, Иори подумал: «А вдруг Мусаси уже дома?»
Их дом оказался достроенным, но пустым. Крестьяне, жавшие рис на соседнем поле, не видели Мусаси. Значит, надо скакать в Титибу. Верхом можно обернуться за день.
На въезде в деревню Нобидомэ Иори пришлось осадить коня – дорога была забита вьючными и верховыми лошадьми, сундуками и паланкинами. У обочины обедали около полусотни самураев. Иори хотел поехать кружным путем, но к нему уже подбежали трое слуг.
– Стой, юнец!
– Как ты назвал меня? – возмутился Иори.
– Слезай с коня!
– Кто вы? Я вас не знаю!
– Закрой рот и слезай!
Не успел Иори опомниться, как его стащили с коня.
– Пошли! Тебя хотят видеть.
Слуги за шиворот повели его к придорожной чайной. Там на пороге его ожидала Осуги с тростниковой палкой в руке. Иори не успел даже удивиться ее присутствию в группе самураев.
– Ублюдок! – зашипела старуха и хлестнула Иори по плечу палкой. Иори дернулся, чтобы занять боевую позицию, но противник многократно превосходил его.
– Слышала, ты ученик Мусаси? – продолжала Осуги. – Хороши ученички!
– Я не намерен иметь с вами дела.
– Нет уж, придется! Для начала кое-что расскажешь. Кто послал тебя следить за нами?
– Следить? – переспросил Иори, презрительно фыркнув.
– Как ты смеешь так себя вести? Твой учитель не преподал тебе приличных манер?
– Не нуждаюсь в ваших наставлениях. Прощайте!
– Когда придет Такуан? – спрашивал он Синдзо.
– Отец в замке, полагаю, что и Такуан с ним. Скоро вернутся. Почему тебе не поездить верхом?
Иори побежал в конюшню и оседлал любимого коня. Он уже ездил на нем и вчера и позавчера без ведома Синдзо. И вот наконец можно открыто проскакать через весь двор. Конь вынес его на улицу. Иори летал мимо домов даймё, мимо рощ и рисовых полей. За равниной Мусасино синели горы Титибу. Иори вспомнил учителя, который томился в тюрьме в той стороне, вытер холодные щеки, которые почему-то были мокрыми.
– А если навестить Мусаси? – Не раздумывая, Иори хлестнул коня. Проскакав бешеным галопом с километр, Иори подумал: «А вдруг Мусаси уже дома?»
Их дом оказался достроенным, но пустым. Крестьяне, жавшие рис на соседнем поле, не видели Мусаси. Значит, надо скакать в Титибу. Верхом можно обернуться за день.
На въезде в деревню Нобидомэ Иори пришлось осадить коня – дорога была забита вьючными и верховыми лошадьми, сундуками и паланкинами. У обочины обедали около полусотни самураев. Иори хотел поехать кружным путем, но к нему уже подбежали трое слуг.
– Стой, юнец!
– Как ты назвал меня? – возмутился Иори.
– Слезай с коня!
– Кто вы? Я вас не знаю!
– Закрой рот и слезай!
Не успел Иори опомниться, как его стащили с коня.
– Пошли! Тебя хотят видеть.
Слуги за шиворот повели его к придорожной чайной. Там на пороге его ожидала Осуги с тростниковой палкой в руке. Иори не успел даже удивиться ее присутствию в группе самураев.
– Ублюдок! – зашипела старуха и хлестнула Иори по плечу палкой. Иори дернулся, чтобы занять боевую позицию, но противник многократно превосходил его.
– Слышала, ты ученик Мусаси? – продолжала Осуги. – Хороши ученички!
– Я не намерен иметь с вами дела.
– Нет уж, придется! Для начала кое-что расскажешь. Кто послал тебя следить за нами?
– Следить? – переспросил Иори, презрительно фыркнув.
– Как ты смеешь так себя вести? Твой учитель не преподал тебе приличных манер?
– Не нуждаюсь в ваших наставлениях. Прощайте!