Ёсикава Эйдзи. Десять меченосцев (Миямото Мусаси)

   – Нарисуйте мне, как туда дойти.
   – Не смеши! Знай ты дорогу, то все равно бы добирался всю ночь.
   – Ну и что же?
   – В Адзабу полно лисиц. Хочешь, чтобы они тебя заколдовали?
   – Нет. 
   – Ты хорошо знаешь Сукэкуро?
   – Мой учитель знает.
   – Отправляйся лучше спать в амбар, а утром пойдешь.
 
   – Где я? – воскликнул Иори, протирая глаза.
   Мальчик выскочил из амбара. Было уже за полдень, и от яркого солнца у Иори закружилась голова. Сторож доедал обед у ворот. – Ну вот наконец проснулся, – добродушно вымолвил он.
   – Нарисуйте мне дорогу! – выпалил Иори.
   – Так спешишь, соня? Поешь-ка лучше, и тебе хватит.
   Пока Иори давился едой, сторож рисовал, попутно объясняя, как идти в Адзабу. Иори поспешил в дорогу, окрыленный важностью задания и совсем не думая о том, что Мусаси волнуется из-за его отсутствия. Бежать по оживленным улицам было интересно. Скоро Иори увидел вблизи замок Эдо. Величественные усадьбы самых знатных даймё возвышались на участках, окруженных сложным переплетением рвов. Мальчик, замедлив шаг, огляделся вокруг. В каналах было много барж, груженных камнем и бревнами, каменные бастионы замка не освободились от лесов, которые издали походили на бамбуковую решетку для вьюнков-асагао. Иори шел по огромному району, который назывался Хибия. Воздух содрогался от строительного шума, звучавшего как гимн нового сёгуната. Иори завороженно смотрел на людской муравейник: рабочих, волоком тащивших каменные глыбы, плотников с пилами и рубанками, самураев, горделиво надзиравших за работами. Иори хотелось поскорее вырасти и стать таким же важным самураем.
   Подносчики камней затянули песню:

 
Оборвем все цветики
На равнине Мусаси.
Гиацинты, колокольчики,
Заблудимся в лугах!
А девушка-краса
Цветок неприкосновенный!
Промокли рукава,
То слезы иль роса?
 

   Вода во рвах порозовела, вороны загалдели, и Иори спохватился, что солнце садится. Помчался со всех ног, порой заглядывая в листок, который дал ему привратник. Ноги незаметно донесли Иори до холма Адзабу, густо поросшего раскидистыми деревьями. Выбравшись на открытое место, он с радостью увидел, что солнце не село. На холме домов было мало. Деревня Адзабу находилась внизу в долине, возделанной под поля. Здесь, вверху, царила торжественная тишина, нарушаемая журчанием родников. Иори почувствовал, как усталость вытекает из него, растворяясь в густой траве и старинных деревьях. Он смутно чувствовал, что эти места связаны с историей Японии, хотя и не знал ничего о них. Это была земля, породившая величайших воителей древности – кланы Тайра и Минамото.
   Иори услышал глухое гудение барабана, которое обычно сопровождает обряды в синтоистских храмах. Чуть ниже на склоне холма виднелось величественное деревянное сооружение с перекрещенными брусьями на крыше. Иори видел величайшую святыню, храм Иигура в Исэ, посвященный богине Солнца Аматэрасу. Храм не шел ни в какое сравнение с замком Эдо, ни даже с усадьбами даймё. Простотой он мало отличался от окрестных крестьянских домов. Мальчик задумался, почему люди преклоняются перед военным правителем Токугавой с большим почтением, чем перед божествами. Значит, Токугава важнее богини Солнца? «Надо спросить у Мусаси», – решил Иори.
   Он заглянул в листок, потом посмотрел вокруг, но признаков усадьбы Ягю не обнаружил.
   Вечерняя дымка окутала землю. У Иори слегка закружилась голова. Такое с ним случалось и раньше, когда он смотрел на последние лучи заходящего солнца, скользившие по рисовой бумаге сёдзи. Ему казалось, что в комнате светлее, чем снаружи. Это был обман зрения, но Иори чутко ощущал игру света и тени. Он тер глаза, чтобы прогнать наваждение. Иори понимал, что и сейчас он погрузился в полуявь-полусон.
   – Подлая! – крикнул Иори и взмахнул мечом по густой траве. Лиса с лаем отскочила и побежала, роняя с хвоста капельки крови. Иори бросился следом. Мальчик не отставал от проворной лисы. Лису, казалось, покидали силы, но стоило Иори броситься за ней с победным кличем, та внезапно исчезала, чтобы вынырнуть в нескольких шагах впереди.
   Иори в детстве наслушался от матери сказок о колдовских чарах лис. Мальчик любил зверей, даже диких кабанят и визгливых выдр, но лис ненавидел и очень боялся. Теперь он знал, почему сбился с дороги – его заморочили лисы. С прошлой ночи его преследовали злые духи, и несколько мгновений назад он ощутил на себе колдовские чары. Иори хотел расправиться с нечистой силой, но лиса, мелькнув за камнем, пропала из виду.
   На крапиве и паучнике заблестела роса. Измученный Иори опустился на землю и лизнул мокрый от росы лист мяты. Мальчик тяжело дышал, пот катился с него градом, сердце бешено колотилось. «Куда она задевалась?» – чуть не кричал он от досады. Ладно, пусть лиса сбежала, но он ее ранил, и коварная тварь будет ему мстить. Иори не мог ничего поделать.
   Мальчик немного успокоился, но вдруг услышал словно неземной звук. Иори застыл от испуга. «Лиса!» – подумал он, сжимаясь в комочек, чтобы устоять перед колдовскими чарами. Мальчик плюнул на ладонь и потер брови – верное средство спастись от лисьего наваждения.
   В волнах вечернего тумана плыла женщина с вуалью на лице. Она сидела боком на лошади, бросив поводья. Поблескивало лакированное седло, инкрустированное перламутром. «Она превратилась в женщину», – подумал Иори про лису. Воздушное видение, играющее на флейте в последних лучах заходящего солнца, трудно было назвать земным. До слуха Иори, лягушонком распластавшегося в траве, донесся голос второго неземного существа: «Оцу!» Это, верно, приятель лисы.
   На повороте, где дорога выходила на открытое место, одежда волшебной всадницы сверкнула золотистым пурпуром.
   Солнце садилось за холмами Сибуя в густую гряду облаков.
   Иори крепко сжимал рукоять меча. Если убить всадницу, она вернется в лисье обличье. Иори, как и все, знал, что душа лисицы-оборотня обретает в нескольких шагах позади ее человеческой формы. Он напряженно ждал, когда приблизится всадница. На повороте конь встал. Всадница спрятала флейту в футляр и заложила ее за оби. Подняв вуаль, она огляделась по сторонам.
   – Оцу! – раздался голос.
   – Я здесь, Хёго, – с радостной улыбкой ответила всадница.
   На дорогу вышел самурай. «Ох!» – выдохнул Иори. Самурай слегка прихрамывал. Вот, значит, кого он ранил в лисьем обличье! Не прекрасную всадницу, а мужественного самурая. Иори с перепугу задрожал и немного обмочился.
   Самурай, взяв лошадь под уздцы, повел ее мимо того места, где прятался Иори. «Вперед!» – скомандовал себе Иори, но тело не повиновалось. Самурай заметил движения в траве, и взгляд его упал на застывшее лицо мальчика. Ясные глаза самурая сверкали, как кромка заходящего солнца. Иори, упав ничком в траву, лежал неподвижно. Впервые за четырнадцать лет жизни он пережил такой страх.
   Хёго прошел мимо обыкновенного мальчишки. Дорога круто спускалась вниз и нужно было сдерживать коня. Оглянувшись на Оцу, Хёго ласково спросил:
   – Почему ты задержалась? Говорила, что доедешь до храма и сразу вернешься. Дядюшка заволновался и послал меня на поиски.
   Оцу соскочила с лошади. Хёго остановился.
   – Почему ты спешилась? Устанешь на спуске.
   – Женщине не пристало ехать верхом, когда мужчина идет. – Оцу взяла коня под уздцы с другой стороны.
   Оцу и ее спутник спустились в долину. Вечерело. На небе замерцали первые звездочки. Они прошли мимо ворот с табличкой «Сэнданьэн, школа дзэнской секты Содо». В сумерках отчетливее слышался шум реки Сибуя. Река делила долину на Северный и Южный Хигакубо. Школа, основанная монахом Ринтацу, находилась в северной части, поэтому монахов в народе звали «северянами». «Южанами» величали самураев из фехтовальной школы Ягю Мунэнори, которая расположилась на другом берегу реки.
   Ягю Хёго, любимый внук Ягю Сэкисюсая, особо выделялся среди «южан». Знаменитый полковед Като Киёмаса назначил одаренного двадцатилетнего Хёго на службу в замок Кумамото в провинции Хиго с жалованьем в три тысячи коку риса. Должность неслыханная в столь юном возрасте. После битвы при Сэкигахаре Хёго начал тяготиться службой, которая вынуждала его сделать выбор между домом Токугавы и силами Осаки. Три года назад, сославшись на болезнь деда, он оставил службу в замке Кумамото и вернулся в Ямато. Некоторое время он путешествовал по стране.
   Хёго встретил Оцу случайно в доме своего дяди.
   Она три года провела с Матахати, который не отпускал ее от себя, представляя женой. Желаемого места для Матахати не нашлось, и они перебивались случайными заработками. Усыпляя бдительность Матахати, Оцу не перечила ему, но к себе не допускала.
   Однажды на улице они увидели важного даймё в сопровождении свиты. Как и все простолюдины, они застыли на обочине в почтительной позе. На паланкине был герб Ягю. Оцу подняла глаза, и воспоминания о счастливых днях в замке Коягю захлестнули ее. Душа ее рвалась в мирный край Ямато. Матахати стоял рядом, и ей оставалось лишь проводить паланкин безнадежным взглядом.
   – Оцу, неужели ты?
   Оцу вздрогнула. Из-под конической шляпы на нее смотрели знакомые глаза Кимуры Сукэкуро, человека, которого она всегда вспоминала с почтением и любовью. Он явился подобно Будде, преисполненный сочувствия и ласки. Оцу сделала шаг и навсегда избавилась от Матахати. Сукэкуро предложил ей погостить в Хигакубо.
   Матахати был бессилен перед домом Ягю. Прикусив язык, он молча смотрел, как сокровище уплывает из его рук.

СРОЧНОЕ ПИСЬМО

   К тридцати восьми годам Ягю Мунэнори считался лучшим фехтовальщиком в семье, но отец постоянно тревожился за пятого сына. «Он слишком раздражителен, – нередко говорил отец.– Долго ли удержится на высоком посту человек с прямодушным характером Мунэнори?»
   Минуло четырнадцать лет с той поры, как Токугава Иэясу приказал Сэкисюсаю подыскать наставника для Хидэтады. Сэкисюсай не выбирал среди старших сыновей, а остановился на Мунэнори. Пятый сын не выделялся ни поразительными способностями, ни отвагой, но был человеком со здравым умом, сдержанной натурой.
   Он не обладал величием отца или одаренностью Хёго, но на него можно было положиться, и, самое главное, он постиг глубинный смысл стиля Ягю, понял, что непреходящая ценность «Искусства Войны» заключается в применении его основ в управлении страной. Сэкисюсай презрел желание Иэясу – победоносный полководец искал наставника, который учил бы его наследника не только фехтованию. За несколько лет до битвы при Сэкигахаре Иэясу занимался под руководством знаменитого мастера меча Окуямы, причем в тренировках, по его признанию, «оттачивал глаз для управления страной».
   Теперь Хидэтада стал сегуном. Особое значение приобретало требование, чтобы его наставником служил человек, не проигравший ни одного поединка. Мунэнори, следовательно, обязан был превосходить всех фехтовальщиков, утверждая главенство стиля Ягю. Мунэнори чувствовал, что в нем постоянно пытаются отыскать уязвимое место. Многие хотели бы оказаться в его положении, но сам он в душе завидовал своему племяннику Хёго и много отдал бы за его вольную жизнь.
   Хёго шел по галерее в покои дяди. Дом был громадным, но без особой роскоши. Мунэнори умышленно не вызвал плотников из Киото, а нанял местных, привыкших к суровой и строгой манере Камакуры. Мунэнори взял за образец старый дом в Коягю, хотя стиль его не очень гармонировал с невысокими горами с редкими деревьями, типичными для здешних мест.
   Хёго опустился на колени перед входом в комнату дяди и негромко позвал его.
   – Ты, Хёго? – откликнулся Мунэнори, не меняя позы.
   – Позвольте войти?
   Хёго на коленях вошел в комнату. С дедом, не чаявшим души во внуке, Хёго держался свободнее, но с дядей отношения были строгими. Мунэнори не был чинушей, но не допускал нарушения этикета. Вот и сейчас он сидел в классической официальной позе. Хёго порой испытывал жалость к дяде.
   – Оцу? – лаконично спросил Мунэнори.
   – Она вернулась. По обыкновению доехала верхом до храма Хикава, а на обратном пути пустила лошадь попастись.
   – Сам ездил за ней?
   – Да, господин.
   Повисла тишина. В свете лампы четко проступал профиль вельможи с плотно сжатыми губами.
   – Меня беспокоит, что в доме так долго находится молодая женщина. Это не совсем прилично. Я приказал. Сукэкуро удалить ее отсюда под благовидным предлогом.
   – Ей некуда ехать, – ответил Хёго дрогнувшим голосом. Перемена в дяде удивила Хёго. Когда Сукэкуро привез Оцу в дом и рассказал, что это та девушка, которая служила Сэкисюсаю, то Мунэнори с искренней сердечностью предложил ей пожить в его доме сколько она захочет.
   – Вам не жаль ее? – спросил Хёго.
   – Да, но всему есть предел.
   – Я полагал, что вы хорошо к ней относитесь.
   – Дело в другом. Когда молодая женщина живет в доме, полном мужчин, кое у кого развязываются языки. Да и мужчины оказываются в затруднительном положении. Возможен опрометчивый поступок со стороны одного из них.
   Хёго молчал, но не потому, что принял намеки дяди на свой счет. Хёго исполнилось тридцать, и как все самураи его возраста он был холост. Его чувства к Оцу были настолько чисты, что, с его точки зрения, не давали повода для сплетен. Он не скрывал нежности к девушке, но неизменно подчеркивал дружеский характер их отношений.
   Хёго догадывался, что дело в самом дяде. Жена Мунэнори происходила из старинного и знатного рода. Невест из таких семейств в день свадьбы доставляют мужьям в закрытых от посторонних взглядов паланкинах. Покои хозяйки и других женщин находились в глубине дома, и мало кто знал о происходящем на женской половине. Об отношениях Мунэнори с женой можно было только догадываться. Легко вообразить чувства жены, если в постоянной близости к ее мужу находится молодая красивая женщина.
   – Поручите дело мне и Сукэкуро, – нарушил тишину Хёго. – Мы что-нибудь придумаем.
   – Желательно поскорее, – кивнул Мунэнори.
   В этот момент появился Сукэкуро. Склонившись в поклоне, он опустил на татами лакированный ящичек.
   – Что это? – спросил Мунэнори.
   – Гонец из Коягю. Срочное письмо.
   – Срочное письмо? – переспросил Мунэнори, внешне не выдавая удивления.
   Хёго передал ящичек дяде. Письмо было от Соды Кидзаэмона. Написанное второпях послание гласило: «У старого хозяина случился новый удар, тяжелее предыдущего. Мы опасаемся за его жизнь. Он считает, что здоровье его не настолько худо, чтобы вызывать вас. Мы, ваши вассалы, после совета решили сообщить вам о болезни нашего господина».
   – Отец плох, – произнес Мунэнори.
   Хёго восхищался хладнокровием дяди, который, видимо, предвосхитив события, сделал необходимые приготовления.
   – Хёго, съездишь в Коягю вместо меня? – спросил Мунэнори.
   – Слушаюсь, господин.
   – Передай отцу, чтобы он не беспокоился по поводу событий в Эдо. Я хочу, чтобы ты сам присмотрел за отцом.
   – Да, господин.
   – На все воля богов и Будды. Поспеши, чтобы не опоздать.
   – Отправлюсь сегодня.
   Из покоев Мунэнори Хёго пошел к себе собираться в дорогу, а тревожная новость поползла по дому.
   Оцу появилась в комнате Хёго в дорожном платье.
   – Пожалуйста, возьми меня с собой, – попросила она. – Я никогда не смогу отплатить господину Сэкисюсаю за его доброту и ласку, но хочу быть полезной ему в эти дни. Он, может, позволит мне побыть рядом.
   Хёго считал, что дядя вряд ли разрешит взять Оцу в Коягю, но, с другой стороны, это был подходящий случай увезти ее из Эдо.
   – Прекрасно, – сказал Хёго. – Предупреждаю, поездка будет нелегкой, надо спешить.
   – Я не отстану.
   Оцу смахнула слезы и помогла Хёго уложить вещи. Когда все было готово, Оцу пошла засвидетельствовать свое почтение Мунэнори.
   – Хочешь поехать с Хёго? – с легким удивлением проговорил Мунэнори. – Что ж, очень хорошо. Отец тебе обрадуется.
   На прощанье Мунэнори подарил Оцу кимоно и кошелек с золотом. Он был опечален, хотя не подавал виду.
   – Береги себя, – сказал он Оцу.
   Хёго попрощался с вассалами и слугами, собравшимися у ворот, и, бросив короткое «До встречи!», двинулся в путь. Оцу следовала за ним.
   Подоткнутое кимоно едва прикрывало ей щиколотки, в лакированной широкополой шляпе и с посохом в руке она была точной копией Фудзихимэ, какой ее изображают на лубочных картинках.
   Хёго решил ехать на перекладных лошадях, меняя их на станциях, поэтому сегодня им надо было дойти до местечка Сангэнъя к югу от Сибуи. Оттуда он намеревался по большой дороге Ояма проехать до реки Тама, переправиться на лодке на другой берег и по тракту Токай-до ехать до Киото.
   Вскоре лакированная шляпа Оцу покрылась вечерней росой. Путники, миновав зеленую речную пойму, вышли на большую дорогу, проложенную еще в эпоху Камакуры и служившую с той поры главной в Канто. Обрамленную вековыми деревьями дорогу обступили вечерние тени.
   – Жутковато? – пошутил Хёго, замедляя размашистый шаг, чтобы дать Оцу передышку. – Мы как раз на склоне Догэна, знаменитом разбойниками.
   – Правда?
   Тревога в голосе Оцу посмешила Хёго.
   – Это было давным-давно. В окрестных пещерах жили разбойники с атаманом Догэном Таро, который приходился родственником мятежнику Ваде Ёсимори.
   – Лучше не вспоминать о них.
   Хёго вновь рассмеялся, и горы отозвались эхом, словно напоминая ему об осмотрительности. Хёго был в веселом настроении, хотя поручение дяди печалило его, но возможность провести с Оцу несколько дней радовала его.
   – Ой! – вскрикнула Оцу, отступив назад.
   – Что там? – спросил Хёго, придерживая девушку за плечи.
   – Там кто-то прячется.
   – Где?
   – У дороги сидит мальчик и разговаривает сам с собой, бедняжка. Хёго узнал мальчика, которого видел накануне вечером в Адзабу. Иори в ужасе вскочил и, направив меч на Хёго, крикнул:
   – Лис! Ты лис, вот ты кто!
   Оцу тихо вскрикнула. Мальчик явно был вне себя, лицо его искажала безумная гримаса. Хёго сделал шаг назад.
   – Лисы! – кричал Иори. – Сейчас я вам покажу!
   Голос мальчика звучал сухо и резко, лезвие меча угрожающе подрагивало.
   – Получайте! – крикнул Иори и срубил верхушку куста совсем рядом с Хёго. – Что, лис, не нравится? – тяжело выдохнул Иори и вдруг бессильно опустился на землю.
   – Он одержим лисами, – обернулся Хёго к Оцу. – Не повезло мальчишке.
   – Да, взгляд у него безумный и свирепый.
   – Как у лис.
   – Может, помочь ему?
   – Лекарства от безумия и глупости нет, но попытаюсь.
   Хёго подошел к Иори и строго посмотрел на него. Мальчик мгновенно схватился за рукоять меча.
   – Ты все еще здесь? – крикнул он.
   Не успел мальчик договорить, как откуда-то из глубины живота Хёго раздался страшный утробный рев. Иори лишился чувств. Хёго отнес его к мосту и, взяв за ноги, опустил мальчика вниз головой над водой. Очнувшись, он закричал:
   – Мама! Учитель! На помощь! – Крик перешел в рыдания.
   – Прекрати, Хёго! Отпусти его! Зачем быть таким жестоким, – вмешалась Оцу.
   – Кажется, опомнился, – пробормотал Хёго, осторожно ставя мальчика на ноги.
   Иори кашлял, его тошнило. Ему казалось, что ничто на свете не спасет его. Оцу ласково обняла его.
   – Где ты живешь?
   – В той стороне, – заикаясь, ответил Иори.
   – В какой стороне?
   – В Бакуротё.
   – Это же очень далеко! А как ты здесь оказался?
   – Меня послали с поручением. Я заблудился.
   – Когда же ты ушел из дома?
   – Вчера.
   – И блуждал всю ночь и целый день? Как страшно! Куда же тебя послали?
   Успокоившись, Иори ответил не заикаясь:
   – В усадьбу даймё Ягю Мунэнори, владетеля Тадзимы. Вытащив из-за пояса помятый свиток, мальчик с гордостью помахал им.
   – Оно адресовано Кимуре Сукэкуро. Я должен дождаться ответа.
   Видно было, что Иори относится к поручению серьезно и готов защитить письмо ценой собственной жизни. Он не подозревал, что упускает невообразимую возможность, более редкую, чем встреча Волопаса и Ткачихи на Млечном Пути.
   – У него письмо к Сукэкуро, – обернулась Оцу к Хёго.
   – Да, мальчик сбился с пути. К счастью, ушел недалеко.
   Хёго подозвал Иори.
   – Иди вдоль реки до первого перекрестка дорог, потом бери влево, в гору. Там, где сходятся три дороги, увидишь две большие сосны. Левее, через дорогу, будет усадьба.
   – И не поддавайся больше лисьим чарам! – предупредила Оцу. Иори совсем пришел в себя.
   – Спасибо! – крикнул он, отбежав на некоторое расстояние. Домчавшись до перекрестка, он на всякий случай оглянулся.
   – Осторожнее! – крикнул вдогонку Хёго. – Совсем темно. Странный мальчик, – добавил он, помолчав.
   Хёго и Оцу немного постояли на мосту, провожая взглядом Иори.
   – Мальчик смышленый, – заметила Оцу, мысленно сравнивая его с Дзётаро, который был в таком же возрасте, когда они расстались.
   Дзётаро теперь уже семнадцать. Мысли Оцу невольно устремились к Мусаси. Она давно ничего не слышала о нем. Оцу привыкла к тому что любовь – это страдание. Покидая Эдо, она лелеяла надежду встретить Мусаси где-нибудь в пути.
   – Пора! – сказал Хёго. – Нужно торопиться!

СЫНОВНЯЯ ЛЮБОВЬ

   – Что делаешь, старая? Совершенствуешь почерк? – Трудно было понять, смеется Дзюро Тростниковая Циновка или спрашивает серьезно.
   – А, это ты, – недовольным тоном откликнулась Осуги. Дзюро сел рядом.
   – Переписываешь сутры? Осуги промолчала.
   – За всю жизнь не надоело писать? Или хочешь преподавать каллиграфию на том свете?
   – Не мешай! Переписывание священных текстов – один из способов достижения самоотрешенности, для этого требуется уединение Шел бы отсюда.
   – Уйти, не сказав, почему я так торопился домой?
   – Могу и без твоего рассказа обойтись.
   – Когда закончишь писанину?
   – Я должна запечатлеть в каждом иероглифе просветление Будды На одну сутру уходит три дня.
   – Ну и терпение!
   – Три дня – ничто. За лето сделаю десятки копий. Я дала обет на писать тысячу, пока живу. Оставлю их людям, которые не проявляют должной любви к родителям.
   – Тысячу копий? Вот это да!
   – Таков обет.
   – Не могу похвастаться почтительным отношением к родителям. Мы все здесь непутевые. Единственный, кто выполняет сыновний долг, – наш хозяин.
   – Наш мир – юдоль печали.
   – Ха-ха! Если ты так печешься о непочтительных детях, то твой сын, должно быть, разгильдяй.
   – Да, я не скрываю, что сын причинил мне много горя. Поэтому я дала обет. Вот Сутра о Великой Родительской Любви. Все, кто дурно относится к родителям, должны читать ее.
   – Ты и вправду хочешь раздавать людям эту премудрость?
   – Посеяв всего одно семя просветления, обратишь в веру сто человек. Если ростки просветления прорастут в ста душах, спасутся души десяти миллионов.
   Отложив кисть, Осуги вручила Дзюро законченную копию со словами:
   – Это тебе. Выбери время и прочти внимательно.
   Глядя на благочестивое лицо Осуги, Дзюро едва не лопнул от смеха. Сдержавшись, он церемонно поднес лист ко лбу, хотя ему хотелось сунуть бумажку за пазуху, а потом выбросить.
   – Тебе неинтересно узнать, что произошло со мной сегодня? Твои молитвы Будде, верно, достигли цели. Я кое-кого видел.
   – Кого же?
   – Миямото Мусаси. Сегодня на переправе.
   – Видел Мусаси? Почему же ты все это время молчал? Осуги резко отодвинула столик.
   – Ты не ошибся! Где он сейчас?
   – Спокойно, бабуля! Славный Дзюро не бросает дел на полдороге. Я выследил Мусаси до постоялого двора, где он остановился. В квартале Бакуротё.
   – Это ведь совсем близко?
   – Я бы не сказал.
   – Тебе далеко, а мне близко. Я гоняюсь за ним по всей стране. Осуги подошла к стенному шкафу и достала фамильный короткий меч.
   – Пошли! – коротко бросила она.
   – Сейчас?
   – Конечно!
   – Я удивляюсь такому нетерпению. К чему спешка?
   – Я всегда готова к встрече с Мусаси. Если меня убьют, отправьте мое тело семье в Мимасаку.
   – Подожди, пока придет хозяин. Поспешим, так вместо похвалы я получу нахлобучку.
   – Мусаси может скрыться.
   – Не беспокойся, мой человек приглядывает за ним.
   – Поручаешься, что Мусаси не исчезнет?
   – Я расстарался для тебя, а вместо благодарности слышу одни требования. Ну ладно. Ручаюсь-головой. А пока, бабка, сиди спокойно и рисуй свои картинки.
   – Где Ядзибэй?
   – В Титибу с паломниками. Не знаю, когда он вернется.
   – Я не могу ждать.
   – Почему в таком случае не позвать Сасаки Кодзиро? На пару и порешите дело.
   На другой день Дзюро сообщил Осуги, что Мусаси перебрался в дом полировщика мечей.
   – Вот видишь? – торжествующе воскликнула Осуги. – Ему не сидится на месте. Не успеешь глазом моргнуть, как его и след простыл.
   За утро Осуги не вывела ни одного иероглифа молитвы.
   – У Мусаси нет крыльев, – заверил Дзюро. – Успокойся. Короку сегодня расскажет обо всем Кодзиро.
   – Как сегодня? Почему вчера никто не пошел к нему? Где он живет? Сама поговорю с ним.
   Старуха начала собираться, но Дзюро неожиданно исчез, и ей пришлось спрашивать дорогу у других шалопаев, слонявшихся по дому Осуги совсем не знала Эдо, поскольку за два года жизни в нем почти не выходила за ворота дома.
   – Кодзиро живет у Ивамы Какубэя.
   – Какубэй – вассал Хосокавы, но его собственный дом находится на дороге Таканава.